Хальвдан Одинцов
Тивитар об Ойдрёне

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:

Песни зулехов Западного Куйотавённа (Ряйпевённа),

Спетые Баудрёном Тивитар Луйрёнгом

В селении Зулльёнм

Собирателю зулешского фольклора

Дмитрию "Виттунрёну" Гранитову.

   Я проснулся по давно уже выработавшейся у меня привычке на закате дня, когда красное, точно кровь, солнце, окрасив горизонт оранжевым заревом, медленно уползло за лес. С наступлением сумерек и мрак, воцарившийся под плотной стеной стоявшими деревьями, окружавшими мою деревянную хижину, и сырая низина, по которой протекала спокойная, но глубокая Войтула, запели и заговорили совсем по-другому, сплетая в мрачную симфонию бесчисленные шумы и шорохи. В прежние времена, в мире людей, я не обращал внимания на подобные звуки, но теперь, когда слух мой стал острее, я отлично их слышал и понимал их музыку. Конец дня. И начало новой, полной больших и малых забот, по-зулешски беспокойной ночи. Время просыпаться.
   Я проверил, хватает ли у меня припасов, не закончилось ли ещё то, что накануне принесли зулехи и то, что раздобыл сам. Съестного оказалось достаточно, а потому я решил, что охотиться не пойду, набросил на плечо сумку из шкуры кьёда, сгрёб туда валявшуюся на столе бересту, глиняную ёмкость с краской, деревянный вьял - приспособление для письма, и вышел из хижины наружу. В ту ночь я отправился прямиком в Зулльёнм, в надежде найти там Баудрёна Спой Тивитар, моего хорошего знакомого, участника похода Нох-Гурова Рёнгра, чтобы послушать, какие он споёт мне тивитар. Уж на это он мастер, потому и получил своё прозвище. Что может быть приятнее: сидеть на крыльце хьялля, под светом звёзд и луны, пить хороший тёндйр и слушать, как твой собеседник зулех играет на ойтте и поёт о том, что прежде случалось на его земле!
   Не будучи уверенным, что у Баудрёна есть ещё в запасе тёндйр, я прихватил с собой кадушку с маринованными яичниками нойхты, чтоб по дороге выменять их у кого-нибудь на тёндйр. Нойхта - зверь, на которого частенько охотятся зулехи, ибо по вкусовым качествам она превосходит многих диких жителей леса, но при этом охота на неё не связана с таким риском, как охота на кьёда или хёсси - хозяев чащоб Куйотавённа.
   Совершив обмен, я, довольно сжимая под мышкой бочонок с даром Сёммитан, зашагал по узкой улочке меж резных хьяллей к жилищу Баудрёна.
   Спой Тивитар оказался мне рад:
  -- Вот и славно, что заглянул ты ко мне, Виттунрён, - сказал он, при этом взгляд его скользнул по бочонку с тёндйром и сделался очень-очень хитрым. - Нынче почти все подались на охоту, а мне, знаешь ли, не хочется по лесам мотаться сейчас, съестного в запасе, зато вот взбаламутить рассудок буду рад.
  -- Что же, составлю тебе компанию, - улыбнулся я. - Только ты смотри, слишком сильно не взбаламуть свой рассудок, а то я хочу послушать кое-какие из твоих тивитар.
  -- Ха! - усмехнулся Баудрён. - Клянусь цепями, что сбросил Мадхулурён в землях уртов, этот тёндйр ты раздобыл у Рихтгёдэ, а её варево меня не берёт, я его как воду пью - и ничего! Только цвета вокруг чуть ярче кажутся. Будь спокоен, Виттунрён, я весь этот бочонок осушу, да ещё и тивитар не одну спою!
   Мы сидели на ступеньках крыльца. Молодой месяц висел над лесом, из которого доносились крики синнескварр и всхлипывания зенкелосов, перекликавшихся между собой.
  -- Ну, - спросил Баудрён, взяв в руки свой девятиструнный ойтт, - о чём тебе поведать?
  -- Спой о чём-нибудь, что было, когда ещё не сгнили Траннрёновы Тыны, - попросил я.
  -- Как скажешь, - отвечал Баудрён. - Послушай-ка для начала тивитар об Ойдрёне Сверни Пень, что был орном после Траннрёна Сбей Степняка.

Тивитар об Ойдрёне Сверни Пень, злом хёсси Шенрёхте и рогранкаре Вардгёдэ.

   Жил когда-то в Ряйпевённе орн по имени Траннрён Сбей Степняка. Было это в ту пору, когда сансихорские кочевники, а пуще всего те из них, кто принадлежал к союзу Крацеха, всё пытались сделать своими данниками зулехов Ряйпевённа, или же захватить побольше их в плен и потом продать в рабство безносым грёмгарен далеко на юге. Но орн Траннрён им помешал. Быстро собрал он зулехов Запада в один рёнгр, поставил на границах со Степью деревянные башни и возвёл высокий частокол. А потом заключил договор с орнами из Кордауппа и Ларсзсёнлёна и с Осугуппвённом, чтоб те приходили ему на помощь в трудную минуту, а взамен пообещал свой хоймор и хойморы своей дружины и всех своих рогранкаров в подмогу соседям.
   Но вот случилось так, что однажды гнал Траннрён сансихоров из Ряйпевённа и решил их проучить:
  -- Будем гнаться за ними до самого их становища, - сказал орн своим дружинникам и рогранкарам. - А там перебьём их всех, и становище разорим, чтоб не повадно было вторгаться в царство Куйорагла.
  -- Правильно! - закричали все дружинники и все рогранкары. - Довольно они наших городов и селений разоряли и наших соплеменников в плен уводили! Теперь пусть сами познают то, что познали мы!
   И вышли зулехи из зелёных дебрей, отошли далеко от Траннрёновых засек и частоколов в открытую степь. Тут-то сансихоры обрадовались: они себя в степи чувствуют вольнее, чем в лесах на севере, ничуть не хуже, чем зулехи в тёмной чаще. Привели степняки несметную орду своих товарищей, те взяли Траннрёна в кольцо и начали из луков расстреливать.
   Жестокая была битва. Насилу вырвались зулехи и двинулись к лесам обратно, кляня себя за безрассудство. Тем горше было поражение, что пал в этой битве храбрый и мудрый Траннрён. Принесли его тело к лесному ручью, спустили в воду, и поплыл орн в обитель Туммугёна, чтоб однажды переродиться под сенью вековых древ.
   Собрали зулехи вирн, пришли на него хёны и лау со всех Траннрёновых земель решить, распускать ли теперь рёнгр, и если нет, то кого поставить новым рёнгрорном.
  -- Нет! - сказал один зулех. - Негоже нам распускать рёнгр, иначе не сдержать нам грёмгарен с юга! Будем и дальше держаться вместе, а чтоб не было разлада, выберём себе нового орна.
   И все с ним согласились, не было никого, кто был бы против.
   Но кого выбрать орном? В каждом селении, каждой деревне, на каждом хуторе, да и в самом Траннрёнуппе - укреплённой зулешской крепости - полно достойных охотников и воинов, каждого можно поставить во главе рёнгра.
   Одного зулеха звали Ойдрён Сверни Пень. Был он кузнецом, жившим в деревне Интахьялльноке, что, в переводе, значит "высокие хьялли", многим выковал он славные хойморы и отличался он особенной силой. Однажды, когда добрались до его деревни сансихоры, говорят, он сцепился с их вожаком, а когда тот выбил у него хоймор, задушил грёмгарен руками. Многие знали в Траннрёновых землях славного весёлого Ойдрёна, и все, кто знал, любили его. Он не только умелым кузнецом был, но ещё варил хороший тёндйр, и слагал красивые тивитар, а все лау, что возлежали с ним на зелёном мху, оставались им довольны и приходили к кузнецу ещё не раз после первой встречи. Вот потому-то, когда собрался вирн, зулехи из Интахьялльноке и окрестных деревень разом объявили, что хотят Ойдрёна в орны. Только не всем это пришлось по нраву на том сборище.
   Среди дружинников Траннрёна была рогранкара по имени Вардгёдэ. Это тоже была очень храбрая и отчаянная лау, и никто на войне не кормил Раннху сытней, чем она, трупами врагов. Потому-то теперь, когда павший орн ушёл в глубины Ниппху, вся дружина, все, кто не раз бился под знамёнами Траннрёна, хотели, чтоб Вардгёдэ стала орной в Траннрёновых землях. Началась тут перепалка между теми, кто стоял за Ойдрёна, и теми, кто был за Вардгёдэ. Долго спорили, кричали, шумели, и, чего доброго, дошло бы дело до хойморов и копий, но кто-то из старых и опытных зулехов дал ценный совет:
  -- Пусть орном станет тот, кто пройдёт испытание, которое вы ему назначите.
   А завёлся в ту пору в их лесах, в чащах Траннрёновой земли, огромный хёсси с таким скверным нравом, что много бед от него зулехам было летом, а зимой, когда у него вырастали хищные зубы - и того более. И кто б ни шёл убить этого зверя, ни у кого этого не получалось. Вот и решили зулехи на том самом вирне: "Пусть тот, кто убьёт этого хёсси, вырежет у него печень и покажет всем остальным, и будет рёнгрорном вместо Траннрёна".
   Стал Ойдрён собираться на охоту. Засел в своей кузнице и три ночи да три дня махал молотом, ковал себе два добрых наконечника на копья, такие, что и в шерсти громадного зверя не увязнут, и шкуру пробьют, войдут в самое его сердце при умелом ударе. А уж удар у Ойдрёна был умелый.
   На исходе третьего дня вышел Ойдрён из своей кузницы, весь в копоти, в поту. Тут подошла к нему одна из тех лау, что прежде лежала с ним на мхах в дремучей чаще. Звали её Иритгёдэ. Подошла и протянула кузнецу копьё.
  -- Вот, возьми, - говорит. - Этим копьём одолеешь хёсси.
   Взглянул Сверни Пень на копьё: древко у него кривое да ненадёжное, простая палка, даже от коры не очищена, наконечник костяной, того и гляди сломается. Рассмеялся Ойдрён:
  -- Славно пошутила ты, Иритгёдэ! Спасибо, возьму твоё копьё, буду им меж зубов чистить и тёндйр помешивать.
   Шутя тронул он остриё копья, да и уколол палец. Глубокой оказалась рана, брызнула кровь, насилу остановил её Сверни Пень.
  -- А всё же, возьми копьё, когда на хёсси пойдёшь, - сказала ему Иритгёдэ.
   Долго ничего не мог понять кузнец. И как это таким худым копьём он себя чуть пальца не лишил! И всё же, взял с собой подарок знакомой лау.
   В одну ночь, в одном ночном делении двинулись от места вирна Вардгёдэ и Ойдрён. Вардгёдэ взяла с собой добрый хоймор, такой, что хвойную иголку на лету рассечёт, крепкий щит, на который хоть камень Одиграна положи, не треснет ничуть, надела кольчугу, лёгкую, как простая ткань, но прочную и надёжную. Ойдрён же вышел, взяв с собой три копья: с железным наконечником, медным и костяным. Вышли в путь охотники да двинулись по разным тропам.
   Путались следы на лесных тропах, нелегко было их читать. Всё дальше и дальше уходил Ойдрён, но нигде не мог найти следов злого хёсси. Неведомо никому, сколько времени блуждал по лесам Ойдрён, пока не вышел на тропу, по которой кьёды на водопой ходят. Видит он: чернеет яма, не иначе, для кьёдов вырыта. А Ойдрёну есть хотелось в ту пору, ведь до этого долго не попадалось ему никакой дичи. Заглянул он в яму, в надежде найти там кьёда или ещё какую живность. А в яме сидит чудное создание, ни на кого не похожее. Всё мохнатое, глаза вылупленные, с полморды, усы и борода длинные, по земле стелются. Не успел Сверни Пень понять, можно ли это чудо съесть, а оно ему говорит зулешской равой:
  -- Яркой тебе луны и кровавой охоты, славный хён! Попал я в беду, не могу из этой ямы вылезть. Помоги мне, опусти вниз ветку, я по ней наверх выберусь.
   Нашёл Ойдрён в буреломе еловую ветвь, спустил её в яму, выбрался её пленник наверх.
  -- Как зовут тебя, хён? - спросил он Ойдрёна.
  -- Зовут меня Ойдрён Сверни Пень, я кузнец из Интахьялльноке.
  -- Далеко же ты забрёл, - говорит незнакомец. - Просто так не пускаются в столь дальний путь. Ищешь ли кого? Бежишь ли от врагов?
  -- Я ищу злого хёсси, что творит вред зулехам Ряйпевённа, - ответил Ойдрён. - Хочу его одолеть, чтоб больше не знали зулехи от него обиды. Но как тебя зовут, узник ямы?
  -- Зовут меня Дайгр, рождён я от Ольхёмра, хозяина зверей. Могу я отыскать след любого зверя, выследить его, как бы он ни таился. И тебе помогу отыскать твоего хёсси. Уж не тот ли это здоровяк, что минувшей зимой разломал два хьялля с припасами на окраине Интахьялльноке?
  -- Он самый.
  -- Знаю эту тварь. Зовётся она Шенрёхт, Кровавый Коготь. По ночам приходит он на водопой к ручью Эйдворг и идёт туда всегда одной и той же тропой. Я тебе эту тропу покажу, на ней его и подстережёшь.
   Отвёл Дайгр Ойдрёна к ручью Эйдворг, тот устроил себе надёжное укрытие и сел ждать.
  -- Прощай, - сказал знаток зверей. - Славный ты хён, не гордый. Жаль будет, если хёсси тебя убьёт. До тебя нашла меня в яме одна лау, по шрамам на теле вроде как рогранкара. Вот она гордая оказалась, не помогла мне, и я ей не сказал, где искать Шенрёхта, хоть и спрашивала она, допытывалась.
   Понял Ойдрён, что это Вардгёдэ повстречалась Дайгру.
   Сгустилась ночная тьма над ручьём. Выплыла из облаков луна и повисла над лесом. Ойдрён сидит в своём укрытии, ждёт лютого хёсси. В руке сжимает копьё с медным наконечником, смотрит искоса на копьё, подаренное Иритгёдэ, посмеивается: разве ж можно таким копьём одолеть громадину вроде Шенрёхта!
   Было это в осеннюю пору, когда у хёсси зубы меняются на зимние, хищные, а до того они голодают две недели. Вот и Шенрёхт накануне той ночи только-только обзавёлся новыми зубами, был очень голоден и зол. Таким-то он и пришёл ночью к Эйдворгу.
   Вышел Ойдрён из укрытия, неслышно перебрался за большое дерево, в руке держит копьё с медным наконечником. Прицелился Сверни Пень и метнул копьё прямо в грудь Шенрёхту.
   Метким был бросок, точно в цель. Но не дошёл медный наконечник до сердца, завяз в густой шерсти, не ранил ничуть зверя, только разозлил.
   Рассвирепел Шенрёхт, зарычал и бросился прямиком на Ойдрёна. Но не обезумел зулех от страха, твёрдой рукой схватил второе копьё, то, что с железным наконечником и метнул Шенрёхту прямо в центр лба, туда, где у всех хёсси есть уязвимое место.
   И вновь удар был точным, только не пробило копьё черепа Шенрёхта, отскочило, точно от камня. "Плохи дела", - подумал Ойдрён".
   А зверь всё ближе. Что тут делать? Убежать от него нельзя, только спрятаться можно. Вскарабкался Сверни Пень на дерево, сидит на ветке, а Шенрёхт внизу беснуется, того и гляди повалит дерево и доберётся до охотника. Взял тут Ойдрён последнее, самое плохонькое копьё. Эх, была, не была! Швырнул его в хёсси, особенно даже не целясь, всё равно не сразит оно такое чудище. Вошло копьё с костяным наконечником Шенрёхту прямо под лопатку и пробило его шкуру, в самое сердце поразило. Захрипел хёсси, повалился на землю, подёргался немного да и сдох.
   Слез Ойдрён с дерева, подошёл к Шенрёхту, выдернул у него из-под лопатки копьё. Целым оно осталось, не переломилось. Осмотрел его охотник и тут только заметил на нём волшебные свегны. Знать, делали они копьё мощнее иного тарана, и бить оно могло страшнее молнии. Да притом и написано на копье было "Самрог" - молния.
   Стал Ойдрён опрокидывать Шенрёхта на бок, чтобы вырезать у него печень. Нелегко это было. Как бы он ни старался, хёсси не с места, лежит на животе и всё. Совсем устал Сверни Пень.
   Пробегает мимо зенкелос.
  -- Дай, - говорит, - помогу.
  -- Помоги, - согласился Сверни Пень.
   Вместе толкали они Шенрёхта в бок, а хёсси лежит как лежал.
   Проходит мимо кьёд.
  -- Дай, - говорит, - помогу.
  -- Уж пособи, может, сдвинем, - кивнул Ойдрён.
   Упёрся кьёд рогами в бок и принялся толкать. Но тут ничего не вышло. Тут прилетела синнескварра и закричала:
  -- Погодите, я пособлю.
  -- Лети, - отмахнулся Ойдрён, - не издевайся. Мы втроём управиться не можем, а с тебя помощи немного.
   Синнескварра ничего не сказала, просто села мёртвому хёсси на хребет.
   И только тут смогли они опрокинуть Шенрёхта на бок.
   Вырезал Ойдрён печень хёсси, завернул её в кусок шкуры всё того же Шенрёхта, взвалил эту ношу на спину и поволок. Тяжёлой была ноша, долго шёл герой, одолела его усталость, лёг Ойдрён на моховую кочку, печень рядом положил и заснул.
   А Вардгёдэ всё это время впустую блуждала по окрестным лесам, стоптав ноги по коленки. Наконец, вывели её лесные тропы прямо к тому месту, где лежал мёртвый Шенрёхт, уже поглоданный падальщиками. Разозлилась Вардгёдэ, что Ойдрён её опередили, разыскала она его следы, помчалась вслед за ним.
   Наконец, отыскала рогранкара соперника спящим на мху. Тут-то и замыслила она недоброе: еле слышно подкралась к Ойдрёну, украла у него добычу, да и была такова, скрылась в лесной чаще.
   Проснулся Ойдрён, видит: нет печени Шенрёхта, исчезла. Стал тут кузнец себя ругать за беспечность:
  -- Дурень я, пень-голова! Жизнью рискуя, добыл печень Шенрёхта, а потерял её так глупо! Не иначе, звери лесные съели её, пока я спал!
   Пролетала мимо синнескварра, услышала она слова Ойдрёна, села на ветку, да и говорит кузнецу:
  -- Не ругай зря лесное зверьё, не вредили жители чащоб тебе! А добычу твою Вардгёдэ унесла, чтоб всех обмануть! Коли пустишься за ней сейчас в погоню - успеешь ещё догнать!
   Послушался Ойдрён синнескварру, быстро отыскал на земле следы соперницы, побежал за ней следом. Догнал он её у самого Траннрёнуппа, когда хитрая рогранкара уже собиралась показать печень Шенрёхта всем зулехам, и при всех вызвал Вардгёдэ на ваортог: пускай боги рассудят, кто прав, и честный победит, а обманщик умрёт!
   Рассмеялась Вардгёдэ:
  -- Многих убивала я в поединках, и были это прославленные воины с ладным оружием, не чета тебе, чумазому кователю! А тебя с твоим никудышным копьишком вмиг зарежу!
   Достала тут Вардгёдэ хоймор, зловеще блеснул лунный свет, отразившись от острой стали, пошла, ухмыляясь, навстречу сопернику, ожидая лёгкую победу. Ойдрён же размахнулся, прицелился и метнул копьё Самрог Вардгёдэ прямо в сердце. Хоть и успела прикрыться рогранкара щитом, а не спасло её это. Все поразились, когда увидели, как копьё Ойдрёна пробило щит Вардгёдэ и ранило рогранкару в самое сердце. Упала Вардгёдэ, обливаясь кровью, поражённая, как легко сразил её тот, кто, как она думала, век не одолеет её в единоборстве, да и умерла. Отнесли её соратники тело павшей рогранкары к быстрой реке Скёнтуле да спустили в воду. Осудил ли Туммугён Вардгёдэ за её нечестный поступок или же нет, то неведомо нам.
   Признали зулехи, что Ойдрён честно добыл печень Шенрёхта и быть ему орном вместо Траннрёна. Так и стал он главным во всём Траннрёнвённе, поселившись в стольном Траннрёнуппе в просторном хьялле, где прежде жил создатель рёнгра. Иритгёдэ же он всегда был благодарен за помощь в трудном деле, ведь, если бы не она, неизвестно, как всё бы закончилось. А после того, как Ойдрён стал орном, частенько уходили они вдвоём прочь от Траннрёнуппа в тёмную чащу, где сливались воедино на мягких мхах под хвойными лапами, и, говорят, что многие славные хёны и лау Траннрёнова края появились на свет благодаря им. Только никто точно сказать и доказать не может, ведь зулехи, как и все каранхи, родов своих не помнят и не знают родословных.
  
  -- Вот такая вот история, - сказал Баудрён, прикладываясь к кружке с тёндйром, дабы промочить изрядно пересохшее горло и перевести дух после своего рассказа.
  -- Хороший тивитар спел ты, - я поднялся со ступеньки, на которой сидел и расправил плечи, делая глубокий вдох и втягивая в лёгкие свежий ночной воздух. - Видать, счастлив был Ойдрён после того, как снискал себе такую славу.
  -- Хоть и много у него было забот, - отвечал Баудрён, подкручивая струну на ойтте, - а можно сказать, что был он счастлив. Только вот недолго суждено было тому счастью длиться.
  -- Что же было потом?
  -- Потом... что ж, пожалуй, спою я тебе ещё одну тивитар, и будет там и о том, как погиб Ойдрён, и о другом зулехе, что был удачлив как Сверни Пень, только вот не был счастлив.
   Удачлив, но несчастлив... как этот парадокс знаком мне! Ведь я и сам жертва такой шутки судьбы. А потому, когда Баудрён запел свою тивитар, я слушал его с ещё большим вниманием, чем до того.
  

Тивитар о том, как был проклят Анвирён Позови Дождь, и почему ушёл он за море в Ирсвённ.

   Недолго был орном Ойдрён Сверни Пень после того, как победил Вардгёдэ. Вскоре задумали рогранкары, что прежде сражались вместе с Вардгёдэ, погубить нового орна, ибо не могли простить ему, что он убил их боевую подругу. Долго думали они, как бы расправиться с Ойдрёном. Наконец, случай им сам подвернулся: пришли в Траннрёнвённ сансихоры и встали близ Тынов. Отправился Ойдрён на юг с войском, чтоб отогнать степняков прочь. Тут-то и решили заговорщики орна убить, а вину свалить на сансихоров, мол, те напали на Ойдрёна. Даже стрелы себе изготовили по образцу сансихорских, чтоб все прочие охотнее им поверили. И вот, настала та роковая ночь: открылись большие деревянные ворота на Траннрёновой Заставе, вышли оттуда зулехи во главе с Ойдрёном и встретились с воинством сансихоров. Вскоре обратились степняки в бегство, и радовались уже жители лесов своей победе, но тут-то и сразила Ойдрёна стрела предателя. Упал орн на пыльную степную землю и не поднялся больше.
  -- Глядите! - воскликнул Тумрён, один из предателей, что замышляли лихо против орна. - Убили сансихоры нашего славного Ойдрёна! Так будем же впредь мстить им за это зло!
   Одного зулеха звали Анвирён Тилн Ладрёнг, и был он Ойдрёну хорошим другом и товарищем, а в ту ночь видел он, как натянул Тумрён тетиву, как пустил стрелу, как застрелил он Ойдрёна, ибо давно Анвирён чуял недоброе в рогранкарах, и, не доверяя им, следил за ними. И, хоть не смог он помешать Тумрёну совершить его коварный поступок, не пожелал молчать. Вышел он к убийце орна и обвинил в предательстве. Разозлился Тумрён:
  -- Ты сам, верно, не ведаешь, что говоришь, Анвирён! Никогда не поднял бы я руку на Ойдрёна, не причинил бы ему зла. Чем можешь ты доказать, что было всё, как ты сказал?
  -- Нет у меня доказательств, - молвил Анвирён. - Лишь боги могут мои слова подтвердить. Быть между нами ваортогу, защищайся!
   Долгой и страшной была битва между Анвирёном и Тумрёном, много ран нанесли они друг другу, окрасилась земля под ними алым цветом. И всё же не дали боги виновному избежать кары. От руки Тилн Ладрёнга пал убийца орна, рядом с ещё не остывшим телом своей жертвы. Перед смертью успел он произнести роковые слова, те, что долго ещё откликались в судьбе Анвирёна:
  -- Хоть и победил ты, Анвирён Позови Дождь, меня в единоборстве, хоть и на твоей стороне правда, но вот тебе моё проклятье: сколько будешь ходить ты по этой земле, во всём будет с тобой удача, во всём будешь лучше других, только не будешь ты никогда доволен ничем из того, чего достигнешь, и не станет тебе радости от успехов, будут лишь печаль и тоска!
   Сказал это Тумрён, да и умер.
   Те, кто с ним были заодно, повинились, рассказав, как и почему хотели сгубить орна Ойдрёна. Не стали убивать их зулехи, но велели отправляться за пределы Траннрёнвённа и жить в других краях.
   Справив похоронный обряд по Ойдрёну, избрали хёны и лау Траннрёнова края Анвирёна предводителем рёнгра. А в честь того, что помог он выявить измену, закатили мавсут в стольном Траннрёнуппе. Лучшей пищей кормили Тилн-Ладрёнга, лучший тёндйр наливали, самые красивые и умелые в ремесле Гёдэ лау пришли к нему. Выбирай любую, какая приглянется! И впору бы Анвирёну радоваться да веселиться, только он сидит в стороне, опустив глаза и призадумавшись. Тяжёлые мысли гложут его острыми зубами. Занял он место друга, которого не смог уберечь от гибели. Эта мысль и мучила Анвирёна, пока остальные ели, пили тёндйр да паровались.
  -- Давай, Анвирён, порадуйся с нами! - зазывали его прочие хёны и лау. - Чего сидишь такой хмурый?
  -- Оставьте меня, - отвечал им Анвирён. Тяжело у меня на душе, мрачны мои мысли, и не видно этому конца...
   Наступила зима. Собрались зулехи поохотиться, раздобыть свежей звериной печёнки, свежих потрохов. Вышли из Траннрёнуппа три больших охотничьих отряда, и один из них вёл Анвирён. Три ночи и три дня бегали зулехи по окрестным лесам, много зверья подняли из нор, много лохматых и хвостатых выследили, как те следы ни путали. Наконец, настала пора сложить всю добычу на один туммар да похвастать, кто что раздобыл.
   Пришёл отряд, что охотился на тропах к северу от Траннрёнуппа. Открыли они свои охотничьи мешки, да выложили оттуда пару сердец нойхты, всем и не наесться с такой-то добычи. Рассмеялись хёны и лау, осмеяли незадачливых охотников:
  -- Что же вы, ноги в снегу по колено утопили, а поймали только двух захудалых нойхт?
   Стоят охотники, чешут в затылках. Неловко им.
  -- Знать, берёг нынче Ольхёмр своих зверей, не пришлись мы ему по нраву.
   Вернулся и второй отряд, с восточных троп. Открыли и эти свои охотничьи мешки, да вытащили оттуда печёнки убитых ими матлахов. Знать, больше им повезло на охоте, чем первым. Только особенно при такой добыче не попируешь. Усмехнулись хёны и лау:
  -- Что же вы, все сугробы ногами перепахали, а поймали только нескольких матлахов?
   Стоят охотники, глаза опустили:
  -- Знать, хитрые матлахи пошли. А Ольхёмр своё зверьё сберёг, не далось оно нам в руки.
   Наконец, под утро явились те, кто ходил на запад, с Анвирёном во главе, да сам он впереди шёл. Идут, несут семь мешков с потрохами хёсси. Покачали головами хёны и лау:
  -- Ай, молодцы! Как бы нынче у нас животы не полопались! Ну, давайте туммар накрывать!
  -- Не спешите, - осадил и Тилн Ладрёнг. - Сперва сходим в лес ещё раз. Там в снегу ещё столько же зарыто нами, донести за один раз не смогли.
   Наконец, уложили всю добычу на туммар и устроили мавсут, так что ел весь Траннрёнупп, да ещё и с округи кое-кто пришёл, и всем еды хватило. И все в ту ночь рады были, только вот Анвирён сидел невесёлый и ел совсем мало.
  -- Что с тобой такое? - спрашивали все его. - Неужто своя добыча тебе на вкус горька?
   И вновь отвечал им Позови Дождь:
  -- Оставьте меня. Тяжело у меня на душе, мрачны мои мысли, и не видно этому конца...
   Пошёл он в одиночестве прочь от Траннрёнуппа, пришёл на высокий холм на берегу Скёнтулы. Стал он призывать дождь. И пошёл тут среди зимы дождь, растопил снег на холме, смыл Анвирёну с души всю тоску, всю грусть. Вновь обрёл он покой. Только ни радость, ни веселье, ни счастье к нему не вернулись.
   Так понял Анвирён, что сбывается проклятье Тумрёна.
   Было это в пору Сёммитан Мавсут. Пришли в Траннрёнупп зулехи со всей Траннрёновой земли, чтоб состязаться в искусстве варить тёндйр. Многие тут колдовали над котлами, бросали туда грибы, да еловые ветки, да звериные потроха. Судьёй же была Веренгёдэ Спроси Духов, которую почти никакой тёндйр не брал, только очень умело сваренный. Вот ходила она от котла к котлу, совала в тёндйр морду, а потом морщилась, да и говорила:
  -- Не берёт меня совсем. Вода в ручье бьёт сильнее.
   Наконец, пришла очередь ей попробовать варево, что сготовил Анвирён. А он до этого целую неделю из своего хьялля не выходил, все колдовал над котлом на огне. И вот теперь дал свой тёндйр судье на пробу. Как попробовала Веренгёдэ то варево, так сразу упала на землю и начала грезить. Три ночи подряд лежала, лишь на четвёртую поднялась на ноги. А как встала, объявила всем:
   - Вот уж тёндйр так тё ндйр! Век не пивала ничего сильнее! Говорят, всю неделю потом она без умолку тараторила, и всё время хотела есть. В общем, всё, что от тёндйра бывает у зулехов, всё испытала Веренгёдэ. Ну, а Анвирён в тот Сёммитан Мавсут был признан мастером в варке тёндйра. Только вот радости ему от этого не было, и тёндйр, сколько он не пил, не помог ему.
  -- Да что с тобой, йлль тарпастаг! - восклицали друзья. - Так ты Сёммитан обидишь в её праздник!
   И вновь отвечал Анвирён:
  -- Оставьте меня. Тяжело у меня а душе, мрачны мои мысли, и нет этому конца...
   Снова побрёл он на холм близ Скёнтулы, стал призывать дождь во второй раз. Заволокли тяжёлые тучи ясное звёздное небо, спрятали звёзды и месяц, пошёл дождь и смыл с Анвирёна всю тоску и грусть. Только счастье к Тилн Ладрёнгу так и не вернулось, разве что покой в душе воцарился на какое-то время.
   Одну лау звали Юнгёдэ. Была она небывало хороша и соблазнительна, а грудные железы её выделяли такой сладкий аромат, что все хёны, учуяв его, желали ей обладать. Поговаривали, будто сама Гёдэ богиня учила эту лау ремеслу всех самок, только вот никто не мог проверить, хорошо ли ведомо этой лау то ремесло, ведь ни с кем не хотела она ложиться, ни в тёмной чаще, ни в уютном хьялле. Знать, была она весьма гордая.
   И вот однажды отправилась Юнгёдэ в Траннрёнупп, чтоб обучиться искусству рогранкаров. Пришла она в просторный хьялль орна, где сидел Анвирён с лучшими воинами. Увидела лау вождя и почувствовала, что желает его более всех на свете. Взяла она Тилн Ладрёнга за руку, повела его прямиком в тёмную чащу под еловые лапы, на моховое ложе. Анвирён шёл, не противился, так как не чуял в лау угрозы, хотя и не понимал, что ей от него нужно. Наконец, остановились они средь косматых елей.
  -- Ты хорош, орн, всем хорош, - говорит ему Юнгёдэ. - Желаю я тебя одного, ни с кем более ложиться не хочу, никто мне не по нраву, а от тебя с радостью потомство принесу. Овладей же мной, рёнгрорн Анвирён, излей в меня Рёнов сок!
   Смотрит Анвирён на лау: красива она, не найти изъяна, всякий хён за счастье бы посчитал такую на спину опрокинуть. Только не чувствует Позови Дождь ничего к ней: все чувства в нём умерли, остались лишь тоска серая да пустота, такая, что ничего в жизни не хочется.
  -- Прости, - сказал он ей. - Всем ты хороша, и не потому откажусь с тобой лечь, что вижу в тебе что-то дурное, а потому что сам я ущербен. Не плотью ущербен, но духом.
   Расстроилась Юнгёдэ, пошла она прочь. С тех самых пор, говорят, всё искала она второго такого же, как он, с многими хёнами сливалась, но вечно терзала её мысль о том, что отказал ей Анвирён.
   Когда вернулся Позови Дождь в Траннрёнупп, бросились к нему все хёны и лау, все его лучшие воины, вся дружина и рогранкары. Расспрашивали они орна:
  -- Ну как? Уложил ли ты Юнгёдэ на землю? Хорошо ли вам было с ней?
   Только отмахнулся Анвирён:
  -- - Оставьте меня. Тяжело у меня а душе, мрачны мои мысли, и нет этому конца...
   Пошёл он в третий раз на холм у Скёнтулы. В третий раз позвал он дождь. Льёт дождь, льёт серый, смывает с Анвирёна всю его тоску, всю кручину, а сам шепчет:
  -- Не одно лишь лихо в твоей судьбе. Грусть всегда с мудростью вместе ходит.
  -- К хадрам такую мудрость, что вместе с грустью и тоской приходит к смертным! - воскликнул Анвирён. - Пусть уж лучше буду я глупее урта безносого, и в голове моей всё зелеными грибами зарастёт!
  -- Но не быть тебе глупее урта безносого, не расти в твоей голове зеленым грибам, - отвечает дождь. - А если и впрямь тебе невмочь терпеть бремя в душе, так вот тебе мой совет: строй себе лодку понадёжнее да отправляйся на запад, в Ирсвённ, там нет силы у проклятья Тумрёна.
   Последовал совету Дождя Анвирён. Пошёл он в приморский город Аргёст, к мастерице Ирсгёдэ Одолей Море, что славилась искусством строить корабли. Она-то и построила Анвирёну лодку. Не простая была лодка: сама знала дорогу на запад, говорить умела, вёсла у неё сами двигались, а ещё могла она парус сама поднимать и убирать.
   Вот и пустился Анвирён в свой долгий путь. До того призвал он к себе своего доброго друга, Виренрёна Останови Кьёда, да сказал, чтоб оставался орном вместо него. После же оттолкнулся он от берега да и пустился по широкому морю, по великому Ирсу.
   Жалко богам было славного Анвирёна, только не могли избавить его от проклятья Тумрёна. И всё же, решили они ему помочь. Позвали боги Луну и попросили, чтоб она, всякую ночь уходя на запад, за море, заглядывала к Анвирёну и приносила добрые вести из Куйотавённа.
   С тех самых пор стал Анвирён Тилн Ладрёнг жить на берегу Ирса, в далёком Ирсвённе. Что с ним там потом случилось, как он там жил, неведомо зулехам, но, как болтают шаманы и вообще те, кто пьёт много тёндйра, Луна, заглядывая на Ваорнотт, рассказывала бессмертным хранителям зулехов, что Анвирён от тоски своей избавился и живёт счастливо. Что ж, Луне можно доверять, ведь она не солнце, в свете которого глаза зулехов не всегда видят то, что есть. Лишь солнце врёт, а луна честна к богам и смертным. Стало быть, не нашло Тилн Ладрёнга за морем проклятье Тумрёна.
  
   Пока всё. Продолжение следует.
   Так иногда называют зулехи тёндйр.
   Пир (зулешск.)
   Праздник в честь богини Сёммитан в конце весны.
   Поскольку зулехи к млекопитающим не относятся, то грудь зулешским лау служит не для того, чтоб выкармливать потомство. В груди у них расположены железы, выделяющие особую жидкость, запах которой вызывает возбуждение у хёнов.
  
  
  
  
   11
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"