Изложенная мной история, возможно, покажется многим непохожей на большинство тех историй, что обычно рассказывают читателям, когда хотят их развлечь. Здесь нет сюжетов о благородных героях, которые сражаются во имя света, добра и справедливости с полчищами злых сил и выручают своих прекрасных соплеменниц из беды. Вряд ли читатель обнаружит на странице этого повествования нечто, что могло бы ему напомнить истории, слышанные прежде и впитавшиеся в сознание с раннего детства. Хотя определённые аналогии с тем, что уже доводилось слышать человечеству, явно присутствуют на этих страницах.
Предание, которое я решился здесь передать на одном из людских языков, наиболее знакомом мне, прошло долгий путь из тех мест, где оно появилось, и где происходили события, лёгшие в его основу.
Прежде мне доводилось в течение долгого времени общаться с зулехами - этими зеленокожими длинномордыми, невысокого роста жителями густых лесов, что покрывают значительную часть Великого Континента, и которые они любовно называют Куйотавённ (Лесной Край). В особенности многое мне удалось узнать от субъекта по имени Мадхулурён Перегрызи Кнут, который, если верить его словам - а я склонен, всё-таки, ему доверять - был сам очевидцем тех событий, о которых теперь я хочу поведать на страницах своей книги. Вообще, если найти к зулехам подход и пробудить к себе доверие и дружественные чувства, они о многом могут рассказать и спеть. Я наслушался немало их песен, сказок, мифов, преданий. Придёт время, и, возможно, я все их поведаю читателям. Однако пока мне хотелось бы остановиться на одном предании, которое, на мой взгляд, может оказаться весьма поучительным для современного человечества.
Возможно, сам Перегрызи Кнут, равно как и его соплеменники, не одобрили бы то, что я начал знакомить людей с историей их далёкого неведомого мира именно с этого сюжета, но в нижеизложенной истории зулехи хоть и сыграли важную роль, а особенно сам Мадхулурён, всё же искрой, от которой разгорелось пламя, стали не обитатели Куйотавённа, а их ближайшие соседи с севера, самого далёкого севера Великого Континента. Там, на краю земли издревле обитала и обитает по сию пору раса моадхагров. Это создания с плоскими чешуйчатыми безволосыми мордами, украшенными глубокими глазными впадинами, в которых поблёскивают иногда холодные и чёрные, как бездна, а иногда огненно-оранжевые, глаза. Цвет кожи у моадхагров светло-серый, а питаются они костями своих врагов, либо же убитых ими более слабых существ. В глубокой древности моадхагры, расселившись по холмистым пыльным пустошам Севера, которые сами они называют Шабшархарет, или "страна холмов", образовали одиннадцать племён. Но настал момент, когда эти племена объединила одна твёрдая рука и железная воля, когда они лавиной двинулись на юг, увлекая с собой прочие охотничьи народы дальше, на другой конец Великого Континента. Самое поразительное во всей этой истории - это то, как простой завоевательный поход со временем начал приобретать характер миссии, от выполнения которой зависела судьба всех тех народов, которые принимали участие в походе, да и не только их. Трудно объяснить, что же именно происходило в ту пору на Великом Континенте, однако я приложу максимум усилий, чтобы показать сложившуюся картину во всей её полноте. Кроме того, как ни подробен был рассказ моего товарища зулеха, всё же многое и ему самому было неизвестно. Потому пришлось мне порасспросить и ещё кое-кого, кто был причастен к тем великим свершениям, о которых мне предстоит написать. Наконец, некоторые фрагменты повествования я создал, лишь полагаясь на собственное воображение, но даже и в таких случаях я старался, чтобы картина выходила как можно более реалистичной.
Ну, а вначале я предложу тем, кто взялся читать это произведение перенестись вместе со мной прямиком на мрачные просторы Шабшархарета. Нет на Великом Континенте другого такого места, где красота Тьмы была бы столь чарующей. Только здесь, где никогда не светит яркое солнце, и день мало чем отличается от ночи, среди покрытых мглой пустошей, где небо в ночи усыпано мириадами звёзд, воистину Мрак показывает всё своё великолепие. Если однажды ваши сомнамбулические странствия или некие псевдовоспоминания заведут вас в ту неизведанную даль, о которой говорю я, непременно посетите эти места. Ну а пока придётся довольствоваться тем, что расскажу о Шабшархарете я.
Часть первая.
"Нох-Гур".
Скёрр первый. О том, как Нох-гур собирал охотников Шабшархарета в поход.
Круглый бельмастый глаз бога ночи Нгха безмолвно парил в бездонной черноте, освещая своим мертвенно-бледным сиянием пустынные холмы Шабшархарета, подёрнутые густым туманом. Красноватый оттенок, влившийся в цвет ночного светила, предвещал удачную и кровавую охоту. Полная, налитая кровью луна была такой огромной, что на первый взгляд и не сразу становилось ясно, что это луна. И не зря в эту ночь у Нох-гура прорезался такой голод, стоило савану тьмы затянуть небо. Впрочем, и не только у него одного голод разжигал желание охотиться и убивать. Остальные моадхагры, пожалуй, жаждали припасть к вожделенным белым костям столь же сильно.
Серая пыль, покрывавшая залитые лунным сиянием холмы, делала тихую поступь боевых джирайхов, нёсших на своих спинах голодных всадников, почти совершенно бесшумной. Джирайхи и их седоки жадно втягивали ноздрями холодный ночной воздух, в котором витал запах добычи, предательски доносивший, что Трепещущие совсем близко.
Зоркие глаза моадхагров, сверкая из-под накинутых на их головы капюшонов, без труда выхватили из бесформенной тьмы силуэты боязливо сновавших по холмам уков. Ушастые лупоглазые создания, поднимая пыль своими перепончатыми лапами и пугливо озираясь по сторонам - а на это, понятно, были основания - занимались поиском съедобных кореньев и ловлей мелкой живности. Голод выгнал их из подземных нор, из которых днём они не смели выйти, опасаясь дневных хищников. Впрочем, и ночь не была безопасной для них. Моадхагры только и ждали такого момента, когда уки вылезут из нор. В сами норы моадхагры, даже самые опытные, не осмеливались заглядывать, ибо уки хоть и принадлежали к Трепещущим и вечно служили пищей расам Охотников - моадхагров, зулехов, жорротов, ахаумов, сансихоров - но порой они боролись за свою жизнь и существование самым отчаянным образом. Слабые и беззащитные, но хитрые и смекалистые, уки заполняли свои норы бесчисленными ловушками, смертоносными капканами, в которых, бывало, погибали некоторые рисковые моадхагры, предпринимавшие безрассудные попытки выкрасть добычу спящей из её норы. Зато здесь, на открытой равнине, вдали от спасительных подземных укрытий, бал правили острые клыки и длинные когти. Дох-Унгор, вождь племени охтарвангов - одного из моадхагрских племён - своими зоркими жёлтыми глазами окинул местность, не упустив из виду две гряды холмов, окружавшие слева и справа кормившихся уков.
- Будем брать добычу в кольцо, - сказал Дох-Унгор. - Двое отправятся им в тыл и встанут между холмов. Остальные спрячутся с двух сторон за холмами. А я погоню стадо, выехав отсюда.
Бесшумными тенями, моадхагры на своих боевых зловещего вида скакунах разлетелись в трёх направлениях, скрытые туманом.
Нох-гур остановил своего джирайха за холмистой грядой. Слева и справа от него встали его собратья, ожидая, когда испуганные уки бросятся к холмам и через них, спасаясь от своих преследователей. Рука молодого моадхагра сжимала рукоять острого хичира - страшного оружия, предназначенного для того, чтобы крушить хребты и снимать с плеч головы.
И вот, раздался боевой клич Дох-Унгора, возвестивший начало охоты и заставивший уже обречённых уков броситься врассыпную. Сонная смерть, дремавшая в глубокой бездне под Шабшархаретом, теперь встрепенулась, взяла свой острый серп и поднялась из глубин наверх: собирать урожай душ, вышвырнутых убийством из тела.
Уки вприпрыжку скатывались с холмов, где их тут же ловили затаившиеся в ожидании добычи моадхагры, пускаясь вслед за добычей на своих быстроногих скакунах. Джирайхи, храпя и рыча, настигали несчастных уков, блестели страшные хичиры - и лопоухие лупоглазые головы слетали с плеч, насаживаясь на остриё кровожадного оружия.
Нох-гур наслаждался охотой. Он упивался каждым своим движением и агонией обречённых жертв. Взмах - и голова очередного ука оказалась зацеплена хичиром, а затем уселась на его остром зубце. Тут же Нох-гур поднёс окровавленную голову к себе, остановил своего джирайха, ловкими движениями очистил череп ука от кожи и мяса, а затем острыми зубами раздробил череп, хрустя вкуснейшей костью. Моадхагров не интересовало в добыче ни мясо, ни кровь, они не поедали её внутренности, как зулехи и уж, тем более, не заглатывали её всю, как жорроты. Единственное, что интересовало их во всякой съедобной живности, - это её кости. Лишь белые хрустящие кости могли насытить голод ночных охотников.
Попробовав на вкус свежий череп, Нох-гур прицепил его к седлу и бросился за следующим уком. Он убивал их, одного за другим. Когда же ему наскучило снимать головы, он заткнул хичир за пояс и отстегнул от седла длинное копьё. Наколотые на остриё копья, уки, один за другим, оказывались брошенными поперек седла. И до тех пор, пока можно было складывать таким образом добычу, Нох-Гур не переставал орудовать копьём.
И всё же, смертельная ловушка захлопнулась не для всех. Одному из уков, должно быть, самому шустрому, удалось вырваться из кольца. Иной раз Нох-Гур, быть может, проводив взглядом убегающую добычу, подумал бы: "Пусть бежит!", однако в этот раз почему-то в нём проснулась безудержная жажда погони. Повернув своего джирайха, молодой моадхагр пустился вслед за прытким уком, но тот, странное дело, развил такую скорость, пустившись наутёк огромными прыжками, что даже быстроногий скакун Нох-Гура не мог сократить расстояние между охотником и жертвой.
Нох-Гур так увлёкся погоней, что даже и не замечал, как пролетают мимо голые однообразные холмы. А ук мчался на своих перепончатых лапах к тому странному и зловещему месту, которое ночные охотники называли, с изрядным благоговейным трепетом, Великими Курганами. Здесь, в Великих Курганах, под землёй, в обширных гробницах лежали останки мёртвых вождей моадхагров, ушедших под землю многие тысячелетия назад. Редко кто осмеливался заглядывать в это место, ибо все верили: если побеспокоить грозных вождей, страшные, бесформенные и безликие стражи священного места, охраняющие их сон, разорвут в клочья дерзкого глупца и сожрут его. Джирайх Нох-Гура тревожно захрапел. Моадхагр огляделся вокруг, и что-то его насторожило.
Ук-беглец куда-то исчез. Кругом царило безмолвие, и что-то странное было в окружающем пейзаже. Нох-Гур долго пытался разобраться, что же именно не так, прежде чем, оглядев один из курганов, понял: он разрыт и разграблен. Сперва моадхагр и сам в это не поверил: того, кто осмелился бы осквернить один из Великих Курганов, ждала неминуемая страшная смерть в лапах стражей, которые не преминули бы восстать из подземелья, почуяв присутствие незваного гостя, и покарать преступника. Как же тогда удалось нечестивцам совершить своё злодеяние, уйдя из кургана живыми?
Осторожной поступью, Нох-Гур приблизился к могиле и заглянул внутрь: исчезли завёрнутые в плащ останки покойного вождя, но хичир и череп джирайха - атрибуты, которые непременно оставляли в любой могиле, дабы ушедший в подземный мир моадхагр не остался без меча и верного скакуна - остались нетронутыми, впрочем, как и все ценные вещи, зарытые в кургане. Всё это означало лишь одно: курган не разграбили ради простой наживы, а украли с таинственной целью тело, предварительно усыпив стражей кургана, либо же перекрыв им дорогу из мира мёртвых, дабы они не причинили вреда похитителям. Естественно, не обошлось без магии: об этом говорили начертанные на земле магические знаки, которые уже изрядно успело замести серой пылью. Помимо знаков, на земле виднелись ещё и следы, ведшие на юг. Они тоже начали постепенно стираться, но были достаточно заметны.
Исполненный праведного гнева, Нох-Гур вскочил на своего джирайха, ударил его по бокам и, отслеживая цепочку следов на земле, помчался туда, куда они вели. Он летел, точно большая чёрная стрела, поднимая пыль, разгоняя туман, мчался на юг до тех пор, пока не добрался до места, где земля была твёрдой, точно камень, и следы на ней не отпечатывались. Бросив взгляд вдаль, Нох-Гур разглядел за туманом, поднимавшимся на горизонте хребты Ахаумских гор. Злоумышленники явно успели добраться до предгорий и скрыться среди скал. А там искать их было бессмысленно. Можно было, конечно, сунуться в горы и там допросить ахаумов - странных восьмилапых длинноголовых тварей, живших в пещерах и ползавших во мраке по крутым скалам - но молодой охотник решил, что сперва надлежит известить о случившемся всё племя, ибо месть за осквернение кургана - дело, касающееся каждого достойного моадхагра. Нох-Гур повернул джирайха и понёсся галопом обратно, на север, чтобы как можно скорее добраться до лагеря своего племени и рассказать вождю Дох-Унгору о том, что произошло.
Когда он подъезжал к шатрам, все остальные моадхагры уже успели очистить добычу от мяса, кожи и внутренностей, и на небольшой округлой площадке в центре лагеря образовалась зловонная гора окровавленных мяса и кишок, а рядом с ней - груда белых костей, так и манившая к себе.
- Где вождь? - спросил Нох-Гур сидевшую рядом с грудой костей старую моадхагрен.
--
В своём шатре, - отвечала та.
Нох-Гур спешился, добрался до шатра вождя и, без особых церемоний, откинул полог, закрывавший вход, и вошёл внутрь.
--
Вождь! - воскликнул он. - Для моадхагров настали чёрные времена. Могила Урхуд-Далалу осквернена!
Сидевшие в шатре вождь и старейшина Чон-Дугр переглянулись, а затем потребовали от Нох-Гура объяснить всё в подробностях. Выслушав рассказ молодого охотника, они попросили его удалиться, и старейшина принялся о чём-то рассказывать Дох-Унгору. Недовольный тем, что от него что-то скрывают - всё-таки, это он узнал об осквернённой могиле первым! - Нох-Гур, стоя у входа, слушал тайный их разговор.
--
Ты знаешь, вождь, - говорил старейшина. - В молодости я странствовал по южным землям. Мне однажды довелось даже общаться со жрецами Раумалу. Тайком случилось мне заполучить в свои руки на какое-то время священную шкуру белого джирайха с написанными на ней письменами ... Тогда я был молод и не придал этому значения, но теперь, после того, что мы услышали от Нох-Гура, мне начинает казаться, что написанное на той шкуре имеет некоторое значение.
--
Да? - хмыкнул Дох-Унгор. - И что же было там написано?
--
Это было пророчество, или даже указание жрецам, каким образом можно вернуть их господину утраченную силу:
В год, когда тень крылатая
Проглотит на небе ночном
Пять окровавленных звёзд
Ступайте в северный край
Принесите оттуда прах
Из великих курганов
И в храме владыки Раумалу
На алтарь мертвеца возложите
Тело его станет вратами,
Что бездну разверзнут великую
И восстанет Раумалу
И призовёт пять достойнейших
Чтоб кровью своей вернули
Зренья утраченный дар
Своему господину...
--
Всё понятно, Чон-Дугр, - прервал его вождь. - Но как это связано с осквернением кургана?
--
Это значит, вождь, - мрачно проговорил Чон-Дугр, - что это жрецы храма Раумалу похитили тело Урхуд-Далалу из могилы, чтобы использовать его в обряде освобождения Раумалу из бездны, куда его ниспровергли боги и смертные много тысячелетий назад. После того, как освобождённое божество явится в наш мир, пятеро жрецов должны будут совершить ритуальное самоубийство и своей кровью вернуть пятиглазому тирану способность видеть, которой его лишили при заточении. После всего этого, сила Раумалу станет так велика, что он заставит весь мир пасть к его ногам. Те пятеро, что пожертвуют своими жизнями, обретут после смерти и перевоплощения огромную власть, а на земле установится вечная тирания Раумалу и его жрецов-приспешников.
--
Ты всерьёз в это веришь? - усмехнулся Дох-Унгор.
--
Не верил до недавнего времени. Даже тогда, когда увидел пять звёзд, окрасившиеся в красный цвет, и тень, скрывшую их. Но теперь, когда похищены останки Урхуд-Далалу, я начинаю всему этому верить. Жрецы Раумалу узрели знамение и начали готовиться к ритуалу. Ну, а мы должны их остановить.
--
Что ж, - проговорил вождь. - Даже если эта Вечная Тирания - лишь вымысел жрецов, мы обязаны вернуть тело Урхуд-Далалу обратно в его курган, или боги проклянут народ моадхагров!
--
Но одно наше племя не справится со жрецами, - сказал Чон-Дугр. - Наверняка, они уже на пути в Уурет, где, без сомнения, смогут найти убежище у зулехов, у вождя Кёнгкгёрёна. А если нам придётся воевать с зулехами, нужно собрать все племена воедино, ибо дело возмездия за осквернение Великих Курганов - общее для всех моадхагров. Нужно послать гонца, который объехал бы все племена и заставил бы их присоединиться к нам. И ты знаешь, вождь, я даже придумал, кого послать с этим заданием.
Тут Чон-Дугр перешёл на шёпот, и Нох-Гур не мог различить ни слова их разговора. Но если бы он мог узнать, о чём они говорят, то услышал бы вот что:
--
Мне кажется, - шептал Чон-Дугр вождю, - что нам пора избавиться от Нох-Гура. Многие в племени, особенно молодые, любят его ещё больше, чем тебя, он завоевал славу, которая для тебя становится опасна. Он чересчур любим в племени, силён, молод. А ты, вождь, уже долго наблюдаешь смену времён, и всё идёт к тому, что однажды Нох-Гур захочет занять твоё место. Однако, полагаю, этого не произойдёт, если случайно твоего соперника убьют в стычке, например, те же сиперайи. Ты ведь знаешь, как они враждебно настроены к охтарвангам. А мы, в свою очередь, получим повод вызвать их на бой. Ты станешь победоносным вождём, а остальные племена узнают, что бывает с теми, кто противится нам.
--
Ты предлагаешь мне принести в жертву лучшего воина и охотника? - чувствовалось, что Дох-Унгор колеблется.
--
Я понимаю тебя, вождь, - кивнул старейшина. - Нох-Гур один стоит нескольких воинов. Без него трудно будет выиграть битву. И всё же, поверь мне, если ты не уничтожишь его, однажды он сделает это с тобой.
--
Будь по-твоему, - лязгнул челюстями Дох-Унгор. - Я отправлю Нох-Гура гонцом к соседним племенам.
С этими словами, вождь поднялся с земли и направился к выходу из шатра.
Когда полог, закрывавший вход в жилище вождя зашевелился, Нох-Гур постарался сделать вид, что не подслушивал разговор и вообще всё это время стоял поодаль от шатра.
--
Нох-Гур, - сказал Дох-Унгор. - Ты, верно, и сам знаешь о том, что ты лучший воин и охотник нашего племени. И поэтому, я, как вождь, приказываю тебе объехать всех наших соседей - сиперайев, фэллоров, тромов, - и сообщить им о случившемся, о том, что ты видел в Великих Курганах. Все они должны объединиться с нами под одним знаменем. Если же кто-то откажется вступить с нами в рёнгр - требуй, чтобы они назначили ухчинор - и тогда, на ухчиноре, я надеюсь, ты сможешь одержать победу, какое бы состязание они ни придумали: охота, магия, поэзия, бой на хичирах, врукопашную - я верю, ты победишь. Поспеши же, прирождённый убийца, и возвращайся скорее с хорошими вестями.
--
Твоя воля - закон для меня, вождь, - ответил Нох-Гур и поспешил вновь оседлать своего джирайха, который уже успел доесть двух брошенных ему уков. - Я облечу все племена так быстро, как только это возможно и, с третьим восходом луны, я вернусь обратно. Ну, пошёл! Хай! Хай!
И, погоняя своего джирайха, Нох-Гур отправился в путь. Дох-Унгор же глядел ему вслед и подумывал о том, что, возможно, и не так плохо, если Нох-Гур не вернётся из своей поездки. Уж больно грозен был этот рыжий косматый здоровяк с острыми, как бритва, зубами. Четырёхсотлетний вождь не хотел рисковать своим статусом, не хотел, чтобы в одну прекрасную ночь двухсотлетний юнец занял его место. "Что ж, думал он, если Нох-Гура убьют, то и впрямь будет повод начать истребительный поход против одного из племён. Того, которое убьёт молодого охтарванга. Лучше всего, конечно, если это будут сиперайи. Наконец-то долгий спор между ними и охтарвангами закончится. А затем, когда сиперайи будут разбиты, он, великий Дох-Унгор, сделает с оставшимися в живых такое, что другие племена волей-неволей, опасаясь повторить участь сиперайев, должны будут вступить с охтарвангами в рёнгр. Постепенно некоторые условия рёнгра перестанут соблюдаться на деле, и вождь охтарвангов станет вождём всех моадхагров и всего Шабшархарета, на всей его протяжённости, с запада на восток, от великого моря Деррах до Зулешских лесов - всё это будет вотчиной Дох-Унгора...
Нох-Гур летел по пустынным серым холмам навстречу новым свершениям на своём пути воина. Уже начало светать. Серые, тяжёлые облака, как всегда, закрывали небо. Наступал новый, по-шабшархаретски чёрный день. Слабые лучи болезненного света едва прорывались сквозь плотный облачный саван, безжизненно падая на серую запылённую землю. Быстроногий джирайх летел вперёд, как ветер, вздымая клубы пыли, высоко подняв мощный чешуйчатый хвост. Нох-Гур спешил туда, где лежало поселение другого племени моадхагров - тромов. Тромы славились своим отличным оружием и крайним проворством в бою, поэтому Нох-Гур заранее готовился к тому, что на ухчиноре тромы из всех возможных разновидностей его выберут бой один на один. По обычаям моадхагров, племя отказывавшееся от ухчинора, если такового требовал кто-либо, следовало считать племенем трусливым и слабым, оно теряло всякий авторитет, а другие племена начинали относиться к ним как к Трепещущим. Поэтому никогда, даже будучи не в состоянии выиграть поединок, ни одно племя не отказывалось от ухчинора, всегда принимая вызов.
Джирайх с размаху влетел в воды мелководной речки, издавна разделявшей охотничьи угодья кланов охтарвангов и тромов. Погрузившись по брюхо в холодную влагу, скакун принялся пересекать поток, распугивая мельтешивших среди камней скользких водяных тварей. Перебравшись через реку и поднявшись на самый высокий холм из тех, что находился прямо за рекой, Нох-Гур остановил джирайха и вгляделся во мглистую даль. Далеко, среди плоской долины, виден был лагерь тромов, вокруг которого в небе на кожистых крыльях кружили олубу - плотоядные бестии с треугольными головами и огненными глазами, также, как и моадхагры, охотившиеся на уков, а иногда питавшиеся дармовым мясом возле селений моадхагров, растаскивая кучи мяса и внутренностей, которые выбрасывали охотники, очистив от мягких тканей кости своей добычи.
Нох-Гур хлопнул своего джирайха ногами по бокам, и тот, сорвавшись с места, скатился по склону, а затем полетел стрелой в ту сторону, где виднелись очертания шатров, так что очень скоро неясные фигуры начали увеличиваться и становиться всё более отчётливо видными. Тромы, должно быть, заметили одинокого всадника издалека, и скоро изо всех шатров сбежались моадхагры всех возрастов посмотреть, кто явился к ним с востока.
Вождь тромов, Саца-Мегх, с важным видом стоял впереди всех, изучая пристальным взглядом приближавшегося всадника. По вышивке на кожаных доспехах, он почти сразу определил, что перед ним - один из клана охтарвангов.
--
Яркой луны и кровавой охоты, - приветствовал Саца-Мегх гонца. Что привело славного воина из племени Дох-Унгора в земли тромов?
--
Я принёс с собой весть, - объявил своим звучным хриплым голосом Нох-Гур, - Касающуюся всех вас, славное племя тромов, и всех моадхагров, населяющих мрачный Шабшархарет! Минувшей ночью жрецы бога Раумалу, коварно прокравшись в наши земли с юга, вскрыли курган вождя Урхуд-Далалу и похитили его останки, которые используют в обряде освобождения своего повелителя. Мы обязаны покарать нечестивцев. И потому, вождь Дох-Унгор призывает всех под знамёна мести и требует, чтобы вы, тромы вступили с охтарвангами в рёнгр.
--
Ах вот как, - усмехнулся Саца-Мегх. - Значит, мы должны поверить в то, что какие-то жрецы осквернили Великие Курганы? Но всем хорошо известно, что любого, кто потревожит сон древних вождей, ожидает неминуемая смерть. Ты уверен в том, что говоришь, гонец?
Нох-Гур рассвирепел:
--
Ты смеешь подозревать меня во лжи! Что ж, мешок с сомнениями, ступай сам к Великим Курганам, и пусть глаза твои подтвердят то, что слышали уши!
--
К Великим Курганам! Конечно же! Чтобы я и мои воины угодили в какую-нибудь ловушку, расставленную вашим хитроумным Дох-Унгором! Что ж, от него другого и не следует ожидать. И рёнгр ему нужен для того, чтобы стать владыкой всего Шабшархарета! Впрочем, если он так настаивает на рёнгре, то тромы готовы вступить в союз с охтарвангами, и я, Саца-Мегх, разделю с Дох-Унгором шатёр собрания вождей. Но сперва стоит испытать тебя, юнец, и если ты не пройдёшь испытание, то мы не намерены связываться с таким слабым племенем, как охтарванги.
--
Итак, вождь, - глаза Нох-Гура сверкнули. - Ты готов устроить ухчинор?
--
Верно, - кивнул Саца-Мегх. - Пусть будет ухчинор. Убей нашего лучшего воина, если сможешь. Кстати, сообщи, наконец, нам своё имя, чтобы мы могли, по крайней мере, начертать его на лоскуте твоей шкуры, который украсит мой шатёр после поединка, х-хм!!
--
Меня зовут Нох-Гур, - грозно прогремел молодой исполин. - И, прежде, чем кто-либо напишет моё имя на лоскуте моей кожи, вам, племя тромов, придётся пролить немало собственной крови!
Не прошло слишком много времени, когда посреди лагеря моадхагров возникла круглая площадка, утыканная острыми копьями, каждое из которых было наклонено к центру площадки, так что, если бы один из сражающихся смог бы толкнуть другого к краю площадки, тот запросто мог погибнуть, будучи проткнут остриём копья.
Нох-Гур, обнажив свой хичир, сбросив в сторону плащ с капюшоном и кожаные доспехи, молча стоял посреди площадки и ожидал, пока приведут его противника. Наконец, раздались возгласы из толпы:
--
Рохату-Гэр! Вперёд, Рохату-Гэр! Сотри охтарванга в порошок!
Затем, ряды зрителей расступились, и на арену вышел сам Рохату-Гэр, огромный, слегка сгорбленный, заросший моадхагр, явно превосходивший по размерам и весу Нох-Гура. С отрывистым рыком, он прошёлся по арене, приветствуя соплеменников, а затем встал лицом к лицу с Нох-Гуром, прямо напротив него, обнажив свой зловещего вида хичир.
--
Хай! Сходитесь! - рявкнул Саца-Мегх.
Хичир Рохату-Гэра, такой же огромный и грозный, как и он сам, взметнулся в воздухе и полетел, нацеленный своим средним шипом-сорвиглавом прямо ниже подбородка Нох-Гура. Охтарванг сделал движение корпусом в сторону, и хичир противника поразил пустоту. Тут же Нох-Гур ударил хичиром снизу вверх, рассчитывая одним мощным ударом снять Рохату-Гэру его косматую башку. Рохату-Гэр совершил оборот вокруг себя и, уходя от удара, нанёс Нох-Гуру удар ногой под колено, однако охтарванг, взметнувшись вверх, сделал сальто и приземлился у здоровяка прямо за спиной. Не желая ждать, пока хичир охтарванга поразит его в затылок, Рохату-Гэр совершил кувырок, приземляясь на спину и выстреливая рукой, сжимающей хичир в сторону живота Нох-Гура. Нох-Гур ещё раз кувыркнулся в воздухе, влетев ногами Рохату-Гэру прямо в живот. Тот взревел и, поднимаясь с земли, согнулся вдвое. Хичир Нох-Гура рассёк воздух, падая вертикально вниз с намерением обезглавить противника, но косматая башка трома и на этот раз уклонилась от удара, а зубцы-лезвия оружия Нох-Гура вошли в землю.
--
Ага! - взревел Рохату-Гэр и мощным ударом ноги по запястью Нох-Гура, оторвал его руку от рукояти.
Затем огромный хичир вновь блеснул в воздухе, и Нох-Гуру опять пришлось уходить от удара, при этом удаляясь от оставленного оружия. Не желая противостоять такому здоровяку, как Рохату-Гэр, с голыми руками, охтарванг в два прыжка оказался у края площадки, резким рывком выдернул одно из копий, воткнутых в землю, а затем молниеносным движением послал его, метя Рохату-Гэру в сердце. Но исполин, разгадав манёвр своего изобретательного противника, успел перехватить копьё на лету, развернул его в сторону Нох-Гура и метнул в него, также рассчитывая проткнуть охтарванга насквозь. Поймав копьё и остановив холодное остриё почти у самого своего лица, охтарванг бросился на врага, рассчитывая на этот раз использовать копьё в ближнем бою. Но и тут здоровенный детина с несвойственным для такого размера врагов, проворством, избежал колющего удара, и выпад, сделанный Нох-Гуром, не причинил ему вреда. Поняв, что трюки с копьём у него удаются плохо, Нох-Гур решил, во что бы то ни стало, добраться до своего клинка. Рохату-Гэр, очевидно, оказался недостаточно сообразительным, чтобы схватиться за второй хичир. Парировав два-три удара копьём, охтарванг снова взлетел над землёй и, вращаясь как волчок, нанёс Рохату-Гэру удар ногой в подбородок, отбросивший того на три локтя от того места, где поблёскивал воткнутый в землю хичир, к которому тром старался ни за что не допускать своего противника. Пока Рохату-Гэр приходил в себя, Нох-Гур поспешно высвободил из земли свой хичир и, радуясь воссоединению с излюбленным оружием, бросился на Рохату-Гэра. Тот поймал взметнувшийся в воздухе клинок, зажав его между шипом-сорвиглавом и одним из боковых кривых лезвий своего хичира, крутанул клинком в воздухе, и Нох-Гур едва не лишился оружия во второй раз. Пользуясь тем, что рука с хичиром у охтарванга отведена в сторону, и он открыт - в таком положении Нох-Гур находился где-то пару мгновений - тром сделал выпад, планируя поразить противника в живот. Спасло Нох-Гура древко копья, вовремя выставленное навстречу удару. Увы, оно переломилось пополам.
Оставаясь с обломком копья в одной руке и хичиром в другой, Нох-Гур собрался с силами и выполнил головокружительное сальто, в результате которого оказался прямо на загривке у неприятеля, сжимая его шею ногами. Прежде, чем Рохату-Гэр избавился от смертоносной ноши, охтарванг резким, как вспышка молнии, движением занёс над головой трома обломок копья и всадил его остриё Рохату-Гэру прямо между глаз.
Удар был нанесён искусно и оказался смертелен для трома. Поражённый воин упал на землю. Смерть его была лёгкой, и душа быстро добралась до чертогов мира вечной тьмы. Нох-Гур, посчитав, что его противник дрался достойно и заслужил лёгкую смерть, не заставил мучаться исполина-трома. Он стоял под рёв толпы посреди арены, глядя, как прожорливые олубу уже начали водить свои зловещие хороводы в небе.
--
Тихо! - рявкнул на галдевших возбуждённых сородичей Саца-Мегх. - Я понимаю, смерть Рохату-Гэра - тяжёлая утрата для всех нас, но ухчинор есть ухчинор, и с арены есть путь назад лишь для одного. Что ж, мы не вправе нарушить святость ухчинора. Ты победил, Нох-Гур. Возьми свой Символ Славы и ступай с миром. Скажи своему вождю, что тромы готовы вступить с охтарвангами в рёнгр во имя мести, во имя кары, которая постигнет нечестивых жрецов Раумалу!
Не произнося ни слова, Нох-Гур оттянул кожу на теле поверженного воина и, вспоров её остриём хичира, сорвал окровавленный лоскут с бездыханного тела. Затем, он направился к своему джирайху, привязал к его седлу свежедобытый трофей (или, как называют это моадхагры, Символ Славы), вскочил верхом на резвого скакуна и, рявкнув "Хай!", пустил его галопом, прочь от деревни тромов. Теперь путь его лежал на юг, к следующему племени - фэллорам, большим любителям поэзии, искусно слагавшим лучшие скёрры во всём Шабшархарете.
Сложно сказать, в какое время суток наш гонец добрался до лагеря фэллоров: солнце в Шабшархарете вечно скрыто за серыми облаками, которые порой так сгущаются над этим краем, что вообще трудно бывает сказать, начался ли новый день, или ночь всё ещё правит миром. Единственное, что точно можно определить, так это то, что по дороге, измотанный напряжённым поединком, герой свернул с самого прямого и короткого пути к цели слегка в сторону, завидев в склоне холма чёрные отверстия - входы в нору. Это было обиталище небольшого семейства хургулов - маленьких лохматых созданий, наряду с уками относившихся к числу Трепещущих. Нох-Гур был голоден после долгой скачки и трудного ухчинора, а потому решил перекусить. Он засыпал несколько норок, а когда глупые хургулы - они были куда глупее и неосторожнее уков - вылезли, чтобы выгрести мусор из проходов, их настигло копьё моадхагра. Добравшись до ближайшего ручья, охотник набрал воды в круглую металлическую посудину - сарпет - потом стёр кости хургулов специальной тёркой, сделанной из куска пористой горной породы, в мелкую крошку, которую, залив водой, долго варил на огне, пока не получился вкуснейший моад - каша из молотой кости, излюбленное блюдо моадхагров.
Позволив себе восстановить изрядно растраченные силы, Нох-Гур снова тронулся в путь. Его джирайх летел как стрела, пересекая широкую равнину, тянувшуюся слева, справа, спереди и сзади, насколько хватало глаз. Однако когда впереди поднялись причудливой формы каменные глыбы, носившие название Скёрркагрух, или, буквально, "вдохновляющие на песни", Нох-Гур придержал скакуна и поехал медленнее. По легенде, именно Скёрркагрух были проводниками идей ненаписанных скёрров, приходящих извне, в умы поэтов. Как известно, скёрр не рождается в голове поэта, он находится глубоко в небесной бездне, а уж оттуда приходит к сочинителям разного рода, так что задача поэта сводится лишь к тому, чтобы облачить изначальный замысел в слова и образы, и, в результате, рождается скёрр. Очевидно, зуэлы - слагатели скёрров - жившие в племени фэллоров, так прославились в Шабшархарете именно благодаря тому обстоятельству, что фэллоры жили рядом со Скёрркагрух, и это здесь сочинители этого племени получали вдохновение. Именно поэтому, Нох-Гур заставил своего джирайха сменить быстрый галоп на медленный шаг. Он ехал среди каменных великанов, прося мысленно даровать ему необходимое вдохновение, ведь Скёрркагрух беспристрастны, их не волнует соперничество племён, а раз так, почему бы им не помочь Нох-Гуру выиграть ухчинор с фэллорскими зуэлами! В конце концов, не всё им пользоваться чудесным свойством Вдохновляющих на Песни.
Когда даже простые мысли в голове Нох-Гура начали сами по себе формулироваться в скёрры или, по крайней мере, в их подобие, Нох-Гур снова пустил джирайха галопом. Нужно было спешить, пока вдохновение ещё гостило в душе и разуме.
Скёрркагрух оказались далеко позади, а из-за лежавшего впереди холма начали подниматься верхушки шатров фэллоров, увенчанные остроконечными шестами, на которых красовались расписанные краской черепа уков. Едва Нох-Гур показался на вершине холма, как почти сразу же фэллоры заметили гонца, и принялись сходиться со всего селения к той его окраине, к которой подъезжал охтарванг.
--
Я приветствую вас, народ поэтов! - гаркнул он. - Вождь охтарвангов Дох-Унгор отправил меня к вам, чтобы вы услышали о том злодеянии, которое было совершено в Великих Курганах.
--
Я - Агр-Сибух, вождь фэллоров, - представился вышедший из толпы рослый фэллор. - Рады видеть в своих землях посланца достославных охтарвангов. Что же за весть принёс ты, скачущий наперегонки с ветром?
--
Это касается всех нас, всех моадхагров. - Нох-Гур сделал выразительный знак указательным пальцем в сторону толпы. - Жрецы бога Раумалу, коварно проникшие с юга в наши земли, похитили из кургана тело вождя Урхуд-Далалу. Они прибегли к хитрости, чтобы избежать смерти в когтях духов, сторожащих священное место, а останки унесли из могилы. Так или иначе, теперь всем моадхаграм предстоит стать единым карающим молотом для всех, кто осквернил память наших предков! Вождь Дох-Унгор требует, чтобы все вы, фэллоры, вступили с нами, охтарвангами, в рёнгр! До вас это уже сделали тромы, теперь ваш черёд присоединиться к нашему союзу!
--
Всё это хорошо звучит, - проговорил Агр-Сибух. - Но откуда нам знать истинность твоих слов о Великих Курганах! Готов поспорить, Дох-Унгор - а он вождь хитрый и вероломный - послал тебя заключить рёнгр в своих корыстных целях. Уж я-то знаком с его нравом! Знай, гонец, мы, фэллоры, - мирное племя, и нам не до военных затей, тем более, если во главе их стоит Дох-Унгор. Скачи с миром к своему вождю и скажи, что мы отказываемся вступать с ним в рёнгр.
--
Более безрассудных слов я ещё не слышал, - гневно произнёс Нох-Гур. - Дело касается чести моадхагров, а ты, вождь, добровольно обрекаешь свой народ на позорное бездействие. Что ж, как бы там ни было, если ты не хочешь добровольно вступать в рёнгр с нами, я вызываю твоё племя на ухчинор, и пускай проигравший исполнит волю богов и победителя!
--
Что ж, - усмехнулся Агр-Сибух. - Ты желаешь ухчинора? Мы не вправе отказываться. Если ты, гонец, окажешься более искусным слагателем скёрров, чем наш зуэл Тал-Мунох, мы пойдём навстречу Дох-Унгору. Если же твой скёрр рядом со скёрром нашего зуэла покажется дорожной пылью рядом с лунным сиянием - мы привяжем тебя верёвкой к хвосту твоего джирайха, обезглавим и отправим обратно к охтарвангам. И, пожалуй, лучше, гонец, тебе отказаться от ухчинора, пока это ещё можно, ибо вы, охтарванги, всегда были тупыми рубаками, крайне несмышлёными в искусстве.
--
Посмотрим, - буркнул Нох-Гур. - В любом случае, от ухчинора я не отказываюсь. Начнём!
--
Что ж, - усмехнулся Агр-Сибух, и в смешке его звучало высокомерие. - Да свершится ухчинор. Зовите Тал-Муноха!
Вскоре появился Тал-Мунох. В нём сразу можно было узнать зуэла, весьма чтимого в племени, по раскрашенному лицу, узору, вытатуированному на лбу, и широкой полосе, выбритой ото лба до затылка посреди головы. Согласно поверью моадхагров, идеи скёрров, когда приходят в голову кому-либо, часто цепляются за волосы, могут запросто там запутаться и не добраться до конечной цели своего путешествия. Оттого у многих зуэлов голова была и вовсе выбрита. Тал-Мунох, впрочем, решил, что ему будет достаточно выбрить лишь волосы от затылка до лба.
Тут же Нох-Гуру и Тал-Муноху были поданы десятиструнные чэнхэрны. Проведя когтистой лапой по струнам, Тал-Мунох начал первым:
Как сор, смешанный с пылью,
Несомый ветром, неутомимым в скитаньях,
В лицо брошенный незримой рукою,
Издалека прилетел посланник
От Дох-Унгора, вождя охтарвангов.
С тревожной вестью гонец прибыл сюда,
Но стоит ли верить ему,
Вероломным Дох-Унгором посланному?
Не падём ли мы жертвой коварства,
Откликнувшись на призыв гонца?
И рёнгр нерушимый нас не скуёт ли
По рукам и ногам, фэллоров племя?
Так ли правда, что в Великих Курганах
Побывали жрецы с грязными помыслами
И живыми ушли обратно,
Ночью прикрыв преступления грязь?
Кто спастись от гнева предков может?
Грозны стражи, что сон стерегут
Вождей, ушедших под землю.
Нет, не нужна им помощь наша
И врагов сами они покарают,
А если же нужна наша помощь
--
Знак племенам будет дан.
Отправляйся же прочь, гонец,
Скажи вождю Дох-Унгору,
Не будет в войске рёнгра фэллоров
И наш вождь с ним в шатёр один
Не сядет средь других рёнгрорнов...
Тал-Мунох хотел было ещё как-то продолжить свой скёрр, но охтарванг прервал его:
Глуп ты, зуэл фэллоров
Боги, видно, смеются над тобою,
Посылая на этом ухчиноре
Тебе в голову эти глупые строки,
Или язык твой не в согласии с тем,
Что рождает сейчас твой рассудок.
Коварны жрецы Раумалу
Обманули, подлые, стражей,
Похитив останки Урхуд-Далалу
Чтобы вызволить из глубочайшей бездны
Своего пятиглазого владыку
О том мудрые написали,
О том мудрые говорили,
И не в силах даже стражи,
Обитая средь Великих Курганов,
Противостоять тем магическим знакам,
Что начертаны на склонах Великих Курганов
Мы - живые, и нам вершить нашу судьбу
И не пристало живым на духов
Перекладывать то, что их долгом
Является от века
Только мы, моадхагры, призваны мир
Спасти от восхода Раумалу
Ведь когда прозреют все пять глаз тирана,
Власть будет его огромна,
Сила - необорима!
Не вернуть его будет обратно вниз,
И останется лишь поклониться
Раумалу и его жрецам.
Жизнь не будет жизнью,
Охотники станут Трепещущими,
И остановится ход времён.
И уж тревога чёрным олубу
Крылья над землёй распростёрла
Ещё не обрекая, но предупреждая:
"Быть беде, если ошибку
Совершим мы сейчас и сей ночью.
Оттого и призываю вас, племя фэллоров,
Вставайте, берите оружие,
Выступайте в поход за всеми
Пока не бросил вас на колени
Непосильный гнёт тирании!
Тал-Мунох попытался было что-то спеть в ответ, однако неожиданно с ужасом обнаружил, что не может сложить ни одной пары строк. Вдруг идеи покинули его, и скёрр оборвался.
По правилам ухчинора, если один из зуэлов не может ответить другому, он считается проигравшим. Тал-Мунох нахмурился: зуэл, проигравший ухчинор не-зуэлу, подлежал лишения символов, отличавших в нём слагателя скёрров: раскраски и татуировки. И если грим можно было смыть, то татуировку можно было отобрать у зуэла лишь одним способом: срубить ему голову, которую она украшала.
Агр-Сибух, не желая, чтобы смерть зуэла была мучительной, выполнил то, к чему обязывал обычай, быстро: Тал-Мунох не успел и почувствовать, как острый хичир своим зубцом-сорвиглавом вошёл ему в затылок, а зазубренные лезвия по краям обхватили голову с двух сторон. От сильного рывка, голова зуэла снялась с плеч. Тут же, не успело обезглавленное тело упасть на землю, Агр-Сибух поднёс голову Тал-Муноха Нох-Гуру.
--
Держи свой Символ Славы, - сказал вождь. - Ты честно выиграл ухчинор, и, по обычаю, мы обязаны подчиниться тебе. Племя фэллоров вступит в рёнгр с охтарвангами и тромами.
Нох-Гур молча закрепил голову Тал-Муноха возле седла, вскочил на джирайха и помчался дальше. Путь его теперь лежал на северо-восток, прямиком к берегам холодного моря Деррах, в охотничьи земли племени, к которому охтарванги вот уже долгое время питали некоторые враждебные чувства. Впрочем, и само это племя отвечало охтарвангам тем же. Называлось это племя сиперайи.
Добравшись до побережья моря Деррах к ночи, Нох-Гур двинулся вдоль берега на восток. Холодные тёмные воды, в которые даже самым храбрым было страшно взглянуть и в которые ни у кого не хватало отваги и смелости окунуться, с целью разгадать скрытые на дне тайны, плескались слева, и бескрайняя гладь простиралась до самого горизонта, где тёмная вода сливалась с тёмным небом. В слегка разошедшихся облаках показалась луна, освещая безмолвную местность своим светом. На берегу иногда попадались скелеты выброшенных волной на берег зубастых подводных бестий. Нох-Гур знал, что эти твари тоже выползают по ночам на берег поохотиться. Если у них находится достаточно силы и злости, они нападают и на моадхагров. Однако, сиперайи, жившие вот уже долгое время в этих краях, научились подстерегать и убивать обитателей чёрной бездны и охотно употребляли их кости в пищу, а из шкур монстров делали одежду и покрывали ими шатры.
Холодный ветер рывками налетал с моря, поднимая на воде рябь и неся с собой водяную пыль. Он пронизывал насквозь, точно сотня ледяных спиц, и Нох-Гур невольно вспомнил миф о ледяных великанах, поднимающихся из чёрной бездны в самой середине моря и дышащих на землю в надежде заморозить её. Издревле Деррах считался морем, отделяющим мир от вечной пропасти, измерить которую невозможно. Поэтому, молодому воину было не по себе, когда он ехал по продуваемому холодным ветром берегу. Да и кому в сердце не закрадётся пусть даже лёгкий, но всё-таки страх, при мысли, что он на самом краю мира!
Вдали тьма озарилась кострами: кто-то кипятил в больших котлах воду, готовя моад после удачной охоты. Вскоре Нох-Гур смог разглядеть и очертания шатров, на каждый из которых был нанесён особый узор - знак племени сиперайев. На всякий случай, гонец вытащил хичир и, держа его за лезвие, поднял высоко над головой, рукоятью вверх: этот жест означал, что всадник едет с добрыми намерениями. Обычно использовались такого рода жесты в пору, когда между разными племенами шла война, однако, учитывая, что сиперайи не очень-то жаловали охтарвангов, такая предосторожность была не лишней.
Подъехав к селению ещё ближе, Нох-Гур убедился, что и впрямь не зря выказал мирные намерения (относительно, правда, мирные, если считать, что он предполагал и сиперайев вызвать на ухчинор), подняв хичир рукоятью вверх. Племя, от мала до велика, выстроилось встречать его, и каждый был чем-то вооружён.
--
Яркой луны и кровавой охоты! - крикнул охтарванг. - Я, Нох-Гур из племени охтарвангов. Меня послал вождь Дох-Унгор. Всем известно, что далеко не всегда наши племена жили мирно. И я знаю, что вы не все рады видеть меня здесь. Но, поверьте, наступила пора, когда нам нужно будет расстаться с прежней неприязнью. Жрецы Раумалу похитили останки одного из наших вождей. Нам необходимо объединиться против братства жрецов, чтобы как можно скорее разыскать их следы и вернуть похищенное. Уже есть рёнгр между охтарвангами, фэллорами и тромами. Теперь я здесь, чтобы предложить вступить в рёнгр вашему племени.
И вновь с Нох-Гуром заговорил главный из всех собравшихся:
--
Я Гурау-Дотр, вождь сиперайев. О подлостях расхитителей могил из числа жрецов Раумалу я наслышан и готов поверить тебе, Нох-Гур из племени охтарвангов. Но вступать в рёнгр с охтарвангами, после всего того, что нам пришлось испытать 200 лет назад? Вы приходили в наши селения, убивали наших моадхагрен и моадхагрйоки! Можем ли мы теперь встать под одни знамёна с теми, от кого терпели столько зла! Нет, если уж жрецы Раумалу и заслуживают наказания, то мы найдём и накажем их сами! Ступай прочь, Нох-Гур. Пусть фэллоры и тромы воюют на вашей стороне, но никогда вы не увидите в рёнгре с вами нас, сиперайев!
Нох-Гур демонически усмехнулся, прищурив правый глаз:
--
Тромы и фэллоры встали на нашу сторону... вот из-за этого!
И он высоко поднял над землёй лоскут кожи, содранный с Рохату-Гэра, и мёртвую голову Тал-Муноха.
По толпе разнёсся дружный вздох, и поднялся лёгкий шумок.
--
Если вы не согласны вступать в рёнгр миром - грозно рыкнул охтарвангский посланник, - я вызываю вас на ухчинор! Но учтите, что эти двое лишились жизни именно на ухчиноре!
--
Хм, - в свою очередь ухмыльнулся Гурау-Дотр. - Быть может, ты смог одолеть лучшего воина тромов и превзошёл в сложении скёрров лучшего зуэла фэллоров, однако сможешь ли ты противостоять нашему нэррсу в своём искусстве магии? Мы принимаем твой вызов и выбираем состязание в магии. Эй! Несите учумбы и зовите Храй-Уцула!
И вновь посреди селения возникла площадка для состязания, однако на сей раз окружали её не остриё копья, а большие барабаны - учумбы. Оба противника - нэррсу сиперайев Храй-Уцул и Нох-Гур - стояли друг против друга, расписанные магическими узорами. Гурау-Дотр, стоя у самого края площадки, поднял когтистую лапу, давая знак бить в учумбы.
Под медленный ритм барабанных ударов все сиперайи принялись издавать громкое монотонное гортанное гудение, а Нох-Гур и Храй-Уцул начали свой завораживающий танец, двигаясь по кругу большими скачками. Пляска эта порой напоминала движения дёргающегося в эпилептическом припадке. У обоих губы шевелились, произнося одну и ту же фразу, повторявшуюся нескончаемое количество раз:
--
Уахо! Уахо! Нохарет хуу!
Темп барабанного боя всё ускорялся, из мерных ударов, превращаясь в сумасшедшую молотьбу. Гудящие звуки, издаваемые толпой, всё более окрашивались истерическими оттенками, а противники вертелись по площадке, так что, глядя на них, можно было ощутить головокружение.
Когда темп пляски ускорился до физического предела, танцоры, выдававшие бешеные па и вертясь волчком в очерченном толпой круге, неожиданно упал бездыханными на землю. Души их вылетели из тел и направились прямиком в мрачную страну Нохарет - мир, населённый духами, где издревле было ристалище магов-нэррсу, приводивших на поле боя войска этих самых духов.
Они вновь стояли друг напротив друга, заняв исходные позиции к бою.
--
Ну что ж, охтарвангское отродье, - прошипел Храй-Уцул. - Ты имел дерзость состязаться со мной в магии? Ты сгинешь здесь!
С этими словами, он чиркнул длинным когтём по своей груди, и на конце его длинного пальца затрепетало синеватое пламя. Храй-Уцул дунул на него, - и вот уже к Нох-Гуру полетел огромный крылатый огненный зверь, чтобы уничтожить его биением огненных крыл. Однако герой не растерялся, плюнул себе на ладонь и взмахнул рукой. Тут с его руки соскользнул большой синий шайдух - обитатель морской бездны - состоявший из ледяной воды и морской пены. Огонь всегда боялся воды, и, перехватив нёсшегося к Нох-Гуру огненного зверя, шайдух мгновенно проглотил его.
--
Канрёх! - выругался Храй-Уцул, скинул с себя чёрный плащ и бросил в Нох-Гура.
Вдруг тьма стала непроглядной, потому что плащ колдуна превратился в огромную чёрную тень, и Нох-Гур ничего не мог видеть. Но прежде, чем нэррсу смог воспользоваться насланной на противника слепотой, охтарванг снял с пальца левой руки кольцо, отыскав его на ощупь, и подбросил вверх. Кольцо превратилось в яркое ночное светило, прогнавшее непроглядную тьму, и Нох-Гур смог разглядеть, как Храй-Уцул посылает в его сторону яростный снежный вихрь. Тогда охтарванг вырвал из своей рыжей шевелюры длинный волос и бросил его в воздух. Поднявшийся тут ураган столкнулся с яростным бураном, а затем оба рассеялись и исчезли.
--
Ладно, - ухмыльнулся зловеще Храй-Уцул. - Это была лишь разминка. - А вот теперь тебе станет по-настоящему страшно. Йага лугун ох'софр фхъенгн сиперайан!
Тут же на зов Храй-Уцула принялись сбегаться и съезжаться призрачные воины. То были подвластные ему духи Нохарета и духи его предков, возглавлявшие это странное воинство.
--
Йага лугун ох'софр фхъенгн охтарвангрон! - выкрикнул Нох-Гур, и тут за его спиной так же быстро возникли стройные ряды воинов-призраков.
--
-Идите, повергните его на землю и возьмите в своё мрачное обиталище! - крикнул безумным голосом нэррсу своему войску.
--
Вперёд, доблестные охтарванги! - гаркнул Нох-Гур. - И путь сиперайи узнают наш гнев ещё раз!
Битва двух призрачных воинств закипела под мёртвыми, лишёнными звёзд, небесами Нохарета. Нох-Гур и Храй-Уцул стояли неподвижно, ожидая, чья армия возьмёт верх.
Острые лезвия хичиров вонзались в щиты, обтянутые кожей джирайхов, ломались копья, сверкали молнии, пущенные омгаями - большими металлическими палицами, выкованные из магической тёмной стали; поражённые оружием неприятеля воины-призраки, обращаясь в бесформенные клубы дыма, с диким завыванием, устремлялись прочь, в ту безмолвную пустыню, откуда были они призваны на бой. Там им предстояло ожидать нового состязания и нового призыва.
Бой длился долго: мастерство воинов с той и другой стороны было столь велико, что ни одна сторона не могла добиться численного перевеса и потеснить оппонентов. Так же, как и в мире живых, противостояние сиперайев и охтарвангов было долгим и трудным. Наконец, когда почти всё войско охтарвангов и всё войско сиперайев пало, обратившись в бесформенную субстанцию, на истоптанной пыльной земле продолжали скакать друг вокруг друга два, должно быть, самых отчаянных бойца, наносивших друг другу удары хичирами. Впрочем, парировать удары у обоих получалось не хуже. Так и продолжалось бы это бесконечное противостояние, пока, наконец, оба не сделали друг в направлении друга резкий выпад и согнулись, одновременно, поражённые оружием.
И вновь Нох-Гур и Храй-Уцул остались стоять одни посреди пустынного безмолвия края призраков. Коварный нэррсу зловеще расхохотался, затем схватил себя за левую руку, распорол на ней кожу и мышцы, резким рывком выдернул собственную кость из сустава, ударил ей о землю, и окровавленная кость превратилась в полыхавший ярким огнём клинок.
--
Что, охтарванг? - оскалился он, надвигаясь с клинком на Нох-Гура. - Что ты скажешь на это?
В следующее мгновенье последовала вспышка, и с острия клинка сорвался огненный шар, посланный Нох-Гуру в голову. Герой увернулся и, решив, что нельзя более медлить, разорвал себе кожу на груди, извлёк верхнее ребро, затем срезал с собственного тела лоскут кожи и натянул его на ребро, точно тетиву на луке. Ребро тотчас стало самым настоящим луком. Прежде, чем клинок в руках Храй-Уцула испустил очередной огненный шар, предназначавшийся для Нох-Гура, охтарванг вырвал волос из своей космы, который тут же превратился в острую стрелу, излучавшую синеватое свечение. Увернувшись от ещё одной яростной атаки нэррсу, охтарванг, после длинного сальто в воздухе, вложил стрелу в свой необычный лук и прицелился колдуну прямо в руку, сжимавшую клинок, чуть выше запястья.
--
Вот тебе мой ответ! - крикнул Нох-Гур, и стрела, пущенная с огромной силой, вонзилась в руку Храй-Уцула, заставив вскрикнуть и выронить огненный клинок. Вторая стрела, также сделанная из рыжего длинного волоса, пронзила ногу нэррсу, прямо ниже коленки, отчего он повалился на землю.
Нох-Гур стоял с торжествующим видом над поверженным противником, держа свой лук направленным нэррсу между глаз.
--
Ты проиграл, нэррсу, - сказал герой. - Теперь тебе предстоит выбирать. Я, конечно, могу отпустить тетиву, и ты останешься здесь, блуждая по безмолвной пустыне, как все эти духи, которых ты призывал. Посмотри вокруг: они ждут тебя, принять в ту чёрную бездну, где обитают сами.
Храй-Уцул осмотрелся: действительно, из бездонной тьмы со всех сторон сверкали жёлтые глаза духов, с нескрываемым любопытством наблюдавших за поверженным нэррсу.
-... Но есть и другой путь, - продолжал Нох-Гур. - Я оставлю тебе возможность вернуться обратно, но ты должен будешь сознаться в своём поражении.
--
Почему ты хочешь сохранить мне жизнь? - спросил Храй-Уцул.
--
Я хочу, наконец, чтобы вы, сиперайи, забыли о вражде с нами. Если я оставлю тебя здесь, твои вспыльчивые сородичи могут начать новую войну. Однако тебе будет уже всё равно, не так ли? Соглашайся же!
--
Я согласен, - прохрипел нэррсу. Ему и впрямь не хотелось в чёрную бездну к духам.
--
Отлично! - Нох-Гур убрал лук от лица противника, бросил оружие на землю, и оно тут же вновь стало лоскутом кожи и выломанным ребром. Грудная клетка охтарванга тут же мгновенно зажила, словно он и не проводил с ней никаких манипуляций. - Тогда мы возвращаемся!
И вновь их души понеслись прочь, обратно в покинутые тела, лежавшие в центре лагеря сиперайев.
Когда зашевелился Нох-Гур, толпа недовольно зашумела: понятно, ей не могло понравиться, что ухчинор выиграл чужак, когда все ратовали за Храй-Уцула. А когда признаки жизни начал подавать и нэррсу, среди сиперайев раздался дружный возглас удивления: обычно, после того, как двое состязающихся в магии впадали в свой странный и страшный сон, один из них более не просыпался.
--
Что всё это значит? - удивился вождь Гурау-Дотр.
--
Давай, нэррсу, - Нох-Гур взглянул на Храй-Уцула исподлобья. - Поведай соплеменникам, что всё это значит.
Тут нэррсу вынужден был публично рассказать о своём поражении. Солгать он не посмел: на ухчиноре всякий обман считался недопустимым, и обычай этот соблюдался абсолютно всеми.
--
Но почему же ты решил сохранить жизнь тому, кого должен был убить? - спросил Нох-Гура вождь сиперайев.
--
Я хотел дать вам понять, - сказал герой, - Что пришёл с миром. Пора нам забыть о былой вражде. Я помиловал вашего нэррсу, победил на ухчиноре и теперь вправе требовать от вас вступления сиперайев в рёнгр. Надеюсь, хотя бы теперь вы начнёте доверять охтарвангам?
--
Что ж, - сказал Гурау-Дотр. - Я не вправе нарушить договор. Отныне, храбрый охтарванг, племя сиперайев в союзе с твоими соплеменниками. А что до тебя, Храй-Уцул, - вождь повернулся к нэррсу, - то тебе стыдно терпеть поражение от простого воина. И в знак того, тебе вырвут когти на правой руке. Отныне придётся тебе утверждаться на другом поприще.
Тут же двое дюжих сиперайев схватили нэррсу и два счёта вырвали его длинные чёрные когти.
--
Возьми, - Гурау-Дотр протянул когти Храй-Уцула Нох-Гуру. - Пусть это будет твоим Символом Славы. А теперь скачи к вождю Дох-Унгору и передай, что отныне сиперайи в рёнгре с охтарвангами.
Ссыпав когти поверженного противника в кожаный мешок, Нох-Гур оседлал джирайха, ударил его по бокам ногами и вновь помчался через пустынные просторы мрачного Шабшархарета, прочь от чёрных вод моря Деррах, прочь от шатров народа сиперайев, обратно к вождю Дох-Унгору, который сидел в своём большом шатре, ожидая, что посланец какого-нибудь из племён привезёт ему отрезанную голову ненавистного юнца...
После того, как четыре самых сильных и многочисленных племени Шабшархарета - охтарванги, фэллоры, сиперайи и тромы - объединились в рёнгр, весть обо всём случившемся облетела Шабшархарет с запада на восток и с севера на юг, так что вскоре племена менее значимые и влиятельные, до того понятия не имевшие о злодеянии жрецов Раумалу и трёх судьбоносных ухчинорах, знали обо всём и также поспешили вступить в рёнгр.
Не прошло много времени, как у входа в горное ущелье, к востоку от хребта Шунгол, возник общий лагерь, куда съехались воины - моадхагры всех племён. В центре лагеря, в соответствии со сложившимся обычаем, возник большой шатёр, где должны были впредь проводиться собрания одиннадцати рёнгорнов - вождей союзных племён, ныне составлявших единый руководящий орган, который и должен был командовать огромным войском рёнгра. А оно и впрямь было весьма велико: каждое племя выставило пятую часть своих воинов. Вся холмистая степь была усеяна чёрными конусами шатров, вокруг которых сидели воины в полном боевом облачении, а рядом храпели их оседланные джирайхи, ждавшие того великого момента, когда им суждено будет понести хозяев на своих спинах в поход. Но никто из моадхагров не знал, что предстоит им пережить в этом походе...
Немногим больше других о будущем собравшегося рёнгра знал Дох-Унгор, сидевший в своём шатре на постели из джирайховых шкур. Он был очень недоволен, что Нох-Гур всё же вернулся живым. Впрочем, в голове у коварного вождя зрел новый план: в конце концов, путь моадхагров через чужие земли небезопасен, и он, Дох-Унгор, ещё найдёт способ завести Нох-Гура в гиблое место, где тот и сложит голову. А вождей-рёнгорнов можно будет истребить также - по одному ли, или разом. И тогда вождь охтарвангов станет вождём всей моадхагрской орды, и величие его сможет сравниться с величием тех, кто водил охотников Шабшархарета на битвы тысячелетия назад.
На рассвете в шатре рёнгрорнов собрались одиннадцать предводителей моадхагров, сидя на корточках вокруг расстеленной на полу шкуры джирайха, на которой была нарисована карта земель, соседних с Шабшархаретом.
--
Следопыты нашего племени, - рассказывал Дох-Унгор, - недавно обнаружили следы жрецов на юге. Они движутся к Зулешским лесам, но идут, словно слепцы, блуждая по равнине в Преддверии Уурета. Видно, эти урты не знают толком пути, оттого слегка заплутали. Мы потеряли много времени и, сами того не желая, дали им хорошую фору, но пока ещё можем их догнать, если поторопимся. Возможно, жрецы захотят укрыться в лесу, в надежде, что мы потеряем след и прекратим погоню. Но даже в чащобах Уурета им не укрыться от нашего гнева!
--
Разумный довод, - согласился с Дох-Унгором Агр-Сибух. - Что ж, если всё это - правда, то следует настичь жрецов прямо в Зулешских лесах. Я присоединяюсь к мнению Дох-Унгора.
--
Следует быть осторожным, - предостерёг вождь охтарвангов остальных рёнгрорнов. - Жрецы, судя по всему, необычайно хитры. Если они смогут настроить против нас зулехов, туго придётся нам в дебрях Уурета. Нет нужды объяснять, как коварны его обитатели среди дремучих лесов...
Говоря это, он размышлял о том, какие великие перспективы открывает ему то, что может произойти в скором времени в Зулешских лесах. Дох-Унгор рассчитывал погубить вождей в тёмном лесу, да так, чтобы все думали, будто это зулехи совершили подобное злодеяние...
День умер вновь, и ночь растворила в себе его останки, выбравшись из-под земли. Она растеклась гулкой тьмой по пустынному ландшафту, украсив и без того мрачное место новыми тенями. И вот, в ночной тьме раздался громкий рёв шинварра - огромного рога, которым подают сигнал к наступлению. Тут же, один за другим, ночные охотники оседлали своих плотоядных скакунов, и в воздух взметнулись десятки, сотни знамён, украшенных знаками племён и злобными ликами богов. Громкий гул, топот ног и боевой клич огласили долину. С молодецким покриком, от которого у попрятавшихся в норах хургулов и уков кровь застыла в жилах, орда моадхагров понеслась на юг. Казалось, что огромная чёрная волна вынырнула из бездонных недр Дерраха и набросилась на землю, чтобы поглотить всё живое.
В авангарде ехали одиннадцать вождей, окружённые своими дружинами, вооружёнными до зубов. Каждый дружинник, облачённый в кожаные доспехи, украшенные вычурным узором, сжимал в одной руке массивное копьё, в другой - щит, обтянутый джирайховой шкурой, на поясе у него висело с двух сторон по хичиру. Длинные чёрные плащи развевались за спинами воинов, ветер трепал их длинные волосы с вплетёнными в них костяными украшениями и кожаными полосками.
Следом за авангардом ехали метатели копий и лучники, расположившись, соответственно, по флангам многочисленного войска. Окружённые ими, в середине двигались омгайщики, поигрывая своими громовержущими дубинами.
Это был лишь авангард войска из матёрых моадхагров, причём были здесь не только представители мужского пола. Воительницы-моадхагрен в военную пору так же, как и их соплеменники, опоясывались хичирами, брали в руки копья и сменяли свои обычные чёрные платья из шерсти джирайхов на кожаные доспехи и плащи с капюшонами. Порой они дрались даже ожесточённее самцов, а иногда любили, тяжело ранив и обезвредив врага, привести его младшим моадхагрйоки, чтобы те учились убивать добычу, расчленять её на части и отделять кости от кожи, мяса и внутренностей.
Что же до арьергарда, то он состоял большей частью из молодых отпрысков, ещё не прошедших обряд посвящения, возрастной статус которых можно было сопоставить с периодом детства в жизни человеческих индивидов. Однако, не в пример людям, молодые моадхагры не нуждались в опеке старших и, будучи абсолютно самостоятельны, принимали участие в военном походе вместе со взрослыми сородичами. Одни из них были вооружены ещё "детскими" видами оружия, по размеру уступавшими оружию взрослых, другим же было вполне под силу удержать тяжёлый хичир, такой же грозный, как и у матёрого моадхагра. Понятно, беспокойная и задиристая молодёжь не переставала спорить, галдеть, ругаться и вытворять самые сумасбродные трюки. Будь у них такие же мощные глотки, как у старшего поколения - и юнцы без труда заглушили бы своих взрослых соплеменников.
Всё это зловещего вида воинство, сокрушив многоголосым хаосом звуков монолит ночной тишины, неумолимо надвигалось на погружённые в свой вековечный сон леса Уурета, край, населённый низкорослыми длинномордыми пигмеями-зулехами, зеленокожими пожирателями внутренностей, которые не особенно жаловали рослые народы. Ни зулехи, ни моадхагры не могли знать, чем закончится эта их встреча.