Я вам вот что скажу, господин судья, будь у меня ваша власть, я бы запретил молодым девчонкам выскакивать за отражения. Одно дело - вдова или незамужняя, которая, сама для себя незаметно превращается в старуху, и которая своей земле пусть с грехом пополам, но хозяйка. Ей ведь и любви как таковой не надо, только ощущение присутствия, чьего-то плеча рядом. И в помощи она по-настоящему не нуждается, потому что уже привыкла управляться с землей по-свойски. Такой хватит и слабосильной тени - та не попортит ее собственной борозды. Эти женщины ищут не пламени, а утоления - вот им отражение как доктор прописал. Они ведь приходят из воды, а вода способна только затушить огонь, оттого я и говорю: юным девушкам с отражениями делать нечего.
Оно, конечно, никто не спорит, что это благо, и в тяжелые времена они нас спасли. Работать они могут не хуже любого из нас, а есть не просят - если б не их помощь, так мы б точно не пережили той голодухи и ураганов. Стоит поверить, что тот индеец и впрямь хотел нам добра или уж, по меньшей мере, не хотел зла - но, господин судья, мы сейчас сидим с вами здесь, и оба пытаемся понять - как же такое произошло.
Можно сказать, что наша ошибка, не ваша и моя, а ошибка всего городка, всей этой несчастной земли, которая не отвергла чужака - в том, что мы дали ему приют, и сразу не приняли угрозу всерьез. Но разве в этом не весь человек - ничего не принимать всерьез, не верить, пока не станет поздно, когда от вас уже не верить требуется, а только принимать то, что случилось.
Так вот; не следовало нам впускать того мальчишку, но ведь сперва никто и не подумал, что он останется, и раньше такие бывали - будто щепка, попавшая в водоворот, покрутится немного - а потом водой ее и смоет, как не было. Думали, он коммивояжер, хотя и не было у него с собой сундуков с вещицами, а кто считал, что он на север, на заработки едет. А он, подумай, не уехал, каждое божье утро появлялся на террасе старой гостиницы, а потом взял, да и договорился со старым Клейтоном о покупке земли. Нет, чтобы с умными людьми сперва посоветоваться. Но он со стороны приехал, откуда ж ему было знать, кто здесь умный.
Понадобился кому-то наш городок. С тех самых пор, что ушли индейцы, тут и лишней ночи никто не задерживался. Но у нас земля пришлых, и не пустить другого пришлого - это вроде как не уважить самого себя, потому как он - все равно, что отражение твоих предков сто или сто с лишним лет назад, когда они заявились сюда с одним фургоном.
Ну вот, мы и дошли до отражения. Нет, подождите. Я ведь не то хотел сказать. Не то, чтобы я не любил чужаков. Просто меня не оставляет мысль, что будь он из наших, знай он наши порядки, так влюбился бы, как молодым людям полагается, в старшую Миллер, в красавицу. Тогда бы и сестры не стали таких фортелей выкидывать, потому что младшая бы смирилась. Это легко, когда знаешь, что все идет по порядку.
Вы ведь меня и спрашиваете, господин судья, не потому, что я эдакий умник, а потому, что я к ним вхож и знаю, как у них все происходит. Вот я вам и говорю: в том, что произошло, вины Лоры Миллер не меньше, чем старшенькой. Лора все и придумала. Не потому, что так уж любила сестру, просто знала, что та не смирится, потому что ей и смиряться не след.
Мы долго спорили со старым Клейтоном: он считает, что этот пришлый, Сент-Клер, сперва захотел его землю, а потом уж на землю решил привести жену. А я считаю, что тот худой заросший участок только и годится, что гроб туда зарыть и крест сверху поставить, и пусть меня повесят, если на нем что когда вырастет. А вот Лору Сент-Клер, как увидел, так сразу захотел вспахать и засеять.
Ну Бог с ним, женская зависть - история известная, а только зря они пошли к Мокатаве. Потому, что если Мокатава индеец, так и мой мул того и гляди потомства настрогает. Нашли бы уж какого-нибудь другого краснокожего, а этот - только и знает, что отираться у магазина в грязной воскресной одежде, хуже ниггера. Не просто так он остался, когда остальные уходили. Хотя говорят, он не из того племени был, что ушли, а из другого, что наши доблестные солдаты тогда перебили.
Честно я вам скажу: когда я про Мокатаву узнал, то удивился. Думал, лучше б они мою кухарку Нэнси прихватили с ее черной курицей, и то бы толку было больше.
Но все же как-то Мокатава это дело обделал, потому что на следующий день еду я мимо участка старого Клейтона и смотрю - в глазах у меня двоится, а я с воскресенья капли в рот не брал. Но долго думать не понадобилось - сам-то Сент-Клер с белой кожей и волосами, как у испанца, а 'близнец' его наоборот - будто всю жизнь работал на солнцепеке, волосы белые, а кожа выдубленная.
Ну, проезжаю дальше мимо Миллеров. Лора довольная в саду возится. На озеро, говорю, ходили. Она и отпираться не стала. А что там отпираться, когда сперва на озеро, а потом к священнику. И никто, господин судья, слова не сказал. А что тут скажешь: сестры давно уже без родителей, замуж бы их выдать, так и заняться этим толком некому. Лора потихоньку деньги откладывала - в большой город ехать. Сколько раз я ей объяснял про город - да в таком возрасте кто объяснения слушает.
Вот я и вмешиваться не стал.
Я же как: езжу теперь больше для порядку, прежде письмами людей обносил, а теперь пишут редко, почитай, что никогда. Остается только сплетни от забора до забора перевозить. С одной стороны, вам скажут - не мужское это дело, а с другой - ребята, что к вечеру у лавки сидят и кукурузу объедают, только меня и ждут. Где да что. Девицы Миллер меня по-свойски принимали, всякий раз кофе поили. Вот я за них душой и болел.
А тут - и младшая пристроена, и старшая, что бы там ни говорили, не одна.
Предоставь женщинам решать это дело - и Лора наверняка бы осталась с отражением, как оставалась с ношеными сестринскими платьями, потому что так по старшинству полагается. Сент-Клер об этом и слышать не хотел, конечно, но тут всякий думал, что дело это не за горами. Молодые невесты как отражения - яркие только поначалу. Потом и те и другие становятся бесцветными, блеклыми. Так что я думал: скоро парень догадается о своем счастье, что ему за одну цену две жены досталось.
Тут еще что, господин судья. Не мне об этом спорить, тут люди пообразованнее копья ломали. Знаю, что все от нужды пошло, еще в те голодные годы, и что все это женщины придумали, а против их придумок наш брат бессилен. И то можно понять: без души нельзя к священнику, без священника не выйдешь замуж, а без кольца и рабочих рук в доме не будет, оттого что девушки наши порядочные и приличия знают. Вот и выходит, что теперь у наших отражений вроде как есть душа. Помните, святой отец еще письмо посылал в большой город, к своему церковному начальству? И ответ пришел с подтверждением? Только вот сдается мне, подтверждение это наш патер сам написал, да печатью украсил, потому что никаких писем он тогда в город не отправлял - мне ли не знать.
Но по мне это не важно, потому что если раз пустили тебя в божий дом, хоть столичный, хоть тутошний, если раз признали, что у тебя есть душа - так оно всегда и будет. А это дело опасное. Нет ничего хуже, чем если кто забудет свое место. Это все равно, что ниггеру сказать, что он теперь свободный человек, и может с белым за одним столом обедать. Сами знаете, добра не будет от такого. У меня тогда холодок по спине и пробежал, хотя церемония прошла как по маслу, да вы сами видели.
А потом? После свадьбы жизнь пошла своим чередом. Младшенькую Сент-Клер забрал на свой худой участок, а Ирма с мужем остались в отцовском доме. Ирме отражение подошло, может, лучше, чем сам Сент-Клер: она женщина громкая, командовать горазда. Как ни проедешь мимо их дома, она что-то супругу выговаривает, а тот и рад слушать. У того, кого из воды вылепили, своя воля жиденькая.
Лора с Сент-Клером сперва жили душа в душу. Вот только участок он купил негодный, предупредить его никто не успел. Неблагодарный клочок земли, такому сколько труда и пота ни отдаешь, он только еще просит, а сам ничем делиться не собирается. Так что Лора с мужем, едва натешившись, принялись работать. И все же, хоть худая земля, а своя, и привязывает она накрепко - Лора и думать забыла о городе. И слава Богу.
Вот только цвета она потеряла, как я и говорил, стала бледной и мутной, как илистая вода.
От молодой пары все известно, чего ждут, даже если прямо об этом не говорят. Тем более, в маленьком городке, как наш, где каждый детский крик - радость. Но тут... Про детей вроде и шептались, но как-то без охоты. Потому что с одной стороны все ясно -Сент-Клер должен на два поля поработать. Оно, конечно, нехорошо, но им, можно сказать, повезло, и болтать людям будет не с чего: и матери похожи, и отцы, читай, одинаковые.
А еще потому помалкивали, что кому нужно лихо будить. По закону-то, конечно, у отражений детей не бывает. А только вы, господин судья, знаете, что человеческий закон не всегда соблюдается. А у нас в городке, видно, и божий...
Я себя спрашивал - чего такого бояться, ребеночка-то? Ну пусть себе из отражения родился, душа чистая.
А с другой стороны - если в отражении все выходит переиначенное, скажем, как у того сент-клерова близнеца - цвета местами поменялись, - то может так случиться, что душа ребенка, которая у нормального дитяти чистая, у такого - сразу черная?
Но страх-то не в этом. Может, к обычным отражениям мы уже привыкли, глаз не цепляется. А такое вот... дитятко - вроде совсем как наше, обычное... а посмотришь - и испуг берет. Сами же знаете. Вы-то по роду деятельности таких деток поболе моего видели. Если начать приглядываться - вроде все на месте, глаза, нос, рот. А все равно что-то не то.
Я вот думаю - может, оттого, что оно только создано, отражение колеблется, будто на речке, когда ветер подует, ребенок-то сам к себе еще не привык, да и мир к нему непривычен.
А женщины еще рассказывают: если кто тому дитю в глаза посмотрит, то сам и отразится, всем своим существом, да так, что увидит про себя правду. А это мало кому понравится.
Я людей судить не люблю, а тут и вовсе понять можно. Не дело это - собственного ребенка бояться, так, чтобы и не взглянуть лишний раз. Потому я тогда, всякий раз как мимо Клейтоновской земли проезжал, про себя его подзуживал. Семейный раздор - оно плохо, но лучше, чем дитя на перекрестье дорог хоронить.
Ну так что: лучше б я на Сент-Клера меньше смотрел через тот забор. Досмотрелся, сглазил. Еще пару месяцев прошло, гляжу: обе сестрицы в талии раздались. Ну, думаю, муженек расстарался. О плохом и не помыслил тогда.
После не до них мне стало. А как-то мы с Клейтоновскими в лес на медведя ходили, просидели месяц да так никого и не поймали. Как вернулись, мне и рассказали - мол, у девиц Миллеров прибавление. У обеих.
Ну, до крестин младенцев и не показывают, берегут. А вот когда на крестины принесли...
Я перед этим снова ездил на Клейтонов участок, подарок из лавки для матери передать. Лора меня увидела и говорит: вы уважаемый человек, не согласитесь для моего дитяти стать крестным?
Верно: своих-то родственников нет у них, еще в голодуху померли. Как тут отказаться?
Приехали они в церковь в той же старой карете, что и на свадьбу. Обе матери разряженные, Лора сияет. Ирма, правда, больной выглядела, ну это что ж. Ребенок, он, известно, силы из матери тянет. Детишки оба в яркие одеяльца завернуты, не плачут, довольные. И волосики у них темные, у обоих. Ну, думаю, вот Ирма-то и дуется, дома, как все открылось, наверняка был ад кромешный и трубы иерихонские. И не от мужа ей досталось - с отражения что взять, - а от сестры.
Вы же, господин судья, были на крестинах? Я, конечно, опозорился при всем честном народе. Видано ли: уронить младенца в купель.
Да я сам не ожидал, что так испугаюсь. Но верите ли, смотрю я, как святой отец берет мальчишку на руки - а у него лицо странное, не такое, как должно быть - хотя в чем дело, и не скажешь. И у падре-то, смотрю, руки дрожат и губы трясутся. Но падре наш человек стойкий, он давай молитву дальше читать. А в церкви все тише становится. И не та это тишина, что перед Богом, когда людям кажется, вот-вот Его голос услышат. А наоборот - когда вдруг слушаешь и понимаешь, что Бога рядом нет. Святой отец свое оттарабанил и мне ребенка протягивает.
А тот смотрит на меня, не моргая, серьезно так. Волосики его темные меня обманули, я уж запоздало подумал: не от отца они ему достались, от матери. И ведь я уже все понял, и сказал себе - Бог с ним со всем, только в глаза ему не заглядывай. Но и на бывалого человека настает иногда проруха. Поглядел.
А вот дальше, господин судья, с меня спрос маленький. Потому что помню я плохо. Слишком уж был потрясен. Вы вот смотрели когда-нибудь такому в глаза? Не смотрели. Потому что вы умный человек. А я сглупил. Помню только, как Лора рванулась за младенцем, вынула из купели, и прямо из рук у сестры второго выдрала. И кричит: 'Они живые! Живые!'
Дальше вы, наверное, лучше моего все знаете, потому что я и очнулся не сразу, и мне уж по пути рассказывали, что Лора с ребятами пробилась через ряды и вырвалась из церкви. Против таких детишек нет закона, но кто же такое захочет у себя под боком иметь. Вроде как сестра с мужем ей помогали, а с отражения что возьмешь.
Сестрина младенца Лора, значит, тоже прихватила. Женщин иногда не поймешь: второй-то такой ей зачем. И Сент-Клер не дураком оказался, Клейтоновских ребят раскидал, как боксер в цирке фальшивые гири. Но это, опять же, вам лучше моего известно, я-то в хвосте погони был. Я что мог, вам рассказал, господин судья. Но кто в Сент-Клера ружье разрядил, того я не видел, хотя там все прихожане вслед бросились. Может, и кто из Клейтоновских, но руку на отсечение не дам, хоть с них и станется на крестины с оружием приехать. Возводить напраслину ни на кого не хочу: в такой толпе это мог быть кто угодно.
Я вот все думаю в последнее время. Если б его не убили, может, он бы и вырвался. Сильный был парень.
А если вернуться к тому, что я своими глазами видел... Так это вам кто угодно рассказать может. Лора гнала карету до самого кладбища, а там бросила и, видно, с младенцами решила выбраться через лес. Больше ее никто не видел, она словно растворилась, хотя мы все кладбище общарили. А оно, сами знаете, большое. И лес за ним обшарили - тот, где ходить можно. Не было Лоры, как в воду канула.
А детишек уж потом по крику нашли, они просто себе под деревом лежали, будто мать их решила подкинуть. Наши к ним сперва и подойти боялись.
Кто ими занимался, я не знаю. Старый Клейтон говорит, что, мол, сам Сент-Клеров близнец. А я не верю: и дети ему родные, и Ирма бы его после такого на порог не пустила. А они ведь вернулись в отцовский дом, Ирма по сестрице и сынку поплакала и дальше живет. Сент-Клеров близнец вон, землю его распахивает. И то верно, надо же кому-то на участке работать.
Говорят, закопали их прямо там, на кладбище, чтобы далеко не носить. И могила подходящая нашлась, хоть и старая. Зато на ней так и написано 'Лора Миллер'. Будто с матерью лежат, получается. Все спокойнее.
Нет, господин судья. Я не видел. Я тогда из лесу ушел побыстрее, когда понял, что Лору мы не найдем. На такое христианину смотреть больно. Дитя - оно все равно дитя, какое бы ни было...
Только не приведи никому Господь посмотреть вот так, как я, ему в глаза. Я ведь вроде поживший человек, и к правде готов. Только когда смотришь на свое отражение - а его нет, и вместо тебя - пустота...
Я же что всегда говорил, господин судья. Никогда мне не нравилось то дело с церковью. Хуже нет для человека, чем забыть, кто он есть. Так что угодно о себе можно вообразить.