Михалыч никогда не соглашался ехать в рейс перед Новым годом. Вот уже двадцать лет он встречал его дома, под бой курантов, доносящихся из телевизора, с большим салатником, наполненным неизменным Оливье, огромной тарелкой самодельных пельменей, которые сочились жиром и лопались мясом в тонких местах. Ну и , конечно с водочкой, а куда ж без нее? Но чуть-чуть. Шампанское Михалыч никогда особо не любил, а когда не стало жены, то и вовсе перестал его покупать. Не с кем чокаться. Гостей он на праздник не звал, с мужиками в гараже обычно отмечали накануне, а единственная дочь обитала в европах, удачно составив партию какому-то тамошнему добропорядочному бюргеру. Но, хотя бы не забывала, и поздравляла СМС-ками на день рождения, на двадцать третье февраля, ну и, конечно, на Новый год. "Папочка, с д.р. (с д.с.а и в.м.ф, с н.г.) у нас все хорошо". Хорошо, вот и ладно.
Михалыч уже раскатал тесто в тонкую лепешку, приготовил старую стеклянную рюмку для резки кружочков, эта рюмка давала идеальный размер для пельмешка, как раздался "Владимирский централ" на мобильнике. Мобильник, конечно, валялся черт знает где, а руки были в тесте и муке. Михалыч, немного послушав проигрыш, решил все-таки трубку не брать. С мужиками посидели душевно, скорее всего, кто-то из них стал жаждать продолжения банкета, а лучшего места, чем холостяцкий апартамент, для мужской пьянки не найти. Но, во-первых, Михалыч уже настроился на пельмени, а во-вторых, не любил он, если честно, попойки. Вот не лежало сердце, ну что ты будешь делать. Так, немного посидеть, бутылочку раскатать, поговорить душевно - это дело, а вот эти слюнявые "братан", "давай еще одну возьмем", ну и сакраментальное и вечное "ты чего, не уважаешь?" Михалыч терпеть не мог.
Телефон, тем не менее, продолжал и продолжал петь голосом Круга. Проигрыш пошел уже наверное на четвертый оборот, когда Михалыч решил все-таки сходить в комнату и ответить. А вдруг Ленка из Европы звонит, поздравить хочет не СМС-кой, а нормальным человеческим голосом. Сполоснув руки, он пошел на звонок. Старенький Сименс захлебывался незабвенной мелодией, лежа на тумбочке у телевизора. "Вот ведь, черт, - с досадой подумал Михалыч, взглянув на дисплей телефона, извещающий о том, что звонит сам великий и недосягаемый начальник автоколонны, а по совместительству старый друг, - с Новым годом меня хочет, что ли, поздравить?"
-Слушаю, - осторожно в трубку сказал Михалыч.
-Михалыч! Ну, слава тебе, боже, что дозвонился! Бог есть на свете! Звонил и молился! Боже мой! Услышь меня! Дай дозвониться до этого святого человека!, - понесся в ухо словесный поток.
-Вась, хватит ерничать. Ты еще земных поклонов штук пятьдесят отбей. Только коврик помягче постели, у тебя лоб же чугунный. Соседей напугаешь.
-Михалыч! Я сволочь, гад и главный злодей! Но у меня есть оправдание! Жизнь! Жизнь моя заставила быть таким! Житие мое! Иже херувимы!
-Или ты говори, что хотел, или я бросаю трубку, - Михалыч разозлился, - я делом занят.
-Ну хорошо, ты сам этого хотел, - тяжело вздохнул в трубку собеседник Вася, - в общем, есть рейс. Быстрый. Но денежный. Сам знаешь, за срочность, за новогодность, за... за риск, Михалыч.
- А груз какой?
-Чистая как слеза, сладкая как мед, - изобразил кавказский акцент Вася
-Водка что ли? - удивился Михалыч, - да кому тридцать первого фура водки понадобилась?
-Нетелефонный разговор, Михалыч, ты что, как маленький. Короче. Фура "немировки". Доставить надо в Закаменск. До вечера тридцать первого. Надо, Михалыч, надо дорогой, очень надо.
-А-а-а, понял.
-Ну, наконец-то милый ты мой. Так что? Я рассчитываю? Выезжаешь через час. Фура уже груженая стоит. Цепляешь, едешь. Утром тридцать первого в Закамске. Отцепляешь. Едешь пустой. Фирма платит. К вечеру - дома. С пельменями и оливье. А утречком первого и я заскочу. С бутылочкой и зарплаточкой. Ну? Ну? - томным голосом профессионального соблазнителя напевал начальник.
-А, черт с тобой, - махнул рукой Михалыч, - поеду. Кто экспедитором?
-Ты и будешь и водителем и экспедитором. Документы, пока едешь, оформим. Михалыч! Я всегда знал, что ты - воплощение архангела на грешной земле! Я от тебя в полном духовном восторге, мой друг! - заливался соловьем Вася, но Михалыч уже, не дослушав, нажал кнопку отбоя
Груз был, конечно левым. А водка была, конечно же, паленая. Скорее всего, фирмачи решили, что сбыть паленку в новогодние праздники проще простого. Менты и прочие потребнадзоры бухают десять дней, и сами не глядя проглотят это пойло с добавлением какого-то химического дерьма с запахом березовых листьев. Михалыч как-то попробовал эту "немировку на бруньках" и до сих пор помнил, как его выворачивало блевотиной с запахом березового сока.
Убрав фарш с тестом в холодильник, тщательно помыв руки. Михалыч оделся, выключил свет.
-О, черт, гирлянду на елке не выключил, - не снимая ботинок он прошел в комнату и выдернул вилку, - скоро включу, красавица, - сказал Михалыч пышной елке. - Не скучай тут.
Проверив, в кармане ли ключ, он захлопнул дверь и зашагал к гаражу. Благо, идти до него было - минут десять. Снег поскрипывал под ботинками. Щеки пощипывал легкий морозец. Наступал последний день года. Тридцать первое декабря. Двадцать пять лет, как он женился на Маше. Десять лет, как она погибла.
Они поженились тридцать первого декабря. ЗАГС работал полдня, регистраторша нервничала, потому что селедка под шубой была еще не готова, а тут эти брачующиеся со своей любовью. Серега и Маша забежали в кабинет, краснея щеками от мороза, и от желания уже быстрее назвать друг друга мужем и женой. Им не нужна была свадьба, не нужны были свидетели, Мендельсон, кукла на капоте, гости, орущие "горькаааа!". Познакомившись всего месяц назад, они уже не могли друг без друга. Заявление они подали на второй день знакомства, и так как ЗАГС не выполнял план по заключенным бракам, ждать даты долго не пришлось.
-Уважаемые Сергей Михайлович и Мария Алексеевна, - профессионально торжественным голосом, нервно поправляя на шее торжественный медальон, - начала регистраторша, - сегодня знаменательный день в вашей жизни! Вы создаете семью - новую ячейку нашего общества! Ребята, - она сменила торжественный тон на жалобный, - давайте я вас запишу просто и все, хорошо?
Маша и Серега рассмеялись.
-Давайте мы распишемся, - решительно сказал Серега, - Маш, ну-ка, достань шампанское. Бокалы у вас найдутся?
Сергей и Маша по очереди расписались в бланке, в квадратиках, на которые указала указкой регистраторша. Серега, сорвал проволочный крепеж с бутылки и выстрелил в потолок пластмассовой пробкой. Зазвенели бокалы. Маша и регистраторша отпили по глотку.
-С Новым годом, вас, ребята, - сказала регистраторша, - жениться в такой день - хорошая примета. Поцелуйтесь, а то я и забыла совсем!
Маша и Серега поцеловались, регистраторша с завистью смотрела на них.
-Ну, мы пойдем, - улыбнулась Маша, - спасибо Вам, и с праздником.
-До свидания, - крикнул Серега уже из коридора, на ходу натягивая пальто и шапку.
-Сереж, куда ты без меня! - засмеялась Маша, и выбежала вслед. Регистраторша еле успела всунуть ей в пакет свидетельство о заключении брака.
-А паспорта заберете после праздника в паспортном столе, - крикнула она вслед, снимая ритуальную цепь. Нужно было торопиться домой, селедка ждала.
А потом была холостяцкая квартира Сереги, салат оливье, домашние пельмени, шампанское и жаркая ночь. Наверное, тогда и Ленку сделали, потому что родилась она ровно через 9 месяцев. Так и пролетели 15 лет. Да, конечно, бывало, и ругались, и обижались друг на друга, но обиды длились только до ночи, а иногда и того меньше. И Ленка - любимый лисенок, росла, быстро превращаясь из младенца в смышленого ребенка, потом в егозу-подростка, а из угловатого подростка стала расцветать и наливаться той самой девичьей красотой, которая кружит голову соседским мальчишкам.
Так все и продолжалось, пока не наступило тридцать первое декабря двухтысячного. Михалыч вернулся из рейса рано утром, а у Маши был укороченный рабочий день в поликлинике. В шесть часов она должна была придти. Михалыч с Ленкой колдовали на кухне. Лисенок помогала украшать салаты разными "художественными выдумками", как она это называла, ну а Михалыч раскатывал тесто в тонкую лепешку и нарезал старой рюмочкой аккуратные кружочки для пельменей.
В шесть часов Маша не пришла. И не пришла в семь. А в восемь раздался телефонный звонок. И мир вокруг - умер.
Как сказали врачи - так бывает. Сердце.
Мир начал оживать лишь через полгода, когда Ленка вернулась от бабушки с дедушкой. Надо было начинать жить снова. Но мир этот - был лишь механической копией того. Ленка это поняла, и незаметно для Михалыча, отдалилась от него. От нее стало вечерами нередко попахивать вином, появились украшения и одежда, которые отец не покупал, да и не мог купить, с его зарплаткой, которой хватало на еду и курево. Когда она первый раз не пришла ночевать, он обзвонил все больницы, отделения милиции, морги. Ленка пришла под утро.
-Ну что ты смотришь, папа? Что такое? Я взрослая, представь себе! Я давно уже трахаюсь со взрослыми мужиками! За деньги, да! И мне наплевать, что ты об этом думаешь! Я не хочу прозябать, как ты! Ты - неудачник! Я развожу ноги, хотя бы зная для чего! А ты - просто так, перед жизнью, потому что слабак! - она орала перемазанным красной помадой ртом. Холеная, красивая, умная.
Чужая.
Михалыч вытащил ее шмотки в подъезд, вытащил за руку Ленку и медленно произнес:
-Пошла вон, блядь.
Они виделись еще раз, когда она влетела в квартиру - свежая, радостная:
-Папка! Я выхожу замуж! Он лучше всех!
Обняла, прижалась к родной щеке.
-Пап, мы уезжаем к нему. В Германию. Я буду писать тебе. Обязательно. Папа, прости меня, - Ленка посмотрела в глаза отцу.
-Поезжай, дочь, - глухо произнес Михалыч, - телефон запиши.
Продиктовав номер, он закрыл за дочерью дверь, сел на стул, вцепился ладонями в лоб и долго сидел.
Михалыч редко думал о прошлом. Вот и сейчас, сидя в просторной кабине "Вольво", слушая "Дорожное радио", он лишь изредка, уголками памяти касался прошлого. Оно промелькивало, как столбики, указывающие, сколько километров осталось до Закаменска. Шел снег, дорога катилась ровно под большими колесами большого грузовика.
Прапорщик внутренней службы Владимир Константинович Осипов готовился к встрече очередного года. С утра заглянув в окрестные мусорные баки, он собрал хороший урожай бутылок, которые были годны к сдаче. Бомжа Оську знали во всех пунктах приема стеклотары. Помнили его еще с времен, когда он приходил сдавать бутылки в зеленой военной форме, форма со временем становилась все более потасканной, неглаженной, грязной. А Володя становился все небритее, вонючее и плюгавее. Со службы его прогнали, хахаль жены зазвал на кухню, и, показав пудовый кулачище, сказал
-Слышь, залупа конская, еще раз тебя у Верки увижу, сожрешь собственные зубы. Понял меня, мусорыло сраное?
А потом, выписали его из квартиры, которую он получил, когда служил во внутренних войсках.
Вовке, а вернее, Оське, уже было все равно. Тем более, жена, как честный человек, дала ему пять тысяч отступных. Впрочем, Оська их потерял в тот же вечер. Ну как потерял? Забрали колдыри местные. Да еще и побили. И хотя зла Оська никому не делал, пока служил, все равно "поганая псина" не смогла стать своей в бомжатнике. Ночевать в подвал иногда пускали, когда очень холодно было на улице. Да и то, уснуть было невозможно, потому что всю ночь пьяные бомжи, среди которых были и бывшие подопечные Оськи, осыпали его грязными оскорблениями.
Вот и сегодняшняя ночь была такой. В семь утра, выслушав в спину: "дверь плотнее закрой, мусор", Оська вышел из подвального помещения, открыл дверь подъезда. В лицо дунул резкий холодный ветер со снегом. Так сильно, что даже перехватило дыхание. Оська перешел на другую сторону улицы, зашел в магазин. Вчера вечером он успел сдать тару, поэтому семьдесят рублей - смятыми липкими десятирублевыми бумажками - наполняли душу предвкушением праздника.
В магазине пахло Новым годом и блестело серебристой мишурой. Оська зашел в винный отдел, прошел мимо важных вискарей и коньяков, стройных вин, простецкого пива. Интересовал его самый дальний угол где сиротливо притаился портвешок за тридцать рубликов.
"Праздник ведь, - размышлял Оська, - две надо взять. Еще и на пачку Примы останется. Гуляй, рванина!" - он усмехался полубеззубым ртом, держа две пластиковые бутылки бережно, словно они были хрустальными
-Забирай быстрее, - недовольным тоном произнесла кассирша, - и чуть слышно, сквозь зубы просвистела, - пьянь паршивая.
На улице было холодно и еще темно. Оська засунул пузыри во внутренние карманы пальтеца, один в правый, другой в левый, и решительно зашагал навстречу холодному ветру. За городом, в недостроенных гаражах, есть один закуток, в котором можно разжечь небольшой костерок, и отпраздновать. Хозяева вряд ли придут сегодня.
Как-то так получилось, что Михалыч пропустил своротку на Закаменск. Вернее, не пропустил, а придремал за рулем, и не успел повернуть. Вернее повернуть успел, но поздно. И ничего страшного бы не случилось, но огромная выбоина, припорошенная снежком, решила иначе. Огромный фургон накренился, Михалыч, чувствуя как поднимает кабину, закусив губу так, что тонкий ручеек крови брызнул на подбородок, резко вывернул руль, вжимая педаль тормоза, чувствовал, что вот-вот и вывернет, должен. Должен! И в последний момент увидел фигуру в нелепом пальто, вздувшемся на груди. Какой-то бомж, пытался убежать от наезжавшей на него махины. Михалыч рванул в отчаяние рулем в обратную сторону, чувствуя, что заваливается набок вместе с рулем, педалью тормоза, кабиной и огромным фургоном, набитым левой водкой. В животе что-то приподнялось, как будто неведомый лифт рванул вниз резко и без предупреждения.
Сознания Михалыч не терял. Наоборот, совершенно четкая мысль билась пульсом в голове:
"Задавил человека. Я - убил человека"
В лобовое стекло не видно было ничего, завалило снегом. А вот правая боковина смотрела в серое небо. Михалыч ощупал себя осторожно. Больно нигде не было, значит не переломался, слава богу. Подтянулся руками за дверь, рывком ее открыл. В нос ударило густым спиртовым запахом. Громадный зверь Вольво беспомощно валялся в кювете, как-то безобразно-бесстыдно изогнувшись. Крыша тента была распорота ветвями старых елей, а вокруг горой валялись коробки - мятые, порванные, мокрые от водки. И бутылки. Разбитые и целые.
-Ахуе-е-еть, - раздалось откуда-то сбоку. Михалыч посмотрел вниз. Рядом с кабиной стоял бомж и жадно смотрел на гору сверкающего и воняющего богатства.
-Мужик, - хрипло сказал Оська, - похоже, ты попал. Слушай, все равно же все пропало, можно я возьму немного?
-Э-э-э, мужик, - Михалыч спрыгнул на снег, поскользнувшись, еле удержался на ногах, - вали отсюда. Живой остался и вали.
-Да ладно тебе, чего ты. Все равно разбил больше, - Оська наклонился и взял за горлышко бутылку, - ого, Немиров, я такой и не пробовал!
Михалыч еще не понял, что случилось. Нет, то, что случилась беда, он понял. Но не осознал сразу, насколько она большая. Постепенно до него доходило. Машина на боку в кювете, груз разбит. Левый. Незастрахованный. Холодок полз вниз по спине. Оська времени не терял, достал из кармана скомканный пакет и запихивал в него бутылки. Михалыч зло пнул его в спину:
-Оставь на месте, сука такая, крыса!
Оська, от пинка упав на колени, даже и не подумал останавливаться, отползая подальше, хватал бутылки. Михалыч ударил ногой снова. И еще раз. Зло. В спину, в затылок, в голову.
-Оставь, я сказал!
С дороги взвыла сирена. Михалыч обернулся - подъехали гаишники. С пассажирского места, не торопясь, вышел подтянутый старлей.
-Ну что тут у нас? - вальяжно спросил гаишник.
-Да вот, - Михалыч поскреб затылок. - Под колеса лез вот этот, не вывернул.
-А, Оська, крысеныш, здорово, - присмотревшись, узнал бомжа старлей. - Где водка, там и ты. Нюх у тебя, что ли?
-Здорово, Леха, - улыбнулся остатками зубов Оська, - что, как отец?
-А тебе какое дело, сучонок?
-Так, Лех, служили же с твоим батяней, сам же знаешь, - заискивающе улыбался Оська.
-Знаю-знаю, -брезгливо усмехнулся старлей, -знаю, как ты за пузырь водки операм его сдал. А ну вали на хер отсюда, пьянь поганая, чтобы не было видно хари твоей паскудной. А ты, мужик, иди сюда. Документы на машину и на груз давай. И сам - в машину.
Михалыч залез на кабину, открыл дверь и в салоне нашарил бумаги.
-Вот, держи, командир. Права, техпаспорт, путевка и накладная. Все в порядке, сказал Михалыч, протягивая документы.
-Командиры в армии, - буркнул гаишник. -Пошли в машину, подышишь.
Михалыч зашагал за милиционером, сел на заднее сиденье. Водитель, сержант обернулся и сказал сочувственно:
-Да-а-а, мужик. Не повезло тебе. Груз раскокал, машину уронил. И все перед праздником.
-На, дыхни, - старлей сунул трубку Михалычу. - Не балуйся только, а то поедем в больницу, сдашь кровь, и в ней обязательно что-нибудь обнаружится, поверь мне.
Михалыч верил, поэтому старательно дунул в трубку.
-Трезвый, - немного разочаровано протянул старлей, - жаль, что не задавил этого грязного козла. Шучу. Ну, что, давай составлять протокол.
Через двадцать минут гаишная десятка уехала. Михалыч подошел к перевернутому грузовику. Оська сидел уже пьяный, курил Приму, и ухмылялся.
-Ну что, мужичок, ты знаешь, что ты попал? - пьяно растягивая слова, хихикнул бомж, - хозяин тебя на каркалыгу сейчас насадит. Вместо новогоднего подарка.
Михалыч плюнул в сторону пьяницы. Желание бить его прошло. Он достал из кармана мобильник и нашел телефон начальника автоколонны.
-Михалыч!, - раздался из трубки бодрый голос, - как ты родной? Соскучился по мне? Приезжай быстрее обратно, встретимся, выпьем, о делах наших скорбных...
-Вась, я в аварию попал, -сказал Михалыч.
-Что ты сказал? - голос из трубки был все еще веселый.
-Я сказал, что попал в аварию. Машину перевернул. Водку разбил. Под Закаменском.
В трубке надолго замолчали. Михалычу показалось, что связь пропала, но трубка ожила.
-Сереженька, - ядовито-ледяным голосом произнес директор, - ты хотя бы знаешь, родной, на сколько денег там было товара? Ты знаешь, ослиная твоя башка, что товар не был застрахован, сука?
Из трубки несся отборный мат. Михалыч убрал ее от уха, и скучающе ждал, когда Вася заткнется.
-Там что-то можно спасти? - чуть помолчав, спросил Вася.
-Не знаю, Вась, груда стекла и картона, устало-равнодушно ответил Михалыч. Он и в самом деле устал. Хотелось плюнуть на все и уехать далеко-далеко. К Ленке.
-Ну что, находись там, охраняй, что осталось, Серега, - вздохнул в трубку директор. - Буду звонить хозяину. И, это, готовься продавать квартиру. Выплачивать тебе придется, как ни крути.
В трубке пискнул отбой. Михалыч, конечно, понял, что крайним сделают его. Он пока не мог даже представить, сколько там. Миллион? Два?
-Ха, братва, мусор не обманул, - радостно воскликнул вышедший из джипа кабан в кожаной куртке - лысый и здоровый, - Точно, море разливанное водяры!
-Алло, - достал он из-за пазухи телефон, -Мотя, давай подгребай, мусора не наебали. Грузило валяется, водки море!
Кабан подошел к грузовику.
-Слышь, рыло, ты что ли водила? - спросил у Михалыча наглый здоровяк.
-Ну, я, - медленно произнес Михалыч, понимая, что ни к чему хорошему этот разговор не приведет.
-Не нукай, падла. В общем так, на карман получаешь чирик, и отваливаешь в сторону, понял? Если не согласен - отвалишь в сторону бесплатно. А этот сраный гандон тут что валяется? - носком ботинка здоровяк пнул храпящего Оську. - Нажрался уже?
-Ехали бы вы отсюда, мужики, - приедут же тоже серьезные, разбираться начнут, - сказал Михалыч, внутренне поджавшись.
-Мужики на лесоповале елки валят, падла, - здоровяк, не замахиваясь, пятерней ткнул Михалычу в лицо. В нос попал. Кровь брызнула. - Не твое собачье дело, быдло. Твое дело - баранку крутить, да ты и то не справился.
Подъехали две Газели. Оттуда выскочили парни, побежали в сторону грузовика.
-Собирать целые, - гаркнул здоровяк, - грузить аккуратно! И выкиньте куда-нибудь это говно, - он показал на спящего Оську.
Михалыч, покачав головой, вытирая кровь с носа, сказал:
-Ну и шакалы же вы, пидорасы. Не облюйтесь, гаденыши...
Не успев договорить, он упал, снесенный мощным ударом кулака в челюсть.
"Профессионально бьет, наверное боксер", успел подумать Михалыч, а потом точный удар ботинком в висок отключил сознание.
Когда Михалыч очнулся, уже вечерело. Нестерпимо болела голова. Вольво так и валялся на боку, вот только груда стекла заметно уменьшилась. Остались одни осколки вперемежку с картоном.
"Ну вот и все, - невесело усмехнувшись, произнес себе Михалыч, - с Новым годом, дуралей", - и схватился за голову.
-Слышь, мужик, - сверху раздался гнусавый голос Оськи. Тут недалеко шоферская забегаловка есть, пойдем туда. Деньги-то есть у тебя? Закусить взять? Новый год ведь на носу, не на дороге же встречать.
-Пойдем, - глухо сказал Михалыч, - и вправду. Жрать охота.
Ветер не утихал, бил в лицо снежными песчинками. Михалыч брел по обочине, видя перед собой шагающего Оську с большим полиэтиленовым пакетом в руках. В ней была добыча. Та, что он отстоял у бандюг.
Через полчаса слева от дороги засияла китайскими гирляндами избушка с вывеской "24 часа. Закусочная". Оська зашел, придержав дверь для Михалыча.
-Хозяйка, что в печи, на стол мечи! - гнусаво, мелко захихикав, крикнул Оська. В зал из кухни вышла "хозяйка".
-Эй, гунявый, ты что тут забыл?
-Да ладно тебе, Зин, - сменил тон на просительно-жалостный Оська, - у мужика деньги есть. Новый год же, Зин.
-Есть деньги? - не очень приветливо взглянула Зина на Михалыча.
-Есть, - вздохнул Михалыч. На поесть хватит.
Где-то под потолком мерцал старенький корейский телевизор. Стол был уставлен тарелками с пельменями, закусками и бутылками с Немировым. Оська наевшись, отодвинулся от стола и сытно и пьяно икал, глупо улыбаясь. Зина, уже пьяненькая, пригорюнившись, смотрела на седую голову Михалыча.
Из телевизора неслось:
"Провожая старый год, мы вспоминаем его радостные и грустные моменты и надеемся, что следующий будет хорошим и удачным для каждого из нас и для всей страны. Мы будем вместе строить современную Россию - сильную, открытую, дружелюбную.
У нас богатая и древняя история, и мы по праву ею гордимся. И в то же время Россия - молодая страна. Напомню, что в наступающем году ей исполнится только двадцать лет. Для государства это не возраст, но дети, родившиеся в новой России, уже стали взрослыми. Теперь и от них зависит, каким будет второе десятилетие этого века.
И всe, что мы делаем, мы делаем для наших детей - для того, чтобы они были здоровы, чтобы у них в жизни всe получалось, чтобы они жили в безопасной, благополучной и счастливой стране - стране, где уважают старших, сохраняют традиции нашего многонационального народа, где стремятся к достижению новых целей. Уверен, так и будет."
Михалыч крепко спал за столом, положив голову на руки. Клейкая сонная пьяная слюна тонко тянулась из уголка рта. Ему снилась смущенная Маша, которая только что прошептала ему на ухо: "Сереженька, у нас будет ребенок".