Аннотация: Yami no Matsuei. Тсузуки/Хисока. О понимании. Романтика.
Снег. Белый снег. Везде. Весь город укрыт сплошной пеленой. Так, что аж рябит перед глазами. Вокруг бесконечность. Мне не нравится снег. Плохо от этой бесконечности, у меня голова кружится. Неприятно, затягивает. Кажется, еще немного, и меня проглотит это торжество пустоты. Ведь ничто, кроме нее не бывает нескончаемым невыносимым мороком. Плохо. Зажмуриться. Не хочу, не надо... Падаю. Не могу выбраться из этих ощущений, даже закрыв глаза. Это уже внутри. Чужеродное, но так легко пробирающееся в душу. Холод. Меня цепляет какой-то лихорадочный холод. Все, теперь бесполезно, только глубже затянет. Открываю глаза. Бесконечно-белое небо кружится, придавливая меня к земле. Снег тает в моих глазах, заменяя слезы. Дышать. Я не хочу сдаваться. Главное - это дышать. Тсузуки найдет меня. Надеюсь. Бессилие. Оно мне совсем не нравится. Нет. Меня хватит на то, чтобы не сдаться сейчас. Может, я даже смогу встать. Нельзя же лежать здесь все время. Тсузуки... Нет, нельзя вечно его звать. Я должен быть с ним теперь, а никак не наоборот. Со мной все в порядке. Я просто нервный. Это бред. Ничего со мной не случилось, я просто глупо лежу на снегу и очень глупо мерзну. Вот, уже лучше. С трудом сажусь, жду, пока перед глазами перестанут мелькать цветные пятна. Вот, я, наверное, даже адекватен. И нечего здесь сидеть, домой пора. Медленно поднимаюсь на ноги. Интересно, синигами умирают от холода? В любом случае, сегодня я не буду это выяснять. Лучше так, как сейчас. Лучше боль. От нее синигами не умирают. Все, хватит. Телепортируюсь.
Дома раздеваюсь и падаю в кровать. Все.
***
Просыпаюсь утром, у меня нет сил встать. Туман в голове. Тяжело.
- Доброе утро, Хисока! - Тсузуки, зачем так громко... Ты, как всегда, без разрешения врываешься в мою комнату и в мою голову. Ты вообще пробовал постучаться?
- Не кричи, - получается полустон. Черт, не думал, что мне так плохо. Я почти не управляю своим голосом.
- Малыш, что такое? - ты с тревогой кидаешься ко мне.
- Ничего, - смотрю тебе в глаза, чтобы ты поверил, - просто голова болит немного, ничего страшного.
Нет, ты не веришь. Я что, так плохо выгляжу?
- Я позову Ватари, он тебя посмотрит, - очень осторожный тон, ты же знаешь, как я не люблю жаловаться, даже косвенно, - и не упрямься, пожалуйста, - почти просительно.
- Ладно, - вздыхаю я. Ты хорошо умеешь просить.
Гладишь меня по волосам и выходишь из комнаты.
***
Не знаю, сколько прошло времени, но немного. Ватари заходит в комнату, а тебя просит подождать. Зачем бы? Не знаю.
Ватари тоже за меня беспокоится. С одной стороны, даже приятно, с другой - жуть. Химику хватает одного прикосновения, одного импульса, пробежавшего по моему телу, чтобы понять, что случилось. Он грустно вздыхает и садится на край кровати рядом со мной.
- Хисока, зачем ты себя довел? - он почти не укоряет меня. Просто спрашивает.
- Это мое личное дело, - я не хотел говорить так грубо, это само получилось. - Извини.
- Но тебе же тяжело. Ты мой друг, Хисока, и я хочу тебе помочь. Попробуй выговориться, станет легче, вот увидишь, - его эмоции такие мягкие, приятные: сочувствие, понимание, желание помочь. Ватари убирает мне челку со лба - прикосновение осторожное и ласковое. Я решаюсь, но понимаю, что...
- Не могу, - тихо отвечаю ему.
- Ну хорошо, давай я помогу тебе, - голос негромкий и мягкий. - Это из-за Тсузуки?
- Да, - боль немного возрастает.
- Хисока, он же так любит тебя. Что случилось?
- Он меня не понимает, - чувствую, что на глазах выступают слезы. - И не слышит. Что бы я ни говорил, ему все равно. Меня ли он любит? Может, просто свою возможность защищать кого-то, - все, я разворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку. Не дай бог Тсузуки услышит, что я плачу.
Чувствую, как Ватари успокаивающе гладит меня по голове.
- Тише, Хисока, тише, успокойся, - я немного затихаю, - Ну что за мысли. Конечно, он любит именно тебя. И поверь, ему отнюдь не все равно. Ты же лучше всех знаешь, как остро он реагирует на твои слова. Ты не пробовал просто поговорить с ним?
- Пробовал, - я повернулся и вытер слезы, - и очень об этом пожалел. Ему так больно было... Он себя винил во всем. Еле убедил его, что все в порядке. И никаких результатов.
- Ладно, не переживай, - химик чуть улыбнулся, - он поймет. Обязательно. Он любит тебя. Просто хочет, как лучше.
- Спасибо тебе, Ватари, - голос почти нормальный.
- Полегче стало?
- Да, - вздыхаю более-менее успокоенно.
- Ладно, восстанавливайся. И даже не пробуй встать сегодня, - он улыбнулся, встал и вышел из комнаты. Удивительно, как он всегда оказывается прав. Ватари надо было учить не химию, а психологию.
***
Золотоволосый исследователь вышел из комнаты Хисоки и тяжело вздохнул. Приводить в чувство эту парочку - занятие не из легких. Но зато из необходимых.
Когда он вошел в гостиную, Тсузуки сразу же поднял голову.
- Ватари, с ним все в порядке? - всеобъемлющая тревога в глазах.
- Да, - химик садится рядом с темноволосым синигами на диван, - это эмпатическое, он восстановится.
- Значит, он все-таки сам себя так? - проницательность Тсузуки несколько выше ожидаемой. - Я идиот, - он опустил голову.
"Как всегда, - подумал аналитик, - действительно, никаких выводов Тсузуки делать не собирается. Ему что, жалеть себя так нравится? В любом случае, я сомневаюсь, что Хисока выдержит еще пару раз. Так что придется менять ситуацию".
- Тсузуки, прекрати, пожалуйста, - очень серьезный голос. - Ты ничем не поможешь, жалея себя и сокрушаясь о своих ошибках.
- Ватари... - растерянность.
- Я знаю, что это жестоко, так с тобой говорить. Но послушай, пожалуйста, потому что Хисока тебе этого сказать не сможет. Ты знаешь, почему бон так поступил?
- У него есть неприятные воспоминания, с которыми он не может смириться.
- Нет, Тсузуки. Это у тебя есть неприятные воспоминания, которые ты отчаянно стремишься забыть.
- Но... Я же хочу помочь ему!
- Тсузуки, он не сможет забыть всю свою жизнь потому, что ты так хочешь! И Хисока это знает! Поэтому он пытается разобраться со своими проблемами. Забывать - это не выход. Я понимаю, что тебе страшно это признать, пусть даже не для себя, а для него, но, прошу тебя, постарайся его понять.
- Ватари... то есть он сделал это из-за меня? - Тсузуки совершенно потрясен.
- Да. И не надо начинать себя жалеть и укорять. Поверь, Хисока заслуживает твоего внимания больше, чем самобичевание.
- Но... - слезы в аметистовых глазах.
- Ни тебе, ни ему легче от этого не станет, - он вытер слезы с уголков глаз друга.
- Ты прав, - вздохнул Тсузуки, - Но что мне делать?
- Помоги ему справиться с тем, что его угнетает. И постарайся понять, чтобы больше не играть в "глухие телефончики". Ладно?
Асато кивнул.
- Ватари, спасибо.
- Да не за что, - солнечно улыбнулся аналитик и телепортировался.
А темноволосый синигами отправился в комнату к Хисоке.
***
Я лежу, комната немного кружится перед глазами, и я стараюсь смотреть в окно, на голубое небо Мейфу, чтобы это меньше чувствовалось.
- Хисока? - по-моему, ты никогда не заходил ко мне в комнату так осторожно. Почему? Со мной же ничего серьезного.
- Что? - я поворачиваю к тебе голову.
Ты подходишь и садишься рядом:
- Как ты себя чувствуешь? - никогда не думал, что столь банальный вопрос можно задавать так искренне.
- Бывает хуже, - говорю, не успев подумать.
Ласково гладишь меня по волосам. Ты за меня так беспокоишься. И так любишь... Как тепло... Ты самый лучший. Твои эмоции заглушают боль и тяжесть. Я немного расслабляюсь.
- Хочешь чего-нибудь? - мне хочется сказать "да", но я не решаюсь.
- Нет, не хочу.
- Что ж, ладно, если что-то будет нужно, зови, - ты отворачиваешься и встаешь.
- Останься, пожалуйста, - я не выдержал.
Садишься обратно. Смотришь на меня и тепло улыбаешься:
- Посидеть с тобой? - какой ты сегодня проницательный. Впрочем, это желание ты всегда угадывал.
- Если тебе не сложно, - даже в таком состоянии я смущаюсь. Жуть...
- Конечно нет, Хисока, - ласково говоришь ты. Мне так хорошо рядом с тобой, что я почти улыбаюсь в ответ. Ты начинаешь весело болтать, сохраняя голос тихим и мягким, и вскоре разговор с тобой затягивает меня...
***
Просыпаюсь медленно и очень неохотно. Свет из окна уже немного оранжевый - ранний вечер. Похоже, я весь день проспал. Зато голова кружиться перестала.
Ты сидел со мной часа три, пока я не уснул. Мне было тепло. Спокойно. И сейчас все еще почти так же, хотя тебя уже нет рядом. Но ты же придешь. Ты так добр ко мне, Тсузуки.
Вот, я был прав. Дверь приоткрывается, и ты заглядываешь в комнату.
- Хисока, наконец-то ты проснулся! - радостно улыбаешься, - Есть хочешь?
Я вдруг понимаю, что действительно проголодался.
- Да, немного.
- Подожди, я сейчас принесу чего-нибудь, - исчезаешь за дверью.
Неужели ты становишься внимательным только, когда мне явно плохо?
***
- Что тебя тревожит, Хисока? - видимо, у меня слишком мрачное лицо.
В обычных обстоятельствах я бы ничего не стал говорить. Но я начинаю прежде, чем успеваю остановить себя - твоя забота расслабляюще на меня действует:
- То, что я ничего не могу сделать. Когда я увидел тебя в огне Тоды, я знал, что смогу тебя вытащить. А теперь... Тсузуки, я даже с собой не способен справиться! - я уже жалею о своих словах. Конечно, это чувство тебе хорошо знакомо. Ты понимаешь, насколько это страшно - не владеть собственной силой. И я уже готовлюсь к твоему обычному "забудь, не говори, не надо" - ты не любишь свои страхи слишком сильно. Но ты только смотришь на меня широко раскрытыми глазами. Ты хочешь помочь мне, но не забыть, нет. Ты хочешь сделать то, чего я всегда ждал от тебя в ответ на откровенность. Но ты не можешь...
- Тсузуки, успокойся, я не должен был так говорить, я знаю...
- Хисока, прости меня, - ты опускаешь глаза, в которых блестят слезы, - я должен помогать тебе, но... Я трус, - ты пытаешься встать и выбежать из комнаты, но я хватаю тебя за руку. В меня, как скорый поезд, врываются твои эмоции: страх, вина, жалость и ненависть к себе. Но я только крепче сжимаю твою руку - я справлюсь, сейчас я абсолютно уверен в этом.
- Нет, ты ничего не должен. Ты нужен мне только таким, какой ты есть, - вижу, как ты застываешь. А я всегда считал это очевидным... Смотришь на меня очень внимательно, - Тсузуки, расскажи мне, - тихая и серьезная просьба.
Ты пытаешься убрать руку, но я не отпускаю и отрицательно качаю головой. Да, это несправедливо по отношению к тебе, но я слишком хорошо знаю, как ты умеешь лгать.
Из твоих глаз скатываются слезы. Я чувствую себя безумно жестоким. Больно. Больно сознавать, что ты плачешь из-за меня. Но я не могу отступить сейчас. Прости меня. Я... могу только притянуть тебя вниз, к себе, и мягко, но настойчиво шепнуть:
- Расскажи.
Ты всхлипываешь, обнимая меня:
- Я... никогда не был человеком. Мои силы... демонические, жуткие. Это... в любом случае слишком много. Я стараюсь их контролировать, правда, но... У меня так часто это не получается... Я опасен для всех, кто рядом со мной. Даже ты... страдаешь от моих слишком сильных эмоций... Лучше бы я оставался один... Мне так страшно... Я не выдержу, если причиню тебе боль... - судорожно плачешь, неосознанно прижимая меня к себе. Ты действительно рассказал все, что чувствовал, как я и просил. Теперь... может, ты мне еще и поверишь?
- Тсузуки, послушай меня, ладно? - я дожидаюсь, пока ты на меня посмотришь. - Ты человек. И всегда им был. Ты можешь любить меня, хотя я упрямое, вредное и нервное создание, которое постоянно лезет не в свое дело и само не знает, чего хочет, - ты явно удивлен такой характеристике. Неужели ты думал, я себя со стороны совсем не вижу? - Ты дружелюбно относишься ко всем без исключения; я не знаю, кто еще на это способен, кроме людей. Ты можешь жалеть даже Мураки, - ой, а ты, оказывается, думал, что хорошо это скрываешь. Даже испугался немного, - и при этом считаешь себя чудовищем? Неужели возможность тепло относиться к кому-то уже не делает тебя счастливым, хоть немного?
- Хисока, я не должен привязываться. Это плохо кончается, - тон отстраненный.
- Я знаю, что такое ненавидеть свои способности. Я знаю, что такое видеть в них корень проблем. Поэтому постарайся поверить в то, что я тебе скажу. Дело не в них. А в тебе. Как пользоваться своими способностями решаешь только ты. Они не могут быть жуткими или чужими. Потому что они твои. Ты можешь сам решать, как использовать свою силу.
- Нет, я не могу...
- Не хочешь. Не веришь. Боишься. Но можешь, - хоть что-то я знаю точно.
- Но ты же говорил, что ты не можешь себя контролировать! - полное недоумение.
Я отворачиваюсь. Вот теперь откровенностью придется отвечать мне.
- Скорее не хочу. Мне... слишком тяжело пока... Я со своими эмоциями не справляюсь. Противно, - мрачно констатирую я.
- Хисока, не стоит так это воспринимать, - твой голос становится ласковым, - у всех бывают трудности. И ты, по-моему, справлялся гораздо лучше многих. Лучше меня точно, - я наконец поворачиваю голову, и ты ободряюще улыбаешься мне, - Ты очень сильный, Хисока. Но ты не можешь разбираться с нашей вечной жизнью один. Знаешь, это очень сложная вещь. И нет ничего стыдного в том, что тебе иногда нужна поддержка. Мы же напарники, нэ?
- И только? - черт, что я говорю! Зачем мне это спрашивать?
Твое удивление не поддается описанию. Ты старался почти не говорить об этом, чтобы не смущать меня. И я понимаю, почему. Уже краснею и опускаю глаза.
- Ну... а еще я люблю тебя, Хисока, - чуть сильнее обнимаешь меня.
Настолько тепло и приятно, что я едва не забываю сказать тебе в ответ:
- Я тебя тоже, - и прикрыв глаза, растворяюсь в этих эмоциях, не только твоих - наших общих. Жаль, я не могу передать тебе, какой это кайф...
***
Не знаю, сколько я наслаждался таким состоянием, пока не подумал, что уже хватит. Но, когда я пришел в себя, ничего, кажется, не изменилось. Кроме твоего взгляда.
- Что ты так смотришь на меня? - я не могу разгадать этот оттенок.
- Ты очень красивый, когда улыбаешься, - искренность в твоем голосе, - А когда ты только открыл глаза... они были такими прекрасными. И сейчас все еще светятся.
Я мгновенно вспыхиваю. Никто никогда не говорил мне ничего подобного. Потому я и не смог сразу понять твое настроение. Никто никогда не любовался мной. Вот только... я понятия не имею, как мне себя вести.
- Ну что ты, малыш. Я же только смотрю на тебя. В этом же нет ничего плохого. Не надо так смущаться, - тихо говоришь ты.
- Ну... наверное, - я еле заметно застенчиво улыбаюсь.
Стоп! Что-что ты хочешь сделать?!
Ты легонько прикасаешься к моим губам своими и тут же отстраняешься. Одна секунда - но какая... Это близко к ощущению полета.
Но я все равно краснею. Наверное, напоминаю сейчас помидор.
- Хисока, извини, не удержался, - и очень хорошо, что так, если ты не в курсе.
- Не извиняйся, - все, лимит краски в лицо кончился, я прячу смущенное донельзя выражение, уткнувшись носом тебе в грудь.
Ты успокаивающе гладишь меня по голове и ласково говоришь:
- Привыкай, Хисока. Привыкай к тому, что тебя любят.
***
Несколько минут я прихожу в себя. А ты думаешь, что надо было быть осторожнее. Ну, может и так. Но мне все равно понравилось.
Я все-таки решаюсь посмотреть на тебя. И даже умудряюсь не смутиться снова.
- Да, так что можешь меня отпустить, - подстраиваюсь под твое настроение.
- Не хочу, - хитро улыбаешься ты, предугадывая мою реакцию.
- Тсузуки! - я прячу смущение под недовольством в стиле нашей обычной игры.
- Вредина... - протягиваешь ты шутливо-обиженным тоном.
- Ну ладно, ладно, - я часто проигрываю тебе.
Ты радостно улыбаешься, как ребенок, которому дали конфету.
Через некоторое время наваливается усталость, и я вновь засыпаю.
***
Открываю глаза от яркого солнечного света. Нельзя же было столько спать - уже утро! Встаю и иду умываться.
Зато я чувствую себя сегодня почти нормально. Спасибо, Тсузуки. Только ты мог сотворить такое чудо.
Иду на кухню, ставлю чайник, начинаю делать бутерброды, в том числе и для тебя - когда-нибудь же ты проснешься. Кстати, смотрю на часы: восемь. Ну, так рано ты точно никогда не вставал.
Когда через полчаса ты заходишь в кухню, я понимаю, что немного ошибся. Чего ради, интересно, ты поднялся ни свет ни заря, по твоим меркам?
- С добрым утром! Конечно, буду, спасибо, Хисока, - улыбаешься и наливаешь себе чай. Садишься за стол рядом со мной.
Несколько минут слышно только твое довольное чавканье. Потом ты задумчиво смотришь на меня:
- Хисока, с тобой ведь уже все в порядке, да?
Я киваю.
- Тогда пойдем, погуляем?
- Хорошая идея, - после вчерашнего сидеть дома совсем не хочется, - А куда?
- Я хочу сделать тебе сюрприз. Увидишь, - ты, сияя, вылетаешь из кухни, - жду тебя через полчаса.
У меня ощущение дежа-вю. Я вспоминаю нашу прогулку после задания на "Королеве Камелии", когда тебя подкосила простуда, и нам дали небольшой отпуск из-за этого. Тогда ты предложил погулять, едва только выздоровел. Точно так же утром на кухне и предложил. Неужели...
***
Ты телепортируешь нас из гостиной. Море. Как и тогда, ты телепортировал нас в Осаку, к морю. На тот же пустынный пляж - и откуда только ты знаешь это место.
- Помнишь, мы здесь были? - улыбаешься ты.
Я даже не знаю, что сказать, просто смотрю на тебя широко раскрытыми глазами. Конечно, я все помню. И ракушка, которую ты мне дал, до сих пор хранится у меня, как сокровище. И до сих пор в ней можно услышать море. Это волшебно, по-другому не скажешь.
- Ну, тебе хоть нравится сюрприз? - спрашиваешь ты.
- Да, - я невольно улыбаюсь, восхищенно и радостно, - да, безумно нравится.
Я, как зачарованный, подхожу к воде и смотрю, как на песок накатываются волны. Сажусь на корточки и касаюсь одной из них рукой. Прикрываю глаза. Шепот моря, прикосновения ветра... Так спокойно... Словно я сливаюсь с ними какой-то частью себя. Это другой мир. Изумительно непривычный и прекрасный.
Чувствую, как ты целуешь меня в щеку. Распахиваю глаза и смотрю в твои. Ты поднимаешь меня на ноги, обнимая.
- Хисока, умоляю, пообещай мне, что ты никогда больше не будешь скрывать, что тебе плохо из-за меня. Не доводи себя больше, не надо, я же тебя люблю, - гладишь меня по щеке.
И мне хочется плакать от счастья. Просто потому, что ты со мной, и всегда будешь рядом. Потому что ты любишь именно меня.
- Обещаю. Я тоже люблю тебя, - прижимаюсь к тебе и понимаю, что ты тоже счастлив.
Понимаю, что меня можно любить...