Они уркылись в развалинах шестиэтажного дома, приготовленного, видимо, на снос.
-Надо переждать здесь немного, - сказал Жора.
Запыхавшийся и вымотавшийся Гладышев ничего не ответил ему и только нашёл силы, чтобы покивать согласно головой.
Жора уселся не низком окне подъезда, из разломанной рамы которого были вышиблены почти все стёкла, снял ботинок и стал осматривать раненную стопу, из которой сочилась кровь. На лице его отражалась боль. Пальцами он обхватил щиколотку выше стопы и сжал её так, видимо, желая остановить кровотечение, что они сделались белыми.
-Проклятье! - процедил он сквозь зубы.
"Как я хотел бы, чтобы всё это было только сном, и ничем больше", - подумал Гладышев, закрыв глаза.
-Сейчас бы сделать перевязку, - донёсся до него голос Бегемота.
Испытывая постоянно ккакую-то вину перед ним, Гладышев почувствовал внутреннее побуждение рвнуть на себе рубашку, чтобы сделать из неё бинтов, но Жора опередил его мысли.
-Не надо, - остановил он его руку. - Как мы потом будем добираться? Нас же первый мент тормознёт. Сейчас что-нибудь другое придумаем.
-А что можно придумать?
-Ну, ты же умный. Думай, Гладышев, думай.
Гладышев присел на ступеньки напротив Бегемота и попытался сосредоточиться, но в голову лезли совершенно другие мысли.
Площадкой ниже, там, где виднелись разбитые двери квартир, зияли их мёртвые провалы, сидел кот, серый с тёмными полосами, тигровой окраски. Он наблюдал за двумя странными людьми, посетившими это покинувшее жилище.
Дом, видимо, опустел недавно, его ещё не успели заполонить крысы, которых этой осенью в Москве развелось бессчётное, пугающее множество. Иначе бы коту было не сдобровать. Впрочем, это было у него впереди: вскоре мерзкие грызуны проведают, пронюхают, что здание опустело, и стаи их, поднимаясь всё выше и выше, из подвалов, из тунелей канализации, заполонят все этажи, все комнаты, пожирая всё, что только способны переварить их ненасытные и неприхотливые желудки.
Кот поднялся по лестнице, перелез через решётку перил и стал тереться о ногу Гладышева. Он погладил его, пререложив в левую руку пистолет, поблескивающий воронёнными боками. Кот ласково замурлыкал.
Заметив животное, Бегемот сказал Гладышеву, то ли в шутку, то ли серьёзно:
-Пристрели его.
Он всё ещё возился с раненной ногой. Кровь медленно капала с пятки, и на полу образовалась уже небольшая, но пугающая, тревожащая душу своим видом, буро-красная лужица. Кровь впитывалась в пористый цемент, как в губку.
-Зачем? - поинтересовался Гладышев, продолжая гладить кота. В голосе его не прозвучало никаких эмоций.
Он устал настолько, что не мог уже ни возмущаться, ни ужасаться, ни даже испытывать страх или жалость. Все эти чувства рождались где-то в глубине его души, но не могли подняться на поверхность и проявиться как-то внешне. Гладышев чувствовал лишь, как они копошаться где-то в глубине него, неясные и призрачные. Если бы он мог удивиться сейчас, то несомненно поразился бы тому, что ему вовсе не жаль Бегемота. Лишь кровь, капающая редкими каплями со стопы Жоры, да лужица, которая образовалась от неё на цементном полу, были способны как-то тревожить и беспокоить его. Гладышев не мог сейчас даже дать отчёта самому себе, владеет ли он своей душой целиком, или же она вышла из-под контроля его сознания и отлетелва прочь от измождённого тела, чтобы не заразиться чтобы не заразиться тоской от его материи.
-Застрели кота, говорю, - с большей долей злой ярости в голосе повторил Бегемот.
-Да зачем?! - наконец-то лениво ворочавшиеся в глубине его чувства стали просыпаться.
-Чтоб не мучался.
-А он и не мучается! - Гладышев попытался защитить животное и, как бы для того, чтобы убедиться в верности своих слов, внимательно посмотрел ему в глаза.
-Ну, тогда я сам пристрелю эту тварь.
Гладышев глянул на Бегемота. Лицо его было искажено злобой. Дима понял, что вызвать сочувствие или возвать к разуму Жоры не удасться. Надо было придумать что-то более практическое:
-Послушай, Жора, зачем шуметь? Ты хочешь, чтобы твой выстрел привлёк чьё-нибудь внимание?
-И то верно, - согласился бегемот, морщась от боли. - Жаль, что нет глушака... Ну-ка, дай его сюда, я ему бошку сейчас сверну.
"Сволочь! Сообразил, как животное жизни лишить!" - подумал Гладышев и возразил:
-Тебе что, делать больше нечего?! Сдался тебе этот кот! Пусть живёт.
Чтобы было более убедительно, он откинул кота выше на лестницу. Тот обиженно и противно замяукал.
-У-у-у, бестия! - погрозил кулаком Бегемот коту. - ладно, надо как-то убираться отсюда. Чем бы перемотать ногу?
Бегемот стал озираться по сторонам, глянул на себя, потом окинул придирчивым взглядом Гладышева.
-У тебя майка есть?
-Есть, а что?
-Снимай, рви на лоскуты полосами, чтобы можно было, как бинтом перевязать.
Пока Гладышев снимал рубашку и майку, Жора продолжал сидеть на окне, потряхивая кровоточащей стопой, чтобы мухи, слетевшиеся на запах крови, те, что ещё не впали в спячку, не могли сесть на рану.
"Стервец! - думал Бегемот, наблюдая за Гладышевым. - Жалко, что я сейчас не могу посчитаться с ним, как следует. Эх, если бы я не был сейчас ранен и мог бы обойтись без его помощи. Ну, ничего, я ещё заставлю его умываться кровавыит слезами. Ему не уйти от кары!"
Он достал свой "браунинг" и стал зачем-то осмтаривать его, поглядывая на Гладышева. Тому было и невдомёк, что перебранка по поводу кота была всего лишь игрой, всего лишь блефом, ширмой, которая прикрывала истинную причину напоминания об оружии. В действительности жертвой должен был стать сам Гладышев. И не то, что кто-нибудь может услышать звук выстрела остановило Бегемота. Просто сейчас Гладышев был действительно ему нужен.
Кто бы осмелился сунуться сюда? Стреляй здесь хоть целый день - разве что под вечер милиция пожалует, осторожно постоит в стороне, послушает, послушает, да и уедет восвояси.
-Поторапливйся! - бросил Бегемот Гладышеву.
-Слушай, что ты так со мной разговариваешь? - Гладышев сделал удивлённые глаза.
-А как с тобой разговаривать? - Бегемот не мог сдержать своего раздражения.
У него не было чёткого плана убийства Гладышева, иначе он не приминул бы его тут же осуществить. У него было лишь чувство ненависти, оскорблённости, рождавшее желание убить, стереть в порошок.
В эту минуту Бегемот заметил, что разрывая свою майку на лоскуты, Гладышев продолжает держать в руке пистолет, смешно и нелепо, за рукоятку, и держит его не от того, что боиться оказаться без оружия, а потому что забыл о нём вовсе, машинально. Предохранитель пистолета был снят, и, прежде, чем направить "браунинг" на ладышева, он сказал ему:
-Поставь пистолет на предохранитель, кретин!
Гладышев посмотрел на него, словно очнувшись, не понимая, что тот от него добивается. Только что он думал совсем о другом.
"Вот кот. Чуть не лишиься жизни, но так и не узнал об этом. Сидит себе, спокойно вылизывается. Вот так, наверное, и мы, люди, не знаем ничего о движении высших сфер, не можем прикоснуться к их жизни. Так и нам не ведомо, что желает Бог, да даже не то, что он желает, а как живёт. Как устроены небеса, по каким законам, - нам это так же недоступно, как вот сейчас недоступно было коту то, что произошло между двумя людьми, которые в споре решили очень важный для него вопрос: жить или не жить. Что ожидает нас в будущем? Как сегодня закончится день? Быть может, где-то там, наверху, в небесной канцелярии решается сейчас вопрос обо мне или о Бегемоте, и идёт такой же спор: убить или не убить, и если убить, то кого: Гладышева или Бегемота. Быть может, сейчас кто-то так же безжалостно и беспричинно хочет забрать одну из их жизней, хочет безо всякой причины, просто так. И кто-то большой, добрый и неведомый, так же не даёт ему сделать это".
-Поставь пистолет на предохранитель, - услышал Гладышев сквозь свои мысли. Это обращался к нему Бегемот.
Он ошарашено посмотрел на свою руку, точно в первый раз увидел в ней оружие, потом перевёл взгляд на Бегемота. Ему показалось, что Бегемот целиться в кота, ввсё-таки решив его убить. Он даже не посмел подумать, что Бегемот хочет застрелить его, тне заметил, что чёрный глазок дула смотрит несколько ниже, ему в голову.
-Не надо, - попросил он.
Потом Гладышев перевёл рычажок предохранителя на красную точку. В эту минуту раздался оглушительный грохот выстрела. Гладышев выронил пистолет, он даже не смог сообразить, что произошло. "Застрелил всё-таки", - промелькнуло у него в голове.
Он поднял глаза на Бегемота и увидел, что тот оседает, валиться с подоконника. На груди у него расплывалось алое пятно, проступающее через ткань рубашки. "Что случилось? - задал самому себе вопрос Гладышев. - Был выстрел, но кто стрелял?"
Вдруг он догадался, что выстрел был из его пистолета. Эта догадка привела его в ужас. Он ещё ни разу не стрелял в человека, тем более, чтобы попасть в него и убить. Убийство даже простой мухи доставляло ему немыслимые терзания совести. Когда ему приходилось шлёпнуть таракана или паука, он мучался потом целыми днями. А здесь... Человек. Он попал в человека, в мужа своей возлюбленной, нет, его любовницы.
"Он может полумать, что я стрелял в него из-за Вероники, - промелькнуло в голове у Гладышева. - Но ведь это не так! Это произошло случайно!"
Вдруг до него снова дошло, что он убил человека, что он вообще убил. Ужас второй волной леденящего, дикого страха нахлынул на него, достигнув самых глубин съежившейся от испуга души своими языками, похожими на тысячи всё рассекающих лезвий, отскабливающими её верхнюю, защищающую оболочку и впивающимися в нежную сущность.
Обезумившими от ужаса глазами смотрел он, как корчится на полу Бегемот.
Лужица крови, та маленькая лужица крови, что беспокоила, тревожила его душу, превратилась теперь в лужу, большую, огромную, страшную лужу. Казалось, кто-то, очень щедрый на чужую кровь, выплеснул на пол целое ведро, а потом туда упал Бегемот. Теперь он исполнял, лёжа на спине, жуткий танец, завораживающий своим ужасом.
На мгновение ему показалось, что бегемот глянул на него, и Гладышев не смог сдержаться, чтобы не произнести сначала тихо, а потом всё громче:
-Я не хотел. Я не хотел! Я не хотел!!!
Эхо загуляло по пустому, покинутому зданию. Это привело Гладышева в движенье, и он, сам не зная зачем, помчался вниз и выбежал на улицу.
Кругом не было ни души. Двор, пребыывающий в захолустье, пустовал. Прохожие, видимо. Обходили стороной это место, да и дом находился в стороне от оживлённых улиц.
-Эй, кто-нибудь!!! - закричал что было силы Гладышев и побежал дальше.
До Жоры долетел это отчаянный вопль. "Кричит, кричит, сволочь", - подумал Жора. Он испытывал жуткую боль во всём теле, и это заставляло его корчиться. Конвульсии и судороги хлестали его словно плети.
Когда прозвучал выстрел Жора тоже не понял, кто выстрелил. Ему показалось, что это он прежде времени нажал на курок. Показалось так, потому что на лице у Гладышева была написана сама невинность, глупая безобидность. Если бы он замыслил гиблое дело, его лицо не было бы столь просветлённым.
Однако в следующую же секунду стало понятно, что стрелял не он. Острая боль, распространяющаяся из области груди, быстро пронзила всё тело. Жоре показалось, что кто-то ударил его топором в спину, но с обратной стороны, как бы изнутри.. всё это очень удивило Жору, но вместе с этим он нутром, шестым чувством постиг всю непоправимость случившегося, то, что он уже не будет таким, как прежде, если вообще останется жив, что здоровье и невредимость его организма, воспринимавшиеся всегда, как само собой разумеющееся, утрачены теперь навсегда, и что для него наступает новая полоса жизни, в которой не будет ничего, кроме жалкогог влачения существования инвалида. "Странно, откуда я всё это знаю? - полумал он, чувствуя, что теряет равновесие. - Нет, это неправда. Это неправда. Всё будет хорошо!"
В следующую минуту он уже лежал внизу, на грязном полу, и Гладышев с обезумевшим взглядом стоял над ним, что-то орал. Но ему всё это было уже безразлично. Боль, безумная, всё пожирающая, завладела им целиком. Жоре показалось, что он угодил в железные челюсти какого-то монстра, и тот перемалывает ег в муку.
"Как же так?" - подумал он, теряя сознание.
Боль вдруг стала куда-то отдаляться, будто бы уплывая куда-то по чёрному ночному морю. Нет, это не она уплывала куда-то от него, это он оставлял её на берегу, а тихие, тёмные волны, покачивя лодку, отдаляли его от неё, унося всё дальше и дальше в ттёмное пространоство.
Кругом было тихо и темно. Так, как никогда не бывает на море, и Жора подумал, что это какое-то неправильное море, что такого не бывает. Но тут он догадался, что всё это происходит не по настоящему, что с ним что-то случилось до того, как он попал сюда. Это успокоило его, и он отдался волнам, которые качали его и, может быть, даже несли куда-то. Может быть, потому что ничего вокруг не было видно.
Уплывая всё дальше по этому тёмному морю от самого себя, он не мог видеть бьющееся в агонии своё тело.
Вот приблизился край этого моря, и он увидел звёздное небо, спокойное, холодное и безмятежное. Оно простиралось от края до края, и не было видно ему конца. Кругом были только звёзды, немигающие и колючие.
Вдруг сквозь его черноту стали проступать каккие-то контуры, всё более наполняющиеся светом. Бездонная, ббескрайняя тьма уменьшилась сразу же до размеров потемнения в глазах, какое случается от низкого давления или при потересознания. Стала видна лестница. Потом Жора поднялся выше и словно бы увидел себя со стороны. Он как будто бы вылез из собственного живота, проделав это так же, как змея, покидающая старую шкуру. Тело его лежало внизу на лестничной площадке, а сам он завис над ним и поднимался всё выше и выше.
Рядом кто-то стоял. Вот он побежал прочь, и его не стало видно. Жора же всё всплывал выше и выше. Вот он уже взлетел над крышей дома.
Кругом в золотисто-красноватой, мглистой дымке виднелся огромный город, раскинувшийся своимикварталами до самого горизонта. Жора поднимался над ним всё выше и выше, уплывая вместе с тем на юг. Запад весь был окутан золотистым туманом. Восток же пребывал воо мраке. Север осветился зеленоватым. На юге стояло красное марево. Туда и направлялся теперь Жора. Он чувствовал неописуемый страх пред мраком, затмившим весь восток, как огромная клякса, и невольно стремился на запад, к свету, который словно бы убегал от него.
Над в ослепительно голубом небе госились какие-то полупрозрачные, призрачные существа, не похожие ни на что когда-ли ранее виденное. Быть может, это и были те самые эльфы или ангелы, о которых ему доводилось ранее слышать. И было совсем неудивительно видеть их такое множество, потому что удивляться в его состоянии было вовсе ни к чему, и положение его, и то, что с ним происходило, сами по себе заслуживали удивления наибольшего, чем всё другое, являшееся лишь следствием новой ситуации.
Если бы Жора не был лишён способности мыслить, лишвшись связи с мозгом, он бы мог обратить внимание и на многое другое. Но в его распоряении остались лишь побуждения, желания и чувства, и он теперь мог жить только ими. Зато, заняв всё совободившееся пространство в его душе, они обострились сверх всяких мыслимых пределов.одно то, что он видел без глаз, слышал без ушей, говорило о многом. Ему нечем, да и не за чем было объяснять себе, как это может быть, и он просто парил на высоте птичьего полёта, взмывая всё выше и выше в голубое небо, слушал и смотрел, насколько это было возможно.
Ангелы эльфы продолжали пархать где-то выше, вокруг носился многоголосый, шумный эфир. Обоняние его превратилось в другое чувство, которое теперь служило ему вместо мыслей, заменяя логику мозга предчувствием, интуицией. Они теперь подсказывали ему какую-то большую неприятность, ожидаемую от мрака на востоке, и он уже почти видел её, не различая чётких очертанийподобно тому, как виден силуэт в тумане.
И вот стало заметно, что часть мрака на востоке отделилась, отпочковалась в каплю и устремилась к нему. Капля эта стала разрастаться, делаться всё больше и вскоре превратилась в нечто, подобное чёрной колеснице, несущейся по небу со своим седоком, погоняющим крылатых скакунов, скалящих кроваво-красные пасти. Стремительно пронеслась она мимо, и всадник правивший колесницей, мало похожий на человеческое существо, попытался схватить его, Жору, но промахнулся.
Съёжившись от испуга, Жора бросился обратно вниз, назад, преодолевая влекущий его поток.
Неясные очертания кварталов мегаполиса внизу, плавающие в вязком и розовом эфире, стали приближаться. Жора стремительно опускался к ним, оседлав единственно что своё желание удрать и страх перед проносившейся мимо чёрной колесницей, запряжённой шестёркой иссиня-чёрных крылатых жеребцов. Ему было видно, как она развернулась и снова во весь опор несётся к нему, рассекая волны незримого эфира и создавая тем самым где-то далеко внизу помехи в радиоустройствах. Она приближалась быстрее, чем Жора спускался вниз, хотя падение его было стремительнее некуда - он летел как пуля. Он сделал над своим желанием спастись последнее усилие, увеличив скорость. И чёрная колесница, обдав его адским пламенем пронеслась мимо. Было хорошо видно, как эльфы и ангелы разлетаются прочь с её пути.
Жора опустился в самую пучину каменных джунглей города. Эфир здесь был гуще, и двигаться потому было тяжелей. Он метался в поисках убежища, в котором можно спрятаться от чёрной колесницы, и не мог никак обнаружить, где оставил его. Там было безопасно - он чувствовал это. Сначала он двигался вдоль улиц, но чёрная колесница дважды пронеслась мимо него, пронзая насквозь здания так же легко, как и свободное пространство, едва не настигнув его, и Жора понял, что так же способен проникать сквозь материю не встречая преграды.
Теперь погоня превратилась в гонки по прямой, в которой жора явно проигрывал чёрной колеснице. Он изредка круто сворачивал и с бешенной скоростью уносился в сторону. Это спасало его, но с каждым разом расстояние между ними сокращалось, и в следующий раз Жоре так было не уйти.
С бешенной скоростью Жора промчался над двумя или тремя убежищами. Но это были не его убежища. Это были чужие убежища, в которые он, даже если бы очень захотел, не смог бы проникнуть. И вдруг ему повезло. Впереди, почти на той высоте, на которой он нёсся, удирая от настигающей его чёрной колесницы, было оставленное им тело. Едва он успел юркнуть в него, как чёрная колесница распорола эфир совсем рядом с его убежищем. Если бы Жора мог в эту секунду, то он бы перевёл дыхание.
В эту минуту тело Бегемота бившееся в конвульсиях, сделало последнее движение и замерло в мёртвой неподвижности.
Гладышев уже не видел этого. Он был внизу на улице, дадеко от этого дома. Сначала он бежал, сломя голову, и даже если бы его попросили сейчас найти дорогу назад, не смог бы этого сделать, потом, запыхавшись, устало побрёл едва-едва, как старик, переставляя ноги. Он долго ещё не мог прийти в себя, не видел ничего вокруг, толкал прохожих. Руки его гудели, как после тяжёлой работы. Временами он поднимал их и смотрел на них словно полоумный.
Иные прохожие прямо-таки шарахались прочь с его дороги, и ему казалось, что они знают, видят в нём убийцу и стараются разминуться с ним подобру-по здоровому.
Завидев где-то впереди, у перекрёстка милиционера, Гладышев испуганно, как заяц, свернул в подворотню старого дома, зашёл в тёмную арку и остановился в ожидании чего-то, замер, прислушиваясь к звукам на улице, усиливающимся сводчатым потолком будто рупором. Ему казалось, что его уже ищут, по всей огромной Москве с дикими воями летают туда-сюда жёлто-синие милицейские канарейки, и на всех досках под надписями "Их разыскивает милиция", уже расклеивают только что отпечатанные, пахнущие ещё типографской краской листовки с его портретом.
Но за ним никто не шёл. Он стоял и стоял, уже сам не зная, зачем. Мимо проходили неведомые ему люди, стучали их ноги, а он всё стоял до тех пор, пока на улице совсем не стемнело, потом вышел и снова побрёл по вечернему городу, изредка оглядываясь и обходя редких милиционеров десятой дорогой.
Ему было всё равно, куда идти. У него было такое чувство, что сегодня последний день его жизни что сегодня он не только убил человека, но и сам должен умереть. Однако в голове его и мысли не возникало вернуться туда, где произошло нечаянное, быть может, но злодейство.
Во время его отсутствия в подъезд покинутого дома, где на третьем этаже лежало остывающее тело Бегемота, ни кто не входил, никто из смертных. Во дворе его стояла чёрная колесница. Иссиня-чёрные крылатые кони нетерпеливо вели головами за узду, разевали огнедышащие пасти и ржанием призывали своего хозяина задать им хорошей плети и позволить промчаться, рассекая эфир и вселяя своим неслышимым бробным топотом в души людей неясное и смутное беспокойство.
Их седок тем временем выхаживался по площадке у мёртвого тела, душу которого ему едва не удалось поймать в свои лапы. Теперь он стерёг её, ожидая, когда она покинет это убежище и думал между тем, как бы выманить её оттуда.
Душа Жоры с содроганием чувствовала эту тяжёлую мерную поступь. Едва достигающую её в глухой темноте мёртвого тела. Она стремилась наружу, в небо, где было так хорошо порхать меж ангелов и эльфов, но страх не пускал её. Он вместо утраченных мыслей подсказывал ей, что снаружи её ожидает смертельная опасность. Было неясно, что это за угроза, но эмоции последней погони ещё не угасли, и потому душа подчинялась своей боязни, сдерживающей её в безжизненном теле, как якорь.
Звук одинокого выстрела кто-то всё же услышал и вызвал милицию. Сначала приехали милиционеры, потом врачи. Они что-то делали у мёртвого тела, но это совершенно не мешало хозяину чёрной колесницы находится подле и ожидать, как хищная птица, добычи. Их смешные и неуклюжие машины стояли внизу рядом с его упряжкой в шесть чернокрылых коней. Лошади его обнюхивали водителей автомобилей, но те даже не замечали этого, милиционеры и врачи не замечали, что над ними будто тень стоит кто-то много больше их.
Мёртвое тело Бегемота повезли в морг, и чёрная колесница неспешно тронулась следом. Там седок колесницы снова встал в ожитдании упрямой этой души. Ангелы не прилетали за ней, ему не с кем было спорить за неё, и она была полностью в его власти. Ему не терпелось заполучить её, и он готов был ждать сколько бы теперь не потребовалось.
Когда душа Жоры, потеряв пережитый страх, возлетела, наконец, над мёртвым телом, первым, что предстало её взору, была высокая, высотой до самого неба, чёрная колонна, заканчивающаяся двумя ослепительными, остроконечными шпилями, словно исполинское дерево. Взлетев выше, она с люболпытством обнаружила, что это не колонна и не дерево, а гигантская чёрная башня, два окна в которой, находящиеся на самом верху, горели ослепительно-зелёным огнём.
Взлетев ещё выше, душа Жоры вдруг осознала, что это нечто страшное, огромное, похожее на человека. Раздался оглушительный хохот, чёрный исполин схватил Жорину душу в свои лапы, и чёрная колесница понеслась в чёрную бездну Ада.