Роман провёл пальцем по стеклу. Катер немилосердно качало, и ему приходилось широко расставлять ноги, чтобы не потерять равновесия и не свалиться на стену крохотной каюты - 'переборку', как надменно поправил его матрос, - или в другую сторону - прямо на колени неподвижно сидящему Модесту Матвеевичу. Тот, казалось, не замечал ни качки, ни холода - с самого приезда в Мурманск Роман мёрз, хотя температура была не намного ниже, чем в Лениграде, а Модест Матвеевич даже не поёжился ни разу, воротник плаща не поднял. Вышел с перрона и зашагал в сторону порта так уверенно, словно каждый день сюда наведывался. Вот и сейчас он сидел, покойно положив неизменный кожаный портфель - он был настолько потрёпан, что прежний цвет угадывался уже с трудом, не хватало одной пряжки сбоку, но крепость портфеля, как и, впрочем, непреклонность самого Модеста Матвеевича, не вызывала ни у кого ни малейшего сомнения. Для этого не нужно было даже знать Камноедова лично - достаточно было взглянуть на его лицо, которое журналисты называли 'вытесанным из камня', а Роман и прочие сотрудники их отдела между собой - 'куском кирпича'. Не из-за цвета - из-за выразительности и эмоциональности, точнее, полного их отсутствия.
Роман снова вгляделся в заляпанное стекло и с облегчением разглядел впереди что-то тёмное и слишком большое, чтобы быть кораблём.
- Кажется, прибываем, Модест Матвеевич, - не сумев скрыть радости в голосе, сказал он и всё-таки упал, больно ударившись локтём о треклятую переборку.
Соловки встретили их дождём и пронизывающим ветром.
Роман похлопал себя по бокам, прогоняя дрожь, вспомнил про себя все бодрящие комсомольские речёвки, приправленные отборным матом, и поспешил за Модестом Матвеевичем, который всё с той же решимостью направился по трещащим доскам к покосившемуся сарайчику, видимо, игравшему роль лодочной станции.
Город открылся перед ними внезапно, Роман даже не понял, в какой момент мокрые чёрные листья под ногами сменились мостовой, а по сторонам раздавшейся в стороны и превратившейся в улицу тропинки вместо деревьев появились дома, тесно слепившиеся стенами друг с другом.
- Я думал, Соловец - это деревня, - сказал Роман, с интересом оглядываясь вокруг.
Дождь кончился, ветер уже не бил его по лицу почти режущими кожу каплями, и Роман мог спокойно разглядеть аккуратные невысокие домики, непохожие ни на дореволюционные особняки, к которым он привык в родном городе, ни на современные высотные здания, которые он видел в Москве, ни на полуразрушенные дома в городах, по которым прокатилась война. Дома были почти одинаковые, различались разве что формой окон, да ещё вычурными козырьками над входными дверями.
- Вы, товарищ Ойра-Ойра, слишком много думаете, - ответил Модест Матвеевич, даже не оглядываясь.
Роман закатил глаза, на мгновение сбившись с шага, и ничего не ответил.
- Это не Соловец, - Модест Матвеевич остановился и переложил портфель в другую руку.
Роман помолчал, ожидая продолжения.
- Это, товарищ Ойра-Ойра, - Модест Матвеевич опять остановился, словно подбирал слова, и Роман наконец почувствовал что-то похожее на беспокойство.
Его непосредственный начальник, товарищ Камноедов, человек, одним взглядом усмиряющий любые беспорядки и не терпящий произвола и беззакония - то есть несоблюдения даже самых идиотских, по мнению Романа и некоторых его единомышленников, инструкций, приказов, директив, подзаконных актов, постановлений и прочих бесчисленных бумаг, - совершенно явно чувствовал себя не в своей тарелке.
- Это Китеж-град, - непривычно мягким голосом сказал Модест Матвеевич, и Роману на мгновение показалось, будто в его лице проглянуло что-то похожее на человеческое чувство, вот только какое именно, Роман не понял.
- Китеж? - переспросил он. - Это как в сказке?
Модест Матвеевич как-то странно повёл головой, словно тщательно завязанный галстук вдруг начал его душить.
- Совершенно верно, товарищ Ойра-Ойра, - так же мягко сказал он. - Это тот самый сказочный Китеж-град.
Он неотрывно глядел на один из домов, мало чем отличающийся от прочих на этой улице, разве что тем, что между окнами не было никакого намёка на вход, пока Роман переминался с ноги на ногу, пытаясь понять, не случилось ли страшного и не начал ли Камноедов шутить.
- Как же там было, - вполголоса сказал Модест Матвеевич, закрыл глаза, вздохнул и неожиданно отбил каблуком странный ритм.
Роман удивился бы меньше, если бы с хмурого северного неба вместо переставшего не так давно дождя посыпались лягушки. Зрелище практически танцующего Камноедова было настолько поразительным, что негромкий скрип, раздавшийся одновременно с затихающим эхом последнего стука, почти не привлёк его внимания.
- Пойдёмте, товарищ Ойра-Ойра, - прежним деловитым тоном сказал Модест Матвеевич и шагнул к тому самому дому, на который только что смотрел.
Роман повернулся на каблуках, уже готовый спросить, куда им идти и не собирается ли товарищ Камноедов забраться в окно, что совершенно не пристало такому уважаемому человеку, но сказать ничего так и не успел: над плечом Модеста Матвеевича он увидел между окнами дверь.
- Может, я её просто не заметил сразу, - буркнул себе под нос Роман, зная, что это неправда.
Отсутствием внимательности он никогда не страдал и сейчас был практически полностью уверен в том, что ещё несколько секунд назад никакой двери в стене из бурого кирпича не было. Практически полностью - потому что иначе ему пришлось бы признать произошедшее чем-то из ряда вон выходящим. Примерно таким же из ряда вон выходящим, как приезд в сказочный город или танцующий на мостовой Камноедов.
Модест Матвеевич тем временем уже тянул на себя дверь - с явным усилием, хотя дверь не выглядела массивной или тяжёлой.
- Хватки он не теряет, - слегка запыхавшись, сообщил он Роману, подоспевшему на помощь.
Едва тот перехватил скользкую ручку у Модеста Матвеевича, как дверь дёрнулась и чуть не вырвалась из его рук. То ли у неё была слишком тугая пружина, тянувшая дверь обратно, то ли дверь не хотела, чтобы её открывали. Роман поморщился, решительно прогоняя странные мысли, удобнее ухватился за холодную фигурную ручку, чувствуя, что какой-то из выступов почти до крови царапает его ладонь, и дёрнул дверь на себя изо всех сил. Раздался звук лопнувшей струны, и дверь легко распахнулась перед ними, увлекая Романа в сторону.
- Прекрасная работа, товарищ Ойра-Ойра, - благодушно сказал Модест Матвеевич и шагнул внутрь, пока Роман пытался оторвать от ручки пальцы, сведённые внезапной судорогой.
Они оказались в полутёмной прихожей, заваленной всевозможным хламом: прямо возле входа на внушительной вешалке, явно изготовленной из небольшого дерева с изогнутыми и торчащими во все стороны ветками, висело не меньше дюжины всевозможных пальто, плащей и что-то похожее на старинную скатерть. Возле стены напротив стояли огромные напольные часы без стрелок, но с медленно качающимся маятником, издающие вместо тиканья тихий мелодичный звон через неравные промежутки времени. Вдоль других стен вплотную друг к другу стояли серванты, почти одинаково запылённые и заставленные всякой мишурой: фарфоровыми статуэтками, глиняными кружками с отбитыми ручками, блестящими чайниками и стопками потрёпанных книг. Внимание Романа привлёк какой-то блеск на одном из сервантов. Он прищурился и разглядел ожерелье из тусклого жёлтого металла, небрежно свисающее из металлического цилиндра с рваными краями, подозрительно напоминающего корпус миниатюрной авиабомбы. Ожерелье украшал камень размером с голубиное яйцо, отбрасывающий вокруг солнечные зайчики. Роман глядел на него несколько секунд, прежде чем понял, что в прихожей нет окон, куда мог бы проникнуть солнечный свет - да и солнце было скрыто тучами, - но задать вопрос Модесту Матвеевичу не успел.
Тот кашлянул и негромко сказал:
- Я к Фёдору Симеоновичу. Камноедов.
Часы тренькнули громче, чем прежде, и один из сервантов медленно откатился в сторону, открывая перед ними проход.
Роман тряхнул головой и вслед за Модестом Матвеевичем нырнул в него, пригнувшись, чтобы не задеть головой косяк.
Ударивший по глазам яркий свет заставил его зажмуриться.
- М-модест, голубчик, сколько лет, сколько зим, - услышал Роман добродушный бас и приоткрыл один глаз.
Они стояли на пороге просторной комнаты, окна которой выходили в сад, залитый солнечным светом. За длинным столом, уставленным разнокалиберной посудой - Роману в первую очередь бросилась в глаза жаровня, под которой мерцал синий огонёк, - в громадном кресле с ножками в виде орлиных лап сидел полный человек, сиявший навстречу им такой улыбкой, словно они были его любимыми родственниками, то ли принёсшими весть об окончании войны, то ли просто приехавшими навестить после долгой разлуки.
- Здравствуйте, Фёдор Симеонович, - сурово ответил Модест Матвеевич. - Действительно, давно мы не виделись.
- Я бы не отказался видеть вас ещё столько же, Модест, - Роман дёрнулся в сторону, откуда раздался холодный голос.
В одном из кресел, в беспорядке стоящих возле стола, сидел ещё один человек, при взгляде на которого Роман невольно поёжился и порадовался, что тот обращается не к нему.
- Или вы предпочитаете, чтобы вас называли Модест Матвеевич? - продолжение было даже более холодным, хотя это и казалось маловероятным.
Говоривший легко поднялся из кресла, крутнул в пальцах тонкую трость.
- Хотя нет, думаю, я знаю, какое обращение вы считаете наиболее подходящим, - он скривился, словно проглотил что-то не горькое, но явно противное. - Не так ли, товарищ Кам-но-е-дов?
- К-кристобаль, не пугай мальчиков, чего доброго, они подумают, что ты не рад их видеть, - пробасил первый.
- И будут совершенно правы.
Кристобаль хмуро глянул на Романа.
- Здравствуйте, Кристобаль Хозевич, - в голосе Модеста Матвеевича не было заметно ни следа страха. - Рад, что вы тоже здесь.
Фёдор Симеонович - как понял Роман, поприветствовавшего их мужчину звали именно так - замахал рукой.
- П-присаживайся, М-модест, выпей с нами чаю. М-мы тут отшельничаем, гостям рады.
- Особенно тем, по чьей милости отшельничаем, - ввернул Кристобаль Хозевич.
- Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, - твёрдо ответил Модест Матвеевич, не двигаясь с места.
- А с чего ты, товарищ Камноедов, решил, что мы будем тебя слушать?
- Кристобаль, хватит! - гаркнул Фёдор Симеонович.
Кристобаль пожал плечами.
- Ты слишком добр, Теодор, я это не раз тебе уже говорил.
Фёдор Симеонович засопел.
- Но делай, что хочешь, мне всё равно.
Роман, не мигая, глядел на трость, продолжающую с тихим шорохом описывать круги в руках Кристобаля. Её серебристый набалдашник оставлял в воздухе след, похожий на след от самолёта - для Романа он ассоциировался в первую очередь с небом войны.
- П-присаживайся, Модест, - ещё раз пригласил Фёдор Симеонович. - И вы, юноша. К-как вас, кстати?
- Р-роман, - Роман откашлялся, - Ойра-Ойра.
- Хорошее имя, - одобрил Фёдор Симеонович, не обратив ни малейшего внимания на фырканье Кристобаля. - Так что вас к нам привело, товарищи?
Краем глаза Роман видел, как пальцы Модеста Матвеевича на мгновение сжались на ручке портфеля.
- Я пришёл предложить вам возродить Гимназию, - сухо сказал он.
Роман непонимающе покосился на него - о цели их поездки Модест Матвеевич не говорил и о какой-то гимназии Роман слышал впервые, в отличие от Фёдора Симеоновича и Кристобаля, явно сразу же понявших, о чём идёт речь. Кристобаль остановил наконец вращение своей трости и поглядел на Модеста Матвеевича, нехорошо прищурившись.
- Какая наглость, - тихо сказал он.
Фёдор Симеонович тяжело вздохнул.
- Сядь, М-модест, - негромко сказал он.
Сев в одно из кресел, Модест Матвеевич выпрямился, так же, как в каюте катера, прочно установив портфель себе на колени. К возникшей перед ним дымящейся чашке - Роман не успел увидеть, откуда и как она появилась, как и та, которая сейчас стояла перед ним самим - он не притронулся. Фёдор Симеонович барабанил пальцами по столу, не глядя на них. Кристобаля Роман не видел, тот неслышно прошёл к одному из окон и, кажется, встал к ним спиной, глядя в сад.
- Зачем тебе Гимназия? - спросил Фёдор Симеонович.
Модест Матвеевич еле заметно вздёрнул подбородок, и Роман вдруг понял, что тот боится. Боится так отчаянно, что даже почти не скрывает этого, хотя и глядит на Фёдора Симеоновича с непонятным выражением упрямства и решимости, никогда прежде не виданных Романом на его лице.
- Она нужна не мне лично.
Со стороны окна, возле которого стоял Кристобаль, снова донеслось презрительное фырканье.
- Гимназия нужна всему Советскому Союзу, - продолжил Модест Матвеевич, не обращая на него внимания.
Почти не обращая - Роман заметил, что его пальцы снова сжались на ручке портфеля.
- Как неожиданно, - нараспев сказал Кристобаль. - А мне казалось, что Союз посчитал Гимназию Чародейства и Волшебства ненужной и даже вредной. Ведь молодому социалистическому государству чужды суеверия, присущие загнивающей буржуазии.
Фёдор Симеонович досадливо нахмурился, но не сказал ничего.
- Времена переменились, Кристобаль Хозевич, - негромко сказал Модест Матвеевич. - Война...
- Не рассказывай мне о войне, штабная крыса!
Раздавшийся почти одновременно со свистом трости звон заставил Романа вздрогнуть. Модест Матвеевич сидел так же прямо, не сводя взгляда с Фёдора Симеоновича, словно они были в комнате одни. Роман сглотнул, увидев, что в одной из его рук торчит фарфоровый осколок, из-под которого медленно проступает кровь.
- К-кристобаль, - тяжело сказал Фёдор Симеонович, - покажи Р-роману сад. Заодно успокоишься.
- Я совершенно спокоен, Теодор, - говоря это, Кристобаль медленно обтирал трость платком.
- З-замечательно.
- Пойдёмте, юноша, - кинул Кристобаль Роману и направил трость на одно из окон.
Почти не удивившись, Роман увидел, как окно само по себе увеличивается, превращаясь в стеклянную дверь, в которую он и прошёл вслед за Кристобалем.
В саду было жарко, в своём тяжёлом пальто Роман почти сразу вспотел и пожалел, что не успел раздеться в комнате. Кристобаль шёл вперёд по тропинке, не оглядываясь, ударами трости отбивая нависающие ветки, от которых Роман еле успевал уклоняться, спеша следом.
- Что вам? - отрывисто спросил он. - Любуйтесь садом, здесь много экзотических растений. Теодор сам посадил большую часть, ещё почти полвека назад. Какое-то время тут царило запустение, но постепенно сад возрождается.
- А что за гимназия, о возрождении которой говорил Модест Матвеевич? - выпалил Роман.
Кристобаль снова скривился.
- Не гимназия, - поправил он. - Гимназия.
Роман моргнул.
- Что ж вы, не понимаете разницу между гимназией и Гимназией? - нетерпеливо спросил Кристобаль. - Гимназия Чародейства и Волшебства, магическая школа, которую ваш любезный Камноедов и иже с ними сравнял с землёй в благословенном семнадцатом году.
- Чародейства и Волшебства? - переспросил Роман, чувствуя, что голова у него начинает кружиться.
- Ох, да пойдёмте уже, юноша, - Кристобаль ткнул в его сторону тростью. - От Модеста вы ничего не узнали, я уже понял, а рассказывать что-то слишком долго. Я покажу вам.
Окончательно перестав что-то понимать, Роман снова двинулся за ним, и через несколько шагов вдруг понял, что ветки, до сих пор так и норовившие хлестнуть его по лицу, отскакивают, не коснувшись, хотя Кристобаль бьёт по ним тростью с удвоенной силой. Правда, ровно в тот же самый момент одна из самых настойчивых веток так удачно ударила его по глазам, что на них в ту же секунду навернулись слёзы и он перестал видеть, куда они идут.
- Собственно, мы пришли, юноша, - услышал он и заморгал, возвращая себе зрение.
Они вышли на поляну, посреди которой возвышалась небольшая ротонда из белого камня. Кристобаль уже стоял на ступеньке, похлопывая тростью по бедру.
- Должен сказать, вы меня удивили, - отрывисто сказал он. - Модест вас чему-нибудь учил?
- Н-нет, - ответил Роман, понимая, что Кристобаль имеет в виду совсем не уроки политграмоты, которые Модест Матвеевич три раза в неделю проводил в отделе.
- Интересно, - непонятно сказал Кристобаль. - Впрочем, это не столь важно. Идёмте.
Роман взбежал по ступенькам вслед за ним. В самом центре ротонды стояла каменная чаша с выщербленными краями, в которой переливалась жидкость, тягучая даже на вид, похожая на расплав какого-то металла или ртуть.
- Это, юноша, Омут Памяти, - сказал Кристобаль, и Роман кивнул, хотя не понял ровным счётом ничего. - Подойдите и опустите в него голову.
Его тон не оставлял возможности для возражений, да Роману и не хотелось спорить - с того момента, как Модест Матвеевич назвал город, в который они прибыли, Китеж-градом, произошло слишком много неясного и даже... волшебного. Да, именно волшебного, Роман позволил себе произнести это слово, пусть и не вслух. Он молча прошёл мимо испытующе глядящего на него Кристобаля и решительно наклонился к чаше.
Жидкость взметнулась ему навстречу, и Роман почувствовал, что летит куда-то в мерцающей полутьме, словно его засасывает в туннель с водой.
Он очнулся в громадном зале, заполненном детьми и подростками в странной одежде - больше всего она напоминала военную амуницию, хотя Роман не знал ни одной страны, армия которой была бы обряжена в такие строгие и одновременно необычные мундиры.
- И я рад приветствовать вас, милостивые государи и государыни, в Гимназии Чародейства и Волшебства, - донёсся до его слуха ясный и мощный голос.
Роман завертел головой - на небольшом возвышении в дальнем конце зала стоял высокий седой мужчина в таком же мундире, что и окружающие его люди. Роман привстал на цыпочки, чтобы лучше его разглядеть, и снова вздрогнул от негромких слов, раздавшихся прямо над его ухом:
- Это Янус Полуэктович Невструев, директор Гимназии Чародейства и Волшебства. Точнее, это А-Янус, именно эта его ипостась ответственна за произнесение приветственной речи в начале нового учебного года.
- Ипостась? - шёпотом переспросил Роман, боясь привлечь к себе внимание.
Страх его был напрасным - никто рядом не смотрел на него, словно ни его, ни Кристобаля здесь и не было.
- Это неважно, - Кристобаль отмахнулся от него. - Вон там ваш Модест.
Роман поглядел в том направлении, куда Кристобаль указывал тростью, и действительно увидел Модеста Матвеевича, только очень молодого, почти одного возраста с Романом. Модест хмурился, заложив руки за спину, и безотрывно смотрел на Януса Полуэктовича, продолжавшего что-то говорить.
- Отечество наше раздираемо смутой, - вещал тот. - Но кто бы ни принял у государя бразды правления, долг наш и ваш - служить России, обращая все свои силы, человеческие и магические, на благо страны и народа.
- Семнадцатый год, сентябрь, - отрывисто пояснил Кристобаль.
Роман хотел было спросить, что тот имеет в виду, но его взгляд наткнулся на стол позади директора, где сидело около десяти человек, и среди них Роман разглядел Фёдора Симеоновича, а рядом с ним - самого Кристобаля.
- Занятия начинаются с завтрашнего дня по обычному расписанию, - услышал он.
- Теперь немного дальше, - быстро сказал Кристобаль и сжал руку Романа холодными твёрдыми пальцами.
Перед глазами Романа всё завертелось, движения людей многократно ускорились, замигал свет, сменяясь темнотой с быстротой молнии.
- Нет, Модест, я не могу вам этого позволить.
Мельтешение остановилось. Из зала они переместились в просторный кабинет, уставленный полками и шкафами со стеклянными дверцами. Прямо перед собой Роман увидел спину, которую сразу же узнал - это несомненно снова был молодой Модест Матвеевич, напротив которого стоял Кристобаль. Именно он говорил сейчас, и Роман кинул взгляд на другого Кристобаля, продолжающего держать его за руку.
- Вы не сдадите экзамен, и я не вижу смысла в вашем пребывании на моих занятиях, - холодно говорил первый Кристобаль.
- Я приложу все усилия, - голос молодого Модеста пустил петуха на последнем слове.
- Поймите, Модест, вы бездарны. Даже если вы выучите учебник наизусть, вам не сотворить и простейшего заклятия. Не тратьте своё и моё время, обратите внимание на то, что у вас получается лучше. Например, на хозяйственную деятельность. Чародеем вам не стать.
Модест выпрямился, подавшись вперёд, будто хотел что-то сказать, переубедить Кристобаля, но тот не дал ему такой возможности, кивнув в сторону двери.
- Модест был самым слабым гимназистом, - негромко сказал второй Кристобаль. - Невозможность овладеть магическими знаниями он пытался компенсировать упорством и трудолюбием, даже добился поста старосты. Все преподаватели были уверены, что выпускные экзамены он не сдаст. Правда, ему и не пришлось. Ещё немного вперёд.
Во второй раз мельтешение уже не причинило Роману такого дискомфорта, может быть, потому что от руки Кристобаля в какой-то момент по его телу поднялась волна свежести, снимающая усталость и взбодрившая Романа.
В этот раз они снова оказались в большом зале, не в том, где проходило первое собрание, увиденное Романом. Судя по всему, это была столовая, но яства, которыми были наполнены тарелки перед гимназистами, напомнили Роману сказочные пиршества, о которых они с товарищами, собравшись под лестницей полуразрушенного бомбёжкой дома, втайне рассказывали друг другу. Взрослым о таком говорить было запрещено - вряд ли кто-то из них одобрил бы такие фантазии. В блокадном Ленинграде о еде старались не говорить вообще. Роман сглотнул заполнившую рот горьковатую слюну и повернулся к Кристобалю, собираясь задать вопрос, но тот предостерегающе поднял палец.
Раздался звон, на стол возле высокого стрельчатого окна посыпались осколки стекла, когда прямо через него в зал влетела большая птица и, сопровождаемая возмущёнными и испуганными криками, взмыла под потолок, кружась. В зал быстрым шагом вошёл директор, мановением руки убирая стекло со столов и пола. Из когтей птицы выпал какой-то свёрток и медленно опустился, застыв перед самым лицом директора. Тот протянул руку, чтобы взять его - Роман разглядел, что это было письмо, - но свёрток вдруг налился красным цветом и будто взорвался громовым голосом:
- Совет Народных Комиссаров постановляет. Первое. Упразднить Гимназию Чародейства и Волшебства как ненужную и вредную для дела большевизма. Второе. Всех педагогов и прочих сотрудников Гимназии считать уволенными с двенадцатого ноября одна тысяча семнадцатого года. Третье. Всем педагогам и прочим сотрудникам Гимназии оставаться в месте проживания до проведения расследования по поводу их деятельности в вышеуказанной Гимназии. Четвёртое. Всем гимназистам...
Последних слов Роман не расслышал - их заглушил невообразимый шум, поднявшийся в зале. Гимназисты повскакивали со своих мест, потрясая кулаками, правда, не все - Роман заметил, что кое-где остались сидящие.
- Всем сохранять спокойствие, - почти таким же громким голосом, как у письма, сказал Янус Полуэктович.
Шум постепенно утих.
- Дамы и господа гимназисты, - подождав, пока не настала тишина, продолжил директор, - я прошу вас оставаться благоразумными. Собирайте вещи и отправляйтесь по домам, педагоги позаботятся о транспорте...
- Ну уж нет!
Роман почти без удивления понял, что человеком, перебившим директора, был Модест. Он стоял, сжимая кулаки, и глядел на Януса Полуэктовича с нескрываемым торжеством.
- Да как ты смеешь! - раздался голос от дверей.
Роман ожидал увидеть Кристобаля, но молодой человек, расталкивавший гимназистов на пути к Модесту, был ему незнаком. Следом шла девушка, похожая на него как две капли воды, Роман подумал, что это, скорее всего, брат и сестра.
- Ты, мерзкий, отвратительный червяк, не смей даже рот открывать, думаешь, я не знаю, что ты приложил к этому руку!
Подойдя к Модесту, молодой человек схватил его за воротник, но тот вырвался, отскочил в сторону и истерически взвизгнул:
- Не стой на пути революции, гнида! Кончилось ваше время, чародеи!
Тот стряхнул её пальцы и весь как-то вытянулся, увеличился в размерах, на глазах у Романа и бросившихся врассыпную гимназистов покрываясь чешуёй.
- Захар! - крикнула девушка, но человек, превращающийся в кого-то похожего на Змея Горыныча из сказок, не обратил на неё внимания.
- Сейчас твоё время кончится, мер-рзавец, - пророкотал он и выдохнул в сторону Модеста клуб пламени.
Огонь разбился о невидимую стену прямо перед испуганным лицом Модеста.
- Не мешай, Фёдор-р!
Роман быстро огляделся - возле Януса Полуэктовича стоял Фёдор Симеонович, хмурый и сосредоточенный. Гимназисты спешно покидали зал на диво организованно, Роман машинально отметил, что почти никто из них не паниковал, не кричал и не толкался. В середине зала быстро образовалось пустое пространство, в котором остались Модест, Захар, его сестра и Янус Полуэктович с Фёдором Симеоновичем, говорившим негромко, но так, что было слышно каждое слово:
- Он ребёнок, З-захар. Ты не можешь обвинять его в том, что случилось с Гимназией.
Голоса Захара и Модеста слились в один:
- Он не ребёнок!
- Я не ребёнок!
Роман смотрел на Модеста во все глаза. Молодой Камноедов стоял взъерошенный и ни капли не похожий на того Модеста Матвеевича, которого знал Роман - глаза его горели, по щекам пятнами полз румянец.
- Вы, погрязшие в среднековых суевериях, варварстве и косности, - звенящим голосом заговорил Модест, - высокомерные буржуи, считающие народ пылью и грязью, пришло время уступить дорогу молодому поколению! Не стойте на пути будущего, иначе будущее вас раздавит!
- Уж не меня ли ты собрался давить, ур-родец! - снова загрохотал Захар.
- Тебя, трёхголовая гадина! - выкрикнул Модест и выхватил из кармана револьвер.
Выстрел и женский крик прозвучали одновременно.
Романа дёрнуло назад и в сторону, но он успел увидеть, как взметнулись чешуйчатые кольца огромного змея и скрылись в языках пламени, мгновенно поднявшихся до потолка.
Он очнулся в ротонде, задыхающийся, вцепившийся в края чаши настолько сильно, что пальцы снова свело судорогой.
- Вот так кончилась история Гимназии Чародейства и Волшебства, - Кристобаль не смотрел на него.
Он стоял в двух шагах, постукивая тростью по камню. Роман вытер со лба пот, постепенно приходя в себя.
- Они погибли? - спросил он и сам понял, что сморозил глупость - как минимум Модеста и Фёдора Симеоновича он видел совсем недавно.
- Нет, из педагогов почти никто не погиб, - негромко ответил Кристобаль. - Янус Полуэктович попал в лагерь, Теодор остался на Соловках - тоже в лагере. Захар и его сестра Наина вынуждены были перебраться сюда, в Китеж-град. Мы потратили остатки магической защиты Гимназии на то, чтобы скрыть город от посторонних глаз. У Захара не было другого выхода - выстрел Модеста разбил его медальон и в человеческий облик Захар вернуться больше не смог. А я...
Кристобаль вздохнул и поднял на Романа взгляд.
- Я покинул страну, ставшую мне Родиной, и отправился домой, в Испанию. Король Альфонс принял меня с распростёртыми объятьями - тамошней школе не хватало педагогов, а уж человек, изучавший магию со времён Инквизиции, просто не мог не найти там себе достойного места. По России я не особо тосковал, некогда было. Особенно...
Кристобаль криво усмехнулся.
- Особенно когда Альфонс отрёкся. Я словно снова вернулся сюда, в Россию, правда, бежать мне было больше некуда. Вторая школа, в которой я преподавал, была упразднена, гражданскую я провёл в тюрьме. Франко вернул школу. Но педагогом в ней я быть уже не хотел. Тем более что война была уже в разгаре.
Кристобаль отвернулся от Романа и отшвырнул тростью камешек, застучавший по ступенькам. Роман осторожно опёрся о чашу, опасаясь, что его снова может затянуть в чьи-то воспоминания.
- Чтобы попасть на фронт, мне пришлось приложить некоторые усилия. Зачем я стремился туда, я и сам не знаю. Думаю, я хотел наконец умереть. А вместо этого встретил Теодора. Хотите поглядеть на это, юноша?
Роман молча кивнул, нисколько не сомневаясь в том, что Кристобалю не нужно поворачиваться, чтобы увидеть его жест.
- Что ж, хорошо.
Кристобаль протянул назад руку, дотянувшись тростью до чаши, и легонько стукнул по ней. Жидкость забурлила и тут же успокоилась, переменив оттенок. Теперь она напоминала уже не жидкий металл, а, скорее, недоваренный ягодный кисель. Или загустевшую кровь.
Роман набрал в грудь воздуха и опустил голову.
По ушам ударило грохотом взрыва. Роман не удержался на ногах и упал на взрытую землю. Кристобаль, оказавшийся рядом, молча подал руку, за которую Роман тут же ухватился, оглядываясь вокруг. Они стояли - точнее, стоял один Кристобаль, Роман ещё не поднялся - на вершине окопа, откуда-то сбоку доносилось стрекотание пулемётов. Кто-то пробежал рядом с ними и спрыгнул в окоп к скорчившемуся там солдату.
- А ю окей?
'Ты в порядке?' - услышал Роман. Английского он практически не знал, но слова, которые кричал один из солдат, были ему понятны, как будто кто-то в его мозгу тут же озвучивал их перевод.
- Да, - второй солдат выпрямился и поправил каску.
Роман узнал в нём Кристобаля, похудевшего и обросшего щетиной.
- Сейчас будет жарко, приготовься.
Второй солдат хлопнул его по плечу и полез наверх. Новый взрыв, немного дальше, чем первый, чуть снова не сбил Романа с ног, но рука настоящего Кристобаля удержала его рядом. Впереди замерцало несколько огоньков, выписывая круги и восьмёрки - Роман никогда даже не слышал об оружии, способном на такое. Огоньки множились, собираясь в ярко-голубые пятна, и вскоре перед ними стояла целая стена слепящего света.
- Аненербе, - солдат, стоящий на другой стороне окопа, сплюнул и оглянулся назад и вниз. - Сиди в окопе и не высовывайся, ты с этим ничего поделать не сможешь.
В голубом, режущем глаза свете его лицо походило на череп.
- Я помогу! - выкрикнул Кристобаль из окопа и ухватился за траву, пытаясь выбраться.
Стена запульсировала и двинулась к ним, постепенно увеличиваясь в размерах. Солдат ощерился.
- Умеешь, да? Шармбатон?
- Нет.
Кристобаль выпрямился рядом с ним, и на мгновение сквозь оборванную форму проглянула былая надменность.
- Мою школу упразднили больше двадцати лет назад. Но навыков я не растерял.
- Славно. Тогда на счёт три. Раз, два...
Последнего слова Роман не услышал - со стороны стены раздался оглушающий рёв, её движение ускорилось. Казалось, она вот-вот надвинется на них, сомнёт и покатится дальше, оставляя после себя выжженную пустыню. Роман невольно отпрянул.
Солдат и Кристобаль одновременно подняли вверх тонкие прутья, похожие на трость в руках настоящего Кристобаля, стоявшего рядом с Романом. С кончиков прутьев сорвались ярко-красные лучи, ударившие в стену света и заставившие её прогнуться назад. Теперь двигались только края, грозя сомкнуться в кольцо вокруг них. Солдат повёл рукой, пытаясь своим лучом отодвинуть один из краёв, и стена задрожала, по голубому свету зазмеились чёрные трещины, тут же затягиваясь.
Тот участок, который солдат и Кристобаль удерживали, снова начал медленно надвигаться на них, и солдат вернул луч на прежнее место. Сбоку ударил ещё один луч, зелёный - стена, уже почти сомкнувшаяся, развернулась обратно в прямую линию. Трещины стали длиннее, перестали исчезать и через несколько секунд разорвали стену на несколько частей, исчезнувших с громким хлопком.
Роман моргнул, прогоняя плавающие в глазах круги света. Сквозь шум в ушах он услышал, как солдат кричит Кристобалю:
- Это кто-то из наших! Они успели!
- Это был Теодор, - негромко сказал второй Кристобаль и разжал руку.
Роман только в этот момент осознал, что его пальцы были сдавлены Кристобалем так сильно, что почти слиплись в одно целое. Он попытался пошевелить ими и очнулся в ротонде. Яркий свет и тишина обрушились на него с не меньшей силой, чем до этого рёв магической стены.
- Теодор пошёл на фронт добровольцем, как и многие другие чародеи - и закончившие Гимназию, и не доучившиеся в ней из-за революции. Союз, может быть, и выиграл бы ту войну только за счёт оружия и техники, но помощь чародеев против магов Аненербе и Дурмстранга была неоценимой.
Голос Кристобаля доносился до Романа словно сквозь слой воды. Роман тряхнул головой, и звон утих, оставив в ушах только еле ощутимое свербение.
- Все они были вынуждены действовать тайно - даже победа не изменила отношения советского правительства к чародеям. Мы с Теодором вернулись на Соловки, я остался жить в Китеже, можно сказать, ушёл на покой.
Кристобаль поправил завернувшийся лацкан своего пиджака и продолжил:
- Теперь, думаю, ты понимаешь, почему мы не слишком рады были увидеть вас с Модестом.
Роман молча кивнул. Ещё несколько часов назад у него не было ни малейших сомнений в своей картине мира, всё было донельзя просто и понятно, но испытанное перевернуло её с ног на голову. Он поверил Кристобалю сразу и безоговорочно, даже не потому, что увидел достаточно странных и необычных вещей - всё это можно было списать на галлюцинации или гипноз. Кристобаль сам по себе был кем-то - или даже чем-то - не относящимся к обычному миру, в котором жил Роман все свои неполные двадцать лет. В той, другой Вселенной, откуда он пришёл, было место Змею Горынычу и магическим войнам, и оттого принадлежность Модеста к ней казалась гораздо более дикой, чем движущиеся сами по себе серванты и появляющиеся из ниоткуда двери.
- Однако нам пора, - сказал Кристобаль и поднял трость.
На набалдашник села небольшая птичка яркой окраски, поглядела на Романа, наклонив голову, и прочирикала что-то явно осмысленное.
- Да, Теодор нас зовёт, - с внезапным удовольствием сказал Кристобаль. - Идёмте, юноша.
- Меня Роман зовут, - неожиданно выпалил Роман, чувствуя, как в тот же миг его лицо заливает жаром.
Кристобаль оглянулся на него в некотором недоумении, потом кивнул и шагнул в проём между колоннами ротонды. Роман прошёл за ним - и оказался в той же комнате, где он впервые увидел Кристобаля и Фёдора Симеоновича. Последний сейчас выглядел далеко не так благодушно, как когда встретил их.
- Н-нет, К-кристобаль, т-ты только послушай, что несёт этот м-мальчишка, - заикаясь сильнее, чем прежде, тут же сказал он.
По лицу Фёдора Симеоновича ползли пятна - такие же, как и на лице Модеста Матвеевича. Портфель лежал на столе, распахнутый пастью голодного крокодила, из него торчали бумаги, ещё куча бумаг неопрятно высилась перед Модестом Матвеевичем.
- Что тут у вас? - спросил Кристобаль, брезгливо, только кончиками пальцев цепляя одну из бумаг.
- Он у-утверждает, - Фёдор Симеонович сделал паузу, подхватил чашку и осушил её одним глотком. - Он утверждает, что магии можно - и нужно! - учить всех, а не т-только тех, у кого к этому есть природные способности.
Кристобаль пожал плечами, изучая бумагу.
- Нонсенс, - коротко сказал он.
- Нет, - подал голос Модест Матвеевич. - Помните, Кристобаль Хозевич, вы говорили, что у меня нет склонности к чародейству?
- И сейчас могу сказать то же самое, - Кристобаль выронил бумагу, позволив ей спланировать на стол. - Вы полная бездарность.
Пятна на лице Модеста Матвеевича стали гуще.
- Однако же, - упрямо продолжил он, - я смог выучить базовые заклинания, и это во многом мне помогло.
- Да-да, - лениво ответил Кристобаль, - особенно когда вы уничтожали Гимназию.
Модест Матвеевич издал непонятный звук. Роман подумал, что его сейчас разорвёт от сдерживаемого негодования, но Камноедов сдержался и заговорил так же спокойно:
- Раннее начало обучения основам магии не только поможет выявить тех, у кого к этому есть природные способности, но и даст шанс другим советским людям стать чародеями. Представьте себе только - Советский Союз может стать первой и единственной страной в мире, где колдовать смогут все!
Кристобаль и Фёдор Симеонович переглянулись.
- В этом есть определённый резон, - медленно сказал Кристобаль. - Как считаешь, Теодор?
Фёдор Симеонович запыхтел.
- Это н-невозможно, - резко ответил он.
Модест Матвеевич хлопнул ладонью по столу, так что бумаги перед ним взметнулись и застыли в воздухе.
- Для советского народа нет ничего невозможного.
Кристобаль захохотал.
- Что мне всегда нравилось в вас, Модест, - сквозь смех сказал он, - так это ваше упрямство. Что ж, Теодор, почему бы и нет?
Фёдор Симеонович мрачно поглядел на него.
- Полно тебе, Теодор, ты же скучаешь по преподаванию, - в голосе Кристобаля кроме веселья Роман различил что-то ещё.
Так вкрадчиво мог бы говорить змей, соблазняющий Адама и Еву попробовать запретный плод. Роман прогнал мракобесную ассоциацию и поглядел на Фёдора Симеоновича. Тот хмурился и задумчиво водил золочёной авторучкой над чашкой, из которой пил чай, придавая ей форму то птицы, то башни, то ещё чего-то, непонятного Роману, словно чашка была не из фарфора, а из мягкой глины.
- Хорошо, - тяжело сказал он наконец и поставил перед собой фигурку человека в пиджаке и с портфелем. - Но п-при чём здесь Гимназия? Ты же сказал, М-модест, что хочешь её возродить.
- Не просто возродить, - Модест Матвеевич поднял указательный палец. - Дать Гимназии новую жизнь, позволить ей занять достойное место в социалистическом обществе.
Он помолчал для пущего эффекта и раздельно произнёс:
- Научно-исследовательский институт Чародейства и Волшебства. Мы откроем в магии новую эру!
Кристобаль стукнул тростью по полу, и бумаги с тихим шорохом легли на стол - гораздо более упорядоченно, чем раньше.
- Институт - это звучит гордо, - весело сказал он. - Чародей чародею друг, товарищ и брат, чародеи всех стран, объединяйтесь, так, Модест?
Модест Матвеевич с достоинством наклонил голову. Его лицо уже приобрело прежний оттенок, и весь он снова стал прежним товарищем Камноедовым.
- Но вот этого юношу, - Кристобаль ткнул тростью в сторону Романа, - я у тебя заберу, так и знай.
Модест Матвеевич снова кивнул.
- Мы с вами, Роман, - сказал Кристобаль, улыбаясь уголком рта, - будем изучать смысл жизни. Хотите?
Роман сглотнул и тихо ответил:
- Да, Кристобаль Хозевич.