Говорят, что когда-то ветер и солнце были единым целым. Вряд ли кто-нибудь вспомнит, когда их пути разошлись. Давно. Теперь же ветер завидует солнцу. Его беспредельному, сказочному богатству - ведь всё, что имеет отношение к солнцу, рано или поздно становится золотым. И холодные пальцы сами собой тянутся к золоту, половина которого, по мнению ветра, принадлежит ему, будь то подброшенная Гильденстерном монета, сусальный шёпот дикой пчелы, колосья смешливой пшеницы или растрёпанная шевелюра путника, бредущего вдоль Уазы куда-то в сторону Вальмондуа, или ещё куда. Ветер не силён в географии. Пока нет прекрасного паруса, в который можно принарядиться, изящного флюгера, что так забавно боится щекотки или колдуна с фигой, ветру поровну, куда дуть.
Однажды Уинстону приснилось огромное зеркало. Он заглянул в него и увидел себя совсем седым, даже не седым - белым, словно ветер сдул золото с его волос. Вдруг зеркало потекло, как всбесившаяся палитра, смешивая одно отражение с другим. Будто в зеркало вселился ветер и бьётся, мечется там, внутри, пытаясь вырваться наружу. В тот день доктора не оказалось дома, поэтому Уинстон рассказал про свой сон Софи, но та лишь покачала сморщенной головой и втянула её поглубже. От греха.
Уинстон отнёс Софи на кладбище, чтобы та поползала среди нагретых июлем надгробных камней. Ему казалось, что старой драконихе это должно быть приятно. Соломенные шляпы домов, холмы, в каждом из которых бьётся ленивое сердце, и эта всегда ускользающая перспектива. Ожидание, как называл её Уинстон. Можно было остаться здесь навсегда, если б не Мадагаскар. Каждая новая ночь будто бы приближала таинственный остров, где, по словам Пола, можно увидеть, как все цвета этого мира впадают в рассвет, взрываясь безумной дельтой. Там, на острове, больше не будет бессмысленных трат, ни больших, ни малых, а Париж, да и вся Франция, станет не более, чем адресом, чередой чуть разборчивых букв с едва уловимым ароматом полыни.
Неплохо б продать что-нибудь из недавних пейзажей. За любые деньги, любому, кому угодно - клопы с мансарды папаши Танги, сосущие краски из его картин, мерещатся Уинстону, стоит только закрыть глаза. Да и деньги тоже нужны. Одолжить бы у ветра. Ещё. Уинстон смеётся - хуже нет кредитора, он и так задолжал ему больше жизни, в сущности, вся жизнь на ветер. Покидая Сен-Реми, Уинстон почти поверил, что ветер простил ему все долги. Теперь же, глядя на пшеничное золото, на непрекращающиеся попытки ветра с корнем выдрать его из земли, понимает: нет никого на свете, кто был бы более жаден, чем ветер.
Благородного рака сменил лев-отшельник, а ветер засеял небо особыми звёздами. Их, невидимых для звездочётов, он закопал в самых уединённых уголках ночи. И очень скоро те звёзды дали ростки - серые чёрные, будто пепел попал в глаза. А ещё через несколько ночей у них выросли крылья и они, расколов небесную скорлупу, закружили над золотыми полями. Но хуже всего - их хриплые крики, разрывающие в лохмотья любой пейзаж. Для Уинстона это невыносимо, невозможно. Он отдал бы своё последнее ухо, лишь бы не слышать смрадного вороньего смеха. Пистолет, что Уинстон одолжил у Раву, не прибавляет спокойствия, напротив, он зудит в глубине кармана, требуя пустить его в ход.
В воскресенье небо не выдержало. Готовое разрыдаться, оно жалобно уткнулось в жилет Уинстона, но тот ничем не мог помочь ему. Ни ему, ни себе. Он пошёл по тропинке, быстро, не оглядываясь, мимо старинного замка, в котором, как говорили крестьяне, прячется солнце, когда на земле происходит что-то, на что больно смотреть. Уинстон оглянулся, но солнца нигде не было - наверно, оно как раз находилось в замке. Пшеница вдруг расступилась, сама или по воле ветра, и дорога на Мадагаскар, будто древний клинок, рассекла планету, как показалось Уинстону, на два беспомощных обрубка. Ни до, ни после, ни так, не иначе, не отделила одного от другого - развела, разлучила. Уинстон стоял перед ней, как внезапно ослепший осёл Буридана - невозможно, вдвойне невозможно. С чёрной подкладки неба хлынули птицы. Уинстон вытащил пистолет и, не целясь, спустил курок. Наверное, выстрел напугал бестий и они бросились обратно, преследуемые беспощадным эхом.
В Авер-сюр-Уаз, в кафе, что называется "Дом Уинстона", частенько говорят о временах, когда солнце и ветер были единым целым. Впрочем, этих времён хватает лишь на несколько рюмок, не больше. Тогда посетители вооружаются и идут в поле, не забыв прихватить ещё пару бутылок. Там они стреляют по воронам и никогда не могут попасть. Может, виной тому зелёная фея, а может - ветер, что и приносит сюда этих птиц из далёкого будущего. Как сказал однажды местный кюре, остаётся только молиться, чтобы это будущее прошло мимо...