Он не успел и опомниться, как его заволоклив длинный, шикарный лимузин, поблёскивающий в своём чёрном зеркальном корпусе отражением огней гостиницы, дальше он уже ничего не видел за тонированными стёклами до тех пор, пока его не выгрузили обратно из машины, но уже возле какого-то здания.
Ему так и не дали ничего спросить, ничего сказать. Для пущей уверенности, что он не захочет разговаривать, вытащив из машины, ему с профессиональным хладнокровием дали про меж ног и поволокли скрюченное телокуда-то вглубь здания.
Всю дорогу Дима путался в своих мыслях и догадках, не в силах понять, что происходит, из-за чего и почему, и тщетно пытался опереться ногами об землю. Всё произошло так быстро, что он не смог опомниться до самого конца поездки. Потом боль от удара потупила сознание.
Как сквозь туман прошли перед его глазами стены корридоров и лестничных клеток, и когда он стал рассеиваться, его втолкнули в дверь огромного кабинета.
За столом в дальней части кабинетасидел, прикрыв ладонью лицо, какой-то человек. Он что-то читал. Когда Гладышева ввели в кабинет, он поднял глаза на вошедших.
Их сразу же оставили наедине. Дима в расстерянности замялся у дверей. Он был обескуражен всем произошедшим.
Человек поднялся из-за стола и, отодвинув стул, пошёл навстречу. На нём был строгий тёмно-серый костюм тройка, ослепительно белая рубашка и тонкий, чёрный галстук.
-А-а-а, вот и вы, господин Гладышев! - будто бы обрадовано, но сдержано протянул человек. - Надеюсь, мои ребята не ошиблись?
-Нет, ваши ребята не ошиблись! - ответил Дима, стараясь вложить в свои слова всё своё возмущение и обиду. - В чём дело?! Кто вы такой?! Почему со мной так обращаются?!
Человек взял его сзади под спину, как бы подталкивая вперёд и приглашая пройтись с ним по длинному кабинету.
-Я понимаю ваше возмущение, господин Гладышев! Вы, конечно же, возмущены! Но что поделать, мои люди привыкли так работать! Их просто невозможно уже переделать...
-Это настоящие звери и костоломы! - воскликнул Дима, пытаясь высказать всё своё оскорблённое чувство собственного достоинства.
-Согласен, согласен, - закивал головой человек, продолжая вести Диму рядом с собой руукой под спину. - Но таково уже заведение, где они работают. Здесь других не держат. Иначе, кто же будет блюсти интересы государства?!
Хозяин кабинета остановился, давая понять своему гостю, сколь значительны его последние слова. Дима невольно насторожился. Боль от удара ещё не прошла.
-А что это за заведение?
-О, это хорошее заведение: министерство внутренних дел!..
-Ой, как страшно! - Дима и вправду испугался, но попытался обратить свою эмоцию в шутку.
-Да, наверное, тем более, если учитывать, что вы, господин Гладышев, разговариваете с тем, по мановению руки которого все колёсики этого механизма начинают вращаться в ту или другую сторону, либо и вовсе останавливаться... Не верите?!
-Нет, почему же. Мне в этом предоставили возможность убедиться, - Дима отряхивающий жест.
-Вот и славно. Я польщён вашим умением схватывать всё на лету. Люблю людей, которым не требуется делать дополнительных разъяснений. Надеюсь, что в дальнейшем вы будете столь же понятливы!
Они подошли к окну, за которым была ночь.
-Всё это прекрасно, - заговорил Дима. - Но на кой чёрт меня сюда превезли?! Я разве что-то украл или кого-нибудь убил?
-Ну-у, вы плохо думаете о министерстве внутренних дел, если считаете, что оно занимается только лишь поиском воров и убийц. К тому же разве их привозят сюда? Ближайшее отделение внутренних дел и КПЗ - всё. Так что, можете чувствовать себя большим человеком, господин Гладышев, раз уж попали в стены этого бастиона, оплота законности и порядка. Раз вы здесь, значит, вы нужны государству и призваны послужить его интересам.
Он взял его под спину другой рукой, развернул, в противоположную сторону и повёл к дверям кабинета.
-Не хотите ли прошвырнуться с ветерком по ночным московвским улицам?
-Нет, вообще-то! Я уже прошвырнулся, спасибо.
-Да нет, вы просто обязаны согласиться. К тому же я покажу вам совершенно чудное местечко. Вряд ли когда-нибудь ещё удосужитесь побывать в таком. Тем более, что вы гость города, не так ли?
Гладышев хотел что-то возразить, но его высокий собеседник всё так же, под спину, вывел его из кабинета. Упираться смысла не было, тем более, что Дима догадывался, что здесь ему проявлять характер особо не позволят, и в случае, если он зартачится, вновь появятся "добры"-молодцы, умеющие лихо крутить руки.
Он всё же надеялся, что весь этот непонятный спектакль, больше похожий на недоразумение, скоро закончится. Хотя всё было до крайности странно. Он так и не понял, за что с ним так обращались, и почему он оказался здесь, да и откуда знают его фамилию.
Они вышли во внутренний двор здания и встали в парадном подъезде, отделанном мрамором и бронзой. Через пару минут к подъезду подкатил длинный чёрный лимузин, похожий на тот, в котором сюда привезли Диму.
-Прошу, - пригласил его внутрь машины хозяин кабинета. Водитель распахнул перед ними дверцы салона.
На этот раз тонированные стёкла были опущены, и Дима мог действительно чувствовать, как прохладный ночной воздух омывает корпус автомобиля и врывается в салон, и видеть ночные улицы огромного города.
Хозяин кабинета уселся рядом с ним, в заднем салоне лимузина. Машина, скрипнув колёсами, круто развернулась, описав полукруг по внутреннему двору здания и подъехала к воротам, которые тут же открылись. Красный глаз светофорапод потолком арки сменился зелёным. Автомобиль выкатился на московскую улицу.
-Ладно, давай знакомиться, - как-то совсем уже по другому, дружелюбно произнёс хозяин кабинета, обняв его за плечо.
Дима с недоумённым немым вопросом на лице повернулся к нему и обнаружил, что толстая физиономия его собеседника расплылась в пухлощёкой , добродушной до привкуса придури улыбке. Это было так неожиданно и неуместно, что он невольно ответил:
-Давайте, - хотя ничего такого и не собирался говорить.
-Меня зовут, - к Гладышеву потянулась пухлопалая рука. - Толстунин Борис Борисович.
-Очень приятно, - пожал нехотя руку Дима. - А меня... впрочем, если вы знаете фамилию, то почему бы вам нне знать и имя с отчеством.
-Вы правы, господин Гладышев.
-Странно, что меня все любят называть по фамилии.
-Ну, хорошо, давай буду называть тебя по имени, Дима.
-Тогда уж лучше - Дмитрий. Мы с вами, всё-таки, не приятели из беседки, я всегда соблюдаю дистанцию с незнакомыми людьми, особенно, такого ранга, как вы.
Толстунин замолчал, отвернулся, заглядевшись на огни на ночных улицах, на витрины магазинов и кафе. Гладышев повернулся к своему окну, в которое врывался вихрем прохладный ночной воздух. В нём даже теперь, когда улицы были пусты, а полловина фабрик и заводов не работала, чувтствовался запах гари и ещё какой-то дряни. Временами в салон врывалось вдруг такое зловоние, будто бы вдоль улицы стояли не дома, а сплошь многоэтажные туалеты и помойные ямы, из которых давно уже никто не выгребал.
-Что морщишься, Дмитрий? Не нравится московский воздух-то? - окликнул его Толстунин.
-Вы угадали, Борис Борисович. На вашем посту проницательность - очень полезное качество.
-На Украине воздух-то, поди, чище?
-Не знаю. Не имел счастья ездить ночью по городским улицам. Возможно, я обнаружил бы то же самое. К тому же, у нас радиация. Чернобыль поддувает.
-Сюда тоже доносит, так что сильно огорчаться не следует.
-А я и не огорчаюсь.
-Может, поднять стекло?
-Не надо, увольте. Мне этого удовольствия хватило, когда меня везли к вам. Я уж лучше так.
Гладышев снова отвернулся к окну, на этот раз первым. Он почувствовал себя несколько увереннее.
-У вас в речи чувствуется поразительная манерность, - продолжил разговор Толстунин. - Когда я вас слушаю, у меня такое впечатление, что со мной беседует Гоголь или Шевченко - я называю этих писателей, потому что они должны быть более близки вам по духу, впрочем я с удовольствием вспомнил бы Пушкина или Толстого.
-Я вас не понимаю.
-Мы сами себя порой не понимаем. Вы, вообще-то, Дмитрий, можете ли хотя бы на йоту представить, что послужило причиной того, что вы сидите сейчас рядом со мной, а не в своём номере рядом с замужней прелестницей?
-По моему, манерности вам не занимать, но право слово, я понятия не имею, почему это, с чего это вдруг вы мною заинтересовались.
-И вы удивляетесь почему?
-Удивляюсь?! По моему, вся наша жизнь в этой стране протекает в рамках насилия. Оно даже выше закона, который, в некотором роде, представляете собой вы, Борис Борисович. Так от чего же мне удивляться? В нашем обществе удивляться, возмущаться, негодовать или ещё как-то выражать своё несогласие с силой - бесполезно, потому что это значит - аппелировать к закону. А сила уже давно присвоила его себе и теперь вертит им, как хочет.
-Таких умных людей, как вы, Дмитрий, надо уничтожать. Или изолировать.
Гладышев посмотрел на Толстунина, их взгляды встретились, но Дима так ничего и не смог прочесть в этих немигающих, словно нарисованных на лице, глазах.
Толстунин сам прервал паузу:
-шутка, Дмитрий, шутка. Хотя, небезосновательная. Как там у Пушкина: сказка - ложь, да в ней намёк, а?
-У меня ваши шутки, Борис Борисович, поперёк горла стоят. Вы бы мне сказали, зачем я вам...
-Не спеши, Дмитрий, не спеши. Ты лучше мне отгадай загадку. Отгадаешь?
-Отгадай загадку, разгадай вопрос, кто стреляет в пятку - попадает в нос. Да?
-Да, что-то вроде того. Что такое ЦэКа?
-ЦэКа? Наверное, центральный комитет.
-А вот и нет, не угадал. Это уж точно, что стреляеш в пятку - попадаешь в нос. ЦэКа - это ценный кадр, понял? Так вот, ты ценный кадр. Да и я тоже.
Толстунин с неприличной, хамской развязанностью засмеялся. Он вёл себя, как человек, который стоит на вершине пирамиды власти и не только чувствует своё могущество, но и пользуется этим без ограничений. Ему некого бояться, и он давно уже разучился стесняться, потому что так давно потерял совесть.
Дима смотрел, как он смеётся и, испытывая глубокое отвращение к этому человеку, вдруг подумал о том, что если бы ему сейчас захотелось спустить избыток семени, то он безо всякого замешательства и промедления занялся бы онанизмом прямо здесь, в машине, не обращая на его присутствие никакого внимания.
Между тем смех Толстунина иссяк, и он снова заговорил:
-Ты ведь поэт, Дмитрий? Такой вот поэтишко, да?
-Ну да, что-то вроде того.
-Ну-ка, придумай стихи на рифму "скот - народ".
Диму перекорёжило, передёрнуло в душе.
-Что, плохая рифма? - удивился Толстунин.
-Да нет, Борис Борисович. Рифма-то неплохая. Только вот слов странные.
-А по моему - самые хорошие слова. Я, жаль вот, не поэт, а то бы сам стишок состряпал. Мне так и чешет в одном месте положить эту парочку в строфы.
-Да это не трудно, Борис Борисович!
-Правда?!
-Да. Попробуйте-ка.
Толстунин наморщил лоб, изображая усилие мысли. Вдруг лицо его просияло:
-А-а. Придумал. Народ - это скот. Скот - есть народ. Хорошо?
-Потянет... с пивком.
-Ну, а ты?
-Я не буду такими гадостями заниматься, - замотал головой Дима.
-Вот видишь! - пригрозил пальцем Толстунин. - А мне приходится: работа у меня такая.
-Какая же это у вас работа?
-Государство защищать.
-От кого?
-От скотов... и от народов. Впрочем, это одно и тоже. У нас же всё-таки, министерство внутренних дел. Если было бы какое-нибудь другое министерство, я бы защищал его от кого-нибудь другого.
Дима не ответил ему ничего, потому что не знал, о чём с ним можно говорить, но Толстунин не унимался. Он сменил тему разговора.
-Ты, я знаю это отлично, написал роман, не так ли?
-Ну, - нехотя согласился Дима, вновь поразившись осведомлённост собеседника.
-И у тебя трудности с изданием?
-Да, - согласно кивнул головой Дима. - И очень большие.
-Да, русские романы рождаются мучительно, с потом, с нервами, но случается, что и с кровью. Боюсь, что твой вообще будет мёртворождённым.
-Почему это?
-У меня есть основния так думать, - загадочно улыбаясь, произнёс Толстунин. - Конечно, ничего плохого в нём нет, почти нет. Но кое-что настораживает. Не в нём - в тебе. Он открывает некоторые твои мысли, которые ты не высказываешь прямо, но подразумеваешь. А ведь ты только пробуешь силы. Дай тебе выбиться, получить признание - что будет? Нам хватает и нынешнего числа диссидентов. А твоё паскудное небрежение государственной властью даёт основания опасаться в будщем получить в твоём лице ещё одного врага власти.
-Власти кого? Какой власти?
-Не всё ли равно - какой? Власть - она всегда власть. И такие, как ты, идут и шли против власти во все времена. К тому же, тебе не кажется, что все метаморфозы власти в нашей стране: монархия - кипитализм - социализм, - не затронули сущности её структуры. Поменялись во всех случаях правящие касты, но доля имущих и не имущих осталась на прежнем уровне, как и сто лет назад.
Теперь вот вроде бы идея коммунизма дискредитировала себя, но это не помешало верхушке власти, при всех метаморфозах внешней атрибутики правящего клана, остатьчся слоем обогащающихся так же, как и при других социальных системах, как прежде. И эта верхушка всегда будет бороться с такими, как ты, потому что они всегда против неё, как бы ни назывался строй.
Государство - враг своего общества, - это давно известно, а такие, как ты, - его опасные противники. Часть общества при любом строе всегда вне закона, который придумывает государство. Такие, как ты, вне закона всегда, хотя, быть может, иногда и не гласно. А на страже внутренних интересов государства стоим мы - министерство внутренних дел. Вот поэтому я и занялся тобой лично, как нарождающимся врагом власти. Сильным врагом, надо признать. Можешь этим гордиться.
Толстунин шумно вздохнул.
-Спасибо, - кивнул головой Дима. - И ваших слов, которые очень тяжело усвоить, до меня однако дошло, что это вы стоите на пути моего романа и не даёте ему дорогу?
-Совершенно верно, господин Гладышев!
Дима был ошарашен этой новостью, и не мог ничего большесказать.
Они долго не разговаривали.
-Чудовище, - наконец произнёс Дима медленно и тихо, видимо, делая для себя какое-то открытие.
-Не понял, - замотал подбородком Толстунин.
-Государство - это же чудовище, - повторил Дима, и глаза его широко открылись. - Как я раньше этого не понимал.
Толстунин в ответ лишь рассмеялся.
-Я рад твоему прозрению! Государство - это власть, власть - это люди, которые её имеют. А эти люди хотят жить и не просто жить, а жить хорошо, и, как ни странно, но чтобы им было хорошо, всем остальным, тем, кто не власть, должно быть хуже и намного хуже, понимаешь? Властители тем лучше себя чувствуют, чем выше они вознеслись на пирамиде имущественного неравенства над народом, которым они заправляют. Если человек богат и не имеет власти, то это, по меньшей мере, странно. Не правда, ли? И напротив...
-Да-да, - рассеянно согласился Гладышев, хмуря свой лоб и о чём-то думая.
Лимузин, в котором они ехали, замедлил ход и свернул с широкого проспекта на узкую улочку.
Только теперь Дима обратил внимание, что они довольно долго ездят по городу и теперь находятся, вероятно, в каком-то противоположном конце столицы. Его печальные мысли сами собой развеялись, пожранные беспокойством.
-Куда это вы меня привезли? - с испугом, но вместе с тем, и с любопытством спросил он у Толстунина.
-Сейчас увидишь, - ответил Борис Борисович.
Шофёр резво выскочил из машины и услужливо распахнул дверцу салона перед своим шефом. Тот, кряхтя, выбрался из машины и жестом пригласил наружу Гладышева. Он подчиинился.
Подъезд здания, к которому они подъехали, закрытый дворик-каре, внутри которого они оказались, показались Диме знакомыми. "Уж не туда ли мы вернулись, откуда уехали?" - промелькнула у него в голове догадка. Он хотел осмотреться повнимательнее, но Толстунн завёл его в подъезд, отделанный мрамором и бронзой.
Они прошли несколько корридоров в сопровождении двух крепких парней, наверное, охранников. Дима вдруг решил, что его ведут на пытку, и испугался. Но вот охранники распахнули перед нми следующую дверь, и он ахнул от изумления.
Комната, в которую они вошли вдвоём с Толстуниным, оказалась огромным бассейном бани-сауны, отделанной с особой, царственной изысканностью и блеском. Белый и розовый мрамор, позолота на гипсовой лепке, бронзовые поручни.
Над бассейном поднимался пар, и в нём словно русалки и призраки плавали, ходили, проносились мимо голые женщины. Их было такое множество, что у Димы захватило дух от одновременно нахлынувших восторга и смущения.
Толстунин потянулся руками к галстуку. Дима тоже почувствовал подступившую духоту. В это время к ним подошли четыре совершенно нагие женщины и стали помогать им раздеваться. Дима невольно залюбовался их точёными фигурами и загорелой, с бронзовым отливом, кожей и почувствовал возбуждение. От этого ему стало ещё более неловко. Но женщины продолжали своё дело, а одна из них, когда приспустила с него штаны и обнаружила бодро стоящий член, взглянула в его лицо с обнадёживающей, радостной, манящей улыбкой, которая обещала ему всё.
-Ну что, нравиться, господин Гладышев? - спросил Толстунин, когда их одежду куда-то унесли. Его взгляд упал на Димины чресла, и он невольно изумился. - О-о-о! Я вижу у вас всё в порядке. Вот что значит молодость! А мне нужно специальную массажистку, чтобы добиться такой хорошей эрекции. Что поделаешь! - он с сожалением развёл руками.
-Где это мы? - поинтересовался Дима.
Он тоже опустил взгляд на гениталии Толстунина и увидел маленький, сморщившийся, похожего на дохлого мышонка, членик. Он почти полностью спрятался в чёрных кучерявых волосах и точно испуганный заяц из-под кустов высунул оттуда лишь свой носик. "Довольно забавно видеть такое мелкое хозяйство на таком огромном теле!" - невольно подумалось Диме, и он едва сдержался, чтобы не прыснуть от смеха. Лишь непроходящее мысленное напоминание о том, с кем он имеет дело, помогло ему сдержаться.
-Это гульбарий, сексодром, по-другому, - так мы его называем между собой, - ответил Толстунин. - Проходи.
Дима ещё раз окинул взглядом сауну, и теперь заметил, что кроме голых женщин, здесь так же много обнажённых мужчин. Почт никто из них не был в одиночестве, многие занимались любовью с женщинами, некоторые сразу с двумя или тремя. Этим занимались везде: на лавках, на мраморном полу, в бассейне. Зрелище этой массовой, безрассудной свалки показалось Диме отвратительным. Он хотел высказать это Толстунину, но того увлекли за собой в бессейн две женщины, которые его раздевали. Вместо него рядом с ним стояла та, которая улыббалась ему при раздевании. Она взяла его за руку и повела за собой вокруг бассейна.
-Ты здесь, наверное, первый раз? - спросила она.
-Да, - кивнул головой Дима, чувствуя себя неловко. - А почему ты не спрашиваешь, кто я такой?
-У нас здесь это не принято. Простые смертные сюда всё равно не попадают.
Женщина подвела его к бару в дальнем углу сауны, которого не было видно от входа из-за густого пара, и заказала два коктейля барменше, на которой был совершенно невразумительный купальник: он закрывал некоторые участки её тела, но совершенно не те, которые закрывает обычный женский купальный костюм - они были, напротив, подчёркнуто, возбуждающе оголены и прямо-таки бросались в глаза, обрамлённые блестящей, огненного цвета тканью.
Заворожённый столь вызывающим фасоном, Дима не мог оторвать глаз от барменши до тех пор, пока его не окликнула спутница. Она толкнула легонько его в плечо и протянула ему широкий и мелкий фужер с искристой жидкостью, похожей с виду на шампанское.
-Давай, что ли, знакомиться, - предложила она ему.
-Давай, - согласился Дима, с трудом открывая взгляд от барменши.
-Зови меня Рита, - сказала женщина и увлекла его за собой на лавку.
-А меня Дима, - ответил он.
Осушив бокал, Дима почувствовал быстро набирающее силу опьянение. Жаркие губы Риты коснулись его лица...