А вы никогда не задумывались, что щелканье пультом в присутствии детей безнравственно?
Вот вы всей семьей поужинали, уютно устроились в гостиной и включили телевизор. Кого-то арестовывают: рядом дети - щелк. Обнаженное тело - рядом дети: щелк. Секс - рядом дети: щелк. Драка - рядом дети: щелк. Вроде в больнице, гуманные доктора, но крупным планом кромсают тело - рядом дети: щелк. Убийство - рядом дети: щелк. Рассказывают похабную историю - рядом дети: щелк. Сцена из жизни заключенных - рядом дети: щелк. Снова секс, снова убийство, снова раскромсанное тело, снова тюрьма... Щелк, щелк, щелк, щелк...
Знаете, что в самый обычный, ничем не примечательный вечер вы посредством этих щелчков показали своим детям? Именно: "Сало, или 120 дней Содома" Пазолини! Только качеством похуже у вас получилось - сразу видно отсутствие руки мастера. Не хочу вас обманывать, но врать не могу - не обижайтесь...
Что вы так возмущаетесь? Что насилия было больше чем секса? Так я и не утверждаю, что вы развратили чад к "Калигулой" Тинто Брасса. "Салом", друзья мои, "Салом"...
О, пардонте-с, вы уверены, что в тот вечер вы смотрели не ЭТО, а ежели что не то, сразу переключали, основное внимание уделив ток-шоу, показу мод, записывали кулинарный рецепт и всей семьей подпевали песенной передаче? Так и у Пазолини тоже беседуют, кулинарят, на столах икебана, меняют элегантные костюмы и поют большей частью хором в романтическом замке, разве нет? А как вдохновенно и профессионально на фано бацают... м-м-м... Присмотритесь...
Ну, уж одно вы знаете точно - вы говна не жрете, да?! ...Э-э-э... я бы так категорично не утверждала...
::::::::::::::::::::::::::::::::
Благодаря современной технике я получила возможность увидеть многие фильмы, которых не видела раньше и пересмотреть уже виденные шедевры. Прошлая неделя у меня принадлежала Пазолини.
Но на каникулы к нам в гости приехал сын мужа 14 лет - и я обнаружила, что не могу посмотреть не только Пазолини, но вообще ни одного классического интеллектуевого фильма из отложенных на "когда будет время": везде есть сексуальные сцены или насилие, или - в одном флаконе. А подросток иногда заходит в мой кабинет поболтать, и вообще - дверь обычно открыта в гостиную, и с чего это я ее вдруг закрою...
...И когда пасынок с мужем поехали в магазин - быстренько посмотрела "Сало, или 120 дней Содома". А вечером написала этот пост, благо ни финский муж, ни пасынок по-русски не разумеют.
Да, в этом фильме есть все, что угодно, кроме секса, которому в моем понимании атрибутивно присуще радостное жизнеутверждающее соблазнение, но в присутствии подростка, да и мужа, честно говоря, тоже, я бы этот фильм смотреть не стала. И в кинотеатр бы на него не пошла.
Моя мама рассказывала, что в начале 90-х она отдыхала в пансионате и, как-то возвращаясь с вечерней прогулки, проходя мимо приоткрытой двери в будку киномеханика, заглянула туда и на экране увидела пресловутую сцену из этого фильма, ту самую, в которой голых подростков ведут как свору борзых по лестнице.
"Что... это... Вы показываете?" - ойкнула мама.
"Сталинизм кончился!" - с гордой угрозой ответил ей киномеханик.
"Правда?" - обалдело спросила совсем растерявшаяся мама, будучи не в силах оторваться от экрана.
Механик, не намного младше мамы, на всякий случай отодвинулся подальше от подозрительной старухи:
"Проходите, женщина, нечего тут... идите ... лучше... в зал".
"Да нет, спасибо, извините", - стушевалась мама.
...Мне кажется, что, судя по многочисленным рецензиям, многие критики этого фильма переоценивают его антифашистскую составляющую. Да, она есть, но в снятой форме и весьма незначительная. Поясняю.
Вполне возможно, что сам Пазолини и хотел бы, чтобы фильм воспринимали в антифашистском ключе, но у него не вышло, и именно потому, что получилось совсем иное - воскресить подростковое прочтение бессмертных творений маркиза де Сада в рушащемся тоталитарном обществе, тогда, когда уместно звучит призыв:"Слабые, порабощенные создания, не надейтесь обрести свободу или установить связи с внешним миром, никто не знает, что вы здесь, вы для всего мира уже умерли".
Это реконструкция фантазий юноши, во время крушения фашистского режима в Северной Италии прочитавшего маркиза де Сада. Но т.к. фильм делал взрослый, к тому же мастер - поэтому, возможно, помимо его воли, у него получилось изображение природы власти как таковой. И весьма удачное - поскольку в момент падения она перестает скрываться под одеждами народных соблазнов и предстает в обнаженном виде. Отвратительном или привлекательном - кому как больше нравится.
Вполне естественно, что власть предстает перед подростком в сексуальных образах. Размышляющий о сексе подросток стремится в фантазийной форме экстраполировать свои знания о половой жизни не только на друзей, но и на родителей, учителей, правоохранителей и т.п. взрослых, т.е. на тех, в зависимости от которых он непосредственно находится, а потом уже - на весь остальной мир в его историческом развитии. Добавляя в структуру властных отношения сексуальные, подросток пытается представить, как они "делают это" между собой, с ним и другими.
Поэтому, полагаю, что любой фильм о подростковом мировосприятии должен включать в себя элементы насилия и садо-мазо или... быть ложью. Во спасение - тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман.
Кстати, в фильме никакого садо-мазо нет, а есть насилие. Как в любой фантазии на тему сексуального и пр. насилия - игры внутри быть не может.
Чем интересен возрастной состав героев фильма? Тем, что в нем представлены только два поколения: родители (аристократы и куртизанки от 40 до 50) и дети (старшие - СС, средние - полиция, младшие - заключенные подростки и дочери аристократов). Других возрастов нет - ни младенцев, ни детей допубертатного возраста, ни взрослых от 25 до 35.
Разницы в растлении как кровно своих (дочери), так и чужих (охранники и заключенные) детей либертены не видят, тем самым уравнивая тех и других, создавая тем самым из них некую аморфную детскую материю.
Социальный состав - в том же ключе: аристократы, полусвет; охранники, заключенные, но все они из одного социального слоя - обеспеченной интеллигенции (если кто из куртизанок и был родом из прислуги, то давно выбился в люди). Недаром в начале фильма при личном отборе из похищенных у родителей или из монастырских школ подростков будущих жертв, один из аристократов специально подчеркивает, что один из юношей является сыном его знакомого судьи.
Национальность - итальянцы.
Итак, кроме молодости и отсутствия физических недостатков - никакой иной вины за жертвами не числится.
Палачи... м-м-м... вообще-то это - все, в том числе и жертвы, закладывающие друг друга перед властью, но собственно организаторы-аристократы - не красавцы, не уроды, а тоже вполне обычные люди среднего возраста. Полагаю, что разговоры об их дегенеративной внешности - плод больного воображения впечатлительных критиков, живущих в фантазийном мире, где добро и зло можно различить и по внешности тоже.
Фрейдизм? Нет, скорее стёб над попыткой психоанализа того, кто "отправил на тот свет свою мать, и большего удовольствия не знал", а теперь отправляет на тот свет своих детей, поскольку не только не желает, чтобы мир продолжался после его смерти, но реально делает все от него зависящее для того, чтобы этого не произошло.
В фильме работает достаточно простенькая патриархальная гендерная модель. Старшие аристократы-мужчины - Судья, Герцог, Епископ и Президент разрабатывают регламент мероприятия, к которому принуждают всех остальных, с кем уединяются в замке от окружающего мира под лозунгом "Хорошо все то, что чрезмерно".
Куртизанки, возможно, наняты за плату, как и юные эсесовцы, но они ведут себя так, что, думается, что если и была у них возможность отказаться от миссии, то незначительная, а для превращения в полицейских и заключенных они похищают подростков, с чего, собственно, и начинается фильм. Деление же похищенных на охранников и заключенных - произвольно и не зависит от личных качеств. Более того - и те, и другие принуждаются аристократами, представителями и носителями власти, к сексу и смерти. Но почему именно сначала к сексу, и только потом к смерти? Почему бы сразу всех не поубивать - тоже ведь удовольствие?..
Мы можем вспомнить исторически совсем недавние оргии, устраиваемые советскими властителями вроде Ежова и Берии, но они не тратили все свое время на их проведение и не стремились в них "перепробовать все" за короткий промежуток времени. Время... у них было время. А у наших героев его нет: государство разваливается, смысла заниматься его строительством уже нет, поэтому кроме как ублажения еще существующего физического тела, иной цели у власти в процессе падения быть не может. И вот она пытается... растянуть процесс мучения жертвы, в котором секс выступает в качестве наказания порой горшего, чем смерть.
Но и тут облом: оцепеневшая от ужаса заключения жертва не радует палача дикими воплями, которые издает при мучении еще вчера свободный человек. Она скулит, как побитая собака...
Очю интересна трансформация зрительского восприятия, которую отмечали многие зрители и критики: чем меньше в жертве остается человеческого, тем меньше ее жалко. И к концу фильма мы спокойно смотрим на казни и пытки... кукол.
Вспомним недобрым словом Гегеля, и посмотрим, почему аристократы-властители из фильма Пазолини тоже не свободны. Они связаны выдуманным ими на основе садовских фантазий регламентом, во-первых, и культурными стереотипами, во-вторых. Они не изобретают не только ничего нового, но и не пытаются придать своим действиям личностный, индивидуальный характер, поэтому сочетая между собой общеизвестные паттерны безуспешно пытаются получить удовольствие от процесса. И посему удовольствия от происходящего не получает никто. Как формальные проявления чувств их смех, крик или улыбки, так и сами чувства гнева, раздражения или радости есть то, что по регламенту следует испытывать в строго определенной ситуации, соответствующая моменту карнавала маска. Никакого экспромта, никакой спонтанности, лишь закономерные изменения регламента.
Подросток в любом обществе, как и любой человек, заключен в свой возраст, в свое тело, но в отличие от взрослых он об этом узнает впервые. Он заключен в свое время, культурные стереотипы, социальный слой, ему не дано выбирать родителей, школу, друзей и пр.
И бывают периоды, когда это осознание дается ему особенно болезненно, жестко и грубо ставит подростка перед фактом своего существования, и это происходит тогда, когда власть кардинально меняется не естественным, а насильственным образом, и доживающая последние дни власть перестает придуриваться, разыгрывая перед обывателем демократию. Что, собственно и происходило в Италии, когда Пазолини был подростком. Недаром посредством поясняющего текста зрителя вводят в курс, что в 1944-45 годах фашистская республика доживает последние дни, а звуки канонады периодически это подчеркивают.
Относительно подростковой сексуальности существует только два типа культур, и оба репрессивны (культура вообще иной быть не может) - в которых подростку либо нельзя заниматься сексом, либо нельзя не заниматься. Поэтому он вполне правомерно может фантазийно их друг на друга замещать: репрессия никуда от этого не девается. Вот подросток-Пазолини и заместил, а Пазолини-взрослый представил это замещение в форме фильма. Поэтому мы вполне можем себе вообразить тех же проституток из фильма, обучающих подростков сексу и рассказывающих поучительные истории типа бойцы вспоминают минувшие дни, в качестве педагогов, преподающих вполне сексуально индифферентные или антисексуальные предметы. Они стали бы делать это с не меньшей строгостью, наказаниями и морализаторством. Думается, многие зрители вспомнили многих своих школьных учителей и учительниц, глядя на экран.
Помните, чего требуют либертены от рассказов интеллигентных проституток? Ну да, именно - следования стандартам повествования о невинных любовных историях не только в манерах, тоне, внешнем виде рассказчиц, но и в подаче сюжета: "...Не опускать никаких деталей и подробностей, вносить ясность, только так мы можем извлечь виды возбуждений... До чего же нас довели неудовлетворенные желания!... Может быть, рассказчице удастся меня возбудить... Нет ничего более заразного, чем грех".
Конечно, весь бес в деталях, как же иначе наставить на путь истинный?
Затиянутая шаблонность рассказов проституток, плоскость шуток либертенов, тупость и высокопарность неточных цитат, авторов которых они уже не помнят, путая Бодлера с Ницше, камлающий по радио про семью и важность различия для молодежи, сострадание и маленькую птичку Эзра Паунд - что может быть скучнее всего этого мозгоебательства? Ничего. Мне кажется, что в этом со мной согласиться любой взрослый человек без амнезии.
Кажется нелишним отметить, что в данном случае мадамы работают в идеальной школе, которая отличается от обычных тем, что в ней обучение доведено до предела, в качестве которого выступает калеченье и смерть. Поэтому, кстати, преподаваемым предметом не может не быть сексуальные навыки - а чему еще можно учить в подобном заведении?.. Все остальные предметы как-то нелогично выглядят. Ведь единственно к чему может быть годен полностью заключенный человек, у которого пока еще осталось чисто биологическое стремление жить - это в качестве тела служить сексуальной игрушкой другого. Больше - ни на что.
Возможен ли побег? Да, как попытка избежать унизительных отношений, вот один из подростков и пытается бежать по дороге к заключению, а охранники поливают его из автоматов. Итог? Смерть и глупая шутка по этому поводу.
А из замка - т.е. собственно отношений - даже попытка побега невозможна: контроль днем и ночью.
Можно проанализировать эту заключенность следующим образом: подросток может либо умереть, либо вырасти и превратиться в мучителя других подростков вне зависимости от того, будут у него собственные дети или нет.
А можно и иначе.
Казарменные (монастырские, лагерные, интернатские, больничные) коричневые грубые одеяла, школьная форма, однотипное белье и ночные горшки, палаты для мальчиков и для девочек. Побудки, линейки, ночные проверки, хоровое пение народных песен за общим столом во время ужина, обязательное участие во всех коллективных мероприятиях. Запрещение личных вещей. Невозможны отправление религиозного культа, несанкционированный секс и одиночество - за первые два преступления полагается смерть, последнее - нереализуемо в силу тотальной контролируемости другими всего помещения. Сцена осуществления контроля над процессом дефикации жертв, для того, чтобы затем накормить их и палачей дерьмом - думается, это апофеоз фильма. Обратите внимание на то, что без коллегиально одобренного внесения изменений в регламент не обошлось и здесь - следование правилам, никакого отступления от плана, в крайнем случае - изменение самого плана во избежание спонтанности. О как!
Совокупность особенностей лагерного быта и поведения представляет собой систему формирования "идеального заключенного", вполне адекватную описанию, данном Бруно Беттельгеймом.
"Вас никто не будет искать, поскольку для мира вы уже умерли, то, что вы еще живы - ошибка, которая будет в свое время исправлена", беззащитнее ли поэтому жертвы-заключенные в этом фильме, чем заключенные сталинских или гитлеровских концлагерей? Нет, просто и жертвы, и палачи знают, что смерть к ним всем тем ближе, чем громче канонада за окном - в отличие от других заключенных мы видим их в этот звуко-временной бинокль.
Черные рубашки, белые плащи и черные шляпы, черный воронок, расстрельная команда в серой форме, патетические фразы одного из четверых аристократов "мы - фашисты, единственные настоящие анархисты, мы должны подчинять все желания единому жесту", "буржуазия всегда охотно убивала своих детей" (сравните: "революция всегда пожирает своих детей", хихикс над историзмом) и пр. приметы времени - основательно размыты. И одежда, и фразы вполне можно заменить на любые другие без ущерба для сюжета, который можно разыгрывать везде, где представителям власти можно безнаказанно орудовать с людским материалам. Почему бы не сказать: "мы монархисты, мы коммунисты...", "аристократия, пролетариат всегда охотно..."?
Если свое истинное лицо власть показывает в момент своей гибели, то это не значит, что она иная в другие моменты, нет, просто у нее макияж крепче держится. Да ей и не нужно стараться испытать все удовольствия одновременно, когда есть время, можно и одно за другим перепробовать, последовательно. В момент же падения времени у власти уже нет: она уже неподконтрольна своим собственным заявлениям о себе, освобождена от необходимости хоть чем-то эти заявления подтверждать, тем самым соблазняя народ, и, как Медуза Горгона, увидевшая себя в зеркале, зомбирована открывшимся зрелищем истины своей собственной природы. Власть в зеркале и без мейкапа - это круто. И разве в этот момент имеет смысл разговор о расовой, классовой или религиозной морали?.. Нет, только пытки. Пытая людей, власть пытается понять, с чем же она все-таки имела дело и почему что-то пошло не так. Удается ли ей это? Не знаю, результаты она каждый раз уносит в могилу.
Но власть никогда не собирается погибать одна, это тоже не в ее природе, она цепляет за собой в могилу всех, кто под руку подвернется, а уж тем, кто сподобился узреть истинное лицо власти - не жить два раза. Обыватель не при делах еще может как-то проскочить катастрофу, а вот палачи и жертвы - первые в очереди на уничтожение, поскольку видели слишком много, могли ненароком и просечь тайну великую - кому это надо?.. А иначе зачем бы из гитлеровских лагерей составы с заключенными шли прямиком в Гулаг? Откуда столь неоднозначное отношение советской власти к фильму М. Ромма "Обыкновенный фашизм"?
"Уберите слуг!" - кричат охране либертены, по прибытии в замок объясняющие жертвам и охране распорядок дня и правила поведения. Почему? Потому что не по правилам: слуги не при делах, их используют в качестве специалистов по обеспечению налаженного быта. Любого. Они должны готовить жаркое из мяса или дерьма - как скажут. Но готовить хорошо. Для этого, они должны быть твердо уверены, что их не обидят: ведь известно, что излишняя нервность, а тем более страх за свою шкурку вредит качеству работы. Разве нелогично?
Поэтому, думается, не стоит драматизировать антифашистскость фильма, как, впрочем, и демонизировать собственно фашизм, что в достаточной мере демонстрируют
Вряд ли случайно и то, что слово "жывотные" по отношению к жертвам употребляется в фильме весьма регулярно. И пафосно. Я бы снизила пафос, добавив определение "домашние". Но я - это я, а Пазолини - это Пазолини. Который прекрасно понимал, что от снижения пафосности его фильм теряет в реалистичности: ну какая такая власть без пафосности, скажите на милость?..
А жертвы с уподоблением их животным не спорят. Они вообще не спорят. Хотя иногда просят. Например, пожалеть во имя памяти покойной матушки или убить, но власть ни хуя не пожалеет никогда, лишит девственности или убьет по плану, а пока будешь есть гавно. Ложками. Для этого дает ложку.
В фильме показано оч. интересное измененное состояние сознания - а-религиозность - даже не анти-, а когда церкви нет, ее служители уже не прислужники власти, а сама власть; молитва не имеет смысла, поскольку ее свершение публично наказуется смертью (так поступают с одной из девушек), а места помолиться в одиночестве нет по определению; и человеку уже все равно есть Бог или нет, и будет ли возмездие в той жизни или в этой, и вообще - есть ли та жизнь. Поскольку в этой не осталось ничего, кроме телесного страдания. "Господи за что ты нас покинул?!." - кричит одна из голых дочерей либертенов, из чана с дерьмом накануне казни. Все остальные наказуемые в ответ стонут. А охрана рядом играет в карты, слушая музычку по радио.
Оч. интересно отследить роль смеха в этом фильме-карнавале превращенных форм. Конечно, многое в произведении раскрывает ответ на вопрос - над чем и как в нем смеются. Так вот этот фильм Пазолини начинает со смеха жертв над самим процессом их похищения вместе с похитителями и будущими мучителями. Он продолжается возникающим из ужаса и отвращения смехом подростков, когда штурмовик с разрешения либертенов за ужином прилюдно насилует одну из их дочерей, а затем сношает и самого распалившегося либертена. И палачи, и жертвы смеются на удивление тупым шуткам, анекдотам и розыгрышам. Пазолини эту тупость уж совсем нарочито подчеркивает так, чтобы колола глаза - сценой перед свадьбой либертенов с молодыми фашистами-охранниками. Либертены возмущены отсутствием радости на лицах заключенных в столь радостный день настолько, что могут и интеллигенцию, ответственную за состояние умов переказнить. Тогда две проститутки с величайшим мастерством разыгрывают юморную сценку, тупее и пошлее которой я в жизни не видела. Как мудро: чуть больше смысла и вкуса, и результатом стало бы рыдание. А так заключенные смеются.
Этот смех, вызываемый механическим раздражением, сродни оргазму, который испытывают некоторые герои, когда их насилуют.
Безвкусное слово - мне кажется это один из важнейших элементов фильма. Но... почему тогда в фильме звучит в основном вполне "вкусная" музыка, великолепно подобраны костюмы, на стенах залов весит что-то весьма напоминающее "Гернику" и ваще под Пикассо (или меня подвело зрение?)?
Думается, разгадка в том эпизоде, когда во время первого сексуального насилия выключают звук...
...но мне надоело писать этот загадочный пост разгадок, тем более что солнце шпарит со страшной силой, наглядно поясняя, что грех - это немедленно не пойти кататься на лыжах. Если интересно еще несколько моментов разобрать - свистите письменно!!!
Чмоки эврибади!
А НАПОСЛЕДОК Я СКАЖУ: как все-таки хорошо, что есть власть, т.е. всегда имеем на кого свалить вину за наше несчастное сознание, ура!
Понятное дело - секс, насилие и убийство воспринимаются гораздо легче по отдельности, чем в одном флаконе, да еще и приправленное подростками, нашим будущим... Я смотрела этот фильм и задавалась вопросами: во что бы он превратился, если...
Если подростков заменить на взрослых?
Если сексуальное насилие заменить несексуальным?
Если насилие заменить добровольностью?
Если "откровенные сцены" заменить намеками?
Если сильнее акцентировать фашистскую атрибутику?
Вырисовывалась странная картина - удовлетворяя хотя бы одному из этих требований картина лишалась смысла, но ее прокатная судьба была бы более удачной. Как у мелодрамы "Ночной портье" Л. Кавани или комедии "Последнее танго в Париже" Б.Бертолуччи. Могла бы и оскара какого получить...