-С тобой бывало такое, что ты любишь одного человека, а ложишься в постель совершенно с другим и для этого даже проделываешь очень большой путь, хотя тот, кого ты любишь, совсем рядом? А потом возвращаешься от нелюбимого человека и снова любишь того, к которому даже не смеешь подойти. Чувство и желание переполняет тебя вновь, ты опять проделываешь длинную дорогу, чтобы переспать с нелюбимым человеком и отдать ему свою тоску и страсть. И всё это от того, что боишься просто подойт к любимому и признаться ему во всём. Бывало с тобой такое?
Гладышев отрицательно покачал головой и посмотрел отрешённо на Веронику, шедшую рядом.
-А со мной бывало, - произнесла она как-то нараспев, почти загадочно.
-Не знаю, по моему, ты способна свести с ума любого, - сказал Гладышев
-Правда?! - с радостной готовностью переспросила Вероника и брови её подпрыгнули наивно и забавно.
Он только закивал головой, сделав многозначительную гримасу. Вероника как-то неясно улыбнулась.
-Ой, смотри, цыганка! - подпрыгнула она, показывая вперёд пальцем. - Смотри, откуда она здесь?! время-то уже позднее. Давай подойдём к ней. пусть она погадает.
-Я не люблю цыганок, - закачал головой Гладышев. - Не хочу.
-Ну и ладно. Подумаешь! Сама подойду, - Вероника отняла у него свою руку и подбежала к цыганке. - Слушай, погадай мне, а?
-Позолоти, милая, ручку - всю правду скажу, - с готовностью отозвалась та, взяв в свои грязные руки, тёмные, как показалось со стороны Гладышеву, её белую тонкую с длинными, изящными пальчиками ручку. - Что было, что есть, что будет - всё тебе скажу, дорогая.
Вероника достала из кармана портмоне с деньгами. Гладышев постоял в стороне, потом подошёл к ним поближе: цыганка толклась на освещённом месте у закрывавшихся ларьков. Можно было только гадать и удивляться, кого и зачем ждала она здесь в столь поздний час. Неужели надеялась на клиента на окраине Мосвкы, да ещё в такое время.
-Вероника, может быть, пойдём? - спросил он у девушки.
-Ай, да погоди ты! - отмахнулась она.
-Послушай, дорогой, - обратилась к нему и цыганка. - Дай красавице судьбу узнать. Я не дорого беру. Не мешай. Хочешь послушать, - стой и слушай. Не хочешь - отойди, подожди в сторонке.
Гладышев ничего не ответил, только поджал губы и закусил их до острой боли.
-Я тебе тоже потом погадаю, - словно бы для того, чтобы успокоить его, добавила цыганка и опустила взгляд на ладошку Вероники.
"Сейчас дурить будет, - подумал про себя с досадой Гладышев, но потом подумал, что в этом, в общем-то, нет уж ничего плохого. - Ладно, постою, послушаю".
Он, общем-то, немного верил в гаданье, но в то же время и сомневался в его утверждениях, считал где-то в глубине души, что цыганки за деньги готовы наврать с три короба, лишь бы побольше выманить.
Цыганка прищурилась, поднесла руку Вероники ближе к своим глазам и закачала вдруг, с сочувствием причмокивая, головой.
-Ну-ка, милая давай ближе к свету подойдём, чтобы мне лучше линии твои разглядеть, - она посмотрела в лицо Веронике. - Сначала всё, что было, скажу. Так, так, бедность вижу, болезнь вижу. Значит так, милая. Жила ты бедно, болезнь у тебя была, тяжёлая болезнь, и она ещё вернётся. Болезнь эта страшная, и от неё может спасти не лекарство, а только добрый человек, который собой пожертвует ради тебя. Любовь у тебя была, и вот болезнь эта через неудавшуюся любовь. Человек, которого ты любила или уехал куда-то очень далеко и сильно с тобой поссорился, или умер, но скорее всего, что уехал, потому что он приезжал к тебе или как-то очень сильно напомнил о себе однажды, уже после того. А ещё у тебя парни были, и один из них стал тебе близок, другие отошли. И какая-то неприятная тайна лежит у тебя на сердце, и ты её никому не можешь рассказать. Вот так, милая. Правду говорю.
-Да, что-то есть в этом. Если задуматься серьёзнее, то верно.
-Ну вот, милая. Ещё ручку позолоти, скажу тебе, что сейчас есть.
Гладышев хотел остановить Веронику, но поймал себя на том, что в словах цыганки есть нечто, что каким-то непонятным образом заинтриговало, заинтересовало и его. Он только успел сделать первое движение и остановился, потом с беспокойством глянул на часы и подумал, что уже слишком поздно, и скоро метро перестанет ходить, а автобусы будут ходить совсем редко, и им придётся добираться до гостиницы пешком, - путь не близкий.
-Сейчас у тебя два парня есть, один законный, другой сторонний, - заговорила опять цыганка, - но будет ещё князь, тёмный князь, и он решит твою судьбу. Богатство у тебя есть, но оно протекает мимо тебя, и скооро уйдёт, и эти двое, два твоих парня, они тоже уйдут.
-Как уйдут? - почти испуганно переспросила Вероника и оглянулась на Гладышева, будто бы испугавшись, что он уже ушёл. - Когда уйдут?
-Я тебе про настоящее пока говорю. Значит, уйдут совсем скоро. И богатство тоже уйдёт с одним из них, но ты не переживай: от него всё равно тебе толку никакого.
-А настоящее - это как? На сколько вперёд говоришь: на день, на неделю, на месяц.
-До Нового года, милая. До Нового года. Его встречать будешь. Бедной будешь.
-Да, но ведь осталось всего два месяца, - размышляя вслух, сказала Вероника и нахмурилась. - Не врёшь?!
-Что ты, милая! Зачем мне врать? Ты мне деньги дала, чтобы правду знать. Зачем я тебе врать буду? Врёшь - слушать сладко. Врёшь, чтобы денег больше дали. Ты мне хорошо заплатила. Цыганка благодарна тебе. Зачем цыганке врать, если ей денег дали много?!
-Ладно! - остановила её трескотню Вероника. - Говори, что будет.
-Да не слушай ты её, Вероника! - снова вмешался Гладышев, заметив, что со стороны остановки в их сторону направляется группа каких-то парней, судя по их громким разговорам и несдержанному хохоту, чувствующих себя хозяевами тёмных окраинных кварталов столицы. - Слышишь, что говорю, время уже много! Пойдём, поздно уже.
Он порядком оробел, только представив себе, что они подойдут ближе и начнут приставать, провоцируя драку.
"Сейчас один парень, кажется, "уйдёт", - подумал он.
Цыганка перехватила его взгляд и, точно угадав мысли, ответила:
-Парень! Стой спокойно, они мимо пройдут. От меня отойдёте - худо вам будет.
-С чего это ты взяла?! - возмутился Гладышев прежде, чем успел понять, что цыганка угадала, о чём он думает.
-С того и взяла, - ответила она. - Если не так будет, как я сказала, - сразу отдам все деньги, что за гадание взяла.
Гладышев немного успокоился, всё же не смог унять страх и беспокойство. И всё продолжал наблюдать за шумной и опасной кампанией, приближающейся в их сторону.
Страх сковал его сознание, у него начался паралич мысли, и он не смог даже придумать что-нибудь подходящее на случай, если неприятность всё же произойдёт.
-Отвернись от них! - чуть ли не приказала, повысив голос, цыганка. - Веди себя нормально, как до этого, и всё обойдётся.
Он повиновался её словам и, как это ни было страшно, отвернулся, хотя по спине гуляли холодные, крупные мурашки, и попытался вслушаться в слова цыганки, которая тем временем, взяв Веронику за обе руки, сравнивала ладони, что-то показывала, водя по ним корявым, смуглым указательным пальцем, что-то объясняла и расказывала. Однако вместо этого он продолжал слышать приближающийся топот за спиной, пьяные голоса и лошадиное ржание, и, как ни старался, не мог заставить себя отвязаться от этого. Ему стало легче лишь тогда, когда, пройдя совсем рядом, где-то за самой его спиной, кампания стала удаляться, и он понял тогда, что опасность миновала. Это было похоже на чудо, теперь особенно то, что сказала цыганка, и им овладел минутный прилив благоговейного трепета перед нею.
"Однако, куда же это мы уйдём? - подумал тут же Гладышев. - Ну, я - ладно. А Бегемот? Куда он-то может деться от Вероники? Ведь он же её муж! Разведуться, что ли?"
-Пойдём, - Вероника дёрнула его за рукав и отвлекла от раздумий.
-Что, уже всё? - удивился он. - Так быстро?
-Всё, - кивнула она головой. - Сколько времени?
-Без четверти час ночи, - ответил он. - Давай на автобус. Метро нет рядом, а пешком-то отсюда далековато.
Они вышли на пустынную остановку. Откуда ни возьмись, стал накрапывать дождик.
-Ну вот, только его нам и не хватало, - глянув на небо, произнесла Вероника.
Он перехватил её взгляд, обращённый на ту сторону проспекта, где стояли ларьки. Цыганки возле них уже не было. Ему показалось, что он знает, о чём она думает.
-Хм, ты смотри, какая шустрая, а! Раз, и уже её нету! Как ветром унесло!
-Ты о ком? - будто очнувшись, спросила Вероника.
-Как о ком?! О цыганке! Кстати, чего она тебе ещё там наговорила, а то... я прослушал, - ему, конечно же, стало стыдно признаваться, что он в это время умирал от страха.
-Я не хочу об этом говорить, отмахнулась Вероника.
-Ну, и правильно! - с готовностью согласился Гладышев. - Она наврала тебе с три короба, а ты теперь мозги себе сушишь, переживаешь. Выбрось всё это из головы! Неужели непонятно - ей все эти враки нужны, чтобы с тебя денег побольше вытрясти! Вот ещё не хватало: за свои деньги и себя же до головной боли доводить!
Она вроде бы согласилась, закивала головой, но потом вдруг сказала:
-Ты всё правильно говоришь, Гладышев, только ты очень много говоришь.
Она снова неприятно поразила его. Он хотел напомнить ей, что не далее, как сегодня, разрешил называть себя по имени, и желал бы, чтобы это так и было, но почему-то не решился.
В это время подошёл номер автобуса, который они так долго ждали, они поднялись в пустой почти что салон и устало плюхнулись рядом на сиденья.
-Закомпостируй талон, - толкнула его в бок Вероника.
Он хотел промолчать от обиды, но не сдержался:
-Так ведь уже второй час ночи, последний автобус - какие контролёры. Тем более нам тут две остановки проехать.
-Закомпастируй талоны, - лишь более настойчиво произнесла Вероника. - Ты что, нищий что ли?
Он нехотя поднялся, шагнул к компостеру и, протыкая им билеты, подумал: "Водитель сейчас смотрит в зеркало и, наверное, думает: "Во, дурак! Талоны компостирует!"
Однако на следующей остановке в салон вошли две женщины и стали проверять билеты у немногочисленных пассажиров. Гладышеву ничего не оставалось, как только удивиться такому небывалому совпадению и посмотреть на Веронику так, будто совсем рядом с ним сидит колдунья, которой уже открыты все тайны будущего.
-Вот что значит, пообщаться с цыганкой! - пошутил он, когда контролёрша отдала ему надорванный талончик.
Вероника лишь глянула на него устало и безразлично, как часто смотрела и раньше, до этого чудесного дня, который, к сожалению, и это теперь было вполне очевидно, закончился. Вместе с ним в небытиё уплыли её хорошее настроение и её улыбка, её блестящие от счастья глаза. Она теперь была такая же, как прежде, и ей уже не хотелось называть его по имени. И он мучительно вспоминал, пытая свою память, вырывая из неё чёрного омута ускользнувшие мгновения счастья, когда именно произошла с ней обратная перемена.
"Цыганка! Конечно же, цыганка! Это она виновата, что с ней случилось это, что она вновь сделалась грустной и далёкой от меня. Проклятая ведьма! Отродье!" - со злостью размышлял он, иногда посматривая в сторону спутницы.
Они зашли в холл гостиницы. Портье лениво стоял в сторонке и не встречал их, потому что Гладышев никогда не давал чаевых, - ему просто нечем было давать, - и тот прекрасно знал, что напрасно лишь будет расшаркиваться. Они подошли к стойке админстраторши, которая уже , облокотившись на локоть, начинала клевать носом, и спросили ключ от номера. Минутой раньше к стойке подошёл официант из гостиничного ресторана, и гладышеву показалось, что женщина отдаёт им те самые ключи, которые только что получила от него. Он удивился и хотел поинтересоваться, в чём дело, но подумал, что, вероятно, это у него от усталости. К тому же Вероника, на которой тоже от усталости лица не было, потащила его прочь от стойки, к лифту, не дав задержаться и на лишнюю секунду.
-Послушай, Гладышев, зачем ты живёшь, можешь ты мне сказать? - спросила она его у лифта.
Ему показалось, что девушка уже спит на ходу, но он, задумавшись немного, ответил ей вполне серьёзно:
-Могу. Я жду второго пришествия.
-Кого это? Второго пришествия кого? - не поняла она.
-Христа, разумеется.
-А-а-а! а ты что, верующий, да? - Вероника уже взялась за присущую ей манеру издеваться над ним по любому поводу, но он старался не злиться на неё за это.
-Я? Да.
-И что же ты ему скажешь, когда он, Христос, придёт, а? Ты же грешник, Гладышев, ты такой же грешник, как и я, как и Бегемот, как все прочие! Ты что думаешь, что Христос прямо-таки обрадуется, что ты его ждал, да?! Ты думаешь, он обрадуется?!
Она засмеялась точно пьяная. Гладышеву стало неловко от того, что она говорила так громко о сокровенном, и их могли услышать посторонние люди. Он невольно оглянулся. Но администраторша уже вовсю спала, уронив голову на стол, а портье был слишком далеко, чтобы слышать их разговор.
-Замолчи, Вероника, успокойся! - попробовал он урезонить девушку, но она ещё долго хохотала неизвестно от чего.
-Знаешь,.. знаешь, что мне сказала цыганка? - наконец сквозь хохот смогла произнести девушка. - Знаешь, что она мне сказала?!
-Что? - спросил он. - Я не знаю. Что?
Она вдруг перестала смеяться, лицо её сделалось серьёзным.
-Правду, - сказала она и снова прыснула, зашлась хохотом, точно ненормальная.
Это был уже не тот смех радости и счастья, чтовырывался из её груди днём. Так смеются люди, которым открывается нечто такое, отчего они вдруг приходят в отчаяние и понимают, что у них нет ни единого шанса что-нибудь исправить и переменить в своей участи. Этот смех всегда звучит пугающе и незаразительно.
Створки лифта открылись. Гладышев затолкал гогочущую безумным смехом Веронику в его кабину и нажал на кнопку девятого этажа. Здесь она успокоилась, выпрямилась, посмотрела на него пристально.
-Так ты, значит, ждёшь второго пришествия Христа, чтобы рассказать ему, как ты блудил со мной, да? Рассказать, как ты меня совращал, меня, жену, имеющую живого мужа! Да? Об этом ты ему будешь рассказывать?!
-Нет, не об этом, - покачал головой Гладышев. - У меня есть, что сказать ему. Да и не это главное. А за то, что у нас было с тобой, я попрошу у Бога прощения. И ты попроси, только искренне раскаявшись. Он простит, вот увидишь.
-Как же! Увижу! Да всё это... Я не не верю, что придёт Христос. Почему он до сих пор не пришёл? Что мешало БО-ГУ спуститься на землю?
-Зачем? - спокойно спросил Гладышев.
-Как зачем? А зачем ему вообще спускаться?
-На страшный суд, - так же невозмутимо ответил Гладышев. - Когда придёт время, и Богу станет совершенно ясно, кто есть кто, тогда он придёт вновь, чтобы судить тех, кто живёт, и тех, кто умер, - так сказано в Библии.
-Какой ты умный, прямо, как священник, говоришь.
Они вышли из лифта и пошли по пустому корридору.
-Ну, а как он будет судить мёртвых?
-Он заставит их подняться из Ада.
-Почему только из Ада? А что же Рай?
-Те, кто в Раю, я думаю, уже избавились от Судного дня.
-А те, кто в Аду?
-Я думаю, что Христос возьмёт с собой одних, но других, как следует из Писания, вместе с Дьяволом и его слугами ввергнет Геенну Огненную на вечные муки.
-До меня это что-то не совсем доходит, - Вероника тряхнула несколько раз головой. -Откуда только ты всё это знаешь?
-Я читал Библию, Апокалипсис.
-Ага, вот оно что! Ну и когда будет этот Судный день?
-Я думаю, что в следующем году.
-В следующем году?
-Да, в следующем году. Истекает второе тысячелетие.
-Ну и что?
Гладышев хотел ответить, но открыв дверь номера, замер на месте и точно проглотил язык.
Из темноты прихожей номера на него глянуло перекошенное лицо Бегемота, освещённое падающим из коридора светом.
-А-а-а, - протянул он так вкрадчиво, что Гладышев невольно съёжился и захотел, но не смог, опешив окончательно, отступить назад. - Вот и наши голубки пожаловали! Проходите, проходите, дорогие молодожёны! Я вам очень рад!
Он сделал приглашающий жест, отступив в сторону, но Гладышеву захотелось, напротив, сбежать прочь. Все его высокопарные мысли куда-то улетучились в один миг, и в голове осталась звонкая пустота, которую тут же заполнил животный ужас. Он заставлял Гладышева броситься наутёк, но то сопротивлялся изо всехсил, понимая, что не может оставить Веронику на растерзание супругу одну, и что, если уж тот обо всём догадался, - а он, кажется, на самом деле обо всём догадался, - то он должен отвечать вместе с ней.
"Не бойтесь убивающих тело, но бойтесь убивающих душу", - вспомнилось ему из Нагорной проповеди Христа. "Господи, прости меня, грешного! Прости душу мою, грешную, Господи, спаси и сохрани! - взмолился он, чувствуя, что доживает последние минуты и надо успеть обратиться к Богу, попытаться обратить на себя его внимание. - Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь!"
Слова эти вдруг придали его духу некоторую твёрдость и готовностьступить навстречу расплате.
"Если он убьёт сейчас меня, то это будет вполне заслужено, - сказал сам себе Гладышев и шагнул вперёд, проходя мимо Бегемота. - Только бы Бог простил меня за мой грех!.."
Он получил тычёк в спину чем-то твёрдым и угловатым. От этого удара Гладышев пролетел вперёд, потеряв равновесие, и растянулся посреди комнаты, возле журнального столика, на котором стояла бутылка шампанского, несколько приборов, фужеры, тарелки с какой-то едой. Спину свело так, что он почувствовал, что не может больше дышать, что не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже позвать на помощь. Это было ужасное ощущение. Он задыхался, руки его, словно бы цепляясь за ускользающую жизнь, хватались за расстеленный по полу ковёр, вонзались в его ворс и собирая его в складки.
Он корчился на полу, не в силах даже повернуться на бок от боли, но к нему никто не подходил, чтобы помочь, чтобы хотя бы посочувствовать его состоянию, пожалеть его и участием в его муках хоть как-то облегчить их. Он знал, что сделать это сейчас просто некому.
Лёгкие будто бы слепились, охваченные тугим, стальным обручем. Ему показалась, что прошла уже целая вечность после удара, что невозможно столько жить без дыхания, но на самом деле прошло не больше пары минут. До него ещё долетел откуда-то издалека грозный голос Бегемота:
-А ну-ка, и ты заходи, сучка!
Вдруг свет померк в глазах Гладышева. Он решил, что Бегемот выключил свет. Он хотел спросить его, зачем тот занимаетсятакими глупостями, когда нужно помочь человеку прийти в себя, ведь в темноте ничего не будет видно.
В темноте вдруг раздался какой-то хохот, дикий, визгливый. Он поднялся и начал шарить вокруг руками. Кто-то, пользуясь темнотой, напрыгнул на него сзади и сдавил горло. Он попытался скинуть негодяя, но тот крепко вцепился и всячески увиливал, ускользал о его рук. Тогда Гладышев закричал, однако крик его вылился в жалобный хрип. Но в это время включился свет, и ему стало видно, что визжат Бегемот вместе с Вероникой. Она сидит на диване совершенно голая, а он шекочет и её и сам при этом похрюкивает, точно поросёнок. Сквозь дикий, визгливый смех Вероника, отбрыкиваясь руками и ногами от наседающего супруга, кричит ему, Гладышеву:
-А ловко мы всё это подстроили?! Мы ведь тебя разыграли, Гладышев, ха - ха - ха, понимаешь, разыграли!
Бегемот вскакивает с дивана и начинает приплясывать вокруг Гладышева то на одной, то на другой ноге, приговаривая: "Накололи дурака на четыре кулака!" кто-тоещё, тот, кто душит его сзади, говорит, шепчет ему на ухо: "Гладышев. Гладышев. Что ты скажешь Богу? Тебе нечего ему сказать! Берегись, ведь ты грешник, и твои искания Бога приведут тебя в Преисподнюю. Ты обманщик, вор и прелюбодейник, ты украл чужую жену, обманул мужа и совращал его женщину! Разве тебе может быть за это прощение? Нет! Не может! Бойся же, мытарь, час твой настал!"
Гладышеву хотелось посмотреть, кто это там, за спиной у него говорит ему такие страшные слова, но видел лишь пляшущего вокруг себя Бегемота, да Веронику, заливающуюся от смеха на диване и дрыгающую голыми ногами так, что очень хорошо были видны все срамные места:
-Мы тебя разыграли, Гладышев! Ха - ха - ха!!! Ты попался! Ты теперь с нами, со мной и с Бегемотом, - и никуда от нас не денешься! Мы крепко держим тебя в своих когтях и тащим за собой туда, куда направляемся сами - в Ад.
Вдруг в дверь комнаты стали стучаться. "Откройте, откройте нам. Мы тоже хотим!" - раздались за ней чьи-то голоса. Бегемот, крикнув: "Сейчас, сейчас!" - запрыгал к двери. Когда он отворил её настежь, комнату стали заполнять какие-то люди, знакомые и совершенно неизвестные ему. Были видны среди них и "Фикса", и "Ржавый", а также тот парень, с которым приходила Вероника в ресторан на день рождения Бегемота. Их лица мелькали то там, то здесь в этой толпе, заполонившей всю комнату. Бегемот выискивал своих друзей и знакомых и заботливо рассаживал их на диване рядом с обнажённой Вероникой. Некоторые отказывались, и их приходилось уговаривать. Едва диван наполнялся людьми, как какой-то фотограф прямо в толпе слепил их вспышкой, и тогда Бегемот сгонял сфотографировавшихся и приглашал других присесть рядом с его женой.
Вдруг тот, кто душил Гладышева , отпустил его и вышел на середину комнаты. Он был одет во всё чёрное, но Гладышеву не удалось разглядеть его, потому что толпа сразу же окружила его плотным кольцом.
-Все собрались?! - спросил он, подняв руку в чёрной перчатке над их головами, и тогда весь этот балаган и гвалт смолкли и прекратились.
-Все, - раздалось со всех сторон.
-Тогда поехали! - крикнул душивший Гладышева.
-Подождите, куда поехали?! Где это я?! - завопил Гладышев.
-Мы в лифте! - ответил ему "Фикса".
-А сейчас будем спускаться! - подскочил с другой стороны Бегемот.
-Куда спускаться?! - не понял Гладышев.
-Поехали, товарищи! - вновь прокричал душивший его.
Теперь уже он стоял на трибуне, и его было хорошо видно. На нём был высокий цилиндр, чрный фрак старинного покроя и красный большевистский бант на груди. Лица его не было видно, но со всех сторон раздавался дружный, неистовый вопль многотысячной толпы. - Ле-е-е-е-ни-ин! Зиг хай!!! Лени-и-ин! Зиг хай!!!
-Куда поехали?! - что было силы завопил Гладышев, стараясь перекричать ревущую и беснующуюся толпу.
-В Преисподнюю! В Преисподнюю!!! - отозвался кто-то рядом.
-Нет. Нет! Не-е-ет!!! - заорал пуще прежнего Гладышев. - Я не хочу! Не хочу! Не хочу!!!
Но тот, в чёрном фраке с красным бантом на груди, спустился с трибуны, подошёл к выключателю и погасил свет.
В ту же секунду Гладышев почувствовал, как твёрдая почва уходит у него из-под ног. Всё вокруг погрузилось во мрак, пришло в какое-то дикое, неописуемое движение, захватившее и его. Он почувствовал, что стремительно падает вместе с остальными в какую-то бездонную пропасть, вокруг стоят вопли и визги.
"Нет, нет! Нет!!!" - продолжал он орать на лету.
Вдруг какие-то капли росы, прохладной и живительной, легли на его лоб. Гладышеву показалось, что падение прекратилось, и вокруг забрезжил свет. "Неужели я уже в Аду?" - подумал он и открыл глаза. Оказалось, что он снова в той же комнате, но уже никого, кроме Бегемота и Вероники нет, и Бегемот поливает его водой, набирая её из стакана в рот и прыская на него.
-Очнулся, голубок, - услышал он его слова. - Давай, давай. Представление только начинается!