Аннотация: Отрывок 8 из романа "Патриоты и негодяи".
Апрель 89-го
8-е апреля 1989 года
Лаборатория была похожа на большую и светлую классную комнату, в которой вместо парт стояли рабочие столы и кульманы, на двух подоконниках, рядом с приборами, соседствовали горшки с цветами, а на стенах висели, прихваченные леской, рулоны ватманов с чертежами. Длинная, на размах рук, школьная доска у двери, была разрисована весёлыми рожицами и фрагментами электронных схем. На полочке под ней лежали куски мела и ещё влажная синяя тряпка. Большие и круглые часы 'Терек' серого цвета, закреплённые под потолком, показывали без пяти шесть - конец рабочего дня. Пахло расплавленной канифолью от паяльников и чуть-чуть ацетоном.
Первой, оставив на столе незаконченную кальку со схемой и баночку с тушью, упорхнула Светка. Она накинула голубую курточку, сделала изящный жест ручкой и бросила остающимся
- Пока-пока, мальчики!
За ней следом быстро исчезли Тамаз, Валера и Автандил. Ввиду отсутствия начальства, после перерыва лаборатория была уже в неполном составе. За последние дни появились и другие причины, по которым сотрудники старались больше бывать на совещаниях с заказчиками, в библиотеке или на объектах в городе, нежели находиться на своих рабочих местах.
Автандил и Светка Алтуфьева уже несколько дней, как не разговаривали. Конфликт в небольшом коллективе, который должен был работать дружно на общую задачу, как экипаж подводной лодки, так или иначе, затронул всех. Непринуждённая атмосфера в помещении постепенно исчезла, воздух наполнился неловкостью и непривычной тишиной.
Маленький, чёрненький, приблатнённый, не отличающийся особым умом Автандил считал себя Казановой и был почти на десять лет моложе Светки. Почему ей, замужней даме с двумя детьми, взбрело в голову закрутить на работе интрижку у всех на виду с этим придурком, никто понять не мог. Светка собой была 'очень даже ничего' - симпатичной тридцатидвухлетней женщиной с мелкими правильными чертами лица, тёмно-рыжими волосами и хитренькими зелёными глазами. Росточку она была небольшого, худенькая, щупленькая. Но, хотя Алтуфьева хорошо одевалась, умело пользовалась косметикой, парфюмами и не производила впечатления недотроги, своим видом у мужской части лаборатории она почему-то вызывала больше сочувствие и жалость к тяжкой женской доле, чем желание познакомиться поближе или просто приударить за ней под лёгким хмельком во время застолья на внутрилабораторных 'сабантуйчиках'. В Светкином взгляде, да и во всём её облике явственно ощущалось что-то лисье с острыми маленькими зубками, коварное, скрытое. Для полноты картины ей явно не хватало большого и пышного рыжего хвоста. За глаза инженера-конструктора третьей категории в лаборатории называли 'лисёнком'.
Мадам Алтуфьевой почему-то страшно не нравилось, что окружающие мужчины реагируют на неё 'как-то не так', как на других женщин. Всего лишь сочувствие и доброжелательное расположение от 'этих кобелей' её не только не устраивало, но было и определённым вызовом её женскому естеству. Так что интрижка с Автандилом на глазах у всех, сначала была неким спонтанным протестом против установившегося к ней отношения на работе, хотя и очень небезопасным из-за вполне нормального и добропорядочного, но здоровенного Светкиного мужа, а затем... Затем эта авантюра стала казаться ей одним из тех приключений, которые позволяют вызвать интерес к жизни, немного разгоняют скуку и дают почувствовать опьяняющий запах запретной свободы. Ещё дальше всё покатилось как-то само собой.
Для всех же остальных сотрудников лаборатории, независимо от пола, так и оставалось загадкой, каких зайцев хотела убить Алтуфьева романом с Автандилом, и где была 'зарыта собака' в этом странном амурном деле. Может, Светка хотела решить что-то по интимной части, может насолить мужу, может привлечь внимание других мужчин?
Но добилась она совершенно иного.
Невоздержанный на язык и гордый тем, что находится в центре внимания, Автандил ни от кого не скрывал деликатных подробностей своего неожиданного адюльтера. Очень скоро не только лаборатория, но и всё КБ узнало, что у Светки одна грудь больше другой, попка маленькая, с кулачок, и на пике любовного экстаза Алтуфьева скулит, хнычет и царапается. В подтверждение своих слов, Автандил с гордостью демонстрировал всем желающим исцарапанную спину.
После таких подробностей Светкино реноме изменилось не так, как она надеялась. К Алтуфьевой внешне относились по старому, доброжелательно и с сочувствием, но жалели теперь больше её рогатого мужа - Мишку. Вся вина которого, по всей видимости, была в том, что ему часто приходилось ездить в командировки, а жена в это время скучала, сидя в 'золотой клетке', как она сама говорила. И когда Михаил приходил иногда за женой на работу, все сотрудники и сотрудницы старались следить за собой и не выдать страшную Светкину тайну неосторожным словом или взглядом. Но, вечно так продолжаться не могло...
В конце концов Алтуфьева и сама почувствовала, что эту бессмысленную связь пора заканчивать. Пока гром не грянул. К сожалению, то 'лисье' начало, которое в ней скрывалось, сослужило плохую службу. Нет, чтобы взять и просто расстаться с придурковатым кавалером, так 'лисёнок' придумала ещё на этом заработать. Учитывая слабые умственные способности своего любовника, Светка объявила ему, что 'залетела' и на аборт теперь требуется 1200 рублей.
Конечно же, 'кавалер' взвился! Это его зарплата за несколько месяцев! Это столько же, сколько стоит подержанный 'Запорожец' или видеомагнитофон 'Электроника ВМЦ', который Автандил давно уже мечтал купить. А теперь эта стерва пытается 'развести' его на деньги? За что? За то, что он делал то, что она от него хотела? Выполнял все её любовные прихоти? Кстати, аборты сейчас бесплатные. Да она может и мужу всегда сказать, что от него залетела!
Автандил был вне себя от Светкиного паскудства.
Об этой неприглядной истории долго шептались и в женских, и в мужских компаниях, ожидая с участием к несчастной многодетной Алтуфьевой, чем всё это дело закончится.
Межнационального конфликта, слава Богу, не случилось. Отец Автандила, грузин, ввязываться в разборки не стал, а вот мать, здоровенная русская бабища родом откуда-то из Тамбовской области, как-то заявилась к концу дня на работу, вызвала Светку в коридор 'для разговора' и хорошенько оттаскала её за волосы, приговаривая: 'Ах ты, бл... рыжая! Сучка! Тысячу двести рублей на аборт захотела? Я тебе сейчас такой аборт устрою! Будешь знать шалава бесстыжая, как по чужим мужикам шляться? Ты о своих детях, дура, подумала? О своём муже? Родителях?'
Светке никто из женщин почему-то помогать не стал. Наверное, меж собой решили, что мать Автандила её не покалечит, а вот урок, может, и на пользу пойдет.
Когда потрепанная и взъерошенная Светка, слегка исцарапанная и с фонарём под глазом, вернулась на свое рабочее место, в комнате была деловая обстановка. Каждый сосредоточенно занимался своими служебными обязанностями, уткнувшись в схемы, приборы, монтажные платы. Или рассматривал прохожих за окном, цветы в горшках на подоконнике. Что-то тихо блеял магнитофон. Никто не хотел смутить 'лисёнка'. Все искренне её берегли, жалели и хотели, чтобы эта глупая история поскорее закончилась.
Внешне она и закончилась. Оба 'пострадавших' на людях перестали замечать друг друга и старались избегать личных контактов. По служебным делам разговаривали только через посредников.
Если не было авралов, Сергей после работы частенько отправлялся не прямо домой, а сначала обходил несколько книжных магазинов, в которых, когда везло, удавалось купить позарез нужные для работы справочники и монографии по электронике. По странному стечению обстоятельств почти все эти магазины размещались недалеко друг от друга - на проспекте Руставели, на участке от филармонии до площади Ленина. Этот центральный кусочек города был обычно и главным местом встреч с потерявшимися на время по разным причинам друзьями и знакомыми.
- Ну, ты сегодня прямо домой или как? - убирая со стола разбросанные платы, куски монтажного провода и радиодетали, спросил Алик, инженер, занимающий соседнее рабочее место.
- Или как, - подмигнув, ответил Сергей. Он выключил паяльник, осциллограф, сложил по сгибам миллиметровку размером с хорошую простыню, со схемой отлаживаемого микропроцессорного контроллера, и спрятал в ящик стола.
- Слушай, если ты опять по книжным, будь другом, попадется справочник Горюнова по транзисторам - возьми и мне. Я могу деньги хоть сейчас дать.
Алик, когда не нервничал, говорил по-русски очень хорошо, лишь с лёгким грузинским акцентом, но стоило ему разволноваться, как он тут же начинал коверкать слова и пользоваться короткими фразами. Вообще-то, он был флегматиком, высоким, смуглолицым, стройным. Одевался всегда просто и чисто. И внешне больше походил на какого-нибудь испанского креола, чем на грузина. Чтобы Алик волновался или нервничал? На памяти Сергея такое было всего несколько раз; когда Алика по ошибке лишили премии, когда его мать положили в больницу, и... ещё вот, кажется, когда они вместе отбивались от нескольких пьяных долбодятлов на улице.
- Не надо. Деньги есть. Лишь бы книги, наконец, выложили хоть в одном магазине. А то ведь разметут в пять минут, особенно, если выбросят днём, когда мы все на работе.
- Да, без справочников сейчас работать нельзя. Если я где увижу, то тебе возьму. Договорились?
- Договорились. Ну что, по коням?
- Ага. Нахвамдис, дзмао. До завтра.
- Пока, генацвале.
Сергей, прихватив свой чёрный дюралевый дипломат, неторопливо пошёл к выходу из КБ, а оттуда к троллейбусной остановке.
Весна пришла ранняя и тёплая, но в этот год, несмотря на жаркое солнышко, какая-то безрадостная. Что-то было не так, как раньше, хотя внешне в городе, вроде бы, ничего не изменилось. Работали предприятия, по улицам текли потоки горожан, торговали магазины и рынки. Всё так же стояли на постаментах в скверике Первой школы у Дома Правительства бронзовые Илья Чавчавадзе и Зураб Церетели, задумчивый Шота Руставели взирал сверху на прохожих возле выхода из одноименной станции метро и Владимир Ильич с призывно простёртой в небо рукой торчал в центре главной площади Тбилиси. Почему-то казалось, что в выражениях лиц этих, увековеченных в металле исторических личностей, появился налёт какой-то смутной тревоги, озабоченности. Но, может быть, причиной таких впечатлений прохожих были просто их собственные настроения? Или же непрерывная череда предшествующих непогод, наглые вороны и глупые голуби, которые за эту зиму и начало весны настолько сильно запачкали верхние части скульптур, что изменили их цвет и выражения лиц, засорили грязью и птичьим помётом глаза, уши, рты?
Или памятники, возвышаясь над городскими улицами и толпами горожан, сами пытаются привлечь к себе внимание людей, предупредить о чём-то, что дано знать только им и Вечности? Дают шанс догадаться, что ждёт за ближайшим поворотом жизни так же, как это показывают специальные дорожные знаки и указатели?
Даже если это и так, горожане не привыкли обращать внимание и расшифровывать столь эфемерные и слабые сигналы. Как ни странно, люди не научились понимать и гораздо более мощные и выразительные предупреждения от высших сил. Например, такие, как недавно случившееся в Ленинакане землетрясение, унесшее десятки тысяч жизней, страшные зимние погромы в Сумгаите и пока более безобидные, но уже массовые увольнения втихую с руководящих должностей сотен 'инородцев' и нелояльных к новой национальной идее обрусевших (или осоветившихся?) грузин в Тбилиси. Правда, всё, что касалось национальных вопросов, старательно замалчивалось властью, телевидением и прессой, вовсю освещалась лишь братская помощь всего советского народа пострадавшим от землетрясения жителям соседней республики.
У здания филармонии Сергей сошёл с троллейбуса с неприятным ощущением. Там было душно. Народу в салон набилось прилично, но все ехали в полной тишине, люди не решались передавать пять копеек за билет по живой цепочке, опасаясь нарваться на какого-нибудь сильно возбуждённого 'патриота'. Причиной раздражения и скандала могло стать всё, что угодно, от лёгкого акцента просителя до выражения его лица или вещей в руках. Никто не хотел 'дразнить гусей' и каждый из законопослушных пассажиров сам продирался к билетной кассе, бросал в щель прозрачной плексигласовой крышки пятак и, покрутив ручку на ящике, отрывал билет.
Над кассами висели надписи 'Лучший контролёр - совесть пассажира!'. Настоящие контролёры со штрафными квитанциями в общественном транспорте давно уже перестали появляться. Несмотря на призывы к совести пассажиров, 'зайцев', как правило, молодых и наглых парней, становилось всё больше и больше. Вели они себя обычно вызывающе, и нарываться на личные неприятности с разборками по оплате штрафов за мизерную зарплату, наёмным сотрудникам автохозяйств не хотелось. Поэтому обычные контролёры в автобусах и троллейбусах постепенно исчезли, как класс работников, и вместо них пришёл 'маленький коммунизм'. Кто хотел - оплачивал проезд, кто не хотел - игнорировал и кассу, и совесть пассажиров.
Сергей помнил, как раньше, ещё совсем недавно, в городском транспорте обычно стоял общий галдёж, текли спокойные беседы между знакомыми и случайными попутчиками, шумели эмоциональные обсуждения футбольных матчей. Любой из пассажиров мог свободно заговорить с соседом и не бояться, что ему нагрубят или оскорбительно проигнорируют.
Среди большинства коренных тбилисцев всегда чувствовались доброжелательность и расположенность к незнакомым людям, независимо от языка, на котором те говорили, готовность придти на помощь друг другу, как сосед соседу. Всех объединяло чувство одной общей семьи народов СССР, великой и мощной империи, под крылом которой её подданные на огромной территории, как в гигантской коммуналке, долгие годы чувствовали себя везде дома, под одной общей крышей. И вот это ощущение общего родства, единения, постепенно стало куда-то исчезать, таять, как будто в неком огромном общежитии, в котором долго поддерживали твёрдой рукой порядок, что-то пошло не так. Жильцам стало казаться, что весь многочисленный обслуживающий персонал здания, именуемого СССР, внезапно остался без начальника, без чётких инструкций и надёжной поддержки, прекратил выполнять свои обязанности или стал только делать вид, что работает, как прежде.
Многие бездельники, выгнанные студенты, хулиганы, избалованные дети богатых родителей и запутавшиеся в сложившейся ситуации малообразованные люди, попали под влияние невесть откуда возникших политических группировок и новоявленных 'вождей'. Вождей было много. Из бывших политических диссидентов, уголовников, мошенников, комбинаторов. Поддерживаемые неизвестными покровителями, они быстро просекли слабину исторического момента, стали пробовать порядки и давно установленные правила поведения на предмет прочности и пределов допустимого. Когда волки поняли, что жёсткой руки наверху больше нет, а чиновники в растерянности, то с каждым днём стали позволять себе всё больше и больше, готовясь к тому, чтобы в один прекрасный день выбрать вожака и установить на всей территории новую власть.
Есенин зашёл в магазин технической книги - 'Чирагдани' рядом со Статуправлением, но справочников по транзисторам там не обнаружил и неторопливо, прогулочным шагом, двинулся по своему обычному маршруту мимо витрин магазинов, вдоль невысоких ёлочек и старых каштанов, росших у края тротуара, до следующего книжного.
Всю последнюю неделю проспект Руставели, от метро до площади Ленина, был забит праздношатающимися. Кое-где проезжую часть перекрывали брошенные и специально поставленные, чтобы закупорить улицу для движения транспорта: троллейбусы, автобусы, грузовики. На тёмно-бордовых мраморных ступеньках лестницы и между светло-коричневыми колоннами Дома Правительства, на разостланных газетках, сидели, в основном, молодые люди. Выступающие нервные ораторы с красными потными лицами, что-то истерически кричали в мегафоны, играла музыка, висели транспаранты с надписями 'Оккупационная армия - вон из Грузии!', 'Русский Иван - убирайся домой!', 'Грузия - для грузин!' и тому подобные.
Из нескольких десятков одинаковых палаток, расставленных прямо перед митингующими, время от времени выглядывали сонные, помятые лица парней и девушек, ветерок приносил тяжёлые запахи человеческих испражнений, винные амбре и смесь сигаретного дыма с какими-то незнакомыми, кружащими голову ароматами. Проходящие мимо люди постарше снисходительно улыбались и думали: 'Чем бы дети не тешились...'
Вспоминали странное движение хиппи, призывы к сексуальной свободе, длинные патлы, гитары и фронду некоторой части советской молодёжи во времена своей молодости, в шестидесятых. Думали: 'И эти перебесятся, и возьмутся за ум'.
Никто не относился серьёзно к 'играм патриотов'...
Молодёжь же вовсю бузила и старалась правдоподобно косить под борцов за свободу и независимость. Всем своим видом собравшиеся на перманентный митинг старались показать, что они не хулиганы или разгильдяи какие-нибудь, сбежавшие с лекций, с уроков, с работы! Они - политические! Они патриоты своей страны и самый, что ни на есть, цвет нации! Они смело сидят здесь, прямо перед Домом Правительства, демонстрируют всему миру мужество, решимость добиться независимости Грузии и... и свои простые улыбчивые лица, как на импровизированном политическом подиуме. И никто им ничего не может сделать! Их - боятся! Власть стала совсем беззубой.
Милиционеры проходят иногда рядом с безразличным видом наблюдателей, пятеро или шестеро из них, сменяясь, стоят с праздным видом рядом с выступающими. На беспомощные увещевания нескольких делегаций от руководства города с призывами к совести и наивными просьбами разойтись по домам, освободить центральный проспект, не мешать движению транспорта - можно просто начхать!
'Отцы города' не решаются ничего предпринять, - они представители демократической власти с 'новым мышлением', которое не позволяет грубо обращаться с 'представителями народа'. Брать ответственность за какие-нибудь решительные действия боязно, и чревато осуждением ведущих мировых держав, с которыми СССР сейчас дружит. Вдобавок, после событий в Сумгаите, надо быть крайне осторожными, чтобы не раздуть случайно ещё один нежелательный пожар.
Есенин заметил, что музыка, льющаяся из динамиков акустической установки на толпу молодежи, усеявшую ступеньки лестницы в Дом Правительства и прилегающей к нему территории, какая-то странная. В ней преобладали ударные ритмы низких частот, что-то около 7 или 9 герц с каскадами обертонов. Эти звуки заставляли колотиться сердце, отключаться от реальности, тонуть в поднявшихся откуда-то изнутри первобытных инстинктах стаи, нежиться в приятных ощущениях вседозволенности, собственной значимости, восторженного внимания всего мира западной демократии в лице множества крутящихся тут представителей иностранных СМИ и ТВ.
Вокруг бузотёров часто мелькали сосредоточенные смуглые мужчины лет 30-40 незапоминающейся внешности, в очень похожих тёмных куртках с накладными карманами. Если бы кто пригляделся к ним повнимательнее, то наверное, обратил бы внимание, что эти собранные энергичные люди сильно отличаются от остальных участников шумного мероприятия и чётко выполняют только им одним известные функции... Более того, в глаза сведущего человека бросилась бы их явная военная выправка и отличная физическая подготовка.
Сергей неторопливо прошёл мимо лестницы к Дому Правительства, с трудом протиснулся между кучками возбуждённых людей, искусственно подогревающих себя выкриками лозунгов, начертанных на транспарантах и услышанных от очередного выступающего с мегафоном пропагандиста. Некоторые горожане с букетами цветов целыми семьями гуляли в толпе и не очень понимали, что тут, собственно говоря, происходит. Чувствовалась какая-то искусственность, 'надутость' мнимого праздника.
На одинокого русского, вроде бы, никто не обращал внимания, но Есенин чувствовал на себе косые взгляды и слышал сказанные в его сторону слова: 'Пусть убираются к себе в Саратов или в Сибирь и не устанавливают тут свои порядки', 'Русские показали, какие они нам старшие браться', 'Всё, кончилась их империя, теперь по другому жить будем...'
Всё происходящее казалось настолько бредовым, что даже не вызывало особого беспокойства. Видимых причин для какой-то там революции или недовольства народа не просматривалось совершенно, а о скрытых пружинах и мотивах, наверное, знали только посвященные в сценарий этой постановки.
- Сергей, подожди!
Есенин оглянулся. Недалеко от него, рядом с палаткой, сидел на корточках Элгуджа в белом халате и махал Сергею рукой. Рядом с Элгуджей, через чуть приоткрытый вход в брезентовый домик, виднелась голова девушки в тёмном. Она как будто спала, лёжа на спине, под затылок было подложено свёрнутое полотенце.
Поздоровались.
-Ты чего здесь делаешь?
- Да вот видишь, отрядили из больницы. Оказывать медицинскую помощь, если кому плохо будет.
- А с ней что?
Элгуджа осторожно покосился по сторонам и приложил палец к губам. Заинтригованный Сергей придвинулся поближе.
- Ты чё, не видишь? Она ж под глубоким кайфом. Посмотри на её глаза, - Элгуджа придвинулся к девушке поближе, осторожно приподнял ей веко и продемонстрировал зрачки.
- Поможешь до скорой дотащить?
- Конечно. А где ж её политические соратники, друзья, родители? Она ж, вроде, совсем ещё девчонка...
Лицо у толстяка брезгливо сморщилось
- Соратники и друзья там вот, в палатке. В полной отключке. Не знаю, чего они насосались. Вино и наркота какая-то новая. Раньше не встречал. Валит наповал, мозги отрубает конкретно. А родители? Родители, наверное, думают, что дочка в школе.
- Ну что, взяли?
- Ага, давай, ты за ноги...
Сделали несколько рейсов. Им никто не мешал и не помогал. Две, незаметные для толпы, машины скорой помощи стояли через дорогу, на боковой улочке у кинотеатра 'Тбилиси'.
Когда 'скорые' уехали, уставшие 'санитары' присели на бордюр тротуара у входа в верхний Александровский сад со стороны проспекта.
Сергей не удержался от вопроса
- Может, ты объяснишь, что тут на самом деле происходит? Почему наркоманов не ментовка забирает, как обычно, а увозят тихо на 'скорой'? Чего ты один тут корячишься вместо бригады 'медбратьев'? Что за конспирация такая? И чего тут вообще митингуют? Не въезжаю в ситуацию. Если ты хоть что-то понимаешь - объясни!
Элгуджа смущенно заёрзал.
- Сергей, ты мне друг и хороший человек. Я это знаю. И от тебя секретов нет. То, что здесь происходит, мне не нужно, настоящим грузинам не нужно, никому из порядочных людей не нужно. То, что творится - это спектакль, шоу. Кем-то оплаченный и организованный. Очень профессионально организованный. Те, кто участвуют в 'шоу' считаются 'патриотами'. Их хвалят или им платят за роли. Это не 'весь грузинский народ', а отобранные и обманутые 'артисты', которых используют 'вслепую'. Морковки и пряники для героев всё те же. Ярлыки для врагов тоже. Новые 'революционеры' надеются, что их ждут в будущем 'тёплые' местечки, карьера, заграница. Каждый грузин, который понимает патриотизм по-советски, сейчас считается предателем и врагом. Такому лучше уехать. У тех, кто затеял спектакль, есть деньги, ресурсы, организационные способности. Это не наши люди. Наши так не умеют.
- Кто же тогда? Кому это нужно?
- А ты подумай? Помнишь принцип римлян - 'Разделяй и властвуй'? Теперь прикинь, кому это выгодно и у кого есть достаточные возможности, чтобы начать вот такой 'базар' в стране?
- Но мы ж со Штатами теперь, вроде, как друзья? А кто ещё может такое устроить? Китай? НАТО?
- Ладно, да. Не будь наивным. Говоришь, Штаты нам лучшие друзья? А программа 'звёздных войн'?
- Так они, кажется, её сворачивать начали?
- Ага. Одну, видимую, может и сворачивать. Другую, невидимую, разворачивать. Ты что, историю не учил в школе?
- Ты знаешь, не верится как-то в эти 'тайны мадридского двора'. Нереально.
- Ну, подумай, подумай. А я вот, и ещё несколько человек, получили инструкции от главврача на прошлой неделе. Оказывать возможную медицинскую помощь митингующим на месте, в толпе, не обращать внимания на любые 'странности', не привлекать к себе внимания посторонних, особенно, иностранных журналистов. Милиция не будет ни во что вмешиваться. Надо тихо делать свое дело. Создавать видимость протеста народа, его большей и лучшей части.
Элгуджа вздохнул, сузил глаза и сплюнул на мостовую
- Осточертело возиться с этой 'лучшей' частью. Большинство из них бандиты, слабоумные или дебилы. Никто не хочет учиться, работать. Хотят жить, как боги на Олимпе, в вечной праздности.
Какой-то смуглый мужчина средних лет, в легкой тёмной курточке с накладными карманами, вынырнув из толпы, подозрительно оглядел сидящих рядом на тротуарном бордюре Сергея и Элгуджу, и как бы невзначай, подобрался поближе. Застыл, сделав вид, что рассматривает плакаты и слушает очередного выступающего с 'матюгальником'.
Приятели не обратили внимания на нового соседа.
Элгуджа потёр небритую щеку и принялся разминать толстые пальцы, поросшие чёрными волосами. Сгорбленная спина, обвисшие щеки, нервные подёргивания век, всё говорило Сергею, что друг очень устал.
- Ты что, не спал вчера?
- Да прошлую ночь что-то так и не заснул, утром сразу сюда. А теперь передали, что мне нужно будет оставаться на площади до завтрашнего утра. Утром, к девяти, могу ехать домой. Говорят, уже в который раз, что ночью какие-то события ожидаются. Военные будут площадь освобождать. Надеюсь, наконец-то этих 'борцов за независимость' разгонят нафиг и всё это дерьмо кончится.
- Так ты ж в больнице работаешь? Разве ты обязан ещё и всю ночь на улице дежурить, как добрый ангел для наркоманов?
- А что делать? У меня семья, ты знаешь. Куда деваться? Вот и приходится прикидываться 'патриотом', амис дедаватери! Не знаю, что дальше будет. Пока, чтобы меня не трогали и не считали 'предателем интересов грузинского народа', надо делать, что говорят. Дежурить, где и когда скажут, ругать везде русских и требовать, чтобы из Грузии вывели все войска. Не знаю, что будет завтра. Кстати, говорил тут с ментами. Они не хотят ни во что ввязываться и разгонять толпу. Одним, наверное, заплатили, а другие понимают, что им здесь всё равно жить, независимо от того, кто в итоге победит - красные или белые. Лучше ни с кем не ссориться. Да и обещают, конечно, всем райскую жизнь без Союза.
- А ты веришь в райскую жизнь без Союза?
- Я не верю. Знаю историю, знаю, что Союз и русские для Грузии сделали. Сам учился в Воронеже на медицинском. И знаю, что ни НАТО, ни дядюшка Сэм нас даром кормить не будут, как тут многие надеются. Они нас используют в своих интересах, а потом бросят.
- А если тебе прикажут на улицу выходить и бить русских, как в Сумгаите армян, ты что будешь делать? До какого предела ты сможешь дойти, чтобы оставаться 'патриотом' по меркам этого... 'народного фронта'? Ты должен был об этом подумать.
Элгуджа обречённо покачал головой
- Нет, Сергей, я не смогу никого бить только за то, что он другой национальности, другой веры или цвета кожи. Это неправильно. И, по-моему, ни один нормальный порядочный человек этого не сможет, каким бы он настоящим патриотом не был. Без кавычек. Ты ведь тоже не смог бы бить грузин, армян или евреев, если бы попал в похожую ситуацию где-нибудь в Москве, правда?
- Не смог бы. И не дал бы.
- Одно дело, если твой народ грабят, угнетают захватчики или чужаки, которые понаехали откуда-то из дальних краёв, подкупили власть, сделали местных бесправными, стали издеваться над их языком, традициями и менталитетом. И совсем другая ситуация, если некие, скажем так, 'кукловоды', пытаются обмануть массы тёмных людей, внушить им ложные установки и натравить на личных врагов для достижения собственных шкурных целей. Такое уже было. Не раз и не в одной стране. Сначала всеобщая эйфория и крики 'Гаумарджос!' (да здравствует!), а потом головная боль и жуткое похмелье, как после канистры скисшего мачари. Согласен? - Элгуджа пытливо глянул на Сергея.
- Разве можно не соглашаться с очевидными вещами? - улыбнулся тот.
- Умные люди на красивые лозунги не покупаются, - продолжил увлёкшийся Элгуджа, - они думать умеют, анализировать и делать правильные выводы. Но они, обычно, совсем не бойцы... Вот в прошлом году ты читал статью академика Мераба Мамардашвили в 'Заре Востока'? Называлась она, кажется, 'Сможет ли Грузия жить самостоятельно?'
- Читал. Хорошая статья. Сразу видно, когда не заказуха и человек честно свою позицию излагает. Но после той публикации, Мамардашвили, по-моему, больше ничего подобного нигде не печатал. Во всяком случае, мне не попадалось.
- А знаешь почему? Потому что на другой же день после выхода той статьи Мераба Константиновича, ему всю входную дверь дома дерьмом измазали, да ещё записку оставили с предупреждением. От 'патриотов'. А у нашего уважаемого и порядочного академика дети есть, внуки. Вот он и перестал судьбу искушать. Да и не он один...
Смуглый мужчина в куртке с накладными карманами, как бы невзначай повернулся, и впился цепким взглядом в лица беседующих мужчин, придвинулся немного ближе к ним.
Неподалёку, в нескольких метрах от длинного одноэтажного здания, в котором обычно проводились выставки картин, раздался какой-то шум. Там семь или восемь молодых людей в спортивных костюмах, с волосами, прихваченными чёрными банданами, высыпали из мешков груду булыжников. Чуть поодаль, ещё двое парней прятали в кустах связки метровых прутьев из рубленой металлической арматуры.
Это было непонятно. Вести тут сейчас строительные работы может разве что совсем ненормальный или... это не строительные работы. Сергей заинтересовался. Он сказал Элгудже, что отойдёт на минуту и, прихватив дипломат, направился к группе парней, прячущих камни и арматурные пруты у выставочного здания вдоль гранитной оградки скверика, с его внутренней стороны.
Смуглый мужчина в куртке незаметно последовал за русским с чёрным дипломатом.
Есенина уж никак нельзя было принять за кавказца, слишком он выделялся и светлой мастью, и чертами лица. Заметив поблизости незнакомца славянской внешности, молодые люди напряглись и стали перешёптываться. Затем, увидели за спиной Сергея смуглого мужчину, перехватили знаки, которые он им делал.
Через несколько секунд к русскому подошли четверо крепких парней, взяли его под локти и со словами: 'На адну мынуту, батоно. Нада пагаварыть' отвели его за здание, в Александровский парк. Там было безлюдно и относительно тихо. Жёлтые садовые скамейки стояли пустыми.
Сергей, когда его повели за угол, не сопротивлялся. Вины никакой он за собой не чувствовал, а драчунов и бандитов без стволов давно уже не боялся. Кроме того, ему было интересно понять связь между поведением 'патриотов' в банданах и спрятанными в кустах булыжниками и арматурными прутьями. Понял всё он довольно быстро.
- Ты што тут вынюхиваешь, русо? Что тэбе здэсь нада?
Говорил высокий худой тип с узким лицом и колючими тёмными глазками.
- Здэсь собрались толка патрыоты Грузии. Народный фронт. А ты зачэм здэсь?
Не ожидая ответа, говоривший, обманутый покладистым поведением русского и его совсем невоинственной, вроде бы, внешностью, попытался нанести неожиданный нокаутирующий удар кулаком прямо в лицо Сергею. С кем-то другим этот предательский приём у него, может быть, и прошёл. Какие-то боксёрские навыки у 'патрыота'-боевика, видимо, были. Но сегодня оказался не его день. Подготовка Сергея, после занятий с китайцем, по уровню соответствовала примерно третьему дану школы карате Шотокан и первому дану тайной школы Ли Вея.
Удар кулаком пришелся в жёсткое дюралевое ребро дипломата. Тип с колючими глазками присел, ощерил зубы и со свистом втянул в себя воздух, бешено растирая ладонью левой руки пострадавшие костяшки правой. Судя по всему, он чувствовал себя не очень хорошо и явно жалел об опрометчивом поступке.
В ту же секунду один из 'спортсменов' кинулся на Есенина и попытался провести серию молниеносных тычков чем-то острым в глаза и горло.
Блок 'тейшо', скорее всего, сломал нападающему руку в запястье. Он зашипел от боли, присел на корточки, затем, потеряв равновесие, упал и завертелся на земле. Откатился чуть в сторону, занялся рукой.
Так, этот тоже выбыл.
Разбираться, и оказывать медицинскую помощь пострадавшим будет потом Элгуджа. Если захочет. А то, ведь он может и от себя добавить.
Сергей молниеносно опустился на левую стопу, 'волчком' провернулся вокруг вертикальной оси, выбросив вперед правую ногу в круговой подсечке, и свалил на землю двух оставшихся парней. Не теряя времени, быстрыми уколами 'медвежьей лапы' в солнечное сплетение, отключил барахтающихся героев и попытался исчезнуть по-английски, без долгих прощаний.
Но это ему не удалось. Оказывается, из-за толстого ствола высокой сосны, росшей рядом с кустами у приземистого одноэтажного здания выставки и проходом обратно на проспект, в десятке метров от места стычки, за происходящим наблюдал ещё один человек. Высокий смуглый мужчина в тёмной куртке с накладными карманами. Он вышел из-за дерева, несколько секунд удивлённо смотрел на Сергея и разбросанные тела 'бойцов народного фронта', затем, плотно сжав челюсти, быстрыми, скользящими шагами приблизился к странному русскому. По специфическим движениям и холодному взгляду профессионала, Есенин понял, что перед ним неожиданный и серьёзный противник.
- Видимо, меня очень не хотят отпустить отсюда невредимым после того, как я увидел эти чёртовы камни и прутья, - подумал Сергей, - неужели это настолько важно? Или это просто друг кого-то из побитых борцов за свободу?
Противник передвигался очень легко. Так двигаются только мастера боя. Одна стопа прочно фиксируется на земле, другая 'полумесяцем', по дуге, настороженно выбрасывается вперед, как бы нашаривая наиболее выгодную точку опоры. Центр тяжести в движении не меняется и держится на уровне 'гедан'. Слаженная работа мышц, гармония движений тела, постоянная угроза непредсказуемого удара, 'завеса тумана', обманная атака, отход, и снова плавный, смертельно опасный танец.
Первый постулат всех боевых искусств - разведка, если на неё есть время.
Раунд первый - изучение возможностей соперника. Кто правильно его оценит, - тот победит, не проиграет вчистую или, по-крайней мере, сможет уйти живым до начала схватки, если поймет, что другой мастер оказался слишком высокого класса.
Пока ситуация была неясной.
Сергей вынужден был принять поединок, навязанный смуглым незнакомцем в куртке с накладными карманами.