- Замри!- командует он, и я послушно замираю, даже если мне не очень удобно стоять на одной ноге, неловко вывернув руку.
Иногда это длится достаточно долго. У меня начинает ныть и затекать шея, я осторожно пытаюсь пошевелиться и тут же слышу гневный оклик.
- Ну вот, ты опять все испортила!
Кисть и палитра швыряются на пол. Жидкие краски веером оседают на холсте, на его, и без того заляпанной одежде, на моем обнаженном, покрытом мурашками теле.
Я подхожу и с виноватым видом сажусь к нему на колени. У него крепкое кресло, оно вполне выдерживает двоих. Он отворачивается, обиженно поджимает губы. Я пытаюсь поймать его взгляд. И когда мне это удается, мы целуемся.
Очень нежно и бережно, едва касаясь друг друга губами. А затем он трогает мои волосы, поправляя выбившийся локон, и любуется мной.
Ни у кого не бывает таких глаз. Никогда. Я умираю. Сижу голая на его коленях, дрожу от холода, и умираю от счастья.
- Ты свет,- шепчет он и его дыхание щекочет мне ухо.- В тебе столько света и огня. Я нарисую тебя золотой. Только не шевелись.
И я вновь послушно встаю, выворачиваю руку и жду. Жду, когда на чистом холсте появятся осторожные мазки, всего несколько штрихов и я, с удивлением обнаружу в себе новые грани. Сколько их у него в запасе?
Вот я поссорилась со своим парнем - темные краски, лицо как в тумане, и сквозь этот туман проглядывают обида и злость. А здесь моя первая удачная роль - огненно красный вихрь. Я носилась по всей квартире, скакала на кровати и что-то кричала. А это - любимая, это просто я, такая как есть, без прикрас. Нежно сиреневая и чуть-чуть фиолетовая, усталая. Я пила чай, а он сидел рядом, с альбомом и кучей карандашей, и бросал на меня ласковые взгляды. Уже под конец фиолетовый карандаш случайно попал под колесо, хрустнул, разломившись пополам. Я так и осталась немножко не дорисованной. И это правильно. Никто не знает меня до конца, даже я сама.
Он, наверное, знает. Но карандаш сломался...
- Смотри,- шепчет Лео.- Готово. Закончил.
Осторожно подхожу к холсту и всматриваюсь в переплетение желтых ломаных линий. Странный рисунок. И тем удивительнее, что я узнаю в нем себя. Вот моя рука, даже на картине заметно, что она болит. Вот смущенный взгляд из-под опущенных ресниц. Какая же я счастливая в этом наброске!
Улыбаюсь и начинаю танцевать. Знаю, что ему нравится смотреть, как я танцую.
Он немного отъезжает назад и склоняет голову набок.
Вчера, когда на занятиях по хореографии я никак не могла попасть в струю, вдруг представила, что он сидит в зале и смотрит на меня вот так, молча, небрежно склонив голову - и все получилось.
Даже наш хореограф остался доволен.
Я танцую. Он улыбается, а потом протягивает ко мне руки и мы снова целуемся. Долго, долго.
Вспоминаю, о том, что пора домой лишь тогда, когда в моей сумке начинает отчаянно тренькать телефон.
- Тебе пора,- шепчет он.
- Я приду завтра.
- Нет. - Лео мрачнеет.- Завтра у тебя тренировка.
Да. Совсем забыла. Завтра я не смогу.
- Послезавтра.
Он провожает меня до двери. И уже на пороге ловит мою руку и прижимает ее к своим глазам, а затем целует ладонь, и наконец, отпускает. Дыхание перехватывает, и я выскальзываю за дверь.
Дверь в мою квартиру открыта. В кресле, небрежно закинув ногу на ногу, развалился Павел.
- Как ты сюда попал?- делаю сердитое лицо.
Он подходит и протягивает мои ключи.
- Вот. Забыла утром на тумбочке.
Неужели? Правда, я торопилась, опаздывала. Значит, оставила ключи у него.
- Думал, что ты сидишь под дверью. Почему не отвечаешь?
- Не слышу телефон. У меня аппарат тихий.
- Я так и думал.- Павел улыбается.- Вот. Это тебе.
И протягивает мне маленькую коробочку. Телефон. Конечно же, самый новый и навороченный. В этом он весь. Все у него должно быть самое лучшее. И вещи, и девушка.
- Спасибо.
- Нравится?
Он ловит меня в свои объятия и целует. Крепко, по-хозяйски, совсем не так как Лео. Я уворачиваюсь, но поздно. Он уже замечает запах краски. Отпускает меня и недовольно цедит сквозь зубы.
- Опять была у своего инвалида?
- Павел, не начинай.
Устало бросаю сумку в сторону и иду в душ. Смывать пятна краски и прикосновения рук. Этих двоих нельзя смешивать. Это кощунство.
- Если бы не знал точно, что ниже пояса он бревно, убил бы,- ворчит за спиной Павел.
Я улыбаюсь и захлопываю дверь.
Глупый, ты не того боишься. Для этого у меня есть ты. А для всего остального - он. Что же, правильно делаешь, что ревнуешь. Представляю, как бы ты удивился, узнав, кто из вас на самом деле владеет мной. Настоящей. Нежно-сиреневой и слегка фиолетовой.
Вода смывает желтые пятна. И запах краски. И следы его губ.
Выхожу из ванной и обнаруживаю, что по квартире плывет вкусный аромат свежего кофе.
Павел орудует возле плиты.
Мы садимся друг напротив друга. Напротив. Противники. Странно, но я почему-то никогда не сажусь к Павлу на колени.
Какое-то время он смотрит на меня молча.
- Ну объясни мне зачем ты туда ходишь?
Я ковыряю ложечкой сахар.
- Сто раз уже объясняла.
- Да, я все понимаю. Один. Инвалид. Но почему ты? Ты - такая красивая, такая яркая, такая успешная. Я говорил с твоим преподавателем - у тебя большое будущее. Зачем тебе это надо?!
Усмехаюсь. Надо же! Даже с преподавателем разговаривал!
- Ну хочешь, - продолжает он,- я найму сиделку. Она будет ему помогать пару раз в неделю. Неужели у него совсем никого нет?
Улыбаюсь и молчу. Конечно же есть. Я. И я убью любую сиделку, посмей она только приблизится к его двери. Он - мой! И как объяснить, что только там я чувствую себя настоящей. Что только его глаза способны меня зажечь, и только в его картинах я живу. Бесполезно. Павел уж точно не поймет.
Мне надоедает этот разговор. Я бросаю ложку и иду по узкому коридору в спальню. На пороге оборачиваюсь и маню пальчиком Павла. Все. Вопрос закрыт.
Стою возле его двери, в сотый раз нажимаю на звонок, и слушаю, как он трезвонит внутри квартиры. И тишина. Хотя я точно знаю, что Лео дома.
Два дня пролетели как в тумане. Меня совершенно неожиданно утвердили на роль в антрепризе. Не скрою, я была рада, так давно этого ждала! Плохо одно - не пришла к нему как обещала.
А теперь стою и слушаю тишину.
- Лео!- ору на весь подъезд.- Лео! Я выломаю дверь! Открой!
Ничего.
Меня переполняет злость, начинаю пинать дверь ногами. На третьем толчке она распахивается и я, не удержавшись, лечу прямо на Лео, падаю ему на руки и мы катимся до самой стены.
Он улыбается.
- Ты в бешенстве?
- Да!- рявкаю прямо в лицо.
- Отлично! Раздевайся! Твоей ярости у меня еще нет.
Натыкаюсь на его улыбку как на стену и послушно иду в комнату раздеваться. Он прав, ярости еще нет.
А потом, сижу у него на коленях, свернувшись калачиком, как кошка, мы курим одну на двоих сигарету и рассматриваем что-то всклокоченное, черное, будто изнутри взорвавшее холст.
- Прости меня,- прижимаюсь лбом к виску и вдыхаю запах кармина и охры, неотделимый от его волос.
- Прости,- вторит он.
- Неужели это я?- киваю на портрет.
- Ты прекрасна,- он медленно гладит мои плечи, словно они фарфоровые и вот-вот рассыпятся,- даже такая.
- Я знал, что дело не ограничивается мытьем полов и закупкой продуктов,- на пороге вырастает Павел.
Боже! Мы забыли запереть дверь!
Павел проходит в комнату и насмешливо рассматривает обстановку.
Мы молчим.
- Ну, в принципе, все ясно. Натурщица хренова! Ты посмотри на него!
Я вижу, что Лео морщится как от боли, и медленно встаю перед Павлом.
- Пошел вон!
- Что?!- он ошарашен.- Я? Ты ничего не путаешь, детка?
- Убирайся!
Наверное, со стороны это выглядит смешно. Но я не смеюсь. Он влез своими грубыми руками туда, куда его не звали. Кретин!
- Это же мазня! Чушь! Дети в детском саду рисуют лучше! Он же просто пялится на тебя, извращенец!
Вспоминаю, что сегодня я - ярость, и залепляю ему пощечину. А в следующее мгновенье лечу на пол от его оплеухи. А следом летит Лео, попытавшийся за меня вступится. Падает на спину и беспомощно барахтается, не в силах подняться. И мы лежим и смотрим, как Павел крушит мастерскую, рвет холсты и акварели, ломает кисти. Он убивает меня. Я- любовь, я- нежность, я-счастье гибну в его руках.
Наконец он успокаивается и, оглядев напоследок посеянный хаос, уходит, громко хлопая дверью.
Я встаю, помогаю подняться Лео и потихоньку начинаю наводить порядок.
И вдруг слышу за спиной негромкий шепот:
- Замри!- и послушно замираю с куском картона в руках.
Он где-то нашел уцелевший альбом и коробку карандашей и уже упоенно делает первые штрихи. Нежно сиреневым и фиолетовым...