Вот уже несколько лет младший научный сотрудник Битлер работал не по полученной профессии, а просто потому, что так было удобнее. Так поступали многие, и в этом ничего предосудительного не было.
А закончил Битлер финансово-экономический факультет при институте марксизма-ленинизма по специальности рынок ценных бумаг Великобритании и США.
Однако перспективы получить работу по такому узкому направлению без связей и знакомств не предвиделось, ведь это сулило заграничные поездки для изучения материала, что называется в натуре. А таких связей у Битлера не было, и потому, не долго думая, он согласился на предложение отца.
Отец пристроил его к себе в институт на кафедру проблем религий. Это было очень далеко от природы его ума, его амбиций и увлечений. Уж к чему к чему, но к религиям Битлер не питал ни малейшего интереса. Однако работа была не пыльная и хорошо оплачиваемая, а потому он, запрятав куда-то глубоко внутрь своей амбициозной души гордыню, потихоньку тащил воз, не слишком напрягаясь, но и не перерабатываясь, делая лишь то, что было положено.
И всё же Битлер мечтал когда-нибудь начать работать по своей специальности.
Не смотря на всё отвращение, которое им настойчиво и непрестанно прививали к гнусной системе капитализма, где всё продаётся и всё покупается, во время обучения в институте, где-то в душе у него была странная симпатия к рынку акций. И вместо неприязни и отвращения, которые он должен был испытывать к фондовой бирже, этому оплоту капитализма, ему почему-то казалось, что работа на рынке акций должна была быть настоящим приключением, захватывающей экономической интригой, стремительно и непрерывно продвигающей вперёд "загнивающий" капитализм с неизменностью хода часов.
Да, случись такое чудо, и устройся он по специальности, ему бы посчастливилось по нескольку раз в месяц гонять в Лондон, или даже Нью-Йорк, и оттуда, так сказать, с переднего края битвы акул капитализма за чужие деньги, обличать биржевых спекулянтов, апологетов капитализма, без разбора пожирающих всё, что попадётся в их хищные зубастые пасти, безжалостно перемалывающих зазевавшихся без остатка.
Да! Было бы неплохо!
Однако Битлер не считал, что то, что он должен был бы рассказывать советским людям об ужасах фондовой биржи, происходит там на самом деле, а потому не был готов на то, чтобы заниматься такой ерундой, как ежедневно поносить биржевых маклеров и трейдеров, расписывая всю низменность их поведения, завязанного на одни лишь животные инстинкты.
Может быть, поэтому такая работа и не ждала его. Он бы с ней просто не справился.
Впрочем, его туда никто и не звал, да там никто и не ждал.
Поэтому, по завершении института, когда отец предложил ему работу в непрофильном направлении, он, не особо раздумывая и понимая при этом, что ничего более подходящего ему не светит: все родители устраивали своих детей туда, куда могли, и, чаще всего, "к себе", тут же согласился. Да, и в самом, деле, что ему было терять: заниматься любимым делом, тем, что он так, казалось бы основательно и досконально изучил в институте, а именно, самим рынком ценных бумаг, акций, облигаций, их производных финансовых инструментов, будь он даже трижды везунчиком и устройся-таки по специальности, ему бы всё равно не дали, не говоря уж о том, чтобы торговать на бирже непосредственно. И хотя это было высшей мечтой Битлера, её не стоило никому раскрывать и даже следовало бы просто похоронить навсегда. Ведь в стране Советов не было и впредь никогда не ожидалось появления рынка акций. Это можно было представить только в страшном сне, и даже за одну только фривольность об этом можно было бы здорово поплатиться. В социалистической системе хозяйствования акция, как финансовый субъект - это чуждый, враждебный элемент, экономический агент Запада, которому нет места в социалистической экономике, где всё принадлежит народу, а не кучке богатеев, владеющих акциями предприятий.
И всё же иногда Битлер нет-нет, да и представлял себе, как он звонит по телефону трейдеру, или даже сидит за недавно появившимся на Западе, но проникшим уже и сюда компьютером и совершает сделки, то продавая, то покупая акции, деривативы: фьючерсы и опционы, выстраивает торговые стратегии, получает прибыль.... Да, это была фантастика, несбыточная мечта простого советского экономиста. И закрыв глаза, Битлер, бывало, подолгу представлял себя в кожаном кресле управляющего неким огромным фондом, который совершал через подчинённых ему трейдеров бесчисленные прибыльные операции на рынке ценных бумаг.
Однако от действительности не убежишь, и, открывая глаза, Битлер снова возвращался в привычную ему советскую реальность. В ней, в общем-то, не было ничего плохого, но не было того, чего ему хотелось. Да и быть не могло.
И потому, когда отец сказал: "Давай, сынок, ко мне! Постараюсь что-нибудь для тебя сделать!", Битлер согласился, не особо задумываясь о порочной, противной самой его природе сущности такого выбора.
Так делали все!
Отец был увлечён своей работой. Он что-то по настоящему "копал" в недрах науки, и в отличии от других соратников и соперников одновременно, которые без видимых причин на каждом углу трубили о каких-то непонятных и неизвестных никому кроме них самих предстоящих грандиозных открытиях и победах, делал своё дело тихо, монотонно и не спеша, не высовываясь и, казалось даже, не напрягаясь.
Что это был за монстр - институт, в который его приняли на работу - Битлеру, как младшему научному сотруднику кафедры проблем религий, было не только неизвестно, но даже и не интересно.
Институт был вроде бы как секретным, хотя вроде бы ничего секретного и не изучал. Но и на эту секретность, а значит, и на какую-то особую значимость этого учреждения в государственном устройстве Союза ССР, Битлеру, собственно говоря, начихать было, как мужику на нелюбимую женщину, на которой он женился в угоду предкам. И он относился к своей работе, как к отбыванию номера, даже не думая о какой-то там научной карьере. Да и как можно было сделать карьеру там, где он был абсолютным профаном, и к чему его не тянуло, что ему к тому же не нравилось.
Отец работал в том же институте, но на другом участке. Кафедра отца называлась "Проблем пространства и времени". Сам институт был вотчиной Политбюро ЦК КПСС, и потому даже младшим научным сотрудникам платили весьма неплохо, можно сказать, даже очень прилично. Кого попало сюда не брали. И о существовании подобного заведения мало кто дальше его стен даже догадывался. Плюсом работы здесь была и служебная квартира в Москве, плюсом была и возможность....
На самом деле, будь Битлер не максималистом и романтиком, грезящим о прекрасном и волшебном LSE или NYSE, обличать акул которого его учили пять лет, но вместо этого почему-то каким-то непостижимым образом привили уважение к "отвратительной и гадкой" биржевой торговле, этой "современной аналогии невольничьего рынка", как говаривал один преподаватель лекций по курсу акций, а молодым карьеристом, то тут же бы с радостью оценил папино предложение, и посчитал бы такое непрофильное трудоустройство счастливой картой судьбы. Но он так не думал, и потому тянул в институте лямку рутины, не особо вдаваясь в происходящее и даже не подумывая делать карьеру. А таких, надо сказать, видно было сразу, и они у начальства были не на хорошем счету, первые "на вылет".
Отец несколько раз в приватных беседах вне стен института, дома и на даче, пытался его заинтересовать сутью своих исследований, звал на свою кафедру, мечтал даже, что сын заинтересуется и будет постигать тайны пространства и времени рука об руку с ним, а потом и продолжит семейное дело. Но сын как отрезанный ломоть, никак не хотел даже немного напрячься, чтобы хотя бы сделать вид, что ему было интересно то, чем так увлечённо занимался его предок. Он по-прежнему, как и прежде, молча и часто, грезил о своей несбыточной мечте, торговле акциями, как иной сохнет по какой-нибудь недоступной крале. А потому почти всё, что говорил ему отец, проходило мимо его ушей. Нет, конечно же, он слышал о том, что отец рассказывал, как обнаружил какие-то пространственно-временные парадоксы, которые не укладываются ни в теорию марксизма-ленинизма, а потому не могут служить ему опорой в его борьбе за гегемонию мирового пролетариата, ни в теорию относительности Эйнштейна. Но на это ему было, честно говоря, глубоко начихать, и потому в подробности он вдаваться не собирался, а по-прежнему, уже второй год после окончания института так и тянул лямку младшего научного сотрудника кафедры проблем религий. И переходить на кафедру отца, в общем-то, не собирался ни в каком обозримом светлом будущем.
Его настолько устраивал, а вернее, совсем не устраивал, его статус-кво, что он готов был мириться с этим, наверное, до самой пенсии, словно впав в состояние сомнамбулы. Поэтому, когда отец вместе со всей кафедрой в буквальном смысле слова исчез, прямо-таки растворился в дебрях непознанного пространственно-временного континуума или что там вообще существует на самом деле, Битлер как-то лениво удивился, даже не очнувшись до конца от своего забвения. Хотя факт исчезновения отца больно ранил его, и только тогда он ощутил острую нехватку родителя просто потому, что папы больше не было рядом, и хотя он считал себя взрослым мужчиной, несколько ночей он проплакал навзрыд, как ребёнок, только теперь ощутив запоздалую сыновнюю любовь.
Однако, говорили разное, и пока в самом деле, факт того, что отец погиб, подтверждён не был, он решил, в конце концов, взять себя в руки. И стал надеяться на лучшее и не горевать понапрасну.
Однако перемены в жизни Битлера после этого события всё-таки не заставили себя долго ждать.
Исчезновение отца со всей кафедральной свитой вызвало бурный переполох в управлении их секретного института. Ребята с васильковыми околышками на фуражках, которые и без того были здесь частые гости, обнаружив несусветную, тревожную и необъяснимую пропажу, взялись за сотрудников института на полном серьёзе.
Теперь Битлер с допросов на Лубянке не вылизал с утра до вечера. Но как его там только ни допрашивали, и что с ним там только ни делали, к своему собственному изумлению, он ничего толком и сам понять не мог, не то чтобы поведать что-нибудь вразумительное и проясняющее суть происшедшего озабоченным серьёзным происшествием хмурым ребятам.
Что, собственно говоря, произошло - для Битлера было не меньшей загадкой, чем для них.
С одной стороны его поведение на допросах походило на игру в молчанку. Но с другой неосведомлённость Битлера о сути происшествия была на лицо, и, за исключением родственной связи с пропавшим доцентом, ему инкриминировать гэбэшники ничего не могли.
С третьей же стороны им, видимо, казалось, у Битлера иной раз после допроса возникало такое впечатление, что сын ведёт какую-то хитрую игру по заданию отца и что-то всё-таки знает.
Иногда, потеряв терпение и лояльность, устав с ним "нянчиться" они требовали от него признаний, каких-то документов, воспоминаний о том, что говорил отец "в последнее время" и даже раньше. Но он и сам рад был бы теперь вспомнить, что говорил отец, пока он витал где-то в своих мечтаниях о несбыточном, чтобы теперь ему самому стало, наконец, ясно, что это было - преднамеренное бегство в неизвестные миры или неудачный эксперимент со временем и пространством, завершившийся гибелью целой команды учёных.
Несколько раз подряд ребята с васильковыми околышками на всякий случай обыскали всё, что только было связано с семьёй Битлера: квартиру, дачу, даже квартиру Битлера-младшего. Но, не смотря на тщательность проверки, никаких зацепок не нашли.
В конце концов, когда встал вопрос о том, что это было: несчастный случай на производстве или какой-то фантасмагорический побег, для блага всех отнесли происшествие к первой категории, признав исчезнувших сотрудников кафедры пространства и времени во главе с отцом Битлера пропавшими без вести. Доцента Битлера даже хотели приставить к правительственной награде, но формулировки для такого случая не нашлось, поскольку погибшими по регламенту советского права пропавших признавать было ещё не время. А пропавших без вести к званиям и наградам не приставляют: ведь ещё неизвестно, как оно дальше обернётся.
Однако под шумок кафедру "Проблем пространства и времени" прикрыли от греха подальше. Матери Битлера, так же работавшей на кафедре отца, но в тот день по каким-то банальным причинам не оказавшейся на рабочем месте, а потому не исчезнувшей вместе с остальными, "рекомендовали" освободить институтскую квартиру и дачу. И она вернулась восвояси, в Волгоград. Самого Битлера тоже уволили, и теперь он пребывал на распутъе, не зная чем заняться.
В отличие от матери, квартиру у Битлера не отобрали потому, что он как-то невзначай успел жениться на дочке замдиректора института по внешним связям, хотя, честно сказать, к этому никаких особых усилий не прикладывал.
Много завидных женихов подкатывали к Ксении Собачьевой. Но баба - дурра, а любовь, как известно, зла. Вот она-то и забросила Ксюшу в постель к симпатичному, смазливому, высокому, стройному и видному недотёпе Битлеру, отчего отец её, узнав, что Ксюшка залетела от "немчуры", с досады, в сердцах аж папаху свою генеральскую оземь бросил с таким остервенением, что от той клочья каракуля, что лохмотья, в разные стороны прыснули: не такого будущего желал он своей дочери.
Но в СССР поделать с животиком на четвёртом месяце, а Ксюша долго скрывала от всех этот "сюрприз", было уже ничего нельзя даже со связями замдиретокра по внешним связям, не навредив здоровью дочурки, и решено было "рожать". А потому быстренько сыграли свадьбу, и вскоре Битлер стал нечаянным мужем, знатным зятем и счастливым отцом милашки-дочурки.
И всё бы дальше было ничего, если бы не два опечаливающих жизнь обстоятельства.
Первое, то, что вскоре Ксюша попросту загуляла направо и налево - любовь её к Битлеру оказалась мимолётной и недолгой. И в то время, как Битлер, напротив, привязался к ней и даже как вроде бы и влюбился, а может быть просто - привык, она стала на дух его не переносить, и вместе с ним даже в квартире находится не могла: так прямо ему в глаза и говорила. А посему его семейная жизнь дала трещину, едва начавшись.
Вторым же неприятным обстоятельством, отяготившим злом его бренное существование младшего научного сотрудника кафедры проблем религий, зятя замдиректора института по внешним связям, послужило, собственно говоря, упомянутое выше исчезновением отца и нескольких сотрудников его кафедры.
Расследование происшествия продолжалось почти год, но ни к чему не привело. Впрочем, какие-то слухи краем уха доходили до Битлера. Якобы кто-то что-то слышал, или кто-то что-то сказал. Но что слышал, и кто сказал - никто вразумительно поведать не мог, не хотел или боялся. Молва народная, одним словом, напустила на это происшествие много загадочного тумана, но так толком ничего ни до кого и не донесла. На то она и молва.
Однако Битлера с института всё же "попросили", и он написал заявление "по собственному желанию", хотя в последнее время очень привык к дармовой хлебосольной пайке младшего научного сотрудника кафедры проблем религий секретного института при Политбюро ЦК КПСС, которой любой доцент иного института позавидовал бы: только теперь в нём проснулось что-то от карьериста, и перед самым увольнением он познал вкус удовольствия от ничегонеделания за хорошие государственные деньги.
В общем, Битлера выперли. Однако перед этим случилось вот ещё какое загадочное и странное происшествие.
Как-то утром, было уже часов одиннадцать в дверь его не самой скромной квартиры (тесть "выбил" им на свадьбу пятикомнатную "сталинку" в престижном районе Москвы) раздался звонок.
Битлер, который, как младший научный сотрудник и зять замдиректора по внешним связям, как-то уже привык появляться на работу во второй половине дня на пару часов, чтобы переложить в очередной раз с места на место пылящиеся от безделья не очень толстые папки, а потому со спокойной душой первую половину дня посвящал дочурке.
Поскольку Ксюши, как всегда в последнее не было дома, Битлер взял девочку на руки и пошёл открывать дверь по длинному просторному коридору квартиры.
На пороге стоял незнакомый мужчина лет более чем средних.
-Здравствуйте! - первым громко, по-военному представился тот, отчего гулкое эхо разнеслось по огромному, не стеснявшемуся в размерах, подъезду и вынырнуло из квадратного колодца в центре лестничного подъёма обратно, ударив по ушам. - Мы с вами коллеги своего рода, и у меня к вам есть пара вопросов!
Мужчина, даже не спрашивая разрешения, перешагнул порог квартиры и ввалился в проём открытой половины огромной двустворчатой двери, деловито закрыл её за собой, щёлкнув замком и едва не прищемив длинный подол своего кожаного, чёрного с неуловимым серым отливом, матово и холодно отливающего светом плаща.
-Полковник Зверев! - представился мужчина, когда дверь была закрыта, и поинтересовался. - Можно пройти?!
-Да вы как бы уже вошли! - озадаченно почесал затылок свободной рукой Битлер, недоумевая по поводу странного визита.
Впрочем, судя по манерам и повадкам, не стоило даже гадать, откуда был этот нежданный гость. Впрочем, на допросы на Лубянку его вызывали официально, уведомлением, ну, или, в крайнем случае, когда по каким-то непонятным причинам дело почему-то не терпело отлагательств, хотя догонять вроде бы было некого, телефонным звонком.
-Я имею в виду - на кухню! - уточнил полковник.
Наглость пришельца была потрясающей даже для чекиста.
Битлер несуразно и растерянно кивнул головой, подавленный таким напором и, опустив дочку с руки на пол, сделал приглашающий пройти жест вдоль по коридору.
-Вот и славно! - ответил на это Зверев и проследовал на кухню даже без намёка на то, что может заблудиться.
-Я, видите ли, в Москве проездом! - уточнил полковник Зверев, усевшись за стол. - Кофе не сделаете?!
-Чем обязан? - поинтересовался Битлер, доставая турку, банку с кофе, зажигая газ на плите.
Зверев не ответил, словно задумался о чём-то и не услышал, пропустил мимо ушей вопрос.
Битлер занялся приготовлением кофе, изредка поглядывая, что делает на полу дочурка. Она уже нашла себе какое-то занятие и, переместившись к венику и швабре, стоявшим в углу, что-то там делала. Ребёнок играл, и теперь Битлеру следовало следить, чтобы швабра не упала на девочку. До неё было несколько метров, и потому он то и дело думал, успеет ли поймать швабру прежде, чем та ударит Олесю по голове.
-Олеся, не трогай швабру! - на всякий случай попросил её Битлер, но девочка, лишь обернувшись на имя, произнесённое отцом, продолжила свою игру с недетскими предметами.
Битлер хотел отправить её в комнату, где были кубики и куклы, но подумал: "Впрочем, пусть будет на глазах, под присмотром!"
-Так чем обязан? - снова обратился он к гостю, перемещаясь с пенящейся коричневой пеной бронзовой с золотой отделкой туркой к столу посередине большой квадратной кухни.
-У вас не найдётся хорошего коньячку?! - бесцеремонно поинтересовался гость, явно привыкший баловать себя роскошью.
Его совершенно не волновало, что у хозяина квартиры маленький ребёнок, и помочь ему в присмотре за ним не кому.
Битлер вернулся от стола к буфету, достал "Наполеон", который сам уважал только по праздникам, разлив по кофейным чашечкам кофе, добавил в каждую по десять грамм драгоценного напитка.
-Вот, - потёр руки гость, полез в карман и стал что-то доставать. - А у меня есть как раз очень хороший чёрный горький шоколад!
Зверев положил стограммовую плитку на стол, развернул её, захрустев фольгой, поломал на крупные кубики и жестом пригласил угощаться.
Некоторое время они молча наслаждались кофе и шоколадом, отдавшись вкусовым ощущением, словно два давних закадычных друга, которые вот так, молча, могли находиться в кампании друг друга, обходясь без лишних разговоров и не чувствуя при этом неловкости.
Однако Битлер снова спросил, спустя минут пять, давая понять, что желает закончить всё как можно скорее:
-Ну, так, чем обязан?
-Меня интересует ваш отец! - ответил полковник Зверев, поставив чашечку на стол и показав на неё многозначительным взглядом. - Можно ещё кофе?!
Кто бы сомневался! Отец!
С тех пор, как это произошло, все только этим у Битлера и интересовались. Однако допросы, какие только могли быть, уже состоялись, обыски прошли. Следствие зашло в тупик и близилось к завершению.
-Всё, что уже мог, я сказал! - ответил Битлер.
Зверев многозначительно помолчал, пристально всматриваясь в лицо хозяина квартиры, словно пытаясь понять, знает ли он ещё что-то, чего не сказал, потом произнёс:
-Я уже сказал, что мы своего рода коллеги! Я не из КГБ, во всяком случае, не следак! Я тоже работаю в институте, занимаюсь паранормальными явлениями. Если хотите, я должен их обнаруживать и разоблачать, показывать, что их природа, даже если таковая и имеется, носит материальный характер. Это моя основная задача. Ну и, по роду своего занятия я проверяю сущность всех произошедших странных событий, в том числе происходящих в рамках ведомственных учреждений науки....
Битлер слушал откровения гостя, стоя у плиты и готовя очередную порцию кофе. Как ни странно, но полковник Зверев уже чем-то располагал к себе, и его компания теперь почему-то не казалась тягостной и навязанной. Битлера даже посетила нечаянная мысль, что Зверев вдруг внёс в его жизнь какое-то разнообразие.
-... случай с вашим отцом крайне заинтересовал меня, хотя....
Зверев сделал над собой в воздухе какой-то витиеватый жест:
-... проще всего списать бесследное исчезновение людей на более естественные причины. Ведь это случилось в лаборатории высоких силовых полей. Я думаю, что официальное заключение следствия на этом и остановится: будет что-то типа "людей дефрагментировало, разорвало на атомы поле высокой частоты и напряжения". Зачем лезть в дебри? Чем проще объяснение, тем больше удовлетворено начальство. Оно, как известно, не любит неопределённостей и непонятностей. Всё должно быть чётко, просто и понятно!
Зверев снова посмотрел на пустую кофейную чашку, и Битлер невольно угадал его желание, подошёл к столу и налил в неё кофе, затем налил в свою, добавил коньяка себе и гостю, присел и спросил.
-Ну, а я тут причём?
После этого вопроса Зверев достал из внутреннего кармана какую-то потрёпанную тетрадь и положил на стол.
-Вот! Вот причём!
Битлер посмотрел на предмет, одновременно подумав, что полковник, видимо, тщательно подготовился к этому разговору.
Пухлая зелёная тетрадь что-то Битлеру напоминала, но он не мог припомнить, где он её видел.
-Не узнаёте?! - поинтересовался полковник, с невольной ухмылкой наблюдая за усилиями Битлера.
-Нет, - наконец признался Битлер, в бессилии пожав плечами.
-Это всего лишь навсего лабораторный журнал с лаборатории высоких силовых полей. Он пропал в тот день, когда случилось то странное исчезновение.
-Можно посмотреть? - поинтересовался Битлер.
Он взял в руки толстую потрёпанную тетрадь с листами, испещрёнными разными почерками лаборантов, полистал страницы, открыл последнюю.
Здесь была сделана дежурная запись о времени и дате начала эксперимента. Это была та самая роковая дата, когда его отец и ассистенты, участвовавшие в эксперименте, пропали.
Правда, запись была не последней.
Ниже была нарисована геометрическая фигура, состоящая из паутины пересекающихся линий.
При внимательном рассмотрении в ней можно было разобрать два взаимопроникающих тетраэдра, нарисованных будто бы в некой проекции.
Под рисунком была сделана большая, размашистая, словно восторженная, надпись почерком, похожим на почерк его отца, впрочем, Битлеру так могло показаться от волнения: "Он работает!"