Харин Евгений Анатольевич : другие произведения.

Восточная Европа в сер. 1 тыс. н. э

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Выдержки из научного труда 2007г. коллектива авторов "Раннеславянский мир - выпуск 9". Черняховская культура, Подонье, Поочье, Валдай и Балтия в 3-6в. Цитаты из "Готский путь" М. Б. Щукин о "меховом пути" готов в Прикамье и вторжении гуннов. Заключение из работы М. Б. Щукин "РОЖДЕНИЕ СЛАВЯН". - Ранние славяне. Влияние готов и гуннов. Археология и ход исторических процессов. Гаплотип славян.
  
  
   []
  Гунский рыцарь с пленником, чеканка. Венгрия, V в. н. э.
  
  
  Эпоха Великого переселения народов (послед‑
  няя четверть IV-VII в.) в истории Европы является
  временем глубоких перемен в различных областях
  человеческой деятельности и грандиозных пере‑
  движений населения. Происходит распад этнопо‑
  литических общностей, возникших в результате
  взаимодействия варваров с Римской империей, что
  знаменует конец особого, римского этапа в истории
  Европы. В ходе массовых миграций кардинально
  меняются зоны расселения и геополитическое зна‑
  чение германских, славянских, тюркских, иран‑
  ских, финно-угорских и других народов. Гибнет
  Западная Римская империя. От Северной Африки
  и Британских островов до Подунавья в результате
  синтеза римского и варварского, преимуществен‑
  но германского, компонентов формируются 'вар‑
  варские королевства'. От Балкан до Балтии и При‑
  уралья складываются новые военно-политические
  структуры: объединения славян, в т.ч. 'славинии',
  племенные группировки балтов, финнов, ряд не‑
  долговечных, но активных полиэтничных 'дру‑
  жинных' образований. В зоне влияния степного
  населения, где стали доминировать тюрки, образу‑
  ется череда 'держав' и каганатов. Таким образом,
  в эпоху Великого переселения народов складыва‑
  ется система соотношения основных этнических и
  политических массивов Европы, которая в общих
  чертах существует до Новейшего времени...
  
  
  
  ЛЕВОЕ ПОДНЕПРОВЬЕ
  
  ...К сожалению, наиболее массовые находки на чер
  няховских памятниках пока не позволяют отделить
  древности гуннского времени от предшествующих.
  
  Из почти 300 учтенных нами черняховских погребений
  (табл. 2) часть безусловно относится к догуннскому времени, а
  подавляющее большинство не имеет надежных (т.е. изученных
  на уровне минимальных требований вещеведения) хронологиче‑
  ских индикаторов или содержит их по одному.
  
  Соотнесение черняховской культуры с объеди‑
  нением, во главе которого
  стояли готы, в настоящее
  время практически общепризнано. По письменным
  источникам известно, что несмотря на крупные миг‑
  рации в результате крушения державы Германари‑
  ха, значительные массы входившего в нее населения
  остались под властью гуннов. Состав же археологических
  реалий, соответствующих культуре не
  ушедших на запад группировок, остается
  спорным.
  Некоторые исследователи считают гуннский раз‑
  гром фактически
  концом черняховской культуры,
  оставляя указанную проблему как бы "за кадром"
  [Bierbrauer, 1980; 1994; Шаров, 1992]. Другие, выде‑
  ляя финальный этап черняховской общности, хотя и
  подразумевают существование этих древностей в на‑
  чале гуннского времени (около конца IV в.), относят
  нижнюю границу данного этапа к догуннской эпохе
  или оставляют неопределенной.
  
   []
  
  Некоторые выводы
  
  Итак, разбор хронологических индикаторов фи‑
  нала черняховской культуры позволяет утверждать,
  что, по крайней мере, в начале гуннской эпохи на
  значительной части Днепровского Левобережья чер‑
  няховское население продолжало существовать. Как
  показано на карте (рис. 20), во всех основных об‑
  ластях концентрации черняховских памятников на
  территории Левобережья обнаружены материалы
  гуннского периода, т.е. население здесь сохранялось
  (табл. 1). Не исключено, что какая-то часть черня‑
  ховцев могла уйти на запад вскоре после смерти Гер‑
  манариха, а численность оставшихся постепенно
  уменьшалась, но утверждать определенно мы этого
  не можем. Стационарно исследованных памятников
  пока слишком мало для изучения палеодемографии.
  Можно лишь сделать вывод, что черняховские груп‑
  пировки в массе своей покидают Левобережье не в
  самом начале гуннского времени, а несколько поз‑
  же. Возможно, одна из волн миграций могла быть
  связана с массовым наступлением варваров, воз‑
  главляемых Радагайсом, на Западную часть Римской
  империи (405-406 гг.). Какие-то группировки могли
  двинуться в ходе концентрации сил варваров при
  Атилле с 430-х гг. (о "волнах" варварской активно‑
  сти см. [Гавритухин, 2000; Острая Лука..., с. 89-94]).
  Вероятно, некоторые анклавы населения, связанного
  с черняховскими традициями, сохранились на Лево‑
  бережье и позднее.
  Создается впечатление некоторой изо‑
  лированности племен Левобережья, оторванности от
  других групп черняховского населения, что приво‑
  дит к формированию локальных форм украшений.
  Эти особенности развития материальной культуры
  черняховского населения Левобережья характерны,
  судя по всему, именно для гуннского времени.
  Очевидно, на Левобережье могли существовать не‑
  сколько самостоятельных группировок черняховско‑
  го населения. Правда, когда эти отличия сложились
  и чем они вызваны, на базе наших нынешних дан‑
  ных мы можем лишь предполагать.
  
  После разгрома объединения Германариха
  (ок. 3 75 г.) на территории Днепровского Левобере‑
  жья черняховские поселения и могильники продол‑
  жают функционировать, т.е. в массе своей готы, их
  союзники и подданные покидают Левобережье не в
  самом начале гуннской эпохи, а позже.
  
  Возможно, определенная изолирован‑
  ность материальной культуры, прослеживающаяся
  на некоторых поздних черняховских памятниках,
  объясняется сообщением Иордана о готских группи‑
  ровках, оставшихся верными Винитарию в столкно‑
  вении с гуннами и разбитых. Потерпевшие пораже‑
  ние, очевидно, не могли претендовать на более-менее
  заметную роль в новой геополитической структуре,
  что и объясняет отсутствие "престижных" новинок.
  Археологически присутствие гуннов на территории
  лесостепного Левобережья прослеживается лишь по
  находке котла в низовьях Ворсклы, да и то этот реги‑
  он находится на границе со степью.
  
  Очевидно, появ‑
  ление гуннов активизировало процессы разрушения
  сложившегося ранее относительного равновесия
  трех основных этнокультурных группировок регио‑
  на (черняховской общности, деснинского и сеймин‑
  ско-донецкого вариантов киевской культуры).
  
  Мы присоединяемся к мнению большинства ис‑
  следователей, которые считают, что население киев‑
  ской культуры и его потомки - пеньковские и коло‑
  чинские племена - в этническом отношении были
  славянами.
  Основным
  результатом исторических процессов конца IV -
  первой половины V вв. на территории Днепровского
  Левобережья было, таким образом, освоение славян
  скими группировками наиболее плодородной его ча
  сти - территории, ранее заселенной народами черня
  ховской общности.
  Несмотря на наличие довольно большого числа
  монетных кладов, соотносимых с культурами
  III-
  V вв., вещевых кладов или богатых, резко
  выделяющихся по составу инвентаря могил, датиру
  емых позднеримским временем, на рассматриваемой
  территории (левобережье Днепра) не известно.
  
  
   []
  
  ПОДОНЬЕ
  
  1. Догунское время
  
  Памятники типа Каширки - Седелок - неукре
  пленные, топография их стандартна (остатки эскар
  па на поселении Верхнее Турово пока не датирова
  ны, судя по планиграфии находок позднеримского
  периода, возведение его в это время маловероятно).
  Поселения расположены, как правило, на чернозем
  ных участках склонов оврагов или на террасах ма
  лых речек, имеющих очень узкую долину (подроб
  нее см. часть 2.5). Могильники пока не известны.
  Большинство из раскопанных селищ (Седелки,
  Каширка-2, Яблоново, Верхнее Турово, Мухино-2,
  Малая Трещевка-1 и 2, Кытино-3) по всей видимо
  сти, представляли собой рядовые сельскохозяйствен
  ные поселки. Ремесленным центром было поселение
  Писарево. Там зафиксированы остатки сооружений,
  связанных с добычей черного металла, отходы брон
  золитейного и косторезного производств, свидетель
  ства обработки железа.
  Культурные слои всех памятников очень сла
  бо насыщены материалом, который встречается, в
  основном, около объектов. Поселения, по всей ви
  димости, были кратковременными.
  Лепная керамика памятников этого круга делится
  на две группы, различные по происхождению.
  В публикациях материалов раскопок я указывал
  на типологическую близость керамики первой груп
  пы (рис. 2: 1-5; 4; 5; 8: 1-8; 9: 5-9, 11-14; 10), с одной
  стороны, к посуде лесостепных памятников киев
  ской культуры Поднепровья и бассейна Северского
  Донца, а с другой - к некоторым комплексам лепных
  сосудов ряда черняховских поселений того же реги
  она [Бессуднов, Обломский, 1996, c. 42-43; Облом
  ский, 1997а, c. 240-241; Обломский, Терпиловский,
  1998, c. 132]. Наблюдающееся здесь противоречие,
  на самом деле, лишь кажущееся. В процессе образо
  вания черняховской культуры киевские группировки
  активно вовлекались в орбиту ее влияния и даже, как
  показывает пример поселения Журавка Ольшанская,
  селились на территории черняховских поселков на
  ряду с семьями иноэтничного происхождения. На
  черняховских памятниках, лепная керамика которых
  наиболее близка к посуде первой группы древностей
  круга Каширки - Седелок (Журавка, Новолиповское,
  Ломоватое, Радуцковка, Головино-1, Песчаное Сум
  ской обл. Великий Бобрик, Мамрои-2), выделяются
  т.н. "черняховские комплексы киевской традиции",
  отмечающие присутствие киевского населения в
  черняховском социуме (подробнее об этом см. в:
  [Обломский, 1998б; Абашина, Обломский, Терпи
  ловский, 1999; Петраускас, Шишкiн, 1999; Терпи
  ловський, 1999]). Ареал черняховских памятников
  киевской традиции довольно велик. Он охватывает
  все Среднее Поднепровье, Днепровское лесостепное
  Левобережье и бассейн Северского Донца, где нахо
  дятся такие пункты с лепной киевской керамикой,
  как поселение и могильник Головино-1 и могильник
  Родной Край-1.
  Керамика второй группы (рис. 3; 6; 9: 10), учи
  тывая формы сосудов и орнаментацию, имеет пря
  мые аналогии на памятниках позднескифского круга
  Нижнего Поднепровья, родственных им поселениях
  хоры Ольвии, на южных черняховских памятниках
  типа Каменки-Анчекрак, где специалисты отмечают
  присутствие позднескифского элемента культуры в
  рамках черняховской общности.
  
  Посуда обеих традиций использовалась в быту
  одновременно.
  Очевидно, в Подонье в позднеримское время не
  было своего гончарного производства. Посуда, из‑
  готовленная на круге, поступала сюда в качестве им‑
  порта как с территории черняховской культуры, так
  и из северокавказских или причерноморских цен‑
  тров (в значительно меньшем количестве).
  
  Постройки, исследованные на памятниках ти‑
  па Седелок, относятся к двум группам: наземным
  и углубленным в грунт (полуземлянкам). Наземные
  сооружения были глинобитными и имели каркасные
  стены с опорой на столбы, пространство между ко‑
  торыми заполнялось прутьями, небольшими узкими
  досками и плахами. Общая толщина глинобитных
  стен достигала 20 см.
  Форма и внутренняя планировка полуземлянок
  довольно разнообразна (рис. 13). По всей видимо‑
  сти, все эти постройки были хозяйственными.
  
  Таким образом, древности типа Каширки - Седе‑
  лок датируются в диапазоне от возникновения чер‑
  няховской культуры (2-я треть III в.) по начало IV в.
  Допустимо предположение о существовании их и в
  середине IV в., поскольку верхняя дата донских па‑
  мятников этого круга неопределенна.
  
   []
  
  2. Гунское время
  
  Большая часть поселений представляет собой
  селища. Материалы типа Чертовицкого - Замятино
  известны и на городищах (Чертовицкое Третье, Пек‑
  шево, Животинное, Подгорное, Первое Перехваль‑
  ское, Малый Липяг и Крутогорье). Тем не менее,
  однозначных данных о том, что укрепления этих
  памятников использовались в гуннское время, нет.
  
  Как и в предшествующее время, постройки на
  поселениях круга Чертовицкого - Замятино делятся
  на полуземлянки и наземные дома, но в отличие от
  селищ типа Каширки - Седелок полуземлянки резко
  преобладают.
  
  Судя по тем скудным сведениям, которые
  опубликованы, почти все памятники, как и в пред‑
  шествующий период, представляли собой рядовые
  сельские поселки, население которых занималось
  животноводством (во множестве обнаружены кости
  домашних животных), возможно, земледелием, ры‑
  боловством и домашними ремеслами, вроде ткаче‑
  ства.
  
  Относитель‑
  но подробные данные о характере животноводства и
  земледелия опубликованы только для Замятинского
  археологического комплекса [Острая Лука..., гл. 14],
  но этот памятник входит в состав микрорегиона на
  Острой Луке Дона, поселения которого во многом
  уникальны, поскольку имеют ярко выраженный ре‑
  месленный характер. В Замятино исследованы две
  мастерские косторезов-гребенщиков, зафиксированы
  следы бронзолитейного и кузнечного ремесел (в т.ч.
  и по изготовлению или ремонту кольчуг). На селище
  Ксизово-19 раскопан гончарный горн.
  
  Большинство находок на поселениях типа Черто
  вицкого - Замятино представлено обломками лепных
  сосудов, которые относятся к нескольким этнокуль
  турным традициям. Керамика, аналогичная посуде
  киевской культуры, на этих памятниках преобладает,
  
  Наиболее веро‑
  ятным временем существования этой культурной
  группы является, таким образом, гуннская эпоха в
  восточноевропейском понимании этого термина, т.е.
  весь V в., не исключая последней четверти IV в.
  
  Захоронения-ингумации сере
  дины 1 тыс. совершались либо не
  посредственно на поселениях круга Чертовицкого,
  либо вплотную к ним.
  
  Большинство погребений - безынвентарные, ли‑
  бо содержавшие очень скудный набор вещей: 6 бу‑
  син у женского скелета парного захоронения 6 Кси‑
  зово-17; бронзовые серьги из погр. 3 и 12, остатки
  панциря и ножа в ножнах из погр. 7 Ксизово-17А;
  переотложенный развал верхней части гончарного
  кувшина в погр. 2 Ксизово-19 (рис. 23; 24), лепной
  горшок, нож, бронзовые серьга и браслет у женского
  скелета из погр. 5 Животинного (рис. 26: 1-4) и не‑
  которые другие вещи. На их фоне выделяется богат‑
  ством захоронение в Мухино.
  В нем, как следует из предварительной публика‑
  ции, кроме упомянутых выше сосудов из заполне‑
  ния, найдены "многочисленные нашивки из тисне‑
  ной золотой фольги округлой, треугольной и волни‑
  стой формы", серебряная подвеска-лунница, зеркало
  из билона с петлей с обратной стороны, три золотые
  пронизи, серебряные туалетный набор (копоушка,
  ногтечистка и пинцет), браслет, стеклянные крапча‑
  тые и янтарные бусы (в т.ч. и одна крупная, которая
  могла быть навершием темляка меча), золотая об‑
  кладка, вероятно, шкатулки с тисненым орнаментом
  в виде рыбьей чешуи, 3 золотые нашивки треуголь‑
  ной формы на ступнях [Земцов, 2003, с. 112, рис. 2]
  (рис. 27: 3-15). Подавляющее большинство вещей
  было передвинуто во время расчленения скелета.
  
  Погребения второго типа ориентированы на севе‑
  ро-восток, иногда с отклонением к северу. Их всего
  шесть: погр. 4 Животинного, 19 Ксизово-17А и 2, 9,
  17, 18 Ксизово-17Б. В двух первых захоронены муж‑
  чины-воины с оружием (копье, меч, кинжал), пор‑
  тупеями, от которых остались наборы пряжек, харак‑
  терными бытовыми предметами (сосуды, стеклянный
  кубок, бритва, нож, кремни-огнива). В погр. 4 Живо‑
  тинного найдены кусочек мела и кость животного с
  воткнутым в нее ножом3. В третьем захоронена жен‑
  щина, на левом плече которой находились фибула и
  гребень, у левого локтя - зеркало, на поясе - пряжка.
  В могиле было также несколько бусин. Все эти по‑
  гребения совершены в глубоких ямах (около 0,7-1 м
  от поверхности материка, около 2 м от дневной по‑
  верхности). Расчленение скелета ни в одном случае
  не отмечено. На могильнике Ксизово-17 эти погре‑
  бения территориально отделены от расчлененных за‑
  хоронений с северо-западной и юго-восточной ори‑
  ентировками. Первые расположены к юго-востоку от
  обширного пространства, которое занимают вторые.
  
  Погребения второго типа ориентированы на севе‑
  ро-восток, иногда с отклонением к северу. Их всего
  шесть: погр. 4 Животинного, 19 Ксизово-17А и 2, 9,
  17, 18 Ксизово-17Б. В двух первых захоронены муж‑
  чины-воины с оружием (копье, меч, кинжал), пор‑
  тупеями, от которых остались наборы пряжек, харак‑
  терными бытовыми предметами (сосуды, стеклянный
  кубок, бритва, нож, кремни-огнива). В погр. 4 Живо‑
  тинного найдены кусочек мела и кость животного с
  воткнутым в нее ножом3. В третьем захоронена жен‑
  щина, на левом плече которой находились фибула и
  гребень, у левого локтя - зеркало, на поясе - пряжка.
  В могиле было также несколько бусин. Все эти по‑
  гребения совершены в глубоких ямах (около 0,7-1 м
  от поверхности материка, около 2 м от дневной по‑
  верхности). Расчленение скелета ни в одном случае
  не отмечено. На могильнике Ксизово-17 эти погре‑
  бения территориально отделены от расчлененных за‑
  хоронений с северо-западной и юго-восточной ори‑
  ентировками. Первые расположены к юго-востоку от
  обширного пространства, которое занимают вторые.
  
  Распределе‑
  ние площадей верхнедонских памятников наиболее
  близко к черняховскому, но на Дону пока нет очень
  крупных поселений (свыше 14 га), которые на Дне‑
  провском Левобережье составляют 7%. Еще более
  ощутимы различия при сравнении с киевской куль‑
  турой, для которой в лесостепи поселения свыше
  8 га не известны. Доля больших поселений (свыше
  5 га) на Верхнем Дону приближается к черняховской
  
  Таким образом, типы жилищ памятников поздне‑
  римского периода, с одной стороны, и гуннского, с
  другой, в целом, различаются. Если в первом случае
  жилыми были наземные дома разных размеров, то
  во втором жилищами, в основном, были полузем‑
  лянки.
  
  
  3. Итоги
  
  Не позднее конца III в., а возможно, и раньше,
  в регионе прекращают свое существование поселе‑
  ния особой культурной группы, которая пока не по‑
  лучила определенного названия. Археологи из Ли‑
  пецка и Воронежа, занимающиеся изучением этих
  древностей, называют их то "сарматоидными", то
  "культурой местного населения сарматского перио
  да" и счита
  ют, что они принадлежали потомкам верхнедонского
  оседлого населения скифской эпохи, испытавшего
  в первые века н.э. сильное воздействие сарматской
  культуры.
  
  Не исключено, что обитате‑
  лей верхнедонских поселков постигла судьба прак‑
  тически всех позднескифских анклавов лесостепной
  и лесной зоны (от Мологи до Нижнего Поднепровья,
  Крыма, памятников Днепровского Левобережья), ко‑
  торые как самостоятельные этнокультурные группи‑
  ровки нигде не переживают середину - вторую по‑
  ловину III в.
  
  На Дон пришли две этнокультурные
  группы населения: киевского и позднескифского
  нижнеднепровского происхождения. Хочу подчер‑
  кнуть, что эти переселенцы уже были втянуты в ор‑
  биту черняховского влияния, о чем свидетельству‑
  ют их традиции домостроительства, принцип ланд‑
  шафтной организации территории, орудийный ком‑
  плекс.
  
  Следы воздействия местной позднескифской
  культуры сарматского периода, равно как и соб‑
  ственно сарматской, на материальную культуру па‑
  мятников типа Каширки - Седелок не ощущаются,
  что косвенным образом свидетельствует о том, что
  Верхнее Подонье к моменту возникновения этой
  новой "провинциально-черняховской" группиров‑
  ки покинуло не только сарматское население, но и
  т.н. местное оседлое (по крайней мере, большая его
  часть).
  
  Причины, побудившие население, которому при‑
  надлежали древности круга Каширки - Седелок, ос‑
  тавить лесостепное Подонье, не ясны. Вряд ли толч‑
  ком для этого события послужили войны с потомка‑
  ми местного скифского населения сарматской эпохи,
  поскольку явных следов последнего в позднеримс‑
  кое время не прослеживается. Комплексы, которые
  могли бы принадлежать кочевникам-сарматам или
  аланам позднеримского периода, на Верхнем Дону
  также не известны. По всей видимости, угроза исхо‑
  дила откуда-то извне.
  В этой связи хочу высказать одну гипотезу, хотя
  и понимаю, что она не может дать исчерпывающее
  и единственно вероятное объяснение произошед‑
  шему.
  В сочинении Иордана "Гетика" этноним "вене‑
  ты" упоминается в двух разных местах: при пере‑
  числении современных автору народов Скифии (как
  предков склавинов и антов) [Iord., Get., 34, 35] и в
  контексте описания племен, на которые была рас‑
  пространена "власть законов" короля готов Герма‑
  нариха в период его максимального могущества [Iord.,
  Get., 119]. Интересно, что в последнем сюжете
  названы народы, которые обычно помещают где-то
  на востоке Скифии, к востоку и северу от нее (на‑
  пример, меренс, морденс, имнискарис), хотя точно
  локализовать удается далеко не все племена из при‑
  веденного в разделе 116 "Гетики" списка. Подробно
  этот вопрос разобран В.П. Будановой, которая при‑
  водит обширную историографию толкования назва‑
  ний народов. Исследовательница пришла к выводу,
  что "обобщая многочисленные интерпретации этих
  этниконов, можно сказать, наименее спорными в
  этом списке являются названия "меренс", "морденс"
  и "имнискары". Они интерпретируются как финские
  племена меря, мордва и черемисы". Остальные пле‑
  мена исследователи ищут в самых различных реги‑
  онах Прибалтики, Поволжья, Приазовья и Балкан
  [Буданова, 2001, с. 156-159]. Однозначного ответа
  на вопрос о локализации большинства народов из
  списка Иордана и не может быть, поскольку они
  упоминаются только в этом источнике и более нигде
  [Буданова, 2000, гл. V "Этнонимия племен эпохи Ве‑
  ликого переселения народов"].
  
  Сведения о военной акции, предпринятой готами
  против венетов и закончившейся разгромом и подчи
  нением последних, приводятся Иорданом сразу по
  сле подробного описания похода готов на херулов-
  элуров, которые в этом месте "Гетики" размещены
  на Меотиде (т.е. около Азовского моря), причем и
  сам этноним "херулы" Иордан связывает с грече
  ским словом "эле", что обозначает "болото", оче
  видно, для подтверждения своей локализации [Iord.,
  Get., 117, 118]. Учитывая все эти наблюдения, не ис
  ключено, что венеты, которых покорил Германарих,
  обитали где-то недалеко от херулов, также к востоку
  от основных готских владений.
  
  
  В современной литературе по археологии Барба‑
  рикума сложилась традиция отождествлять южную
  часть восточно-европейских венедов/венетов Таци‑
  та, Птолемея и Иордана с населением позднезару‑
  бинецкого культурно-хронологического горизонта
  и киевской культуры.
  Весьма вероятно,
  что обитатели Верхнего Подонья в позднеримский
  период, в составе которых преобладали генетически
  связанные с киевскими племенами группировки, и
  были теми венетами Иордана, против которых был
  направлен поход готов. Эвакуация населения после
  довала за завоеванием. Очистка территории с раз
  рушением поселков (по принципу "выжженной зем
  ли") при насильственном перемещении обитателей
  достаточно типична для древних германцев.
  
  Недавно были опубликованы две работы, в кото
  рых содержится архелогическая интерпретация "се
  верного списка" народов Иордана. Д.А. Мачинский
  и В.С. Кулешов размещают эти народы на обширных
  пространствах от Ладожского озера и Прикамья до
  Среднего Поволжья, т.е. к северу и северо-востоку
  от Скифии. Голтескифы при этом локализованы на
  востоке Днепровского Левобережья, а герулы в пе‑
  риод правления Германариха - в Приазовье, т.е. се‑
  верное, северо-восточное и восточное направления
  экспансии готов при Германарихе в статье сохраня‑
  ются. Походы готов в лесную зону по мнению авто‑
  ров были направлены на овладение путями торговли
  мехом. Венеты (без дополнительных комментариев)
  помещаются на западе - в области "зоны археоло‑
  гической трудноуловимости" к западу от Днепра и
  к северу от границ черняховской культуры [Мачин‑
  ский, Кулешов, 2004, с. 39-66, рис. 2]. Единый кон‑
  текст сообщений Иордана о завоеваниях Германари‑
  ха при этом оказывается разорванным.
  Похожим образом реконструирует основные на‑
  правления экспансии Германариха и М.Б. Щукин.
  Цель походов близка к той, которую обозначили
  Д.А. Мачинский и В.С. Кулешов: попытка поста‑
  вить под контроль пушные богатства лесной зоны и
  обеспечить выход к Балтийскому морю через земли
  гепидов ("жителей низовьев Вислы, носителей позд‑
  ней вельбаркской культуры"), покорить эстов, оби‑
  тавших в Балтии с ее месторождениями янтаря [Щу‑
  кин, 2005, с. 213-216]. Для этого была организова‑
  на масштабная военная акция "по северным тылам
  венетов". Предполагаемые направления экспансии
  охватывают территорию от Западного Буга до При‑
  камья. Маршруты походов проложены от Буга к Бал‑
  тийскому морю и от него на восток [Щукин, 2005,
  рис. 82]. Впрочем, сам автор высказывает сомнения
  в точности реконструкции походов дружин Герма‑
  нариха, т.к. "имеющиеся данные слишком скупы,
  спорны и неопределенны" [Щукин, 2005, с. 217].
  С одной стороны, прямых археологичес‑
  ких сведений о том, что готы входили в состав насе‑
  ления культурной группы типа Каширки - Седелок,
  нет. "Длинные" наземные дома, действительно, счи‑
  таются одним из признаков германского этнического
  элемента в черняховской культуре [Щукин, 1977]10,
  но в Верхнем Подонье из них происходит лепная ке‑
  рамика киевского круга. С другой стороны, военные
  акции готских королей, по всей видимости, имели
  прямое отношение к прекращению существования
  памятников типа Седелок. Конкретные данные о по‑
  ходе готов на венетов могли быть почерпнуты и из
  легенд. Это тем более вероятно, что сам Иордан в
  составе своих источников называет "древние песни
  готов, почти похожие на исторические сочинения"
  [Iord., Get., 28]. Возможно, был предпринят не один
  поход, а серия набегов (два пожара на поселении Се‑
  делки). Тем не менее, направление экспансии, скорее
  всего, обозначено правильно.
  
  Население Верхнего Подонья последующей,
  гуннской, эпохи появляется на территории, которая
  к этому времени практически опустела.
  
  Не исключено, что все население группы Чертовицкого -
  Замятино было перемещено на Дон искусственно
  для каких-то нужд гуннской державы. Иначе трудно
  объяснить практически одновременное появление на
  опустевшей к этому времени территории различных
  по происхождению переселенцев, а также тесную
  культурную интеграцию их друг с другом, которая
  наблюдается с самого возникновения памятников
  типа Чертовицкого - Замятино. Верхнедонской ре‑
  гион в III-IV вв. вряд ли считался особенно привле‑
  кательным. Напомню, что на поселениях позднерим‑
  ского периода (типа Каширки - Седелок) очень мало
  импортных изделий, т.е. межрегиональные торговые
  пути по Верхнему Дону, скорее всего, не проходи‑
  ли. Сама по себе материальная культура памятников
  круга Каширки отличается бедностью.
  Связь населения, оставившего ингумации, с жи‑
  телями поселков группы Чертовицкого - Замятино
  несомненна. Тем не менее, мало вероятно, что тру‑
  поположения совершены потомками выходцев с
  территории киевской и мощинской культур, которые
  преобладали на Верхнем Дону в середине 1 тыс. Для
  обеих этих культурных групп, как известно, характе‑
  рен обряд кремации.
  Могли ли ингумации быть оставлены постчерня‑
  ховским населением, присутствие которого фикси‑
  руется в поселках круга Чертовицкого - Замятино по
  ряду признаков? Теоретически, да. Трупоположения
  в черняховской культуре хорошо известны, распро‑
  странен, также, обряд повторной эксгумации и рас‑
  членения умерших. Тем не менее, захоронения, ори‑
  ентированные головами в южном секторе, которых
  на Верхнем Дону около половины, на черняховских
  могильниках единичны.
  
  Учитывая все эти данные, я склонен интерпрети‑
  ровать верхнедонские ингумации первого типа, как
  погребения какого-то населения, южного по отно‑
  шению к группе Чертовицкого - Замятино (степного
  или северокавказского по происхождению).
  Погребения второго типа имеют аналогии в Сред‑
  нем Подунавье. В этом регионе большинство захоро‑
  ненных эпохи Великого переселения народов лежали
  головами на запад (с отклонениями к северу и югу),
  хотя ориентировка ингумаций и позы погребенных
  в Подунавье в конце IV - V вв. разнообразны.
  
  Погребения с северной ориентировкой обычно связывают с раз‑
  личными группами германцев.
  
  В Верхнем Подонье они, вероятнее
  всего, демонстрируют присутствие какой-то группы
  германцев постчерняховского периода, вовлеченных
  в орбиту передвижения гуннов. Напомню, что на по‑
  селениях Замятинского археологического комплекса
  (ремесленного центра Верхнего Подонья середины 1
  тыс. н.э.), расположенного неподалеку от могильни‑
  ка у с. Ксизово, обнаружена серия лепных лощеных
  мисок с зигзагообразными профилями, т.е. сосудов,
  формы которых имеют центральноевропейские и
  черняховские прототипы. В Замятино-5 и 8 зафик‑
  сированы следы производства наборных гребней из
  лосиных и оленьих рогов - типичных предметов на‑
  родов центральноевропейского круга.
  Непосредственное свидетельство присутствия на
  поселениях типа Чертовицкого - Замятино кочевни‑
  ков было получено в 2004 г. На селище Ксизово-19
  исследованы остатки стационарной углубленной в
  землю, видимо, зимней юрты
  
  В конце IV-V вв. в лесостепном Подонье сущес‑
  твовала структура, близкая по сути к населению сал‑
  товской культуры, "посаженного" центральной влас‑
  тью на границах Хазарского каганата: полиэтничная,
  с многочисленными элементами воинской культуры,
  с ремесленными мастерскими и т.д. Семьи кочевого
  или полукочевого и оседлого населения жили в од‑
  них и тех же поселках Верхнего Подонья. В этом и
  заключается причина синхронности и несомненной
  территориальной связи ингумаций середины 1 тыс. с
  поселениями типа Чертовицкого - Замятино.
  Центром этой структуры были поселки Острой
  Луки Дона, где сосредоточены ремесленные мастер‑
  ские и обнаружено большинство из известных к на‑
  стоящему времени ингумаций, в т.ч. и погребение
  знатной женщины в Мухино.
  В этой связи хочется сказать несколько слов по
  поводу выдвинутой недавно М.М. Казанским ги‑
  потезы о существовании в V в. на территории Вос‑
  точной Европы цепочки аналогичных центрально- и
  западноевропейским малых варварских королевств
  [Kazanski, 2000; Ахмедов, Казанский, 2004, с. 170-
  171]. Эта идея представляется весьма плодотворной
  в плане выделения структур милитаризированного
  полиэтничного населения с ярко выраженным сло‑
  ем знати. Тем не менее, эти структуры различаются
  между собой, различной оказалась и их судьба. Если
  в результате "борьбы всех против всех", которая на‑
  блюдается в Центральной и Западной Европе после
  гибели державы Аттилы и в период краха Западной
  Римской империи, формируются королевства вроде
  меровингского в Галии или вестготского в Испании,
  то в степной и лесостепной зоне Восточной Европы
  развитие таких структур приводит к образованию
  ханств вроде болгарского или хазарского при уча‑
  стии оседлого и кочевого населения с доминирую‑
  щей политической ролью последнего. На Верхнем
  Дону в середине 1 тыс. существовало, по-видимо‑
  му, политическое объединение второго типа - самое
  раннее из всех, следы которых прослежены архео‑
  логически.
  
  
  ПООЧЬЕ
  
  Появляются новые формы внешних признаков
  власти - крестовидные диадемы, украшенные пти‑
  цевидными изображениями. Аналоги этим наборам
  прослеживаются в германских древностях Подуна‑
  вья и Северной Европы. Наличие этих предметов в
  "привилегированных" рязано-окских погребениях,
  появление местных версий этих наборов, распро‑
  странение наборов на территории от Среднего Поо‑
  чья до нижнего Прикамья убеждает в том, что здесь
  мы имеем дело не с отдельными инокультурными
  импортами. Подобные новация могли быть принесе‑
  ны представителями отдельных аллохтонных групп,
  фиксируемых в Центральной России, в верховь‑
  ях Днепра, Оки и в западной части Волго-Окского
  междуречья. [Ахмедов, Казанский 2004, с. 173-175].
  Вопрос о роли этих групп, механизмах взаимодейс‑
  твия их с окскими финнами, остается открытым. Од‑
  нако уже сейчас можно предполагать, что отдельные
  их представители были инкорпорированы в среду
  рязано-окского населения.
  Весь набор элитных мужских погребений на
  уровне категорий имитирует сложившийся в Цент‑
  ральной и Западной Европе во 2-ой половине V в.
  комплекс "королевских" аксессуаров, ярко пред‑
  ставленных в погребениях круга "Апахида - Тур‑
  нэ".
  
  По существующему мнению, в конце III - IV вв.
  генератором "южных" импульсов в лесную зону
  является в основном черняховская культура, отож‑
  дествляемая с созданным готами полиэтничным
  объединением [Каргопольцев, 1997, с. 88-98]. Пола‑
  гают, что в IV в. На территории Центральной России
  появились пришлые с юга и запада группы населе‑
  ния, благодаря чему здесь распространились серии
  черняховских и вельбаркско-пшеворских импортов.
  Это явление связывается с активностью готов в эпо‑
  ху Германариха [Ахмедов, Казанский, 2004, с. 174].
  Но либо контакты местных племен с ними были не‑
  долговременными, либо сами эти группы были не‑
  многочисленными, они не смогли оказать сильного
  воздействия на воззрения окского населения, кото‑
  рые привели бы к кардинальной смене традицион‑
  ного убора. Тем не менее, именно в это время из
  комплекса головного убора (женщин) рязано-окских племен
  полностью исчезают височные кольца с лопастью,
  а в его состав входят трех-пятилопастные привески
  и, на непродолжительный период, - прогнутые и во
  инские фибулы. Особенно следует подчеркнуть, что к V в.
  происходит массовая смена типов женских украше‑
  ний, включая наиболее значимую часть традицион‑
  ного костюма - головной убор.
  
  Появление пшеворских и западнобалтийских
  импортов на Средней Оке и на территории других
  групп древней мордвы на данный момент может
  быть связано только с одним процессом, который
  маркируют два эпохальных события. Это - покоре‑
  ние Германарихом лесных племен, среди которых
  наш единственный информатор Иордан прямо на‑
  зывает "морденс" и "меренс", и последовавший за
  этим поход против герулов, венетов и эстиев, закон‑
  чившийся победой готского союза.
  
  Так или иначе, представляется правомерным по‑
  лагать, что с этого времени рязано-окское население
  попадает в сферу политического влияния черняховс‑
  кого "союза" - "державы Германариха".
  
  Следующий этап маркируется появлением погре‑
  бений воинов с двулезвийными мечами с бусинами-
  подвесками, деревянными чашами, боевыми ножа‑
  ми-кинжалами. Облик воинской культуры, в целом,
  отражает комплекс оружия и вооружения, который
  был распространен в конце IV - начале V в. от Юж‑
  ного Урала до Подунавья.
  
   []
  
  Глава 4. Северо-Запад России и Север Белоруссии
  Сегодня можно констатировать, что решающий
  перелом в облике археологического материала на
  стыке периодов раннего железа и раннего средневе‑
  ковья наблюдается в нашем регионе несколько рань‑
  ше, чем это казалось. Традиционно определяемый
  исторический рубеж эпох и культур около середи‑
  ны V в. не стал таким же переломным в развитии
  культуры материальной. И действительно, значимые
  исторические коллизии, в судьбоносности которых
  сомневаться не приходится, как это ни странно, не
  привели к серьезной трансформации облика матери‑
  альной культуры на большей части территории Вер‑
  хнего Поднепровья и Подвинья. Здесь в VI-VIII вв.
  продолжается относительно плавное развитие того
  культурного комплекса, который сформировался еще
  в IV в., при несомненной преемственности таких ве‑
  дущих культурно определяющих элементов, как ке‑
  рамический и вещевой комплекс, грунтовый обряд
  погребения, домостроительство.
  Вместе с тем, некоторые изменения в керами‑
  ческом комплексе все же можно проследить, но они
  явно носят не качественный, а количественный ха‑
  рактер. Так, на материалах селища Фролы, где име‑
  ются стратифицированные отложения 2-ой и 3‑ей
  четверти I тыс., примерно с IV по VIII в., отмечена
  следующая картина [Фурасьев, 2001]. Керамический
  комплекс того горизонта, который на основании ра‑
  диоуглеродных анализов и некоторых находок может
  быть датирован в целом V веком, отличается мак‑
  симальным разнообразием в области морфологии
  и орнаментации сосудов, а также в использовании
  отощающих примесей в глиняном тесте. Здесь при‑
  сутствуют все известные на данном поселении типы
  керамики, включая довольно редкие, все отмеченные
  способы орнаментации (расчесы, налепы, прочер‑
  чивания, отверстия под венчиком), разнообразные
  примеси (дресва, мелкий гравий, лимонит). В выше‑
  лежащем слое, более четкую дату для которого, чем
  VI-VIII века, предложить пока невозможно, вообще
  нет орнаментированной посуды, прекращается ис‑
  пользование в качестве отощителя лимонита и гра‑
  вия. Морфологический набор заметно обедняется,
  заметно увеличивается доля 'слабопрофилирован‑
  ных' и 'баночных' сосудов. Однако профилировка
  большинства типов керамики на протяжении сущес‑
  твования поселения вплоть до рубежа 3-ей и 4‑ой
  четверти I тыс. не изменяется.
  Еще раз подчеркнем, более существенные и важ‑
  ные трансформации в изучаемом регионе имели мес‑
  то несколько ранее. Они начались еще во 2-ой поло‑
  вине III - начале IV в. и заключались в смене куль‑
  тур эпохи раннего железа (в нашем случае в первую
  очередь днепро-двинской) древностями ЗУ. Следую‑
  щие две трансформации - переход ко второму этапу
  ЗУ (2-ая половина IV в.) и переход к культурам 3-ей
  четверти I тысячелетия - в качественном отношении
  сопоставимы друг с другом.
  На сегодня
  все более и более укрепляется точка зрения, соглас‑
  но которой формирование и других раннесредневе‑
  ковых культур Восточной Европы - пражской, пень‑
  ковской, колочинской - то есть культур, в той или
  иной степени наследующих традициям киевской
  культурно-исторической общности, происходит в
  конце IV - 1-ой половине V в.
  Одно весьма значительное событие, произошед‑
  шее именно в середине V века, все же оказалось
  судьбоносным для огромной территории, лежащей к
  северу от изучаемой области. Речь идет о становле‑
  нии культуры Псковских длинных курганов, генети‑
  чески, как отмечалось выше, связанной с древностя‑
  ми ЗУ, но возникшей в результате сильного внешне‑
  го воздействия, которое испытал регион Подвинья
  со стороны своих западных соседей.
  Серия городищ на фоне подавляющего преоб‑
  ладания открытых поселений требует осмысления.
  Ранее было высказано предположение, что эта си‑
  туация свидетельствует о включении 'заозерцев' в
  общины носителей днепро-двинской культуры, для
  которых проживание на городищах было привыч‑
  ным [Лопатин, 1997, с. 174]. Однако доказательств
  синхронности днепро-двинских и заозерских мате‑
  риалов на городищах нет. Напротив, в ряде случаев
  (Бураково, Новое Село) результаты раскопок свиде‑
  тельствуют о тяготении первых (днепро-двинских) к
  нижним пластам культурного слоя, а вторых - к вер‑
  хним [Шут, 1964, 1965, 1966; Подгурский, 2003,
  с. 466-468]. Это в большей мере соответствует вари‑
  анту заселения 'заозерцами' запустевших городищ
  и может объясняться возникновением напряженной
  ситуации в конце IV - V в., заставившей их пере‑
  бираться в укрепленные места. Во всяком случае, у
  потомков ЗУ в 3-ей четверти I тыс. на территории
  древностей типа Тушемля-Банцеровщина и в запад‑
  ной и южной частях ареала Псковских длинных кур‑
  ганов городища-убежища - обычное явление [Фура‑
  сьев, 1994].
  Формирование культуры длинных курганов - ог‑
  ромная комплексная проблема, имеющая богатей‑
  шую историографическую традицию в отечествен‑
  ной археологии. Поднять ее здесь просто нереально.
  Вкратце ее суть и наша точка зрения на проблему
  и наиболее вероятные пути ее решения изложены в
  других работах. Отметим также серию работ послед‑
  них 10 лет по данной тематике, свидетельствующую
  о неослабевающем интересе исследователей, от‑
  части спровоцированном нашей гипотезой, которая
  впервые была высказана в 1994 г. [Лопатин, Фурась‑
  ев, 1994; Лопатин, 2001; Казанский, 1999; Kazanski,
  2000; Конецкий, 1997; Штыха, 1999; Седов, 1999б].
  В рамках данной проблемы особого рассмотре‑
  ния заслуживает вопрос об истоках курганного об‑
  ряда погребения и его возможном соотношении с
  погребальными традициями предшествующего вре‑
  мени. Этот вопрос ни в коем случае нельзя прирав‑
  нивать ко всей проблеме в целом.
  В настоящее время с древностями круга ЗУ мо‑
  гут быть уверенно соотнесены два погребальных
  памятника - грунтовые могильники, расположен‑
  ные близ открытых поселений Узмень и Фролы, ко‑
  торые, согласно нашей группировке памятников, от‑
  носятся к типу Узмень. Основанием для культурной
  атрибуции этих некрополей служит несколько об‑
  стоятельств: ситуационная близость могильников и
  селищ, несомненная однородность археологическо‑
  го материала (керамического и, в меньшей степени
  в силу скудости, вещевого), датировка погребений
  2‑ой четвертью I тыс. н.э. - периодом существова‑
  ния памятников круга ЗУ. Кроме двух могильников,
  нам известны и отдельные захоронения по анало‑
  гичному обряду, расположенные непосредственно
  на территории поселений с материалами круга ЗУ, в
  частности в Заозерье, Шугайлове, Кислых и Ревяч‑
  ке. Скорее всего, они тоже должны быть отнесены к
  числу интересующих нас древностей. Однако в дан‑
  ном случае единственным аргументом для культур‑
  ной атрибуции может являться лишь местонахожде‑
  ние этих захоронений.
  По своим основным характеристикам (трупосо‑
  жжение на стороне с помещением остатков в грун‑
  товые ямы) и по совокупности более мелких деталей
  погребального ритуала можно констатировать зна‑
  чительное сходство, практически тождество погре‑
  бального обряда грунтовых могильников Подвинья,
  с одной стороны, и некрополей киевской и колочин‑
  ской культур Верхнего Поднепровья и Подесенья, с
  другой. Учитывая, что последние являются резуль‑
  татом развития одной погребальной традиции во
  времени, можно прийти к выводу, что и на памят‑
  никах северных территорий также прослеживается
  развитие той же киевской погребальной обрядности.
  Специально данной теме посвящена другая статья
  [Фурасьев, 2003].
  В Подесенье при перерастании киевской культу‑
  ры в колочинскую погребальный обряд существенно
  не меняется [Горюнова, 2004, с. 27], но прослежи‑
  вается явная тенденция к количественному преоб‑
  ладанию могильных ям небольших размеров (около
  20-50 см в диаметре) и увеличению числа урновых
  [Горюнов, 2004, с. 16] и инвентарных погребений,
  тогда как ранее преобладали безурновые и безынвен‑
  тарные. Близкая картина наблюдается и в Смоленс‑
  ком Поднепровье, в ареале тушемлинской культуры.
  К сожалению, проследить это можно на примере
  лишь одного могильника - Акатово. Процент урно‑
  вых и инвентарных погребений здесь заметно выше,
  чем в Узмене и Фролах [Фурасьев, 2003, с. 123].
  На территории правобережья Западной Двины
  и далее к северу новации в области погребального
  обряда оказываются гораздо более значительными.
  Здесь широко распространяется подкурганный об‑
  ряд захоронения, который, однако, не полностью
  вытесняет старый, грунтовый. Хотя, конечно, чис‑
  ленное преобладание курганов над известными ны‑
  не грунтовыми захоронениями культуры Псковских
  длинных курганов - налицо.
  Итак, согласно практически общепринятой ныне
  датировке, примерно начиная с середины - 2‑ой по‑
  ловины V в. курганный обряд погребения становит‑
  ся основным на значительной территории Северо-
  Запада России, к северу от русла Западной Двины в
  ее среднем течении. Южнее и юго-восточнее сохра‑
  няется прежний - грунтовый. При общем сходстве
  культур этих регионов данное отличие стало единс‑
  твенным элементом, на основе которого можно про‑
  вести сколько-нибудь четкую границу между культу‑
  рами длинных курганов и тушемлинской: это грани‑
  ца распространения курганов в V-VIII вв. [Лопатин,
  Фурасьев, 1994].
  Мы также склоняемся к выводу
  о пришлом характере этой традиции, привнесенной
  сюда новым населением, либо заимствованной извне,
  в частности из соседних западных областей. К это‑
  му нас склоняют, помимо уже известной в литерату‑
  ре конструктивной критики гипотезы Е.Н. Носова и
  М. Аун, и соображения общего порядка. Прежде все‑
  го, возникает вопрос, почему население более южных
  областей, с абсолютно сходным грунтовым обрядом
  погребения (скажем, на территории Смоленщины), не
  переживает такую же эволюцию обряда. Уже одно это
  неизбежно наводит на мысль о каком-то внешнем и
  при этом определенно направленном импульсе.
  Попытка реконструкции культурно-историчес‑
  кой ситуации, того самого толчка извне, пришедше‑
  гося на ареал ЗУ (преимущественно его северную
  половину), результатом которого стало возникнове‑
  ние культуры Псковских длинных курганов, наибо‑
  лее развернуто и аргументированно изложена в не‑
  скольких работах М.М. Казанского. Он моделирует
  ситуацию следующим образом: серия европейских
  и балтских вещей, среди которых большое коли‑
  чество оружия, датировка которых укладывается в
  рамки 2‑й трети V - 1-й четверти VI в., говорит об
  инфильтрации во 2-й половине V в. в лесную зону
  Восточной Европы немногочисленных, но очень хо‑
  рошо вооруженных и более высоко социально орга‑
  низованных (по сравнению с аборигенами) групп на‑
  селения, включающего балтов, германцев и славян.
  Начал формироваться этот симбиоз еще на Дунае,
  затем в процессе передвижения к нему добавились
  балты. Толчок был положен при императоре Анас‑
  тасии, когда герулы, разбитые гепидами и лангобар‑
  дами, были вынуждены бежать на север. Бежать по
  хорошо известному пути между Северной Италией
  и айстами-эстиями - обитателями балтийского побе‑
  режья. Затем оттуда они свернули на восток. И вско‑
  ре были ассимилированы балто-славянами и финна‑
  ми [Kazanski, 2000, p. 425, 427, 440-441; Ахмедов,
  Казанский, 2004, с. 172-173].
  В остроумных построениях М.М. Казанского мы
  никак не можем согласиться с одним, а именно, опре‑
  делением славянской составляющей пришлых воинс‑
  ких групп, поскольку перечисленные им признаки, по
  нашему мнению, или вообще отсутствуют (керамика
  типа Прага-Корчак, тем более что это элемент женс‑
  кой субкультуры), или относятся к культуре местного
  населения (печи-каменки поселения Дедиловичи). В
  остальном, эта гипотеза многое объясняет.
   []
  ***
  Приведенные материалы позволяют сделать вы‑
  вод о том, что во 2-ой четверти - середине I тыс. н.э.
  именно проникновение традиций киевской культуры
  разных вариантов в северном направлении - в бас‑
  сейн Западной Двины и верхнего течения Днепра -
  было решающим фактором развития культуры насе‑
  ления этого региона. Это проникновение не было,
  вероятно, связано с полным вытеснением или пред‑
  варительным исчезновением местного населения.
  Культуры эпохи раннего железа (в первую очередь
  днепро-двинская) послужили субстратом для при‑
  шлых традиций [Лопатин, 1997]. Так, во-первых, на‑
  блюдаются местные культурные элементы в составе
  новых культурных групп. Во-вторых, среди памят‑
  ников днепро-двинской культуры удается выделить
  поздние, предположительно синхронные ранним
  древностям круга ЗУ.
  В следующий период происходит окончательное
  изживание традиций днепро-двинской культуры и
  дальнейшее развитие культурных групп круга ЗУ и
  наследующих им вариантов культур типов Тушем‑
  ля, Банцеровщина, Колочин и Псковских длинных
  курганов. Во всех случаях речь должна идти не о
  поглощении пришлых традиций местными, а наобо‑
  рот - либо о постепенной культурной ассимиляции
  местного населения, либо о полном замещении тра‑
  диции. Такой ход культурогенеза свидетельствует
  о том, что демографическая основа процессов про‑
  движения киевской культуры на север была значи‑
  тельной. Невыразительность сохранившихся остат‑
  ков открытых поселений не может быть аргументом
  обратного. Она объясняется особенностями хозяйс‑
  твенно-культурного типа и поселенческой культуры,
  неблагоприятными для формирования мощных куль‑
  турных слоев и их сохранности.
  События середины V в., несомненно связанные с
  какими-то военными потрясениями, не смогли раз‑
  рушить ту поселенческую и культурную структуру
  памятников, которая сложилась в ареале ЗУ неза‑
  долго перед этим, равно как и сильно изменить уже
  определившееся направление развития основных
  составляющих хозяйственно-бытового комплекса.
  Гибель некоторых поселений и некоторые подвиж‑
  ки населения в наиболее беспокойных областях при‑
  вели к трансформации контуров археологической
  карты региона, не затронув кардинально ее содержа‑
  тельное наполнение.
  Так, к примеру, один из наиболее ярких памят‑
  ников, сохранивших выразительные следы 'воен‑
  ного времени', - городище Демидовка на верхнем
  Днепре, полностью исследованное Е.А. Шмидтом
  [Шмидт, 1970]. Поселение это погибло в результа‑
  те мощного пожара, вспыхнувшего, несомненно,
  в процессе военного штурма, свидетельством чего
  являются несколько десятков наконечников стрел,
  копий и дротиков, найденных в слое пожарища, а
  также несколько сокрытых здесь кладов серебряных
  украшений - височных колец и богатого поясного
  набора [Шмидт, 2003, с. 136]. Полностью аналогич‑
  ная картина зафиксирована и на городище Близна‑
  ки [Шмидт, 2003]. Найденные на обоих памятниках
  предметы вооружения совершенно не характерны
  для местного населения лесной зоны Восточной Ев‑
  ропы, поэтому принадлежали они скорее всего вои‑
  нам из того самого 'контингента', о котором писал
  М.М. Казанский: крупные трехлопастные стрелы,
  топор-франциска, центральноевропейские (герман‑
  ские и западнобалтские) копья, в том числе редких
  типов, только что появившихся на вооружении в Ев‑
  ропе, например, ланцетовидный наконечник копья
  [Шмидт, 2003, табл. 1: 1-11, 17, табл. 2, 3].
  Для Демидовки была получена радиоуглерод‑
  ная дата 1570+60 лет назад [Шмидт, 2003, с. 141].
  При калибровке мы получаем интервал 420-550 гг.
  как наиболее вероятное время пожара и гибели го‑
  родища. Это в общем согласуется с высказанным
  нами предположением о датировке данного собы‑
  тия серединой - 2-ой половиной V в., основанном
  на изучении вещевого комплекса [Фурасьев, 1996, с.
  5]. Однако, несмотря даже на подобные потрясения,
  прекращение жизни на некоторых поселениях, тра‑
  диции памятников типа Демидовка не прерываются
  и продолжают развиваться в дальнейшем, в течение
  VI-VII вв. не только на этой же территории, но даже
  несколько расширив свой ареал - тип Кисели (см.
  выше).
  Подводя итоги нашему рассмотрению, заметим,
  что переход от римского времени к раннему сред‑
  невековью на изучаемой территории протекает в
  общем контексте глобальной смены исторических
  эпох. Однако региональный подход позволяет сде‑
  лать вывод, что существенных изменений в струк‑
  туре расселения, в хозяйственно-бытовой области,
  в комплексе культурных традиций в Верхнем Под‑
  непровье и Подвинье в это время не наблюдается.
  Местные культурные группы круга Заозерье-Узмень
  (относящиеся к киевской культурно-исторической
  общности) на данном хронологическом рубеже плав‑
  но трансформируются, вбирая некоторые нововведе‑
  ния, охватившие, впрочем, гораздо более широкий
  ареал. Основные же категории материальной культу‑
  ры 2-ой четверти I тыс. н.э. здесь легко опознаются
  и на памятниках VI-VII вв.
  Период 2-ой половины V - начала VI в. можно
  считать переломным для террритории к северу от
  пределов древностей круга ЗУ, куда в это время рас‑
  пространяется культура Псковских длинных курга‑
  нов. Здесь, на Северо-Западе Русской равнины, она
  сменяет местные древности раннего железного ве‑
  ка предыдущего периода, которые, за исключением
  отдельных микрорегионов, слабо различимы и мало
  изучены археологически.
  
  
  
  
   []
  
  
  
  
  
  
  Глава 5. Верхневолжье и Валдай
  Для 1-ой половины - 3-ей четверти I тыс. н.э. на
  Валдае и в Верхневолжье выявляется более сложная,
  нежели представлялась ранее, картина культурных
  изменений. На основании отрывочного и незначи‑
  тельного материала можно весьма предварительно
  говорить о фиксируемой серии культурных импуль‑
  сов и возможных переселенческих потоков из смеж‑
  ных регионов - Верхнего Поднепровья и Подвинья
  и об основных тенденциях в развитии и изменении
  материальной культуры. Анализируемая территория
  делится на три крупных культурных региона. Есть
  основания для выделения в валдайском регионе двух
  типов дьяковских памятников, названных по основ‑
  ным поселениям: Варварина Гора и Троица 1. Для
  середины - 3-ей четверти I тыс. в Ржевском Повол‑
  жье выделяется особый верхневолжский керамичес‑
  кий набор.
  Существенная трансформация древностей ранне‑
  го железного века происходит где-то в конце I тыс.
  до н.э. - начале I тыс. н.э. (проблематична более точ‑
  ная датировка), когда вся территория входит в зону
  распространения керамики, орнаментированной по
  краю венчика и, видимо, расселения ее носителей.
  На Валдае возникают новые поселения типа Варва‑
  риной Горы, предположительно просуществовавшие
  здесь до появления КПДК.
  В Тверском Поволжье после исчезновения тра‑
  диции изготовления сетчатой посуды возникает
  тверская среднедьяковская группа памятников (со‑
  ответствующая периоду 3 и началу периода 4 позд‑
  недьяковского этапа, по предложенной Н.А. Кренке
  хронологии [Кренке, 1987а, с. 16]. Следующий куль‑
  турный импульс (не позднее IV в.) связан с распро‑
  странением керамики мощинского круга (и ее но‑
  сителей). В бассейне Верхней Волги фиксируется
  новый культурный массив - тверская позднедьяков‑
  ская группа памятников (конец периода 4 и период 5
  позднедьяковского этапа по Н.А. Кренке). Сходные
  процессы идут в Валдайском регионе, где появление
  керамики мощинского круга маркирует возникнове‑
  ние позднеднедьяковских памятников типа Троицы
  на участках с относительно плодородными почвами.
  Они существуют до появления здесь древностей удо‑
  мельского типа (так называемой предсопочной куль‑
  туры). Процесс 'взаимоотношений' потомков но‑
  сителей т.н. керамики, орнаментированной по краю
  венчика и керамики мощинского круга в Верхневол‑
  жье остается неясным. Изменение набора массового
  керамического материала, вероятно, отражает и из‑
  менения во всей культуре. Определенные отличия в
  керамическом наборе и вещевом инвентаре не позво‑
  ляют полностью отождествлять поселения тверской
  позднедьяковской группы и древностей типа Троицы
  с памятниками мощинской культуры.
  В Ржевском Поволжье прослеживаются культур‑
  ные компоненты, близкие зафиксированным в Верх‑
  нем Подвинье (возможно, из-за наиболее детальной
  исследованности к настоящему времени древностей
  2‑ой и 3-ей четвертей I тыс. последнего). Предполо‑
  жительно, регион Ржевского Поволжья являлся свое‑
  образной культурной контактной зоной.
  Середина - 3-я четверть I тыс. в валдайском ре‑
  гионе знаменуется крупными культурными переме‑
  нами, связанными, прежде всего, с появлением ран‑
  неславянского населения (возможно, из разных ре‑
  гионов и не одновременно), вступившего в контакт
  с местными жителями - носителями в конкретных
  микрорегионах разных культурных традиций. По‑
  этому в материальной культуре фиксируется моза‑
  ичная картина - разные группы памятников КПДК,
  удомельский тип.
  О каких-то 'культурных взаимодействиях' с бо‑
  лее восточными территориями, в том числе с реги‑
  оном рязано-окских могильников, свидетельствуют
  находки отдельных изделий середины - начала 3‑ей
  четвертей I тыс. (крестовидные фибулы, возможно,
  отдельные негативы на литейных формочках).
  Нет никаких оснований считать периферийны‑
  ми древности тверской группы дьяковского массива.
  При отличиях в наборах керамики в среднедьяков‑
  ский (примерно, рубеж эр - III в. н.э.) и позднедья‑
  ковский периоды (IV-V вв. - 3-я четверть I тыс. н.э.)
  здесь присутствует характерный для москворецко‑
  го региона вещевой набор: умбоновидные подвески
  (считаемые И. Г. Розенфельдт 'характерными пле‑
  менными украшениями носителей дьяковской куль‑
  туры' [Розенфельдт, 1982, с. 43]) и так называемый
  позднедьяковский культовый комплекс. В это же вре‑
  мя фиксируются отдельные импульсы, связанные с
  киевскими или позднекиевскими древностями и ка‑
  кими-то 'влияниями' с запада - со стороны КПДК.
  
   []
  
   []
  
  
  Глава 6 Самбия и Натангия
  
  Проблема рубежа эпохи римского влияния и пе‑
  риода раннего средневековья по сей день чрезвы‑
  чайно актуальна в исследовании истории Балтии, в
  частности, применительно к Янтарному берегу, яв‑
  лявшемуся северо-восточной окраиной Barbaricum
  (точнее - Germania Libera). Географические рамки
  интересующего нас региона определяются низовья‑
  ми Немана на северо-востоке и дельтой Вислы на
  юго-западе (рис. 1). Рубеж античной и средневеко‑
  вой эпох принято именовать эпохой Великого пере‑
  селения народов (Völkerwanderungszeit = VWZ), ак‑
  туальным вариантом ее датировки является период
  от конца IV в. н.э. (точнее от перехода готами Дуная
  под давлением гуннов и битвы при Адрианополе)
  до середины VI в. (точнее до завершение Готских
  войн в Италии). Ещё в середине ХХ в. известней‑
  ший польский археолог Ежи Антоневич пришёл к
  выводу для эпохи VWZ о смене экономической и
  хозяйственной базы у западных балтов и связан‑
  ных с этим феноменом кардинальных переменах в
  местной материальной культуре. Сходные выводы
  декларировала Мария Гимбутас, считавшая важной
  причиной этих перемен миграции в Балтию части
  племён, участвовавших в гуннских войнах [Gimbutas,
  1963, p. 137]...
  
  Итак, анализ материалов Янтарного берега в эпо‑
  ху Великого переселения народов с акцентом на па‑
  леосоциальный анализ древностей Юго-Восточной
  Балтии времени гуннских войн позволяет сделать
  следующие выводы:
  1. Середина V в. является рубежом между фи‑
  нальной фазой древностей эстиев римского време‑
  ни (СНГ) и ранней фазой прусской культуры. Смена
  культур, связанная с серьёзными этно-культурными
  и политическими изменениями в Barbaricum, чёт‑
  ко фиксируется в материальной культуре (широкое
  распространение стандартов фибул типов AVI,171,
  Schnwarling, Duratn, со звёздчатой ножкой, пряжек
  типа H38 по Р. Мадыде, орнамента в стиле Ssdala,
  например, комплекс погр. 370 могильника Коврово-
  Dollkeim, где находятся останки представителей
  уходящей и другой пришедшей ей на смену эпохи).
  В обряде на смену керамическим урнам приходят
  вместилища для костей из органических матери‑
  алов, позднее - 'временные урны'. Эти перемены
  ярко отражаются в сфере социальных отношений в
  обществе эстиев и пруссов.
  2. В погребальных древностях Янтарного берега
  ранней фазы прусской культуры полностью отсут‑
  ствуют одиночные погребения рядовых женщин-об‑
  щинниц и 'богатых' женщин. Этот бросающийся в
  глаза феномен наравне с новациями в материальной
  культуре маркирует смену древностей эстиев (фи‑
  нальной фазы развития СНГ) прусской культурой.
  Видимо, женщина резко теряет свой былой высо‑
  кий социальный статус как хозяйка дома/усадьбы
  и впадает в радикальную зависимость от мужчины-
  дружинника. На правом берегу р. Неман в V-VI вв.
  известны двойные захоронения мужчин и женщин -
  показатель такого же, как и у пруссов, зависимого
  положения женщины в различных племенах запад‑
  ных и восточных балтов [Жулкус, 2004, с. 161].
  3. Группы населения, различимые в римское вре‑
  мя по палеосоциальным признакам в погребальном
  обряде и инвентаре - общинники, optimates-1, optimates-
  2, equites - на протяжении V в. неуклонно те‑
  ряют свои яркие, специфические признаки и к на‑
  чалу VI в. слабо дифференцируются. Для мужских
  комплексов становятся обязательными конские за‑
  хоронения ниже или к западу от трупосожжения
  всадника (группа кальцинированных костей при‑
  несена в могилу со стороны во 'временной урне').
  Это опосредовано указывает на окончательную сме‑
  ну социально пёстрого интернационального обще‑
  ства, проживавшего на Янтарном берегу в римское
  время, социально и этнически монолитным коллек‑
  тивом меровингской эпохи. Исключение в его до‑
  статочно однородной массе составляют 'князья' из
  могильника Первомайского-Warnikam. Впрочем, они
  действительно являются иноэтничным и, возможно,
  довольно случайным включением в монолитный
  массив западнобалтской прусской культуры эпохи
  раннего средневековья. Она являлась таковой уже
  не в результате этно-языкового единства, как это бы‑
  ло в доримский период, а как результат гентильной
  нивелировки представителей различных этносов и
  социальных групп в едином populus, сменявшем у
  пруссов gens на протяжении эпохи раннего средне‑
  вековья. Во главе этого populus или его частей стоя‑
  ли вожди, известные и по легендам пруссов (Виде‑
  вут и Брутен), и по отдельным находкам статусных
  золотых гривен с конусообразными концами из кла‑
  да в Млотечно середины V в. [Кулаков, 1998, с. 73].
  В германском обществе позднеримского времени
  такие предметы являлись атрибутами вождей [Lund
  Hansen, 1998, S. 350]. Другой атрибут этих глав гер‑
  манских populus - золотой браслет с расширяющи‑
  мися концами, хорошо известный, в частности, по
  материалам могилы одного из ранних Меровингов
  конунга Хильдерика в Турне, оставил след в прус‑
  ской культуре, вызвав появление кольца из Кулико‑
  во-Strobjehmen (рис. 23), бывшего атрибутом без‑
  ымянного прусского владыки рубежа VII-VIII вв.
  Показательно, что с конца V в. в обряде запад‑
  ных германцев также происходит стабилизация: вы‑
  деляющиеся по обряду и снаряжению погребения с
  роскошными спатами содержат останки членов ко‑
  ролевских династий. Могилы с набором боевого на‑
  ступательного и оборонительного снаряжения при‑
  надлежат как воинам королевского войска [Menghin,
  1983, S. 170], по 'Сaлической правде' - convivae regis,
  так и свободным общинникам. Видимо, к раз‑
  ряду королевских воинов, волею судеб оказавшихся
  далеко на востоке от галльских просторов, принад‑
  лежат 'князья' из Первомайского-Warnikam.
  4. Пороговым для развития общественных отно‑
  шений на Янтарном берегу в раннем средневековье
  является резкое изменение статуса женщины. Если в
  римское время женщина как у западных балтов, так и
  у их соседей восточных германцев обладала заметной
  на примере погребального инвентаря властью в семье
  и высоким положением в обществе, то с восстановле‑
  нием балтского суверенитета над Янтарным берегом
  и с началом развития прусской культуры положение
  женщины резко ухудшается. Этот аспект показан в
  нашем материале полным отсутствием самостоятель‑
  ных женских захоронений. Женщины или погребают‑
  ся вместе с мужьями, или по обряду не вычленяются
  в массиве многочисленных безинвентарных могил
  VI-X вв. Зависимое положение женщин в прусском
  обществе отражено в трёх из 17-и легендарных 'За‑
  конов Видевута', являющихся переосмысленными
  при записи нормами обычного права пруссов после
  гуннских войн [Кулаков, 2003б, с. 209].
  'В-девятых: Если жена не предоставляет свое‑
  му мужу свое тело для брачных нужд, то мужчина
  получает право предать ее огню. Ее сестры (также)
  должны быть уничтожены, ибо они не воспитали ее
  и не научили послушанию богам и своему супругу,
  как были обязаны.
  В-шестнадцатых: Если муж горюет по своей
  (умершей) жене, ему скорее надо сосватать девуш‑
  ку, дабы у него не было необходимости печалиться
  днем и ночью. Если девушка ему будет подходить
  полностью, он должен пробовать получить (ее) вза‑
  имность. Если это произойдет, значит, она ему пол‑
  ностью подходит и тогда сжигаются петух с курицей
  (жертвуются на костре) в честь богов.
  В-семнадцатых: Когда умирает мужчина и юная
  жена остается без ребенка и в одиночестве, тогда все
  ее холостые друзья могут пытаться обрести от нее
  потомство. Если же она станет вайделоткой, то до
  конца жизни сохранит целомудрие, ибо будет нахо‑
  диться под покровительством общины (соплеменни‑
  ков)' [Ostpreussishe Sagеn, 1986, S. 15, 16].
  Как показывают данные прусской этнографии,
  при рождении девочки (кроме одной на семью) уни‑
  чтожались. Жены становились полностью зависи‑
  мыми от своих мужей, по их воле поступая даже в
  распоряжение гостей дома. Обычай 'добровольно‑
  го' восхождения вдов на погребальный костер воина
  доживает в Пруссии минимум до середины XIII в.
  [Gaerte, 1931, S. 127, 134]. Действительно, в VIII-
  XI вв. на могильниках пруссов украшения женщин
  и их кости встречаются лишь в верхних ярусах во‑
  инских могил.
  По данным погребальных памятников, начиная с
  фазы В2/С1, Самбия и прилегающие территории бы‑
  ли практически полностью покинуты автохтонным
  западнобалтским населением, отступившим на вос‑
  ток под давлением пришельцев, которых античные
  письменные источники объединяют под общим име‑
  нем 'венеды'. В их среде, не исключено, присутс‑
  твовали носители вельбарской культуры любовид‑
  зской фазы - восточные германцы, и пришельцы из
  Подунавья - романизированные кельты [Кулаков,
  2004, с. 107, 108]. Достаточно стабильно сохранив‑
  шиеся западнобалтские родовые сообщества (собс‑
  твенно эстии) фиксируются лишь в верхнем течении
  р. Преголи (ныне - восточные районы Калининград‑
  ской обл.).
  Начало деформаций родовых отношений в об‑
  ществе эстиев-балтов, в массе появившихся вновь
  на Янтарном берегу в результате 'западнобалтской
  реконкисты' середины V в., совпадает и, очевидно,
  вызывает возникновение прусской культуры. Этот
  процесс был детонирован активным общением эс‑
  тиев и видивариев, сложившихся из представителей
  различных древнегерманских (и не только) племён.
  Появление ветеранов гуннских воин на бреге янтаря
  окончательно решило проблему перераспределения
  властных функций на западной окраине балтского
  мира в пользу дружинной организации. С её возник‑
  новением на Янтарном берегу начинается существо‑
  вание собственно культуры пруссов.
  Имея, в сущности, нетрадиционные для родо-
  племенной системы истоки, материальная культура
  пруссов имеет дружинный характер. Правда, уже с
  рубежа VII/VIII вв. властные функции в земле прус‑
  сов оказываются в руках жрецов. Естественный ход
  социального развития, как и в западно- и восточно-
  славянских ареалах позднее, в Пруссии нарушает‑
  ся. Поступательное развитие местной истории, не‑
  смотря на самое раннее в Балтии и во всей Северной
  Европе появление дружины, затормаживается. Не
  в последнюю очередь утеря дружинными вождями
  власти связана с малочисленностью воинских фор‑
  мирований сембов и отсутствием в Пруссии ста‑
  бильного земледелия. Только последнее могло бы
  гарантировать княжеской власти постоянную рен‑
  ту - залог образования государственной структу‑
  ры. Зениту славы прусской дружины после её побе‑
  ды над 'мазонами' соответствует реликвия власти
  на Янтарном берегу - золотое кольцо из Куликово-
  Штробьенен (рис. 23). Оно является показателем со‑
  циального достоинства неизвестного нам князя или
  же представляет из себя вотивный дар верховным
  прусским богам.
  
  
  
   []
  
  
  
  
  ВЫВОДЫ
  
  Итоги нашей работы мы хотим представить в
  двух "срезах". Первый представляет собой те кон‑
  кретные наблюдения и выводы, которые были полу‑
  чены в каждой из глав. Второй - ряд аспектов рекон‑
  струкции общей картины исторических процессов,
  происходивших в Восточной Европе в гуннское вре‑
  мя, которые можно наметить, опираясь на получен‑
  ные результаты.
  Рассмотрение индикаторов финала черняховской
  культуры на Днепровском Левобережье (глава 1) по‑
  казало, что в основных зонах концентрации памят‑
  ников черняховское население оставалось и после
  падения объединения Германариха. Отток населения
  во 2-й половине 370-х - начале 380-х гг., вероятно,
  имел место, но оценить его масштабы на современ‑
  ном уровне наших знаний мы не можем. Если он и
  был, то имел "выборочный" характер: во всех зонах,
  где имеются сравнительно представительные чер‑
  няховские материалы, найдены датирующие вещи,
  свидетельствующие о продолжении черняховских
  традиций в гуннскую эпоху. Анализ ряда находок
  свидетельствует об определённой изолированности
  оставшихся групп, причём есть основания предпо‑
  лагать, что и в рамках Днепровского Левобережья
  эти группы не составляли единого целого. Соответс‑
  твенно, и финал черняховской культуры в разных
  частях рассматриваемого региона мог протекать по-
  разному.
  Важнейшим последствием появления гуннов в
  Поднепровье было нарушение относительной по‑
  литической стабильности, существовавшей ранее.
  В Нижнем Подесенье появляются носители киев‑
  ской культуры, в значительной степени испытавшие
  черняховское воздействие (типа Роища). Они были
  переселенцами с юга, вероятно откуда-то из черня‑
  ховско-киевского пограничья или из области рас‑
  пространения черняховских памятников киевской
  традиции. В южной части лесостепи и в степной
  зоне в раннегуннский период известны погребения
  позднесарматского круга (типа Кантемировки - Мо‑
  спинской). Культура этой группировки явно испы‑
  тала сильное черняховское влияние. На этот же пе‑
  риод приходится массированное движение племен
  деснинского варианта киевской культуры на восток,
  в Посеймье, где они сменили и частично ассимили‑
  ровали носителей сейминского-донецкого вариан‑
  та киевской культуры, и на юго-восток, в зону явно
  ослабленных черняховских группировок. Тогда же
  происходит переселение части сейминско-донецкого
  и связанного с ними черняховского населения на се‑
  веро-восток, где они составили значительную часть
  населения группы Чертовицкое - Замятино. Гунн‑
  ское присутствие фиксируется, по крайней мере, на
  южной кромке рассматриваемого региона находкой
  котла из Переволочной, а влияние - целой серией
  наконечников стрел.
  Эти процессы были, очевидно, взаимосвязанны‑
  ми и, конечно, не лишены конфликтов. Такая ситуа‑
  ция, судя по всему, нашла частичное отражение и в
  готской традиции, дошедшей до нас через "Гетику"
  Иордана в многократно комментировавшихся сюже‑
  тах о войнах готов, антов и гуннов, в которых уча‑
  ствовали Бож, Винитарий, Баламбер и др. Конечно
  же, любые попытки однозначного отождествления
  реалий из отрывков песенно-эпической традиции,
  которые вошли в труд Иордана, и археологических
  памятников могут быть только весьма гипотетичны‑
  ми, но очевидно, по крайней мере, совпадение ха‑
  рактера процессов и состава основных участников,
  а также "духа эпохи", отражённых разными источ‑
  никами.
  Результатом этих процессов стало формирова‑
  ние во 2-ой четверти - середине V в. на территории
  Днепровского Левобережья двух родственных
  раннеславянских культур. Северная часть оказывается
  включенной в ареал колочинской культуры, которая
  складывается на основе деснинского варианта
  киевской археологической общности, а в южной
  распространяется пеньковская культура, которую
  исследователи небеспочвенно соотносят с антами.
  Последняя возникла в результате слияния, с одной
  стороны, мигрировавших с севера группировок, а с
  другой - местного киевского населения, в той или
  иной степени испытавшего воздействие черняховских
  традиций (киевский компонент черняховской
  культуры и оставшиеся в лесостепи группы киевской).
  Черняховским наследием объяснимы и связи с
  культурами восточногерманского круга, фиксируемые
  рядом женских украшений (фибулы серии Токари,
  Мощёнка и др.). Физическое присутствие германцев
  документировано погребением в Волобуевке.
  Несомненно и присутствие кочевников, проникавших
  с юга по степным коридорам вглубь лесостепной зо‑
  ны (Лихачевка). Наверное, именно кочевники были
  посредниками в тесных связях с Северо-Восточным
  Причерноморьем, весьма значимым для рассматри‑
  ваемого региона во 2-ой половине V в.
  К периоду общей нестабильности на территории
  Днепровского Левобережья относятся комплексы с
  предметами роскоши, очевидно, связанные с куль‑
  турой знати. Наиболее выразительные из них можно
  отнести к двум хронологическим этапам, что даёт
  дополнительные возможности для характеристики
  рассматриваемых процессов. К раннему (конец IV -
  первые десятилетия V в.) относится клад из Нежина,
  который по составу и местоположению, скорее всего,
  соотносится с традициями черняховского населения.
  Был ли он спрятан в минуту опасности или служил
  даром богам, чтобы вернуться, или чем-то другим,
  можно только гадать. Судя по всему, его сокрытие
  фиксирует момент оттока черняховского населения,
  рубеж собственно черняховской культуры. Когда это
  произошло - в ходе концентрации сил Радагайсом
  (перед 406 г.), мобилизаций Аттилы (с 430‑х гг.) или
  не отражённых в письменных источниках событий,
  пока не ясно.
  Поздняя группа комплексов элиты (погребение в
  Поршино, 1-ый и 2-ой комплексы из Большого Ка‑
  менца, клад из Рублевки) отражает реалии эпохи
  Аттилы (434-453 гг.), хотя выпадение в землю кла‑
  дов и совершение захоронений могло произойти и
  чуть позже. Вероятнее всего, эта группа погребений
  и кладов связана с возвратом участвовавших в вой‑
  нах на Дунае дружин союзников гуннов назад - на
  территории своего прежнего обитания. Это явление
  хорошо согласуется с сообщением Иордана о том,
  что после поражения на Недао большая часть гун‑
  нов и некоторые оставшиеся им верными группи‑
  ровки были вытеснены на восток [Iord., 262, 263].
  Идея М.М. Казанского о существовании на терри‑
  тории восточноевропейской лесостепи раннегосу‑
  дарственных объединений представляется весьма
  плодотворной. Центр одного из них в середине V в.,
  скорее всего, располагался в верховьях Псла (ком‑
  плексы из Большого Каменца, Обояни). Судя по все‑
  му, он был весьма кратковременным. Это эфемерное
  политическое образование не получило дальнейшего
  развития.
  Таким образом, по сравнению с догуннским вре‑
  менем, когда памятники черняховской общности за‑
  нимали большую часть лесостепи Днепровского Ле‑
  вобережья вплоть до Северского Донца на востоке,
  а в Подесенье, Посеймье, на водоразделе Днепра и
  Дона, в бассейне Северского Донца и на Осколе про‑
  должали существовать группировки киевской куль‑
  туры двух локальных вариантов (деснинского и сей‑
  минско-донецкого), к середине V в. этнокультурная
  картина Днепровского Левобережья радикально из‑
  меняется. Главный смысл этнокультурных процессов
  на территории Днепровского Левобережья заключа‑
  ется, во-первых, в уходе из региона большинства на‑
  селения черняховской археологической общности,
  во-вторых, в продвижении племен деснинского ва‑
  рианта киевской культуры на юг и юго-восток и в
  сложении колочинской и пеньковской культур, опре‑
  деляющих облик региона до 2-ой половины VII в.
  В главе 2 показано, что древности лесостепного
  Верхнего Подонья середины 1 тыс. не имеют пря‑
  мых прототипов в местной культуре предшеству‑
  ющего этапа - на памятниках типа Каширки - Се‑
  делок позднеримского периода. В гуннское время
  здесь возникает особая культурная группа типа
  Чертовицкого - Замятино, состав населения кото‑
  рой был смешанным. В нем выделяются несколько
  этнокультурных компонентов, связанных по проис‑
  хождению с территориями сейминско-донецкого ва‑
  рианта киевской, мощинской или позднедьяковской,
  черняховской культур. Иными словами, в поселках
  донской лесостепи обитали славяне, финно-угры
  или "балты" (спор об этносе населения мощинской
  и позднедьяковской археологических общностей
  пока не завершен), переселенцы с территории дер‑
  жавы Германариха (по всей видимости, германцы
  и представители т.н. скифо-сарматской традиции в
  черняховской культуре). По ряду признаков, кроме
  того, фиксируется присутствие в регионе какого-то
  степного населения, а также выходцев из Северного
  Причерноморья (носителей позднеантичных ремес‑
  ленных традиций) и, вероятно, из Подунавьем.
  Центром этого образования были поселения на
  Острой Луке Дона близ г. Задонск Липецкой обл.
  Здесь расположена цепочка поселков, часть из кото‑
  рых имела ярко выраженный ремесленный характер.
  В этом же микрорегионе исследуется могильник, на
  котором имеются погребения воинов. На Острой Лу‑
  ке обнаружено и единственное пока на Верхнем До‑
  ну захоронение женщины (на поселении Мухино),
  детали костюма которой принадлежат кругу сложив‑
  шейся в это время интернациональной моды, показа‑
  тельной для элиты различных обществ от Северного
  Кавказа до Нормандии и Северной Африки.
  Верхнедонской анклав возник в последние деся‑
  тилетия IV или на рубеже IV-V вв., и существовал
  по крайней мере в 3-ей четверти V в., но не исклю‑
  чено, что и до начала VI в. Судя по всему, эта груп‑
  пировка была одним из центров гуннского объеди‑
  нения на востоке с искусственно перемещенным в
  регион населением. Сложился этот центр вскоре по‑
  сле появления гуннов к западу от Дона, существо‑
  вал в эпоху могущества гуннов при Аттиле и пере‑
  жил разгром этого объединения на Дунае. К сожале‑
  нию, в лесостепном Подонье не известны древности
  VI-VII вв., т.е. сведения о дальнейших судьбах этой
  группировки отсутствуют.
  Не исключено, что такое же образование суще‑
  ствовало и на Нижнем Дону (поздний Танаис и его
  округа). Контакты населения этого и верхнедонско‑
  го анклавов между собой были. Свидетельством это‑
  го является ряд признаков материальной культуры
  Верхнего Подонья (формы кувшинов из Чертовицко‑
  го‑6, Мухино, Животинного могильника, конструк‑
  ция печи на поселении Замятино-7, украшения при
  черноморских типов, в первую очередь прогнутые
  подвязные фибулы с широким пластинчатым коль‑
  цом для удержания оси пружины и бронзовыми ци‑
  линдриками на ее концах), имеющие нижнедонские
  параллели. Впрочем, проблема связей населения
  Верхнего и Нижнего Подонья пока слабо разрабо‑
  тана. Вполне вероятно, что Подонье было одним из
  значимых проводников влияния европейской пре‑
  стижной культуры в Поочье.
  Хронологической базой для анализа материалов
  Поочья (глава 3) послужил, прежде всего, анализ
  развития форм женских украшений и снаряжения во‑
  инов, а также керамики и бус. Сериации позволили
  довольно точно датировать не только закрытые ком‑
  плексы рассматриваемых памятников, но и анало‑
  гичные материалы на значительно более обширной
  территории.
  Культура населения среднего, "рязанского", тече‑
  ния Оки, располагавшегося на юго-западной кромке
  мира поволжских финнов, к позднеримскому време‑
  ни уже сформировалась. Это положение аргумен‑
  тируется на примерах эволюции женского убора и
  лепной керамики. В финале римского времени мате‑
  риалы рязано-окских могильников включают значи‑
  тельное количество инокультурных элементов юж‑
  ного происхождения (черняховского, позднесармат‑
  ского, причерноморского), что заставляет вновь об‑
  ратить внимание на упоминание народов "меренс"
  и "морденс" в составе подчиненных Германарихом
  северных народов.
  В середине 1 тыс. в рязано-окской культуре отме‑
  чена серия инноваций. Новые элементы наблюдают‑
  ся, в первую очередь, в комплексе престижной куль‑
  туры, но ощущаются они и в появлении на Оке неко‑
  торых типов сосудов, смене структуры керамическо‑
  го набора, а также в изменениях направлений посту‑
  пления и состава стеклянных бус (самой массовой
  категории импорта). На рязано-окских могильниках
  фиксируются и новые типы погребений, например,
  трупосожжения или биритуальные захоронения (со‑
  четание в одном сооружении кремаций и ингумаций,
  иногда частичных), частичные кремации в колодах,
  произведенные непосредственно в могильных ямах,
  трупоположения с северной ориентировкой, хотя
  погребальный обряд предшествующего периода, в
  целом, и сохраняется.
  Инновации в Среднем Поочье имеют несколько
  источников: западные по отношению к региону - из
  области мощинской и позднедьяковской археоло‑
  гических общностей, а также - восточные (Прика‑
  мье). Целый ряд элементов воинской культуры на‑
  ходит параллели в центральноевропейских, степных
  и северокавказских, балтийских древностях. Для
  гуннской эпохи фиксируются два пика инноваций,
  ярко проявившихся в особенностях воинского сна‑
  ряжения: в конце IV - начале V в. и в середине V в.
  Не исключено, что эти изменения были связаны не
  только с распространением нового "стиля эпохи",
  но и с проникновением в Поочье выходцев с других
  территорий, в т.ч. и из Центральной Европы. Нали‑
  чие на рязано-окских некрополях горизонта погре‑
  бений убитых людей позволяет предполагать, в т.ч.,
  и военный характер контактов. Судя по выработке
  местных версий центральноевропейских форм ве‑
  щей, часть пришельцев могла быть инкорпориро‑
  вана в рязано-окские коллективы. Однако новации
  были достаточно быстро переработаны и вырабо‑
  таны стандартные формы предметов постгуннского
  времени. Вероятно, ассимилированные пришельцы
  были сравнительно немногочисленными. Основная
  линия развития рязано-окской культуры - эволюци‑
  онная, хотя инновации середины 1 тыс. и наложили
  на её облик свой, весьма яркий, отпечаток. Относи‑
  тельная стабильность развития культуры, её воени‑
  зированный облик, наличие развитой социальной
  иерархии, высокая плотность населения свидетель‑
  ствуют о том, что её носители в финале римского
  времени и в эпоху Великого переселения народов
  доминировали в лесной зоне междуречья средней
  Оки и Волги.
  Археологические признаки перехода от римско‑
  го времени к раннему средневековью на территории
  Верхнего Поднепровья и Подвинья рассмотрены в
  главе 4. В позднеримское время, начиная со 2-ой по‑
  ловины III в., в результате переселения с юга и юго-
  востока раннеславянских группировок здесь форми‑
  руются древности круга Заозерье - Узмень, входя‑
  щие в киевскую культурно-историческую общность.
  Они сменяют местную днепро-двинскую культуру
  раннего железного века. Некоторые инновации, на‑
  верное, связанные с миграциями, фиксируются при
  переходе ко второму этапу памятников круга Заозе‑
  рье - Узмень (в пределах 2-ой половины IV в.).
  В V в. в регионе ощущаются новые, явно инород‑
  ные, импульсы. По мнению Н.В. Лопатина и А.Г. Фу‑
  расьева, они могли быть результатом проникновения
  на территорию Верхнего Поднепровья и Подвинья
  небольших групп носителей соседней культуры вос‑
  точно-литовских курганов, хотя, в принципе, иные
  модели (например, импульс, связанный с война‑
  ми в Подунавье) и не отрицаются. С этим процес‑
  сом связывается распространение новых элементов
  престижной культуры, в первую очередь воинской,
  и курганного погребального обряда. Тем не менее,
  местные археологические общности развиваются,
  в основном, эволюционно. Несмотря на некоторые
  различия, основные показатели традиций культур‑
  ных групп 3-ей четверти I тыс. в Верхнем Поднепро‑
  вье и Подвинье (типа Тушемли и Банцеровщины -
  по устоявшейся терминологии) являются продолже‑
  нием культуры круга Заозерье - Узмень.
  Период 2-ой половины V в. можно считать пере‑
  ломным лишь для территории, лежащей к северу
  от пределов древностей круга Заозерье - Узмень.
  С движением носителей этих, позднекиевских в
  основе, традиций связывается формирование на об‑
  ширных пространствах от Псковщины до Верхней
  Волги нескольких локальных групп.
  
  
  ***************************************
   []
  
   ГОТСКИЙ ПУТЬ (цитаты о гуннах)
  
   Щукин М. Б.
  
   1. ГЕРМАНАРИХ, ≪ARCTOI GENTES≫ И ≪МЕХОВОЙ ПУТЬ≫
  
   Где находилась ставка Германариха - в низовьях Днеп-ра или где-ни- будь под Одессой; в районе Днепровских порогов, где выявлено одно из трех известных на сегодня черняховских городищ- Башмач-ка (Смнленко 1992); или где-то севернее, под Киевом, где открыт был В. В. Хвойко сто лет назад и сам Черняховский могильник? Счастливой находки пока не случилось, а для понимания ситуации мы имеем иное - свидетельства Иордана (lord. Get., 116- 120) об активности Германариха:
   ≪После того как король готов Гсберих отошел от дел человеческих, через некоторое время наследовал королевство Германарих, благороднейший из Ама- лов, который покорил много весьма воинственных се-верных племен [arcloi gentes] и заставил их повиноваться своим законам. Нема-ло древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Вели-ким. Покорил же он племена: гольтескифов, тиудов, инаунксов, васинабронков, ме-ренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул, навего, бубегенов, колдов≫.
  
   Покоренные готами народы в редакции историка Рыбакова укладываются в некий Балто-Волжско-Кавказский путь вокруг владений остготов в Вост. Европе:
   []
  
   ≪Славный подчинением столь многих, он [Германарих] не потерпел, чтобы предводительствуемое Аларихом племя герулов, в большей части перебитое, не подчинилось - в остальной своей части - его власти...≫ (lord. Get., 117). ≪После поражения герулов Германарих двинул войско против венетов, кото- рые, хотя и были достойны презрения из-за их оружия, были, однако, могу-ще- ственны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопро-тивлять- ся. Но ничего не стоит великое число негодных для войны...≫ (lord. Get., 119). ≪Умом своим и доблестью он подчинил себе также племя эстов, которые населяют отдаленнейшее побережье Германского океана. Он властвовал, та- ким образом, над всеми племенами Скифии и Германии как над собственно- стью≫ (lord. Get., 120).
   Список ≪arctoi gentes≫ и в самом деле наводит на целый ряд ассоциаций с племенами самой глубинки лес-ной зоны Восточной Европы, известными в Средневековье: морданс и меренс - с мордвой и мерыо на Верхней Волге и в Поочье; колдас и гольтсскифы - с голядью, балтеким племенем в Подмосковье; тиудас - с чудью ≪белогла- зой≫, обобщающим названием различных племен от Прнладожья до Прика-мья и далее к востоку; васинабронкас - с угро-финской весыо в Приладожье. Не- которые исследователи в парс названий ≪тиуды, пнаунксы≫ читают - чудь на Вуоксс (река на Карельском перешейке) или на какой-то другой реке (≪ау≫ - вода, река по-фински), а в ≪васинобронках≫ видят весь, живущую на Белом озере (Korkkanen 1975; Мачинский 1984; Лебедев 1985; 1988; Kazanski 1992 и др.). Во всяком случае, ясно: если верить Иордану, Гсрманарих опериро-вал где- то в глубинах лесной зоны Восточной Европы, а если поверить предпола-гае- мым реконструкциям, то за действиями готского короля просматривается и оп- ределенный стратегический замысел.
   Складывается впечатление, что Балто-Волжский торгово-сакральный путь - по бассейну Западной Двины или через Финский залив, Ладогу, Ильмень, в вер- ховья Волги и далее на Среднюю Волгу и в Прикамье, - по которому в бо-лее позднее время, в эпоху викингов, скандинавы направлялись в священные зем- ли ≪Биармии≫ (скорее всего, куда-то в нынешнюю Пермскую область и при- мыкающие районы) и по которому поступало в Европу восточное серебро в виде арабских дирхемов, возможно, пушнина из Прикамья и другие товары, функционировал и в эпоху Гсрманариха. Овладение этим ≪меховым путем≫ и было, вероятно, задачей готского короля.__
   Путь этот, впрочем, был известен издавна, еще с эпохи поздней бронзы и раннего железа (Okulicz 1976). Привлекательным Волго-Камско-Уральский регион был во все времена: это драгоценные металлы и полудрагоценные ураль- ские камни, хотя основным богатством края могли бы служить шкурки лесных зверушек - соболя, куницы, горностая, белок и прочих, высоко ценимые в более южных областях, особенно в Срсдизсмнорьс. Скопление находок са-са- нидских и византийских серебряных блюд IV-VII вв. в Прикамье совсем не случайно, именно они составляют значительную часть знаменитой эрми-таж- ной коллекции. Шкурки соболя, добываемые местными охотниками, очевидно, достаточно высоко ценились и в Иране, и в Константинополе (Haussig 1980). Расплачива- лись за них серебряными блюдами, которые местные вожди и шаманы, про-ца- рапав на них еще и собственные изображения неких персонажей в зубча-тых коронах, с мечами в обеих руках, приносили в жертву своим богам на дос-та- точно многочисленных известных в этом регионе святилищах вместе с весьма грубыми по технике, но чрезвычайно выразительными ≪чудскими образка-ми≫ человско-зверей. Это был совершенно особый таежный культурный мир с вы- сокой степенью сакрализации.
   К сожалению, в силу специфики находок из святилищ хронология ≪чудских образков≫ не устанавливается с достаточной степенью надежности, и выделить конкретно тс, которые относятся ко времени Германариха, вряд ли воз-можно. Тем не менее Мишель Казанский (Kazanski 1992), картографировав отдель- ные находки и комплексы с помощью серии карт, с достаточной долей убе-ди- тельности продемонстрировал, что через носителей мощинской культуры, а также культуры рязано-окских могильников и прочих в лесной зоне, вплоть до Прикамья, распространялись разнообразные вещи, в частности фибулы, вос- производящие Черняховские образцы, римские серебряные монеты и укра-ше- ния со вставками красной эмали: подковообразные, треугольные ажурные н ≪перекладчатые≫ фибулы, ажурные звенья цепей для поводьев конской узды и для ношения пиршественных рогов (Корзухина 1978). Производились ли изде- лия с эмалью в Прибалтике, или в Среднем Поднспровье- вопрос спорный, и ранее, обсуждая проблему венедов, мы его уже касались.
   Если сопоставления Д. А. Мачинского и Г. С. Лебедева тиудос с чудью, ва- синобронкас с весью, морденс и меренс с мордвой и мерей верны, если список ≪arctoi gentcs≫ действительно отражает картину заселенности вдоль Балто- Волжского пути перечисленными народами, то можно предположить при-бли- зительно следующий ход событий''.
   К середине IV в. ≪держава Германариха-Атанариха≫ уже создана, выплаты и поставки римлян обеспечивают достаточное благополучие, резко воз-растает число населения, подрастают новые поколения молодежи, часть которой не находит себе применения в хозяйстве и обращается к военному делу. Уж тако- ва структура общества ≪военной демократии≫, что такие люди ищут жиз-нен- ного выхода в походах и набегах, в военной службе у вождей. Но вожди не могут содержать свои дружины в праздности и бесконечных пирах, никакой анноны и стипендий на это не хватило бы, да и энергия, агрес- сивность, ≪пассионарность≫ дружинников требовали выхода, иначе они пере- режут друг друга. Однако набеги на благодатные южные страны теперь заказаны - там дру- жественная и достаточно сильная держава, к тому же кормилица. Сущест-вуют договоры о мире, клятвы верности. Совершать набеги в этом направлении означало бы рубить сук, на котором сидишь. Всего этого Германарих не мог не понимать. Он не мог, конечно, не знать и о богатых пушниной далеких лесных краях на северо-востоке, персидские и римские купцы очень этим инте-ресова- лись. Контроль за торговлей пушниной, посредничество в ней сулили не-малые выгоды, а следовательно, и поддержку уровня жизни своих подчиненных.__
   Но пути на северо-восток перекрыты венетами, ≪могущественными благо- даря своей многочисленности≫. Скорее всего это носители киевской культуры, но и не только они, термин ≪венеты≫, вероятно, вбирал в себя все балте-кое и балто-славянскос население лесной зоны, отсюда его многочисленность (Щу- кин 1987; 1994; 1997; Shchukin 1986-1990). Справиться с населением киевской культуры, живущим в небольших открытых поселках, особого труда, види-мо, не составляло, да частично они уже и входили в состав подданных (чер-няхов- ско-киевская чересполосица Днепровского Левобережья), но далее к се-веру на- чиналась зона культуры штрихованной керамики нынешней Белоруссии и Восточной Литвы, тушемлинцев Смоленщины и мощинцсв Поочья с их много- численными городищами. Пробиваться через эту зону, тратя массу усилий на штурм или осаду каждого укрепления, было, очевидно, делом безнадежным.
  
   []
   Рис. 80. Распространение вещей центрально-европейского происхождения в лесной зоне Центральной Европы к востоку от Немана (по: Kazanski 1992. fig. 13): фибулы, пряжки, шпоры, наконечники поясов типа Раддатц (в Прикамье).
  
   []
   Рис. 81. Распространение вещей Черняховского типа в лесной зоне Центральной Европы (видны связи с терр. Именьковской к-ры).
  
   Знал, возможно, Германарих и о существовании Балто-Волжского речного пути. Не с той интенсивностью, как позже, во времена варягов, но этим путем, вероятно, некоторые торговцы и авантюристы пользовались. Выход же на Бал- тику Германариху отнюдь не был закрыт: гепиды, жители низовий Вислы и носители поздней вельбаркской культуры, были уже подчинены, да и кон-такты со Скандинавией, как уже говорилось, осуществлялись регулярно. При такой расстановке сил Германариху не оставалось иного выхода, как поступить так, как он и поступил, - организовать рейд по тылам венетов, про- демонстрировать балто-угро-финскому населению, осевшему вдоль Балто-Вол- жского пути, преимущества готского оружия, заключить мирные соглаше-ния с родовыми старейшинами и прочее. Огромной армии для этого не требова-лось, достаточно было несколько групп профессионально подготовленных ≪коман- дос≫ на нескольких десятках ладей. Иордан, скорее всего, преувеличи-вал, го- воря о владении Германарихом ≪всеми племенами Скифии и Германии как соб- ственностью≫, но, по представлениям варваров того времени, выплата дани, даже минимальной и символической, а также согласие поддерживать по-лити- ку победителя рассматривались как прямое подчинение ему.__ После успешного северного рейда, обеспечив затем себе тыл разгромом гс- рулов, Германарих мог выступить и против остальных венетов и заста-вить их согласиться на пропуск людей Германариха к пушным богатствам. Ре-зульта- том их активности и стало, вероятно, появление изделий Черняховских и при- балтийско-срсднеднспровских типов на рязано-окских могильниках и да-лее к северо-востоку, зафиксированное в свое время еще А. А. Спицыным и П. П. Ефи- менко и обобщенное М. Казанским (Kazanski 1992).
   Поскольку попутно ≪умом своим и доблестью он [Германарих] подчинил себе также племя эстов≫ - вероятно собирательное наименование жите-лейБалтии, - то и контроль над прибыльной торговлей янтарем тоже по-пал в руки готского короля. Находки янтарных бус и подвесок отнюдь не ред-кость в Черняховской культуре.
   Длилось это удивительное процветание, впрочем, сравнительно недолго, каких-нибудь двадцать-тридцать лет, быть может, пятьдесят. Затем по-следова- ли недоразумения, связанные с участием готов в бунте Прокопия против цент- ральной власти в Империи, противоготские акции 367-369 гг. императора Ва- лента и фактический разрыв отношений, а затем, около 375 г., - неожидан-ное нашествие гуннов, перевернувшее вообще весь ход исторического про-цесса в Европе.
   Некоторые же отдельные и случайные находки на северо-западе России, в пределах нынешней Ленинградской области, ука-зыва- ют на проникновение в эти далекие края неких выходцев с юго-запада или на участие какого-то местного населения в общеевропейских событиях вто-рой половины [V - начала V в. Я имею в виду трупосожженне из Доложского по- госта с найденными в нем кольчатыми удилами, копьем и своеобразным умбо- ном щита с ≪жемчужным≫ орнаментом по краю, аналогии которому известны в Западной Европе (Спицын 1896; Kazanski 1991); однолезвийный меч, а точнее, боевой нож, с бронзовой рукоятью из-под Луги, имеющий аналогии лишь в узком регионе Испании между Бургасом и Саламаикой, в местах, где в начале V в. проходила граница между продвинувшимися сюда визиготами, с одной стороны, и вандалами, аланами и выходцами из Прибалтики - галиндами - с другой (Платонова, Щукин 2000); найденный в Волосовских болотах желез- ный топорик, соответствующий по форме прототипам германских мета-тель- ных франциск, хорошо представленных, например, в любошицкой культуре, и украшенный на обушке инкрустированной серебром звездой в севсроев-ропейском стиле Сёсдаль (Каргопольцсв, Щукин, 2001), и некоторые другие (Карго- польцев 1994; 1998).
   Сказанное не означает, что именно эти находки маркируют рейд Германа-ри- ха, он непосредственных археологических следов мог и не оставить, но наход- ки являются сигналом, что эти глухие края не были безлюдны, их обита-тели имели какие-то контакты с Центральной и Западной Европой, только это насе- ление - ≪тиудос≫ и ≪васинобронкас≫ - археологически сейчас не выяв-лено. Или же недостаточная разработанность хронологии ≪длинных курганов≫ и прочих памятников Северо-Запада, в силу чрезвычайной бедности их ин-вента- рем, не позволяет пока выделить пласт, соответствующий времени Гсрма-нариха. Пока же, чтобы согласовать все данные, изложенные Иорданом, с общеис- торической, стратегической и археологической ситуацией времени Гер-манари- ха, я не могу предложить лучшей версии.
  
   []
   Рис. 82. Основные направления культурных, торговых и прочих связей в лесной зоне Восточной Европы в III-IV вв. (по: Kazanski 1992, fig. 17, с дополнениями автора): южная граница лесной зоны; черные стрелки - направления связей; белые стрелки - направления активности Гсрманариха; вертик. штрих. - ареал Черняховской культуры; тонкие стрелки предполагаемые автором варианты рейдов дружин Гсрманариха по тылам венедов.
  
  
   3. ГУННЫ, СМЕРТЬ ГЕРМАНАРИХА И НАЧАЛО ЭПОХИ ВЕЛИКОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ НАРОДОВ
  
   Откроем опять Иордана: ≪Спустя немного времени, как передает Орозий, взъярилось на готов племя гуннов, самое страшное из всех своей дико-стью, малорослое, отвратительное и сухопарое, живущее среди болот. Мо-жет быть, они побеждали не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом, они обращали в бегство, потому что их образ пугал сво-ей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный ко- мок с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа: детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы, раньше чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание раной. Поэтому стареют они безбородыми. Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в пле- чах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря кре- пости шеи. При человеческом обличий живут они в звериной дикости≫ (lord. Get., 121, 127-128).
   При знакомстве с ходом событий конца IV-V в. невольно возникает ощуще- ние некоего злого рока. События полностью выходят из-под контроля лю-дей, претендующих на осуществление этого контроля и, казалось бы, обладаю-щих властью и способностью делать это. Но все складывается помимо их воли - ситуация непредсказуемости и неуправляемости, всеобщий жестокий ха-ос. В событиях нет исторической и политической логики и последовательно-сти. Причинно-следственные связи разрушены. Последние страницы античной ис- тории читаются как античная трагедия. Слепой рок господствует над ге-роями, и они совершают поступки неразумные и трагические.
   Как сооб- щает Иордан, гунны, перейдя вброд вслед за оленем Меотийскос озеро, подчи- нили прежде всего алан, ≪обессилив их частыми стычками≫ (lord. Get., 123- 126). Обычно считается, что они пересекли Керченский пролив. Но таким был путь обычный, торговый, а гунны шли явно каким-то новым и неожиданным путем, напав в первую очередь на алан-танаитов, обитателей низовьев Дона. Возможно, они действительно прошли отмелями обмелевшего по каким-то причинам Азовского моря. В ≪Истории≫ Зосима, вероятно, не случайно сказа- но, что гунны ≪появились в Европе, перейдя Киммерийский Боспор, зане-сен- ный илом Танаиса≫, то есть Дона.
   Далее Иордан пишет: ≪Германарих, король готов, хотя... и был победите- лем многих племен, призадумался, однако, с приходом гуннов. Вероломно-му же племени росомонов, которое в те времена служило ему в числе других пле- мен, подвернулся тут случай повредить ему. Одну женщину из вышена-званно- го племени, по имени Сунильда, за изменнический уход от мужа король, дви- жимый гневом, приказал разорвать на части, привязав се к диким коням и пустив их вскачь. Братья же ее, Сар и Аммий, мстя за смерть сестры, поразили его в бок мечом. Мучимый этой раной, король влачил жизнь больного. Узнав о не- счастном его недуге, Баламбер, король гуннов, двинулся войной на ту часть, которую составляли остроготы; от них везиготы, следуя какому-то сво-ему на- мерению, уже отделились.
   Между тем Германарих, престарелый и одряхлевший, страдал от раны и, не перенеся гуннских набегов, скончался на сто десятом году жизни. Смерть его позволила гуннам осилить тех готов, которые сидели на восточной ок-раине и назывались остроготами. Везиготы же, то есть другие их сотоварищи, обитав- шие в западной области, напуганные страхом своих родичей, колебались, на что им решиться; они долго размышляли и, наконец, по общему согласию, на- правили послов в Романию к императору Валенту, брату императора Валс-нти- ниана Старшего, с тем, чтобы подчиниться его законам и жить под его влады- чеством, если он передаст им для поселения область Фракии или Мсзии≫ (lord. Get., 129-132).__
   Что же касается загадочного рода ≪вероломных росомонов≫, упомянутых только Иорданом, то это предмет постоянных споров. Одни считают их по-том- ками сарматов-роксолан, другие связывают с русами, видя в них ≪ядро буду- щей русской народности≫, третьи предполагают, что это часть герулов, жив- ших в плавнях низовьев Дона, этимологизируя их имя от готского raus - ≪камыш≫ (сравним с растительностью на Ширдане в ДТ - Е. Х.). Д. А. Мачинский, напротив, считает, что они могли быть выходцами из Rosland, полосы побережья к востоку от Стокгольма и Уппсалы.
   Проблема росомонов, их отождествления с конкретными археологически- ми памятниками остается нерешенной, но важно другое: обращение к са-гам демонстрирует еще раз, что пространство между Рейном, Скандинавией и При- черноморьем представляет определенное единство, и вряд ли это лишь поэти- ческое пространство. Герои достаточно свободно и легко перемещаются в этих пределах, их связывают родственные отношения, контакты разного рода, не- смотря на расстояния. И в этом нет ничего удивительного. Исторические и ар- хеологические подтверждения этому мы уже обнаружили.
  
   ≪Res Gcstac≫ (≪Деяния≫), книга, написанная Аммианом Марцеллином, современ-ником событий: ≪Именно гунны, вторгнувшись в земли тех аланов, которые, сопредельны с гревтунгами и обыкновенно называются танаита-ми, многих перебили и ограбили, а остальных присоединили к себе по усло-виям мирного договора; при их содействии они с большой уверенностью вне-зап- ным натиском ворвались в обширные и плодородные владения Ермснрпха, царя весьма воинственного, многочисленными и разнообразными подвигами храб- рости наведшего страх на соседние народы. Пораженный силой внезапно на- двинувшейся бури, он долго пытался удержаться твердо и прочно, но по-том, когда молва преувеличила свирепость нападавших, он добровольной смертью подавил страх больших бедствий≫ (Amm. Marc. XXXI, 3, 2). Нет ни истории про Сунильду, ни росомонов. До Аммиана такие подробности или не дохо-ди- ли, пли были ему не интересны, он не слышал ≪диких песен готов≫, но и пря- мых противоречий с данными Иордана и саг тоже нет.
   Принято считать, что нашествие гуннов произошло в 375 г., эта дата фигу- рирует во всех учебниках и энциклопедиях, но, очевидно, случилось это на несколько лет раньше. Ясно, что позже 369 г., когда о нашествии еще ниче-го не слышно, и ранее 376 г., когда гунны напалм на Атанариха и значительная часть готов осенью того же года переправилась за Дунай. В интервале же про-исходи- ли события, растянувшиеся на год, а скорее всего и больше.
   Иордан пишет про остготов: ≪Про них известно, что по смерти короля их, Германариха, они, отделенные от везиготов и подчиненные власти гуннов, остались в той же стране, причем Амал Винитарий удержал все знаки сво-его господствования. Подражая доблести деда своего, Вультульфа, он, хотя и был ниже Германариха по счастью и удачам, с горечью переносил подчинение гун- нам. Понемногу освобождаясь из-под их власти и пробуя проявить свою силу, он двинул войско в пределы антов и, когда вступил туда, в первом же сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял коро- ля их Боза с сыновьями его и семьюдесятью старейшинами для устраше-ния, чтобы трупы распятых удвоили страх побежденных≫ (lord. Get., 246-248). По генеалогии Амалов, приведенной в другом месте ≪Гетики≫ (lord. Get.,79- 80), Вультульф - брат Германариха, следовательно, Винитарий - внучатый племянник великого остготского конунга. Аммиан же называет наследни-ком другого человека - Витимира (Amm. Marc. XXXI, 3, 3).
   Возможны два объяснения: или со смертью Германариха его держава рас- палась на ряд мелких владений, во главе которых встали разные люди с разны- ми судьбами, или Витимир и Винитарий - одно и то же лицо. Последнее имя - лишь его прозвище, полученное за победу над антами, которые, по тому же Иордану, происходят ≪от одного корня≫ с венетами.__
   По Аммиану, наследник Германариха воевал не с антами, а с аланами, ≪опираясь на другое племя гуннов, которое он за деньги привлек в союз с собою≫ (Amm. Marc. XXXI, 3,3). Имени ≪анты≫ подбирают иногда иранские (осетинские) или тюркские этимологии - ≪внешние≫, ≪пограничные≫ или ≪союзники≫. Но одно не исключает другого. Славянская группировка могла быть ≪пограничной≫, ≪союзной≫ и т. д., могла носить иностранное наименование. Во всяком случае, в более поздней истории - VI в. - анты вполне определенно славяне, причем сопоставляемая с ними пеньковская культура имеет и некоторые кочев-нические элементы, например юртообразные жилища, существовавшие наряду с ти-пич- ными славянскими полуземлянками (Приходнюк 1998). Судя по письменным источникам, по общеисторической ситуации и указанным археологиче-ским дан- ным, они действительно выступают как союзники или подданные гуннов.
  
   Далее Иордан пишет: ≪Но с такой свободой повелевал он [Винитарий] едва в течение одного года: этого не потерпел Баламбер, король гуннов [тот самый, что разбил Германариха]; он призвал к себе Гсзимунда, сына великого Гунни-мунда, который, помня о своей клятве и верности, подчинялся гуннам со значи-тельной частью готов и, возобновив с ними союз, повел войско на Винитария≫. Значит, все-таки на месте державы Германариха было несколько остгот-ских объединений, в том числе и внука Германариха - Гезимунда. Этого по-следнего Иордан почему-то не называет в генеалогическом ряду Амалов, упоминая лишь его отца Гуннимунда. Вспомним, кстати, что, по тому же Иордану, Герма-нарих погиб в возрасте 110 лет, большинство его внуков, внучатых племянников и про- чих родственников следующих поколений были уже достаточно взрослыми. ≪Долго они [Гезимунд и Винитарий] бились: в первом и втором сражениях победил Винитарий. Едва ли кто в силах припомнить побоище, подобное тому, которое устроил Винитарий в войске гуннов!≫ (lord. Get., 248-249). Не эта ли победа отражена в эпической форме в ≪Песни о Хлёде≫ из ≪Старшей Эдды≫, и не был ли ее герой, сын готского короля и рабыни, зять гуннского прави-теля, Гезимундом из рассказа Иордана? Но утверждать что-либо нельзя, имена не совпадают.__
  
  
   5. ПРОБЛЕМА ФИНАЛА ЧЕРНЯХОВСКОЙ КУЛЬТУРЫ
  
   В пределах между 369 и 376 г. (обычно называют 375 г.) произошло наше- ствие гуннов, Гсрманарих погиб, Атанарих был разбит и массы готов пе-ресек- ли Дунай, чтобы поселиться на территории Империи (lord. Get., 123-133; Amm. Marc. XXXI). Начались их многолетние блуждания по Южной Европе. Часть остготов Германариха оставалась на своих местах в Причерноморье под влас- тью гуннов (lord. Gel., 246), которые в 20-30-х гг. V в. (а точнее, в 433 г.) рас- ширили пределы своих владений до Панноиии, куда и была перенесена ставка их правителя Аттнлы. После его смерти и разгрома гуннов при Недао в 455 г. мы находим владения наследников Гсрманарнха - трех братьев, Тудимира, Видимпра и Валамира, - уже в поречье Савы и среднего течения Дуная, на территории Панионии, точнее на землях провинций Паннонии Секунда и Ва- лерия (lord. Get., 264, 268). Археологические материалы должны бы были со- ответствовать этой схеме и иллюстрировать ее. Конец основной массы памят- ников Черняховской культуры должен приходиться на 376 г., некоторые могли существовать до 20-30-х или 50-х гг. V в., а на Среднем Дунае и в Южной Ев- ропе мы должны обнаружить некоторые Черняховские элементы.
   Расцвет культуры приходится, очевидно, на эпоху Константина-Констан- цня П-Юлиана, на эпоху Константиновской династии - с 307 по 363 г. С эпохи Грациана (367-387 гг.) и начинается, по имеющимся на сегодня дан- ным, постепенное ≪выклинивание≫ Черняховской культуры, все дальней-шее на- ходится уже в менее надежной части ≪широкой≫ датировки.
   Возникает определенное противоречие. С одной стороны, сведения Иорда- на достаточно однозначны: остготы, ≪отделенные от везиготов и подчи-ненные власти гуннов, остались в той же стране, причем Амал Вннитарий удержал все знаки своего господствования≫ (lord. Get., 246). Войны Винитария с антами, готами Гезимунда и гуннами Баламбера тоже имели место где-то в Север-ном Причерноморье, а если допустить, что ≪Песнь о Хле'де≫ отражает реаль-ный исторический эпизод этой гото-гуннской войны, то события разворачи-вались между низовьями Днепра и Карпатами. Но, с другой стороны, в Черняховской культуре действительно практиче-ски почти нет вещей горизонта Унтерзибенбрунн и вряд ли кто-нибудь может на- звать хотя бы один Черняховский могильник или поселение, время быто-ваниякоторого ограничилось бы исключительно концом IV - началом V в. Где же готы Винитария?
   Остается предположить, что черняховское население, поредев, конечно, дей- ствительно ≪осталось в той же стране≫ и продолжало использовать не-которые из прежних могильников и поселков, сохраняло прежние традиции, поль-зуясь вещами прежних типов и не очень сильно поддаваясь веяниям моды новой гуннской эпохи. Поэтому-то готов Германариха практически трудно от-личить от готов Винитария.
   Получается, что те готы, которые не покинули Причерноморье с Фритигер- ном и Алавивом, с Алатеем и Сафраком в 376 г., ушли с остготами Радагайса, появившегося в Италии в 405 г. и воевавшего со Стилихоном, с одной сто-роны, и с гуннами Ульдиса - с другой (Wolfram 1980, s. 95).
   Но тогда остается загадкой, где готы Гуннимунда- сына Германариха, сменившего убитого Баламбером Винитария, правнучатого племянника Гер- манариха, и готы сына Гуннимунда - Торисмунда, воевавшего с гепидами, готы сорокалетнего периода безвластия, и где, наконец, готы Вандила-рия-Ви- тимира и его трех сыновей - Валамира, Тудимира и Видимира? Домен по-след- них, казалось бы, следует искать скорее где-то в Среднем Подунавье - младе- нец Видимир был увезен на Запад еще Алатеем и Сафраком в 376 или 378 г., а сыновья его сражались за Аттилу на Каталаунских полях, - но не исклю-чено, что и территории бывшей державы Германариха, а это как раз ареал чер-няхов- ской культуры, оставались, хотя бы частично, за наследниками великого ко- нунга. Гунны ведь претендовали на власть, на дань, но не на угодья.
   (Пропавшие готы могли находиться в Прикамье, а потом уйти в Скандинавию с Одином. - Е. Х.)
  
   Возможно, именно опасаясь мести разбитых при Недао гуннов, вернувших-ся в Причерноморье, остатки Черняховского населения окончательно покину-ли свои земли и искали новых. Подробнее об этом речь пойдет в следующих гла-вах, но если наши рассуждения и наши догадки верны, то верхней условной датой чер- няховской культуры можно считать 455 г., дату битвы при Недао.
  
   Во главе остготов стояли, а похо- же, и противостояли, две ветви рода Амалов: то прямые потомки Германа-ри- ха- Гезимунд, Гуннимунд и Торисмуд, но следующий в этой цепи Беримуд вместе с сыном Витерихом в 419 г. ушли к вестготам, то потомки брата ве-лико- го конунга Вультульфа: его внук Винитарий и соответственно внучатый племянник Германариха, сын Винитария Вандаларий и затем его дети, три любя- щих брата - Валамир, Тиудимир (отец Тсодориха Великого) и Видимир. Смущают окончания имен этих готских правителей на -мир (сравни: Влади- мир): не сказались ли отмеченные выше контакты германцев-готов Причерно- морья с носителями протославянской киевской культуры? Но делать на этом основании какие-либо далеко идущие выводы вряд ли стоит.
   Аммиан ведь ничего не сообщает о родственных связях Германариха с Ви- тимиром, последнего готы избрали королем (Amm. Marc. XXXI, 3, 3). И воевал этот ≪избранец≫ не с антами Боза и гуннами Баламбера, как Винитарий, а ≪ока- зывал сопротивление аланам, опираясь на другое племя гуннов, которых он за деньги привлек в союз с собою≫.
  
   *****************************************************
  
  М.Б.Щукин (С.-Петербург)
  
  РОЖДЕНИЕ СЛАВЯН
   (заключительный раздел)
  
  Конспект концепции
  
  Итак, для VI-VII вв. мы имеем три археологических культуры: пражско-корчакскую,
  простирающуюся, судя по названию, от Праги до Житомира, а по сути и вплоть до
  Киевщины, обычно ее связывают со склавинами; пеньковскую в междуречье Днестра и
  Днепра и поэтому сопоставляемую с антами, расселявшимися, по Иордану, 'от
  Данастра до Данапра', хотя в действительности памятники этой культуры заходят и в
  Пруто-Днестровское междуречье, и достаточно глубоко в Днепровское Левобережье, где
  пересекаются с памятниками колочинской культуры, сосредоточенными в северо-
  восточных областях Украины и в пограничных областях России и Белоруссии и имеющих
  весьма расплывчатую границу с более северными древностями типа Тушемли-
  Банцеровщины, распространенными через всю Белоруссию и Смоленщину вплоть до
  Псковской области (рис. 1).
  Все три культуры тождественны друг другу по структуре, а различия наблюдаются лишь в
  преобладании некоторых форм горшков: оплавнобоких (своего рода 'матрешка без
  головы') в пражско-корчакской, биконических в пеньковской и цилиндро-конических в
  колочинской. В последней имеются и некоторые особенности домостроительства: вместо
  квадратных полуземлянок с печью-каменкой в углу, свойственных пражско-корчакской и
  пеньковской культурам, в колочинской шире представлены полуземлянки,
  отапливавшиеся открытыми очагами и иногда имеющими центральный столб, что
  подразумевает особый 'шатрообразный' облик такого жилища. В остальном все три
  культуры сходны.
  Было бы соблазнительно связать древности Колочина-Банцеровщины с венетами времен
  Иордана, с третьей группировкой славянских племен, имеющей наиболее глубокие балто-
  славянские корни, хотя упомянутые раннеславянские памятники верховьев Вислы,
  вдающиеся узким языком на территорию Польши (Parczewski 1993), ближе по формам
  керамики к пражско-корчакским, чем к собственно колочинским.
  Попытку же приписать Иордановским венетам суковско-дзядзицкую группу памятников
  северо-западной Польши и северо-восточной Германии вряд ли следует признать удачной.
  В силу того, что нет особых оснований датировать ее ранее рубежа VI-VII вв., то есть она
  позже времени написания 'Гетики' Иорданом (Parczewski 1993: 126-129).
  Что касается раннеславянских памятников территории Румынии, типа Ипотешть-
  Кындешть-Чурел, которые, казалось бы, могли быть эталонными, поскольку именно с
  этих территорий к северу от Дуная должны были бы совершать свои набеги на Империю
  склавины и анты, то их, при наличии структурного сходства и отдельных форм горшков,
  трудно причислить к той или иной из раннеславянских культур, что не снимает, однако,
  возможности славянской атрибуции этих памятников Румынии. Дело в том, что на этих
  территориях достаточно устойчивыми оказались традиции позднеримского-
  ранневизантийского времени, в частности, продолжалось, хотя и в сильно сокращенных
  масштабах, производство кружальной кухонной посуды. Формы ее зачастую
  воспроизводились и в сосудах, сделанных от руки. Этническая специфика форм горшков
  здесь оказалась в результате утраченной (Шувалов 1989: 117-128).
  Сказанное, кстати, в какой-то мере относится и к территориям, примыкающим к Карпатам
  с северо-востока. Возможно, именно этот феномен позволяет В.Д.Барану прослеживать
  перерастание черняховской группы Рипнев-Черепин в пражскую культуру, а румынским
  археологам видеть в памятниках типа Ипотешть-Кындешть-Чурел и Костиша-Ботошана
  не славянское, а местное гето-дакийское население.
  У исследователей, специально занимающихся изучением славянских древностей
  Днепровского Левобережья, нет особых сомнений, что и колочинская, и пеньковская
  культуры сложились на базе разных групп предшествующей киевской культуры, хотя и с
  определенной 'перетасовкой' населения в момент трансформации (Горюнов 1981;
  Терпиловский 1984; Терпиловский, Абашина 1992; Обломский 1991; Обломский,
  Терпиловский 1991; Терпиловский 1994; Обломский 1996). Сходство памятников столь
  велико, что возникают споры терминологического порядка: относить ли, скажем,
  поселение Ульяновка к киевской культуре или уже к колочинской, а поселение Роище -
  к киевской или пеньковской (Терпиловский 1984: 75-83; Горюнов 1981: 22,42,43;
  Приходнюк 1988). О.М.Приходнюк даже предлагал вообще отказаться от термина
  'киевская культура' и ранние памятники тоже считать пеньковскими.
  Собственно киевская культура охватывает Среднее Поднепровье по обоим берегам его
  вплоть до устья Березины, Среднее и Нижнее Подесенье, весь бассейн Сейма, на юге
  простирается вплоть до устья Роси и среднего течения Псла и Сулы (Терпиловский,
  Абашина 1992; Терпиловский 1994: 75), а на востоке достигает Курска, верховьев
  Северского Донца и даже Дона.
  Значительная часть этой же территории в то же самое время (III-IV вв.) занята и
  памятниками черняховской культуры, охватывающей более широкий ареал
  приблизительно от Клужа в Румынии до Курска, а на Правобережье Днепра от линии
  Луцк-Киев вплоть до побережья Черного моря.
  В зоне пересечения этих культур на Левобережье наблюдается, однако, весьма
  любопытное явление: они сосуществуют, имеют некоторые контакты, на киевских
  памятниках есть иногда примесь черняховской гончарной керамики, а на черняховских -
  лепной киевской, но слияния не происходит, поскольку каждая из культур занимает свою
  экологическую нишу. Черняховские тяготеют к черноземам, а большинство киевских
  располагается на песчаных дюнах в поймах рек. Я имел возможность наблюдать это
  явление в совместных разведках с Е.А.Горюновым в бассейне Псла. Иногда поселения
  расположены практически по соседству, но топография различна. Способы ведения
  сельского хозяйства и использования угодий у носителей этих культур были различны, и
  они могли сосуществовать, не очень мешая друг другу.
  Есть, впрочем, и исключения, отношения носителей двух культур не всегда складывались
  однозначно. Например, на поселении Глеваха под Киевом слой киевской культуры
  перекрыт черняховско-вельбаркским, первые, вероятно, были вытеснены вторыми.
  Наблюдается и общий процесс некоторого сдвига населения в северном направлении
  (Терпиловский 1989). Происходило все где-то в пределах III-IV века, для более точной
  датировки пока маловато данных. Не исключено, что это связано с описанными Иорданом
  действиями Германариха против венетов.
  На поселении киевской культуры Александровка в Подесенье, наоборот, выявлен момент
  кооперации носителей двух культур. Жители поселка в массовом порядке нарезали из
  рогов лосей и оленей пластинки, которые служили заготовками-полуфабрикатами для
  изготовления знаменитых черняховских гребней. Нет, однако, ни одной пластинки, где бы
  были уже пропилены зубцы или просверлены отверстия для скрепляющих штифтов. Эти
  достаточно сложные по технологии операции, как и сборка гребней, осуществлялись,
  вероятно, уже черняховскими мастерами. Мастерские, где можно наблюдать весь процесс,
  в черняховской культуре известны (Терпиловский, Шекун 1996: 32).
  Что касается северных соседей, то, при наличии определенных различий (городища,
  домостроительство), носители киевской культуры имеют с ними не только сходство
  структуры культуры, принадлежа к общему 'лесному миру', но и ряд общих элементов.
  Вот как, например, описывает Е.А.Шмидт один из типов керамики Днепро-Двинской
  культуры: 'Поверхность сосудов снаружи приглаживалась пальцами или специальной
  палочкой в вертикальном направлении от горла ко дну, поэтому на ней заметны полосы
  или вмятины' (Шмидт 1961: 355). Но ведь это как раз тот признак, своеобразная
  'расчесанность', что позволяет всегда отличать посуду киевской культуры от прочих. Да
  и формы горшков киевской и колочинской керамики, выделенные Е.А.Горюновым в виды
  IV, V и VIII, а О.М.Приходнюком в тип V для посуды пеньковской (Горюнов 1981: рис.3;
  Приходнюк 1980: рис.9), вполне сопоставимы с днепро-двинскими и тушемлинскими.
  Хотя, справедливости ради, стоит сказать, что в названых культурах есть и керамика, по
  отощающим примесям и способу обработки поверхности отличающаяся несколько от
  киевской - примесь дресвы или песка вместо шамота и пр.
  Еще один элемент, объединяющий киевскую культуру с памятниками глубинки лесной
  зоны, - пряслица с большим отверстием, отсутствующие в черняховской культуре и в
  древностях Центральной Европы. Можно было бы вспомнить здесь еще и железные
  булавки типа 'пастушеского посоха', и некоторые другие элементы. Думается, северное
  направление связей киевской культуры просто еще недостаточно изучено, никто пока не
  задавался целью сделать это целенаправленно. Больше уделялось внимания южным
  элементам на северных памятниках (Третьяков 1966; Митрофанов 1978; Фурасьев 1993).
  О каких-то подвижках населения с юга на север в пределах лесной зоны свидетельствуют
  и недавно открытые памятники типа Заозерье в Белорусско-Псковском пограничье и в
  верховьях Ловати. Обнаружены полуземлянки, столь нехарактерные для таких северных
  районов, некоторое количество обломков чернолощеных мисок и штрихованая керамика,
  несколько отличающаяся от белорусской. Выясняется, что штриховка на эти сосуды
  наносилась, скорее всего, обломками черняховских костяных гребней (Лопатин, Фурасьев
  1995).
  Итак, с открытием киевской культуры археологи осуществили еще один важный шаг,
  спустившись по лесенке ретроспекции еще на одну хронологическую ступеньку. Причина
  сложения на ее основе двух культур тоже не кажется слишком странной: на базе
  памятников, входивших в зону киевско-черняховской чересполосицы, возникла
  пеньковская культура, отсюда и, оказавшееся в конечном итоге ложным (Гавритухин,
  Обломский 1996: 116-119), впечатление некоторых исследователей о ее черняховской
  подоснове, а колочинская культура развивалась севернее, в местах расселения носителей
  'чистой' киевской культуры. Впрочем, последние исследования заставляют специалистов
  больше склоняться к мысли, что и пеньковская культура складывается за счет
  продвижения к югу носителей верхнесейменского и деснянского вариантов киевской
  культуры и происходит это еще в рамках IV в. или конца этого столетия (Обломский
  1996).
  Но так объясняется лишь происхождение пеньковской и колочинской культур, а о
  славянской принадлежности последней, как известно, высказывались и сомнения.
  Процесс же сложения основной раннеславянской культуры Прага-Корчак остается все
  еще нераскрытым. В киевской культуре не часто встретишь формы сосудов, являющихся
  непосредственными прототипами 'матрешковидного' горшка 'пражского типа'.
  Пшеворский вариант, как уже говорилось, вряд ли приемлем. Более перспективным
  представляется решение, предлагаемое В.Д.Бараном и его украинскими коллегами.
  Преемственность форм лепной керамики черняховских памятников Верхнего
  Поднестровья, от Львова до Каменец-Подольского, и пражско-корчакских действительно
  вроде бы присутствует, хотя прототипа ведущей 'матрешковидной' формы нет и здесь.
  Именно в этом районе была, как кажется, изобретена печка-каменка еще в черняховское
  время, хотя уже отмечались некоторые сомнения стратиграфического порядка. Не
  исключено, тем не менее, что потомки населения этой группы Черепин-Рипнев могли
  принять участие в формировании пражско-корчакской культуры.
  Но вряд ли из этого следует вывод о преемственности между черняховской и пражско-
  корчакской культурами в целом. Памятники типа Черепин-Рипнев составляют
  специфическую группу, и ее черняховскую принадлежность можно было бы даже
  оспаривать. Кроме того, эта группа занимает сравнительно небольшую территорию и, в
  отличие от киевской культуры, она не обеспечена тылами многочисленного лесного
  населения, родственного или почти родственного. А венеты, анты и склавины, по
  понятиям Иордана, сильны именно своей численностью. Даже при наличии некоего
  демографического взрыва во второй половине V - начале VI вв., эта группа вряд ли
  могла дать ту массу склавинов, которая нам видна в многочисленных памятниках
  культуры Прага-Корчак. Очевидно, в формировании последней принимали участие и
  другие группы населения, процесс был более сложным.
  Поэтому я предлагал в свое время другую гипотезу. Протопражские памятники Полесья,
  юга Житомирской и севера Винницкой области, некий Правобережный вариант киевской
  культуры просто-напросто еще не выявлен (Щукин 1988). Дело в том, что на Левобережье
  и в Подесенье уже много лет, целенаправленно занимаясь изучением раннеславянских
  памятников, работал и работает целый ряд экспедиций - П.Н.Третьякова, Е.А.Горюнова,
  В.М.Горюновой и О.А.Щегловой, Р.В.Терпиловского, А.М.Обломского и других.
  Накоплен значительный опыт обнаружения и раскопок памятников этого типа.
  А дело это отнюдь не простое, как я мог убедиться в совместных работах с
  Е.А.Горюновым, нужно иметь и опыт, и знание топографии, и интуицию. Культурный
  слой поселений киевской культуры на удивление беден, керамика очень плохого качества
  и при распашке превращается в весьма невыразительные фрагменты. Я, воспитанный на
  поисках памятников черняховской культуры, большую часть обнаруженных пунктов
  просто миновал бы. Нужна постоянная и многократная шурфовка, чтобы такие памятники
  выявить, нужно удачно попасть на слой заполнения жилища, что не всегда удается, нужна
  интуиция, совместимая лишь с опытом.
  Поэтому люди, занимающиеся этой тематикой на Правобережье, подобных памятников и
  не выявили. Возможно, они даже имеются, но П.И.Хавлюк из Винницы публикует свои
  находки очень скупо, а сотрудники Житомирского музея не публикуют вовсе. Картина
  остается неясной.
  Гипотеза, тем не менее, возникла не случайно, на мысль наводил ряд находок и фактов. В
  первую очередь это находки на черняховском поселении Лепесовка в верховьях Горыни,
  довольно далеко от западной границы киевской культуры. Оказалось, что около 10% от
  имеющейся здесь лепной керамики составляет киевская, с типичными 'расчесами'
  (Щукин 1989а). B том числе два целых сосуда выявлены при таких стратиграфических
  обстоятельствах, что не остается сомнений - они были в употреблении в момент пожара
  длинного черняховского дома. Причем, если один из горшков напоминает своей
  биконичностью пеньковскую керамику, то второй, безусловно, является одним из
  наиболее выразительных прототипов пражского типа (Щукин 1988). Именно он показан
  на заставке к этой статье.
  Во-вторых, в зоне 'белого пятна', на реке Стыри под Пинском, обнаружено поселение с
  остатками трех полуземлянок, с керамикой 'предпражского' облика, покрытой
  'киевскими расчесами'. Находка на этом поселении в урочище 'Марфинец' фибулы
  позднеримского времени позволяет подозревать датировку не позже конца IV в. н.э.
  (Егорейченко 1991: 61-82; Щукин 1994: рис.102).
  В-третьих, выявление на берегах озер Кагул и Ялпух, примыкающих к низовьям Дуная, а
  затем и в Среднем Поднестровье, и в Буджаке вплоть до Котлабуха, поселений типа
  Этулия (Щербакова 1981; 1982; 1983; Паламарчук 1982; Фокеев 1982; Щербакова, Кашуба
  1990), по структуре близких киевской культуре (рис. 8), а в формах керамики
  перекликающихся иногда и с зубрецкой группой Волыни, и с посудой 'позднескифских
  городищ' Низового Днепра, заставляет предполагать, что еще не все аналогичные группы
  открыты. Сходная керамика, кстати, обнаружена и на городище Рудь начала I в. н.э. на
  севере Молдавии. Быть может, была права Е.В.Махно, высказавшаяся однажды в частной
  беседе: 'Этих лепняков всюду много'. Картина чересполосицы, наблюдаемая на
  Левобережье, на самом деле была, возможно, шире, и изучение подобных групп еще
  может принести свои нюансы в интересующий нас процесс, хотя вряд ли изменит
  основное его направление.
  Памятники типа Этулии, между прочим, достаточно удачно сопоставляются с венедами,
  указанными в низовьях Дуная на 'Певтингеровой карте' (Гудкова 1990).
  События, которые могли бы вызвать трансформацию киевской культуры и прочих групп,
  перетасовку населения, вычислить не трудно, и они охватывают достаточно длительный
  период, в археологическом отношении не очень ясный. Началось все, вероятно, с
  гуннского нашествия где-то в интервале 369-376 гг., с разгрома гуннами Германариха и
  Атанариха, ухода части готов за Дунай и попытки оставшихся во главе с Винитарием
  поднять восстание против завоевателей. Анты, по всей видимости часть венетов, в этой
  ситуации явно поддерживали гуннов. Затем последовало почти 80-летнее гуннское иго
  как над остатками остготов, так и, следует думать, над антами и венетами. Иго могло быть
  достаточно жестким, во всяком случае, население Причерноморья явно поредело.
  Перенесение ставки Аттилы в Паннонию, скорее всего в 437 году, вызвало, возможно,
  отток части подчиненных готов и венетов в западном направлении, поближе к резиденции
  их общего правителя. Последние, быть может, представлены поселениями типа Злехов в
  Моравии, лепная керамика откуда удивительно напоминает киевскую (Tejral 1989).
  Потом последовали известные события - Каталаунское сражение, смерть Аттилы и битва
  народов при Недао в 454 году, после которой остатки наголову разбитых гуннов бегут в
  Причерноморье, а возможно, и далее на восток. Тогда же, вероятно, ушли на запад и
  последние остатки готов Причерноморья, опасаясь мести возвращающихся гуннов
  (Shchukin, Sharov, In print).
  События каким-то образом затронули и население лесной зоны Восточной Европы:
  городище Демидовка (Шмидт 1970) в верховьях Днепра возникло в конце IV в. и
  основано, вероятно, выходцами из зоны киевской культуры, а погибает оно, как и ряд
  укреплений Прибалтики, в середине V в., когда гунны вернулись в Причерноморье.
  Ситуация после Недао опять создала шайки грабителей (Фурасьев 1996). Приблизительно
  в этом же интервале происходят такие процессы, как формирование культуры Восточно-
  Литовских курганов с их княжескими погребениями типа Таурапилса, длинных курганов
  Псковщины, трансформация среднетушемлинской культуры в позднетушемлинскую,
  конец мощинской культуры и пр.
  Но ослабленные после Недао гунны вряд ли могли долго контролировать ситуацию в
  Восточной Европе, под их контролем, в конечном итоге, осталась лишь частично зона
  степей Причерноморья. Лесная и лесо-степная зоны оказались предоставленными сами
  себе и тем процессам разложения родового патриархального общества, которые были
  подогреты названными событиями, хотя начались еще раньше. Как складывались
  взаимоотношения различных групп населения 'Европейской Сарматии' в 60-летие между
  454 и 512 гг., нам остается неясным, но результатом стало образование трех
  раннеславянских культур.
  Названному периоду 376-512 гг. следовало бы посвятить специальное исследование,
  сводящее воедино все исторические и археологические данные, но в данный момент это в
  наши задачи не входит. Вопрос упирается в конечном итоге в хронологию: как отличить
  черняховские и киевские памятники времени Германариха-Атанариха от последующих и
  как надежно определить начальную дату наиболее раннего этапа раннеславянских
  культур? (Shchukin, Sharov. In print). Теоретически они должны где-то встретиться в
  пределах V в. и, возможно, даже перекрывать друг друга, но конкретная разработка еще
  ждет своего исследователя. Формирование колочинской, а быть может, и пеньковской
  культур могло начаться еще в IV веке (Обломский 1996), о размытости их
  хронологических границ уже говорилось.
  Теперь зададимся вопросом: а как сложилась сама киевская культура, какие процессы
  этому способствовали? Исследования последних лет продемонстрировали с достаточной
  очевидностью, что произошло это при участии и при перетасовке различных групп
  постзарубинецкого населения, представителей так называемого горизонта Рахны-Почеп
  - Почепской группы на Десне и Судости, Лютежской в Среднем Поднепровье, Рахны в
  среднем течении Южного Буга, Картамышево-Терновка в верховьях Сейма, Псла, Донца и
  Оскола. При наличии определенной преемственности с собственно зарубинецкой
  культурой и даже нового проникновения некоторых западных элементов, вновь
  образовавшиеся группы представляют собой явления специфические, не сводящиеся
  только к зарубинецким традициям (Обломский, Терпиловский 1991; Обломский 1991).
  Присутствуют здесь и некоторые северные элементы, проявляющиеся, например, в
  находках черепков штрихованой керамики (Щукин 1994: рис.99).
  Особый же интерес представляет в этой связи группа Грини-Вовки (рис. 8), сравнительно
  редкие памятники которой разбросаны по широкой полосе от устья Березины (Абидня) до
  среднего течения Псла (Вовки), отмечены в устье Припяти (Грини), в Среднем Подесенье
  (Змеевка, Мена 5) и в устье Трубежа в Среднем Поднепровье (Решетки). Эта полоса как
  бы разрезает на две части ареал остальных памятников горизонта Рахны-Почеп (рис. 9).
  Керамика этой группы зачастую покрыта расчесами или штриховкой, и А.М.Обломский
  подметил сходство памятников типа Грини-Вовки с еще одной недавно открытой и пока
  слабо исследованной группой - Кистени-Чечерск в междуречье Березины и Сожа. Ее
  иногда считают одним из вариантов зарубинецкой культуры, но скорее это какое-то
  специфическое явление пограничной полосы между культурой штрихованой керамики и
  Верхнеднепровским вариантом зарубинецкой. Во всяком случае, обитатели поселений
  типа Грини-Вовки, составившие затем и существенную часть носителей киевской
  культуры, были выходцами с севера, из южной части лесной зоны.
  Сложнее определить время, когда происходило это движение с севера, слишком бедны
  датирующие материалы. В Гринях найден фрагмент краснолаковой чашечки конца I - II
  вв., а в Вовках - обломок фибулы Альмгрен 84, конца II - начала III в. (Горюнов 1981:
  рис.13,3). Других данных нет.
  И еще один фактор мог оказать определенное побочное влияние на формирование
  киевской культуры, заставив представителей рассеянных групп теснее сплотиться и
  выработать поэтому больше общих форм. Это те же события и процессы начала III в., что
  привели к сложению в более юго-западных районах черняховской культуры, а именно,
  переселение готов из Польского Поморья-Готискандзы в страну Ойум, бывшую Скифию.
  Если у Иордана это переселение описано в форме легендарной (Iord. Get. 25-29), то
  археология позволяет отследить процесс достаточно отчетливо. В I в. н.э. в Польском
  Поморье прежняя оксывская культура сменяется новой, называемой теперь вельбаркской
  и имеющей, безусловно, связи со Скандинавией. Сопоставление ее, хотя бы частично, с
  готонами Тацита выглядит вполне реалистично (Щукин 1994: 190-201, 244-278, там
  дальнейшая литература). На стадии общеевропейской хронологии В-2/С-1, то есть где-то
  во второй половине II - начале III в., значительная часть Поморья запустевает, зато
  вельбаркские памятники появляются в Мазовии и Подлясье, а также и далее к юго-
  востоку, на Волыни (Wolagiewicz 1981). Они достигают Молдовы и среднего течения
  Южного Буга (Ionita 1979; Хавлюк 1988). Самые южные и самые восточные - еще
  дальше: захоронение около Мангалии в Добрудже (Iconomu 1968: fig.36, p.251) и
  погребение в Пересыпках на Сейме около Путивля (Кухаренко 1970). Так что на
  территорию, где шел процесс формирования киевской культуры, вельбаркцы тоже
  проникали. Достаточно ясно, что переселение носителей вельбаркской культуры в юго-
  восточном направлении осуществлялось не одноразово, а несколькими волнами (Szczukin
  1981).
  Специфические формы вельбаркской лепной керамики (миски, кружки, вазы) достаточно
  хорошо представлены и в образовавшейся на обширных пространствах к 30-60-м годам III
  века черняховской культуре, хотя свести весь процесс ее формирования лишь к
  переработке вельбаркского наследия тоже не было бы верным: процесс был и более
  широким, и более сложным. Наряду с вельбаркцами проникали в По-днестровье и в
  верховья Южного Буга и носители пшеворской культуры, есть характерные
  трупосожжения с оружием (Smiszko 1932; Dabrowska, Godlowski 1970). Имеются
  основания думать, что существовали прямые контакты и с обитателями Дании (Werner
  1988), и с жителями Поэльбья (Щукин 1989: рис.16, 1-5). Откуда-то из районов Средне-
  или Верхнедунайского лимеса вышли мастера, обучавшие черняховцев производству
  гончарной керамики (?arov 1995; Зильманович 1995).
  Приблизительно такую же картину дают и данные письменных источников, наряду с
  готами в Подунавье и в Причерноморье начинают действовать и другие германцы -
  гепиды, тайфалы, герулы, уругунды-бургунды, бораны и пр. Активны и не-германцы
  карпы.
  Черняховская культура, очевидно, была неким конгломератом племен и народов,
  объединенных под властью готских королей, то грабивших Империю, то служивших ей в
  качестве федератов за приличную плату. Черняховцы жили в результате достаточно
  богато, и для римлян все они были, вне зависимости от происхождения и крови, готами,
  жителями Готии.
  Один из самых спорных вопросов: сколько было в черняховской культуре германцев,
  готов и прочих? Сам факт их присутствия сомнений не вызывает - имеются рунические
  надписи, лепная вельбаркская керамика и прочее. Измерить это действительно трудно.
  Критерием здесь может служить, пожалуй, лишь один показатель - наличие больших
  наземных домов глинобитной конструкции, зачастую совмещающих под одной крышей
  жилое помещение с хлевом или мастерской. Устойчивая традиция возведения таких
  построек, хотя строительные приемы их несколько варьируют, имеется только в
  Скандинавии, включая Данию, и на побережье Северного моря. В континентальной
  Германии, как и во всей Центральной Европе, господствовали небольшие полуземлянки
  не очень регулярных очертаний с очагами в центре или в углу (Germanen 1976).
  Аналогичные есть и в черняховской культуре, и в киевской, и в пшеворской, и в
  зарубинецкой. Они вряд ли могут, в отличие от длинных наземных домов, служить
  этноопределяющим признаком. А каждый из занимающихся черняховской культурой
  знает, что остатки наземных домов имеются практически почти на каждом черняховском
  поселении, почти по всему ее ареалу. Получается, что выходцев с северо-запада и их
  потомков было не так уж мало.
  И еще одно замечание: различны направления культурных связей черняховцев и
  носителей киевской культуры и ее предшественников. Первая явно тяготеет к Империи, к
  Подунайскому лимесу и к Скандинавии, что маркируется распространением амфор,
  стеклянных кубков, общими формами фибул, пряжек и прочим, а вторые, вместе с
  культурами лесной зоны и странами Балтии, образуют иной блок взаимных культурных
  связей, характеризующийся прежде всего распространением вещей, зачастую ажурных,
  украшенных красной выемчатой эмалью (Корзухина 1978).
  Нет сомнений, что какое-то количество остатков черняховского населения затем могло
  принять участие и в формировании раннеславянских культур, но вряд ли это был
  магистральный путь славянского этногенеза. Киевская культура, особенно если
  оправдаются надежды на ее гипотетический правобережный вариант, представляется
  более перспективной во всех отношениях.
  Истоки ее мы как будто тоже прояснили. Остается выяснить: откуда взялись памятники
  горизонта Рахны-Почеп, какие процессы предшествовали их появлению?
  Поскольку процессы эти реконструировались и описывались уже неоднократно в разных
  контекстах (Щукин 1994; Shchukin 1989; Щукин 1987; Shchukin 1986-1990), мне остается
  быть кратким.
  Ключевым здесь был круговорот взаимосвязанных и взаимообусловленных событий
  середины - второй половины I в. н.э., охвативших всю Восточную и Центральную
  Европу от Северного Кавказа и Подонья до Среднего Подунавья и Прибалтики, включая и
  лесную зону Восточной Европы. А одним из звеньев, самых важных для нас, в этой цепи
  событий был кризис зарубинецкой культуры Поднепровья и Полесья, ее неожиданный
  'взрыв'.
  Было замечено, что около середины I в. н.э., где-то в интервале 40-70 гг., прекращаются
  захоронения на всех крупнейших могильниках этой культуры - Зарубинецком,
  Корчеватовском, Велемичи I и II, Отвержичи, Могиляны, Чаплин и пр. (Каспарова 1976;
  Щукин 1972). Полесье полностью запустевает, а в Среднем Поднепровье сохранившееся
  население меняет места обитания, спустившись с открытых холмов в болотистые и
  заросшие кустарниками поймы, труднодоступные для конников. Южные пограничные
  крепости-городища носителей этой культуры в районе Канева погибают в пожарах, в
  слоях разрушений найдены характерные сарматские стрелы. На территориях, занятых
  прежде зарубинецкой культурой в Среднем Поднепровье, появляются сарматские
  могильники и курганы, достигающие почти что широты Киева (Щукин 1994: 232-239).
  Эта волна смещения сарматских племен на запад фиксируется как сопоставлением
  этнокарт Страбона (до 18 г. н.э.) и Плиния (до 79 или 62 гг.), так и археологически -
  резкое увеличение числа сарматских погребений второй половины I в. на Правобережной
  Украине и в Молдавии (Щукин 1994: рис.71).
  Три эпизода этой цепи событий находят конкретизацию и в других источниках: Тацит
  подробно рассказывает о сирако-аорском конфликте в Прикубанье, стимулированном
  борьбой боспорских царей за престол и вмешательством в нее римлян (Tac. Ann. XII, 15-
  21) в 45-49 гг., и о появлении сарматов-языгов в 50 г. в Среднем Подунавье, перешедших
  Карпаты по призыву царя квадов Ванния, надеявшегося использовать их силы в борьбе
  против напавших на него северных соседей - гермундуров и лугиев (Tac. Ann. XII, 29-
  30).
  Нумизматические и эпиграфические источники позволяют реконструировать
  возникновение в 49 г. или несколько позже особого сарматского царства в междуречье
  Днепра-Прута, возглавленного неким царем Фарзоем, чеканившем свои монеты в Ольвии
  (Щукин 1994: 204-224). Истоки этого движения сарматских племен следует искать,
  впрочем, далеко на востоке. В связи с названными событиями впервые появляются на
  исторической арене аланы.
  Спасения от сарматских набегов носители зарубинецкой культуры - бастарны ищут не
  только в Поднепровских поймах, защищавших, вероятно, не слишком надежно, но и
  разбегаясь в более отдаленные районы. Часть населения Полесской группы ушла,
  возможно, на запад, на Волынь, где, в смеси с подходящими постепенно сюда же
  носителями пшеворской культуры, они образовали зубрецкую постзарубинецкую группу
  горизонта Рахны-Почеп (Козак 1991).
  В Верхнем Поднестровье в 40-70-е годы уже существовала особая пшеворско-дакийско-
  сарматская Звенигородская группа (иногда ее, как кажется, без особых оснований, относят
  к липицкой культуре): сильно вооруженная, имеющая, судя по находкам бронзовой
  импортной посуды, контакты с римлянами. Не исключено, что именно люди из
  Колоколина-Звенигорода-Чижикова представляли тех бастарнов, с которыми имел дело
  Плавтий Сильван, когда в 62 г. 'подавил, начавшиеся было, волнения сарматов'
  (сарматов Фарзоя?) и вернул бастарнам заложников. Под прикрытие щитов своих
  родственников и бежали, возможно, бастарны-зарубинцы, сохранявшие затем в зубрецкой
  группе свой язык и самосознание вплоть до конца III века.
  Не исключено также, что сарматы-кочевники, постоянно нуждающиеся и в продуктах
  земледелия, депортировали часть завоеванного зарубинецкого населения на земли, где
  эксплуатация его была облегчена. Так можно было бы объяснить появление пост-
  зарубинецкой группы Рахны на Южном Буге, памятников этого же облика под
  Воронежем, на Хопре и даже в Самарском Поволжье (Медведев 1995; Хренов 1994;
  Матвеева 1981).
  Основная же масса зарубинецкого населения бежала на восток - в верховья Псла, Сулы и
  Сейма с их обширными поймами, или на северо-восток - в Подесенье и Брянские леса.
  Всем им, вероятно, вскоре пришлось утратить и свой язык, и свое бастарнское
  самосознание.
  Отдельные, уже совсем небольшие, группы особенно напуганных просачивались, по всей
  вероятности, и дальше на север, в глубины лесной зоны. Не без их воздействия
  происходит в это же время трансформация Днепро-Двинской культуры в
  среднетушемлинскую, появляется небольшая примесь чернолощеной керамики и сосуды с
  насечками по венчику, что характерно для 'памятников киевского типа'. Местные
  днепро-двинские традиции, впрочем, тоже сохраняются.
  Отмечено появление в среднетушемлинских слоях днепро-двинских городищ и керамики
  с 'фестонным орнаментом', свойственным посуде юхновской культуры Подесенья и
  Брянщины (Третьяков, Шмидт 1963: рис.22,23; Левенок 1963). Ее носители тоже были
  увлечены этим движением к северу. К сожалению, юхновская культура, прекращающаяся,
  как думают, в момент сложения почепской группы постзарубинецких памятников, еще
  очень плохо изучена, а она может оказаться чрезвычайно важным звеном в
  реконструируемых процессах.
  Таким образом, разбегающиеся под сарматской угрозой носители культуры
  постзарубинецких групп ко времени Тацита находились в 'бродячем' состоянии, и встает
  вопрос, не их ли он имел в виду, говоря о венетах, бродящих ради грабежа между
  бастарнами и феннами. Очень может быть, но точно мы знать не можем, возможны и
  другие варианты, один из которых предлагался выше. А может быть, информаторы
  Тацита имели в виду и все население этой зоны, тогда под понятие венетов попадут,
  кроме упомянутых групп, и жители Днепро-Двинских городищ, и носители культуры
  штрихованой керамики. К сожалению, точнее и определеннее сказать пока ничего нельзя.
  Отметим только, что как раз в это же время, скорее всего, где-то незадолго перед 62 г.,
  миссией Нерона был восстановлен янтарный путь, по которому в Прибалтику потекли
  норико-паннонские вещи, а возможно, и выходцы из этих провинций и с севера
  Адриатики - венеты. Вспомним Спурия Прима и Полямониса. Начался 'золотой век'
  Прибалтики и распространение на юго-восток глазчатых фибул прусской серии и
  ажурных подвесок с эмалью, которые попадают и на памятники лесной зоны, и к
  носителям культуры горизонта Рахны-Почеп. Состоялся перенос термина 'венеты' на
  широкие слои населения Прибалтики и Восточной Европы, термина еще не устоявшегося,
  а потому и в источниках употребляемого неоднозначно.
  В таком контексте в какой-то мере становятся понятными и Венедские горы, откуда
  стекает Висла по данным Птолемея. Горы находятся на янтарном пути.
  В это же время, где-то во второй половине I в. н.э. или в 70-80-х годах этого столетия,
  происходит еще одно событие, имевшее чрезвычайно важные последствия для всей
  истории Европы. Отголоски его в археологических материалах были блестяще изучены
  Рышардом Волонгевичем (Wolagiewicz 1981). Он заметил: в это время на пустовавших
  прежде землях центральной части Польского Поморья, в Кашубско-Краенском поозерье,
  появляется новая группа памятников, типа Одры-Венсеры, с одной стороны, явно
  входящая с состав вельбаркской культуры, а с другой стороны, концентрирующая
  элементы, указывающие на непосредственные связи со Скандинавией. Выглядит очень
  соблазнительным видеть в этих пришельцах ту группу готов, легенду о переселении
  которой из-за моря записал Иордан. В результате выходцы из-за моря и из Ютландии
  усилились, что не замедлило сказаться и на окружающем Поморье населении (Щукин
  1994: 190-201, 244-278).
  Замечено проникновение носителей группы Одры-Венсеры к югу вплоть до района
  Познани, что, возможно, вызвало отток части пшеворцев из пограничных с образующейся
  общностью областей к югу и юго-востоку вплоть до Верхнего Поднестровья, и, быть
  может, нападение лугиев на Ванния тоже как-то связано с этим процессом (Щукин 1986).
  В то же время закладываются новые вельбаркские могильники и к востоку от нижнего
  течения Вислы в Ольштынско-Илавском поозерье Мазурии, в пограничье с культурой
  западных балтов. А в среде последних тоже наблюдается сдвиг на восток. Появляются в
  Литве новые группы памятников - курганы жемайтийского типа, плоские могильники
  группы Сергеняй-Выршвяй и другие. Они оказываются либо в пограничье с культурой
  штрихованой керамики, либо непосредственно на ее территории.
  Около середины I в. н.э. происходят какие-то события и в пределах культуры
  штрихованой керамики Белоруссии: горит ряд городищ, некоторые из них отстраиваются
  заново, с более мощной системой укреплений, но обитатели их пользуются несколько
  иными, чем ранее, формами сосудов, ребристыми, аналогии которым можно найти или в
  керамике западных балтов, или в западных областях расселения 'штриховиков' (Щукин
  1995). Замечено и проникновение последних к востоку, на Смоленщину, в зону
  расселения Днепро-Двинских и среднетушемлинских племен - городище __4 м Церковище
  (Седов 1964). Наблюдается усиление фортификации среднетушемлинских городищ
  (Фурасьев 1993: 13). Все это имеет место в пределах хронологического горизонта
  бытования глазчатых фибул 'прусской серии' второй половины I - начала II вв. н.э.
  Два потока каких-то бурных событий и подвижек населения, вызванные двумя внешними
  толчками - с Востока и из Скандинавии - замыкаются, таким образом, в Днепро-
  Двинском междуречье, в Верхнем Поднестровье и в Среднем Подунавье.
  В результате возникшего круговорота событий и начались, возможно, процессы
  перераспределения изоглоссных областей в балто-славянском континууме диалектов,
  приведшие к выделению тех из них, которым через некоторое время предстояло стать
  славянскими. Существенную роль при этом могли сыграть потомки бастарнов, носителей
  неизвестного нам, несохранившегося языка, сходного, быть может, в равной степени и с
  кельтскими, и с германскими, принесшим в балто-славянскую среду тот кентумный
  элемент, который отличает балтские языки от славянских (Miodowicz 1984: 46).
  Волей случая балто-славянский континуум в целом получил от соседних народов имя
  венетов. Зачатки же собственного славянского самосознания могли зародиться, скорее
  всего, в рамках того социального единства, которое нашло свое археологическое
  выражение в виде киевской культуры.
  Два названных потока движений, а они не были одноразовыми и осуществлялись
  народами и с более развитым этническим самосознанием, и с более сильной политической
  организацией, образовали как бы стенки некоего 'венетского котла' лесной зоны, где и
  происходили предполагаемые, тоже достаточно бурные, процессы. Гуннское нашествие
  разбило южную стенку этого котла, а передел мира после Недао разрушил его полностью.
  Содержимое выплеснулось на освободившиеся пространства.
  Окончательное же оформление славянского самосознания произошло еще позже, во время
  активных действий на Дунае, возвращения оттуда после неудач с волохами в 593-602 и
  658 годах и под давлением орд болгар Аспаруха в 680 г. (Мачинский 1981; Приходнюк
  1996), с реконкистой лесной зоны, где возвращающиеся славяне постепенно
  асимилировали своих прежних балтских и балто-славянских родичей и встретились в
  Ладоге с варягами (Мачинский 1982; Минасян 1982; Лесман 1993). Но это уже следующие
  страницы этнической и политической истории славянства, которые мы пока открывать не
  будем.__
  
  
   Комментарии Е. Х. Итак: славянский язык отделился от балтского корня; Черняховская культура в основе готская (германано-скандинавская); киевские славяне были первоначальными и входили в империю остготов, после ее разгрома гуннами они разошлись на северо-восток и северо-запад. От себя добавлю, часть остготов ушла на среднюю Волгу, создав здесь Именьковскую культуру.
   Цитированная мною работа Щукина "Рождение славян" написана современным археологом, и прислушаться к его мнению необходимо, более квалифицированного на сегодня просто нет. Он осторожен, как и все историки, но намеки дает, их видят, и по своему трактуют, даже критикуют. Смысл вот в чем. Надо понимать, что народы-этносы находились в прошлом на разных этапах развития (это явление существует и поныне), в частности, был у всех начальный родоплеменной этап (более-менее продолжительный). Еще надо смотреть, когда людям было лучше и вольнее - в первобытной "дикости" или в цивилизованном рабстве. Так и со славянами. Ну, отставали они от соседних народов в построении государства, жили в глухих северных лесах, никто их там долго не трогал. Может это и был Рай? И был этот Рай балтский. Вероятно, готы при своем передвижении на юг (Щукин твердо уверен, что они были германцами и скандинавами) включили в свое сообщество каких-то балтов, которые поселились в районе Киева, - в северной части причерноморской Готии. Под влиянием черняховской культуры эти киевские балты стали первыми славянами. Тут можно всяко трактовать взаимоотношения остготов и славян, оставляю за вашей фантазией. Когда готов погромили гунны (отчасти включив их в своё мобильное воинство), славяне оказались предоставлены сами себе, оказали сопротивление захватчикам, но проиграли, и стали расселяться во все стороны.
   Добавлю, что Щукин отвергает связь славян со скифами и другими народами жившими до н. э. на юге Восточной Европы.
  
  
   Карта современного распространения R1a со схемой ее субкладов (вариаций). Это основной гаплотип русских, украинцев, поляков, а также некоторых азиатских народов.
  
   []
   Недавно была выделена "славянская" составляющая - R1a1a7 (новый шифр R1a1a1g).
   []
  
  
  "Субклад R1a1a7-M458 - популяции, география, история"
  А. Клёсов и И. Рожанский
  
  Резюме
  
  СубкладR1a1a7*-M458 делится почти поровну(в выборке из56 39- маркерных гаплоти-пов) или в соотношении 1:2 (в выборке из218 10- маркерных гаплотипов, по выборкам, опубликованным в работе[Underhill
  et al, 2009]) на западно-славянскую и центрально-европейскую ветвис
  возрастом общих предков2225+290 лет и2475+305 лет, соответственно(по
  39-маркерным гаплотипам).Анализ 21-маркерных гаплотипов из той же
  выборки дал практически те же величины(2200+330 лет и2550+360 лет, соответственно), как и анализ более коротких, 10-маркерных гаплотипов. Сам субклад по этим данным возник3 900+300 лет назад. Видно, что от возникновения субклада до начала его расселения по тер-риториям, выявляемым в настоящее время, прошло полторы тысячи лет. Это расселение бы-ло частью повторного заселения Европы со стороны Русской равнины в середине1-го тыся-челетия до н.э. В настоящее время носители западно-славянского субклада проживают до-вольно компактно в бассейне Одера, Вислы и Эльбы(в основном Польша, Чехия и Слова-кия), центрально-европейского субклада- рассеяны по всему ареалу славянских народов, распространившись, предположительно, из бассейна Дуная.. Предки центрально-европейской и западнославянской ветвей жили в том месте и в то время, где и когда форми-ровались прото-славянские этносы и складывались прото-славянские диалекты. Практически все их потомки вошли в состав славян и, по большей части, продолжают ими оставаться.
  
  В России доля R1a1a7* от всех проанализированных гаплотипов составляет 12-14%,
  на Украине - от8% (центр) до 23% (Днепропетровск),
  в Белоруссии от4% (центр)до 23% (запад,Брест),
  в Польше от 7% (запад)до 36% (юг).
  В западной Европе этого субклада почти нет, а также на Ближнем Востоке, в Индии, в Паки-стане, в Средней Азии, на Алтае.
  Итак, для центрально-европейской ветвиR1a1a возраст определяется в довольно широком пределе, между1725 и2725 лет назад, в то время как возраст центрально-европейских М458 составляет2475+305 лет и2550+360 лет, то есть в этих пределах. Таким образом, можно счи-тать, что и центрально-европейская ветвь состоит из гаплотипов субкладаR1a1a7*.
  Возраст западно-славянской ветви 2300+275 лет до общего предка.
  
  'Центрально-европейская ветвь'(30гапл отипов )
  Германия - 10
  Польша-7
  Россия- 4
  Чехия- 2
  Словакия- 2
  Украина- 2
  Нидерланды- 2
  Дания- 1
  'Западно-славянская ветвь'(26га плотипов )
  Польша- 14
  Германия- 4
  Чехия-3
  Словения- 2
  Россия- 1
  Словакия- 1
  Австрия- 1
  
  ...
  
  Вырисовывается следующая картина. Примерно 5-6 тысяч лет назад носители гаплогруппыR1a1a вышли из Европы на Русскую равнину, и возраст общего предка по со-временным носителям этой гаплогруппы фиксируется4750+50 0 лет назад. В интервале4500-3500 лет назад, видимо, в ходе заселения Европы носителями гаплогруппыR1b1b2, или по другим причинам, гаплогруппаR1a1a практически исчезает из Европы(как и гаплогруппаI1). НосителиR1b1b2, напротив, активно распространяются по всей Европе4200-370 0 лет назад. Между3600 и4200 лет назад в западной части ареалаR1a1 появляется мутацияM458, приво-дя к образованию субкладаR1a1a7*. Носители этой мутации дальше на восток не мигрирова-ли, основная популяция мигрантов уже туда продвигалась, 4200 лет назад закладывая андро-новскую археологическую культуру в Северном Казахстане и подходя к Южному Уралу, а3600 лет назад они уже были на пороге перехода в Индию и Иран. Поэтому по времени но-сителей субклада
  R1a1a7* среди них уже не было, и восточнее центральной полосы
  Среднерусской возвышенности их практически нет и в настоящее время.
  
  
  2500 лет назад, в середине 1-го тысячелетия до н.э.,происх одит повторное
  заселение Центральной Европы, на этот раз носителями субкладаR1a1a7*, и
  2200 лет назад, в конце 1-го тысячелетия до н.э., заселяется Южная Польша
  и прилегающие территории, в первую очередь Белоруссии и Украины. Далее на запад рас-пространение этого субклада резко идет на убыль. Его практически нет в Испании, Италии, Франции, Западной Германии, Швейцарии, Англии, Ирландии, Бельгии, Норвегии, Швеции, Дании, Голландии, Словении, Венгрии, Сербии, Албании, Герцоговине, а также- в Азии- среди чувашей, башкир, марийцев, татар, удмуртов, нет в Средней Азии, на Алтае, нет или очень мало на Кавказе(что не удивительно, так как
  арии заселили эту территорию уже4500 лет назад), нет в Анатолии и на Ближнем Востоке(то же самое, арии уже были там примерно 3600-4000 лет назад). Наивысшая доля носителей этого субклада средиR1a1a наблюдается вЧехии (75%), Польше(до65%), Слова-кии(до60%), Украине(до50%), Белоруссии(до40%) . В России доля этого субклада варьиру-ется от20 до
  50%,или 10 - 15 % по отношению ко всем протестированным гаплотипам.
  
  Пик распространенияR1a1a7, согласно компьютерному моделированию, приходится на центр и юго-восток Польши. В Польше было также определено максимальное разнообразие субклада.
  
  ЗС ветвь сосредоточена в основном в середине ареала R1a1a7 (Польша, Чехия, Словакия), тогда как ЦЕ ветвь рассеяна гораздо шире, и доминирует на окраинах. Очевидно, это отражение различных путей миграций этих двух ветвей, которые, скорее всего, достаточно долгое время развивались изолированно друг от другаи состав-ляли основу разных этносов. Их смешение в одних и тех же регионах должно было произойти в относительно недавнее по историческим меркам время. Иначе трудно объяснить, почему носители ЦЕ гаплотипов, уходя на Русскую равнину или к Северному морю, не взяли с собой собратьев из ЗС ветви.
  
  Из всего сказанного можно сделать следующие выводы относительно 'прародины'су бклада R1a1a7:
  Западно-славянская и центрально-европейская ветви этого субклада берут начало примерно в одну и ту же эпоху(ранний железный век), но в разных, географически изолированных друг от друга регионах.
  Если исходить из очевидного принципа'горы разделяют- реки соединяют', то в современ-ном ареалеR1a1a7 единственным таким барьером оказывается горная система Карпаты-Татры-Судеты, отделяющая бассейн Дуная от тесно переплетенных бассейнов Эльбы, Одера, Вислы, Немана и Днепра.
  Родина западно-славянской ветви с большей вероятностью может быть соотнесена с бассей-нами Вислы, Одера или Эльбы. Как варианты, можно назвать Чехию, Верхнюю Саксонию, юг Польши или Прикарпатье.
  Методом исключения, родину центрально-европейской ветви имеет смысл искать в бассейне Дуная- в современных Австрии, Словакии, Словении, Венгрии, северной Хорватии, румын-ской Трансильвании.
  История. Приведенная выше статистика показывает,что подавляющее
  большинство носителей субклада R1a1a7 - славяне, преимущественно западные и восточные. По данным Underhill et al., среди неславянских этносов доляR1a1a7 относительно всехR1a1 падает до"фоновых" 10-15 % в Центральной и Восточной Европе, сходя на нет по мере уда-ления от Польши и Чехии.
  Из этой закономерности есть исключения, но весьма показательные. Высокая доля R1a1a7 (35 - 40% от всехR1a1) была найдена у карелов и вепсов- народов, сильно смешавшихся в течение последних веков с окружающими их русскими. По своему гаплогруппному составу они сейчас практически неотличимы от этнических русских из тех же регионов. Ассимиля-ции, порой взаимной, способствовало отсутствие каких-либо географических, религиозных, бытовых и сословных барьеров между русскими и финноязычными этносами северо-запада России.
  В тех регионах, где славянские языки не распространены, аR1a1 не является ведущей (12 - 18% от всех гаплотипов), высокой долейR1a1a7 выделяются Германия(35%), Румыния (32%) и континентальная Греция (37%). Объяснение очевидно- на их территориях в ран-нем Средневековье компактно жили многочисленные славянские этносы, впоследствии ас-симилировавшиеся. Хроники сообщают, к примеру, о мощных племенных союзах ободри-тов, тиверцев и ринхинов в низовьях Эльбы, по Днестру и на полуострове Халкидика, соот-ветственно. Значительная часть носителейR1a1 у немцев, румын и греков- потомки тех сред-невековых славян, носителейR1a1a7. Для сравнения, доляR1a1a7 не превышает15% от всехR1a1 среди народов, в истории которых такие массовые ассимиляции славян неизвест-ны(например, венгры и литовцы).
  
  Тесная связь субкладаR1a1a7 со славянскими народами не означает, однако, знака равенства между ними. Эт-ногенез и история славян(как в генеалогическом, так и в языковом, этнологическом, культурологическом и прочих смыслах) гораздо сложнее, и не могут быть охарактеризованы историей и географией одного субклада одной гаплогруппы. Вывод пока такой- предки центрально-европейской и западнославянской ветвей жили в том месте и в то время, где и когда формировались прото-славянские этносы и складывались прото-славянские диалекты. Практически все их потомки вошли в состав славян и, по большей части, продолжают ими оставаться.
  Новые данные ДНК-генеалогии дают возможность посмотреть свежим взглядом на извечный спор филологов-славистов по трем ключевым вопросам:
  - где и когда сформировался язык-родоначальник всех славянских языков?
  - существовали ли диалекты в гипотетическом общеславянском языке 6-8
  веков нашейэры?
  - существовало ли балто-славянское языковое единство, и если да, то в
  какой форме, когда и как долго?
  Строго говоря, сама постановка первого вопроса о'прародине' некорректна- формирова-ние языка не единовременный акт, и не подчиняется театральным законам единства времени, места и дейставия. Если сопоставить времена жизни предков ЦЕ и ЗСветвей(не м енее2500 лет назад) с данными глоттохронологии(время расхождения языков- около
  1500 лет назад), то очевидно,что прото-славянский язык прошел очень
  долгий самостоятельный путь, прежде, чем распасться на отдельные языки. Все это время носители гаплотипов R 1 a 1 a7 , по всей видимости, оставались внутри прото-славянских этносов.
  
  Косавенно об этом пути можно судить, например, по необычно большому количеству изо-глосс между славянскими(сатемными) и кельто- италийскими(кентумными) языками. В эти-мологической базе данных по индоевропейским корням с проекта "Вавилонская Башня"
  (http://newstar.rinet.ru/cgi-bin/main.cgi?root=config&morpho=0)
  насчитывется187 изоглосс между кельто-италийскими и балто-славянскими языками про-тив34 германо-кельто-италийских, 96 германо-балто- славянских и45 корней, общих для балто-славянских и индо-иранских групп. В счет не брались корни, относящиеся к общеин-доевропейской базовой лексике, что вошли в языки разных ветвей независимо. Большая часть изоглосс с кельто-италийскими языками(если не все) восходит к весьма древним вре-менам, как можно судить из их семантики и фонологии. Попытки объяснить их контактами эпохи позднего Рима выглядят мало убедительными.
  Вот слова из современного русского языка, восходящие к тем общим корням:
  окунь, овес, боб, борода, борзой, буря, белка, белена, блеять, пчела, брюхо, борозда, бревно, дикий, долг, друг, ель, голос, горб, (благо)говеть, гладкий, глядеть (-->глаз), грань, грусть, град(осадки), грач, зерно, жаба, икра (рыбья),конь/кобыла,кобчик (хищная пти-ца),коса (волосы), (о)котиться, чета, кот/кошка, клен, целый, кремень, крепкий, хвоя, квас, лед, ложка, лицо, лень, лето, мошна, много, мост, мнить, миновать ( -->мимо), морочить, сметь (- ->смелый), пуп, пескарь, порог, правый, рябой, рушить, рыба, сеть, осока, скоблить, скала, скакать, короб, скрести, крыло, короткий,слабый, слива, слуга, сновать, сноп, пядь, спина, прыгать, ступица, стричь, скать (скалкой),толочь,тер петь,тополь,вина,вл ага,утроба,ругать.
  Судя по этому списку, в состав прото-славян на раннем этапе могли влиться этносы, гово-рившие на(скорее всего) не дошедших да нас кентумных языках, родственных кельтским и италийским. Они потеряли свой язык, но оставили в славянских много слов, связанных с хо-зяйством и природой лесной зоны. Реконструируемое время и характер этих языковых кон-тактов хорошо вписывается в сценарий с повторным заселением Центральной и Восточной Европы эпохи раннего железа. Судя по составу субстратной лексики, мало знакомые с бытом лесной зоны жители юга Русской равнины(по-видимому, носителиR1a1 из евразийских вет-вей, говорившие на сатемных диалектах) ассимилировали остатки "кентумоязычного" местного населения долин Дуная и Вислы.
  
  ***
  
  Комментарии Е. Х.
   "Наивысшая доля носителей этого субклада среди R1a1a наблюдается в Чехии (75%), Польше(до 65%), Словакии(до 60%), Украине(до 50%), Белоруссии (до 40%). В России доля этого субклада варьируется от 20 до 50%, или 10 - 15 % по отношению ко всем протестированным гаплотипам".
   Итак, современные русские - славяне только на 10-15% (поляки и киевляне чуть больше, - 22-35%). От каких народов у русских остальные 70% R1a1? Предположим, некоторое число носителей R1a1 пришло со скандинавами, но вряд ли более 20%. Остается еще 50%.
  "Судя по составу субстратной лексики, мало знакомые с бытом лесной зоны жители юга Русской равнины, по-видимому, носители R1a1 из евразийских ветвей". То есть, южные русские - это более азиаты по происхождению, степняки, прежде всего, видимо, потомки половцев. Так как концентрация западно-славянской группы наблюдается на территории Польши, то в формировании северного древнерусского населения (новгородцев) принимали участие, прежде всего, западные балтийские славяне. Судя по карте, на Украине максимум отмечается в районе Кривого Рога, что более соответствует Черняховской, а не Киевской культуре. Возможно, это результат позднего нового заселения нижнего Поднепровья (казаками?). Могу пока лишь предположить, что большая часть Киевских славян в 5-7в. отступили на запад под давлением гуннов, авар и булгар. На остальной территории Украины % R1a1a7 ближе к среднероссийской норме. На Дону в области проживания казаков процент "славянства" ниже среднего уровня. Высокий % у карелов и вепсов говорит о том, что в прошлом в этом регионе и вблизи него (Онега и Ладога) было много носителей R1a1a7, но лучше сохранились их потомки в изолированных реликтовых анклавах малых народов севера. Северные же русские (новгородцы) рассеялись по территории Восточной Европы. Правда, надо помнить, что у русских и украинцев преобладает Центрально-европейская, а не Западно-славянская серия. Впрочем, они достаточно перемешаны на побережье Балтики.
  
   Дополнение 1
  
   В целях уточнения возможного славянского, датского или немецкого происхождения жителей острова Узедом (Мекленбург-Передняя Померания, Германия), были исследованы генетически сохранившиеся останки христианского кладбища 12-го - нач. 13-го веков. Два женских скелета оказались по мт-ДНК гаплогруппы H и два - гапло-группы К (обе европейские). Y-хромосомный анализ дал гаплогруппы E1b1b (условно "южнославянская", центр в Европе - Балканы) и R1a1a7. Таким образом, "Славянская" R1a1a7 (новая номенклатура R1a1a1g) найдена в немецких средневековых могилах. Это подтверждает ассимиляцию части славян германцами в 11-12 веках.
  
   Дополнение 2
   Информация (карты) субкладов R1a1:
   ссылка
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"