В этот лесной домик я ходил почти каждый день. И все чаще оставался там на ночь.
Я понимал, что Роберта мне нравилась. Очень нравилась. Было в ней что-то, что понять я не мог, что всегда оставалось для меня за чертой, и это притягивало.
В деревеньке все обстояло по-прежнему. Сверстники сторонились меня, шептались, думая, что я не слышу. Только слышал я их прекрасно. Слышал так, словно говорили они мне на ухо, вливая туда свои фразы подобно затхлой воде. Даже мимолетными встречами с ними я тяготился все больше.
Лес продолжал говорить со мной, иногда я даже отвечал ему шепотом, чтобы никто этого не услышал. Временами я слышал его смех. Смеялся он долго, но так же долго потом хрипел и откашливался.
Но в доме Роберты спалось мне спокойно. Проводя с ней ночь за ночью, встречая утро за утром, я чувствовал умиротворение, пахнущее прохладой и свежестью.
Я любил лежать с ней вот так, обнаженным, в обнимку. Что-то приятное вновь разливалось у меня внутри, когда я прижимал к груди её хрупкую фигурку.
Это было на чердаке. Вместо кровати два матраса, один на другом. Продавленные от влажности подушки, несколько тонких пёстреньких пледов... Здесь стоял аромат цветочных саше и запах тканей. Я обожал это место.
Однажды получилось раздобыть белое вино - купил его в лавке у знакомых, дав слово "не совершать того, о чем я впоследствие пожалею". Проблем у меня с этим не было, с сожалениями - особенно.
Бутылку мы откупорили здесь же, на чердаке. Пили же из фарфоровых чашечек - других не нашлось.
От алкоголя Роберта повеселела. Её глаза, и так словно покрытые водянистой пленкой, увлажнились еще больше. Она пыталась посчитать все-все веснушки на моих плечах и много смеялась. Закидывала на меня свои тонкие ноги и подолгу рассматривала мое лицо.
Дома мне все чаще говорили, что выгляжу я болезненно. Приходилось отнекиваться. Ведь не мог же я признаться, что дело обстоит в первой в моей жизни любви? Старики глупые, они не поймут.
Потом поспели яблоки, и Берта часто угощала меня, кормила ими с рук. Обычно мы ели их, сидя на крыльце или на полянке рядом с домом.
В один из таких дней к нашей трапезе присоединился кролик, позарившись на сочные резанные дольки. Берта смогла его поймать и взяла в рот пухлую мордочку, сделав вид, что хочет съесть. Это было очень забавно, я давно так не смеялся.
Девушка была потрясающей, и мне часто приходилось ловить себя на мыслях об этом. Едва ли осознание этого смущало.
Но вот с дорогой до её дома я так и не разобрался до сих пор: бывали дни, когда я блуждал по лесу часами, иногда попадал на знакомую уже спустя несколько минут. Возможно, виновата была игра моего воображения, но от этого не становилось легче.
Ни разу не видел я на Роберте грубой ткани или обуви. Всегда босая, со ступнями, запачканными свежей травой. Её сорочки были словно сотканы из крыльев мотыльков, из утреннего тумана. Её хрупкое тельце растворялось в них, как если бы она была столь же невесома, как и эти ткани.
Была еще одна в её облике деталь, которую обделить вниманием невозможно - её нижнее бельё. Не всегда по размеру, заметно выцветшее, оно волновало меня так же сильно, как и каждый вздох этой девушки.
Иногда я просил показать мне его, особенно в те дни, когда не мог задержаться на ночь. Она с готовностью задирала свою одежду, позволяя прощупать изящную вышивку цветов и паутинку кружева. Этими прикосновениями я мог жить неделями. Гладить ткань покрывала по ночам, пытаясь воссоздать на пальцах те ощущения...
Я чувствую себя счастливым...
- Эй, Кеннет!
Я остановился, не оборачиваясь.
Это были местные. Такие же подростки, как и я, но кто-то, может, старше. Мне все равно. Компания довольно большая: как парни, так и девушки. Шумели они сегодня на удивление не сильно, но все же движениях их что-то развязное и тем отталкивающее. Все же сейчас они слишком тихие. Между собой даже не говорят, а, скорее, перешептываются.
- Вас там в городе не учат, что во время разговора нужно людям в глаза смотреть?
Разворачиваюсь. Резко и не скрывая своего раздражения.
Один из парней отделился от остальных и теперь, скрестив на груди руки, стоял поодаль. Мы несколько раз пересекались с ним до этого, он даже звал меня провести время с ним и его друзьями. Я всегда отказывался. Наши с ним отношения я бы назвал скорее нейтральными, хотя и с трудом. Не помню его имени.
- Ты бываешь в лесу все чаще, - он сделал шаг в мою сторону, - и сейчас возвращаешься оттуда, я прав?
Да, он был прав, и мне это не понравилось. Парень выше меня где-то на голову, так что обращаясь к нему, приходилось смотреть снизу вверх. Говорил я спокойно, хотя и хотелось закричать. Старался сохранить свое достоинство, не выйти из себя окончательно.
- И что с того? Решил сыграть моего товарища?
- Да ничего особенного...
Он засунул руки в карманы, вновь сделал шаг назад. Отвел взгляд, ссутулился. Загар на удивление не брал его лицо, живот и грудную клетку. Лишь плечи вечно алели. Я выжидающе их рассматривал. Он вздохнул.
- Почему из леса ты всегда возвращаешься в мокрой одежде?
В мокрой одежде? О чем он? Этот вопрос даже поставил меня в неловкое положение.
Он продолжил, но уже не так настойчиво:
- Ты... - он помедлил, - ты, случаем, не на неядово озеро ходишь?
- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Он в мгновение преодолел расстояние между нами. Стал вплотную и взял меня за край кофты. Сжал.
Из нее ручьем полилась вода
Я видел, как жидкость струилась из сжатой плотно руки, и во мне в это время упало что-то. Как в тот день, на болоте.
Парень продолжил, понизив тон:
- В лесу есть озеро, и в нем когда-то девушка утопилась. Её иногда видят те, кто заблудился на болоте. К о-то пытался с ней заговорить, но она их прогоняла. Поверь, я не вру.
- Пошел ты!
С силой отталкиваю его. От неожиданности он отпрянул, покачнувшись. Мне хочется его избить. Я в шаге от этого.
В этот момент я понял, о чем когда-то говорила мне Роберта: они все смотрели на меня рыбьими глазами. Полны непонимания и притом осуждения. Их лица глупы, но преисполнены ненавистью. Глаза всех этих людей стоит съесть после их смерти. Это будет наказанием за их глупость.
- Кеннет, ты уверен, что тебе не нужна помощь? - какая-то низенькая блондинка. Кажется, сестра того парня, который пытался влить мне в голову растворитель и обратить все мои мысли в пенящееся месиво.
Я просто ненавижу их.
Ухожу, не удостоив никого ответом. Они все равно никогда не поймут, они все равно слишком глупы. Безмозглые, как дохлая рыба. Я чувствую их склизкие взгляды своей спиной.
Но оцепенение не отпускало меня. Я словно съел сугроб снега. Желудок окоченел, в то время, как лицо горело. Придя домой, медленно я ледяными и отчего-то дрожащими пальцами снял с себя промокшую насквозь одежду. Этого просто не могло быть. Почему мне теперь так плохо?
Полностью раздевшись, я закутался с головой в одеяло. Тело начало постепенно оттаивать. Ощущение, словно это я до этого босой и в одной сорочке бродил весь день по траве...
С мыслями об этом я и уснул. Забытье мое было долгим, но тревожным. Будто я болен, и у меня жар. Во сне я ел глаза окликнувшей меня светловолосой девушки, а потом водил хороводы с куклами Берты. Они были огромны и обнажены до гола. У них все признаки женского тела, но нет лиц.
Продолжалось это, казалось, вечно. Заканчивалось, повторялось, начиналось заново. Это походило на первый виток моего полоумия. От мыслей об этом мой лоб покрывался холодным потом.
Проснулся я уже за полночь. В комнате темно, только лунный свет временами очерчивает контуры предметов. Еще с утра погода была пасмурной, и сейчас тучи поминутно погружали все во мрак.
Было тихо. Абсолютно тихо, как если бы я еще не проснулся. В ушах звенит, словно я головой прислонился к огромной раковине. Скрип каждой половицы рвет тишину, и оглушает даже собственное дыхание.
В доме никого. Я обошел все комнаты, обошел их целых три раза, но никого не появилось. И, черт возьми, даже когда я протер глаза, ничего не изменилось.
Страшно мне не было. Только отчего-то болел живот, в висках стучало. Хотелось упасть обратно на кровать, но тело меня не слушалось. Ватные руки и невесомые ноги. Всем моим существом меня тянуло в лес.
Но я боялся увидеть...
Перешагивая через ограду, споткнулся и поцарапал ладонь...
Ведь тот парень соврал, да? Он просто не мог говорить правду.
Я бродил по лесу долго. Действительно долго. Со временем дала о себе знать усталость: почувствовалась тяжесть в коленях, глаза начали слипаться. До дома далеко, но сейчас я приду к Роберте, она вновь поцелует меня в уголок губ, а затем мы вместе на её маленьком уютном чердаке. Ведь так, правда?
Вот и знакомая поляна. Несмотря на темноту заметны очертания сотен цветов. Только вот
где её дом
Где, черт возьми, её дом?!
- Не мог ведь он?
- мог
- Но я...
- ты ошибался
Единственное, что вижу - нагромождение из досок и каких-то поломанных вещей. Подхожу ближе. Нога. Моя нога по колено в воде, как если бы...
Как если бы под этими досками было озеро
Я будто вновь на том болоте. Невольно оборачиваюсь в какой-то странной надежде увидеть поваленное дерево с громкими глазами. Его там не было. Только какие-то ели окольцевали поляну густой щетиной.
Лес молчал. Сейчас я бы предпочел его слышать. Здесь слишком тихо, и все, что происходит, до зубной боли очевидно. Любимое в этом лесу место все ярче обретало очертания кошмара. Я просто чувствую усталость от всего этого.
Ногой задеваю что-то. Это кукла. Одна из тех, что сидела у Берты на полке. Вся в грязи, темные волосы висят клочьями. Поворачиваю тельце носком своего ботинка.
Лица у нее не было.
Я не мастер говорить о своих чувствах, ведь это так сложно. Что со мной сейчас? Какой я? Моя тревога стала тягучей и вязкой. Она льется по моему горлу. Я сейчас захлебнусь.
Прислушавшись, можно уловить присущую всем водоемам музыку. Сталкиваются друг с другом небольшие доски. Здесь до ужаса тихо...
Вновь осматриваю заросли. Только сейчас я заметил, насколько они поредели: многие кусты засохли, как и цветы на них. В одном месте они выдраны, словно волосы у той безликой куклы.
Кажется, это место я помню. Там, где сейчас зияет дыра, раньше были деревья. Встав на перила, вместе с Бертой мы разглядывали её родную деревню.
( - Очень красиво, но твой дом мне нравится больше...)
Я даже не пытался загадывать о том, что там увижу. Усталость калечила меня головной болью. Где-то под ребрами подобно плесени налипла апатия. Но хотел бы я увидеть те домики вновь? Не знаю. Наверное, будет лучше, если я там не найду вообще ничего.
Красивые домики
Кресты и надгробия
Они все такие цветные. На некоторых флюгеры - голуби, флюгеры - ангелы
Все могилы такие ветхие. На некоторых памятники - голуби, памятники - ангелы
Матерь божья...
- Эти могилы такие красивые, но твоя мне нравится больше...
- Конечно, ведь только мой труп догнивает в воде
Все мое тело стянуло. Оно ведь состоит из тугих пружин. В желудке печет, растекается желчь. Я словно пью растворитель. Я пью гнилую воду. Я ем рыбьи глаза. Весь мой желудок заполнен склизким месивом. Ох, черт! Кажется, я отравился всем этим.
Всюду веет сыростью, гнилью. И запах трупов, и запах трупов.
Меня сейчас вырвет.
Дрожь. Она пробирает. Шаг. Еще шаг. Постепенно отхожу назад, боясь обернуться.
Глухой, похожий на хруст звук. Это та кукла. Кажется...
Кажется, я сломал ей лицо
Обломки ее головы вдавлены в грязь. Теперь у этой игрушки нет лица, и глаз тоже нет - их наверняка съели.
Я не чувствую своего тела, но, кажется, оно бежит. Костлявые кулаки бьют по вискам мою голову. Ох, нет, это ноги! Они сломают мою голову?
Все какое-то мутное. Мои рыбьи глаза ничего не видят. Я словно открыл их под водой. Я тону, я уже утонул.
Лес ничего не говорит, слышны только птицы. Дерева с глазами я тоже не увидел - его просто не было, но значит ли это, что...
Того дерева на самом деле никогда не было?
Монологов леса не было?
Дома не было?
И Роберты, получается, тоже не было?
Ничего не понимаю. Я зол и испуган, но лишен понимания. Мои глаза теперь нужно съесть? Это так страшно.
Из леса я выбрался только к рассвету. Глаза щипало от пота, волосы рыжими кольцами липли ко лбу. Уже с трудом держась на ногах, сжимаю в руках рубашку. Вялая улыбка постепенно перерастает в нервный немного смех.