Знаете, у цветов такой прекрасный аромат. Знаете, осенние листья пахнут корицей и дождём. Знаете, когда устаёшь и пьёшь чашку горячего кофе, напиток от этого кажется ещё вкуснее.
По правде говоря - я слеп.
Мои глаза не видят с самого детства, и я не знаю, что такое люди. Я не знаю, какого цвета снег и я не знаю, как выглядят цветы.
Говорят, моя мать, узнав о моей слепоте, отдала меня на воспитание другим людям. Уж почему - я не знаю. Я был нежеланным ребёнком? У неё не было возможности содержать меня? Не знаю. Я не видел её лица.
И совершенно забыл её запах.
Если вспоминать время, когда я был совсем ещё ребёнком, я тогда пугался темноты. Это сейчас я привык, а тогда мне было страшно. Но я всё слышал и представлял себе образы.
Честно говоря, я не представляю, как выглядят люди. Говорят, они красивые. Я представляю иные картины.
Знаете, даже ангелов представить мне легче.
Я видел.
Во снах.
Хотя, я, наверное, всё время сплю.
И что самое обидное, что я всё ещё слышу. Слышу, как ко мне подбегают дети (шажки у них более лёгкие и быстрые, невесомые и... чистые?), слышу, как их матери уводят их, шепча им, чтобы они больше не приближались ко мне.
Наверное, я уродлив. Наверное, люди просто боятся тех, кто лишен того, что есть у них. Наверное, такой человек попросту никому не нужен.
И если к темноте я привык, то и к одиночеству тоже... По крайней мере я так думал.
Я мало с кем общался - вернее, наоборот, мало кто общался со мной. Мне хотелось увидеть их лицо. Узнать, какая эмоция на их лице, когда они разговаривают со мной. Чувствуют ли они отвращение, понимание? Может, им смертельно скучно со мной? Может, они увлечены разговором?
Позже я стал жить в полуразрушенной церкви - это единственное место, где меня приняли, возможно, потому, что там уже почти никого не было. Первосвященник рассказывал мне, какое это прекрасное место. Я смиренно улыбался и кивал. Да, я вижу. Я почти вижу, как красиво переливается витраж, как цветные лучи играют друг с другом, пропущенные через цветную призму. Я слышу, как ангелы поют песни и как кто-то Великий и Святой возвышается над ними. Священник посоветовал мне молиться Ему. Тогда, говорил он, тогда, возможно, я смогу видеть.
И я молился. Если по началу свято веря, почти судорожно, то сейчас это вошло в привычку.
Но привычка не притупила чувств.
Знаете, мне иногда кажется, что я вижу. И вы все - живые, красивые, светлые, улыбаетесь мне своей прекрасной улыбкой.
Дети, изредка забегавшие в церковь, часто шутили надо мной. Раскрашивали моё лицо, думая, что я сплю. Потом они убегали, а я лежал и отрешенно улыбался. Иногда они приносили мне конфет, чай и книги. Знаете, там была одна миленькая маленькая девочка, всё никак не могу вспомнить, как её зовут. У неё был высокий, весёлый голосок и она читала мне книжки. Помню, как они все садились вокруг меня - кто на колени, кто взбирался и вовсе на плечи, а кто клал свою маленькую головку ко мне на плечо. И хоть мне было тогда всего 19 лет, я чувствовал себя стариком.
Я думал, что старики должны себя так чувствовать. Ощущать бескрайнее, беззаботное счастье.
Потом они засыпали, а я чувствовал себя счастливым. Эти маленькие ангелы видят цветные сны.
Я молился, чтобы им снились лишь хорошие сны.
Но в один день никто из них не пришёл.
Я не знаю почему. Но тот день казался мне необыкновенно пустым. Не было моих ангелов рядом со мной. Никто не смеялся, не бегал вокруг, не прыгал, не читал книжку с картинками.
Они не пришли и на следующий день, и я действительно заволновался. Стал молиться Господу.
"Пожалуйста, убереги этих детей, пожалуйста".
Потому, что эти дети...
Это всё, что у меня есть.
Потом кто-то зашел в церковь. Я не знал, кто это и вообще очень удивился - в полуразрушенную церковь никто не ходил. Я подумал, что это очередной бездомный.
Но тут я услышал разговор.
- Ты долго ещё?
- Да подожди пять секунд... Кстати, у нас такой плачь недавно во дворе стоял.
- Это позавчера что ли?
- Ага. Детишек забирали. Ну, тех, бездомных. Они же прятались всё это время. А люди... ох... приехали из приюта и упекли ребятишек. Я думал, они у кого-то живут - ходили же всё время куда-то. А оказалось, они вовсе никому не нужны были.
Я потерял способность жить.
Я забыл, что такое витражи, что такое ангелы, как пахнут цветы, и какая на вкус вода. Всё, что было мне родным и ценным исчезло. Осознание того, что больше не будет ни книжек, ни сна на моих коленях, ни ощущения домашнего тепла, потрясло меня.
Иногда ко мне заходил первосвященник - проверял, как я, приносил еды. Но еда потеряла свой вкус, и я давился слезами, отчаянно молясь за тех детишек.
Не надо мне ни зрения, ни счастья, даруйте счастье им!
Господи, пусть найдутся хорошие люди, пусть приютят их.
Я называл имя каждого. Я молился все дни напролет. Потом у меня пропал голос, и я молился беззвучно.
В какой-то день моё здоровье ухудшилось. Я кашлял, и платки промокали из-за какой-то вязкой жидкости. Почему-то перестал ко мне приходить и первосвященник, который отчаянно просил меня поесть хотя бы немного.
В тот день я заснул на холодном, каменном полу, сжавшись в клубок.
А потом...
Потом я внезапно услышал тихие, детские шаги. Я взволнованно попытался вскочить, подбежать к ребёнку, обнять его... Ведь наверняка это мой ребёнок, кто-то пришёл ко мне, кто-то...
Но у меня не было сил даже встать.
Ребёнок подошёл ко мне, и от него веяло слабым ароматом нарциссов.
- А ты знаешь, как выглядят нарциссы?
Тихий, девичий голосок. Я покачал головой.
Это был не мой ребёнок. Там не было такого голоса. Сухого и почти безразличного.
Горько-бессмысленного.
И я зарыдал. Скорчившись, обхватив себя руками. Меня захватило, заполнило до краев, бессмысленное, жестокое и невыносимое отчаяние.
Нет!- хотелось кричать мне. Я не знаю, как выглядит окружающий мир, я не знаю в какой цвет окрашен этот чертов окружающий мир, верните мне моих ангелов!
Я плакал, как ребёнок, который узнал всю правду. У меня словно отняли самое дорогое. Словно вырвали моё сердце, раскромсали его в клочья.
Я был бы счастлив, заснуть вместе с ними всеми в один из таких вечеров.
К отчаянию примешалась и обида.
Осознание собственной ненужности этому миру. Что сколько бы ты не говорил о чудесах этого мира, о запахах цветов и красок, и о вкусном кофе... людям это не нужно.
Это мы, слепцы, ценим это чуточку больше, потому что это всё, что у нас есть. Люди не ценят это - они принимают это как данность. В этом смысле мы более человечны, чем они. В этом смысле я вовсе не понимаю людей.
- Нарциссы - они белые,- я понимаю, что девочка обняла меня своими хрупкими, маленькими ручками и прижимает к своей груди.
У неё совсем не бьётся сердце, и я застываю, понимая, кто передо мной.
Но смерть - она вовсе не страшная. Она ласковая и...
Я вспоминаю, как тепло было в объятиях матери.
Я продолжаю всхлипывать у неё на груди, а она ласково перебирает мои волосы и вытирает своими холодными ладошками мои слёзы.
- Ну не плачь,- шепчет она и напевает мне какую-то песенку.
Я киваю, прижимаясь к ней, обхватив эту чудесную маленькую куколку сильнее - вдруг она мираж и исчезнет?
Пожалуйста, пожалуйста, не покидай меня.
Такую песенку напевала мне мать - вспоминаю я, и слушаю.
Я чувствую, что я начинаю засыпать.
Это, наверное, будет самый долгий и сладкий сон...
Почти сонного, она тянет меня к выходу, и я внезапно всё вижу.