Аннотация: Сюжет подсказал мой пушистый аболтус. Мой кот.
"Мой кот"
Теплый комок шерсти тихо посапывал на моих коленях.
- Его зовут Федя, - пропел голос моей сестры, - ну пожалуйста, возьми его. Посмотри, какой ой классный, милый и очень воспитанный.
- Раз он такой расчудесный чего ж ты мне его пытаешься спихнуть, - я почесал котенка за ухом.
Кстати котенок действительно был симпатичный. Кремовый окрас, большие зеленные глаза и очень пушистый. И, как и все котята, очень потешный.
- Родители запретили, - сердитая тень упала на лицо Снежки.
Точнее мою сестрицу звали Снежана, Снежкой ее звал я. Ей удивительно подходило это имя. Легкая и немного ветреная, с почти белыми волосами она в своем детском непостоянстве действительно походила на снежинку.
- Сам же знаешь, что с папой спорить безтолку, - она изучала носки своих модельных туфель, - если уж как-то решил, то и танком не подвинешь.
Да эта черта нашего отца мне была очень хорошо знакома. Именно по причине его авторитаризма в свое время я и сбежал, и именно он является камнем преткновения, который уже третий год заставляет нас с ним ломать копья в долгих спорах. Что правда не мешает мне считать этого человека своим лучшим другом.
- Знаю, - котенок поднял на меня свои сонные глаза, зевнул, и, сочтя меня неинтересным, засопел дальше.
- Ну так, что, ты возьмешь его? - в голубых глазах Снежки дрожали заготовленные в случае моего упрямства слезы.
- Ты же знаешь, я не люблю животных, - я легонько щипал котенка за один бок, и как только он поворачивался, тут же повторял свой подлый маневр с другим его боком. Так, что бедняга мотал лобастой головой, не понимая откуда его так бесстыже тревожат. Что? Нет, мне не стыдно!
- Ну пожалуйста, мне больше не к кому идти. Светка отказалась, у Катьки собака, - и она, закатив к потолку глаза, начала перечислять своих друзей, и причины по которым они не могут приютить это чудное создание.
Котенок воинственно зашипел на меня, наконец сообразив, что происходит. И выгнув спину, отважно бросился на мою левую руку.
- Что за дурацкое имя для кота - Федя, - прервал я свою младшую сестру.
- Это мама придумала, - в свою защиту сказала Снежана.
- Тогда ясно, - у родителей свой юмор, понятный только им.
- Только ты ему новое имя не давай, знакомая сказала, что нельзя!!! - схватилась сестра.
- Знаешь, что я думаю о твоих знакомых, - я изобразил гримасу призванную показать всю глубину моего отношения к контингенту приятелей Снежаны.
А котенок тем временем не на шутку разошелся, перейдя к активным действиям и чуть было не свалился с моих колен.
- Я тебе и корма дам, - видя, что я сдаю позиции, робко выдала последний козырь Снежка.
Из изящной сумочки показался маленький пакетик кошачьего корма, в аккурат два раза перекусить нормальному коту.
- Спасибо, - Федя перевел борьбу в партер, и обхватив атакующую его руку всеми лапами пытался грызть мое предплечье, - это, что бы кот не объедался.
- Ну откуда у меня деньги, - смутилась она.
- Это я брюзжу, не обращай внимания, - я хорошо понимал, что папа жестко контролирует финансы своей пятнадцатилетней дочки.
- Так ты его оставишь? - она сплела длинные пальцы в жесте мольбы и надежды.
А руки точно как у мамы. Подумалось мне.
- Эх, что с вами, детьми, делать, - я сокрушенно покачал головой.
- Ой, братик, спасибо тебе, - Снежанка бросалась ко мне с целью отблагодарить.
Когда поток радостей и обещаний помогать с котом громко исторгаемых юной нимфой иссяк, я провел ее ко входной двери. Федьку я оставил в гостиной.
- Пока, спасибо тебе еще раз. Ты не пожалеешь, вот увидишь, - пропела Снежана одевая легкую тряпичную куртку.
Я открыл входную дверь и до меня донесся тяжелый запах табачного дыма, и не успевшие вовремя смолкнуть юные голоса.
- Снежка, будь добра, - подчеркнуто громко начал я, - предложи своим друзьям убрать после себя окурки. Ибо если они откажутся, им, как в прошлый раз, придется слушать мои крики и мыть всю лестницу.
- Конечно, они все поняли в прошлый раз, - и Снежана выпорхнула.
Я щелкнул замком, и направился обратно в гостиную.
- Федька! Убью к чертям, - такую реакцию у меня вызвала картина, которую я застал в своей уютной гостиной.
В середине экспозиции, на паласе оливкового цвета, хамовато устроилось справлять малую нужду мое приобретение.
Много после воспитательной трепки, и уборки продуктов кошачьей жизнедеятельности, я, сидя в кресле, наблюдал, как мохнатый башибузук играет пластиковой пробкой от "колы".
- А все же, дурацкое имя. Согласен, Федор Михайлович? - рассуждая вслух, я спросил кошачьего мнения.
Котенок на миг прервал игру, посмотрел на меня своими зеленными глазами, и недовольно мяукнул.
- Ясно, не нравится. Федор Иванович, в честь Шаляпина? - предположил я.
Федя во второй раз посмотрел на меня, и в его взгляде я прочел серьезную обеспокоенность состоянием моего рассудка и сокрушенность отсутствием фантазии.
- Будешь значит просто Федором, - сдался я, - а по праздникам Федором Емельяненко. Но если будешь пакостить, как сегодня, станешь Фиделем, Фиделем Кастро. Аналогия понятна?
На этот раз ответ кота был тише, и как-то смиреннее, что ли.
* * *
На фоне ясного июльского неба даже старая, заброшенная больница, умытая солнцем, смотрелась как-то жизнеутверждающе.
Я сделал еще несколько снимков фасада, и направился к дыре в деревянном заборе, ограждавшему покинутое здание. Так уж вышло, что мне заказали серию фотографий заброшенных домов нашего города. Так, что по недостроенным домам, развалинам, и просто трущобам за последние пару дней пришлось полазить изрядно.
Посему встретившая меня картина, в давно покинутой инфекционке, уже не смогла меня смутить. Тем более, что лет десять назад начались работы по ее ремонту, и даже некоторой перестройке, правда прекратились они задолго до того момента когда должны были. И старая больница, которая к слову дала имя улице на которой стояла, так и застряла между двумя эпохами и двумя состояниями.
Сквозь окна, которые, разумеется, были лишены не только стекол, но и рам вовсе, лился яркий солнечный свет. И невесомая пыль, которая наверное никогда не оседала, нагло танцевала на лучах светила. Под ногами похрустывало битое стекло и остатки облупившейся штукатурки. Затвор фотоаппарат деловито щелкал, запоминая декаданские пейзажи внутренностей больницы.
По захламленной строительным мусором лестнице, я поднялся на второй этаж. Прошел узким коридором, ловя ракурсы разрухи и запустения.
Как вдруг моего слуха коснулся едва слышный шорох за спиной. Я повернулся на звук и увидел как по коридору, в сторону лестницы, которую я недавно покинул, идет человек.
Судя по всему он вышел из комнаты, кои располагались по обе стороны коридора, а я в нее просто не заглянул. Человек был одет в длинный балониевый плащ, почти до пят, трудноопределимого цвета, с накинутым на голову грязным капюшоном. Человек отдалялся от меня, не проявляя даже толики интереса. И я, решив, что это просто бездомный ночевавший тут, продолжил свою работу.
Так я поднялся еще выше. Удивительно, но стены этой развалюхи каким-то чудом спаслись от украшений в виде коряво написанных названий метал-групп, пахабщины, пожеланий смерти и признаний в любви одиозным политикам.
И снова тот же звук. И снова обернувшись я увидал ту же фигуру уходящую от меня. Я тряхнул головой, давя червячка страха, на миг пошевелившийся в моей душе. Просто он тут живет, а я ему мешаю, хожу-брожу везде.
Ладно, хватит, снимков уже и так полторы сотни, можно заканчивать. Подумал я, и начал спуск по лестнице.
Когда я оказался на лестничной клетке второго этажа, от которой в глубь старого здания убегал все тот же известный мне коридор. Это становилось навязчивой привычкой, от меня по это коридору уходил все тот же бездомный.
Неприятный холодок зашевелил мои волосы на загривке.
Я молнией пролетел два лестничных пролета, оказавшись в холле заброшенной больницы. Это был довольно большой зал с двумя порталами ведущими к лестницам, лишенным дверей большим входом-выходом и опять же двумя выходами в боковые крылья здания. И как раз в тот миг, когда я выскочил в этот зал, высокая фигура в плаще покидала его, прячась в тени старых стен.
- Эй, какие-то проблемы, - крикнул я в зияющий проход.
Ответом мне был только ветер, ворвавшийся в предел холодных стен. Ветер бросил пригоршню едкой пыли мне в лицо, так, что я отвернулся и попятился. С каждой секундой мне нравилось тут все меньше и меньше. И я, протирая слезящиеся глаза, поспешил ретироваться.
Я быстро шел по улице, оставив за спиной покинутую лечебницу. А странная фигура в балониевом плаще неотступно маячила перед глазами. Чувство было препаршивое, надо сказать.
Уже через чес я открывал дверь своей квартиры. Волнения дня угасли в памяти, а пакет с деликатесами из рыбного ресторана приятно тяготил руку и обещал вечер полный чревоугодия.
Как всегда на полочке для обуви меня ждал Федя. Разметав по прихожей мои туфли уже почти взрослый кот занял собой практически всю полочку.
За последнее полтора года, что мы жили вместе, Федя превратился в большого, пушистого и потрясающе норовистого кота. А роскошный мех превращал и без того толстенького Федьку просто в монстра.
- Привет толстяк, - я как всегда принялся бурно выливать хозяйскую любовь на питомца.
А он как всегда недовольно щурился. Мы оба знали, что это недовольство притворно, так как стоило прекратить тискать его, пока он не насытится лаской, как котяра тут же начинал громко требовать внимания.
Летний закат щедро лил свое золото в распахнутое окно. Прощальные лучи светила окрасили охрой минималистское убранство комнаты, которую я в своей гордыне громко именовал гостиной, и в которой почти два года назад котяра преподнес мне первый сюрприз. Зеркальный шкаф, три гравюры на стене, тяжелый черный боксерский мешок, висевший в углу, пальмоподобное растение, и два огромных кресла. В одном устроился я, отмечая гонорар за серию фотографий, настоящим суши и читая книгу. Второе кресло принадлежало Феде. Правда сейчас оно пустовало, так как его хозяин чревоугодничал минтаем, утробно и жадно урча.
Позже усатый разбойник развалился в своем кресле и довольно облизывался.
Так и прошел еще один вечер. Когда стемнело Федя, как всегда, поднял крик, громко мяукая, иногда шипел, и бегал за мной по пятам. Это значило, что коту уже приспичило идти гулять. А собственно при чем тут я? Просто у моего питомца был пунктик не уходить "в ночь" до того как я засну.
Войдя в положении своего питомца я, закончив водные процедуры, положенные вечером, и отправился в спальню. Которая, в свойственном мне, в том, же минимализме, не уступала гостиной. Занимая добрую треть комнаты, у стены стояла, пахабно-розового цвета, круглая кровать. Нет, читатель не стоит думать обо мне плохо, просто сие вакханское ложе было приобретено мною чисто случайно, и просто за смешную цену. Настолько смешную, что я не устоял. Да и какая по сути разница на чем спать?
Итак, свет был потушен, и темноту ночи наполнило баюкающее мурлыкание кота.
Как всегда Федя дождался того момента когда я задышал ровно, и решив, что хозяин спит, запрыгнул на карниз, еще разок оглянулся и вышел в окно. А там его путь лежал по архитектурным излишествам на фасаде старого пятиэтажного дома, в котором мы жили, по соседским балконам, потом на дикую яблоню в дворе...
Вот с такими мыслями, пожелав пушистому развратнику успехов, я и погрузился в мягкий сон.
Остро пахнущий плесенью ветерок коснулся моего одурманенного Гипнозом-Сном сознания. Я приоткрыл глаза. Оказалось, я лежал на животе, разметав постель по своей неприличной кровати. Мой взор скользнул по стенам, скромному убранству и внезапно застыл, наткнувшись на дверной проем. Точнее на фигуру, что стояла там. Огромный, плечистый силуэт занял собой почти все пространство. В темноте я не мог разобрать ни единой детали, не было видно ни лица, ни рук, только темный контур. Я начал медленно подбирать под себя ноги, стараясь не выдать ночному гостю своего пробуждения.
Как вдруг, что-то тускло мелькнуло на скрытом ночью лице, или том месте, где лицо быть должно. Как будто яркий глаз полыхнул огнем. Меня обдало злобой, презрением и совсем чуждым и непонятным мне чувством. Неожиданно глаз отделился от сумеречной головы. На какую-то долю секунды мне показалось, что это око плывет в воздухе, но оказалось, что глаз венчает некое подобие щупальца состоящего из лоснящихся сегментов. Я не столько рассмотрел это, сколько почувствовал.
Тем временем жуткий глаз несомый гибким тантаклем опустился на уровень пола, и по змеиному начал приближаться к моему ложу. Я воспользовался этим временем, что бы окончательно подобрать под себя ноги и приготовиться к броску.
И вот когда истекающий зловонной слизью глаз показался над краем кровати я, подобно сжатой пружине, выстрелил. Не зря я не пользуюсь лифтами, предпочитая бегать по лестницам. Ноги вытолкнули мое тело вперед, в безумный полет. Я попытался схватить щупальце, но мои пальцы поймали лишь ночную прохладу.
Оттолкнувшись от кровати, я прыгнул на незнакомца, нарушившего мой покой, намереваясь вложить в один удар локтем весь вес своего тела.
Я лежал у распахнутых дверей и тряс головой. Мой лихой кульбит закончился ничем. Никого я не ударил, потому, что никого не было. Просто кошмар рожденный усталостью последних дней. И изможденное сознание сыграло злую шутку с телом.
Я еще разок встряхнул головой и отправился в ванную комнату, дабы смыть с себя страх, который в один миг ураганом пронесся моей душой. Меня все еще мелко трясло, но прохладный душ унес переживания, принесенные кошмаром, и я вздохнул спокойнее.
Вернувшись в спальню, которая снова была самым уютным местом на земле, я вновь позволил себе уснуть.
Уже знакомый толчок вывел меня из забытья. Я остро почувствовал, что не один.
Комнаты была погружена во все тот же сумрак. Взгляд заспанных глаз с опаской скользнул по дверному проему. Облегчение было почти ощутимо физически. В дверях спальни никого не было. Я позволил себе расслабиться и громко вздохнуть.
И как раз в эту секунду я увидал, как в углу комнаты клубилась тьма, принявшая форму некоего существа.
Существо неестественно резко повернуло свою голову на звук моего вздоха.
На черном теле белесое, почти человеческое лицо, гротескно обезображенное своим безумным создателем, было хорошо различимо. Именно сходство бледной морды этого выродка, с человеческим обликом делало его столь ужасным. В короткий миг в который мы рассматривали друг друга, в мраке комнаты воцарился тяжелая давящая тишина.
Звук цепких конечностей царапнувших пол, когда тварь рванула с места, положил решительный конец затянувшейся паузе. Черная гадина припав бледним ликом к полу бросилась к кровати.
Рывком оказавшись на ногах, я набросил покрывало на дробно бегущего монстра. Пронзающий душу визг разорвал ночь. Покрывало вздыбилось подобием готового прорваться вулканом, в том месте, где под ним на миг остановился удивленный урод.
Я затравленно заозирался в поисках хоть чего-нибудь, что можно было использовать в качестве оружия. Но разум проваливающийся в пучину паники не откликнулся.
Как вдруг из темноты метнулась молния. На скрытого простыней монстра с громогласным шипением упал дикий зверь. Зверем был мой увалень кот.
От писка заложило уши, и дрогнули стекла. Это был вопль полный нечеловеческой боли и воистину иномировой ненависти.
Из под простыни во все стороны брызнули черные маслянистые щупальца. Взвившись к потолку, что бы опасть растаяв в воздухе. И оставив по себе лишь душащий смрад плесени.
На рваной простыне остался лишь Федя. Шерсть дыбом, воинственно выгнутая спина и сверкающий почти человеческой яростью глаза. Я проследил направление взора моего любимца, и вновь мистический страх пальцами мертвеца сжал мое горло.
Там в дверях стояла все та же фигура. Тяжелым рокотом слова языка чуждого земле упали во тьму комнаты. И пришелец, качнувшись, подался в комнату. Во второй раз громко зашипев и собравшись в один комок неистовой ярости кот прыгнул. Как молот ударив тень пришедшую в наш дом.
Мелькнула мысль о том, что бы наконец включить свет, но не успев додумать я отмел ее. Так как глаза привыкшие к темноте будут ослеплены вспыхнувшим светом.
И снова вопль потряс фундамент старого, добротного дома. Там, во тьме прихожей, кипела битва между огромным ублюдком неизвестных человеку глубин, и отважным животным. Я, наконец стряхнул с себя оцепенение, и, что было мочи бросился на подмогу своем спасителю.
Конечности существа, которые я просто для удобства буду называть руками, судорожно пытались оторвать от себя осатанело рвущего плоть врага кота. Откуда-то с улицы сквозь окно брызнул свет, на миг осветив поле битвы. И я наконец смог взглянуть в лицо нашего врага, до сих пор я жалею об этом.
Это было месиво сизо черной плоти, вспухающих нарывов и розоватой пульсирующих тканей.
Весь свой страх и отвращение я вложил в один удар. Кулак обожгло нестерпимой болью, казалось, что с руки было содрана кожа, а оголенную, кровоточащую конечность разом окунули в кипящую смолу.
Я отдернул руку, прижав ее к себе. Но дело было сделано, чудовище упало, забыв о клубке когтей, зубов и бойцовских инстинктов.
Очередной вопль прозвучал этой ночью. Но это был вой побежденного, полный боли, страха и отчаяния. Тело ночного призрака подернулось рябью и в пол вздоха опало, превратившись в искрящийся черный туман. Как побитая собака клубы этого смердящего разложением газа в панике спешили покинуть поле сражения, на котором потерпело сокрушительное поражение. Туман вытек в открытое окно и растворился в ночи.
Федя встал с пола, потянулся, выгнув спину. Кот стремительно превращался в того милого лежебоку, каким я его всегда знал, и вот уже и не осталось и намека на того когтистого зверя каким он был совсем недавно. Федя широко, от всей души зевнул и, как ни в чем не бывало, побрел в спальню. Легко запрыгнув на высокое ложе, котяра начал готовится ко сну. Удобно устроившись на моей подушке, он вопросительно взглянул на меня.
- Иду, - кивнул я, - дай минутку.
Кривясь от боли я обработал побагровевшую кисть. На костяшках кожа как будто оплыла и запеклась. Иссиня черные разводы на тыльной стороне кисти походили на разлитое чернило. Но в общем рука не пострадала, пальцы легко шевелились, а рвущая нервы боль уходила с проточной водой.
Позже, растянувшись рядом со своим пушистым соседом, я провел рукой по роскошному меху.
- Спасибо, - сказал я.
И Федя как странно серьезно посмотрел на меня.
Вдруг он повернулся к окну. Там во мраке в воздухе маячила фигура. Кот громко мяукнул, и фигура скрылась в наступающем рассвете. А может мне просто привиделось.
С тех пор я всегда ночую только дома. А Федя решает проблемы своей личной жизни до того как солнце садиться за горизонт. Шрамы на моей правой руке не дают нам забыть почему мы постуапем именно так.