"Весь мир сошёл с ума!" - думал Гладышев, глядя вниз с лоджии девятого этажа. В руке у него, словно маятник, покачивался презерватив, наполенный его спермой. Это был первый исполльзованный презерватив в его жизни, и он взирал на него не без удивления и даже некоторой растерянности.
"Его бы надо увековечить - всё-таки, первый! - едва эта мысль мелькнула у него в голове, как пальцы сами собой разжались на какое-то мгновение, выпустив резиновую оболочку, а когда сомкнулись вновь вдвое сильнее прежнего, - было уже поздно: она скользнула между ними и полетела вниз пикантной "бомбочкой". - Может ведь кому-то на голову попасть. Впрочем, пусть. Ведь и я могу сейчас полететь следом и тоже упасть кому-нибудь на голову: неужели и в этом случае мне будет "стыдно"?"
-Ты что там делаешь? - донёсся до него голос Вероники.
-Стою, - он встрепенулся, словно застуканный врасплох, вспомнив о её присутствии.
-Иди сюда, - попросила его молодая женщина. Она звала его из ещё горячей от любовной страсти постели.
-Не хочу, - он почувствовал вдруг какое-то отвращение к своей гостье.
"Боже мой, подумать только, вот бы простым приятелем и свидетелем на её свадьбе, а сегодня я - её любовник! Как всё это мерзко!" - он даже замотал головой от охватившей его брезгливости.
-Это почему же, а?! - голос Вероники изменился и стал обиженным и в тоже время угрожающим.
-Не знаю. Мне здесь постоять хочется. Жарко, вспотел.
Он соврал, потому что на улице было довольно прохладно, и тело его начинало зябнуть.
-Тогда закрой дверь на балкон. Мне холодно.
Ему пришлось повиноваться. Не зная сам, чего больше, любви или ненависти, испытывает к ней, он не могоставаться равнодушным и не реагировть на её слова, как ему этого хотелось.
"Интересно, презерватив попал кому-нибудь на голову или упал на асфальт", - подумал Гладышев, почувствовав, что хочет курить так, как никогда до того прежде.
Заглянув в комнату, он позвал Веронику, испытывая при этом почему-то сильное смущение и прикладывая неимоверное усилие, чтобы не запинаться после ккаждого слова:
-Ты случайно, Вероника, сигарет с собой не захватила?
-На тумбочке посмотри, - тихо и как бы нехотя откликнулась из темноты девушка.
"Как всё омерзительно! - Гладышев поморщился, пользуясь тем что его гримасы не видно. - Весь мир катится в тартарары, к бесам. И я вместе с ним и вместе со всеми, вот теперь уже точно: туда же".
Он пребывал словно в угаре этого случайного любовного буйства, тем более отвратительного, что всё это приключилось с ним и с молодой женой его если и не лучшего друга, то уж без сомнений содержателя и патрона. Была бы эта какая-то женщина со стороны, с которой он сам бы познакомился, сам заинтересовал бы её в своей персоне, сам пригласил бы и сам добился бы того, чтобы она пришла, сам бы добился у неё успеха - это бы не было так тягостно, и, быть может, он даже испытал бы тогда радость зверя над поверженной добычей.
Но теперь чувство вины, ощущение совершённой подлости пришибло его к земле, как дождь прибивает к асфальту осенние листья. Он чувствовал себя гадким, мерзким типом, забравшимся с чёрного хода хорошо изученной и знакомой дорожкой к доброму соседу, который знал его и с переднего хода довольно часто и полюбовно.
Если бы и та, случайная женщина, оказалась замужней или была бы много старше него и имела детей, ему и тогда было более, чем неприятно, но то, что происходило с ним тепероь, повергло его в такой транс, в такой шок. От которого теперь он должен был отойти не скоро.
Это была завязка, мутная, непутёвая и гадкая завязка чего-то ужасного и неприятного. Раньше он смотрел в будущее прямо, не опуская голову, вернее, не смотрел вовсе, потому что пребывал в некотором единении с собой, со своим "я", в настоящем. Теперь будущее выглядело, представлялось тёмным пятном, и туда не то что глядеть было страшно, но было невозможно и глаз поднять.
Где-то там, впереди, была неизбежная развязка всей этой беспутной истории, и от этого делалось не по себе.
Гладышев знал Бегемота достаточно хорошо для того, чтобы представить себе, что сделает тот с посмевшим вторгнуться в его интимные отношения и, уж тем более, наставить ему рога. Ему не хотелось предстать перед ним в таком свете. Он знал, что тот и рне поверил бы даже сперва этому - так это было неправдоподобно и смешно. У Гладышева был совсем не тот характер, чтобы отбивать чужих жён. Скорее, наоборот, если бы у него была жена, то не прошло бы, наверное, такой недели, чтобы его рога не подросли и не удлинились. Но вот произошло, случилось невероятное, и тот, кого должны были бить, оказался на месте того, кто всегда должен был оставлять его битым.
-Вина хочу, - сказала Вероника.
Гладышев включил торшер и посмотрел внимательно в её лицо.
-Что ты вылупился, как первый раз увидел? - поинтересовалась Вероника. - Не слышал что ли? Я хочу вина. Позвони, пожалуйста, в ресторан. Пусть принесут в номер. Деньги у меня есть.
-У меня тоже есть.
Вероника недобро усмехнулась: ей-то был хорошо известен источник Гладышевских доходов:
-Что, Бегемот дал?
-Не дал. Я сам у него.., - он хотел сказать "попросил".
-Ну, хорошо, тогда закажи вина на свои.
-Поздно уже. Вряд ли в ресторане ещё есть кто-нибудь.
-Ну, позвони, - тон голоса девушки стал заигрывающим, и он понял, что надо переходить в наступление.
-Слушай, а ты почему своего, - слово "мужа" застряло у него в глотке, - почему своего... называешь Бегемотом. Он ведь уже не приятель из кампании, а законный супруг.
-Ой-ой-ой, - Вероника противно поморщилась, - лекции читать мне вздумал. Ты смотри-ка!
-Да нет, не лекции. Просто ведь и меня ты только по фамилии называешь. Я от тебя ни разу своего имени не слышал, даже после того, что между нами произошло.
-Ой-ёй, а что же это между нами такого произошло? Да ты знаешь, со сколькими у меня это случалось? Лопух ты - вот кто. Да и, вообще, Гладышев, не твоё это дело - меня учить, и уж тем более по поводу моего супруга.
Слова "моего супруга" она выделила, произнеся их другим тоном, таким издевательским, что Гладышева мороз по коже пробрал, и скорчила при этом гримасу.
-Почему ты такая беспутная, Вероника? - тихо спросил он, но она расслышала его вопрос.
-А с чего мне быть путной? Жизнь у меня такая, непутёвая. Да и не "непутёвая" я, а бедовая. Понимаешь?
-С трудом. Впрочем. Как ни называй - суть-то одна.
-Ладно уж, хватит меня учить, Гладышев! Надоело!
-А что тебе "не надоело"?! - теперь он попытался выделить последнее слово, произнеся его почти по слогам, чтобы передразнить её в свою очередь, но это на неё не подействовало ни сколько.
-Гладышев! - отозвалась Вероника после некоторого молчания. - Где моё вино, Гладышев?
-Зачем тебе вино?
Вероника точно вспыхнула. От возмущения её подбросило на постели. Она всплеснула руками. - Етит твою маман! Что это за выгибоны, Гладышев?! Можно сказать, в самую душу! Ты понимаешь, дубовая твоя голова, что женщина желает вина. Что ещё тебе надо знать?! Женщина желает выпить - что ещё тебе надо, чтобы стать не соплёй зелёной, которая сейчас раскисает на краю дивана, а настоящим мужчиной, который выполняет желание женщины, дабы добиться её расположения и благосклонности.
-Всё-то ты знаешь! - поддал ей Гладышев.
-Да, знаю. Но я сейчас хочу выпить! Слушай, да, в конце-то концов, сколько тебя просить-то можно?!
-Водку пить будешь?
-У тебя что, водка есть?
-Да нет.
-Зачем же тогда спрашиваешь? Издеваешься, Гладышев, издеваешься осёл с счьим потрохом! Ты же меня сейчас достанешь, я же ведь сейчас заведусь - сам не рад будешь! Не веришь?!
-Верю, верю! - Гладышев не выдержал и засмеялся.
-Всё, моей благосклонности ты, считай, уже лишился, как, впрочем, и должно было было быть - в этом ничего удивительного нет для такого осла, как ты.
Она замолчала, но едва Гладышев открыл рот, чтобы ответить на её нападки и этим защитить своё достоинство, как она тут же снова затараторила.
-Если у меня, Гладышев, через пять минут не будет стоять на коленях на серебряном подносе хрустальный фужер вина, то я не знаю, что тебе сделаю. Поверь мне: я не шучу. И можешь не улыбаться. Всё. Время пошло.
Она взяла со столика маленькие ручные часики "под золото" и глянула на их циферблат, потом снова на Гладышева:
-Ты почему ещё сидишь?
-пожалуй, с серебряным подносом и хрустальным фужером будет большая загвоздка, - ответил он.
-Пожалуй, - согласилась она. - Хорошо, можно без этого, хотя желательно: у тебя ведь есть деньги. Но бокал.., можно стакан, вина - обязательно. И осталось уже три минуты тридцать секунд - не так уж много.
Она протянула руку к тумбочке, открыла ящичек, достала из него небольшую сумочку-"косметичку", извлекла оттуда марникюрный набор и принялась небольшой пилочкой править ногти.
-Представляю, с какми удовольствием я, - она посмотрела на свои часики, - через три минуты десять секунд расцарапаю тебе всю морду.
-Лицо, - поправил её Гладышев, обиженно подняв вверх для большей убедительности указательный палец.
-Не важно, - махнула рукой в его сторону, словно отмахнулась от него, как от назойлитвой мухи, Вероника, - смысл не меняется, и, между прочим, можешь не спешить - всё равно не успеешь. Осталось ровно три минуты.
Гладышев кряхтя. Как старый дед, нехотя поднялся с дивана и направился к телефону.
-Однако ты меня принудила к этому угрозами, - предупредил он, - имей это ввиду.
Он поднял трубку, набрал номер телефона гостиничного ресторана.
- девушка, будьте любезны принять заказ в номер и как можно скорее. Бутылку вина и, - он глянул на Веронику: она следила за каждым его словом, не отрывая глаз от его лица, - и два хрустальных фужера, если можно... Я знаю, что значительно дороже, - слова "значительно дороже" он нарочито выделил и произнёс громче, но Вероника уже опустила взгляд и снов орудовала маникюрной пилочкой. - Давайте, девушка, и как можно скорее.
Он положил трубку и, не переводя дыхания, сказал ей:
-Тебе надо было иметь мужем таконго осла, как я, чтобы на нём пахать можно было. На Жоре-то много не попашешь, если, вообще, его запряжёшь.
-Не твоё дело, Гладышев, и не лукавь: ты гораздо ленивее его. Тебя заставить - так он бы уже десять раз сделал. И, к тому же, ты, противный, почему не заказал серебряный поднос?
-Забыл, - соврал гладышев и тут же опустил глаза.
-Кто тебя врать-то научил? - покачала головой Вероника. - Забыл, потому что не захотел. И, между прочим, осталась всего лишь две минуты тридцать секунд... Двадцать восемь... Двадцать четыре... Я не думаю, что официант будет столь расторопен, чтобы уложиться. Ведь ты даже десерта к вину не заказал, а это значит, что ты жмот и вряд ли дашь ему хорошие чаевые.
-Но я же не догадался! - попытался оправдаться Гладышев.
-Ладно, хватит ныть, - отмахнулась от него Вероника. - А насчёт мужа, так, Гладышев, исключительно не прав. У меня всегда был такой муж. И я всегда жила так, куак живу сейчас.
-Что значит: всегда был и всегда жила? - её слова привели его в недоумение.
-А то и значит. Конечно, я не могу утверждать со всей уверенностью, но мне кажется - и это происходит довольно часто - что я жила и прежде. Не знаю, насколько это давно было, да и слово "давно" здесь, вообще, не уместно: сто лет назад было также давно и недоступно теперь, как и тысяча... Ну, в общем, это было во времена рыцарства, во всяком случае, так мне помниться. Муж мой был богатого и знатного рода. Мы жили где-то не то на юге Франции, не то на самом севере Италии. И он отправился в крестовый поход на Восток, надев на мои бёдра пояс целомудрия...
-А что это такое?
-О! Ты не знваешь?!
-Откуда же мне знать-то...
-А я думала, Гладышев, что коль ты человек начитанный, то должен знать. Ну, в общем, это такая штука, сделанная из железа, наподобие пантолонов, которая... ну, в общем, так скажем, не позволяет жернщине изменять мужу во время его отсутствия. Ну, в общем, она мешает делать это...
То, на что у Вероники язык не поворачивался произнести, она прекрасно изобразила руками. Гладышев восхитился её искусными жестами. Они даже несколько возбудили его.
-Но как же ты ходила... в туалет? - он уже представлял себе эту конструкцию в виде панциря на женских бёдрах, но любопытство заставило его задать этот вопрос.
-Не помню точно, но там что-то было предусмотрено для этого и именно это позволяло мне каким-то образом вступать в контакт с мужчиной. Не помню точно, что я делала для этого, но у меня всё очень хорошо получалось.
-А муж?
-Что муж? Он уехал и больше не вернулся. Лишь спустя несколько лет пришло известие о его гибели. В моих смутных воспоминаниях, похожих порою на сон, мне видится, что я решила освободиться от этого злополучного железного панциря и при попытках снять его была зарезана каким-то жутким инструментом, служившим для вспарывания железа.
-Может быть, это лишь твои фантазии? Богатое воображение плюс увлечение романами, замешанное на сексуальных побуждениях и маструбации?
-Дело в том, Гладышев, что я не читала рыцарских романов и, тем более, такого извращённого содержания. К несчастью или ещё к чему-нибудь другому, это моя прошлая жизнь.
-Переселение душ?
-Да. Но скорее всего, бессмертие души. Разве не об этом говорили вспе мудрейшие пророки и великие философы? Сократ, к примеру.
-Об этом. Но ты откуда знаешь?
-Ну, правильно! Куда уж нам! - Вероника обиженно поджала губу, но тут же нашлась и, глянув на часы, произнесла. - так, твоё время истекло!
С этими словами она поднялась с постели, швырнула пилочку для ногтей на столик рядом с кроватью и направилась к Гладышеву.
Он сперв и не понял, в чём дело, но первые царапины от ногтей Вероники заставили его опомниться.
Она бросилась на него точно кошка - только что отточенными, будто специально, ногтями стараясь расцарапать, вцепиться ему в лицо, но от второго выпада он уже увернулся.
-Ты чегшо, Вероника?! Ты чего?! - спрашивал он, отступая назад, увёртываясь и отбивая её руки.
-Я же тебе сказала, наконец, что пожалеешь, если не будет вина!
-Но ведь я же заказал!
-Меня это не волнует - время истекло!
Она загнала его в угол комнаты, работая руками с растопыренными и согнутыми пальцами так быстро, что ветер свистел от их движение. Однако в тот самый момент, когда Веронике во второй раз удалось полоснуть по его щеке ногтями, оставляя нешуточный, глубокий и кровоточащий след, он увернулся, юркнув вниз, пригнулся и проскочил под её рукой и бросился в ванную.
Сзади послышался её возмущённый возглас и шлёпание голых стоп по ковровому покрытию пола.
"Интересно, как это выглядит со стороны? - подумал Гладышев. - Голая женщина бегает за тобой по комнате и с яростью царапает тебе морду!"
На повороте в коридор, чтобы не занесло на линолиуме, он притормозил, и рука Вероники догнала его, оставив жгучие следы на спине. Он припустил снова, в два прыжка оказался в ванной комнате и закрыл дверь на задвижку.
Было слышно, как Вероника громко ругается в коридорчике номера и предпринимает отчаянные попытки ворваться в ванную. Под её остервенелыми напорами дверь мелко подрагивала, но Гладышев, внимательно осмотрев запор, решил, чтооткрыть её не удасться и, повернувшись к зеркалу, принялся осматривать рангы на своём лице. Они были похожи на следы от когтей какого-нибудь крупного хищника, полоснувшего его по коже. Он повернулся и посмотрел в зеркало на спину. По ней стекали три струйки крови, сочившиеся из длинных царапин.
-Слушай, ну ты и даёшь! - возмутился он. - С тобой вообще опасно связываться! А уж шутить ты м вовсе не умеешь!
Ругательства за дверью прекратились. Вероника перестала ломиться и дёргать ручку. Некоторое время её не было слышно, потом она попросила:
-Открой, слышишь! Открой, тебе говорю!
-Ничего себе: открой! - возмутился он. - Ты посмотри, лучше, как ты меня расцарапала своими когтями...
В номер постучали.
-Гладышев, к нам стучат, иди открывай! - послышался голос Вероники через дверь.
-А ты больше не будешь царапаться? - спросил он.
Впрочем, голос её звучал примирительно, и потому можно было не спраши вать.
Он отпер дверь и вышел в коридорчик.
Вероника быстро обевалась в глубине ном ера, у софы. Бросив на него быстрый взгляд, она цыкнула:
-Ну, давай, давай же!
Он подошёл к двери и, щёлкнув замком, приоткрыл её, увидев в щель официанта из ресторана с подносом в руках.
-Ваш заказ, - произнёс тот.
-Минуточку, -попросил его Дима и, накинув халат, распахнул дверь. - Проходите.
-Сейчас будете рассчитываться или потом?
-Потом, - сказал было Дима, но вероника уже протянула официанту купюру.
-Сдачи не надо, - произнесла она.
Официант глянул на банкноту, присвистнул, почти как-то удивлённо и в то же время с презрением посмотрел на Диму и, больше не проронив ни звука, удалился, хлопнув дверью.
-Зачем ты это сделала? - обиженно спросил Дима.
-Затем, - ответила Вероника, указав взглядом на поднос, - нихрусталя, ни серебра - ничего из того, что я просила.
-Ну я здесь при чём? Ты же слышала: я просил, чтобы принесли...
-Плохо, значит, просил, - вздохнула Вероника. - На кой шут я с тобой связалась, Гладышев! Ты же рохля! Даже по телефону слышно, что это говорит не солидный человек, а так - ни рыба, ни мясо.
Дима замолчал. Обидные слова Вероники, её поступок и презрительный взгляд официанта больно задели его за живое. Он и сам не раз замечал, что ни на что не способен, корил себя за это тысячу раз, но замечание Вероники хлестнуло и обожгло его сердце. У него пропало всякое настроение.
-Ну, наливай шампанское , чего же ты? - окликнула его Вероника.
-Ты знаешь, мне что-то не хочется, - набравшись мужества, ответил Дима.
-Обиделся, - догадалась она. - Ну, ничего, это у тебя пройдёт. И запомни, Гладышев, ты не тот человек, у которого я буду просить прощения, и обиде которого я бы могла посочувствовать.
Она встала и направилась к выходу.
-Куда ты? - спросил он вдогонку, хотя и без того быдло ясно.
-К себе в номер, - бросила она через плечо и хлопнула дверью.
Дима лёг на тахту и уставился в потолок, заложив руки за голову. Мысли его пустились в невесёлый бег по извечному кругу, который, казалось бынавсегда был очерчен для них. В конце их бега обычно рождался какой-нибудь печальный образ и стихотворные строчки, и тогда он брался за перо и бумагу. Реже случалось, что ему хотелось что-нибудь нарисовать, но это требовало большего терпенияи крпотливости, и потому изобразительствовать он брался ещё реже, лишь в минуты сильного душевного порыва. Но сейчас душа его пребывала в унынии, и потому он решил постихоплётствовать, набросать на бумагу пару-другую строф, в которых бы казнил себя в который уже раз за свою совершенную неприспособленность к этой непонятной, запутанной и немилосердной жизни.
Чувствуя телесную расслабленность, близкую к неожиланной усталости, он с трудом приподнялся с дивана и окинул взглядом комнату в поисках папки с бумагой.
Тут он ещё раз обратил внимание, что в комнате его кто-то посторонний устроил беспорядок. Нет, он и сам не убирал свои вещи, но он знал, как они у него лежали. Теперь всё было вроде бы так же, но неуловимое касание чужой руи присутствовало здесь, словно бы оставило на всём печать своего вмешательства. Это был не его беспорядок.
Его вдруг точно прошибло током. Стихотворное настроение, эта мендалевая горечь с привкусом меланхолии, враз куда-то улетучилось, и он словно бы протрезвев, ещё раз осмотрелся. Его чувствительная натура, дремавшая до сих пор под гнётом чар общения с Вероникой, вдруг проснулась и ощутила опасность, исходившую от всего этого чужого беспорядка. Кто-то посторонний побывал здесь и рылся в его вещах.
Он хотел заставить себя подумать, что это дело рук Вероники, но тут эе понял, что мысль эта абсурдна, во свяком случае, исходя из того, что он знал о ней. Зачем ей копаться в его вещах?
В дверь постучали. Этот звук расколол тишину его номера, и он встрепенулся.
-Кто там? - собственный голос показался ему слишком громким.
За дверью не ответили.
"Быть может,это Вероника вернулась? - подумал он. - неужели она? На неё это не походже... Впрочем, это может быть и официант. За подносом, видать, пришёл... неужели я так долго думал?"
Он подошёл к двери и, помедлив, открыл её.
За дверью стояла кастелянша.
-Вас просят спуститься вниз! - сказала она и пошла прочь.
-А кто? - спросил он.
-Не знаю, администратор позвонила, сказала, чтобы вы спустились вниз. Что-то срочное.
"Странно", - подумал Дима, но всё же направился к лифту.
-Кто меня звал? - обратился он к администраторше, которая, как всегда, что-то писала, низко склонившись над столом.
-А вон, у входа стоят, - не поднимая головы, бросила она руку по направлению к зеркальным дверям фойе.
Там стояли двое мужчин в длинных чёрных плащах с угрюмыми лицами.
"Господи, кто это такие?"- испугался Дима, направляясь к ним.
-Что вам нужно? - спросил он, чувствуя, как ему крутят руки.