Мы прогуливались с ней по парку этого красивого города, почти такого же, что был в моём, как мне казалось реальном мире. Но теперь я не знал, чей мир реальней, тот, мой, "настоящий", или этот мир, мир Вероники, мир, который я придумал сам, и в котором вдруг оказался.
Моё пришествие в мир который я придумал, наверное, было сродни пришествию Бога в сотворённый им мир.
И вот, теперь я шёл, прогуливался рядом с этой девочкой, которой не существует, и которая реальнее всех других реальных женщин на свете просто потому, что она живёт в мире, реальность которого неразрывно связана с моей сущностью. Я исчезну, и этот мир, и Вероника исчезнут вместе со мной. Их не будет. И что же тогда сейчас для меня реальней: эта девочка, которая неспешно прогуливается со мной по городскому парку, снизойдя до общения со мной, со своим создателем, или весь остальной мир, которому ровным счётом ни до меня, ни, тем более до Вероники нет никакого дела, который и где-то вокруг, и которого просто нет, потому что я не завишу от него, а он не зависит от меня. Этот мир - создан миллиардами сознаний, и он останется, когда и я, и Вероника уйдём в небытиё. И будет держаться дальше на тех миллиардах сознаний, которые будут в нём существовать. А когда исчезнут все сознания, населяющие этот мир, он тоже умрёт. Он тоже канет в небытие, потому что только населяющими его сознаниями этот мир жив, и потому он так дорожит, не каждой жизнью, но совокупностей всех жизней, населяющих его. Потому что все вместе совокупности жизни, наверное, и вмещают вечно живого бога, который всё это придумал. Придумал так же как я придумал эту книгу, и Веронику, и Бегемота, и Диму Гладышева, и Охромова, и Толстунина, и Яковлева, и Саида, и Аиду, и Кантемирова, и Гвоздева, бабка Пелагея, и Алёна, и.... много.... Много, кого я придумал в этой своей книге. И наделил их частью себя, частью своей души. И зачем? Зачем столько времени, спрашивается, я потратил на всю эту баламуть, на всю эту белиберду, которая никому, никому, кроме меня, по сути, и не нужна?!
Ещё сначала я писал для других, чтобы удивить других, чтобы порадовать других. Я писал даже для тщеславия, чтобы выделится среди других, чтобы прославиться среди других, чтобы меня заметили, наконец.... Но чем дальше, тем больше я понимал, что писать так - это действительно прожигать время. И чем дальше, тем больше я писал уже для себя. Писал, чтобы развлечь себя, иногда потом открыв и прочитав пару глав, а может быть больше и удивился, как хорошо написано было когда-то. Так теперь писать я не умею!
Так, наверное, и бог создал этот мир. Сначала для других, быть может, для существующих сущностей своего уровня, чтобы удивить их. А потом всё больше для себя. Ибо пока живёт этот мир, живёт и он. Он жил и без него, и прежде него. Но качество его жизни было другим. И когда бог создал мир, он стал его хозяином, чего не было прежде. И теперь, если ему станет скучно где-то там его ином существовании, не постижимом для нас, его творений, он приходит в этот мир, и обретая сознание созданных им тварей, живёт их жизнью, пока ему не надоест, а потом снова уходит в свой мир. И снова приходит....
Так и я. Я создал эту книгу, и стал её хозяином....
-Ты мой светлый князь! - сказала вдруг, повернувшись ко мне Вероника.
Я улыбнулся ей в ответ так, как мог улыбнуться только ей, потому что, улыбаясь ей, я улыбался самому себе.
-Я знал, что ты это скажешь! - признался я ей, пройдя ещё несколько шагов.
-Почему? - удивилась Вероника.
-Потому что я вложил эти слова в твои уста! - ответил я. - Вот, пока ты шла рядом со мной, а рассуждал в этой книге о чём-то своём, внутри себя, тебе не доступном, одновременно в другом мире я рождал форму в виде строчек, в которую облекал твоё существование....
-Очень мило! - скривила обиженно губки Вероника.
Она остановилась, слегка наклонив голову вперёд, и осталась так стоять на небольшой опушке парка, посреди неширокой, посыпанной мелким, колючим колотым гравийным песком дорожке, пока я не заметил, что она уже не идёт рядом, и не остановился обернувшись.
-И это - ты заставил меня сделать?! - спросила она вызывающе.
В голосе её звучала неподдельная обида, смешанная в странный и пьянящий коктейль с женским кокетством, от которого у меня закружилась голова.
Мне захотелось подскочить к ней, подхватить её как пушинку на руки и закружить посреди этого пустынного городского парка.
-То есть, чтобы я сейчас или прежде ни делала, всё это придумал ты?! - она уже как будто не спрашивала, а обвиняла меня в каких-то преступлениях, и я подумал, что ей, в самом деле есть за что упрекнуть меня.
Я промолчал, ничего не ответив ей. Что я мог сказать? Что в эту самую минуту, когда она говорит и возмущается, я старательно вывожу её образ на бумаге в другом мире, где ни меня, ни её теперь нет?
Вероника стояла поодаль, опустив руки в карманы своего разошедшегося в полах, не застёгнутого пальто.
Я стоял и смотрел на неё, всё больше наполняясь чувством вины.
-Значит и я, и этот дурацкий парк, и этот город, и всё вокруг меня - этого ничего не существует?! Это всё плод твоего больного воображения?!! Твоей дурацкой фантазии?!!! - продолжала она свой допрос. Однако тон её голоса становился всё менее дружелюбным и уже давно не был кокетливым. - И всё, что происходило, и происходит со мной - это тоже всё твоя дурацкая выдумка?!
Я виновато и едва заметно качнул головой, боясь её гнева.
Вероника бросилась на меня, выхватив руки из карманов и сжав свои прелестные кулачки. Она стремительно преодолела дюжину метров, разделявших нас и ударила меня в грудь сразу обеими руками:
-Сволочь! Какая же ты сволочь!
Она била меня в грудь долго, и я чувствовал, что бьёт она меня всё-таки щадя. Я невольно отступал от каждого удара немного назад, потому что они всё-таки обладали в себе какой-то непонятной силой, которая толкала меня назад. И, хотя я сопротивлялся, но всё-таки чувствовал, что, если не отступлю, то могу потерять равновесие.
Вероника продолжала меня колотить, продолжая высказывать мне свою обиду, накопившуюся в ней. И чем дольше это происходило, тем больше я понимал, что, быть может, и для меня, и для неё было бы лучше, если бы однажды я вообще ничего не начал писать. Тогда бы ни её, ни всего того, что случилось со мной уже в моём мире от того, что я её создал, и не было бы. Быть может, я бы тоже был много счастливее в своём, неведомом ей мире, если бы не занимался бумагомарательством, а, например, заколачивал бы бабульки в это самое драгоценное время, которое я потратил на то, чтобы Вероника и многие иже с ней появились сначала в моём воображении, потом на бумаге.
Я вдруг почувствовал, что сам свирепею от своих мыслей. Ведь я потратил свою жизнь на то, чтобы создать эту девочку. Потратил, не спрося её, а хочет ли она, чтобы я создал её. Потратил, хотя время, отпущенное мне на мою собственную жизнь, не резиновое. И даже, если я теперь так же, как она и сожалею о том, что я создал и её, и ещё многих других, каждый из которых, узнай он об этом, быть может, также и вполне заслуженно набросился бы на меня с кулаками, то всё равно не могу ничего сделать другого. Я не могу вернуть свою жизнь на ту точку, с которой я начал писать, и прожить её теперь по другому, с пользой гораздо большей для себя....
Вероника продолжала меня колотить, но уже всё тише. Она не смотрела на меня. Её взгляд избегал моих глаз, и она смотрела в пространство, куда-то мимо меня, куда-то вниз. Видимо, она всё-таки была не совсем не согласна с тем, что я её создал. Но теперь мне было всё равно. Потому что я понял, что сделал это зря. Ничего кроме больных, красных от бессонницы глаз, полного расстройства своих дел и здоровья, ничего кроме нищеты в своём мире и пустой траты времени мне не дала эта "дурацкая" писанина. И если бы было бы можно, если бы было можно вернуть всё то время, бестолково потраченное на это неблагодарное дело, то я бы сейчас отказался от всего, что написал. И уже не ради награды, а ради только того, чтобы вернуть напрасно потраченное время.
Глупцы! Не пишите книг! Они никому не нужны! Они не нужны даже тем, кого вы в них создали, потому что эти создания также как и вы страдают в своей книжной жизни, а единственным, кто обрёк их на эти страдания, являетесь вы! И только вы виноваты, что вы напрасно потратили своё драгоценное время и что-то писали, писали. Писали. Теша свою гордыню и тщеславие, создавая какие-то свои миры и мирки.....
-Прости! - вырвалось у меня. - Прости меня, Вероника!
Её удары стихли, и она теперь просто упала мне на грудь и зарыдала, обняв меня руками за плечи, уткнувшись в меня лицом. Её растрёпанные длинные, волнистые красивые волосы, поднимало ветром и бросало мне в лицо. Мои щёки и нос щекотало их прикосновение, и я не знал, что делать, как унять этот зуд, потому что боялся сбросить её с себя, шевельнув руками.
-Зачем ты так?! Зачем ты так со мной?! - спрашивала она глухо уткнувшись мне в грудь. - Зачем ты придумал мне такую дурацкую, подлую судьбу?! Ты что, не мог придумать мне обыкновенную, простую жизнь, без всех этих дурацких кандибоберов, без этих "мам" и Саидов, без этой Аиды, без Яковлева и Кантемирова, без Битлера и Бегемота?!
Она подняла на меня своё зарёванное лицо и уже почти шёпотом, глядя в самое зазеркалье моих глаз и выискивая там правду, быть может стараясь найти там ответ на свои вопросы, спросила:
-Ты что, дурак?! Да?! Ты дурак?! Да?! - она повторяла этот вопрос снова и снова, слегка встрясывая меня, как могла, за плечи. - Ты дурак?! Да?!
Она спрашивала так, как и не спрашивала вовсе, а словно утверждала мне это. И мне хотелось признаться ей. Признаться, что, наверное, я в самом деле дурак, потративший на неё лучшие годы своей жизни. И что у меня в жизни всё так же не сладко, как у неё. И что моя судьба выкидывала мне такие кандибоберы, от которых порой хотелось плакать в бессильной злобе. И что если бы я встретил вот так же, как она того, кто наделил меня моей судьбой, которая могла бы и должна была бы быть намного лучше, чем была, которая начиналась так успешно, а закончилась таким фиаско.... Если бы я встретил его вот так, как она встретила меня в своей жизни. Я бы тоже бил его. И бил нещадно! Потому что.... Да потому что он мог бы сделать меня счастливым, беззаботным и богатым человеком, наслаждающимся прелестями жизни, а сделал только тем, кем я был!
Ох, как бы я бил его! И не так, как Вероника! Попади он в мои руки, вряд ли бы мой создатель ушёл от меня живым! Я бы распял его! Да, распял бы его также, как евреи распяли Христа. Распял бы его за всё, что он сделал мне не так, как мне мечталось и хотелось! Я бы припомнил ему всё! А потом бы стоял и смотрел, как он там. На этом кресте умирает.
И мне было странно, что я так легко отделался с Вероникой. Несомненно, она достойна была предать меня более суровому возмездию. Она бы могла сейчас собрать всю городскую толпу и объявить ей, что это я тот дурак, по вине которого они живут в этом мире, созданном, оказывается, мной, и мучаются, так или иначе в угоду мне не реализовав свои желания и мечты....
-Дурак! Кретин! Псих! Что ты наделал?! - отстранилась от меня Вероника, опустив с моих плеч руки.
Она уже не плакала. Она была спокойна, и что-то соображала, быть может, пытаясь оценить ситуацию, в самом деле ли так плохо я всё сделал, придумав её, и придумав всё то, что с ней было.
Она отошла немного, а потом пошла задумчиво вдоль дорожки, посыпанной хрустящим при каждом шаге под ногами колотым гравийным серым песком дорожке, медленно, задумчиво, размышляя о чём-то при каждом шаге, размерено, даже как-то замедленно переставляя ноги.
-Дурак! - заключила она. - Ты истинный дурак!
Больше она не произносила ни слова, и я почему-то плёлся за ней, не смея догнать её, так же медленно, не спеша, переставляя ноги, словно боясь спугнуть её спокойствие и задумчивость.
В жизни, в своей жизни, которая была недоступна и нереальна для Вероники, я, наверное, многим людям причинил много зла своим существованием. Но теперь я понимал, что больше всего зла я причинил ей, потому что ровно столько же зла я причинил и себе.
Вероника обернулась. Взгляд её был насмешлив и грустен, будто бы она всё и навсегда поняла.
-Ну, что ты там отстал?! - поинтересовалась она, снова заиграв нотками кокетства, но уже какого-то грустного, обращаясь ко мне. - Догоняй!
И хотя я шёл всего лишь в паре шагов позади неё, я поспешил подойти мне.
-То есть, дурашка, как я правильно поняла из всего произошедшего со мной только что, это ты виновник всего вокруг происходящего?!
Я виновато покивал головой.
-И значит, я могу, раз ты всем вокруг повелеваешь в моей жизни, тут же, например, получить от тебя, скажем, миллион, или оказаться прямо сейчас же с тобой где-нибудь не в этом городе, а в Москве, к примеру, хотя, - она неприятно поморщилась. -К чёрту Москву!... Да?!!
-Ну, получается, что - да! - виновато признался я, пытаясь сообразить, но уже понимая, к чему она клонит.
-И значит сейчас ты может также, как прежде наполнял мою жизнь всяким дерьмом, наполнить её счастьем, радостью, богатством, весельем, процветанием?! Да?!!
Я молчал, взирая на неё безо всяких эмоций. Чувство вины у меня пропало.
-Да, я тебя спрашиваю?! - Вероника схватила меня за руки и стала трясти как грушу, словно пытаясь получить с меня плоды своих усилий.
-Да! - твёрдо сказал я.
-Отлично!
Она тут же повернулась и зашагала прочь, не сомневаясь, что я последую за ней.
-И значит сейчас я могу тебе сказать, что ты там должен написать в своей подлой книжонке про меня, и ты напишешь?! Да?!!!
-Напишу! - согласился я, теперь едва поспевая за её быстрым шагом.
Вероника шла, быстро. Мы вышли из парка и шли теперь вдоль улицы Горького, повернув направо.
-А вот там, там! - она указала на видневшиеся на пятом этаже дома, стоящего впереди на горе, метрах в пятиста от нас окна угловой квартиры, где она прежде жила, и где и теперь жили её родители и брат. - А вот там в твоём мире кто-то живёт?!!
Я ничего не ответил. Но Вероника повернула ко мне слегка своё лицо и, полоснув по нму глазами, всё поняла, наверное:
-Живёт! И я даже знаю - кто!!!
Она шла дальше всё так же быстро, словно хотела ворваться в мой мир, зайдя в ту квартиру, и во всём уличить меня.
-Какая сволочь! Какая сволочь!!! - проговаривала она возмущённо себе под нос, но так, чтобы её возгласы достигали моих ушей. -Это же надо!
Я вновь ощущал себя виноватым, и потому позволял ей делать всё, что угодно. Мне было бы, наверное, проще дать ей сейчас миллион, ведь это мне ничего не стоило, даже десять, чем вот так вот семенить за ней при своём немаленьком росте, опасаясь нечаянно наступить ей на пятки на не слишком широком тротуаре, по которому нам то и дело попадались встречные прохожие, и выслушивать от неё тираду возмущений.
Одного из встречных прохожих Вероника вдруг остановила тычком в грудь так. Что я едва не налетел на него, поспевая за ней.
Это был парень лет двадцати пяти. Ещё с секунду назад он шёл, о чём-то размышляя, а теперь испуганно и непонимающе уставился на Веронику, которая вынырнула вдруг перед ним из оставленной им реальности и прогнала прочь его мысли.
-Бога видел! - спросила у него Вероника.
Парень не мог сообразить, что от него хочет эта возбуждённая, слегка зарёванная и решительно настроенная девчонка.
-Бога видел! - снова бесцеремонно поинтересовалась Вероника.
Парень опешил и не мог ответить ни слова.
-Я спрашиваю бога видел? - как-то угрожающе поинтересовалась у него Вероника.
-Бога человекам невозможно видети, на него не смеют чины ангельские взирати! - наконец с лёгким возмущением, отойдя от испуга ответил парень.
-Всё ясно! -заключила Вероника, убрав руку с груди парнишки. - Тяжёлый случай! Вот он! - бросила она кисть в мою сторону, вытянув длинный указательный палец.
Парень, ничего не понимая, перевёл удивлённый взгляд с Вероники на меня, стараясь понять, что она имеет в виду.
В мире встречается много всяких сумасшедших, и наверное, одной из таких сумасшедших, вдруг встретившихся парню прямо посреди городской улицы была эта возбуждённая, не в себе девушка, которая то ли в шутку, то ли всерьёз указывала на самого обыкновенного прохожего, утверждая, что это бог.
-Это человек создал наш мир! - пояснила ему деловито, скороговоркой Вероника, введя парня в полное недоумение. - И тебя, и меня, и вот этот город! Веришь?! - поинтересовалась она.
Парень перевёл взгляд снова на Веронику, пытаясь понять, насколько серьёзно она говорит, потто спросил:
-Девушка, вы что дура?!
-Нет! - ответил Вероника. - Это он дурак!
Она снова указала на меня парню, но он уже поспешил прочь, опасаясь чего-то. Ведь это могло кончиться чем-то недобрым. Быть может, мы с него денег хотели за то, что я бог.
Вероника долго смотрела вслед парню, который то и дело, через каждые пару шагов на неё оглядывался, как на самое опасное явление, случившееся с ним сегодня.
-Не пугай народ! - попросил я её.
Эта просьба словно подстегнула её, и Вероника снова быстро пошла вверх по улице.
-Ага, значит так?! Не пугай народ!
Возмущению её не было предела, и она не знала, на кого и как выплеснуть его из себя, чтобы в ней ничего не осталась, и она снова теперь стала бы спокойна.
-Не пугай народ! Не пугай народ! - то и дело повторяла она. - А это ты там, в своём мире пишешь, что я говорю: "Не пугай народ! Не пугай народ!.." Да?!
Я ничего не мог ей ответить.
-Ну, хочешь! - я вдруг придумал, что я могу сделать и попытался остановить её, ухватить за рукав пальто. - Ну, хочешь, я сделаю всё, что ты пожелаешь?!
Вероника сопротивляясь тому, что я её останавливаю, шла вперёд.