Гвоздев Александр. Русская Идея

"Русская Идея"

Гвоздев А.

Удивительный человек. Может перевернуть мир науки и техники, может перевернуть государственный строй, может невероятно созидать и ужасно разрушать. Он не боится лютых зимних морозов, не боится и жуткого летнего зноя. Тех, кто придёт к нему с почётом и миром, он примет и обогреет. А тех, кто придёт с мечом - лихо отправит восвояси. Он всегда даст сдачи, но также легко забывает обиды. Не таит зла, но стоит за своё до конца. Он вечно в поиске, хотя у него есть всё. Есть всё, и нет ничего одновременно. Он имеет великие корни, распростёртые на тысячи лет назад, но упорно старается их забыть. Он простой. Но такой сложный. Он богатый, а ведь очень бедный.

Он РУССКИЙ.

"Русская Идея"

(повесть о нашей современности)

***

Все персонажи и история вымышленные. Хотя, чёрт его знает, просто взгляните на своё окружение.

***

Надо начать эту повесть с какого-нибудь красивого или пафосного вступления, но это было бы неуместно для столь прямолинейного и переполненного ненавистью произведения.

Спасибо. Приятного чтения.

***

Кто ты? Давай пропустим все формальности и сразу на "ты". Так вот: кто ты? Менеджер среднего звена, белый воротничок, прислуга, строитель или ассенизатор? Не важно. Если ты читаешь это, то ты точно по уши погряз в современности, смердящей бомжами, взятками, нацизмом, убийствами и предательствами.

Как бы то ни было, постарайся понять, кто ты, хотя бы под конец прочтения этой повести, если дотянешь.

Ты спросишь: а кто тогда я? А я - просто Дима. Дима Поляков. Хотя, постойте, не просто... Ещё я скинхед и убийца. У меня даже белые шнурки в шкафу болтаются. То-то. Но обо всем по порядку.

***

Весна.

Грязный дождь и пропитанный желчью и гнилью воздух окутали меня. Смесь кислорода и сигаретного дыма попадает напрямую в мой мозг доходит до мозжечка и разлетается на миллиард частичек по всему телу, доходя до кончиков пальцев. Такое бывает только тогда, когда ты крайне возбуждён или убил человека. Но он не человек. Он сгусток мяса и костей, обтянутый тугой смуглой кожей. Он изнасиловал девушку, которую я знал ещё маленькой, с самого её рождения. Мою сестру.

Лопата тяжело орудует в мокрой земле, крупные свинцовые капли дождя стекают по лицу. Тело с пробитым черепом ухается в яму, туда же летит и орудие моего акта справедливости - ржавый кусок арматуры. Теперь его никто не найдёт. Да и кто будет искать это смердящее ещё при жизни животное. Дождь прошёл и в воздухе повис все тот же запах, но к нему теперь примешался ещё и запах преступления, разлагающейся плоти и убитого кавказца. Из этой ядерной смеси вполне можно было бы сделать новые духи и нафаршировать ими рынок и все магазинчики с прочей ерундой. Вдыхаю этот аромат полной грудью. В голове словно бьёт набат и кажется, что она весит сотню тонн. Руки вдруг немеют и наливаются чугунным сплавом. В животе свернулось в комок что-то похожее на гиену - это страх. Всё так банально и киношно, что кажется, будто бы это всё происходит не со мной, и вообще, я должен быть сейчас за тысячу миль от сюда. Но нет. Я убил его.

***

Зима. Незадолго до.

Учусь я в школе. Обычной средней школе. В 10 классе. Ничем примечательным я похвастаться особо не могу. Учусь "как все". Именно так и не иначе. Я - один из тех, кто просидит все 11 лет за школьной партой, протирая штаны, потом отмотает ещё 5 лет в универе, а после, добрую половину своей жизни будет впахивать на работе, похожей на каторгу и, наконец, сдохнет соломенной смертью в постели, окружённой отпрысками, жаждущими халявной квартиры, лишний копеечки и мечтающими вышвырнуть твоего пса спаниеля на улицу. Но в момент твоей (как и моей) кончины, они будут реветь навзрыд, изображать приступы обморока и тяжело покачивать головой.

Школа - место где тебя ежедневно и ежесекундно ломают. Учителя, жирная, похожая на пчелиную матку, завуч, директор с детской травмой и манией величия, одноклассники-имбецилы, старшеки-гопники, буфетчица, от которой разит перегаром и шлюхи, коих так много в этом храме науки.

Тут ты, наверняка, первый раз попробуешь алкоголь, сигарету, травку... Если вовремя не остановиться, то твоя соломенная смерть наступит ещё быстрее.

Меня же, никто не ломал и не пытались. Нет, я не был шкафом-качком или мажором сыном бизнесмена. Просто я был как все. Они курили - курил я. Пили - и я тоже пил. Они трахали Настюшу в туалете - тоже самое проделывал с ней и я.

Я не был хулиганом или дворовой шпаной, я не валялся пьяным в подворотне. Мои родители - порядочные и образованные люди. Но за время учёбы в школе мой организм процедил галлоны пива, килограмм никотина и выплеснул в женское тело литр чистого тестостерона и белка.

Город уже сковали морозцы, деревья окрасились в белый цвет, а нам всё также чего-то сильно не хватало, но никто не знал чего.

Мы сидели на остановке, рядом с футбольным стадионом, и искали себе занятие на вечер. Межсезонье, это такое время, когда ты резко понимаешь, что футбол занимает большую часть твоей жизни и времени, и когда наступает зима, то внезапно освободившееся время совершенно некуда девать.

Денег на выпивку особо не было, а Настя приболела. Её тошнило, и у неё уже несколько дней подряд кружилась голова.

-Давайте хотя бы пройдёмся куда-нибудь? - предложил Сеня.

Арсений - это человек, случайно попавший в нашу компанию. Он не курит, не пьёт, а к футболу относится крайне посредственно и нейтрально, и из-за этого ребята относятся к нему как к бесплатному приложению, зато, с копеечкой в кармане. Его не бьют, но никогда не ставят всерьёз, ни его самого, ни его мнение.

-А пошли в ларёк во дворе, - заговорил Макс,- там говорят, у чёрных можно купить кое-что...

В конце фразы он сделал такой акцент и слащавую гримасу, что не знай я его с детства, я бы припечатал ему по этой самой гримасе, настолько нелепо и отвратительно он в этот момент выглядел.

-Ну так что? А? Или боитесь? ,- продолжил он.

-А что это за "кое-что"? - спросил Сеня.

-Неужели не понятно? Наркота!... - Макс снова скривил эту мерзкую рожу.

Его резко перебил Ванёк:

-Не, Максим, наркота... Да ещё и у чёрных. Оно нам надо?

-У нас и денег то нет, -протороторил Арсений.

-Тогда я один, сам пойду! Трусы! А ещё друзья называется! - вскрикнул Макс, и соскочив со скамейки, не оглядываясь поспешил в ларёк, где какие-то нерусские толкали наркоту.

Макс - главный заводила в компании. Всегда всех подстрекает на пьянку, дебош и т.д. Я его с первого класса знаю. Пить Максим начал с лет 13, курить и ещё раньше. Это довольно странно, потому что родители у него оба юристы в какой-то фирме, и семья у них обеспеченная. А может, постоянное наличие денег в кармане и практически полная бесконтрольность из-за занятости родителей и явились причинами для возникновения его интересов.

Максим не имеет атлетичного телосложения, но отличается харизмой и своеобразным хулиганским обаянием. Благодаря этому, у него и с девушками никогда не было проблем. Первый раз он поимел одноклассницу в 14 лет, у себя дома, когда пригласил её на новый фильм, который ещё у нас не вышел в кино. Естественно, на следующий день весь класс знал об подвиге новоделанного Казановы. Девчонка сразу перевелась в другую школу. С тех пор Максиму попёрло, и уже к 16 годам он испытал то, чего у нас не было и до сих пор.

А вот Ванька - это отдельная личность. Ростом он, если сравнить с Арсением, наверное, раза в три более будет. Косая сажень в плече, русые волосы и серо-голубые глаза. Несмотря на внешнюю аристократичность, он довольно туп. Как дуб. Мы и зовём его - Дуб. Он и не обижается уже. Да и не обижался никогда. Не умеет он.

Максим уверенной походкой ушёл в направлении ларька с шаурмой, по рассказам больше похожего на нарко-бистро. Весь район знал о том, что там можно купить практически любой кайф, за цены, близкие к оптовым.

В киоске работали исключительно лица неславянской наружности. Говорят, это заведение крышевали менты и получали с этого нехилый процент. Много чего говорят про этот магазинчик, и он, во многом благодаря этим россказням, стал культовым местом.

-Макс, стой! Подожди меня!, - нет, я не хотел обдолбаться вместе с Максом. Но и не хотел, чтобы мой лучший друг, как бы он не бесил меня в последнее время, попал в лапы к нарко-торговцам.

Я побежал за Максом, Дуб же и Сеня остались сидеть на лавочке.

Скоро мы подошли к месту назначения.

-Падхади, пакупай! - призывно заорал чурка, высунувшись из окошка. Его рот был искривлён истинно кавказской улыбкой с золотыми вставками.

Мне сразу показалось, что из окна повеяло смертью, гнилью и дымом. А ещё горами, джигитами и овцами. В уши сразу ударила доносящаяся из ларька лезгинка.

-Пакупай! Падхади, ну! - повторила обросшая морда.

Максим глянул на меня, улыбнулся и подошёл к окошку. Я и понять ничего не успел, как через мгновение я оказался на земле от сильного толчка. По телу молнией пролетела дрожь, и всеми конечностями овладел страх. Я попытался приподняться и увидел, как Максим точно также лежит подле меня, а киоск разносят в труху люди в масках и берцах. По внешнему виду я подумал, что это ОМОН или ещё что-то в этом роде, хотя формы я не различил, скорее даже не заметил. В мозгу сразу пролетела мысль, что нас повяжут вместе с продавцами отравы.

Их было человек 5. Отточеными движениями они выбивали стёкла, выламывали дверь и пинали пластиковые стенки притона. Вот один из них закинул в разбитое окно дымовую шашку, а вот на снег уже вылетели золотые зубы кавказца. "Слишком радикальные меры для полиции" - подумал я. Я привстал, помог встать Максу и мы побежали прочь от места экзекуции. Странно, почему они так и не остановили нас?..

Вернувшись к стадиону, мы увидели всё так же мирно сидящих Арсения и Дуба. Они не обратили никакого внимания на нашу одышку и излишнюю возбуждённость.

-Только что...от...мусоров сбежали. Нас чуть не взяли... Отряд целый приехал... - задыхаясь заговорил Макс, - прикиньте! ОМОН походу! Наверное, узнали, что это мы тогда бабке той окно разбили. А заодно они ещё и ларёк...расхуярили...

Ребята недоумённо смотрели на нас, и Дуб заговорил:

-Хорош лечить! Я в твои байки, Макс, никогда не верил. ОМОН...хах.. Как же вы ушли то от них в таком случае?

Ваня явно задел гордость Макса.

- Да я смотрю: бегут! Я сразу в сторону, Димана за собой и драпу. Двое за нами, орут: "Стрелять будем, суки!". А мы бежим. А они за нами. Ну а куда им, в обвесе таком. Придурки...

-Убежали? От ОМОНа?

-Ну да.

Дуб закатился ухающим смехом, а Арсений, словно повторяя за ним, сначала улыбнулся, а потом тихо хихикнул.

- Думаете я вру всё?, - Макс явно завелся и был просто вне себя от того, что ему не верили, - пошли, сами посмотрите!

***

Мне не хотелось туда возвращаться: а вдруг загребут? Но авторитет Макса был непоколебим. И мы побрели к ларьку, где только что, отряд задержал торговца наркотиками.

Киоск был похож на вскрытую консервную банку. Из него ещё струлся тонкий дымок, а у вырваной с петлями двери, снег пропитала черная лужа крови, в которой утонули золотые зубы.

- Ну что? Теперь верите? Верите? - выпалил Макс.

- Ничего себе, а где продавец то? - удивился Дуб.

- Не понимаешь что ли? Увезли, в кутузку, - с умным видом подвёл итог Сеня.

Максим был явно доволен и гордо выпрямился. Он блаженно улыбался и часто смотрел на меня.

А я смотрел на свастику на стене киоска.

***

Весна. Ещё ближе к...

Нам по 17 лет. Только Сене 16. Мы хотим веселиться и орать во всю глотку. Уже конец марта, и мы идём на футбол. Нет, мы не футбольные хулиганы, скорее простые болельщики, а Арсений и правил то не знает особо. Просто на футболе можно выплеснуть накопившиеся эмоции. А ещё пронести туда пиво. И билеты туда дешевле, чем в театр. Да и пивас в театре не попьёшь.

Мы идём на футбол.

Я никогда не фанател от футбольных баталий, да и наша городская команда казалась мне сборищем кривоногих упырей. Но мне безумно нравилась та атмосфера, царившая на трибунах: кричалки, фаеры, флаги и шарфы, поломанные стулья. Чудно...

Сезон только что начался и мы урвали билеты на первый матч.

Вокруг стадиона, как всегда, выставили армию полицаев, а это значило, что снова будут беспорядки. Футбольная арена - это, наверное, единственное место, где полиция боялась людей, а не наоборот. В голове играла непонятно от куда взявшаяся музыка, а в венах играло пиво. Мы были ободрены этим духом толпы. Тут был не важен ни возраст, ни интересы, ни привычки. Всех объединял футбол. Только нерусских тут так же не любили, что было своеобразным правилом и отличительной чертой русского футбола.

Уже в который раз мы уверенно прошли через кордон и контроль на входе в коллизей.

Когда мы пропихивались в металлоискатель я заметил, как пересеклись взглядами Дуб и какой-то казах в майке FBI и шарфе команды-гостя. В этом взгляде прослеживалась какая-то ненависть, озлобленность и нескрываемое отношение Вани к чёрной саже, забившей гортань нашей стране. Хоть Дуб и был не обременён интеллектом, у него была не лёгкая и не простая жизненная история. В 13 лет он остался без отца. Отца убил азиат. Ножом. В сердце. За сто двадцать рублей и пол пачки сигарет. Он так и не сел. Ваня хотел отомстить. Но он всё-таки не обижался. Не умеет он.

С тех пор Дуб с презрением и ненавистью относится к "узкоглазым тварям", как он сам любит выражаться. То-то.

Матч набирал обороты. Шёл второй тайм. Табло сухо и скучно показывало 0:0, и казалось, даже воздух вот-вот закоротит от напряжения, царившего на стадионе.

Дуб почти не следил за игрой, а всё время всматривался в трибуны напротив и нервно, почти до крови, закусывал нижнюю губу. Я никогда раньше не замечал за ним такой привычки...

Когда в наши ворота забили первый и последний гол в этой игре, трибуна противника всплеснула руками, зажглись фаеры, а дяди-милиционеры принялись успокаивать толпу. У нас же на секторе повисла тишина, воздух сжался в комок, и я заметил, как у Дуба закоротил правый глаз.

После матча все наши болельщики шли угнетенные столь нелепым поражением своей команды, а фанаты, к коим мы себя толком то и не относили, снимали и прятали "розетки", переглядывались, кивали друг другу, словно знали и понимали всё без слов. Кто-то лихорадочно сжимал что-то в кармане, а кто-то скупо и спокойно искал глазами шарф другого цвета.

Мы покинули стадион и вышли из ворот парка, как вдруг я заметил, что рядом нет Дуба. А в эту секунду, неподалёку уже месили друг друга фанаты. Блеснул кастет, лязгнули зубы, взвыл от пронзающей боли молодой паренёк, вспыхнул фаер, ещё один, на асфальт упала кокарда... Всё закружилось, завертелось. Месиво из людей, полицаев, ножей, дубинок и крови.

Я старательно искал в толпе друга, но не мог отыскать. Макс попытался протиснуться в толпу, но она его словно выплюнула обратно. Сеня же, всё это время тянул меня за рукав, зовя уйти подальше. Я окликнул Макса, и мы отбежали от толпы, поняв, что сейчас не сможем отыскать там Ваню.

Отдышавшись в переулке, недалеко от стадиона, мы переглянулись, и поняли, что всё-таки оставили друга в беде.

- Да что мы сделать то могли? Ни хрена не могли! - заговорил Макс, - Выберется, точно вам говорю... Это же Дуб, что ему сделается там...

Макс говорил уверенно, но всем было понятно, что это лишь самовнушение.

Мы переждали минут 15 и решили вернуться к стадиону, глянуть, что там да как. Когда мы дошли обратно, то на пятачке, где развернулось побоище, кроме сотрудников полиции и полицейских машин, уже никого не было. Не было и Дуба.

-В ментовке, наверное, - пробурчал Сеня. А Макс лишь упёр взгляд в пол и сжал кулаки, стараясь сдержать подкатывающие к горлу эмоции.

Дома родители уже видели седьмой сон. Я не стал есть, а только разделся и сразу упал мертвецким сном на кровать.

А на следующее утро мы узнали, что в драке были убиты два фаната: тот самый казах и Дуб.

Наша команда так и осталась в проигрыше: 2:1.

***

На похоронах было мало людей. Необщительность и узкий круг друзей Вани сделали своё дело. Тамара Егоровна, мать Вани, в полуобморочном состоянии ревела над бездыханным и бледным, как мел, телом сына. Не верилось, что такой сильный, здоровый и широкоплечий, некогда случайно ломающий дверной проем и челюсть калмыку-таксисту, парень, мог вот так лежать в гробу посреди кладбища. Нельзя передать словами и выражение лиц Сени и Макса. Я не знаю, кто из них был в этот момент белее: они или Ваня. Я ощущал, как к горлу подкатывал комок, а из ног уходили последние силы. Дрожь пробирала каждую клетку моего тела, то уходя, то приходя с новой силой.

Все, по очереди оставили венки и цветы на могиле, бросили по горсти сырой земли и вскоре разошлись.

С надгробия на мир смотрел весёлый, и даже какой-то удовлетворенный Ваня. Именно Ваня, а не Дуб. Но всю эту картину увенчивала ленточка с надписью: "Дубу от друзей". Он бы не обиделся. Не умел.

Так мы потеряли Ваньку.

***

В полиции сказали, что его убил один из фанатов, попав ему в кадык кастетом.

Дуб просто влез в потасовку, увидев в ней того не приглянувшегося ему азиата.

На мертвого Дуба сразу повесили все разбои и драки, связанные с фанатскими движухами, за последние пару лет. По их словам, он идеально подходит под описание того, кто зачинал эти беспорядки. Естественно, это был не он. Дуб всегда был спокоен и равнодушен. Ко всем и ко всему. Кроме "узкоглазых тварей".

***

За две недели до...

-Как-то не так всё без Ваньки то... - заговорил в полной тишине Максим. Он никогда не отличался сентиментальностью и вообще, какой либо чувственностью. Но после гибели Дуба, я не узнаю, ни его, ни Арсения. Сеня вообще ушёл в книги и эзотерику, начал читать про смысл жизни и перестал так часто появляться в нашей компании. Остальные парни тоже заскучали и изменились. Мы уже не ходили на футбол: сил не было. А комок у меня в горле так никуда и не делся.

Близился конец года. После школы я, как всегда пришёл домой и, не раздеваясь, прилег на диван.

-Устал? Будешь суп? - донесся голос мамы из кухни.

-Нет, мам, спасибо. Аппетита нет.

Мама подошла ко мне и присела на кресло у дивана.

-Перестань так убиваться. Ты же не виноват - заговорила она голосом, словно взятым из какого-то дешевого и попсового сериала.

-Это все ваш футбол и хулиганства. Он был хороший парень, но сам виноват. Зачем полез в ту драку? Слышал? Говорят, он того паренька убил..ну, казаха или кого там...

-Прекрати! Хватит! - практически заорал я.

Ведь я мог помочь ему тогда. И Макс мог, и Сеня, и парни. Но нет. Мы даже понять не успели,как всё произошло. А ведь сейчас Ванька мог быть вместе с нами и жизнь шла бы своим чередом.

-Это не он убил. Я точно знаю!

На самом деле, я знал, что мёртвый казах - дело рук Дуба. И, в какой то степени, я даже был горд за Ваню и спокоен, что он ушёл от нас, выполнив то, чего так хотел.

"Узкоглазые твари" - подумал я и, вскочив с дивана, убежал прочь в свою комнату.

***

Нашей страны больше нет. Вместо неё теперь большая протухшая и вонючая куча дерьма. Это дерьмо - моя родина. Я родился и вырос в этом дерьме. И никуда из него не вырваться.

Майские праздники - это время пьяных полутрупов и шашлыков. Бухают все. Вливают в себя галлоны огненной воды и зажевывают их гнилью, собранной в подворотне.

Россия так разложилась, что кажется, если сковырнуть запёкшуюся корку брусчатки на Красной площади, то от туда фонтаном ударит зловонная жижа, образованная из трупов советских солдат и из перемолотых в труху мирных жителей.

***

-По пивку? - предложил Максим.

Дырка в мозгу, которая появилась там после гибели Дуба, начала равномерно затягиваться.

- Да можно, в принципе, - согласились мы с Сеней.

Сегодня мы решили найти себе парочку длинноногих и пышногрудых дворовых куриц.

Почему не Настя? А она реально серьёзно заболела. Говорят, у неё живот раздулся, сама орет на всех, и жрёт все, что попадется под руку.

Так вот. Мы выдвигаемся на поиски. Прилизанный и слащавый Макс, маленький и, словно подогнанный под какую-то формочку, Сеня, и я, обычный, ещё более усредненный, чем Арсений.

Кто клюнет на такое трио? Верно. Любая пьяная первомайская пташка.

Небо сгущало облака, которые полностью затягивали солнечный свет. В воздухе настолько сильно пахло дождём, что казалось, через мгновение вода затопит весь Мир.

В переходе меня окликнула старушка. Парни не заметили её, а я остановился и подошёл к ней ближе. От неё жутко разило перегаром, словно в жилах у неё текла не кровь, а чистый спирт.

Старуха подняла глаза на меня и изподлобья прохрипела:

-Сегодня... будет гром...

Я непроизвольно отшатнулся от неё. Что-то жуткое, пробирающее холодом до мозга костей, было в ее словах.

-Да ладно! А то я не знал...

Словно на автомате отчеканил я ей в ответ и догнал друзей. Когда я оглянулся, старухи уже не было.

И тут прогремел гром. Такой сильный, что задрожали даже трупы в могилах. Молния пронзила небосвод и ударилась в шпиль на высотке.

***

Она сидела на лавочке, вся в слезах, тушь стекала по щекам, а из нижней губы скатывались капли крови. Волосы были взъерошены, а взгляд абсолютно пустой и отрешенный.

-Что случилось? Кто??? Он? Да? - расспрашивал я сестру.

Сеня и Макс стояли сзади, и не говоря ни слова, переглядывались.

Я давно знал, что Кристина встречается с кавказцем по имени Рустам. Он один раз приходил к нам домой, но родители вышвырнули его вон, когда он схватил мою сестру за задницу, прямо у входной двери.

Крис младше меня на полтора года. Но выглядит она на все 19. Поэтому вокруг неё всегда полно парней. Не могу понять, что она нашла в этом чурке.

-Да, - ответила она и снова зарыдала.

Я не знал, что делать. Я должен был пойти и набить ему морду, но Рустам был побольше меня и, как любой среднестатистический кавказец, занимался борьбой.

Я сел рядом с сестрой и обхватил голову руками.

Сеня и Макс стояли и все также молчали.

Первым заговорил Макс:

- Что... делать будешь? Ты же не собираешься его грохнуть? Дим...

Сеня упер глаза в пол и иногда посматривал то на меня, то на Макса.

- Я не знаю... Вы поможете мне найти его?

-Ты только без глупостей, Диман.

- Ладно, завтра созвонимся. Я домой.

-Пока, - проронил Сеня.

***

И мы с сестрой побрели домой. С неба штурмовали землю тяжелые капли дождя. Ливень все набирал и набирал силу. Скользкая земля так и наровила уйти из под ног.

Я немного успокоил Кристину, помог ей привести себя в порядок, и поддерживал её по пути до дома.

Фонарь коротил и практически не освещал ничего. Но его тусклый свет давал возможность разглядеть ту самую свастику, на скорую руку намалеванную на стене ларька.

-Скинхеды..., - подумал я. Я вспомнил, как люди в масках и берцах громили ларёк и избивали захлёбывающегося собственной кровью продавца.

-Это скинхеды... - снова промелькнуло в голове.

В голове одна за другой стали метаться разные мысли. Я на мгновение подумал, что можно было втереться в их компанию и потом, хорошенько отомстить Рустаму. Ведь скины, думал я, не откажутся от такого веселья. То-то.

Оставив сестру дома дожидаться родителей, и посоветовав ей, пока ничего им не рассказывать, я вышел на улицу.

Где могли обитать бритоголовые? Верно. Хрен его знает. И я решил спуститься в метро, ведь там самое большое скопление народа, да и к тому же я до нитки промок.

***

Я тупо катился внутри у этого огромного железного червяка и думал. Думал о сестре, думал , как оторву голову Рустаму. Я никогда не задумывался о скинхедах, о том, чем они занимаются. Знал я только, что они дрочат на Гитлера и вскидывают руки.

Мои мысли прервал тяжёлый, неподъемный взгляд. Напротив меня сидел молодой парень, одетый в толстую, просторную, похожую на шар, кожанную куртку. Он смотрел на меня, не отрывая глаз. Мне казалось, что парень узнал во мне кого-то ну или просто обознался. На следующей остановке он встал, взялся за поручень и на его руке я заметил татуировку. Это был не очень разборчивый текст, написанный, похоже, готическим шрифтом, наверное, на немецком языке. Парень снова взглянул на меня и вышел из вагона. И тут что-то ударило у меня в мозгу, и подтолкнуло вперёд. Я подскочил и побежал к дверям. Вылетев из поезда в последний момент, я догнал парня и окликнул его:

-Подожди... Это ты тогда был у ларька? Это ведь вы его разгромили? Да?

Скин повернулся и я увидел его синие глаза, которые так контрастировали с его общим внешним видом: джинсы, закатанные поверх высоких ботинок, эта широкая куртка на высоком и худощавом теле и сбитые до бела казанки.

Парень посмотрел на меня, как-будто смотрел сквозь, слегка улыбнулся и ответил:

- А чего тебе надо-то? Это не ты ли там часом терся рядом? Пади, хотел дерьма там какого-нибудь прикупить? А?

Я не знал, что ответить парню, чей взгляд видел меня насквозь. Единственное, что я смог придумать, это соврать.

- Нет. Мы тоже его хотели, ну... Как вы.

- Хахаха! Как мы? С чего бы это? - рассмеялся скин.

- Там просто чурки же. А я вот их, ох как не люблю.

Парень посмотрел на меня все тем же взглядом, но теперь в нем читалась ещё и насмешка.

- А чего ты их не уважаешь то? - спросил он.

Я решил действовать и пойти вобанк. Я сразу раскрыл все карты.

- Один такой мою сестру изнасиловал.

Скинхед заметно изменился в лице. Он повернулся ко мне спиной и зашагал дальше.

Напоследок он через плечо крикнул мне:

- Ну бывай. Словимся.

***

Майское небо лопнуло по швам, и из них ручьями стекали слизкие и вонючие выделения.

Не хотелось передвигать ноги, которые тонули в бесконечных лужах. Город захлёбывался весной. А я захлёбывался ненавистью.

Я уже несколько дней не виделся с Максом и Сеней. Голова была забита мыслями о сестре, о Рустаме и о месте. Не хотелось никого видеть и ни с кем говорить. Месть... Я хотел её. Хотел так, как хотят девушку. Я желал её.

Повернув за угол, я увидел то, чего точно не ожидал там увидеть. Два скинхеда месили берцами двух лежащих в грязи непонятных скомканных человечешек. Чёрные, толи от грязи, толи от жизни, людишки хрипели, пытались закрыться руками и выли от боли. Было видно, как кровь одного из них окрасила лужу в красный цвет.

"Странно, сам чёрный, а кровь красная..." - подумал я.

В одном из скинов я сразу узнал парня, которого встретил в метро.

Он был так занят своим, видимо, любимым делом, что не обращал на меня никакого внимания.

Вдруг что-то щелкнуло, заскрежетало и рухнуло в мозгу. В ту же секунду я в два прыжка подскочил к эпицентру действий и со всего размаху влепил одному из чурок в затылок ногой. Скины прервались и уставились на меня.

- Опа. Кого это к нам принесло! Я же говорил, словимся, - воскликнул парень из метро, - меня Гвоздём зовут, а его Гансом зови.

Ганс многозначительно приподнял руку.

Через мгновение я уже забивал лежачих вместе со скинами. Надо сказать, это показалось мне довольно интересным и крутым занятием. Я никогда особо не любил драться, да и дрался то я всего несколько раз в жизни. И то, в детстве. На футболе даже не пришлось ни разу. А тут я остервенело превращаю лицо таджика в кашу, сам не зная от чего и зачем это делая.

- Всё, валим!,-заорал Гвоздь.

Мы побежали во дворы и скрылись в пасмурной и мокрой весне.

Вечером меня ждало самое интересное.

***

Гвоздь и вправду был похож на гвоздь: длинный, худощавый, в широкой куртке и с острыми чертами лица. Он все время рассказывал мне про то, чем они занимаются, про скин-движение и про идею. Надо сказать, что я не замечал за ним, чтобы он активно мастурбировал на Гитлера. Наверное, он делает это дома, втихаря...

В отличие от болтуна Гвоздя, Ганс все время молчал. Он не смотрел на меня и даже не пытался заговорить.

Через пол часа мы пришли к чему-то вроде их лагеря.

В грязном от граффити и испорожнений закаулке столпились в кучу самые настоящие боны. Я уж думал, что таких не осталось, и что это вообще пережиток времени, а может и вообще, выдумка и страшилка на ночь.

Удивительно, но, как оказалось, скинхеды не ели детей и не убивали беззащитных бабушек в подворотни. Одни пили пиво, другие просто разговаривали т хвастались новыми гриндерами или кастетом.

Многие выглядели как обычные люди из толпы. Увидев такого на улице, ни за что бы не сказал что он - скин.

Гвоздя и Ганса тут явно знали. Все жали им руки, причём делали это каким-то странным образом. Все приветствовали их и смеялись о чем-то с ними.

На вид, эта сходка была мирной и спокойной тусой.

Наши футбольные фанаты и то, минуты не могли усидеть смирно, а эти ещё и вели беседы, которые не заканчивались сломанными ребрами или разбитой о голову бутылкой.

- Камрады! Это - Дима, и он хочет вступить в наши ряды!, - вдруг задекларировал Гвоздь.

Я несколько опешил, ведь ни в какие ряды я не собирался вступать. Тем более к скинхедам. Мне говорили, что у них есть обряд посвящения, где ты должен выпить кровь из черепа трупа, неславянского происхождения.

Гвоздь был настойчив и толпа уже ухала в такт его голосу. В этот момент Гвоздь так смахивал на фюрера, что становилось даже немного не по себе. В его голосе и манерах целиком угадывался ужасный тиран. Казалось, что он и есть Гитлер.

Все оказалось куда прозаичнее. Надо было забить кавказца, азиата или ещё кого-нибудь неугодного скинам.

Я не хотел никого бить. А ещё, я боялся. Действительно боялся. До этого дня я никогда так близко не общался со скинами и тем более не хотел к ним вступать. Но Гвоздь настойчив.

И мы уже идём по еле освещённой мерцающим и то и дело гаснущим фонарем. Мухи и комары, летающие вокруг него, напоминают мне весь этот чёрный сброд, который кружится вокруг России. Неудивительно, что общаясь со скинами, сам быстро перенимаешь их идеи и повадки. А может, я просто слаб?

Тем не менее, фюрер уже указывает мне на цель. Это невысокий и коренастый мужичок. Даже со спины его не спутать с русским.

Гвоздь улыбается и чуть ли не срывается на смех. Скины тоже давятся от смеха, и лишь Ганс молчит. Он, почему то, всегда молчит.

К ногам подходит дрожь, словно высокое напряжение к трансформатору. Сердце бешено бьётся и хочет вылететь из груди, разорвав в клочья грудную клетку.

И ты входишь в неё. Вы становитесь одним целым. Ты уже слышишь, как она, сначала тихо, а затем во весь голос, хрипя от наслаждения и срываясь на крик, стонет.

Ты бешено долбишь, именно долбишь её тело. Ты уже не человек, а она - не женщина. Ты - раскаленный и вытянутый стержень, а она вся представляет собой мокрое и похотливое желание.

Ее глаза закатываются от удовольствия, а ногти иглами вонзаются в твою разодранную спину. Пот стекает градом, уже не давая глазам разглядеть лица друг друга.

Каждая клетка твоего тела захлебывается в экстазе, а голос сводит от оргазма.

Твоя мечта словно сходит с ума и выгибается в невероятную форму, а ты можешь лишь произнести невнятный звериный рык. Вы оба без сил падаете на мокрый пол и закрываете глаза...

С этим можно сравнить то чувство, когда ты первый раз, сзади, с непонятно от куда взявшейся силой, ударяешь СВОЕГО первого оккупанта (как постоянно твердили скины).

В голову, затем сбиваешь обмякшее тело с ног ударом пром под колено. Дальше ты долбишь его ногами в те места, которые он не успевает беспомощно прикрыть руками.

Я озверел. Я не переставая лупил уже не сопротивляющуюся и опухшую тушу, представляя, что это Рустам.

Почему я не пошёл к Рустаму сразу, когда все узнал? Потому что я струсил. Мне даже не зазорно это признавать. Да, я струсил.

Но в этот момент во мне не было и намёка на страх. Во мне кипела злость. Злость на Рустама, на ничего не понимающую маму, на скинхедов, на Настю, на училку географии, на друзей, которым плевать и на себя. И за это огребал этот первый попавшийся, возможно идущий к девушке или друзьям, а может просто устало предущий в свой барак после работы.

С последним моим ударом, казалось, из его носа вырвалась последняя струйка крови. Его лицо стало походить на кровоточащий и раздутый мяч с грыжей на боку.

-Вот молоток, вот скин! Я же говорил, говорил, что словимся! Погнали! - заорал Гвоздь.

Все подхватили его, и лишь Ганс молчал.

***

Тогда я и начал общаться со скинами. Сам того не желая и не поняв толком, как это произошло, я влился в их круг и стал одним из них.

Никто, кроме, наверное Ритки, не мастурбировал на Гитлера. Она же делала это показательно, прилюдно. Вся её куртка была улеплена нашивками и эмблемами Третьего Рейха и дивизий СС. Рита ничем не выделялась для меня как девушка, но надо сказать, что при её виде в штанах становилось тесно.

От неё пахло чем-то особым: то-ли это была свобода, то-ли так пахли её русые волосы...

Парням она явно нравилась, хотя в скин-тусовке были и другие особи женского пола.

Рита постоянно твердила про Гитлера, открыто говорила о своей симпатии к нему. Она просто тащилась от СС, от немецкой униформы и всего, что было хоть как-то связано с Рейхом.

Гвоздь лез из штанов перед Ритой и и все время к ней клеился, да так, что не оторвать.

Они были правыми до мозга костей.

Вдобавок, они были ещё и на удивление начитанными и по-своему образованными. С ними было интересно говорить, особенно потому, что они знали все последние новости, касающиеся Майдана, политики и т.п. и видели все эти события по-своему.

Я узнал, что Гвоздь не включал телевизор уже пару месяцев.

А всю инфу он узнавал у своих правых товарищей с Украины.

Узнал я и то, что Рита все время носит с собой две вещи: газовый баллончик и Майн Кампф.

А Ганс молчал. И в его молчании было даже больше смысла, чем в бесконечных речах Гвоздя и Риты. Даже больше, чем в изречениях Адольфа, которые последние 5 дней так старательно вбивали мне в уши.

Меня с первого дня нашего знакомства мучал вопрос.

- А почему у вас троих белые шнурки? - с нескрываемым интересом спросил я у троицы.

- Потому что это символ чести и гордость любого скина, - ответила Рита, рассматривая двух белых змеик, пронизывающих её ботинки.

- А ещё, они значат, что мы убивали.

Эту фразу Гвоздь произнёс так спокойно и чётко, что стало действительно не по себе. Ни одна мышца в этот момент даже не шевельнулась на его сухом арийском лице.

Так я узнал историю Ганса.

Ганс все время молчал не потому что был скромным молчуном. Ему отрезали язык дагестанцы. Им можно. В нашей стране им всё можно. Их не посадили. Их убили. Ганс, вместе с Ритой и Гвоздём нашли их и забили их насмерть арматурами. Всё это мне рассказал Гвоздь. В этот момент я первый раз увидел поблескивание слёз на глазах Риты. Ганс все также смиренно промолчал и лишь туже затянул белые шнурки на берцах.

***

Ребята были типичными скинами. Ганс был даже Боном с большой буквы "Б". В наше время они не боялись показывать всем своим внешним видом кто они и чем занимаются. Естественно, из-за этого их часто шмонали менты.

Моё знакомство со скинами шло слишком быстро и через неделю я уже был действительно одним из них.

Мама всё чаще стала расспрашивать меня о том, как дела у Сени и Макса, почему я стал часто приходить домой позже обычного и от куда у меня в столе кастет. Отцу же было плевать. Он был полностью загружен работой. Никогда, даже в детстве, отец не играл и почти не гулял со мной. Но он и не бил меня никогда. Я не могу сказать о нём ничего плохого, как и ничего хорошего. Он просто есть.

Я понимал, что начал гулять со скинами не из-за ненависти к "оккупантам", не из-за того, что "Русь просрали" и не из-за отрезанного языка Ганса. Даже не из-за убийства Дуба казахом. Мной руководило желание отомстить лишь одному человеку - Рустаму. Отомстить за свою сестру.

Кристина никому. ничего не говорила. Она боялась и рассказала о произошедшем лишь мне.

***

Я хотел крови. Бить чурок всё больше и больше стало мне нравиться. Я перестал так бояться боли и преступления закона. Мне уже не раз прилетало в ответ от очередной жертвы моего белого террора, и я уже не один раз выбил из окровавленного рта чужие зубы.

"И все таки странно: сами чёрные, а кровь красная..." - думал я...

Гвоздь без устали твердил:

- Если бы совок сразу принял мир и сдался бы Германии, сейчас все было бы иначе. Нет, была бы Россия, русский язык, но не было бы наркоманов, - я почувствовал, как его взгляд скользнул по мне, - не было бы алкашей и быдла, не взорвали бы вокзал и троллейбус с автобусом... Всё было бы лучше.

Рита улыбалась и кивала:

- А ещё лучше, чтобы Рейх раздавил ватников, и водрузил знамя над Кремлём. Вот тогда все точно было бы лучше.

Она аж зажмурилась от этих фантазий, и я знал, что она представила себе чёрные усики и чёлку набок.

Мне было плевать.

- Смотрите, вон, в клумбе, валяется... Сдох? Или в говно? Сука... Отрепье... Сжечь. - проговорил сквозь зубы Гвоздь, указывая на лежащего в клумбе человека.

"А вдруг умер? Сердце? Убили?" - подумал я. Но ничего не сказал и мы прошли мимо.

Я не знал, как там мои друзья. Как дела у Сени и Максима. Чем они теперь занимаются и где они сейчас. Я скучал, но меня больше заботила месть. Я был болен ей.

Близилось 9 мая. По ящику начали крутить патриотические ролики, рекламу парада и фильмы о войне. Помню, раньше, в детстве я любил этот праздник. Но сейчас, то-ли чтобы не упасть в глазах у новых товарищей, то-ли потому что действительно так думал, я его ненавидел.

Толпы пьяных тварей выползали из своих нор и просили добавки. Заплывшие жиром мамаши с детьми сидели и заливали в свои глубокие глотки пиво. Алкаши на лавочке опрокидывали за дедов и победу. Менты с серьёзными лицами следили за тем, чтобы все шло своим чередом. И все шло. И от этого было тошно.

После гибели Дуба я не пил ни капли. И сейчас меня бесили эти пьяные и смердящие, валяющиеся

в клумбах, россияне.

***

На утро, как всегда, болели синяки и ссадины на кулаках. Они стали напоминать мне кроваво-белые молотки.

Родители с ватным видом сидели на диване перед телевизором и пялились на парад.

- О, с праздником, сынок! - заявила мама.

Я изо всех сил сделал вид, что не слышал этого.

- С праздником! - вторил ей отец.

Я выдавил:

- Ага, и вас.

Я быстро умылся, оделся и поспешил к выходу.

- Ты даже не посмотришь парад??? - удивлённо спросила меня мама.

Я оглянулся на них и увидел не своих родителей, а два ватника, сидящих в обнимку на диване и зовуших меня посмотреть чертов парад.

Для полного счастья тут не хватало только георгиевской ленточки. Я, молча, снова повернулся к двери и заметил его, оранжево-черный символ праздника на дверной ручке.

Закрыв глаза и сделав глубокий вздох, я быстро выбежал за дверь.

На улице пахло весной. И сиренью.

Вчера ночью мы с Гвоздем хорошо поработали над украшением города к празднику.

Я представлял себя белым революционером, настоящим диверсантом. А Гвоздь действительно так выглядел: кепка, козырек которой полностью скрывал его неподъемный взгляд, спортивная куртка, потёртые кроссовки и громыхающий рюкзак за спиной. Для всех Гвоздь ничем не выделялся, но я то знал, кто он. А ещё я знал, кто я.

Этих нехитрых знаний хватило на очередной маленький шаг для человека, но огромный шаг для революции. Мы расписали памятник Ленину на наш манер. Здоровенная красная надпись "гнида" и звезда Давида на постаменте обрадовала всех собравшихся на площади утром 9 мая.

Никто не писал про это в новостях. Но было видно, что надпись старательно и спешно замалевали серой краской.

Пахло сиренью.

В этот день мы веселились на славу. Рита два раза попрыгала берцами на головах у каких-то несчастных таджиков, Гвоздь помогал в этом Ритке, а сам отличился тем, что разбил стекло в ментовской тачке и кинул туда нашу агитационную листовку.

-За дедов, сука! За Сталина!!!,- как обезумевший орал Гвоздь.

Ганс вешал громкие сочные затрещены всем нерусским, а тем, кто пытался оказать этому штурмовику сопротивление, он ломал какую-нибудь очень нужную часть тела.

А я. Я украл в магазине георгиевскую ленточку и пару раз ударил по зубам тем таджикам. Я был счастлив.

Когда по пути домой я вышел из маршрутки, то застал праздничный салют. Вот на эти три минуты и уходят все деньги города. Зато салют, сука! В голове сразу зазвучал голос Гвоздя: "За Дедов!...".

Но надо признать, что салют был действительно красив и нереально громок. Каждый залп отдавался в груди эхо и закладывал уши. Мне хотелось их заткнуть, заткнуть их ватой, которая в этот ватный день календаря лезла со всех щелей.

Я задумался, а вдруг это и правда великий праздник. А вдруг, мы ужасные люди и нас надо бы поставить к стенке за то, что мы говорим и делаем. А может, живы бы были мои дед и прадед, они бы сами это сделали? Когда очередной залп отозвался в груди, я подумал может, я зря сбрил на голове волосы?

Но тут я заметил кучку вурдалаков, пялющихся на разноцветные огни разлетающиеся в вечернем небе.

Одна из теней завопила:

- Вот страна у нас, вот сила то!

Другая вторила:

- Ага! Красотища... Ну, накатим! - и все тени ударились бутылками в такт очередному выстрелу. Гул салюта и звон бутылок слились в единое целое. - Эй, пади ка суда! - окрикнула меня одна из теней.

Я начал приближаться к ним, рука в кармане уже сжимала ледяной кастет, а зубы скрипели и казалось, что они вот вот рассыпятся. До теней оставалось пара метров, и я уже различал их лица. Все были мужики, если их можно таковыми назвать, на вид по 30-35 лет. Лица рассплылись в блаженной улыбке, которая так свойственна дедователям. Хотелось размозжить их головы об асфальт и засунуть им же в рты их чертовы георгиевские ленточки.

-А ты как, выпьешь за победу НАШУ? - тень оказалась обычным дворовым упырем, дерзящим и пытающимся задеть все и всех.

- Я не пью.

- Дерзкий, сука? А чо это у тебя на груди такое? Дай-ка я рассмотрю...

Грязные и липкие пальцы алкаша потянулись к эмблеме Мёртвой Головы на моей куртке.

Героев было 4. Нас - двое. Я и кастет. К горлу уже подступил ком, и сердце быстро забилось, как пулемёт.

Под последний разрыв салюта я взвыл, как чертов викинг, и было видно, что патриоты опешили от такого поворота событий.

-За дедов!!! - я заорал и выхватил из кармана блестящий и холодный кусок металла. Звякнули зубы самого борзого алкаша и он многотонным мешком рухнул мне в руки. От горла сразу отступил комок, зрение сфокусировалось, ноги перестали дрожать, и я чувствовал, как лопнули каппиляры на глазах.

Уже не пахло сиренью.

Меня забивали долго и с усердием. Ногами в живот, грудь и голову. Они приговаривали что-то про Гитлера, победу и...дедов.

Когда им надоело меня бить, они спокойно присели на лавочку и заговорили про какую-то Клаву и про её "неимоверные сиськи".

Потом один из них отвернулся, согнулся и проблевался. Из него будто разом вышел весь роиссиянский дух.

Я медленно и с трудом поднялся, и побрел в сторону дома. Упыри что-то прокричали мне вслед, но я не разобрал, потому-что в ушах стоял какой-то странный гул.

В голове пролетела лишь одна мысль: совок снова дал пизды Рейху.

***

" "Но зачем?" - спросит какой-нибудь ухмыляющийся обыватель - "Зачем вам это нужно? Ради чего? Что вы получаете взамен?" Глупец. Разве можно словами объяснить, что мы получаем взамен. " Максим Базылев. R.I.P.

На пороге на меня зло смотрел отец, и плакала мама. Она со слезами на глазах побежала к аптечке. Отец спросил:

- Что натворил? Во что опять ввязался?

Мама, всхлипывая, выдала:

- Я...я уже давно переживала...спрашивала всё у тебя...зечем...зачем кастет то тебе? Сынок... Ну... Ну ответь хоть что-нибудь...

- Отвечай матери! - приказал отец.

Во мне снова забурлила злость.

- С каких пор ты-то за меня переживать начал? Папаша. Всю жизнь на меня и не взглянул практически. Все работа да работа. Одна работа. На сына вообще времени нет, да?

В ту же секунду мне прилетела оплеуха, от которой резко зазвенело в ухе.

Мама ещё больше заплакала.

- Отдал кастет. Быстро.

Все это время я сжимал своего холодного друга в кармане, но не решался поднять его на отца.

Я спокойно вложил его в ладонь отца и отгреб еще одну затрещину. Отец с видом человека, исполнившего долг всей своей жизни, убрал кастет в сейф и, как ни в чем не бывало, растянулся на диване.

Мама стояла передо мной и слёзы лились из ее глаз.

Я заметил, как из своей комнаты выглянула Кристина.

Она не отрываясь смотрела на меня, и казалось, что сестра все знает и без слов.

Сжав зубы я выбежал из квартиры и захлопнул за собой дверь.

Я ничего не слышал и не хотел слышать. Ноги сами несли меня к товарищам по оружию.

***

Кроссовки шлепали по лужам, ноги уже промокли, а капли били прямой наводкой по глазам. Я пробежал какие-то два квартала, а показалось, что я бежал целую вечность.

-Есть дело. - отрезал я.

- Что с тобой, Дим? - схватилась за мой рукав Рита.

- Гвоздь, - я до сих пор не знал ни его имени, ни имени Ганса, - помнишь, я говорил тебе про хача, который...ну...ты знаешь.

- Ну да. И что?

-Поможете мне с ним разобраться?

Друзья переглянулись и Гвоздь ответил:

- Ты должен сам с ним разделаться. А мы тебе вот так поможем, - он кивнул Рите и она, всё поняв, притащила обрезок арматуры.

Я, не раздумывая схватил его, что чуть не оторвав скинхедке руку и бросился к дому Рустама.

В висках дико стучала кровь. Вкус мести уже ощущался на кончике языка. Пульс колотил в груди и отдавался в каждой вене в такт каплям дождя. Рука неистово сжимала арматуру, а ноги бежали все быстрее и быстрее.

В окне квартиры Рустама не горел свет. Я спрятался от ливня под козырёк подъезда и убрал арматуру за спину.

Сердце стучало и стучало. В голове не было ни одной мысли, кроме "УБИТЬ". Чёрт. Я и сам не понимал, когда успел стать таким.

И вдруг я услышал шаги. Кто-то спускался по ступенькам.

"Это он!" - подумал я и сильнее вцепился в кусок железа.

"Сраный дождь" - подумала бабка и сильнее вцепилась в перила.

Глухой удар. В глазах помутнело, резкий выброс адреналина заставил ударить ещё раз.

После второго удара я понял, что грохнул бабку. И что странно, я даже не испугался.

"Может, она коммунисткой была и на войне НАШИХ убивала?" - подумал я. Странно, думать об этом в такой момент.

Я затащил бабку в подъезд и спрятал тело в темноте. Потом подошёл к квартире Рустама и постучал в дверь.

Никто не открывал, и я постучал сильнее. Я знал, что чурка живёт один и когда за дверью послышались шаги, я точно знал, кто это.

Затрещал замок, повернулась ручка.

Последнее, что видел сонный хач, был вскинувший правую руку Димка Поляков.

Расколотый череп Рустама поплыл по полу.

Я аккуратно, с усердием маньяка, собрал его обезьяньи мозги в пакет, вымыл пол и убрал абсолютно все улики.

Потом я вытащил труп на лестничную клетку, запер дверь снаружи, снял с себя грязные кроссовки, прошёл до лоджии и выпрыгнул на улицу. Боги на моей стороне, ведь Рустам жил на первом этаже.

Я снова обулся, схватил упавший на землю пакетик с мозгами и вернулся в подъезд за трупом.

И как же я тут ахуел. На меня в упор смотрело дуло старой советской винтовки. Щелкнул затвор и бабка, та самая, сука, дохлая бабка-коммунистка, произнесла загробным голосом:

- Чо, фашист, сука. Обосрался?

Мне было пиздец как страшно. Толи от того, что мне вот-вот вышибут мозги из ружья, толи от того, что в руке я держал пакет с мозгами убитого мной гастарбайтера-насильника или от того, что только что, хладнокровно убитая мною же бабка-коммуняга, ожила, как ёбаный терминатор.

- Отвечай, гаденышь, фашист пади? А?

Я молчал. Бабка заорала и шелкнула спусковым крючком. Я зажмурил глаза и понял, что старая склерозная карга не зарядила винтовку.

Пришлось вырубить старушку второй раз.

Я сразу позвонил Гвоздю и объяснил ситуацию. Через минут 10 скинхеды уже стояли у полудохлой бабки и распластавшегося на полу чурки.

- Не... Ну ты дал конечно... - ошарашено говорил Гвоздь, - бабку вальнул. Нахуя?!

Глаза Ганса были огромные, как два блюдца. Я никогда не видел его таким.

- Твою мать, Дима. Ты ебнутый? Ты же... Ты же убил. Двоих...

И тут моё дальнейшее удивление просто не описать. Я люто охуел, когда заговорил Ганс:

-Ты долбоёб, мы пошутили... И с языком то все в поряде у меня, и никого мы не убивали. А шнурки белые, чтоб над тобой приколоться. Знаешь, как тяжело было неделю молчать? Ну любим мы веселье, что уж...

- Сукиии! - заорал я нечеловеческим голосом и с размаху пнул здоровенного, по сравнению со мной, Ганса в живот. Тот сложился в два раза, согнулся и упал, рядом с отрубившейся бабкой.

Тут Рита заметила пакет с мозгами у меня в руке и упала в обморок, накрыв собой дохлого хача.

Гвоздь кинулся к ней, потом ко мне и заорал, глядя в упор в мои глаза:

- Псих! Ты идиот. Мы думали, ты очередного чеха отделаешь, а ты его грохнул, а заодно и старуху приложил! Гондон! Теперь к нам все стрелки проведут!

Я был суров:

- Поможешь мне? Надо прикопать труп то. - спокойно произнёс я

- Ну не оставлять же его здесь... Маньяк, сука... - ответил Гвоздь, - стоп, а бабка? Туда же её?

- А она жива. Наверное. - невозмутимо отвечал я.

Пробудив Риту и подняв на ноги Ганса, мы вытащили труп на улицу и поудобнее уложили бабку.

Рядом со двором, к нашему счастью, расположился небольшой лесок. В детстве меня пугали тем, что там обитают маньяки и вообще, всякие плохие дядьки.

Сейчас, самым плохим дядькой в этой компашке был я.

Скины ещё больше выпали в осадок, когда я спокойно достал из кармана сигарету, закурил её и выпустил в ночное небо дым.

Дикость. Курящий правый. Где это видано?

Ганс сбегал за лопатами и мы начали копать.

Меня волновали лишь две вещи: какие же охуенные сиськи у Риты, которые сейчас просвечивали через мокрую майку, и лишь бы нас никто не видел во время всего этого.

Грязная лужа и пропитанный желчью и гнилью воздух окутали меня. Смесь кислорода и сигаретного дыма попадает напрямую в мой мозг доходит до мозжечка и разлетается на миллиард частичек по всему телу, доходя до кончиков пальцев. Такое бывает только тогда, когда ты крайне возбуждён или убил человека. Но он не человек. Он сгусток мяса и костей, обтянутый тугой смуглой кожей. На днях он изнасиловал девушку, которую я знал ещё маленькой, с рождения. Она - моя сестра.

Лопата тяжело орудует в мокрой земле, крупные свинцовые капли дождя стекают по лицу. Тело с пробитым черепом ухается в яму, туда же летит и орудие моего акта справедливости - ржавый кусок арматурины. Теперь его никто не найдёт. Да и кто будет искать это смердящее ещё при жизни животное. Дождь прошёл и в воздухе повис все тот же запах, но к нему теперь примешался ещё и запах преступления, разлагающейся плоти и убитого кавказца. Из этой ядерной смеси вполне можно было бы сделать новые духи и нафаршировать ими рынок и все магазинчики с прочей ерундой. Вдыхаю этот аромат полной грудью. В голове словно бьёт набат и кажется, что она весит сотню тонн. Руки вдруг немеют и наливаются чугунным сплавом. В животе свернулось в комок что-то похожее на гиену - это страх. Всё так банально и киношно, что кажется, будто бы это всё происходит не со мной, и вообще, я должен быть сейчас за тысячу миль от сюда. Но нет. Я убил его.

***

В Украине, тем временем, полыхала гражданская война.

Уже 8 месяцев новости пестрили репортажами о тамошних событиях.

Я лениво переключал каналы и думал: смог ли я зайти так далеко, как эти люди? Жечь и убивать направо и налево, идти вперёд, как настоящие штурмовики.

В дверь раздался стук. В голове сразу пролетела мысль, что это полиция. Я медленно подошёл, взглянул в глазок и увидел там Риту.

Когда я открыл дверь, она спросила, один ли я дома. Я ответил, что да. Рита сразу проскользнула в квартиру. Я захлопнул за ней дверь, не понимая, что ей нужно от меня.

Она присела на край дивана и с интересом рассматривала мою квартиру.

А я, в свою очередь, с таким же интересом рассматривал её оголенное бедро.

Сидя на моём диване, с закинутой одна на другую ногой, со вздымающейся упругой молодой грудью, Рита выглядела невероятно сексуально.

Нельзя было и подумать, что эта девушка топтала берцами хачанские головы и превращала в труху их кости.

Безумно хотелось дотронуться до этих манящих ног, вцепиться поцелуем в нежные губы и тонкую шею, запустить руки под короткую юбку...

- Ну ты и придурок. Совсем больной. - вернула меня на землю Рита.

Я молчал. Не потому что мне было стыдно или нечего было ответить. Просто мне было совершенно класть. Я был так увлечен изучением её тела, что совсем не обращал внимания на её слова.

Рита смотрела на меня настолько злым взглядом, что казалось, она вот-вот кинет в меня чем-нибудь.

- Тебя менты ищут! Бабка та сдала тебя! Про нас тоже знают, знают, что ты не один был.

Представляешь, что будет, если тебя найдут? А если ещё и на нас выйдут? А? Ты вообще головой думаешь? Думаешь, ты такой крутой, да? Убил чурку и крутой? Ну чего ты молчишь...Дим?

- Да. - сухо ответил я.

На самом деле, я не считал все это крутым. Я действительно был по уши в дерьме и надо было как-то из него выбираться.

- Пошли. - сказала мне гостья.

Мы вышли из квартиры и неспеша пошли по улице.

Дожди прошли и вокруг всё зеленело, благоухало и расспускалось.

Под ногами уже не шлёпали лужи. Солнце светило так ярко, что невозможно было и краем глаза посмотреть на него.

Мир наконец ожил, а рядом со мной шла красивая девушка...

Хотелось петь и революцию.

Стояла аномальная жара, и голос по радио уже начал твердить про солнечные удары и сердечные приступы.

Внезапно, голос заговорил:

"...МВД разыскивает опасного преступника. Описание: высокого роста, телосложение среднее, короткая стрижка. Был одет в чёрную куртку с нашивкой на левой стороне груди..."

- Точно бабка, - буркнул я под нос.

Рита смотрела на меня искося и явно чего - то не договаривала.

Скоро мы пришли к месту, где обычно собираются все местные скины. Но, на удивление, тут никого не было. У стены стояли лишь два парня.

Они оба были одеты в спортивные костюмы и чёрные кепки, и смахивали на дворовую шпану или гопников.

Я не сразу узнал в них Гвоздя и Ганса.

Как только мы подошли ближе, они сорвались с места, и Ганс сразу влепил мне ногой в живот.

Когда я согнулся и упал на раскаленный асфальт, то сразу вспомнил о той ночи и понял, почему Ганс так зол ко мне.

Рита же смотрела на меня сверху вниз с жалостливым видом, и стало понятно, чего она не договаривала. Чёрт, какие же у неё ноги...

Когда я встал и оправился от столь теплого приёма, то спросил у парней:

- Вы так решили...эм...проучить меня, да?

- Нет, просто теперь мы в расчёте, - как странно было слышать голос Ганса.

- Вы меня только за этим позвали? - поинтересовался я, держась за ноющий живот.

- Нет. Нужно поговорить. - сказал Гвоздь.

- Ну давайте, только если не начнёте снова меня колотить.

Гвоздь продолжил:

- То, чем мы сейчас занимаемся - это пустая трата времени и сил. Мы не делаем очевидной пользы ни для себя, ни для нации. Мы просто развлекаемся.

Вот, даже ты...убил. - Рита и Ганс удивлённо посмотрели на Гвоздя, - Надо сказать, что даже этот безрассудный поступок принёс больше пользы, чем все наши.

- И что ты предлагаешь? - спросил я, стараясь делать безучастный вид.

- Начать тренироваться, развиваться в нужном направлении. Найти оружие, - ребята снова окинули революционера взглядом, - и дать настоящий бой системе.

- Хочешь поехать в Украину? - спрашивал я.

- Нет. Мы начнём своё дело здесь. Пора и нам включиться в борьбу. Хватит терять время и заниматься глупостями. Согласны?

Ритка и Ганс третий раз взглянули на Гвоздя и практически хором сказали:

-Да!

- А ты, ты с нами, Дим?

Я убил человека, избил бабку и я был в розыске. Было проще и веселее уйти в это дерьмо ещё глубже, чем выкарабкаться из него. Тем более, мне нечего было терять.

- Да. - ответил я.

***

Когда ты ждешь этого момента, у тебя сжимается сердце и сваливается куда-то между ног.

Это сравнимо с первым разом, когда ты предвкушаешь вкус женского тела.

Ожидание преступления - это самое сладкое ощущение. Кровь наполняется мощным коктейлем, способным сбить тебя с ног не хуже, чем три литра пива или удар под колено: адреналин и тестестерон.

Он пульсирует в груди, в висках, в руках, в каждой клетке твоего тела.

Немудрено, что в такой момент очень легко дать заднюю и уйти домой. Но дойти до точки кипения и наконец закончить начатое - куда сложнее.

Легко и быстро скользит и разрезает воздух блестящее лезвие ножа.

На самом деле, ведь так легко вонзить его в чужую плоть, заставить бояться тебя и одновременно, уважать.

Нож - воплощение воли народа. В моём случае нож - воплощение моей ненависти.

Холодный металл пронзает кожу, входит в мышщы и разрывает их. Удар за ударом, и кровь, как из решета струится из упавшего на пол быдла.

Я знаю, что он не умрёт. Возможно, эта пьяная и убогая тварь останется без ног и правой руки.

Это - наши тренировки. Так мы медленно, но уверено очищаем нацию и генофонд от шлака и токсинов.

У нас есть ножи и один пистолет, купленный у алкаша за 500 рублей. Он говорил, что это с этим ТТ его дед воевал.

А теперь, на эти 500 рублей, эта гадкая и мерзкая субстанция, ужрется спиртом и сдохнет. А мы поможем ему в этом.

Никто не узнает об этом. Это будет первым убийством Гвоздя. Пора и ему охватить белые шнурки, символ гордости и бла-бла-бла.

Мы предлагаем алкашу сбегать за водкой в магазин, чтобы он не утруждался. Ему около 25 лет, но он уже похож на сморщенный кусок говна.

Алкаш соглашается и мы уже мчимся за водкой в магазин, как ни странно это звучит.

- Литр водки, - спрашивает у продавщицы Гвоздь.

- А тебе 18 то есть?, жирная корова похожа на змея горыныча, и кажется, что из её тройного подбородка сейчас появятся новые головы.

- А у меня вот что есть! - и Гвоздь выхватывает из-за пояса ТТ.

Продавщица явно пускает в штаны и протягивает нам бутыль.

Ещё никогда я не был так рад тому, что купил водки.

За углом мы убеждаемся, что нас никто не видит и засыпаем в бутыль яд.

Мама Гвоздя медсестра и он всё знает об лекарствах, ядах и т.п.

Он убедил нас, что этот яд не оставит следов и мы уже торжественно несем бутылку с отравой к алкашу.

Мразь. Он так доверчив и жалок. Он уже лакает из горла наше зелье, не заметив, что бутылка уже была кем-то открыта.

Внук войны сразу завёл пьяные разговоры за жизнь и то, как, наверное, хорошо бы было вернуть СССР.

- У меня же дед воевал... - последняя фраза, которую скажет эта тварь.

Ему около 25-ти и он мёртв. Расспластался на полу в собственных выделениях. Надо сказать, так он выглядит лучше, чем при жизни.

Я смотрю на Гвоздя, а он на труп. Гвоздь улыбается.

***

Время шло. Я почти не общался с Максом и Сеней. Лишь иногда здоровался с ними, пересекаясь в школе, которую я начал пропускать, потому что уделял много времени правому движу. Друзья заглядывали ко мне домой, спрашивали, что со мной, почему я постоянно где-то пропадаю, и т.д. Но я постоянно отмазывался тем, что помогаю отцу, или болею. У ребят ничего не менялось. Сеня был таким же слюнтяем, каким я и знал его всё время. Максим заметно вырос за этот промежуток времени. Вырос не в высоту, а вырос морально. Казалось, что гибель Дуба заставила его поменять в себе что-то. В глазах у Макса читалась сила, которую я раньше не так явно замечал. Рядом с ним я ощущал себя каким-то маленьким и жухлым, как вялый куст, рядом с крепким и широким деревом.

Со скинами мы всё так-же продолжали гонять чурок на улицах, вышибать из них дерьмо и вырезать из них же снежинки к следующему Новому Году.

На улице заметно теплело, и можно было уже надевать футболку с шортами. Такая погода очень располагала ко всяким экстремистским выходкам. Кому-то весна дарит радость от того, что просыпается природа, поют птицы и зеленеет трава, а кому-то от того, что в душе сильнее разгорается перуново пламя.

Чёрт. Я сам не понимал, когда и как я стал таким. Когда заговорил этим сленгом, которого никогда раньше и не знал, когда ко мне прицепились все эти слова и фразы, когда в мою голову вбили эти идеи? Повлияла ли на это та история с Кристиной, а может смерть Дуба, или же это всегда было со мной? Что-то скрытое от глаз, что-то тайное и сокровенное. Я не знаю. Но хочу узнать.

Зато я уже очень даже узнал скинов.

Гвоздь был самым идейным из нас. По-настоящему идейным. Настолько, что когда, однажды, менты загребли его в участок из-за того, что он с криками: "Бей жидов, спасай Россию!", срывал агитационные предвыборные листовки в центре города, менты испугались. Девушка следователь потом написала в протоколе: "Вёл себя неадекватно и крайне агрессивно".

В каждом движении, поступке и даже в чертах лица Гвоздя, были видны его арийские черты.

Слишком он идейный. Всё время говорил нам про спасение расы, про правое движение, пропадал ночами за чтением книг и статей, а потом выдавал всё это нам. Он был сторонником sXe движения, не пил и не курил, за что все скины в движе его уважали. Гвоздь очень смахивал на молодого фюрера, за которым хотелось идти и умереть вместе с ним в бою, поэтому он легко стал лидером.

Ганс же, скорее был просто боном. Без задних мыслей он кидался в бой, тыкал ножом в "недолюдей", швырял в толпу коктейль молотова и делал всё то, что обыденно свойственно скину. Ганс бухал, бухал так, что мог бы перепить самого Сатану, а потом ещё и обыграть бедолагу в карты. Почему его звали Гансом? Не известно. Немецкого, и уж тем более арийского или нордического, в Гансе было столько же, сколько мяса в колбасе.

А Рита... Рита была другая. Рита наверное и есть воплощение арийской красоты, грации и идеи. Светло-русые длинные волосы, серые, глубокие глаза, невероятная стать, выточенная из непонятной мне материи фигура, поднятая пылающая грудь и длинные ноги... Одним видом она вгоняла меня в краску, а врагов в страх. Цепкие, как иглы, глаза вырывали душу одним взглядом. Смотря на Риту, нельзя было и в мыслях допустить, что она может к кому-то неровно дышать или испытывать какие-то чувства, кроме как презрение. Рита была божественна.

Не влюбился ли я? Нет, точно нет.

Моё правое воспитание набирало обороты, и я уже вникал во все тонкости Идеи. Я до сих пор не мог понять, как меня в это занесло, почему я проводил всё свободное время со скинхедами, бил чёрных и хулиганил на улице. Но мне это безумно нравилось. Тем более, мне всё время хотелось поднять свой авторитет в глазах Риты, показать ей, из чего я сделан.

А сделаны мы все были из одного: из ненависти.

Гвоздь ненавидел всех, кто угрожал расе, Ганс - ненавидел всё, Рита - наверняка, ненавидела меня, а я - ненавидел идущего впереди меня мужика.

Удар, ещё удар. Глухой звук ломающейся кости, сдавленный крик и хрип. Оккупант падает на землю, широко раскрыв рот, словно пытаясь позвать на помощь. Ганс добивает врага точным ударом в живот и победоносно вскидывает правую руку. Убегаем. Мы не знаем, останется ли мужик живым. Нам плевать.

Как бы то ни было, какие бы высокие цели мы перед собой не ставили, но побить чурок и поломать пару носов - это необходимо.

Время летело ещё быстрее, чем раньше. Я уже отчётливо ощущал силу, которая появилась в моём теле, и Идею, которая вгрызлась белыми клыками мне в мозг.

Весна подходила к концу, и Солнце уже нестерпимо палило всё вокруг.

Хотелось сбежать из этого раскалённого города, спрятаться в тени и не выходить из квартиры до вечера. Лето словно жарило Землю на вертеле.
Но, не смотря на жуткую жару, мы усиленно тренировались. Выходили на улицу, тактично и скрытно калечили алкашей, гопников и оккупантов.
Всё меньше и меньше сил мы тратили на чурок. Стало понятно, что главный враг - это сам народ. Люди стали походить на животных. А мы - санитары этого леса.
Порой я задумывался: а чем мы лучше? Мы бьем, режим, причиняем боль и убиваем. Чем мы лучше? Ничем. Просто мы - оружие революции. Странно, что я понял всё это за такой короткий период, чуть больше месяца. И в то же время, я шёл к этому 18 лет.
Да, мне уже исполнилось 18. Вчера. И на мой день рождения мы отрывались, как могли. Особенно Ганс. Это был день его первого убийства.

С утра я проснулся уставшим, словно и вовсе не спал. Мама готовила праздничный обед, а отец был на работе.

- Сынок! Дима, с праздником! С Днём Рождения, малыш. Вот, держи...
И мама протянула мне празднично упакованную коробку.

- Открывай... - тихо сказала мама.

Я оторвал край обертки и открыл коробку. Внутри лежал блестящий коллекционный кинжал с выгравированным узором.
Родители, по крайней мере мама, знали о моём пристрастии к холодному оружию. Оно появилось ещё задолго до знакомства со скинами. Мне нравилось видеть на полке много ножей, клинков, кинжалов.

- Почему ты дома, а не на работе, мам?

Мама странно взглянула мне в глаза и спросила:
- Тебе не нравится подарок? Папа выбирал...

- Спасибо, мам.

Я быстро оделся и выбежал за порог.
Рука сжимала только что подаренный кинжал.

Теперь мы собирались на квартире у Гвоздя. Он жил с мамой, отец у него давно умер. Мамы часто не было дома, она всё время проводила в больнице.

- Ну что, революционеры, какие планы на сегодня? - громко заявил Гвоздь, как будто в этом бетонном бункере, окружённом сотней таких же, нас никто не мог услышать.
Его рука скользнула на ногу Рите, и мне захотелось отрезать ему эту ловкую белую конечность.
Рита сразу отдернула ногу и шлепнула Гвоздя по кисте.
Я разжал нож в кармане.

- Можно бы было взорвать Дворец Спорта, - сказал я и, под ошарашеные взгляды, продолжил, - я слышал, там сегодня фестиваль лезгинки. Самое время показать, кто тут хозяин.

- Эм... Взорвать? - переспросил Ганс.

- А чем взрывать то собрался? - с ухмылкой спросила Рита и устремила свои острые лисьи глазки в меня.

Ох уж этот её взгляд. Я не мог выдержать его и секунды, сразу хотелось провалиться сквозь землю, пропасть, исчезнуть, но одновременно хотелось взлететь ввысь и задышать полной грудью. Ох уж этот взгляд...

Я, как всегда, потупил взгляд в сторону и сделал вид, словно задумался над её вопросом. Но думал я в этот момент совсем о другом. О том, почему Солнцу так хочется сожрать меня и моих друзей под хрустящей корочкой.... стоп...я сказал "друзей" ? Это слишком. Слишком странно и глупо, ведь за все это время я не проникся к скинам никакими дружескими чувствами. Разве что мой член все больше и больше наливался
высокими чувствами к Рите.

- Ау, чем взрывать то хочешь? - продолжала выпрашивать и сверлить меня взглядом девушка.

Ребята смотрели на меня, как на приведение. Я понял, что надо ответить хоть что-то, хотя сам и не понимал, откуда у меня возникла такая идея в голове.

- Там же скоро фестиваль, типа восточной культуры. Поняли, да? - ответил я и заметил, как засияли глаза у Гвоздя, но мне важнее были глаза Риты, и я продолжил, - можно сделать взрывчатку и самому. Вроде ты, Гвоздь, в патриотическом кружке учился, как всякие шашки делать, да? А сильно сложнее сделать взрывную, а не дымовую?

Гвоздь заметно напрягся, но я понял, что подцепил его этой идеей, и он почти согласен. Я перевёл взгляд на Риту и изо всех сил постарался сделать его более уверенным и не отвести от неё.

Рита выдержала паузу, словно читая мои мысли и сказала:

- Тебе не кажется, что это немного чересчур, ведь там людей может много погибнуть, русских. И если нас с этим возьмут, то уже точно никак не отвертимся. Это всё, край.

- А я за, - встал и громко произнёс Гвоздь, - пора действовать радикально и дерзко!

Ганс кивнул, и сомневающейся Рите ничего не оставалось сделать, кроме как согласиться с нами.

- Ладно... Но это вообще...край.

Я подкинул штурмовикам идею, а наш фюрер уже вёл нас вперёд, хоть и просто на выход из квартиры.

Шутки кончились.

***

Наши тренировки не прошли зря. Тела окрепли, алкоголь уже давно не будоражил мою голову, а нож стал продолжением руки.

Может быть и нет, но казалось, что мы уже точно не бритоголовая шпана, а нечто большее. Команда. Настоящие борцы за свободу. Я ощущал себя революционером, ощущал на все сто.

Когда...когда это пришло в мою жизнь?

Бомбу мы решили сделать в лесопарке. Там почти никто не появлялся, нам бы точно не помешали, да и можно было спрятать её, если что.

Рита закупила все, что написал ей Гвоздь, Ганс помог ей дотащить ингредиенты до леса, а мы с Гвоздём уже ждали их на обговоренном месте.

Когда Ганс с Ритой пришли, мы расположились на траве, разложили брезент и стали смотреть за манипуляциями Гвоздя.

Фюрер разжег костёр, смешал что-то в котелке, поставил вариться, добавил туда ещё какого-то порошка, снова перемешал...

Потом он делал корпус, вымачивал газеты, скручивал проволоку и делал много-много движений, которых мы уже не понимали...

Так, в лесу, у костра, как пионеры, мы просидели пол дня. Вот только от пионеров нас много чего отличало: Гвоздя - татуировки, Риту - слишком сильный разрез на груди, Ганса - берцы на неподъёмной подошве, которые, казалось, он и во сне не снимал.

А меня, меня ничего не отличало, кроме миллиарда смешавшихся в голове мыслей, а не совковой пионерской идей.

Я был пионером революции, пионером Рейха. Пионером нового мира.

Когда я стал таким...?

Гвоздь потушил огонь песком и развалился на траве. "Всё", - сказал он первую фразу за всё это время.

Мы машинально повторили за ним и уставились в вечернее небо... Я полной грудью вдыхал запах вечернего леса и предвкушал скорую революцию.

Так мы лежали минут 5, и я почувствовал пальцами рук нежную женскую кожу. Я не понимал, сон это или явь. Рука Риты лежала прямо рядом с моей, и мне казалось, что я чувствовал её пульс.

Я решился и подвинулся к Рите ближе и тут же получил резкий удар локтём в бок.

-Ты совсем сдурел, или дымом надышался? - завопила девушка и снова уставилась на меня своим взглядом.

- Дотронешься до меня ещё хотя бы раз, и я тебе руки сломаю, понял? - заорала Рита.

Мне стало вдруг жутко стыдно, и даже не перед девушкой, а перед Гансом и Гвоздём, которые уставились на меня недоумевающими глазищами.

Рита вцепилась в траву и глубоко вдохнула. Выдохнула. Обернулась на ребят и, фыркнув, встала, отряхнулась и пошла по тропинке, ведущей из леса. Она никогда особо и не имела привычки прощаться, а сейчас не сделала этого тем более.

И какого черта я побежал за ней... Уже просто сгорая от стыда, я бежал за своей пассией... Пассия...когда я начал считать её таковой?

Я догнал Риту у самого выхода из леса, и сразу забыл, что хотел ей сказать и объяснить.

- Ты чего-то не понял? Я вроде всё доступно объяснила, - сказала она.

- Рит...можно я просто, просто с тобой пройдусь?

- С чего это?

- Да не, ты не подумай ничего, я случайно тебя тронул сейчас, когда мы лежали.

Ох уж этот взгляд...

- Пошли, - проронила Рита.

Вечер сгущал темноту, фонари уже загорелись, а деревья тянулись к нам своими цепкими лапами.

Луна была словно откушена каким-то жадным евреем и светила нам под ноги.

Странно, но первый раз за всё это время я не думал про избиения приезжих, всеобщий заговор, белый террор и другие обыденные вещи. Я думал о Рите, идущей рядом со мной. Об её русых волосах, бледном, но таком выразительном лице, крутых бедрах и тонких руках...

- Почему ты с нами? - вдруг спросила она

Я растерялся, совершенно не зная, что ответить. Почему я с ними?

Я не считаю и никогда не считал себя скинхедом. Да, за время общения с нацистами я обзавелся правыми взглядами, начал жить совсем другой жизнью, но я не они. Сейчас я понял самое важное: они настоящие, а я притворяюсь.

Фонари. Луна. Ветки. Рита. Поцелуй. Её губы. Мои губы. Наши языки.

Мы смотрели в глаза друг другу и, видимо, оба не понимали, что сейчас произошло.

Как она впивалась в спину ногтями, как обхватывала моё тело своими ногами, как страстно стонала и глубоко дышала.

Комнаты общаги содрогались от её диких криков, и мне приходилось закрывать её рот ладонью.

В глазах темнело, по телу пробегала дрожь, сравнимая с высоковольтным напряжением.

Фонари. Луна. Ветки. Рита. Смятая влажная простынь.

Ох уж этот взгляд...

***

Сеня ёрзал на стуле и пялился на стоящие в углу гриндера. Я видел в нем жалкого и трусливого пацана, похожего на слизняка. Перед глазами пробегали секунды, когда Сеня тянул меня от толпы, в которой дрался Дуб. Странно, что раньше он был моим другом.

Макс звякал ложкой по стакану и долго молча глядел на меня.

Тут он заговорил:

- Что с тобой происходит? - на лице Макса не было ни одной эмоции.

Сеня чихнул и аккуратно вытер сопли платком.

Тут мимо нас, с кухни в свою комнату, промелькнула сестра.

И я ответил.

- Вы не понимаете и не поймете!

- А ты попытайся объяснить! - вдруг повысил голос Макс.

Когда-то я считал его заводилой, хулиганом и своим лучшим другом. Как это было давно.

Я покосился на Сеню и собрался с мыслями:

-Мы даже не попытались спасти Дуба, а когда сестру... - к горлу подкатил ком - когда это случилось с моей сестрой, вы не попытались помочь! Да какие вы друзья?

Сеня покраснел, широко раскрыл глаза и попытался что-то сказать, но Макс перебил его:

- Да? Я пытался спасти его! Не неси ерунды! А по поводу сестры...ты не звонил! Ты вообще пропал куда-то, как сквозь землю провалился.

Блять. И в правду. Ведь чем я лучше? Я мог, но не спас Ваню, я не сам не попросил друзей о помощи, забыл о них, променял их на...на революцию.

Солнце в зените.

Сегодня игра, стадион полон народу. Говорят, фанаты восхваляют Дуба. Он стал для них героем, посмертно.

В последнее время участились случаи хулиганства и разбоев на национальной почве. Каждый день, то там, то здесь, избивают и убивают черных, гуков, гастеров. Говорят, это дела рук какой-то сильной устойчивой организации. Говорят, в ней больше сотни человек.

Сотня идет на самую важную в своей жизни акцию.

И плевать, что их всего четверо.

Солнце. Зенит. Сухой воздух. Страх внизу живота. Ком в горле.

Мы проходим через парк, ведущий ко Дворцу Спорта.

В ногах появляется та самая дрожь и вялость.

Рядом Рита, она касается моей руки своей и улыбается. С другой стороны идут Гвоздь и Ганс.

Они настоящие. Я настоящий. Мы настоящие.

Революция, вашу мать!

"За дедов!!!" - орет Гвоздь.

По задумке, взрывчатка должна взорваться от удара о землю. Гвоздь всё продумал.

Я бью ногой в живот мента, стоящего рядом.

Ганс толкает двух смуглых джигитов в ярких нарядах в толпу и раздаётся глухой звук пробитых черепов.

Крики, вопли, суматоха.

Я вырываюсь из лап жирного потного мусора, срываюсь и забиваю его ногами.

Кровь льётся на асфальт. Ганс прыгает на головах у джигитов в диком танце викингов.

Рита кричит и создаёт панику, делая вид, что она простая прохожая.

Краем глаза я замечаю блеск знакомого лезвия в знакомой тонкой руке.

Июль. Толерантность. Интернационал.

Кровь. Террор. Революция.

"За дедов!!!" - Гвоздь кидает шашку в толпу хачей, стоящих у входа во Дворец.

Июль. Мясо. Кишки.

Взрыв был не слишком сильным, но я точно видел, как кому-то оторвало какую-то часть тела. Парк наполнили стоны от боли, а я вспоминал стоны Риты прошлой ночью.

Июль. Погоня. Страх.

Когда бежишь от полиции, у тебя все сжимается внутри. Жизнь стекается в одну секунду. А если перед этим ты участвовал в футбольных потасовках, вырубил бабку, убил и закопал чурку, избил кучу приезжих и организовал теракт - то ты вообще не видишь и не ощущаешь ничего, кроме этого мгновения.

Бежать, бежать, не смотря ни на что.

Июль. Сирены. Дворы.

Отсиживаясь у Гвоздя, мы не говорили ни слова. В мозгу был чистый страх. И только.

***

В новостях сказали, что террористы активировали взрывное устройство во время праздника интернационализма.

От взрыва на месте погибли двое гостей с Дагестана, еще один южанин скончался в больнице. Так же, в потасовке погибли два чеченца.

Около 20 человек в больнице.

Меня тошнило от того, как отец смаковал подробности произошедшего, следил за новостями.

Мама, как всегда, была нейтральна и лишь иногда говорила: "Идиоты. Кому это нужно?"

Гвоздь не выходил из дома, он первый раз так боялся преследования. К тому же, он совсем убивался из-за того, что Рита теперь была со мной.

Ганс бухал и отнимал деньги у чурок.

Рита сидела у меня на коленях. На соседней лавке курили и пили пиво три здоровенных гопника.

Типичные современные русские богатыри. Они так сильно походили на голубей, что вызывали смех и отвращение.

Тут один из них защебетал коронное:

-Сюда иди

Рита глянула на меня. Ох уж этот...да вы и сами знаете.

Говорить с гопотой, всё равно, что биться головой об стену.

Удар, второй, двое лежат. Знакомый блеск незнакомого лезвия в незнакомой руке. Соленый, металлический вкус во рту. Пелена на глазах.

Крик Риты. Темнота. Вальхалла.

Рита ушла из универа и вернулась домой. Ганса посадили за разбой. Гвоздя убили дагестанцы, избив его за гаражами. Он не смог добраться до квартиры и остался лежать у подъезда. Никто не успел вызвать скорую. Точно не успели, а как же иначе...

Украина уже не была той, какой её все знали. Но эта революция не помогла ни стране, ни расе.

Подлинная революция пришла из России. После событий у Дворца Спорта, по всей стране зажглись сотни, а затем и тысячи автономных ячеек, которые двигала лишь идея очищения страны. Россия встала на защиту расы.

Не Украина, не Рейх, не Дядя Сэм, а Россия.

Подлинный русский народ, объединенный русской идеей.

Оставить комментарий © Copyright Гвоздев Александр Размещен: 01/12/2014, изменен: 01/12/2014. 121k. Статистика. Повесть: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Повесть о нашей современности. Людей, любящих и ищущих в книгах высокие чувства и высокую мораль - просьба пройти мимо. Высокая концентрация правды, насилия, ненависти и грязи. Были затронуты темы национализма, единения русского народа, деградации общества, а также околофутбола, любви и дружбы. Повесть о стальной, суровой и жестокой подростковой и юношеской жизни, этапах взросления и тяготах современной жизни в целом. Это моя первая работа. Судите строго! Приятного чтения! Внимание: не нормативная лексика и сцены насилия.

Гвоздев Александр : другие произведения.

Русская Идея