Меня зовут Надежда.

Я сижу с ногами - длинными, неудобно длинными - в кресле, кутаюсь в плед и тяну через трубочку сладкий белковый коктейль.

Моему телу семнадцать лет, душе - около двадцати. Я была извлечена из родильной камеры вчера и пришла в себя сегодня утром.

- Пей медленно, - велит тренер. - У тебя желудок ни разу не работал. Меконий вышел? - интересуется он.

- Вышел, - улыбаюсь я новенькими блестящими губами.

- У последней серии мекониевый илеус одиннадцать процентов случаев, - поясняет он. - Но это не муковисцидоз, а просто много эпителия, отсюда вязкость. Пей медленнее.

- Зачем такие ноги? - спрашиваю я, слизывая сладкие капли с верхней губы. - Мне с ними неудобно.

- Ноги снова в моде, пришлось на втором триместре переделывать, - тренер прихлёбывает из кружки что-то густое и тёмное, пахнущее смолой и пряностями. Пиво? Непохоже. Наверное, что-то новое. Вокруг очень много нового.

- Допила? Через десять минут секс, готовься, - тренер встаёт, выходит из комнаты, оставляя недопитую кружку на столике.

Коктейль, конечно, с химией. Химия действует, внизу тяжелеет. Когда тренер возвращается - голый, красивый, - я уже готова.

Плеву мне удалили по ходу постродовой профилактики, так что всё прошло гладко, хотя я ждала большего. Второй раз будет хорошо - если второй раз будет.

Не хочу умирать. Но придётся, если Группа Крови окажется лучше.

Я мало знаю о Группе Крови. В моей памяти нет почти ничего о том, что произошло после 1975 года - только основные моменты, схема. Конкретика мешает аутентичности исполнения, а сейчас в моде аутентичность. Зато я знаю о Пахмутовой, Добронравове и Анне Герман. И, конечно, базовые вещи: кто я, мои права, ограничения, возможности и перспективы.

Я клон, как и все остальные жители Земли. Я создана по заказу фирмы "Мелодия" для участия в Московском песенном конкурсе. Это соревнование с открытым голосованием. Раньше голосовали по странам, но сейчас их нет. Есть что-то вроде наций, но не совсем. Какие-то сообщества, объединённые чем-то, о чём мне пока знать не нужно. Я чувствую это "не нужно" как мягкую холодную губку в голове, впитывающую любопытство. Потом всё пойму. Если буду лучше, чем Группа Крови.

Я не женщина, которая поёт. Я песня. Одна-единственная. Я сделана из неё и для неё. Звучит глупо, но это так. Иначе меня не стоило бы создавать.

Дело не в исполнении. Идеальное исполнение любой песни здесь доступно даже средненькому компьютеру. Как и всё, что делают люди. Которые, по сути, давно не нужны. Никому, даже себе. Техника всё делает лучше, бесконечно лучше нас.

Именно поэтому мы оставляем жизнь только лучшим. Завоевавшим право жить. Мы - общество чемпионов человеческой породы.

Это как спорт. Человек никогда не догонит лошадь, автомобиль - тем более. Именно поэтому люди бегут. Предельное усилие, удача и аплодисменты публики. Наши последние ценности. Других у человечества не осталось.

Может, их и не было.  

Мне повезло. У меня пятьдесят процентов шанса. Другим давали меньше. Мой тренер, - я знаю это, эти знания вложены в меня, - победил в открытом конкурсе. Открытый конкурс - когда людям показывают новый выводок клонов, и они выбирают одного, который останется. Без всяких правил, критериев, просто по своей прихоти. Этот чем-то понравился, его оставили. Остальные умерли через три дня, от яда в крови. Мы все рождаемся с ядом в крови. И лишь некоторые получают противоядие - те, кто победил. Он получил. И прожил эти три дня среди умирающих, каждый из которых имел право убить его. Но он выжил: им он тоже сумел понравиться.

Я пью воду. Вода вкуснее коктейля.

- Ну всё, - говорит тренер. - Иди.

Он не желает удачи.

Я иду - по тому, что в 1975 году называлось бы улицей. Здесь это что-то сложное, похожее на перепутанные внутренности: серебристые полосы, тонкие красные линии над головой, вспышки света под ногами. Это не уродливо. Это красиво. Это так красиво, что я, пожалуй, потрачу последние три дня, чтобы смотреть на это.

Тут же отбрасываю эту мысль от себя, как пиявку. Я не буду жить три дня. Я побежду и буду жить вечно.

Ворота Концерт-Холла прекрасны. Глупо звучит, но это правда: они прекрасны. За ними - коридор, полный людей. Это те, кто пришёл на конкурс. Совершенно бессмысленно: современные средства связи идеально воспроизводят абсолютно всё. Кроме того, сюда очень, очень трудно попасть. Но мы же общество чемпионов. Поэтому желающие присутствовать на церемонии не переводятся. Кто-то заплатил огромные деньги за вход, а кто-то залез по отвесной стене Холла и проник сюда через вентиляционный ход. Может быть, кого-то из них потом накажут, но сейчас они - победители.

Я не вижу их. Между нами стена: они уже победили, а я нет. Ещё нет.  

Я иду. Я знаю, куда я иду.

Вот она, лестница из твёрдого пламени. И на ней - чёрная фигура, абсолютно чёрная, настолько, что не видно никаких деталей - просто силуэт, прорезь тьмы. Которую я сначала принимаю за архитектурное украшение.

Но тут платок - это был, оказывается, огромный платок - падает, и я вижу Группу Крови.

Она ниже меня. И меньше похожа на человека. Желтоватая кожа, рысьи глаза, вертикальные зрачки. Мелкие острые зубки. Она полностью обнажена. Каменная грудь с торчащими чёрными сосками. Плоский живот, как у морского ската. Я пытаюсь что-нибудь вспомнить о морском скате, но не успеваю - меняется свет и вступает музыка.

А потом она поёт.

Начало невыразительное. Похоже, она тратит секунлы на разогрев. Только "солнечный день в ослепительных снах" режет по-настоящему, и я начинаю понимать её.

- Группа крови на рукаве,

Твой порядковый номер на рукаве.

А вот сейчас она уже не поёт. Она и есть это: группа крови на рукаве, порядковый номер, отрывающийся от рукава. Рвущаяся в жизнь, в мир явлений.

- Пожелай мне удачи в бою,

- Пожелай мне удачи -

Она хочет моей удачи. Да, я слышу.

- Не остаться в этой траве!

- Не остаться в этой траве!

У неё ровный, гладкий, обкатанный голос, попадающий нота в ноту. И внутри него - бьющийся о слова рёв, рёв животного, которая хочет жить. Не остаться в этой траве, не остаться в этой траве, жить, жить. Видеть, знать, слышать, чувствовать боль, любить, ненавидеть, жить. Любой ценой. Ценой меня, потому что цена именно такая.

- Не остаться в этой траве!

- она не смотрит на меня, ей это не нужно. Она знает, что я здесь, и что она выступает первой, и это снижает шансы, но она не отдаст своего, и моего мне она тоже не отдаст.

- Пожелай мне удачи!

- Пожелай мне удачи!

Она рвёт меня у меня из рук. Она хочет, чтобы я сама себя отдала. Чтобы я пожелала ей удачи.

- Есть чем платить, но я не хочу победы любой ценой.

Она лжёт. Нет, хуже, она не лжёт, она не хочет любой ценой, это правда. Но эта правда ничего не меняет, цена объявлена заранее.

- Я никому не хочу ставить ногу на грудь.

Я задыхаюсь, представив её ногу у себя на груди. Изгиб стопы, высокий подъём. Холодные пальцы, сжимающие мой сосок.

- Я хотела остаться с тобой, просто остаться с тобой!

Я думаю о том, что она ко мне придёт. Три моих последних дня и три первых своих она проведёт со мной. И каждую секунду будет думать о том, что я могу убить её. Последнее право побеждённого - взять с собой победителя.

Поэтому она выпьет меня всю, так что на третий день мне будет уже почти незачем жить.

- Но высокая в небе звезда зовёт меня в путь!

Сейчас она - звезда. Она себя зовёт в этот путь, и встанет на мою грудь, чтобы дотянуться до звёзд.

И я хочу этого. Её победы.

- Не остаться в этой траве!

Сейчас это звучит по-другому. Она уверена. Она взяла меня. Она лучшая.

- Пожелай мне удачи! Пожелааааай мне удаааачи!

Я пытаюсь представить себе мир за стенами - все эти сотни миллионов людей, которые видят нас, видят и выбирают. Тоже когда-то выбранных, выживших, победивших. Я не вижу их. Я вижу только её.

Мне дают бокал с чем-то густым и тёмным, пахнущим смолой и пряностями. Я пью, не чувствуя вкуса.

Поднимаюсь. Что-то сжимает бёдра. Платье. Оказывается, я в платье. Кажется, я и раньше была в нём. Да, помню, секс, я же задирала подол. Смешно. Кажется, это было миллион лет назад.

Первые такты музыки. Я знала их от рождения, но впервые в жизни слышу. Странное чувство.

- Светит незнакомая звезда...

Я не вижу, как улыбается Группа Крови. Она понимает, должна понимать, что это ей, про неё, про её звезду.

- Снова мы оторваны от дома...

Тут у меня взрывается душа: я внезапно понимаю, что такое дом.

Стандартные смысловые блоки, заряженные ассоциациями, лежат у меня в голове, нетронутые, плотными рядами. Сейчас я задела полку, и с грохотом летят вниз домики у моря, избушки, пентхаузы, хижины, дворцы, небоскрёбы. Солнечный луч на щеке, детская кроватка, скрип старого дерева, серая кошка, обвившаяся вокруг фарфоровой белой кошки, решетчатый фонарь у крыльца, свеча на столе, пуховое одеяло, узкая ладонь, закат, счастье, вечернее тепло, режуще-тонкая нить привязанности к месту, и вечное - я ухожу, я уезжаю, но я вернусь, вернусь, я сейчас я не могу, потому что у меня сводит горло от следующей строчки.

- Снова между нами города,

- Звёздные огни аэродрома, -

Из каких-то глубин пробуждающейся памяти до меня доносится, что здесь нет городов, нет аэродромов, люди живут и движутся как-то иначе, не знаю как, но в городах и аэродромах есть что-то вечное, и я - об этом вечном, вечном, как фонарь над крыльцом, как холодная ладонь на лбу, как возвращенье домой.

- На - деж - да! Мой компас земной,

- А удача - награда за смелость...

Она, наверное, улыбается, она же слышит, что я отдаю удачу ей. Группе Крови. Моей крови. За смелость. Она безумно смелая, она достойна.  

- А песни - довольно одной, -

- довольно одной песни, её песни, пусть будет только она, меня уже нет, меня уже почти нет, -

- Чтоб только о доме в ней пееелось -

- мой голос живёт отдельно от меня, и тут он дрожит, дрожит и прерывается, потому что я одна, и мне осталось три дня, чтобы понять, что такое дом, что такое любовь, и всё остальное. Но я тоже лучшая, я успею, а потом я засну и не проснусь. Зато это будет хороший сон.

- Ты поверь, что здесь, издалека

Многое теряется из виду...

- я говорю это уже оттуда, из своей смертного сна, он медленно вращается вокруг меня, затягивая, и я уже знаю, что там нет ничего, кроме нескончаемого падения, но даже это неважно -

- Тают грозовые облака...

- теперь на меня изнутри рухнуло небо, облако, озеро, в котором оно отражается, и солнце, которого я не видела. Надо будет обязательно посмотреть на солнце. Сколько же у меня дел! -

- Кажутся нелепыми обиды...

А этого я просто не понимаю, действительно не понимаю - какие обиды, что это, зачем, когда всё так чудесно?

- Надо только выучиться ждать, -

да, я буду ждать, но поторопись, у нас всего три дня -

- Надо быть спокойной и упрямой, -

- это уже не на грани, а за гранью фола, потому что безнадёжно ломает хрупкую, слабенькую рифму с телеграммами, но мне всё равно, потому что я уже всё.

- Надежда!

Я кричу, спотыкаясь на гласных.

На. Деж. Да. Да, да, да.

На - меня.

На!  

А потом я смотрю на Группу Крови и не вижу. Она здесь, но я её не вижу - так, как тогда. Той - нет. Только пустое лицо и рысьи глаза, в которых нет света.

И тогда я поняла, что победила.

- Шестьдесят семь процентов голосов, отличный результат, - тренер снимает с меня платье. - Ты знаешь, что Группа Крови отказалась от права побеждённого?

Я киваю. Я знала это с той самой секунды, когда увидела её глаза без света. Всё или ничего. Теперь она не возьмёт ничего. И меня тоже. Ни моей любви, ни моей жизни ей не нужно.  Оставшиеся три дня она проведёт, лёжа лицом к стене. Она даже не будет есть. Чтобы не почувствовать вкуса еды и не пожалеть об этом. К тому же на пустой желудок умирать легче.

- Удивить - победить, - рассуждает тренер. - Мы удивили. Такого спектра эмоций от тебя никто не ждал. Выразительный импринт: внезапная острая влюблённость в соперницу. Теперь на "Грэмми" кто-нибудь сплагиатит. 

Я расслабляюсь внутри. Сейчас у меня будет секс, который мне понравится. Потом я увижу солнце. Потом - найду себе дом, полюблю его и тут же уеду. Я не могу уехать, пока у меня нет дома. А потом - жизнь, нескончаемая, как огромный немеркнущий день. Жизнь, о которой я не знаю ничего, кроме того, что всё в ней будет именно таким и именно тем.

Я двигаю бёдрами, чтобы сделать ему и себе лучше. Они молодцы, вся их команда, которая меня так чудесно спроектировала.

Мужчина выходит из меня, возится, укладыватся рядом. От него вкусно пахнет потом и почему-то морем. Я удерживаю в голове рушащийся пласт ассоциаций о море. Это потом. Когда я выйду на берег, где будут серые плоские волны. Да, сперва у меня будет холодное море.

- Я буду любить её всегда? - спрашиваю я, просто на всякий случай.

- Конечно, - говорит тренер, потягиваясь. - Такой импринт невозможно удалить. Извини.

- Что ты, спасибо, - говорю я. Мне хочется подарить ему что-нибудь, но меня он уже не хочет, а больше у меня ничего нет. Поэтому я просто целую его.

- Отдыхай, - говорит он, вставая. - Сейчас к тебе придут и сделают инъекцию. Это противоядие. Ты заснёшь. Когда проснёшься - уже будешь знать, что делать дальше...

Я не слушаю. Я думаю о том, как же я люблю её, и как же мне с ней повезло, и какая чудесная жизнь ожидает меня. Потому что, сколько бы мне не прожить, всё это время надо мной будет сиять это незримое солнце. А когда я буду умирать, я снова буду с ней. Умирающий мозг меня обманет, и я вернусь к началу. Я поднимусь по лестнице из твёрдого пламени, я увижу рысьи глаза, полные жажды.

И тогда я ей проиграю.