Сквозь заполнившую помещение тьму не было видно даже стен. Два рядом расположенных окна были закрыты внешними ставнями, которые сами по себе открывались, когда на то была нужда. В центре овальной комнаты, на столике, стояла винтажная масляная лампа, которую тепло обнимал исходящий от нее свет. Это я ее туда поставил. Слабо она освещала мольберт, и уже изрядно заезженную палитру, в которую вот уже пол ночи я макаю кисточку. За стенами была слышна тишина ночи: легкие шорохи да подвывающий ветер. Это была уже вторая картина за ночь. Мне не спалось, а когда я не сплю, то начинаю что-нибудь рисовать. Это может быть все что угодно, начиная от больших пейзажей с пролетающими мимо драконами, до каких-бы на то не было бытовых сцен с людьми, которых я вижу из окна и слышу сквозь стены. Я вновь окунул кисточку в раствор и начал ретушировать маленький мирок, выглядевший невероятно объемным на полотне. Огонек тихо покачивался на своей плетеной лодочке, постепенно уступая власть утреннему свету, уже стучащему в окна. Последний акварельный мазок, и готово. Я обернулся к окну. Свет постепенно проявлял содержимое стен. Люстра, прикрепленная к трещине на потолке, обиженно позвенивала своими стеклянными сосульками, грозно вися прямо над злополучной лампой. Достав клей и гвозди, я начал конструировать раму. Большую, красивую, яркую, с узорами. Всегда уделял раме большое значение, ведь для хорошей работы и обрамление должно быть соответствующем, как у красивого здания тоже должен быть соответствующе украшен фасад. Пока я возился, на улице совсем рассвело. Я снял картину с мольберта, оглянулся. Многочисленные работы закрывали пустые участки стен. Совсем разные: большие, маленькие, яркие, серые, броские, сентиментальные, стыдливые... С картиной в руках я все высматривал, ища лучшее место. Их было полно, одно лучше другого. Обернувшись в очередной раз, я посмотрел на лампу. Нет, не сейчас. Обойдя столик и чуть не сшибив торшер, я подошел к одному из двух стоящих в комнате шкафов, за дверцей которых хранились многие произведения, которые по тем или иным причинам я не хотел вешать сейчас или вообще. Аккуратно водрузив работу на полку, я закрыл его и потянулся. Уже совсем светло. Широко зевая, пошаркивая я пополз к кровати. Скрипнув пару раз пружинами матраса, я закрыл глаза и пытался уснуть, сквозь сон уже слыша голоса, ворчащие за стенкой.
Днем была жара. Совершенно не выспавшийся, в суете я бегал по комнате, которая днем превращалась в рабочую мастерскую. Надо успеть сделать, что просят стены. Но сначала надо взглянуть в окно. Минут пять, или, может быть десять понаблюдать, послушать звуки. Белый свет яростно лил в окна, пытаясь собой затопить меня и мою обитель. Теперь за работу. Взяв мольберт, кисточки да краску, я начал творить свою алхимию, пытаясь совместить в одно изящество неугомонного света и звука. Это было в моей власти. Особенно у меня получалось, когда светила люстра. Сам я ее не зажигал. Она сама загоралась время от времени и светила особенным светом. Порой даже ночью. Этот свет не было видно на глаз, но его энергия буквально окрыляла меня и заполнял комнату чем-то таинственным, его можно было прочувствовать, а когда люстра гасла, я начинал чувствовать нехватку этого наркотика, и становился ленивым. И черт-побери сейчас она светила во всю. Казалось, что я не тратил ни капли сил, а все работал и работал. Из-под моей кисти вырывались все новые и новые миры и события. Вот самурай, покоривший молнию разрушает землю под ногами врага. Вот сфера, в пяти измерениях, а тут шарик, вечно катающийся в космосе по ободку иллюминатора, ну и конечно неправильная радуга, с четкими ритмически верными границами, но размытыми полосами. За стеной послышался звонок. Я, уронив на палитру кисточку рухнул в свое маленькое креслице, в надежде отдышаться, хотя смысла в этом особо не было. Я ведь не устал. Мои глаза устремились на потолок. Люстра все продолжала светить, уже слабее, но все же светила своим безумно чарующим светом. Из щели светил тоже светил такой же свет, будто за ним находился энергетический родник. Оконный же свет начал танцевать и переливаться, отбрасывая то странные, то весьма изящные тени, а из-за стен послышалась музыка, которую я очень любил. Внезапно, я встал, взяв кисточки за волосинки начал настукивать по столу какой-то бит. Пара мгновений и из какофонии он превратился в довольно цепляющий, заводной ритм. О да. Вскоре я запел. Потолок просто взорвался от количества магического эликсира, исходящего из щели и люстры. Я пел и пританцовывал, прыгая по всей комнате. Звуки за стенами возмущенно загремели, звук останавливающегося поезда просочился сквозь музыку, не прекращающую звучать ни на секунду. Лампа слегка притихла, а я все прыгал и прыгал, стуча по всему, что под руку попадется. Внезапно музыка стихла, сменившись шумом и возмущениями. Не став искушать судьбу, я решил прекратить шум, и, хоть слегка возбужденный, водрузился обратно в кресло. Шум начал стихать. Хотя что они могут мне сделать? У меня даже двери-то нет.
Блин, какой же мир красивый поздним вечером. Все эти неоновые огни, свет луны, шум листвы, запах росы. А эти созвездия. Когда появляется такая возможность, я наблюдаю за Венерой. Боже, у меня, наверное, работ десять, посвященные этой планете. Я могу изобразить любую частицу этого мира, превратив в свой. Жаль, что приходится ограничиваться лишь просторами своей лачуги, да периодически меняющимися видами из небольших окон. Я стоял, облокотившись на подоконник, и внимательно разглядывал то, что мне не принадлежит, на что, к сожалению, не могу повлиять. Нет, мне не было тесно или еще что. Просто тяжело было приходить к некоторым вещам. Что я могу нарисовать сколь угодно красивую, но совершенно глупую картину, и при том еще ее никто не увидит. Только если очень сильно постараться. Не могу укротить глубину, не способен строить многоуровневые, мультисмысловые вещи. Жаль, но это так. Приходится довольствоваться своей затворнический гениальностью, ограниченную только собственной бездарностью. Вот мимо прошла красивая девушка. Как природа создает таких красавиц? А кто красивей - она, или квазар? Как классифицировать красоту? А стоит ли? Тихонько я царапал лист бумаги простым карандашом, лежавший на подоконнике, пытаясь срисовать ее, несколько исказив для себя. Лениво я подошел к мольберту, зажег лампу. Уличного света было предостаточно, однако я хотел не свет. Мне нужно было настроение. Я повесил на мольберт лист. Хороша чертовка. Рядом поставил уже загипсованное полотно. Иногда я общаюсь со своими картинами. С людьми, животными или природой, создавая события, которые никогда не произойдут со мной. В отличии от людей на улице, я могу себе позволить любое безумство. Одним махом я схватил кисть и начал клепать свою реальность.
Очередное безумное начало дня. Солнце во всю шпарило из окон, крики из-за стен, а я срываю очередную работу с мольберта. Это уже третья за неделю. Что-то я делаю не так. Не идет работа и все тут. Кашлянув, я водрузил новое полотно, боковым зрением поглядывая в окно. Вдали все как в дымке, а звуки, будто грязь в болоте, смешивались в непонятный и слегка приглушенный ядовитый шум. Уже приготовившись творить я услышал речь. Просьба? Ага. Я ж это уже рисовал. Погодите, минутку. В два коротких прыжка, я добрался до шкафа, распахнул дверцу и стряхнул паутину. Суета начала вновь давить на меня. Блин, было бы легче, если бы помимо оконного и фонарного был бы еще и родниковый свет. Уже недели три как нету, тяжко. Так, не отвлекаться. Где-же, оно? Образно, я точно представляю, что это такое. Но где-же. Вывернув один шкаф, я рванул к другому. Распахнув дверцу слегка трясущимися руками, я замер. Все вокруг покрыла застывшая тишина, я с лицом обезьяны уставился на полки. Разве что слюну не пускал. Мотнув разок головой, я протер лицо и скоро возобновил поисковую операцию. Как жалко, что я никак не сортирую работы. А, вот она! О да, это прекрасная работа, написанная мной еще очень давно, когда я грезил морем, хотел отправиться в путешествие, и вот, фантазировал на эту тематику. Почти полностью, правда, срисовывая пейзажи из окна, мало что добавляя от себя, кроме, разве что самих путешествий. Складывая все обратно, я ненароком проглядывал проходящие по моим рукам работы. Столько классных, хочется повесить все, но стены не резиновые, да и тяжело на все смотреть одновременно. Но вот эту я, пожалуй, оставлю. Я поднял картину за необъятную раму. Не самая приятная работа, но почему-то очень хотелось ее повесить. Я выбрал место, и с довольно большими усилиями водрузил ее на стену. Опять ж около морская тематика: необитаемый остров, на который попали после крушения с десяток человек, владеющие тайными знаниями по приручению материи и приложению к ней информации через энергию. Люди, укротившие физику. И вот они пытаются выжить, попутно борясь с разной нечестью, попавшей с их силой на остров. Ах, как же было классно принимать участие в создании этого. Глупая фантазия, но... Снаружи раздался грохот. Я во второй раз очнулся, и прыжком, без отдыха, принялся за эволюцию второго холста. Старательно, борясь с небольшой ленью вывожу нечеткие линии черновика. Мда, я явно перебарщиваю с абстракционизмом...
Отстаньте от меня! Отстаньте, отстаньте, отстаньте!!! Мой дом слышит ваши голоса, но я не понимаю, что вы хотите! Я вижу ваши лица в отражении на стенах, но не узнаю вас! Не нравятся мои творения? Так не смотрите! Я ползал по потолку, сбрасывая некоторые картины на пол в краску, а некоторые работы раздирал в клочья, разбрасывая по комнате. Недовольный гул все не утихал, заставляя меня буквально ползать по стенке от негодования. Словно зашторенные тюлем окна не пропускали достаточного количества света, хотя были, как обычно, настежь открыты. Я спрыгнул на стол, попутно разбив об пол лампу и расколов свою палитру пополам. Вокруг царил бардак и хаос, в центре которого стоял ваш покорный слуга. А всего-то я вроде как услышал что-то похожее на критику в сторону моей работы. Видите-ли не похоже это на разрез, а винты в патай обозначаются не так и все не так. Ну да, несколько квадратно, и вообще это не чертеж а изображение стены, на которой ваша буровая установка нарисована, и не установка вовсе, а дрель... какая разница вам? Стена тоже не кирпичная, несколько неправильная, неровная и вообще не кирпичные стыки на ней, а гребешки морских волн. Что с того? Какая вам разница? Вы даже не посмотрели, а уже орете! Все время свое бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу. Ничего выразить четко и ясно не могут. Ай, ну вас. Размахивая руками, я подбежал к окнам. Ничего не видно, весь мир словно погрузили в желе: медленно и нудно бродят люди, плавно и не ровно летают облака... Я на некоторое время подвис, держась за округлую раму окон. Возможно, даже уснул ненароком. А гул все шел и не кончался. Вдруг все вокруг дернулось как при землетрясении, а пол, постепенно, становился невероятно горячим, как дно томившейся на плите сковородки. Прыжками, я добрался до кресла и практически втек в него, более без какого-либо желания двигаться. Жар был настолько сильным, что вспыхнуло разлитое ламповое масло. Словно император тьмы и хаоса я сидел в кресле окруженный огнем и уничтоженными полотнами. Я сложил руки на груди, созерцая водруженную на мольберт свою пока еще незавершенную работу. Какая-то женщина в горах, за ней человека четыре мужчин, несущие какое-то оборудование вверх по склону. Естествоиспытатели. Правда в том, что не знай я легенды заранее, то никогда бы в жизни не угадал ни то что тут есть женщина, мужчины: их силуэты были в целом абсолютно одинаковыми, а горы представляли собой зелено-серую мазню на фоне голубого как вода неба. Я рассмеялся, и в этот момент среди шума и треска огня в воздухе прорезался громкий рык, с вполне человеческими обертонами. Сопровождала его разно-ритмичная композиция, сплошь состоящая из без конца повторяющегося одного и того же минорного аккорда. Странная музыка. Я попытался вслушаться, и к своему удивлению понял, что этот монотонный примитивизм мне сейчас по сердцу. А есть ли у меня сердце, интересно? Не важно, я уже рычу, рычу изо всех сил, стараясь повторить эту около музыкальную какофонию. А дым все заполнял и заполнял мою обитель, пытаясь прорваться сквозь глухую к моим мольбам потолочную трещину.
Мне кажется, я уже подрос. Из простого карлика превратился в сложного. Ха-ха! Хорошая шутка, да. Я починил лампу, кстати. Правда теперь она выполняет роль подсвечника, в котором несколько отсутствует свеча. Просто так, для красоты она теперь стоит и тихонько наблюдает за моими слабыми потугами нарисовать хоть что-нибудь путное. Я выкинул мольберт в день, когда, заставлял окна двумя любимыми работами. Одна, слегка подпорченная, посему несколько неуклюже отреставрированная мной работа про остров, а вторая с идеализированным Плутоном и его единственным некоренным жителем. Теперь я творю прямо на висящих на стенах холстах. Незачем более заморачиваться на созерцание или на обдумку идей. Хочу все и сразу. Я так не умею, но я так делаю. По комнате время от времени летают разорванные мной мелодии, которые я достаю из вооон того деревянного сундука. При помощи единственной оставшейся в живых кисти, я у пустоты и абсурда вырываю свои творения. Абстракция в высшем ее проявлении! Боже, что за ерунда. С досады, я махнул рукой и нечаянно мазнул кусок стены. Ну вот, испачкал. Хотя, почему бы иногда и не выходить за рамки. Почему кто-то решил, что нужно делать все правильно. Это же искусство! Мои уже порядочно старческие руки дирижировали парадом, разбрасывая вокруг капли краски и грязной воды. Глухие удары, свист, куски мелодий. Все это более не имело значение, я ведь их более не слышу. Слышу только то, что достаю из сундука. Кстати. Оставив кисть я шарпающей старческой походкой побрел к ящику. Никто, наверное, даже не представляет, столько там хранится чудесной музыки! Что этот ящик - настоящее сокровище, а его содержимое есть чудо. Я приподнял крышку, и с улыбкой погрузил руки в прекрасную музыку. Словно воду я собрал в ладошки некоторые фрагменты мелодий. О, как они были прекрасны. Я попытался вслушаться... и тут же разорвал все содержимое своих рук в клочья, выкидывая их назад. Обрывки музыкальных фраз, целые искалеченные сонаты летали под моим потолком. А я все вытаскивал, рвал и кидал, вытаскивал, рвал... Боже, хоть бы она оказалась бездонной. Конечно же это не так. Но я все рвал, а затем, вскочив, словно в вальсе начал кружиться! Я пытался уловить и собрать фрагменты воедино снова. Я впитывал в себя звук, и пытался разумом соединить, понять. Но нет, получалось даже хуже, чем если бы они летали просто так. Броуновское движение - 1, Я - 0. Я рассмеялся, оперевшись руками о потолок. Боже, выпустите меня отсюда.
Здесь стало довольно холодно. Свет более не обременял себя посещениями меня не из лампы, не тем-более из люстры с щелью, которую я таки замазал штукатуркой, в надежде, что вездесущий сквозняк прекратится. Но нет. Я сидел у камина, который я никогда не разжигал, в позе зародыша и покачивался на заднице, лишь изредка осматриваясь. Те немногие оставшиеся в живых работы заметно подпортились: краска потекла, рамы треснули и отсырели. На стенах собственно содержание некоторых картин, для которых мне лень было готовить полотна. Своеобразное граффити, как бы я когда-то назвал. Пол по-прежнему был невыносимо горячий, это убивало. Пустая комната была полностью заполнена тьмой и моим отчаянием. С большим количеством вещей мне было очень тесно, очень-очень. А теперь довольно просторно. Кажется, не зря я переделал всю мебель в доски, приколотив их куда только можно было. Иногда из окон, поочередно в комнату попытался ворваться яркий свет, отчего, кажется, картины, висящие на них, еще более отцветали. Как бы я не хотел их терять. Порой я все-же беру остатки краски и пальцами пытаюсь восстановить изрядно подпорченные части. Хотя от этого становится только хуже. Мои седые волосы изрядно выделялись среди всего цветного бардака. Оперевшись затылком о стенку, я бросил импровизированный камень в люстру и, по-детски, ухмыльнулся. Предатель... От обиды я истошно закричал.
***
- Скажите пожалуйста, с чего это началось?
Врач, выключив фонарик, закрыл за собой белую дверь с маленьким решеточным окошком. Крик слегка поутих.
- Мы сами понять не можем - суетился мужчина - Он нормально жил, работал, одно время, когда его повысили начал жаловаться на непонимание среди коллег, стал раздражительным, тормознутым... потом вообще эта история в паранойю выросла...
Врач медленно кивал головой на слова седого мужчины, параллельно наполняя шприц лекарством.
- Еще, знаете, у него всегда был... как бы это сказать... огонь в глазах, что ли - парень лет шестнадцати грустно разглядывал сквозь узкую решетку связанного пленника - а вот недавно я заметил, когда пытался его встряхнуть, что... как-бы, нет его...
- Да это давно еще - окликнула сидящая на стуле женщина, которой, видимо, от вида пациента стало дурно.
- С ним, вот, когда общался в последние пару лет - вновь начал седой мужчина - он периодически как-бы в себя уходил, причем не важно: спрашиваешь ты его или просто просишь что-либо сделать.
- А всякая коммуникация с ним пропала вот... недавно...
Врач томно выдохнул.
- Сейчас я введу ему успокоительное, это снизит агрессию - доктор жестом подозвал к себе санитара - позже назначу ему препараты, которые, возможно, облегчат ему, так сказать, жизнь.
Здоровый детина-санитар открыл белую комнату, в которой, видимо, накопилось немалое количество отчаянного крика.
- Но совершенно не обещаю за его полноценное выздоровление... боюсь с такой запущенной... головой - выдохнув, он проверил шприц, повернулся к посетителям - Все будет хорошо!
Улыбнулся и пропал за закрытой дверью палаты, в которой мгновением позже стало совсем тихо.