В камине весело потрескивали березовые поленья, источая неповторимый терпкий запах горящей бересты. Тепло приятной волной растекалось по всему залу гостиной, почти нестерпимо жаркое у самого камина и затухающее к дальним уголкам, ближе к входной двери. Каким блаженством было после долгой ходьбы по промерзшему зимнику расположиться у самой топки, и, вытянув натруженные и промерзшие ноги, неспешно потягивать пиво из большой глиняной кружки, перемежая глотки затяжками доброго табачка.
Время было позднее и зал освещаемый теперь уже только огнем камина опустел. Постояльцы разбрелись по своим комнатам отдыхать перед дальней дорогой. Назавтра, одни из них вернутся обратно под гору, выгодно продав привезенный сюда товар, а другие, удовлетворенные выгодной сделкой, отправятся обратно, дабы доставить изделия гномов на городской рынок.
С недавних пор трактир Пантелеича стал местом заключения торговых сделок между людьми купцами и гномами. Это устраивало обе стороны, выгодно сокращая дорогу, как тем, так и другим, тем самым, сократив риск нападения многочисленных орочьих, и не только, банд орудующих в этих местах.
Евстигнеич был рад, что все так быстро разбрелись. Гном наслаждался пивом, теплом и покоем. Он должен был вернуться домой еще до наступления холодов, но мерзавцы поставщики задержали с подвозом материалов. Объект пришлось сдавать, когда уже ударили морозы. Остальная бригада строителей отбыла раньше, а он остался заканчивать внутреннюю отделку и наводить окончательный лоск. И вот теперь в глубоком одиночестве он почти добрался до дома, чтобы по весне, собрав свой неразлучный "сидор" опять отправить на поиски древних технологических знаний.
После случая у Дрянной кочки, Евстигнеич, все больше времени проводил за пределами подгорного дома. Странствия стали его страстью. Гном не сразу смирился с потерей своего транспорта и много времени тратил на поиски составных частей и механизмов для сборки нового. Чем-то ему помогали соседи из клана механиков, пытаясь собрать хоть что-то, из того, что он приносил. Но, найденного, было ничтожно мало. И чем дольше путешествовал Евстигнеич, тем больше приходил к выводу, что для решения поставленной им перед собой задачи древние не оставили практически ничего.
Кое-что, конечно, можно было восстановить опираясь на архивы клана механиков. Но этого было недостаточно. Секреты изготовления основных движущих механизмов были утрачены, а найти хоть один из них в достаточно неповрежденном состоянии пока не удавалось.
В конце-концов, Евстигнеич смирился с тщетностью своих поисков, но тяги к странствиям не утратил. Он уже не мог остановиться и каждой весной, как только снаружи солнце начинало пригревать склоны гор, и, появлялись первые проталины, отправлялся в путь. Иногда он путешествовал один, но чаще всего с бывшим городским стражником, а теперь вольным наемником Игнатом. Так было спокойнее и надежней. Гном зарабатывал, причем очень неплохо, своим клановым мастерством, Игнат охранял его в странствиях и решал мелкие бытовые проблемы.
Схватка с безумным эльфом еще больше сблизила их, а результатом тех событий стало возвращение в их компанию старой знакомой - Алисы. Спасенная из рук сумасшедшего старика она категорически отказалась, как остаться на месте, так и от повторного распределения. Получив от Конклава лицензию на частную практику, она стала третьим членом этой странной команды - гном, человек и эльф.
На время зимних холодов компания распадалась, чтобы по весне собраться вновь. Гном возвращался под гору, где всю зиму работал в отцовской мастерской, выполняя накопившиеся за лето заказы. Игнат с Алисой зимовали в Сариж-городе. Игнат поселялся в казармах городской стражи и нес службу. Алиса снимала жилье неподалеку и занималась частной магической практикой.
Этим летом они путешествовали врозь. Игнат с Алисой нанялись в охрану купеческого каравана, и все лето протаскались с ним от города к городу. Евстигнеич же подчинившись решению главы клана, был вынужден отправиться выполнять выгодный для клана заказ, с коего сейчас и возвращался.
Время странствий не прошло для гнома бесследно. Он все с большей неохотой возвращался под гору. И хотя Евстигнеич был истинным сыном своего народа, мир под солнцем становился ему милее красот подгорных чертогов. Благо его специальность подразумевала работу с материалом, найти который можно было только за пределами подгорных пещер. Посещавшая его мысль о том чтобы осесть где-то на поверхности уже не казалась столь бредовой. И подтверждением тому был поступок Пантелеича.
Видимо пришло время исполниться древнему пророчеству, в котором говорилось о том, что придет время покинуть ставшие домом горные убежища и выйти под открытое небо перед лицом Господа. Пройдет время векового затворничества и не будет больше необходимости прятаться в гротах и пещерах, зарываясь, все глубже в мать сыру землю.
А сейчас он отдыхал, неспешно потягивая пиво и пыхтя трубкой. Пантелеич тихонько хлопотал у своей стойки, вытирая с глиняных пивных кружек какие-то ему одному видимые пылинки. Низенький, даже для гнома и невероятно толстый хозяин трактира довольно ловко перемещался вдоль стойки, постукивая деревянным протезом вместо правой ноги. Изуродованной левой рукой он сноровисто прижимал к необъятному животу очередную кружку и долго полировал ее зажатым, в здоровой правой, полотенцем.
Много лет назад, когда Евстигнеич еще был пацаном, а незабвенной памяти Евстигней Макарович был ведущим мастером их клана, в забое случился обвал. Крепь не выдержала и порода рухнула на работавших в забое гномов одного из рудокопных кланов. Повезло не многим. Одним из везунчиков был и Пантелеич. Оставив в том забое ногу и руку, он перестал быть мастером, кормильцем и соответственно завидным женихом.
После выздоровления он надолго впал в депрессию и стал настоящей обузой для своего клана. То подолгу лежал, не вставая с кровати уставившись в стену, то в запой ударялся приползая домой на одной ноге и одной руке. А потом он внезапно исчез. Все кланы с ног сбились, разыскивая его по шахтам и гротам. Все забои облазили, во все колодцы спускались, но следов его не нашли. Ну и забыли потихоньку, поминая как погибшего, да свечку в церкви ставили за упокой. Да только через год примерно после исчезновения Пантелеича, в дневном переходе от гор, на тракте ведущем в город появился трактир с постоялым двором. Так бы никто ничего и не узнал, да купцы из города, что к горе на торг приезжали, рассказали. Гномы делегацию туда отправили разузнать кто там да что. А там пропавший инвалид делами заправляет. Соплеменникам был рад, но под гору вернуться отказался. Привык, говорит, здесь на солнышке, да и дело по душе пришлось. Гномы сильно настаивать не стали, хотя и дали понять, что не гномье это дело подобным сервисом заниматься. В общем, все остались при своем, а потом и польза от Пантелеичева начинания сказалась. Здесь, у него в трактире подгорные мастера с городскими купцами стали торговые сделки заключать. С тех пор, вот уже который десяток лет и живет здесь Пантелеич. Обслугу из людей нанял, у крестьян из ближайших деревенек продовольствие стал закупать. А гномов только в гости принимает, на постой, а в работники не берет. Что нужно сделать сам делает, да работниками руководит.
Закончив бренчать кружками, одноногий трактирщик как-то незаметно переместился ближе к камину. Присев на невысокий табурет он поковырялся в углях, всем своим видом показывая, что именно за этим суда и явился. Подбросил несколько поленьев, больше для виду, нежели по необходимости и всем грузным телом повернулся к отдыхавшему столяру. Его единственный целый глаз, спрятанный в недрах густой растительности, покрывавшей, казалось, все лицо, некоторое время пристально наблюдал за тем, как Евстигнеич, с видимым удовольствием поглощает густое темное пиво. А потом из недр его объемистого живота родился низкий с хрипотцой звук:
- Шел бы ты, Евстигнеич, спать. Подъем завтра ранний. Мужики хотят засветло домой вернуться. Койка тебе готова, камин догорает. Да и свечи надо поберечь, зима-то длинная.
- А с чего ты взял, что я с обозом пойду, - веки полуприкрытых глаз дрогнули, и Евстигнеич весело посмотрел на трактирщика, - я может загощу у тебя на недельку.
- Гостям я завсегда рад, - Пантелеич снял с плеча полотенце, коим до того обрабатывал кружки и зачем-то вытер и без того сухие руки, - да только постой денег стоит. А ты, насколько я знаю, гном рачительный и зряшные расходы нести не станешь. А что касательно того с кем ты пойдешь, с обозом ли, в одиночку ли, я тебе вот что скажу. Время сейчас неспокойное, сам видишь - зима началась. Орки по зимней голодухе на большую дорогу вышли. Это мне тебе объяснять не надо - ты у нас известный скиталец, на своей шкуре многое испробовал. Сам знаешь, твари эти сейчас в большие ватаги собираются и шастают в поисках у кого бы чего насмерть занять, чтобы до весны протянуть. Маленькие деревеньки, да не очень хорошо охраняемые обозы для них лакомый кусок. А уж одинокого путника пришибут, да разденут не глядя.
- Ну и что предлагаешь? - Евстигнеич допил остатки пива и отставил кружку на стол.
- Вот я тебе и советую. Присоединяйся к обозу, им лишняя секира в дороге не в тягость будет. А то следующий-то обоз ой как не скоро. Один на орков напорешься вряд ли отобьешься, а скопом глядишь отмашетесь и головы и добро убережете. Купцы, на радостях, за хороший товар, двух человек из своей обширной охраны выделили. Это, чтобы нашим мужичкам спокойней домой добиралось.
- Это с чего это такая щедрость, - Евстигнеич пыхнул дымом и неопределенно хмыкнул, - что-то я о таких жестах доброй воли пока не слыхал. Так, чисто деловые отношения.
- Так вот для сохранения этих самых деловых отношений и расстарались, - Пантелеич, до этого мявший полотенце в руках, повесил его обратно на плечо, - Тут у нас, понимаешь ли, появилась одна орочья ватага. Уж больно хитры бестии. Налетят, охрану перебьют, добро пограбят и быстренько скрываются. Из немногих живых, кто их налеты пережил, один мне сказывал, что вооружены орки хорошо. Не какие-нибудь там дубины, пращи да прочая каменная военная утварь, а полноценные железные сабли да топоры. И на вид, говорит, все как из одной мастерской. Так что настоятельно тебе рекомендую - присоединяйся к обозу, и, глядишь без потерь домой вернешся.
- На добром слове тебе, Пантелеич, спасибо. Я вот сейчас трубочку добью, над словами твоими покумекаю, да и действительно спать пойду. А меня назавтра с обозниками разбуди, может я действительно твоим советом воспользуюсь, - Евстигнеич опять прикрыл глаза и погрузился в процесс заглатывания табачного дыма.
- Ну, вот и добре, - Пантелеич, тяжело поднялся с табурета и заковылял к дверям на кухню, не забыв прихватить по пути опустевшую кружку.
***
Утро выдалось хмурое. Небо было наглухо затянуто низкими тучами. Ветер, дувший со вчерашнего дня всю ночь неожиданно утих и в образовавшейся тишине на землю крупными хлопьями падал снег. Он падал неспешно, как будто каждая снежинка была точно отмерена там, на верху. Из-за сплошной пелены туч рассвет наступил незамеченным. Просто произошла смена ночной мглы серостью дня.
Вторым проснувшимся в этом доме в это утро был Евстигнеич, потому что первым, по многолетней традиции был сам хозяин. Оба они в этот ранний час находились в гостиной, занимаясь каждый своим делом.
Один руководил процессом приготовления завтрака, успевая на своей деревяшке, то заскочить на кухню поторопить повара, то в кладовую - достать что-то из припасов, а то, простукав по залу распекая накрывавших на столы за нерасторопность. Несмотря на габариты Пантелеич довольно ловко вращался на своем бутылкообразном протезе, поспевая везде. Этот протез он выточил себе сам вскоре после аварии, как только встал с больничной койки. Потом, когда он уже держал трактир, подгорные механики предлагали соорудить ему нечто более удобное и совершенное. Он вежливо отказался сославшись на привычку и какие-то мифические преимущества предоставляемые именно таким протезом. Вот и сейчас он крутился на нем как флюгер на шпиле размахивая руками и успевая всем найти "доброе" слово.
Евстигнеич спустился в трапезную практически сразу за хозяином. Он примостился на низкой скамеечке у камина и чтобы как-то скоротать время и одновременно оказать Пантелеичу хоть какую-то услугу занимался разведением огня. Старенький потрепанный "сидор", неизменный спутник всех путешествий странствующего гнома, лежал неподалеку прислоненный к ящику с инструментами.
Евстигнеич принял решение, и сейчас дожидался, когда в зале покажется старшой гномьего обоза, старый матерый гном Спиридоныч. Этот крепкий старик, седой и кряжистый, был из клана литейщиков. Но после того как он пару раз без потерь и с большой выгодой провел торг, и вернулся обратно, водить обозы стало его второй профессией, и хобби. Евстигнеичу необходимо было соблюсти неписанный этикет, и, оказав должное почтение старшому, попроситься в попутчики.
Но первым в зал, по скрипучей лестнице, спустился вовсе не Спиридоныч. Когда Евстигнеич, заслышав скрип ступеней, отвлекся от своего занятия и обернулся, он несколько опешил, будучи удивлен и обрадован одновременно. По лестнице, позевывая спросонья и на ходу застегивая куртку, спускался ... Игнат.
Случившаяся сцена была отнюдь не немой. Старые друзья не виделись около года, разошедшись, еще прошлой зимой, каждый к своему зимовью. Каждый из них не чаял увидеть друг друга, как минимум до весны. Изумление и радость от случайной встречи их были таковы, что каждый не находил слов, а только какие-то нечленораздельные звуки.
Игнат кубарем скатился с лестницы бросив по пути, как остатки сна, так и бесполезное теребление пуговиц. Схватив гнома в охапку он оторвал его от пола и долго тискал не отпуская. Наконец справившись с радостным возбуждением молодой человек водрузил Евстигнеича на место и обернулся глядя на верхнюю площадку лестницы. Он махнул одной рукой в сторону лестницы, а другой на гнома и не находя слов только радостно улыбался не в силах успокоиться.
Гном проследил взглядом в указанном Игнатом направлении и увидел, что тот чье внимание парень хотел привлечь, уже и так наблюдает за происходящим. На верхней ступени, глядя вниз и застенчиво улыбаясь, стояла Алиса. Одетая для дальней дороги она как всегда была привлекательна. Узкие брюки, заправленные в маленькие изящные унты, и облегающий черный свитер подчеркивали стройность ее фигуры. На красивом, правильном лице радостью узнавания сверкали большие черные глаза. И хотя на этом лице не было печали, что-то в глубине глаз напоминало о произошедшем, не так давно, в логове безумного эльфа.
С кошачьей грацией, присущей эльфам, Алиса спускалась по лестнице, и, Евстигнеич не мог оторвать глаз от этого плавного, неуловимого глазом перетекания из одной точки пространства в другую. Только что она была на верху и вот уже здесь, рядом, обнимает широкие плечи гнома, нежно прижимаясь бархатистой кожей щеки к кучерявой шевелюре.
- Ну ладно, ладно, - засмущался Евстигнеич, - а то сейчас слезу из старика выжмешь. Не гоже гному слезами умиления умываться.
- Да ладно уж, старик, - хохотнул Игнат, - по вашим меркам ты еще достаточно молод. Нечего себя раньше времени к старейшинам причислять.
- А ты по нашим меркам, - наигранно оскорбился гном, - и вовсе дитя малое неразумное.
- А он и есть дитя неразумное, - поддержала гнома Алиса с улыбкой глядя на Игната, - а если уж на то пошло, я вас старше обоих вместе взятых буду. А посему, на правах старшего, предлагаю позавтракать перед дальней дорогой и за столом поговорить.
Волшебница бросила взгляд в сторону стойки. Там, в центре своих владений, лукаво поблескивая единственным глазом, Пантелеич следил за радостной троицей. Не выпуская из рук своего любимого занятия (протирание глиняных пивных кружек) он зычным голосом отдал распоряжение обслужить трех друзей.
Когда на столе уже дымились миски с тушеным мясом и жареной картошкой, а вновь собравшаяся троица взялась за ложки, у стола появился сам хозяин с тремя пивными кружками:
- За радостную встречу, за счет заведения, - пробасил Пантелеич и поставив кружки на стол ловко крутнулся на своей деревяшке направляясь в сторону кухни.
Когда с едой было покончено, а пена в кружках отстоялась, подошло время поделиться планами. Алиса слегка наморщила носик, когда Евстигнеич начал набивать свою трубку, но тактично смолчала. Разговор пришлось начинать Игнату, несмотря на то, что тому очень хотелось сначала расправиться с пивом.
- Мы, Евстигнеич, узнав, что ты этим летом на подряд подался, решили все-таки в городе не отсиживаться. С этим товариществом купцов мы с Алисой все лето и проходили. Рассказывать особо нечего. Нанялись в охрану - я по своей специальности, Алиса по своей. Даже шашкой толком помахать не пришлось. Все по недалеким городкам да селам ходили, скучно. Правда, село то посетили. Помнишь, где мы с тобой выжившего из ума эльфа прищучили. Народец туда вернулся, домишки подремонтировали, пашни опять распахали. В общем, живут, хлеб жуют. Вот только с водяным повидаться не пришлось, отбыл временно по каким-то своим подводным делам.
А теперь вот последним ходом шли. Купчишки подгорный товар взяли, да домой намостырились. А гномы с большой выгодой товар продав у купцов в качестве жеста доброй воли, попросили пару человек в охрану до гор без потерь добраться. В здешних краях объявилась орочья банда на налеты больно удачливая. Вот и решил ваш старшой подстраховаться на всякий случай. А нашим что, охрана у них большая, для поддержания добрых отношений возражать не стали.
- Вот, Игнат, не будь дураком, тут же и вызвался, - продолжила Алиса, оторвавшись от дегустации Пантелеичева пива.
- Я подумал, что до гор с обозом дойдем, - опять заговорил Игнат, - а там глядишь, и тебя встретить удастся, повидаться хоть перед зимой.
- Вот и повидались, - буркнул Евстигнеич в кружку с пивом, - теперь до самых гор вместе пойдем, а по дороге и наговоримся. Правда, мне еще надо этикет соблюсти, перед Спиридонычем бородой пол мести да шапку ломать. Он, конечно, не откажет, старый знакомец, да и по нынешнему времени лишний боец в обозе не в обузу, но вежливость соблюсти надо. А вот к стати и он. Бегите ребята собирайтесь, а я пока потолкую, - Евстигнеич поднялся из-за стола и пошел навстречу старшому гномьего обоза.
Спиридоныч неспешно спускался по лестнице слегка покачиваясь из стороны в сторону. Ростом чуть выше Пантелеича он был широк в кости, узловат и длиннорук. Лестница подозрительно поскрипывала под казалось-бы не таким уж тяжелым телом.
Игнат со своей спутницей поднялись и направились к двери на улицу. Необходимо было проведать лошадей и снаряжение. У самой двери он обернулся и поверх Алисиной головы посмотрел на переговоры двух гномов. Заметив как Евстигнеич сняв шапку и низко поклонившись коротышке, завел разговор, Игнат про себя улыбнулся, пропустил Алису вперед и вышел вслед за ней.
***
Через час с небольшим, когда уже рассвело, за гномьим обозом закрылись ворота постоялого двора.
Вереница маленьких, лохматых лошадок, запряженных, в небольшие доверху груженые сани тронулась в путь. Не имея своего гужевого транспорта гномы нанимали мужичков из соседних деревушек. Те же с удовольствием пользовались возможностью подработать на извозе. Тем более что подгорные мастера не скупились при оплате услуг.
Дорога до гор была уже не далекой, но по зимнему времени достаточно опасной.
Во второй половине дня и так серое небо полностью заволокло тучами. Серая пелена повисла низко над землей и повалил густой снег, медленно падавший крупными хлопьями. Видимость резко снизилась и из хвоста обоза практически не видно было передних лошадей. Обоз медленно полз по одному Спиридонычу ведомым ориентирам. При всех стараниях Алисы воздействовать на тучи видимость улучшилась не намного. Она ехала впереди, в голове обоза. Рядом, по гномьему обычаю пешком шел Спиридоныч. Алиса использовала все доступные ей способы магического дальновидения. Увиденное же, она телепатически передавала старшому обоза.
Собственно это и спасло их от внезапного нападения и позволило приготовиться к встрече налетчиков. После получения от волшебницы очередной картинки Спиридоныч вдруг встрепенулся, и, выйдя из сосредоточенно-озабоченного состояния деловито засуетился, отдавая команды.
- Стоп, - старшой резко развернулся к одному из своих помощников, - Матвеич, тормози обоз, лошадей с грузом в центр, сам организуй охранное кольцо, а Евдокимыча и еще тройку крепких опытных мужичков ко мне.
Матвеич, не понаслышке знавший, что Спиридоныч просто так не переполошиться, бросился исполнять приказ. Старый гном в раздумье пожевал губу и повернулся к Алисе:
- В последней твоей картинке, - гном испытующе посмотрел на волшебницу, - что-то блеснуло там впереди, и дымком как-то запахло. Кто-то расположился на отдых неподалеку от тракта. Сейчас Евдокимыч свою команду соберет, и они вперед пойдут, прогуляются, посмотрят, что там, да как. А ты дева с ними собирайся. В таком снежном мареве без твоих глазок им в разведке тяжко будет.
- Твое слово, Спиридоныч, в обозе закон, - Алиса спрыгнула на землю и передала поводья гному, - но просьбу прошу выполнить, даже две.
- Не время сейчас торг вести, но давай говори скорее, что за просьбы.
- В разведку с нами пусть пойдут Игнат с Евстигнеичем. В случае чего, у нас команда сыгранная, что в таком деле ох как к стати может оказаться.
- Ладно, добро, считай, что уговорила. А вторая просьба?
- За лошадкой присмотри, а. В дозор пешком пойдем, это недалеко, а вот дальше до гор, без лошадки, пешком топать не хочется.
- Экие вы тут на верху изнеженные все, свои ножки лишнего утрудить боитесь. Да ладно уж ступай, сам пригляжу, никуда не денется.
В считанные минуты, тихо и без суеты обоз был перестроен. Лошади с грузом внутри, плотная цепь закованных в доспехи гномов снаружи.
Разведотряд собрался быстро. Евдокимыч и его команда, в легком доспехе, стояли плотной группкой. Рядом, но чуть поодаль - Евстигнеич, Игнат и Алиса. Инструктаж прошел деловито и быстро, Спиридоныч долго не говорил. Со всеми предосторожностями пробраться вперед. Разузнать кто там. В драку не ввязываться. Через несколько мгновений группа разведчиков растаяла в снежной пелене.
***
Долго идти не пришлось, примерно в километре от остановившегося обоза дорога огибала небольшой колок леса, росший в неглубоком ложке. Вот из этого ложка и повеяло дымком. Евдокимыч вдруг остановился, поднял руку, призывая всех последовать его примеру и притихнуть, напрягся всем телом и прислушался. Как мог Спиридоныч на таком расстоянии, да в такую погоду что-то увидеть, что-то почуять? Вот, наверное, благодаря такому чутью он и водит обозы без происшествий уже который год. Вот только что был запах дыма и уже нет, развеялся над снежными просторами.
- Чародейка, - несколько торжественно, но, тем не менее, с достоинством обратился к Алисе Евдокимыч, - надо бы в ложок спуститься, поглядеть. Что-то уж больно подозрительно оттуда дымком повело. Не ровен час банда орочья на постой расположилась. Сможешь ли ты своим чародейством нас прикрыть, но при этом магического зрения не "отключать"?
- Нет, Евдокимыч, - Алиса стояла рядом поеживаясь от холода, - держать "включенными", как ты говоришь, два заклинанияне не то чтобы невозможно, но для меня сложновато и может быть опасно для всех.
Гном, обхватив ладонью бороду, ненадолго задумался, исподлобья поглядывая то на окружавших его сподвижников, то на черневший рядом лесок. Постояв так пару минут прикидывая что-то в уме, он опять обратился к Алисе:
- Тогда попробуем сделать таким образом. Ты, волшебница, послушай, а потом свои соображения выскажешь, и ты воин тоже, - обернулся Евдокимыч к подошедшему Игнату, - В общем, день за полдень давненько перевалил, скоро смеркаться будет. Узколобые твари дневного света не любят, вот и отсиживаются сейчас в леске. А вот темнеть начнет, они и засобираются на промысел свой разбойный.
- Вот я и предлагаю, - продолжил Евдокимыч, - пока темнеть не начало, пробраться в лесок под прикрытием чародейства, притаиться возле орочьего лагеря, а там чары прикрытия чародейка скинет и магическое зрение применит. Картинки же увиденные нам передаст, а там ужо смотрите во все глаза, кто, что заприметит. Только чтоб всем осторожно. Нюх у этих тварей, как у собак, за версту кого хочеш учуют. А ветерка сегодня сильного нет, поэтому ближе разумного не лезть. А теперь высказывайтесь, уважаемые, - обратился гном опять к Алисе и Игнату.
- Прикрыть всех полной невидимостью я не смогу, - сказала волшебница потирая озябшие руки, - глаза я оркам отведу. Ничего кроме кустов и деревьев они видеть не будут, а вот на нюх воздействовать не смогу, тут какие-то другие ухищрения должны быть. И еще, передать увиденное мной всем я не смогу. Все что увижу, я буду передавать Игнату и Евстигнеичу, а они, что углядят, остальным перескажут.
- А что касается нашего запаха и орочьего нюха, - подключился к обсуждению Игнат, - то надеюсь это нам в данной ситуации поможет.
Воин достал из своей походной сумки небольшой кисет и передал его Евдокимычу:
- Это хвойный концентрат. Надо натереть одежду, лицо, руки и запах человека или гнома перебивается запахом хвои. Будем елкой пахнуть. Глядишь, орки и не учуют ничего. А чего ты, Евстигнеич, на меня так смотришь. Запасся вот. Нужно бывает при выполнении некоторых деликатных поручений.
Евстигнеич ухмыльнулся себе в бороду и поправил за поясом секиру, которую он взял на боевое задание взамен более любимого топора.
- Ну, вот и добре, - Евдокимыч развязал кисет, высыпал немного порошка на ладонь, понюхал и начал деловито натирать одежду, - всем обтереться и через пять минут быть готовыми к выступлению.
***
Только еще начинающаяся зима еще не укрыла землю толстым снежным покрывалом. И хотя непрекращаюшийся снег грозил восполнить этот пробел, шли легко и ходко. Через несколько минут стали долетать звуки орочьей речи, очень примитивной, но вполне пригодной для общения. Члены разведгруппы рассыпались небольшой цепью, охватив небольшую поляну, пересекаемую замерзшим ручейком, и затаились за пнями и припорошенными снегом кустами. И тут, как по команде снег поредел и позволил всем без всякого магического зрения осмотреть поляну. При этом магическая маскировка продолжала действовать.
Будто открылся занавес и зрителю открылась картинка из обычной походной жизни кочевых орков. Хотя оседлых орков пока еще никто не встречал, поскольку их бытовой и хозяйственный уклад к оседлости не располагали. Орки вели кочевой образ жизни, охотясь в северных пустошах и северных отрогах Поясных гор, куда их в ходе многочисленных войн и карательных экспедиций вытеснили люди и гномы. Но охота не была их основным промыслом. Основу их хозяйства составляли грабежи и разбой. Особенно в зимний период, когда зверье, населявшее пустоши откочевывало южнее, в более пригодные для зимовки места. Тогда орочьи кланы с основных мест своих кочевок и устремлялись в пограничье, грабя одинокие хутора, купеческие обозы, а бывало, в особо суровые зимы, сбиваясь в более крупные отряды и небольшие деревеньки и даже городки. В налетах участвовали все взрослые члены клана, начиная с двенадцати лет. Немощные старики и дети уходили на места зимовок в небольших лесках по берегам рек. Там они вели полуголодное существование, питаясь тем, что удастся поймать и выловить в реке, и ждали возвращения клана с добычей.
Правда ходили слухи, что где-то на северо-востоке в отрогах Поясных гор есть несколько оседлых поселений орков. Якобы главы этих кланов, воюя с другими кланами, договорились с правителями населявших те места людей и гномов о некоторой взаимопомощи. Люди и гномы помогают оркам строить постоянные жилища, снабжают орудиями труда и некоторыми видами оружия, позволяют охотиться в исконных местах, а в особо суровые зимы снабжают и продовольствием. За что орки обязались быть пограничным рубежом между обитателями пустоши и поселениями людей и гномов, а иногда и участвовать в совместных походах. Но это были только слухи.
Здесь же был обычный орочий походный стан. На поляне нашла укрытие от непогоды средних размеров банда, всего около полусотни орков. Они сидели на корточках сгруппировавшись небольшими кучками вокруг нескольких небольших костерков. Покрытые рыжеватой шерстью тела были местами прикрыты грубо выделанными шкурами. Картина была достаточно унылой, поскольку особого оживления в лагере не наблюдалось. Орки сидели вокруг своих костров и тихонько переговаривались, изредка громко вскрикивая. Каждый из них был занят своим делом, кто-то помешивал варево на костре, кто-то правил оружие и снаряжение, а кто-то просто дремал. Внимательнее присмотревшись к оружию, Евстигнеич вспомнил услышанное накануне от Пантелеича. Некоторые орки держали в руках не обычные для них деревянные палицы, каменные топоры и примитивные дротики, а самые настоящие железные мечи отличного качества. Разглядеть, кем сделано оружие с такого расстояния было сложно, но вот то, что оно отменное гном видел и отсюда. Это были кривые мечи с простой рукоятью и клинком, расширяющимся к острию.
Евстигнеич еще раз исподлобья оглядел поляну. Повсюду между кострами лежали кучи свеженарубленного лапника. Похоже, орки собирались здесь заночевать и готовились основательно. Все вещи, не имевшие отношения к оружию, добыча и часть снаряжения были свалены в середине лагеря. И вот в этой куче орочьего барахла, вдруг что-то шевельнулось. Гном присмотрелся по пристальнее и вдруг понял, что это живое существо, укутанное во всякое драное тряпье.
От ближайшего костра послышался резкий окрик, смысл которого Евстигнеич не понял, поскольку языка орков не знал. "Куча тряпья" поднялась и хромающей походкой двинулась к костру. Теперь гном получил возможность получше разглядеть то, что его заинтересовало. Он глянул в сторону Игната, и, получив в ответ кивок, означающий то, что парень это тоже заметил, продолжил наблюдение.
Это был не орк. Ростом орки были не выше гномов, имели кривые короткие ноги и длинные, до колен, руки. Кстати, будучи неважными бегунами на короткие дистанции они прекрасно бегали на длинные изматывая свою добычу, а так же превосходно лазали по деревьям и скалам. Этот же оказался выше ростом, даже не смотря на то, был горбат и как-то скособочен в одну сторону. Он плелся припадая на одну ногу и приволакивая другую. При этом руки он держал чуть разведенными в стороны, как бы балансируя. Непропорционально огромные ладони на худом искривленном теле были сжаты в кулаки. И хотя гном не мог разглядеть ни лица, ни фигуры, он почему-то сразу решил, что это мужчина и это человек.
И еще. Евстигнеичу вдруг пришла мысль, что разгадка присхождения орочьих мечей в этом уродливом и нелепом человеке. Надо во что бы то ни стало изъять его у орков не смотря на желание последних, или его самого. Пока гном прикидывал, как выкрасть этого человека, случилось то, что как-то не предусмотрели во время планирования операции.
Один из орков как-то вдруг занервничал, стал всматриваться в стену деревьев на краю поляны, принюхиваться и прислушиваться. Он был весь увешан амулетами из цветных камешков, раковин и зубов хищных зверей. Из одежды на нем была только набедренная повязка из грубо выделанной шкуры, а на поясе красовался железный нож в простых кожаных ножнах. Завершал экипировку деревянный посох с навершием из распиленной пополам берцовой кости какого-то крупного травоядного. Видимо это был шаман клана, достаточно не старый, чтобы участвовать в набеге и достаточно авторитетный, чтобы его возглавить. Будучи чуть ли не наголову выше среднего орка он был еще и в полтора раза шире в плечах любого из своих соплеменников. Похоже, шаман был неординарной личностью и сосредоточил в своих руках и светскую и духовную власть в клане. Вот, он, похоже, и ощутил присутствие магии рядом, поскольку маскирующие заклинание Алисы еще действовало.
На поляне вдруг поднялась суматоха. Орки, подгоняемые резкими окриками, а кое-где и пинками своего вождя-шамана, суетливо забегали по лагерю. Уже начинало смеркаться и кривоногие, приземистые тени метались между кострами. Надо отдать должное их руководителю - сделали они все быстро и слаженно. Буквально уже через несколько мгновений на поляне образовалось плотное кольцо, ощерившееся мечами и пиками. В центре кольца, вместе с кучей вещей и добычей находился сам вождь-шаман, руководивший обороной. Там же находился и странно отрешенный от всего горбун. Человек сидел прямо на снегу, и, не обращая внимания на происходящее точил меч. И делал он это с какой-то странной любовью. Движения огромных рук, не смотря на увечья, были ловки и грациозны. Он как будто бы не точил орудие убийства, а ласкал любимое чадо. Для него отсутствовало все происходящее за пределами этой странной системы - человек и меч. Казалось, он видит там нечто недоступное остальным, и это нечто гораздо важнее и интереснее того, что происходило вокруг него.
А на поляне ситуация потихоньку изменялась. Поскольку никакой атаки на орочий лагерь не последовало, вождь-шаман, выждав некоторое время, отдал несколько резких команд. Охранное кольцо распалось и из задних рядов выдвинулось несколько орков, которые, переваливаясь на своих коротких и кривых ногах, устремились в сторону деревьев.
Евдокимыч видя такой оборот дела, дал знак своей команде к отходу. Вступать в схватку нельзя было ни в коем случае. Расклад сил не тот. Надо было потихоньку убраться и вернуться к обозу. Увиденного было достаточно. Даже вооруженные железными мечами и ведомые прозорливым шаманом орки теперь уже не были столь опасны обозу. Гномы были предупреждены и имели представление о силах налетчиков. Пройти мимо всем обозом без боя теперь вряд ли удастся, поэтому надо уходить и как можно скорее добраться до своих.
Евдокимыч уже отползал, как и положено командиру, последним, когда к нему подкатился Евстигнеич.
- Евдокимыч, ты видел, кто там с орками? То-то же. Такого еще не было, чтобы человек с орками скитался, кроме конечно пленников. Но пленных орки берут редко и те, как правило, веревками опутаны. А этот, ты посмотри, похоже, добровольно с ними путешествует, мало того берегут они его чуть ли не больше чем добычу. Сам вождь его опекает. Что-то здесь не так. Разобраться бы надо.
- Ты что? Не видишь, как эти кривоногие твари переполошились. Надо ноги уносить, пока они нас не обнаружили. Опять же команда была в драку не ввязываться. Сам знаешь, Спиридоныч за такое не похвалит.
- Поздно, Евдокимыч, прятаться. Скоро орки наши следы обнаружат и в погоню кинутся, а как они загнать могут, сам знаешь. Вы втроем двигайте к обозу, предупредите Спиридоныча. Орки за вами вытянутся и хорошо бы все. Встретите их там, а мы с Алисой и Игнатом попробуем этого уродца целым и невредимым изъять и в обоз доставить. Нельзя чтобы он погиб, а тем более с орками обратно в пустоши ушел. Ты мечи у орков видел? Вот и я о том же - отменные. Похоже его работа. Не было еще у людей такого мастера. Так что действуй, Евдокимыч, ты свое дело сделал, а за нас троих ты по большому счету не в ответе.
- Я за всех в ответе, кто со мной пошел. Да только может ты и прав. Ладно, - махнул рукой Евдокимыч, - надо поспешать, своих предупредить. А ты делай, как решил, а там глядишь и голову сбережешь и задуманное выполнишь.
Волшебница еще какое-то время прикрывала удаляющихся гномов, давая им возможность, как можно дальше уйти незамеченными. По всей видимости, это ей удалось, поскольку, судя по поведению орков, они обнаружили лишь следы наблюдателей. Обрадованные тем, что следов было не много, орки шумной толпой кинулись в погоню.
В надежде поживиться еще, разбойники бросили своего вожака, чуть ли не в одиночестве. Немалых усилий стоило шаману криками и пинками вернуть на поляну десяток недовольных воинов. Не верилось ему в случайную добычу, которая сама в орочий мешок лезет. Встав возле сидевшего на снегу и занятого своим делом горбуна, шаман окружил себя оставшимся десятком воинов. Он не давал им расслабится, постоянно взбадривая то окриком, то посохом. Посох же, крепко сжимая его в руках, вытянул как копье перед собой, направив в сторону деревьев. Поводя им из стороны в сторону, он прощупывал пространство за деревьями. Чувствуя присутствие магии и не имея возможности определить ее источник, он все больше нервничал и раздражался. Вообще орки выдержкой не отличались, и было удивительно, как это они еще не бросились на поиски раздражителя.
Тем временем почти совсем стемнело. Снег совсем прекратился, хотя небо и не выяснило. Поляна хорошо освещалась еще горевшими кострами. Плохо видевшие днем орки, прекрасно ориентировались в сумерках, не уступая в это время суток привыкшим к полумраку гномам. Они давно уже потеряли терпение, и когда прозвучала команда, пара орков буквально сорвалась с места, бросившись под кроны деревьев.
Ни один из них даже вскрикнуть не успел, когда Евстигнеич внезапно поднялся прямо из небольшого сугроба между ними. Не даваясь опомниться, он наискось, снизу вверх, рубанул секирой одного поперек груди, и тут же крутнувшись, не останавливая движения оружия, полосонул по горлу второго. Два тела без звука опустились на снег. Евстигнеич же уже не таясь, быстро вышел на край поляны.
Орки, обомлевшие было от такой наглости, взревели, и бросились на обидчика оставив, своего вождя в одиночестве. И тут же двое наиболее шустрых поплатились жизнью. Когда они поравнялись с одним из костров и были освещены, в воздухе просвистели друг за другом два ножа, каждый из которых нашел свою цель - один в глазу, другой в горле. Остальные орки на мгновение остановились, пытаясь определить новый источник опасности. И в это время с другой стороны вылетел огненный шар, и одного из них разорвало буквально в клочья.
Пока оставшиеся в живых орки стояли и соображали откуда же все таки нападают, куда бросаться, размахивая оружием и кого крошить в капусту, на поляне опять произошли перемены. Вождь-шаман, убедившись в том, что его подозрения были не беспочвенны, попытался вернуть оставшихся на место, что впрочем, ему не особо удавалось. Будучи далеко не глупым орком он сразу сообразил, из-за чего они подверглись нападению. Вернее из-за кого. Уже не было слышно криков отправившейся в погоню основной части банды, а здесь ситуация складывалась отнюдь не в пользу орков. И это при том, что они прекрасно видят в темноте. Но, потеряв половину охраны, вождь до сих пор не имел представления о нападавших. Кроме одинокого гнома внезапно появившегося на опушке поляны.
А где же кстати гном? Практически сразу гном исчез из поля зрения, а на поляне, между кострами, на освещенном месте, появился человеческий воин. Врубившись в кучку орков, он лихо орудовал шашкой. И тут, опять появился гном. Размахивая секирой он спешил на помощь своему спутнику.
Для шамана исход схватки был ясен. Орки, хоть и вооруженные железными мечами, не могли в мастерстве и скорости тягаться с профессиональным воином. Сейчас к человеку подоспеет гном, и все будет кончено в считанные минуты. Вождь-шаман за свою жизнь участвовал во многих схватках с гномами и прекрасно знал, на что способны эти невысокие, коренастые, но сильные и выносливые воины. Оставалось одно - прикрывшись горбуном как щитом, которого нападавшие скорее всего и пытались отбить, попробовать отойти в чащу и скрыться. А может и убить его, чтоб никому не достался.
Долго не думая, шаман выхватил из-за пояса нож, схватил горбуна за шиворот, и, приподняв, поставил его на колени. А нож приставил лезвием к горлу. Увечный человек слабо отреагировал на такое обращение. Только опустил бережно меч на землю, опустил голову, и, вытянув вдоль тела длинные руки замер в такой позе.
И тут появился третий из нападавших, тот который швырнул огненный шар. На поляну, из-за деревьев, несколько в стороне от кипевшей схватки, вышла женщина. Оценив изящную фигуру, правильные черты лица и то, что вновь прибывшая, явно не испытывает затруднений при ориентации в темноте, вождь-шаман заскрежетал зубами. Он узнал эльфийку. Нет, не лично Алису, лично им встречаться не доводилось. Просто ненависть орков к эльфам была еще большей, чем к гномам.
Алиса подходила все ближе к застывшей паре. Сгенерированный шар мог теперь убить не только командира орков, но и человека, согнувшегося на коленях у его ног. Глянув на завершавшуюся схватку, волшебница прицельно отправила кипящую огнем сферу в одного из оставшихся орков. Она остановилась в двух шагах от пышущего ненавистью шамана.
- Отпусти его, - Алиса пристально смотрела в маленькие, глубоко посаженные глазки на заросшем седыми волосами лице, - отпусти, брось нож и отойди.
- Нет, не пущу, - шаман ответил вдруг на вполне сносном языке людей, - и не смотри на меня так, не старайся. У тебя нет власти надо мной, волшебница. Я шаман и колдун, и связь моя с духами столь сильна, что не тебе со мной совладать. Дайте нам уйти и он, возможно, останется жив.
Орк кивнул в сторону горбуна и ощерил клыки. Алиса впервые видела шамана орков. Обычно орочьи старейшины в набегах участия не принимают. А этот был здесь и руководил набегом. И было весьма удивительно, что этот орк не только не убил пленника, но и всячески оберегал его и от своих соплеменников, и от врагов. А то, что он разговаривал на языке людей, удивило еще больше.
Тем временем к эльфийке подошли ее спутники. Евстигнеич с Игнатом только что управились с боевым охранением шамана, и, подойдя встали по обе стороны от Алисы, не убирая однако оружия. Численное превосходство и выставленное на показ оружие должны были действовать орку на нервы и сломить его волю. Все эти показные действия, а так же ментальное воздействие Алисы преследовали одну цель - заставить орка отпустить горбуна. Но, похоже, связь шамана с духами была достаточно сильной чтобы противостоять всем этим действиям. Правда руки его заметно дрожали, а на лице явственно читалась борьба, как с внешним воздействием, так и с соблазном пырнуть своего узника ножом и покончить с этим делом.
Того, что произошло потом, все присутствующие осознали не сразу. Лицо орка скривилось, решимость в глазах сменилась удивлением и недоверием к происходящему. Повалившись вдруг на бок, он выронил нож и дико воя, стал кататься по снегу. Было видно, что рука еще недавно сжимавшая нож, грозивший пропороть горло заложника, неестественно вывернута, и, судя по всему сломана.
Забытый всеми узник решил сам поучаствовать в собственной судьбе и освободить себя. Видимо ментальная борьба шамана и чародейки ослабила влияние на горбуна. Очнувшись, как от сна он вдруг осознал в каком находится положении и это ему, похоже, очень не понравилось. В этом увечном теле с огромными руками была скрыта огромная физическая сила. Одного движения руки было достаточно, чтобы сломать не отличающемуся немощью орку руку и вывести его из игры. Бывший узник не обращая ни какого внимания на присутствующих - ни на вопящего орка, ни на застывшую от изумления троицу, поднялся с колен и двинулся, будто ощупью, по поляне.
В сгустившихся сумерках лица его было не видно. Да и спадавшие грязными лохмами русые волосы видимости не прибавляли. Скрюченный и скособоченный, он своей хромающей походкой бродил между затухающими кострами и орочьими трупами, собирая мечи. Каждый из них он любовно, как ребенка брал на руки и относил на заранее расстеленную шкуру. Темнота нисколько не мешала ему в поисках, и он безошибочно определял, где лежит очередной меч. Скоро нашкуре уже лежало пять великолепных образчиков оружейного мастерства. По-видимому, далеко не у всех орков в этой банде было железное оружие.
Пока Игнат скручивал вопящего и катающегося по снегу орка, чтобы Алиса могла оказать ему первую помощь, гном подобрал все еще лежавший на том же месте нож. Если быть более точным это был не нож, а кинжал с широким плоским клинком и простой, но удобной рукоятью. Евстигнеич не был ни кузнецом, ни оружейником, но как столяр не плохо разбирался в материале, из которого были сделаны его инструменты. Это было прекрасное оружие - отлично отбалансированное и заточенное. Кинжал был одинаково хорош и для рукопашного боя и для метания. Языки пламени плясали на лезвии клинка, зачаровывая гнома. По качеству он ничуть не уступал боевому ножу Евстигнеича, изготовленному в подгорной мастерской. Похоже, таковы же и мечи.
Разглядывая кинжал, Евстигнеич не сразу услышал, как за спиной скрипнул снег. Обернувшись, он увидел стоявшего рядом горбуна и впервые разглядел его получше. Согнутый чуть ли не вдвое человек смотрел на гнома глаза в глаза и если бы не горб мог быть действительно огромного роста. Как минимум на голову выше Игната, а тот отнюдь не был коротышкой. На заросшем торчащей клочьями бородой лице особо выделялись глаза - один со страшным бельмом, делавшим глаз практически слепым, зато второй горел изумрудным огнем и, казалось, пронизывал гнома насквозь. Кроме глаз ничто больше не уродовало лицо, оно не было ни уродливым, ни красивым - обычное мужиковатое. Горбун протянул свою огромную ладонь и впервые выговорил слово:
- Дай, - прозвучавший голос был низким и глубоким, шедшим откуда-то изнутри.
Евстигнеич молча положил кинжал в подставленную ладонь, и горбун принял его как в колыбель. Некоторое время он стоял, слегка покачивая, как бы баюкая, и беззвучно шевеля губами, что-то наговаривал клинку. Длинные, до плеч, спутанные волосы почти полностью закрыли от гнома застывшее на лице выражение любви и нежности к своему детищу.
Гном продолжал стоять и смотреть, когда горбун вдруг протянул ему ладонь, предлагая взять кинжал:
- Возьми, - опять прозвучал низкий голос, - ты знаешь толк в вещах такого рода. Он тебе понравился и ты ему тоже, а лучшего владельца своему детищу я и пожелать не могу.
Передав оружие гному, он отошел к разложенным на шкуре мечам и сев на пятки повел с ними безмолвный разговор. Он успокаивал их и оправдывался, говоря, что не по его воле они попали в нечистые руки. Он обещал им место в руке героя и славу достойную такого оружия. Заворачивая их в шкуру, и увязывая веревкой он беззвучно пел им колыбельную. Занятый своим делом, горбун не заметил, как подошла волшебница, к тому времени закончившая врачевать скрученного веревками орка. Она стояла и из-за спины наблюдала за действиями горбуна.
- Не надо, - поднявшись с колен, горбун взвалил на спину тяжелый тюк и просительно посмотрел на Алису, - я слишком долго был во сне. В чужом сне. Я устал. Я хочу побыть собой. Мне надо идти. Спасибо вам и отпустите меня, я уйду.
- Куда? - эльфийка продолжала смотреть на него. Она не знала, что с ним делать. Что с ним будет, если он сейчас вот так возьмет и уйдет. Не смотря на уродство и затрапезный вид ему было, скорее всего, не более двадцати лет. Ей было жаль этого молодого человека. Далеко ли он уйдет с таким грузом. До первой шайки орков, которые убьют его и заберут оружие. Она обернулась к своим спутникам, ища поддержки, совета и помощи.
Игнат был целиком и полностью занят плененным орком, продолжая плотно пеленать его веревками. Сломанная рука была плотно прикручена к телу, а успокоенная волшебницей боль уже больше шамана так не донимала. Угрюмо зыркая на воина, он сидел скрестив ноги на каком-то мешке и что-то наговаривал себе под нос. Евстигнеич же стоял в паре шагов и наблюдал за диалогом эльфийки и горбуна, между делом продолжая изучать подаренное оружие.
Алиса вопросительно кивнула гному и обернулась к своему странному собеседнику. Горбун уже повернулся к ней спиной и собрался уходить. Евстигнеич, засунул подаренный кинжал за голенище сапога, и, быстро подойдя вплотную положил руку на плечо собравшегося уже идти человека:
- Постой, сынок, не так быстро, - гном слегка надавил на плечо, предлагая присесть, - куда ты сейчас пойдешь, на ночь глядя. Разве что волкам на корм.
На удивление Алисы горбун совершенно не стал протвиться гному и практически сразу сел на поваленный ствол, пристроив свою поклажу у ног. Евстигнеич, пристроился рядом, смешно покачивая в воздухе ногами. Волшебница садиться не стала, а только облокотилась на колено, поставленной на бревно ноги.
- Сначала, мил человек, познакомиться надо, - приступил Евстигнеич к беседе, - а то вроде и спасли кого-то, а кого и не знаем. Нехорошо получается. Меня вот Евстигнеичем зовут, как ты, наверное, успел заметить я гном. Родом я из Поясных гор и являюсь деревянных дел мастером - плотником, столяром и резчиком. Это вот рядом с тобой стоит Алиса, - деревянных дел мастер указал мундштуком трубки, которую к тому времени успел набить и раскурить на чародейку, - она как ты видишь эльфийка и волшебница. А вон там, - гном опять ткнул трубкой, - опекает твоего бывшего опекуна - Игнат. Он у нас бывший городской стражник славного Сарижа, а теперь вот на вольных хлебах. А кто же ты и откуда родом будешь?
Горбун сложил на коленях руки, и, глядя на снег под ногами, ответил своим низким грудным голосом:
- Зовут меня Мартин. Я не местный. Мой родной дом далеко на западе. Да и сложно теперь сказать дом ли там. Родителей своих я не помню. Родившись таким, каким вы меня видите, я, наверное, их до смерти напугал. Рос я в церковном приюте и о родословной своей ничего вам поведать не могу.
Он снова замолчал, разглядывая истоптанный снег под ногами. Тем временем Игнат подтащил своего пленника поближе, и, оставив его сидеть на снегу, стал молча разводить, совсем уж было потухший костер. Разбросанного тут и там хвороста вполне хватало, чтобы согреть пятерых собеседников. Пока воин занимался нехитрыми манипуляциями, Мартин молча смотрел на разгорающийся огонь. Ему не хотелось говорить, он просто сидел и наслаждался теплом и покоем.
Не дождавшись продолжения, Евстигнеич достал из-за голенища подаренный кинжал и показал его горбуну.
- А скажи, сынок, откуда это у тебя. По качеству и работе вижу, что вещь вроде как гномами сработана, а вроде и нет. Я чую, что мечи того же происхождения. При всем многообразии видов изготавливаемого гномами оружия, таких мечей подгорные мастерские не выпускают. Неужто тобой все это сработано?
Мартин вывернул голову в сторону гнома и его глаза полыхнули отраженным светом костра, а губы скривились в горькой усмешке. Затем вновь уставился в костер, и, немного помедлив, начал рассказывать:
- Как я уже сказал, родителей своих я не знал. Как мне потом рассказывали в приюте, мать родила меня одна, без отца, а сама умерла при родах. Все это было далеко на западе недалеко от берегов Янтарного моря. Меня выходила повитуха, в тайне надеясь, что я не выживу, ибо жить таким уродом, сущая мука. Но я выжил и после того, как меня отняли от груди, был передан в церковный приют, находившийся в небольшом городке неподалеку. Лет до десяти я рос в приюте, постоянно подвергаясь насмешкам и гонениям со стороны сверстников. Некоторые насмешками не ограничивались. Там я потерял один глаз. Несколько раз пытался покончить с собой, но монахи-воспитатели приюта всегда оказывались тут как тут.
В нашем городке находилось гномье подворье. Крупных городов в наших краях не было, и мужички с подворья работали еще в трех маленьких городках находившихся неподалеку. Это была самая дальняя от Средиземных гор база гномов. Каким образом я попал в число детей отобранных в обучение мастерству на подворье, я не помню. Возможно, от меня просто хотели избавиться. Только с первых же дней пребывания на подворье вся прошлая жизнь в приюте осталась где-то позади. Как сироту и наиболее способного меня оставили жить на подворье. А чтобы зря хлеб не ел, меня пристроили дворником и поставили на довольствие. В приюте такому развитию событий были только рады. Еще бы - такой камень с плеч долой. В гномьей школе ученики тоже пытались меня шпынять, но после того, как гномы выгнали пару наиболее рьяных, оставшиеся свои нападки прекратили.
После дотошных расспросов я и еще двое мальчишек попали в кузницу, к кузнечных дел мастеру. Долгое время нас не подпускали к горну. В кузнице мы работали как подсобные рабочие - принеси, подай, подержи. Все это время наше обучение заключалось в долгих рассказах мастера о свойствах металлов и способах ковки, о технике безопасности и правильном подборе инструментов, о видах закалки и вариантах отделки. И только месяца через три нам устроили показательную ковку, чтобы мы могли своими глазами увидеть, как это делается, и чем будем заниматься. Мы стояли втроем напротив горна и смотрели, как горит огонь. Мастер стоял рядом и следил за нашей реакцией. А я не видел ничего вокруг, завороженный пляской огня. Когда же мастер положив кусок железа в горн подошел ко мне, и, положив руку на плечо что-то заговорил, меня как будто ударило. Потом я узнал, что такое случается с гномом, когда он впадает в мастеровой транс. Но тогда я стоял онемевший, ослепший и оглохший ко всему происходящему. Стоял и смотрел в горн, где нагревался и размягчался кусок железа. Я находился как бы внутри этого куска, или точнее, я им стал. Я размягчался и нагревался вместе с ним, движение каждой частички было мне понятно и очевидно. Я сразу увидел, что из этого куска будет сделано и как. Я не читал мыслей, я просто сопереживал мастеру. Потом мастер достал размягченное железо и приступил к ковке. Я стоял как громом пораженный и не мог оторвать глаз от того, что происходило на наковальне. Мне было видно, как заготовка корчится под ударами молота, как меняет форму. Меняется характер той сущности, что заложена в этом куске металла, превращающегося из заготовки в изделие.
Когда я рассказал мастеру о своих ощущениях, он был крайне удивлен, если не сказать поражен. Как он мне потом объяснил - такое не происходит с людьми. Гномы испытывают такое состояние, когда впадают в мастеровой транс. Но вот что было для него поразительнее всего, так это то, что он тогда в транс не впадал. Он делал обычный боевой нож, а это требовало мастерства, но не транса. В мастеровом трансе, как правило, делались вещи уникальные, или вообще, совместно с гномом-магом, волшебные.
Вобщем, после того случая я не долго задерживался на подворье. Была послана весть в гномье царство в Средиземных горах, а оттуда пришел ответ немедленно доставить меня в подгорные мастерские. Там я обучался у лучших на многие сотни миль вокруг мастеров.
Вместе со мной обучались еще пять человек, хорошие ребята, ставшие впоследствии виртуозами кузнечного дела. И совершенно необычным для меня было то, что никто из них совершенно не замечал моего уродства. Все время обучения мы жили в одной комнате и не разу ни одной насмешки, ни одного издевательства. Все наши помыслы были посвящены одному делу, а внешность роли не играла.
Первое время меня донимали маги и священники. В свободное от учебы и работы время я вынес сотни бесед и опытов. Гномы никак не могли понять, как среди людей мог родиться такой как я - со способностями, кое-где превышающими даже способности гномов. В конце концов, меня оставили в покое. К каким они там пришли выводам я не знаю, но меня уже никто не беспокоил и учеба пошла своим чередом.
Восемь лет обучения пролетели как один день. Мы знали о металлургии и кузнечном деле почти все. Каждый из нас, наверное, мог блоху на скаку подковать. Оружие сделанное каждым из нас шестерых преподносилось царствующим особам. Выковать отличный меч с завязанными глазами, было для нас парой пустяков. Наименьшую проблему это составляло для меня, поскольку я и с завязанными глазами видел не только то, что я делаю, но и то, что должен сделать. Но вот к чему нас не допустили, так это к работе с мастером-магом. Нас не учили делать вещи волшебные, способные жить подобием своей жизни, выбирать себе владельца и быть ему другом. Это делалось потому, что человек не способен, как гном, впадать в мастеровой транс. А производство магического оружия и других волшебных вещей требовало именно такой работы. Да и хранили гномы кузнечного клана эти тайны пуще жизни. Для меня, не смотря на мои способности, исключения никто не делал. Я не гном и это решало все.
И вот после восьми лет обучения, поздней весной, нам устроили выпускные испытания. Каждый из нас, после соответствующей подготовки, на сутки запирался в кузнице и должен был изготовить нечто особенное. Мы все блестяще сдали экзамен, а иначе и быть не могло, других гномы не учат. Нам вручили нагрудные бляхи, свидетельствовавшие об окончании обучения в подгорных мастерских, и устроили праздничный пир в поселении клана кузнецов. А на утро, вручив в подарок наши же экзаменационные работы, проводили до границ царства Средиземных гор.
Кстати, Евстигнеич, тот кинжал, что я тебе подарил это моя выпускная работа. Он никогда не затупиться, не заржавеет, и, в каком бы ты положении его не метнул, всегда попадет в цель. А еще он никогда не потеряется - это мой маленький секрет, который я открыл сам. Он станет тебе верным другом.
Я помнил, как мне жилось до того, как я попал к гномам и прекрасно понимал, что среди людей мне места нет. Я умолял, валялся в ногах, плакал, но гномы были непреклонны. Я не был одни из них и не мог остаться. Мои однокашники вернулись по домам, и, наверное, стали выдающимися мастерами. Они звали меня каждый к себе, он я отказался, мне не хотелось портить их репутацию дружбой с таким уродом, как я. И поэтому не придумал ничего лучше, чем вернуться в родные края. Обо мне там давно и с удовольствием забыли, и напоминание о моем существовании не принесло никому удовольствия. Со мной никто не желал знаться, поэтому найти приюта мне было негде. Несколько недель я провел в приюте у монахов, где меня встретили, я бы даже сказал с радостью. Но оставаться я и у них не стал. Братья собрали мне немного денег, кое-какую одежду, еду на дорогу и проводили за ворота.
Так начались мои скитания. Я уходил все дальше на восток. Потерял счет дням и не обращал внимания, какое время года. Бытовые неурядицы переносить было не трудно, особенно если жизнь научила тебя быть неприхотливым. Охотился и рыбачил, как мог, побирался, где подавали. Везде я встречал только косые взгляды взрослых, камни в спину от детей, да боязливое перекрещивание старух. Женщины жалостливо вздыхали, подавая кусок черствого хлеба. Но не это было самым трудным. Тяжелее всего переживалось отлучение от ремесла. У меня все это время не было возможности поработать в кузнице, а жизнь для себя без этого я уже не мыслил. Страдал неимоверно.
И вот во второй половине лета меня занесло на границу орочьих пустошей. Я долго брел по безлюдным местам, хотелось есть, пить, отдохнуть, и, не смотря на все гонения, я даже обрадовался когда увидел несколько домиков на косогоре. Но, войдя в деревеньку, я обнаружил, что она брошена, а в домах и на улице хозяйничают орки, выгребая то, что еще там оставалось. Бежать было поздно. Я немедленно был схвачен и доставлен к их главному. Вот к этому, - Мартин, до этого сидевший неподвижно со склоненной головой, кивнул в сторону плененного шамана, - и меня, как ни странно не убили. Отобрали только бляху и кинжал. А шаман пристально так посмотрел мне в глаза, и долго-долго не отпускал взглядом, проникая все глубже и глубже. А потом стало все равно - кто я, где я, с кем я. Меня покормили, и, дав в помощники двух орков, отвели в маленькую деревенскую кузницу. Я работал несколько дней, работал самозабвенно и с упоением. Я, как жаждущий в пустыне, утолял ту мастеровую жажду, что накопилась за время скитаний. Мне было все равно для кого и что делать. Результатом работы тех дней стали десяток мечей и пять боевых топоров.
А потом орки снялись с места и занялись своим разбойным промыслом. Они везде таскали меня с собой во время схваток оставляя под охраной в укрытии. Я ремонтировал и точил оружие. Поработать в кузнице с тех пор пока больше не удавалось. Шаман оказался незаурядной личностью. Он природный колдун и великолепно обучается. За какой-то месяц он вполне прилично разговаривал на языке люде. Это он предсказывал, где пройдет очередной торговый караван и где находится недостаточно защищенная деревенька. Он оберегал свою банду от облав и уводил из-под самого носа стражников.
Все это время я таскался в банде тщательно охраняемый как от побега, так и от самих оков. Потом наступила зима и орки пошли в большой набег. А остальное вы уже знаете.
Мартин закончил свое повествование, все так же глядя в костер и держа руки на коленях. Все молчали, переваривая услышанное, и только Евстигнеич многозначительно протянул: "М-да", и принялся, в который уже раз за время рассказа набивать трубку. Была уже глубокая ночь, но взбудораженные схваткой и рассказом люди, гном и эльф не испытывали усталости.
Вдруг тихое до того бормотание орка стало более громким. Опутывавшие его веревки опали и тут же обмотали ноги Игната. Шаман подскочил и зайцем метнулся к деревьям надеясь в темноте скрыться от своих пленителей. Все произошло настолько быстро, что никто не успел ничего сообразить. Алиса под впечатлением услышанного прозевала творившуюся волшбу, а Игнат рванувший за убегавшим узником запутался ногами в веревке и громко чертыхаясь упал. Среагировал только Евстигнеич. Резким движением он выдернул из-за голенища кинжал Мартина, и, не целясь, прямо от ног швырнул его вслед убегавшему. Подарок не подвел. Кинжал вошел аккурат между лопаток и шаман, как подкошенный рухнул на самом краю поляны. Евстигнеич подошел к трупу, выдернул кинжал, и, вытерев его о набедренную повязку орка, сунул обратно за голенище. Сорвав с шаманского пояса, что-то круглое и блестящее он вернулся к остальным. Остановившись напротив горбуна, гном протянул ему руку:
- На, возьми и береги, - сказал гном, отдавая Мартину бляху, - это дорогого стоит.
Среди деревьев раздались голоса, и на поляну вышел Спиридоныч в сопровождении Евдокимыча и еще десятка вооруженных гномов. Оглядев поляну, старшой обоза отдал несколько коротких приказов и подошел к костру. Выслушав краткий рассказ Алисы о том, что здесь произошло и кто такой этот странный горбун, Спиридоныч так же кратко поведал о битве с орками.
- Раздухарившаяся ватага вылетела на обоз, - рассказывал старшой, - да только нас Евдокимыч к тому времени уже предупредил. Он успел на бегу доложить когда, откуда и какими силами будет нападение. Ну, они, как только на нас выскочили, так половину налетчиков мы из арбалетов то и накрыли. Причем болтами были утыканы в основном орки вооруженные мечами да топорами. А порубить остальных для нас уже не составило труда. Привычное дело. Мы даже ни одного мужика не потеряли. Короче вся эта орочья ватага полегла в эту ночь вместе со своим выдающимся вождем.
К утру на поляне все было очищено от трупов и мусора. Награбленное добро на правах военной добычи было распределено между обозниками. Досталось и Мартину, который, не смотря на свой прошлый опыт, решил все-таки идти с обозом к Поясным горам. Рано утром, еще затемно, обоз, увеличившийся еще на одного, двинулся в сторону гор.
***
Прекрасное время года весна. И дело даже не в капели и проталинках. И совершенно даже не важно, что там расцветает и набухает. Да, поют прилетевшие с дальней зимовки птицы, и жужжит одуревшая от солнца и забытых за зиму запахов пчела. И даже это не важно. Просто весной с новой силой очень хочется жить, под этим ярким синим небом, на этом свежем прозрачном воздухе. И наплевать, что смотришь на это небо одним глазом и подышать свежим воздухом выходишь на одной ноге. Жить можно и с одним глазом и с одной ногой. Главное чтобы жить хотелось. И жить на полную катушку. Чтобы было любимое дело, настолько любимое, что готов как угодно извернуться, а делать его хоть без рук, хоть без ног.
Пантелеич вышел на улицу аккуратно, без стука, прикрыл за собой дверь и заковылял к небольшой лавочке, пристроенной в сторонке от трактира, под развесистой ивой. В такое время он еще мог себе позволить подобный отдых. Постояльцев практически не было. Зима еще только закончилась, распутица была в самом разгаре, и лишь немногие отваживались покинуть насиженные места. Один такой странник должен был появиться со дня на день. Он обязательно заглянет к Пантелеичу. Во-первых потому что дорога здесь одна и ведет она мимо трактира, а во-вторых потому, что Евстигнеич не преминет проведать старого трактирщика и уж тем более его нового соседа.
Одноногий гном переложив дымящуюся трубку в висевшую плетью левую руку, правую пристроил козырьком над глазами и посмотрел вдоль тракта. Над маленькой кузней вился дымок, но перезвона молотов было не слышно. Видимо Мартин тоже ждал прихода странствующего гнома и даже не начинал работу, что бы не пропустить его появления.
Пантелеич плюхнулся на скамеечку и принялся изучать птичьи кувыркания над недалеким леском. Неприятно побаливала нога, натруженная деревянной култышкой. Давно уже сосед предлагал соорудить более удобный и легкий протез на шарнирках и с удобной крепежкой. Надо бы согласиться, а то, сколько можно себя мучить. Мартин чать не гном, от него можно принять, не обяжет.
Пантелеич так увлекся птичками, что не услышал шаркающих шагов у себя за спиной и оглянулся уже только на голос:
- Добрый день, мастер, вернее скорее уже вечер, - с первых же минут их знакомства Мартин называл Пантелеича именно так - мастер. Сколько гном с ним не бился, а отучить от этого не мог. В конце концов, смирился, решив, что трактирщик специальность тоже не из последних и почему бы не быть ему мастером-трактирщиком.
- И ты будь здоров, мастер, - увидев первые работы горбуна, Пантелеич был поражен их совершенством и считал Мартина мастером с большой буквы, - что-то ты сегодня на завтрак не захаживал. Не захворал ли.
- Слава Богу, мастер, со мной все в порядке, - Мартин присел рядом с гномом и по своей давней привычке положил огромные ладони на колени, - работал ночью, а встал уже поздно и никуда не пошел. Так перекусил тем, что в кузне было. А вы никак ждете?
- Жду, Мартин, жду, - Пантелеич смотрел вдоль тракта в сторону гор, - скоро должен появиться. У меня ведь как ты знаешь, своей семьи никогда не было. Этот беспокойный гном мне теперь вроде сына. Придет, навестит, расскажет, что в дороге видел - мне старику все радость. А раз уж он тебя привел, так ты теперь мне вроде как внук. Не смейся. У старика свои причуды.
- Вот и я жду, мастер, - вздохнул Мартин, - для меня ведь он тоже вроде как отец. Евстигнеич мне вторую жизнь дал. Я, после того как мне в Поясных горах в приюте отказали, вовсе уж хотел на себя руки наложить. Все, думаю, уродом родился и нет мне места на белом свете - ни среди людей, ни среди гномов, а уж эльфы те и подавно не для меня.
- Урод - это тот, кто так думает, - наставительно сказал Пантелеич, - тот, кто на голову больной, причем на всю. А пока человек или положим гном, ну или еще кто, мастерство в руках держит, да голову в порядке, он не урод. А увечья какие если у кого есть, у тебя, например, или у меня, так это нам Господом для испытания посланы. Чтобы не возгордился каждый в своей неповторимости, чтобы выше других себя не ставил. Вот, мол, я какой и вы мне все остальные ниже пояса. Чтобы не унижал слабого и не унижался перед сильным. Вот ты, к примеру, увечный, а мастера такого и среди гномов еще поискать. Я уж не говорю о твоих способностях. Это уж точно - в одном Богом отнято, чтобы в другом вознаградить. Или я вот - который год уж трактир держу. И хоть одна рука у меня, одна нога, одним глазом за всем слежу, а все же справляюсь.
- Вот и Евстигнеич мне о том же говорил, - Мартин снял свой неизменный фартук, в котором разве что спать не ложился и аккуратно его свернув, положил рядом на скамеечку, - В общем, убедил он меня тогда. Письмо, как вы помните, рекомендательное дал и в сопровождении Игната и Алисы к вам отправил. Как я боялся услышать нет, и как не сразу поверил, услышав - да. Да здесь твой дом. Впервые за всю жизнь я был принят, как в семью - таким как есть. И впервые я стал сам себе хозяином со своими правами и обязанностями. Меня уважали за мастерство, а не за внешность и любили как брата, а не жалели как юродивого.
Они еще долго сидели на лавочке невдалеке от подсыхающего под весенним солнцем тракта. Два инвалида - один от рождения, другой волею случая. Двое нашедших свое место в жизни и не желавших его уступать, подчиняясь обстоятельствам.
Солнце потихоньку сползало с неба - наступал теплый весенний вечер. Пантелеич огладил ладонью окладистую бороду и подобрал вытянутые ноги, собираясь вставать.
- Ну, все, посидели, пора идти. Хозяйство оно догляда требует. Я все-таки тут хозяин, надо свои обязанности исполнять.
- Подождите, мастер, - Мартин вывернул в сторону трактирщика голову и придержал его за руку, - он обязательно должен сегодня прийти. Обязательно сегодня.
Мартин смотрел мимо гнома, куда-то ему за спину и лицо его постепенно светлело и расплывалось в улыбке. Пантелеич обернулся и проследил взглядом туда, куда смотрел молодой кузнец.
По раскисшему от весенней распутицы тракту, со своим неразлучным "сидором" за плечами и топором за поясом, размашистой гномьей походкой шел Евстигнеич. И хотя лица его на таком расстоянии было не видно, оба, и Пантелеич, и Мартин были уверены, что путник улыбается.