Вернувшись из Нью-Йорка, Кантемиров провёл показательный запуск грузового космического корабля, который наблюдали приглашённые им гости из Северной Америки.
Делегации Конгресса США предстояло провести ещё пару недель, изучая главный оплот проекта Альфа Апроскима, Мадагаскарский скайполис, но Кантемиров не сомневался теперь, что соглашение о финансировании дальнейшего развития проекта, а именно продвижения строительства новых энергоплатформ и скайполисов в сторону Северной Америки, было у него в кармане.
После запуска он препоручил американцев людям, которые лучше него могли бы показать им мегаэнергостанции на энергоплатформах вокруг Мадагаскарского скайполиса, зоны промышленного производства и сельскохозяйственные угодья, обеспечивающие обитателей небесного острова продуктами, товарами и работой, нижние аэродромы и океанский терминал, где загружались сжиженным газом и искусственными нефтепродуктами танкеры, доставляющие свой груз туда, куда ещё возможно было пробиться по замерзающим чуть выше средних широт на большую часть года океанам, а сам, собираясь вернуться к своим обязанностям генерального директора корпорации "Экзо Терра", вдруг погрузился в сибаритство.
На душе словно кошки скребли, и Влад не мог понять, что происходит.
Предчувствие чего-то недоброго не давало ему покоя. И было не ясно, почему зарождается тревога.
Казалось, для беспокойства не было никаких причин. Всё шло по-прежнему не плохо.... Но и не хорошо. Каких-то особых прорывов в продвижении проекта, тех, что случались прежде, выводя его на новую высоту, не было и пока не предвещалось. Но даже не это беспокоило его по-настоящему. Было что-то ещё, что-то неявное, скрытое от глаз, чего он не знал, но подсознание, посвящённое в грядущее, уже тревожилось об этом проявившемся для него в неясном для сознания будущем.
Влад доверял своей интуиции редко. Он был брутальный, как выражались некоторые его знакомые дамочки, мужик, и считал, что интуиция, этот инструмент утончённых особ, недоступен его толстокожей натуре.
Но он прекрасно знал, что если такое состояние наступило, то именно потому, что тревога из недр неведомого пробилась даже через его бронированное сознание, не воспринимающее никакие тонкие вибрации потустороннего, игнорировать его было нельзя: оно предвещает серьёзные и неприятные события.
У него был только один пример, когда такое с ним случилось. Но то событие перевернуло с ног на голову всю его жизнь, и потому он понял, с тревогой, идущей из ниоткуда шутить нельзя.
Это было так давно, что, казалось, произошло в другой жизни. Теперь он был совсем другим, вокруг него были другие обстоятельства и люди, и от прежнего Владислава Кантемирова не осталось и следа. Между тем молодым, наивным парнишкой и этим умудрённым жизнью, начавшим седеть волком жизни, была пропасть размером в десятилетия. Быть может, об этом не стоило даже помнить. Но дикая боль от необъяснимого предательства, как заноза, так глубоко, навсегда вонзилась тогда в его сердце, что оставалась в нём до сих пор, пройдя вместе с ним все метаморфозы и испытания судьбы.
Однажды давно, ни с того ни с сего, вот так же, как теперь, заскребли кошки в канун Нового года на душе Кантемирова.
Был он тогда в командировке, за тысячи километров от своей семьи, жены и сына. Больше всего на свете Владислав хотел тогда только одного: встретить Новый год с семьёй. Честно говоря, глупое для двадцатисемилетнего парня желание. Пять лет в браке уже должны были сказаться. Но вот такой он был странный для многих тогда, а теперь, спустя годы, и для самого себя, семьянин, и мог пожертвовать ради семьи даже своей работой, карьерой и положением в обществе. В его стремлении не было ничего показного, и он стремился к этому вопреки всем невзгодам.
Однако дела обстояли так, что праздник пришлось бы тогда отметить вдали от семьи. Перед командировкой в середине декабря Влад сказал жене, что обязательно вернётся на Новый год домой. Он обещал, что сделает это во что бы то ни стало, прилетит пусть даже на один день, и встретит с ними праздник, а потом снова улетит на место командировки. Но она ответила ему:
-Не беспокойся за нас! Нет ничего страшного в том, что мы встретим Новый год без тебя! Сделаешь свою работу, потом приезжай! Сколько тебе времени надо, чтобы завершить там дела?!..
-Месяц где-то потребуется!..
-Ну, вот и отлично!.. На старый Новый год поспеешь!..
Но Влад был настроен решительно:
-Мы ещё никогда не встречали этот праздник порознь! Я что-нибудь придумаю....
-Не говори глупости!..
-Я прилечу, встречу Новый год с вами, а потом вернусь обратно!..
Жена ещё протестовала, но он был непреклонен. Она, наверное, даже не поверила, что муж сможет на один день прилететь за пять тысяч километров, и в результате....
В результате, когда Влад выполнил обещание, семьи у него не стало.
В те времена позвонить в закрытый городок было в принципе невозможно, а сотовой связи, доступной теперь всем, не было тогда ни у кого, кроме олигархов. И потому Владислав, хотя и обещал, но, как оказалось, вернулся для всех нежданно.
Он хорошо запомнил, как именно тогда, когда он стал собираться домой, заскребли у него на душе кошки, как всю дорогу домой ловил себя на мысли, что совершает какую-то непростительную глупость. Что-то в душе так и подмывало его на каждом шагу вернуться обратно. И на полпути к дому, при пересадке в Новосибирске он едва не купил билет назад.
Но Кантемиров списывал всё это на трусость, а потому укрощал как мог дрожащие поджилки своей души и двигался вперёд, словно против сильного встречного ветра, к своей семье, даже не пытаясь разобраться с одолевавшей его неясной, но сильной тревогой. Да и как он мог понять её природу? Экстрасенсом он не был.
Поэтому глубокую тоску и беспокойство, овладевшие внезапно его душой вместо радости от приближающейся встречи с семьёй, Кантемиров тогда объяснял просто: он покинул место командировки без спроса, никто из начальства не знал, что он оставил важный объект на произвол судьбы, и потому его глодала вполне объяснимая тревога. Хотя Влад и рассчитывал, что в последние дни декабря, где бы кто ни был, всем уже будет не до работы, у всех начнётся "ёлочное" настроение, но если бы открылось, что он улетел домой, его бы уволили без разговоров.
Зная, что те его могут запросто "сдать", он не сказал о своих планах даже своим подчинённым, и просто исчез в никуда. Чтобы всё было нормально Влад рассчитывал, что третьего января, когда все, и начальство, и подчинённые протрезвеют, он уже снова будет как ни в чём не бывало на рабочем месте.
Влад даже теперь не мог сказать, что же им тогда двигало. Ему казалось, что это была любовь к семье. Но иногда, много раз после всего, он ловил себя на мысли, что это была любовь к себе, это был эгоизм и безрассудство, которого от него не ожидали.
Но как бы то ни было, что бы им тогда не двигало, он рвался вперёд, к семье, как будто Новый год, встреченный порознь, смог бы разлучить его семью. Сначала полдня он ехал на поезде, потом несколько часов летел на самолёте, а в конце, наняв такси, среди ночи приехал домой в сибирскую глухомань, и....
Застигнутая врасплох женщина, избрала лучший способ защиты: нападение.
Она собрала сына и увела его к новому "папе". Никакого Нового года в кругу семьи не получилось, и Владислав вдруг, совершено неожиданно, остался совсем один, без семьи, без любви, без цели в жизни.
То, в чём он видел тогда весь смысл жизни и ради чего вкалывал, не щадя себя, зарабатывая на счастливую жизнь - всё оказалось вдруг обманом. Он даже не подозревал, что всё так легко может исчезнуть, что его семья вдруг вмиг прекратит своё существование, как прекрасная, но очень хрупкая стеклянная ёлочная игрушка, неудачно повешенная на лапу ели, сорвавшаяся с неё и разбившаяся об пол.
И только тогда, вернувшись домой, узнал он о предательстве, точившем за его спиной нож уже не один месяц....
На обратную дорогу моральных сил у Владислава тогда не хватило. Да и зачем было возвращаться? То, ради чего он старался, исчезло, как будто для его супруги всё, что было у них в жизни, было не важно, и она легко и непринуждённо, не испытывая никаких моральных терзаний, прекратила семейную жизнь. Как будто их семья для неё ничего не значила.
Это было очень страшно - узнать, что женщина, с которой ты делил свою жизнь, свою судьбу, давно уже не испытывает к тебе ничего, даже неприязни, но всё-таки продолжает жить с тобой рядом, в любой момент готовая сорваться и улететь прочь, как осенний лист с дерева, и за пазухой у неё давным-давно заготовленный камень. И то, что ему всегда, с момента заключения между ними брачного союза, казалось бесценным, очень важным: накопленный опыт их совместной жизни, воспоминания о семейных праздниках, путешествиях и приключениях, пережитых вместе минутах радости и печали, рождение сына и его воспитание, радость каждый день видеть рядом дорогих тебе, любимых людей, казалось бы пополняющие их, совместную моральную копилку, дающую ощущение единства и сплочённости, яркие минуты радости от единения и близости друг к другу, годы труда и невзгод, лишений и борьбы с окружающим миром за сохранность и во имя благополучия их ячейки общества - всё оказалось вдруг дорогим только для него. А ей, его любимой и единственной женщине, его жене, его подруге и соратнице в жизни, всё это давно уже было безразлично и даже тяготило.
Когда Влад женился, он рассчитывал, как и желают молодожёнам, прожить жизнь рядом с супругой, деля с ней горе и радость, пока смерть не разлучит их. Но всё оказалось гораздо банальней!
Впрочем, быть может, это и была та смерть. Только смерть не человека, а другого не менее важного существа, которое обитает в мире людей незримо, хотя и присутствует повсюду, смерть семьи.
Несколько первых дней нового года Влад делал то, что никогда не делал прежде. Он беспробудно пил. Когда она возвращалась за какими-то вещами, он пытался вернуть её, но вдруг понял, что это бесполезно. Оказалось, что жившая с ним женщина как будто только и ждала малейшего повода, чтобы совершить казнь их семьи. И он ей такой повод предоставил! И теперь она была уже беспощадна.
Кантемиров вдруг обнаружил тогда, что он, в общем-то, не дурак и не урод, вовсе её не интересует. Совсем! Сперва ещё он надеялся, что она так играет с ним, чтобы выбить из него наилучшие условия для своего возвращения в лоно семьи. Иногда ему казалось, что это её временный любовный заскок, завихрение, которое скоро пройдёт, и она осознает, что совершила ошибку.
Но потом он прозрел и вдруг понял, что всё, что случилось, вполне устраивало бывшую жену и было словно продуманным планом её жизни. Как будто не он сам, а она заставила его внезапно вернуться тогда, когда его как будто никто не ждёт, чтобы застать её врасплох....
С работы его тогда почти сразу уволили. Как только обнаружилось, что он самовольно покинул место важной командировки и вдруг оказался за пять тысяч километров, церемониться с ним не стали. И всё покатилось под откос.
Наверное, если бы она вернулась тогда, он бы нашёл в себе силы простить её, простить ради сына, которого очень любил, ради воссоединения семьи, хотя прежней она конечно же уже бы не была.
Но... всё получилось по-другому. Да и он в одночасье из подающего надежды, грамотного и толкового специалиста превратился на долгие, беспросветные годы своей никчёмной жизни в маргинала....
Он сам не мог понять, как ему удалось выкарабкаться из той ямы, из той трясины, в которую он на долгие годы попал после крушения семьи. Быть может, лишь его тайная и великая мечта, его Альфа Апроксима, казавшаяся даже ему больше несбыточной фантазией, но, не смотря на это, горевшая в его сознании путеводной звездой сквозь долгие годы мрака, нищеты и одиночества, спасла его тогда от полной погибели. Ведь по воле судьбы, не важно, как и отчего это произошло, однажды опустившись на дно жизни, оттуда, как и из ада, практически никто и никогда уже не выбирался. Что-то внутри человека должно было неугасимо гореть даже на самом мрачном дне его судьбы, чтобы случилось невероятное, и он оказался достоин того редкого исключения из правила и всплыл из бездны обратно в жизнь.
И Кантемиров всплыл. Он всегда знал, что должен осуществить свою однажды придуманную мечту и построить это небесное плавучее чудо, которое назвал Альфа Апроксима. И когда вдруг исчезла семья, и у него в жизни не осталось ничего, кроме этой заветной, но такой далёкой, почти призрачной звезды, он всё же ухватился за неё, как утопающий за соломинку. И она протащила его сквозь всю ту дрянь, что поджидала его на дне жизни, а потом неожиданно, когда, казалось уже и надежды на неё не осталось, выдернула его, как реактивный самолёт наверх, в буквальном смысле, на небо. Много раз, когда вокруг него был настоящий ад существования на дне, он даже хотел плюнуть на эту свою мечту, в такие минуты казавшуюся ему бредовой выдумкой больного воображения. Но, в отличие от женщины, мечта не могла предать его, потому что была в его душе, была частью самой его сущности. Расстаться с ней он мог только сам, предав уже её, свою мечту, свою идею, своё великое изобретение, свою путеводную звезду забвению своего разума.
Но всё же Кантемиров был не из тех, кто предаёт. И годы оцепенения от потрясения в личной жизни, бросившие его в самый мрачный угар жизни, о котором он никогда прежде и не подозревал, прошли, развеялись лишь только потому, что даже в самые тяжёлые и безнадёжные минуты своей тогдашней судьбины, когда Влад находился на волоске от гибели, он никогда не забывал о своей великой мечте и держался за неё, словно за хвост мчащейся сквозь мрак хаоса кометы, которая однажды вынесла его к лучам лучезарного солнца, которое он уже и не надеялся увидеть. И теперь, благодаря своей вере и верности мечте, Кантемиров купался в таких приятных, тёплых и ласковых лучах почёта, богатства, радости и славы.
Конечно, он всё ещё был одинок, и ему не хватало подруги жизни. Но с этим он не спешил....
Впрочем, однажды, Кантемиров решил, что снова обрёл счастье любви. Правда, оно было несколько странным, не таким, каким он мечтал его обрести. Это было в Лондоне. И она была подружка финансиста Битлера, и звали её Вероника....
Кантемиров словно опомнился. Сердце больно щемило от непонятной тревоги. И как когда-то давно, он поймал себя на мысли, что не может понять её природу, а потому не может определить, откуда ждать удара. Но воспоминания о кромешном мраке, ставшем реальностью тогда, много лет назад вслед за такой вот щемящей и неясной тревогой, заставляли его теперь здорово волноваться....
Однако, ему несомненно стоило успокоиться. Предупреждён - значит вооружён!
Теперь он знал, что такую тревогу, которая навалилась вот так, неожиданно и ниоткуда, и завладела всецело душой, подливая во всё происходящее вокруг него мерзкого коричневого соуса, пачкающего впечатления от действительности, игнорировать нельзя! Но прежде, чем что-то предпринять, стоило успокоиться. Быть может, так обнажилась бы сущность спрятавшейся от его внимания где-то совсем рядом, в засаде против него, проблемы.
Часами сидел он теперь у окна, пододвинув огромное кожаное кресло к огромному, на всю стену иллюминатору, и старался обрести спокойствие духа, которого так не доставало теперь. Влад наблюдал за тем, как с эшафота, расположенного в полукилометре от него, на уступе, на углу у нижнего края вертикальной стены скайполиса, то и дело, один за другим, прыгают вниз скайсерфингисты, вскоре исчезая, растворяясь в глубине бездны под скайполисом, на фоне голубизны океана.
Было удивительно, но на эшафоте беспрестанно круглый год, благо многочисленные энергоплатформы обеспечивали на экваторе не жаркий, ровный, мягкий, даже без суточных перепадов температуры климат, с раннего утра до позднего вечера вовсю кипела какая-то странная, непонятная для посторонних, тех, кто запросто может обойтись без этого, жизнь.
Скайсерфингистам, казалось, было ни по чем, ни то, что вся планета за пределами экваториального пояса погрузилась в хаос климатического коллапса, ни то, что на их глазах в небе появились и теперь постоянно плавали в нём, утыкав собой всё небо, гигантские летающие острова, один крупный, Мадагаскарского скайполиса, и множество помельче, но всё же исполинских размеров, платформ мегаэнергостанций, ни то, что теперь большинству жителей планеты в остальных частях света, удалённых от экватора, было не до спортивных состязаний, воздушных пируэтов, риска, смертельной опасности, адреналина, рекордов и медалей.
Спортсмены быстро приспособились к новым условиям изменившейся планеты, соорудили на высоте пяти километров, у нижнего края скайполиса, плавающего в атмосфере недалеко от Мадагаскара, специальную площадку, которую назвали почему-то "эшафот", и сигали с неё в своё удовольствие, как ни в чём не бывало, не смотря ни на что, круглогодично с утра до позднего вечера.
Им было теперь очень удобно. Отпала необходимость в аренде самолётов. Да никакой самолёт и не мог вместить сразу такого количества желающих, которое собиралось на площадке эшафота.
Высота была теперь всегда с ними, всегда доступна. Как будто вдруг появился очень странный уступ скалы, невероятно высокий утёс, прыгнув с которого, невозможно было по неопытности врезаться в скалу, потому что под утёсом ничего не было.
Прыгать стало намного проще, безопаснее и дешевле. Ну, где прежде, пока не появился славный Мадагаскарский скайполис, можно было найти такую безопасную и комфортную, такую высокую, со всеми удобствами внутри - гостиницами, ресторанами, бассейнами, кафе, барами - скалу?!
И едва он появился, как поклонников у скайсерфинга значительно прибавилось. И все они обосновались здесь, на Мадагаскарском скайполисе.
Они раскрасили небо над океаном вокруг в яркие цвета своих блестящих на солнце костюмов, досок и парашютных ранцев за спиной. Им кроме прыжков ни до чего другого не было дела.
Спортсмены буквально оккупировали все гостиничные комплексы Мадагаскарского скайполиса, сделав этот летающий остров своей негласной столицей, как некогда серфингисты облюбовали Багамские острова, теперь находившиеся в упадке посреди замёрзающего на полгода океана, и, вместо того, чтобы пребывать в унынии или недоумении от произошедших в климате планеты апокалипсических метаморфоз, наслаждались жизнью.
Властям летающего города пришлось даже перераспределить большую часть зон рекреации под новые гостиницы, совершенно прекратив продажу жилого фонда. Дело приняло такой размах, что у скайсерфингистов появился даже свой собственный глянцевый журнал, редакция которого была здесь же, на Мадагаскарском скайполисе.
И Кантемиров, будучи теперь состоятельным человеком, но зная цены в столице Альфа Апроксима, всё-таки не переставал удивляться, где эти люди берут деньги для того, чтобы беспрестанно, всем своим огромным роем торчать в пятизвёздочных номерах самых дорогих гостиниц в мире. Если бы мировые банки не были в упадке, он ни минуты бы не сомневался, что скайсерфингисты регулярно грабят их отделения где-нибудь в Нью-Йорке или Чикаго, где, впрочем, уже давно забыли, что такое банковское обслуживание.
Хотя, скайсерфингисты были не одиноки.
Слава о самом удобном месте для прыжков с головокружительной высоты непостижимым образом молниеносно распространилась по всему миру, и вслед за ними Мадагаскарский скайполис облюбовали и любители других всевозможных видов воздушного спорта: парашютисты всех мастей, райдеры-парашютисты, дельтапланеристы и планеристы.... И теперь плавающий в небе экватора воздушный мегаполис напоминал со стороны висящий в воздухе пчелиный улей, беспрестанно окружённый со всех сторон несколькими роями разноцветных "пчёл", поделивших к тому же небо вокруг него на сферы своего влияния.
Но поскольку перед его кабинетом находился эшафот скайсерфингистов, и они были самыми первыми, кто появился, Кантемирову иногда хотелось даже присоединиться к этим беззаботным людям и, плюнув на все свои дела и на свой возраст, хотя он всё ещё и чувствовал себя молодым, здоровым и сильным, провести остаток жизни с ними, в кувырках и пируэтах в воздухе, в ощущении свободного падения, сопровождаемом волевыми усилиями человеческого духа, заставляющего при этом тело ещё и выделывать различные па без оглядки на то, что, в конце концов, однажды парашют не раскроется.
Да, в самом деле! Он был достоин провести так остаток своей жизни! Благо, он заслужил это хотя бы потому, что не только придумал, но и умудрился создать весь этот фантастический мир, это райское место, которым спортсмены теперь пользовались с такой непринуждённостью, как будто бы всё это существовало всегда.
"Ах, молодость! Как ты прекрасна!" - Кантемиров смотрел на юные тела, бесстрашно срывающиеся с эшафота вниз и вытворяющие в воздухе головокружительные пируэты, соревнуясь друг с другом в сложности, изяществе и количестве фигур.
Конечно, Владу казалось, что среди прыгунов нет никого его возраста, и потому всякий раз, как только, устав от безучастного наблюдения за ними, порывался вдруг вскочить из глубокого, удобного, достойного умудрённого жизнью, доживающего свой век старика кресла и помчаться на эшафот, останавливал себя, не сделав и пары шагов.
Ему казалось, что присоединиться к этим счастливым людям означало шагнуть в молодость, которой он теперь почему-то, быть может, потому, что она насмешливо могла его просто не принять, боялся.
Но и оставаться в своём кресле ему хотелось всё меньше. Было бы здорово, если бы они, не взирая ни на что, приняли его как своего. Он ни в коем случае не хотел, чтобы обнаружилось, что он, председатель совета директоров компании, владеющей этим раем, сигает вместе с прыщавыми подростками в пропасть с высоты пяти километров, да ещё при этом и ничего, как следует, не умеет.
Это был бы явный конфуз для него и неестественность положения вещей для всех остальных, тех, кто с утра до вечера торчал на эшафоте. Они были с ним не только из разных поколений, не только из разных социальных слоёв, но и из разных по мироощущению людей. Кантемиров знал о жизни гораздо больше и потому, в силу тяготящего его опыта, просто не мог стать таким, как они, беззаботным и счастливым.
К тому же он просто не смог бы попасть на эшафот без охраны. Более того, ему и прыгать пришлось бы с охраной. И если бы охранники не стали, как малолетки, сигать с ним на досках для воздушного серфинга, то всё равно сопровождали бы его падение на электролётах, создавая неловкость, помехи и даже опасность для остальных прыгунов.
Охрана была положена ему по должности. И он не мог так вот запросто сказать охранникам: "Знаете что, ребята, подождите меня здесь! Дальше я сам!"
Охранники сопровождали его постоянно. Они были с Кантемировым и в кабине стратоплана, когда он брался им управлять, и в салоне электролёта, если случалось спуститься на поверхность Земли. Не удалось бы от них отвязаться и на эшафоте. И этот установленный порядок он не вправе был изменить. Но с таким недемократичным сопровождением появляться в гурьбе подростков, которые ни о чём другом, как о прыжках с доской, и не думают, было бы, по крайней мере, нелепо. Да он бы и чувствовал себя не в своей тарелке. Не говоря уже о постоянных обитателях эшафота, в чей весёлый, беззаботный мир вторгся бы какой-то старый дядька с серьёзными и готовыми к немедленному действию охранниками. После такого странного появления и неуклюжего прыжка, завсегдатаи эшафота наверняка посчитали бы это место отныне проклятым! И тогда не только площадка для прыжков - все гостиницы Мадагаскарского мегаполиса враз опустели бы. Одним своим неосторожным вторжением он мог бы разрушить этот разноцветный, весёлый мир скайсерфингистов, который с некоторых пор стал настоящим достоянием воздушного мегаполиса. Тем более, что фанаты этого хобби обеспечивали гостиницам столицы Альфа Апроксима постоянный и неплохой доход.
Влад представил себе, как он повадится ходить на эшафот и прыгать! И от души захохотал.... Он вдруг представил себе картину, как Леонид Ильич Брежнев, во времена правления которого прошло его детство, вдруг повадился бы в своё время, в конце своей эпохи, когда страна погрязла в тотальном дефиците, ездить на своём правительственном ЗиЛе в какой-нибудь захолустный гастрономчик на окраине Москвы или, вообще, где-нибудь за МКАДом, где народ с утра до ночи толпился в убийственных очередях в надежде купить кусок колбасы, и неизвестно чего ради стал бы забавляться тем, что занимал бы очередь и вместе со старушками всех мастей толокся бы там изо дня в день, окружённый кучей одуревших от причуд вождя советского народа охранников, распугивающих постоянных завсегдатаев магазина, вселяя в них дикий ужас своей необъяснимой любовью к покупке колбасы именно в этом продмаге....
И всё-таки, Кантемирову очень хотелось хотя бы раз в жизни прыгнуть с этого замечательно придуманного скайсерфингистами эшафота!
Было бы совсем чудесно, если бы это произошло инкогнито и без охраны!