"Отчего люди не летают, как птицы?- страдала героиня из школьного учебника литературы. - Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела". Эта курица неправильно представляла себе технику полетов. Так можно полететь разве что в землю носом. Настоящие люди-птицы летают по-другому. Как и положено птицам, по земле они передвигаются довольно неуклюже. Одетые в широченные штаны с карманами и большие красно-черные куртки, они ковыляют в тяжелых ботинках к подъемникам, держа в руках разрисованные доски. Поднявшись на гору, они неторопливо рассаживаются на сноуборды и сидят, нахохлившись, как воробьи. Их мешковатые куртки складываются в коконы, скрывающие очертания тел. Они переговариваются на своем птичьем языке, и смешные шапочки с помпонами покачиваются в такт разговору. Время от времени люди-птицы что-то клюют из пестрого пакета, передавая его из рук в руки. Потом кто-то один поднимается, защелкивает крепления и, плавно покачиваясь вместе с доской, словно вальсируя, начинает скользить вниз, туда, где насыпаны снежные уступы, служащие им в качестве трамплинов. Скорость нарастает. Сноуборд вздымает снежную пыль. И вот человек-птица взмывает в воздух. За ним второй, третий. Люди-птицы парят в воздухе и кувыркаются на лету. Их сноуборды звонко хлопают по укатанному снегу и снова взлетают. Их пестрые, мешковатые одежды трепещутся, словно оперение гигантских птиц. По тому, как легко они проделывают эти акробатические трюки, можно догадаться, что под бесформенными одеждами спрятаны сильные, тренированные тела. Потом они снова сидят на склоне, и что-то обсуждают, размахивая руками.
Я тоже хочу летать. В своих мечтах я подхожу к ним, небрежно бросаю "привет", разгоняюсь и так же непринужденно взлетаю над снежным склоном. Доска закручивается в воздухе, и горы вертятся вокруг меня, как в веселом калейдоскопе. Но мне до них как до вершин. Я вообще первый раз в горах. И лыжи раньше видела только по телевизору. Но два года назад моя мама вышла замуж. Отчим доставляет мне кучу проблем. Он поклонник здорового образа жизни и большой любитель всякого разного спорта. Сначала из нашего холодильника исчезли колбаса и майонез. На завтрак я ем кашу, а на ужин фрукты (обедаю я чизбургером с картошкой, но это мелочи). Потом он приладил в прихожей турник и начал подтягиваться нем по утрам. Направляясь в ванную, я каждый раз натыкаюсь на голые волосатые ноги где-то на уровне моего носа. Это бы ладно, у всех свои недостатки, но он активно приобщает к спорту и меня с мамой. Купил нам велосипеды. Бедная мама нарезала за ним по парку на велике до самых морозов. Меня тоже звали, но мне все время удавалось находить важные причины. То был выпускной класс. Теперь вот первый курс. Думаете, он от меня отстал? Ничего подобного! В качестве подарка за успешно сданную первую сессию меня взяли на австрийский горнолыжный курорт. Мама ездила с ним сюда в прошлом году, теперь вот пришла и моя очередь.
Ко всему прочему я до сих пор не знаю, как к нему обращаться. "Отчим" как-то грубо и формально. "Папа" не получается. "Сергей" или "Сережа" немного неловко. Он хоть и младше моей мамы на целых пять лет, но далеко не ровесник для меня. "Сергей Леонидович" слишком официально, как будто к учителю. Стараюсь как-то обходить этот скользкий вопрос.
Первые два дня я катаюсь с инструктором на детской горке. Невозмутимый австриец Дитмар добросовестно возит меня за руку и показывает правильные движения бедрами. Его бедра двигаются изящно и ловко, и мне приходит в голову неприличная мысль, что Дитмар находит этой ловкости и другое применение. Но со мной Дитмара интересуют только лыжи. По вечерам у меня гудят ноги и ломит все тело, но отчим говорит, что скоро все пройдет, и я полюблю кататься.
На третий день мои лыжи уже не пытаются уехать из-под меня и коленки почти не дрожат. Я перебираюсь на самую простую "синюю" трассу и осторожно, по-ученически повторяя про себя команды Дитмара, самостоятельно съезжаю вниз. Мимо меня шипят и взвизгивают по снегу лыжи более опытных катальщиков, и я боюсь, что меня просто снесут. Стараюсь держаться с краешку, торможу, озираюсь по сторонам. Подозреваю, что со стороны выгляжу натуральной коровой на лыжах.
Недалеко от старта начинается зона с трамплинами и разными приспособлениями для трюков на сноубордах. Кататься там рискуют немногие. Кто-то решается, но быстро отказывается от этой затеи. Только четверка людей-птиц, кажется, поселилась здесь основательно.
Постепенно я начинаю их различать. Двое в одинаковых красно-черных куртках самые отчаянные. Они постоянно соревнуются и, похоже, подначивают друг друга на головокружительные прыжки. Сначала я принимаю их за братьев, но потом замечаю, что они совершенно не похожи. Один светленький и курносый. Второй темненький, с еле пробивающейся юношеской порослью на подбородке и озорным взглядом. Третий, рыжеволосый, с веснушками на переносице, не так ловок и только осваивает самые сложные трюки. Есть еще четвертый. Он выглядит старше остальных. Когда он снимает шапку, видно, что его волосы собраны в жиденький конский хвостик. Он редко прыгает, но, кажется, умеет гораздо больше, чем показывает. Чаще всего он просто наблюдает.
Сегодня с утра погода - хуже не придумаешь. Метет так, что невозможно высунуть нос из отеля. Катание накрылось. Мы долго завтракаем в номере. Снежинки бьются в окна, ветер воет на все лады. Потом я читаю скачанный на электронную книгу роман. Серый день тянется бесконечно. Наш номер гордо называется апартаментами и представляет собой что-то типа двухкомнатной квартиры с небольшим кухонным закутком. Сергей с мамой по праву молодоженов заняли спальню, мне остался диванчик в гостиной. Кухонька позволяет приготовить незамысловатый ужин. Обычно мы ужинаем в ресторане в городке, но сегодня идти туда нет ни малейшего желания. В нашем маленьком отельчике на три десятка номеров нет ресторана, только небольшой бар. Продуктов в холодильнике мало, и Сергей решается добежать до минимаркета. От нечего делать я спускаюсь с ним, высовываю нос за дверь, и ветер сразу же бросает мне в лицо охапку ледяных иголок. Мы живем на окраине игрушечного альпийского городка с церковью, каменным мостом, елками и занесенными снегом домиками. От центра жизни далековато, зато близко к подъемникам. До магазинчика нужно пройти метров триста. Ветер срывает капюшон, и его приходится держать рукой.
В минимаркете небольшая очередь в кассу. Набираем продуктов на двадцать пять евро. Сергей протягивает кассирше пятисотку. Та с сожалением разводит руками. Нет сдачи. Отчим шарит по карманам, но находит только немного мелочи. Я тоже обыскиваю свои карманы. Нахожу сто рублей и мятую пятиевровую бумажку. Отчим озадачен.
- Подождешь меня здесь? Я пойду, разменяю где-нибудь. Или, может, иди в отель? Я потом вернусь.
- Зачем бегать по такой погоде? Вот, возьмите! - слышу я сзади на чистом русском языке.
Я оборачиваюсь и теряю дар речи. Прямо за мной стоит человек-птица, тот, который с хвостиком. В одной руке у него корзина, в которой лежат металлические банки с печеньем и упаковки сосисок, другой он протягивает кассирше свою пластиковую карточку.
- Ой! Ну что Вы? - Смущается отчим.
- Вообще не проблема, - говорит человек-птица, - отдадите потом.
Кассирша берет карточку.
- Спасибо Вам большое. Вы в какой гостинице живете? - Спрашивает отчим.
- "Альпен Пансион", - отвечает человек-птица.
Мое сердце колотится.
- И мы в этой же! - Радуется отчим. - А номер у вас какой?
- Двадцать четвертый.
- Спасибо! Правда, очень выручили. Я сегодня обязательно занесу.
У мамы находятся три десятки. Я вырываю их у нее из руки и бегу отдавать.
- Сдачу, скажи, не надо! - Кричит вслед отчим.
В двадцать четвертом номере на стук не открывают. Некоторое время я стою озадаченная. Вряд ли по такой погоде они отправились на склоны. Вернуться в свой номер с невыполненной миссией выше моих сил. Решаю поискать внизу.
В баре на первом этаже все столики оккупированы немцами и уставлены кружками с пивом. Компанию людей-птиц я нахожу за дальним угловым столиком. Они пьют глинтвейн и едят печенье из металлической банки.
Я протягиваю деньги.
- Спасибо большое.
- Г**но вопрос, - улыбается человек-птица и выковыривает из кошелька монетки на сдачу. - Кирюха! Дай два евро.
- Не надо сдачи, - пытаюсь отказаться я.
- Бери, бери! - Человек-птица высыпает мелочь мне в ладонь. Я поворачиваюсь уходить.
- Малая, ты куда спешишь? Посиди с нами, - вдруг предлагает светловолосый и подтягивает для меня свободный стул от немцев.
Я не верю своему счастью.
Сажусь, знакомимся. Того, который с хвостиком, зовут Илья. Он кажется самым рассудительным из всей компании. Илья старший брат рыженького Кирюхи. Они не похожи, и на мой недоуменный взгляд Кирюха поясняет, что отец у них один, а мамы разные. Беленького зовут Никита, а темненького Данька. С Кирюхой они друзья и однокурсники. Данька и Никита - и есть те самые отчаянные летающие сноубордисты. Это они взмывают выше всех.
Мы болтаем о всякой ерунде.
- Завтра наметет, будет классный фрирайд. - Смеется Никита.
- Давайте завтра по целине рванем. - Загорается Данька.
- Не пустят. У них строго. - Предполагает Илья.
- А кто нас догонит? - Хохочет Данька. - Ксюха! Ты фрирайд любишь? Прокатишься с нами?
- Да вы что? - Пугаюсь я. Мне стыдно признаваться, что мне по силам пока только самые простые трассы.
Я сижу между Данькой и Никитой и чувствую себя Золушкой на балу, удостоившейся внимания сразу четырех принцев. Я прихлебываю горячий, сильно пахнущий вином и апельсинами глинтвейн, грызу печенье из коробки и млею от счастья. Глинтвейн греет мое тело изнутри и туманит голову. Я влюблена во всех, особенно в Никиту и Даньку, и не могу решить, кто же нравится мне больше. Илья, кажется, видит мое замешательство и улыбается мне через стол. Никита кладет руку мне на плечо, и сквозь свитер я чувствую, какая она крепкая и горячая. Глинтвейн в моей кружке заканчивается обидно быстро. Я думаю, заказать еще или уже хватит. Я бы взяла еще кружку, но мне может влететь от мамы и от Сергея, если вернусь навеселе.
- Пойдем, погуляем! - тянет меня за руку Никита.
Я иду за ним, предвкушая поцелуи на морозе. Но мы идем почему-то не на улицу, а к лестнице на второй этаж. Никита открывает номер своим ключом.
За дверью такая же гостиная, как у нас, только в нее выходят двери не одной, а двух спален. Я целуюсь с Никитой в спальне, по которой разбросаны лыжные костюмы. Его губы тычутся мне в шею, руки шарят под одеждой. Он шумно дышит. Я чувствую его возбуждение и пугаюсь того, что должно сейчас произойти. Со мной еще никогда этого не было. Я прикидываю, смогу ли своими силами освободиться из объятий Никиты. Пожалуй, нет. Руки у Никиты просто каменные. Наверное, мне нужно позвать на помощь. Я представляю, как ору ХЕЛП! И понимаю, что буду выглядеть глупо. Или все-таки позвать?
Пока я размышляю, Никита не теряет времени. Он уже барахтается под одеялом, выпутывая меня из одежды. Я нечаянно касаюсь рукой и ужасаюсь размеру. Почему-то мне казалось, что это должно быть меньше.
Все случается как-то слишком быстро. Никита дергается и затихает, навалившись на меня всем телом. Похоже, я только что стала женщиной. Я прислушиваюсь к себе, пытаясь найти новые ощущения, но почему-то не нахожу. Немного больно, немного неловко. И это все. Не могу понять, почему вокруг этого такой ажиотаж. Я осторожно выползаю из-под Никиты. Наверное, теперь он должен сказать что-то важное.
- Тебя родители не ищут? - Спохватывается Никита. - Беги скорее. А то нам сейчас попадет.
Я машинально начинаю шарить по постели. Прикрываясь одеялом, собираю разбросанную одежду.
- У тебя что, критические дни начались? - по-свойски интересуется Никита.
Я чувствую себя полнейшей дурой.
Я иду в свой номер. Дверь в спальню закрыта. До меня вдруг доходит, чем там занимаются Сергей с мамой. Меня немного знобит. Я тихонько пробираюсь в душ и стою под горячими струями, пока не становится жарко. Собственное тело кажется мне чужим и незнакомым. Я долго ворочаюсь на своем диване, постепенно осознавая возможные последствия своей глупости.
Утром погода словно извиняется за вчерашнее. На синем небе сияет солнце. Снег искрится и хрустит под ногами. Ратраки урчат, разгребая свежие сугробы и выравнивая трассы. Подъемники работают. Народ в разноцветных лыжных костюмах высыпает на склоны. Я загадываю: если люди-птицы сидят на своем обычном месте, я подойду, храбро скажу "привет" и сяду рядом. Но сноуборд-парк пуст и даже не расчищен от сугробов. Я оглядываюсь по сторонам, выискивая среди катающихся знакомые красно-черные фигурки. Но их нигде не видно.
Справа от трассы, за невысоким гребнем горы, круто уходит вниз пушистая снежная целина, из которой кое-где торчат выступы скал. Вдруг я замечаю, что по ней откуда-то сверху летят две фигурки, вспахивая снег своими сноубордами. Я догадываюсь. Я хочу остановиться и посмотреть, но мои лыжи уже набрали скорость, и моего мастерства не хватает, чтобы затормозить на этом участке. Летящие по склону фигурки скрывает гора.
Спустившись, я снова бегу к подъемнику в надежде увидеть продолжение. Но отчаянных сноубордистов уже не видно. Только чуть выше, рядом с выступом скалы, если не ошибаюсь, в снегу темнеет что-то похожее на лежащего человека. Солнце слепит глаза, белый снег съедает все краски, и я не могу разглядеть, во что он одет. Кажется, я вижу что-то красное. Никита? Данька? Кирюха? - со страхом гадаю я, скатываясь вниз.
Я снова поднимаюсь. Фигурка все еще лежит на склоне мертвым снегирем. Два человека стоят рядом. Почему они ничего не делают? Не помогают подняться, не пытаются спустить вниз? Страшная догадка бомбой взрывается у меня внутри. Я несусь вниз, спотыкаясь и путаясь в лыжах, падаю, лечу кубарем, зарываюсь лицом в снег, поднимаюсь, спешу дальше, ища глазами, к кому бы обратиться за помощью.
Я вижу на детской горке Дитмара. Он возит толстую, явно русскую тетку, с усилием втиснутую в дорогой лыжный костюм.
- Дитмар! - кричу я, - Человек! Там! На склоне! Он упал! Ему нужна помощь!
Дитмар бросает свою подопечную и двумя сильными толчками набирает скорость. Я знала, что Дитмар хорошо катается на лыжах, но я не предполагала, что он может делать это с такой скоростью. Дитмар летит, почти не касаясь снега, и в мгновение пропадает из виду. Тетка все еще стоит на лыжах, раскорячив полусогнутые ноги и беспомощно протянув руки в ту сторону, где исчез Дитмар.
Я мечусь. Я не знаю, что делать. Бросаюсь к подъемнику, но там очередь. Она движется невыносимо медленно. Так же с черепашьей скоростью тащится подъемник. На склоне уже никого нет. Я путаюсь в лыжах. Я спешу вниз.
Откуда-то возникает стрекот, он перерастает в рев и наполняет всю округу. На площадку возле подъемников садится вертолет, поднимая тучи снежной пыли. Его лопасти постепенно замедляются и повисают. Я бросаю лыжи. Я бегу, никого не видя, и руками расталкиваю попадающиеся на пути препятствия. Наверное, я кричу, потому что препятствия начинают шарахаться от меня. Я подбегаю, скользя в лыжных ботинках по укатанному снегу. Вокруг вертолета толпится народ. Я расталкиваю всех. Складную люльку уже поднимают в открытую дверь вертолета. Это Данька. Голова его запрокинута, на шею надет белый ортопедический воротник. Красный рукав завернут, и к руке тянется прозрачная трубка капельницы. Я вижу Илью, который стоит рядом с вертолетом, держа в руках разрисованный сноуборд.
Я ищу глазами Никиту. Мне хочется обнять его и плакать, уткнувшись ему в плечо. Никиты нигде не видно.
- Илья! А где Никита?
- Побежал в гостиницу Данькину страховку искать.
Тут меня хватает за руку неизвестно откуда взявшийся отчим.
- Ксюша! Что с тобой? Испугалась? Не смотри туда. Пойдем, пойдем отсюда.
Рыдания душат меня. Я отбиваюсь, колочу его в грудь, он обхватывает меня, и я отчаянно рыдаю в его объятиях.
Утром они ждут автобус, который увезет их в аэропорт. Их чемоданы и рюкзаки свалены в кучу у входа. Кучу караулит Илья. Я подхожу к нему.
- Как Данька?
- Да паршиво. Перелом позвоночника. Это теперь он здесь надолго.
- А вы что, уезжаете?
- К нему в среду мама прилетает, - машет рукой Илья.
Я думаю над его словами. Мне кажется неправильным, что они улетают, а Данька остается.
Из-за поворота показывается автобус. Подбегает Никита, застегивая на ходу куртку. Я почему-то все еще жду, что он скажет мне что-то важное. - Пока, мать! - Хлопает меня по плечу Никита и бежит грузить вещи. Автобус фыркает, и привычный городской запах бензина в чистом горном воздухе кажется особенно мерзким. Дым стоит комом у меня в горле, ни выдохнуть, ни откашляться. Я не обиделась. Совсем. Вам показалось. Как можно обижаться на птиц? Они птицы. Они улетают. Я же не птица. Я остаюсь.