Аннотация: Артхаусная черно-белая зарисовка о буднях трех подростков. Квадратная жизнь в угловатом городе. (I/II)
Сегодня по дороге в школу я увидел, как какая-то женщина бросилась под поезд. Обидно только, я забыл ее сфотографировать.
Мы вместе стояли на железнодорожном переезде, шлагбаум закрыли, вдалеке загорались один за одним разрешающие огни. Ноги промокли, в обувь набралась вода, даже костным мозгом ощущались эта слякоть и грязь. На часах около семи, я плелся на учебу, еще и оставив дома наушники. Мертвецки скучно.
Помню, как на секунду поднял глаза и посмотрел на дорогу по ту сторону: она пустовала; влажный асфальт, блестящий и совсем черный, будто полит нефтью. Похоже на лакричную конфету. Наверное, тогда я поддался лирическому порыву, хотя до этого был уверен, что такое испытывают только девки. Подумалось о четком контуре между бледным декабрьским небом и трассой - я не имел привычки оглядываться по сторонам при ходьбе, весь этот вид был каким-то непривычным. Фонарные столбы сходились в одну линию, у полос разметки одинаково квадратные углы, даже стеклянные многоэтажки вдали симметричные. Геометрии не было только в небе - видимо, тот, кто создавал мир, решил особо не заморачиваться. Вот серьезно, кому оно вообще сдалось, это небо?
В тот момент уродливо сгорбившаяся молодая женщина, стоявшая передо мной, качнувшись, резко подалась вперед. Я не успел понять, что происходит, показалось, что она просто споткнулась...
Здесь раздался удар.
Он донесся вместе с дребезжащим гудком и скрежетом колес. Это было быстро, тяжело и звучно. Женщина сразу обмякла, тело странно сложилось вдвое и откатилось в канаву. Поезд, похожий на заходящегося дымом червя, лишь снова взревел, проносясь, напирая дальше. А потом сотовый у меня в руке завибрировал, и пока я читал уведомление, шлагбаум уже подняли.
Проходя мимо, мельком взглянул на труп, лежавший теперь у рельс: крови либо не было, либо она смешалась с грязью. Лицо, завешенное копной густых черных волос, уперлось в гравий, его я не смог рассмотреть. Голова вообще походила на сдутый мяч, словно ее сдавливали у висков, пока она не треснула. Такое себе, очень мерзко.
Наверное, сейчас это заметит наш бог и пришлет кого-нибудь забрать тело. Родители говорят, он в курсе таких вещей, да и вообще всего вокруг, поэтому об окружающих не стоит волноваться. А о себе стоит всегда. Я постоял еще немного, только вот бог не появлялся. Уши требовали музыки, но наушники дома. Музыки не было. Начинал накрапывать дождь, мои ноги все еще мокрые, и волосы стали виться от влаги. Ждать появления тотема дальше я не стал. Ну, типа, мне ведь говорили не волноваться. Потоки воды усиливались, было слишком тихо, в шуме капель я пытался уловить хоть какой-то ритм. И он был.
Прежний бог местным жителям отчего-то надоел, никого уже не устраивал, в него не верили. Тогда люди решили, что способны придумать новое божество самостоятельно. И новый бог, уже тотемный, явился править нашим городом, когда увидел себя на всех стенах. Он носит черную деревянную маску в белых узорах, а еще его показывают по всем каналам с половины шестого утра до десяти. По дороге в школу я постоянно видел его в экранах телевизоров, проходя мимо магазина электроники. Темные глазницы маски казались совсем пустыми. Наверное, я даже смог бы засунуть туда свои пальцы.
Этот тотем жестокий, любит, когда ради него чем-то жертвуют и когда режут мясо. Когда этого мяса много, когда оно чернеет и тухнет. Я не знаю, чем он лучше бога, который был раньше, ведь даже не застал его.
Интересно, что он сделает с той женщиной. Может, съест? Он вообще ест людей? Наверное, у него острые и до черноты гнилые зубы.
***
Я не любил школу, причем не любил по определению: все окружающие меня люди ее ненавидели, а я не видел причин думать иначе. Мстить за заниженные оценки? Но мне было как-то все равно. Ненавидеть кипы домашней работы? Все равно ни разу ее не делал. Правда, еда действительно отвратительна: в питье легко найти чей-то волос, а тарелки всегда со сколами.
При этом иногда там даже приятно проводить время. В школе нет моей родни; можно прятать сигареты в шкафчике, туда никто никогда не заглядывает. Там учатся мои друзья, в коридорах можно услышать компромат на любого человека в городе, именно в школу я ношу самые крутые свои шмотки. Но все равно это место комфортнее ненавидеть. И вопросов так задают куда меньше.
Как только я зашел в класс, то сразу же, ни с кем не здороваясь, направился к дальним партам. Не нужно было оглядываться, чтобы понять, что она (одна из двух "она", важных для меня), сядет где-то там. Мы знакомы уже довольно давно, и, наблюдая, я успел привыкнуть к некоторым ее привычкам. Длительные наблюдения вообще дают ощущения предсказуемости. Так как я наблюдателен, она по умолчанию предсказуема. Хотя она и без этого банальна до невозможного.
- Хэй, Мичико! На этот раз выбрала не самый убогий стол?
Услышав меня, но не увидев, она слегка подскочила на своем стуле.
- Ой, Ник-кун! - привычно закрыла лицо руками, отчего тихий и немного гнусавый голос всегда разбирать становилось совсем сложно. Так, наверное, все японки делают, - когда ты мне показал, сколько резинок на нее налеплено, меня чуть не вытошнило, так что я действительно решила пересесть. Ты такой милый и заботливый, Ник-кун!
- Ну если ты хреново выбираешь, должен ведь кто-то этим заниматься, - она по-девичьи обняла меня в знак приветствия. - Вы с Гвен не успели потусить?
Отрицательно покачала головой.
- У нас с ней ведь разные расписания. Наверное, мы увидимся не раньше обеденного перерыва. Может, Гвен-чан еще даже не пришла.
Звук хлопка, а затем грохот. На секунду мне показалось, что сейчас проедет поезд. Рельсы, города и трупы.
Мы оглянулись на шум - то были две наши одноклассницы, схватившие друг друга за воротники прямо в кабинете. Одна потянула другую за волосы, а потом ударила о парту, многие при виде этого достали сотовые. Ругательства, сменяемые болезненными визгами звучали довольно занимательно. Мичико улыбнулась уголком рта, а потом и вовсе прыснула. Тоже наполовину. От большого почти черного синяка вся ее левая щека распухла и, кажется, онемела. Мне тоже стало смешно от того, как они уже душили друг друга, и я тоже смеялся. Когда их стали растаскивать, интерес пропал - мы с Мичико продолжили болтать:
- Как там у тебя с твоими предками? Больше не получала от них?
Японка закатила глаза и раздраженно цокнула языком. Когда заговорила, в голосе чувствовалась обида.
- Да моя тетка вчера ножом по руке заехала, я ее сама потом чуть этим ножом не заколола. Грязная свинья!... Зашла я к ней, значит, в комнату, а она маялась этим, ну, - девушка несколько раз щелкнула пальцами в попытке подобрать нужное слово. - Чем-то в угоду божеству, вроде гнилое мясо резала. Как обычно, короче. Она меня увидела, вскочила, стала орать и побежала в мою сторону...
- Может, это типа была просто забота о родных? Ты показалась ей слишком тощей, - стоит заметить, Мичико действительно была трупно худой, - и она такая: "Слышь, иди поешь хоть что-нибудь, чертова анорексичка!", - в ответ на это Мичико снова прыснула.
- Нет, но я бы поржала. Она стала кидаться на меня с этим ножом, ну и попала по руке. Это было очень больно! Знаешь, как... - она снова замолчала в попытках подобрать аналогию, - ну, собственно, как когда тебе ножом хреначат по руке, вот. Зато я когда дверь закрывала, специально ей по пальцам потом заехала, они даже хрустнули.
- А с порезом что ты потом сделала?
- Ну, вылила что-то из родительского бухла на руку. Надеюсь, гнить не начнет. Я слышала, конечность может начать гнить даже от гвоздя.
- Прикинь, если тебе ее отрежут, придется рукав узлом завязывать.
- Ага, я тогда буду хранить эту конечность у себя в шкафу, прямо как любая азиатская тян в ужастике. Подарю ее тебе потом на совершеннолетие.
Где-то сквозь шум и непрекращающиеся крики глухо продребезжал старый звонок. Мы продолжили обсуждать ее семью, не сбавляя тона. Никто не сбавлял. Даже столы и потолок.
Я познакомился с Мичико после того, как она перевелась в наш класс - ее родители, узнав про выдуманный тотем, переехали в этот город. Я убежден в том, что все подобные им люди - сектанты, но у нас в газетах их называют просто глубоко верующими. Видимо, эти газеты пишут такие же "глубоко верующие".
В какой-то момент японка сама подсела ко мне на последнюю парту, чтобы, видимо, тоже ничем не заниматься. Почти все время на ее телефоне было включено порно, иногда она молча закрывала меня книгой, если я заваливался спать. Наше с ней близкое общение началось в тот момент, когда я попросил один из наушников.
Мичико низкая, ее голова на уровне моих плеч. Ходит она почти бесшумно, кеды всегда на толстой черной платформе, а рукава кофт достают до пальцев. Совсем не спортивная, зато ест кучу вредной еды и не поправляется. Мне сложно назвать какие-то сильные стороны, которые бы сделали ее особенной или хотя бы незаурядной. Или неглупой. Но в общении она похожа на мягкий плед, который обволакивает всего тебя, делая тем самым свою компанию комфортной.
- Как ты до сих пор не перерезала их там?
- А смысл? Они вроде и так хотели устроить со своими друзьяшами массовый суицид, чтобы это... везде за ним следовать. Ну, что-то такое. Ты меня понял.
На секунду я даже поднялся со стула. Резко и неудачно сглотнул, отчего закашлялся. Помимо отца и матери в ее доме еще четверо взрослых родственников.
- Да ладно? Ты уверена? - кажется, я выглядел слишком возбужденным. Мичико вскинула брови. - А что ты собираешься делать, если они все-таки поубиваются? Знаешь, типа, не сразу, а через год?
На некоторое время она задумалась. Брови сошлись на переносице, губы сжались, лицо стало похожим на сухофрукт.
- Я буду играть в видеоигры столько, сколько сама захочу. А потом, - девушка ссутулилась, отчего волосы закрыли округлые щеки, - а потом я выкину уродливый заблеванный ковер из своей комнаты и украшу стены стикерами и аниме-постерами на свой вкус.
И я позавидовал ей в тот момент. Мне тоже хотелось играть в игры, не будучи ограниченным. Чтобы вечерами бухой старший брат не громил мою комнату.
Тучи сдавлены квадратом оконной рамы и стенами классной комнаты. Кажется, что вся эта облачная масса уместилась в четыре стеклянных емкости, словно в аквариумы, но при этом я чувствовал, какое оно необъятное. Небо застиранно белое, моросил мелкий дождь. Нет, оно не плачет; скорее, его глаза слезятся, как от простуды.
В последнее время я все чаще смотрю вверх и все реже упираюсь взглядом в потолки. Кажется, появилась какая-то потребность, но она мне не нравится: отчего-то чувствовалась тоска, перемешавшаяся с режущим раздражением. Я ощущал себя никчемным, бездарным и ненужным. Почему небо не запрещено какой-нибудь дурацкой конвенцией? Оно ущемляет меня.
Горожане хотели видеть своего бога, и теперь видели. Они хотели, чтобы жизнь было просто понять, и теперь стало проще некуда.
Было душно. Пахло гнилыми растениями, очень затхлый запах, окна закрыты, но за стеклами постукивали мелкие быстрые капли. Кажется, меня начало клонить в сон: вспомнилась женщина на переезде, ссутулившаяся, как постоянно сутулится Мичико... Ее родственники, я видел их однажды на улице, смотрящими маниакально и безумно на бога в телевизорах на витрине... Мне будет очень грустно, если она вдруг решит следовать за этим тотемом вместе со своей семьей, убьет себя или хотя бы уедет. Слишком долго не смогу с этим свыкнуться.
Я посмотрел на Мичико, пытаясь не смыкать веки. Перехватив мой взгляд, она улыбнулась, сморщив нос и прищурившись. Ее почерневшая щека выглядит уродливо, лицо обездвижено наполовину. От запаха чего-то протухшего укачивало, уже сквозь сон я ощущал, как меня накрыли толстой книжкой.
Положите небо в коробку с четырьмя острыми углами. Распилите его на куски и раздайте по частям. Я хочу, чтобы небо стало наконец жалким. Чтобы все мизерное и мирское не выглядело на его фоне так убого...
***
- Ник-кун! Ник-кун! - холодные руки щекотали мою шею под воротом рубашки. - Вставай, ты уже три урока проспал. Во время переклички я сказала, что ты при смерти лежишь в кабинете у школьного врача, поэтому пошли кушать.
Я постепенно начал просыпаться. В голове все было мутно, стоило открыть глаза, как по серым стенам кабинета расползались черные пятна.
- Ты типа хочешь, чтобы я откинулся? - девушка, как бы показывая, что я сказал глупость, впилась мне в шею своими ногтями.
- Я хочу скушать бургер, а еще самую сладкую газировку из автомата, так что если сейчас же не встанешь, уже я буду умирать, только от недостатка сахара, - меня потрясли за плечо. - Пошли, мы еще за Гвен-чан хотели зайти.
У Мичико семенящая походка, она не успевает за моим шагом. Приходится постоянна подбегать ко мне или хвататься рукой за рукав моей кожанки. Идти с ней вровень тяжело, поэтому просто делаю вид, что не замечаю этого.
В школьных коридорах на полу квадратная серая плитка. Сколы на ней треугольные, свет от потолочных ламп не рассеивается, а лежит на полу, очерченный. Квадрат следует за квадратом, прямоугольник за прямоугольником. Сложно поспорить, эта угловатость во всем очевидна, но тем комфортна.
Совершенно внезапно в одном из пустующих кабинетов нашлась Гвен. Мы было не пропустили ее, да и она сама нас не заметила - сидела к нам затылком на одной из парт. Спина всегда выпрямлена, будто и не способная сгибаться, а одна нога лежит, мирно подрагивая, на другой.
Мичико привычно хихикнула от этой картины гордого одиночества, я постучал костяшками пальцев по двери. Наша знакомая немного вздрогнула и повернула вбок голову. Заметив нас, улыбнулась уголками губ.
- Доминик и Мичико? - уже полностью развернулась к нам, скомкав короткую юбку. Держит у груди книжку в мягком переплете. - Ребят, не ожидала вас так сразу увидеть!
Они с Мичико прильнули друг к другу щеками в странном девичьем приветствии. Гвен сильно нагнулась, а Мичико задрала голову. Это из-за острозубых шпилек Гвен - она ведь и без того высокая. Когда уже я обнимал ее, губами и носом коснулся вытянутой бледной шеи. От этой девушки всегда пахло одними и теми же духами, смешавшими в себе дешевую цветочную отдушку, отдающую пылью, и запах спирта. Этот аромат уже долгое время мне безумно нравился.
- Гвен-чан, а мы не думали, что ты задерживаешься в классе после звонка!
- Я и не задерживаюсь. Не было никакого желания посещать первые три урока, они слишком тупые, поэтому я только пришла. Решила, вот, хоть какую-то пользу извлечь из этого как бы бесполезного места и почитать, пока никого нет.
- А что это за книжечка, Гвен-чан? - прищурив глаза, но так ничего и не разглядев, Мичико с мягким напором выхватила черный переплет из рук. Потом как-то странно выдохнула, а ее брови снова оказались вскинутыми. - Так ее же запретили! Я слышала, как родители про неё шептались. Короче, - резко сглотнула, пальцем отгиная лист за листом, - того парня, который автор, самостоятельно грохнул наш бог, так как ему эта книга не понравилась. Под поезд его вроде положили, так еще и всех близких смотреть заставили. А он студентом был. Возможно, даже переспать ни с кем не успел. Прикиньте?
- Какая мерзость, - Гвен вяло покрутила возвращенную ей в руки книгу, - не увидела в ней ничего такого, на самом деле; но я только начала читать. Мне ее какой-то мужчина дал взамен на мелочь - ему на выпивку не хватало, он подошел ко мне и предложил меняться.
Тут я прервался от размышлений и решил поддержать разговор:
- Если ты вычитаешь в этой книжке что-то такое, что прям перевернет наше мировоззрение, то расскажешь хоть потом?
Гвен снова едва заметно улыбнулась.
- Разумеется.
Поезда полюбили в последнее время. На них уезжают, им отдаются. В линиях железнодорожного полотна теперь видят границы, отделяющие этапы жизни, возможность очертить старое и новое. Наглядно ведь.
- Возможно, ты заметила, сейчас стали чаще откидываться именно на рельсах?
- Конечно же! Просто для многих это довольно удобно.
Забавно, что все это мнимое. Лживое и навязанное. Стремясь сбежать от проблем, люди готовы проводить в дороге всю свою жизнь. Уезжают от неверных женщин, от бьющих мужчин и сколовшихся в переходах детей. Желание оставить все сложности где-то за спиной стало некой зависимостью. Если колеса вагона не способны унести от проблем, им дают пронестись по собственным позвонкам и шее. Закрашивают черную плесень на серых стенах.
- Удобно? А как же, например, пистолеты, они разве не удобнее?
- Гвен-чан, это ведь очевидно! Пули им и самим нужны, их копам отдадут. А под поезда весь наш город положить можно без каких-либо затрат.
И ведь километры путей покроются смрадом нерешенного.
Мое плечо сжали. Не потрясли, но мягко подвигали, словно в попытке вправить. Гвен, которой и принадлежала рука, смеялась своими серыми глазами. Мичико несколько раз переспросила, в порядке ли я. А я в порядке?
Как только мы пересеклись, ребят, у меня вообще пропало желание посещать хоть один из уроков сегодня. Давайте лучше пройдемся по городу, - и увидев голодный крик во взгляде Мичико, продолжила, - я куплю нам пожевать что-нибудь вкусное по дороге.
Одним движением она достала из кармана школьной сумки уже знакомое нам подобие небольшого блокнота.
- С этим, ребят, и еда, и сигареты, и бухло. Все за мой счет, только давайте пойдем.
Наверное, ее мать снова запила.
Мы с Гвен живем в одном районе, в одинаковых многоэтажках с одинаково обшарпанными серыми подъездами. Так уж вышло, что я ее знаю с самого детства - сколько себя помню, почти все свободное время мы проводили на длинном, сходящимся точкой где-то вдали сером заборе. Разговаривали о чем-то детском и глупом. Или взрослом и умном - не так уж и велика разница.
Она на год старше. На год раньше пошла в школу, наперед знала все то, о чем нам будут трепаться учителя. Гвен бы с удовольствием помогала мне с учебой, я знаю, моя соседка ведь довольно умна, только вот мотивации учиться никто из нас двоих не видел - она пролистывала учебники от скуки, а я и вовсе находил другие способы себя развлечь.
Как-то незаметно для меня ее бедра круглели, ссыхались щеки, большие и выпуклые глаза становились какими-то вдавленными. Круги под ними темнели и все больше очерчивались. В тот момент, когда она стала распускать свои жесткие волнистые волосы, я понял, что типа все, Гвен выросла, это новая Гвен.
На фоне Мичико, извечно походящей на избитую дворовую псину, Гвен выглядела изящной и эстетичной. На фоне горделивой и равнодушной Гвен, вечно притесняемую Мичико хотелось защищать и держать под сердцем. Я часто ловил себя на подобных сравнениях, не особо стараясь их пресекать. Хотя мне кажется, сами девочки эту разницу ощущали даже лучше меня.
Сложно сказать, какие именно отношения были между ними. Видно, что далеко не обо всем они были готовы говорить в присутствии друг друга: Гвен доступ к паспорту своей матери и ее банковской карте оправдывала либеральностью во взглядах семьи (а не тем, что ее родительница спивалась после развода). Мичико уверяла, что постоянно ввязывается в драки и что ей самой нравится калечить свое тело. Обе понимали, что врут, но вываливать свои проблемы на подругу не хотели обе. Не доверяли или стыдились личной жизни - не знаю. Я не видел их гуляющими вдвоем, а вот со мной они проводили время с удовольствием. И это устраивало. Втроем с ними мне весело.
Гвен ушла в магазин, мы ждали ее возле витрины с телевизорами. Той самой, мимо которой я каждый день хожу в школу. Шло какое-то разговорное шоу, мы слышали приглушенные голоса его участников сквозь стекло:
Итак, вопрос солнца остаётся открытым: никто не видел так называемого солнца вживую! - мужчина, который, очевидно, был ведущим, обращался прямо в камеру с некоторым вызовом, - дадим слово доктору Шварцу! Доктор Шварц, быть может, вы способны обосновать существования солнца?
Я невольно шепнул Мичико, которая, подобно мне, впивалась глазами в витрину:
- А ты сама когда-нибудь видела солнце? Может, это фейк?
Она фыркнула.
- Ник-кун, ведь если бы я его видела, то сейчас сидела бы на этой передаче. Ее бы, кстати, вообще не сняли, подтверди его существование хоть кто-то, - она немного помолчала, прислушиваясь к голосам в экранах. - Мне кажется, небо недостаточно плотное для этого - на нем ничего не удержится. Дай послушать.
Доктором Шварцем оказался толстый мужчина с бледным и плоским лицом. На нем темные круглые очки, как у калеки, а редкие черные волосы с наивной уверенностью закрывали матовость лысины.
- Солнце являет собой вовсе не круг, как мы можем читать из старых книг. Солнце есть тело прямоугольной формы и черного цвета. Черное прямоугольное солнце! Понимаете, что это значит? - в зрительном зале загудели. - Солнце является прообразом нашего нового бога! Оно не может быть круглым, ибо по его подобию сделана маска. Солнце просто сменило форму вместе со сменой нашей веры! Факт того, что мы его не видим, обусловлен лишь нежеланием нашего тотема его показывать.
Толпа гудела с одобрением. "Черное прямоугольное солнце! Это так похоже на правду"
После возвращения Гвен мы пошли на крышы - там всегда не так душно, не пахнет машинным выхлопом и стены домов не сдавливают голову. У Мичико в руках огромный сэндвич и уже надкусанная плитка шоколада. Мы с Гвен курили ментоловые сигареты, попутно рассасывая сразу по несколько леденцов от кашля. Во рту холодно, зубы от этого болели, а язык онемел. По обледеневшему горлу дым шел клубами, и в мыслях все путалось от приятного мороза. Мичико, болтая сквозь непрожёванный тост, показывала крышу, с которой кто-то сбросился:
"Это были парень и девушка, вот та самая крыша, - рассказывая об этом, японка выглядела воодушевленной, активно жестикулировала рукой с сэндвичем в попытке находить нужные слова, - он прижимал ее к себе, а она держала в руках телефон. Эта пара так и сиганула вниз, в обнимку и с включенной камерой, - Мичико вздохнула. - Так романтично! Тебе так не кажется, Ник-кун? Я бы тоже хотела иметь человека, с которым можно, обнявшись, броситься с крышы, еще и засняв все это. Это так мило!"
Кажется, Гвен тогда с колкостью во взгляде посмотрела на нее, а я ничего об этой ситуации не думал. Я смотрел на тучи. Суицид - это уже избито.
Прямо над нашими головами, прибитая к небу как к стене, висела маска тотемного бога. Пустые глазницы направлены на нас, белый нарисованный рот как всегда улыбался. Маска медленно крутилась, словно пластинка в раздолбанном проигрывателе моего брата. Это что, и есть солнце? Я ощутил раздражение, которое словно куча сороконожек кололо и прокалывало дно желудка. Девочки бога не замечали или не видели. Мне хотелось, чтобы он упал, как та дурная парочка с одной из крыш. Я понял, что он меня нервирует. Как все тот же брат, которого бы я не без удовольствия заставил шагнуть отсюда. Сбросить с крыш все, что так ненавидишь.
- Смотрите! Что это падает с неба? Это птицы? Мертвые птицы? Их так много!
- Это мертвые люди, моя хорошая...
До самого вечера мы гуляли от крыши к крыше, от ларька к ларьку. Гвен брала перекусить вечно голодной Мичико, нам с ней сигареты, ближе к ночи - энергетики. Мы слушали музыку прямо из динамиков наших сотовых, пинали урны, клали ноги на уличные столики. На обеих девочках короткие юбки, в софитах из фонарей и фар из коленки были очерченными и угловатыми. Родители никому не звонили и на улицах никого не было. Темнота приравнивала нас к земле, машины тенями прижимались к стенам. Холодно, я отдал Гвен свою куртку, ведь ее тонкая рубашка точно не грела. Мы могли бы считать себя королями ночных улиц, только это не то королевство, которым хочется править.
Разошлись далеко за полночь. От выпитого в ушах стреляло и не получалось закрыть глаза. Дома уже все спали, никто не задавал мне никаких вопросов. Хотя, вернись я раньше, меня бы все равно ни о чем не спрашивали - от силы мог бы получить от брата по скуле.
Спал я плохо. Всю ночь мне казалось, что мою шею переезжает колесо за колесом, а потом я долго куда-то падал. И было холодно.