Было около семи утра. За массивными "сталинками" не углядеть, но, видимо, солнце уже показало частицу красно-рассветного великолепия из-за горизонта.
Дворник Иван Никодимыч Ружников сидел на маленькой скамеечке детской площадки и, облокотившись седой головой на метлу, удовлетворенно осматривал результаты своего двухчасового труда. Вверенный ему тихий городской дворик, окруженный тремя массивными древними, сталинских времен постройки домами и несколькими рядами гаражей-ракушек, был чисто выметен и, можно сказать, облагорожен.
Иван Никодимыч медленно оглядывался вокруг. Его охватывало то чувство внутренней гармонии, которое всегда приходит к человеку, закончившему работу, и довольному не только результатом, но и получавшему отменное удовольствие от самого процесса. Особенно, если это касалось наведения порядка в пространстве обитания.
"Словно в собственной душе прибрался!".
Свою теперешнюю работу бывший профессор, доктор медицинских наук любил тихой, трепетной любовью. Он даже кряхтел, когда занимался любимым делом. Как будто всю жизнь мусор вокруг себя собирал, а вот теперь, медленно, но верно расчищает эти непотребные завалы. И с каждым днем все чище от этого и спокойнее становилось у него на сердце. Было раньше дело любимое: сложное и умственно трудоемкое. Cтало теперь новое - простое и физически полезное. Одного ученый-дворник вспомнить опять не мог - почему практику бросил? Ведь не стар еще совсем по академическим меркам, семьдесят второй годок стукнул. Мог бы работать, да...
Э, так склероз, видать, он и есть причина! Уж сколько раз эта мысль приходила в голову? Вопрос без ответа.
Иван Никодимыч достал из внутреннего кармана старой фуфайки слегка мятую пачку "Беломора", постучал по ней пальцем и вынул папироску. Затем сжал ее накрест двумя пальцами и слегка дунул в табачный конец. В коробке была всего одна спичка. Бережно прикрывая руками сиплый огонек, Иван Никодимыч, неспешно смакуя, стараясь не полностью затягиваться, закурил.
Вот уже несколько месяцев, как "борец с курением" он доставал из заначки в гараже по одной спичке и клал ее в коробок. Этот факт создавал уверенность, что больше одной папиросы в день он не выкурит. Причем система уменьшения количества спичек помогала. Как человек в высокой степени интеллигентный, Иван Никодимыч не мог себе позволить попросить прикурить. Потребление отравы с годами неуклонно снижалось. И вот результат: одна папироска в день, после работы. Да и та уж не сильно требовалась.
Менее, чем через полгода, в день своего семидесятидвухлетия, Ружников собирался окончательно забыть о курении, и объявить о полной победе духа над дурнейшей привычкой тела родственникам и друзьям. А особенно, своему лучшему другу действительному академику Антону Сергеевичу Добронравову, с которым у них был давний спор. "Светило" сам курил с юношества как паровоз, прожив при этом семьдесят восемь годков. Он отстаивал позицию, что медленно бросить - это дело решительно невозможное. Только сразу, как отрезав, несмотря на последующие многочисленные мучения в виде поедания семечек и конфет килограммами. Вставные челюсти менялись бы со скоростью звука.
Такие вот размышления посещали Ивана Никодимыча в процессе отдыха.
Ну а пока тихий и еще теплый осенний ветерок, заключенный в пределах дворика, слегка поглаживал морщинистое лицо, навевая какие-то плохо осознанные, но все же приятные воспоминания молодости, Ружников беззаветно предавался чувству охватившего его покоя. Он смотрел на кучи коричнево-желтых, в основном кленовых листьев, которые вперемешку с редким бытовым мусором были аккуратно сметены к многочисленным дворовым кленам. Листвы на них уже практически не осталось.
Ветерок был столь слаб, что ему не удавалось сорвать хотя бы несколько листиков с этих маленьких курганов.
Иван Никодимыч не сжигал листья, чтобы в домах жильцов замкнутого дворика не воняло дымом. Он сметал кучи на старую простыню и сносил на стоящий в стороне большой мусорный бак. Именно этот труд и остался у него на сегодня.
Аккуратно затушив недокуренную папиросу о совок лопаты, Иван Никодимыч вдохнул полной грудью пахучий утренний осенний воздух и встал, дабы навести на двор окончательный и бесповоротный лоск, который, за исключением антиэкологичных действий некоторых несознательных жильцов, мог бы теперь продержаться до первого снега.
Резко налетевший порыв ветра был столь внезапным и сильным, что Ружников, перегнувшись через детскую скамейку, неловко упал прямо на спину.
"Откуда такая буря?!" - успел подумать Иван Никодимыч. Но дальнейшее развитие его мыслей прервала сильнейшая вспышка ярко синего света посреди двора, которая буквально ослепила дворника. А раздавшийся затем хлопок, похожий на звук лопнувшего воздушного шара размером со шкаф еще и оглушил его, совершенно разорвав на секунды цепь электрических импульсов, идущих от мозга к органам чувств и обратно.
Очнулся Иван Никодимыч практически сразу, хотя ему показалось, что с того момента, как он встал со скамьи, прошло не много ни мало часа два.
Он лежал на спине, широко раскинув руки. Первое, что различили полуослепшие глаза - это странный круг на небе. В ушах раздавался звук, более всего похожий на гудение трансформатора, сопровождавшееся непрерывным потрескиванием. В воздухе сильно пахло озоном.
По мере того, как глаза Ивана Никодимыча обретали прежнюю зрительную способность, нарастало чувство нереальности происходящего. Как специалист в медицине, он хорошо знал частые симптомы вегетативных расстройств. Ты вроде бы существуешь, чувствуешь, осязаешь, но это все покрыто пеленой сна.
Иван Никодимыч поднял голову и обомлел. Он лежал в центре огромной вертящейся воронки, стены которой кружились махровым вихрем из листьев и мусора. Воронка было настолько высока, что перекрывала все здания двора. Виднелся только клочок розово-голубого рассветного неба.
В самом центре воронки, метрах в двадцати от него происходило нечто невероятное. Взгляд приковывало рассеянное голубое свечение, состоявшее из мириад вспышек ярких крохотных огоньков.
Страх, овладевший Ружниковым, окончательно привел его в сознание. Он попытался вскочить, но это не удалось - слабость все еще была велика, да и ветер не терял своей мощи. Иван Никодимыч перевалился на живот и, как можно быстрее, пополз к стоящему метрах в пяти тяжелому мусорному баку, в надежде укрыться возле него.
Спрятавшись за бак, секунд тридцать он переводил дыхание. "Старость - не радость!".
Потом выглянул из-за укрытия...
"Базедова болезнь, не иначе!", сказал бы специалист, увидев в тот момент широко раскрытые глаза Ивана Никодимыча. Одной рукой он держался за угол бака, другая судорожно сгребала и прессовала влажную осеннюю землю в маленькие липкие комочки.
Выглянув из-за бака, бывший профессор и доктор медицинских наук Иван Никодимыч Ружников, молчаливо наблюдал разворачивающуюся перед ним мистерию. А что ему еще оставалось делать в его положении? Выскочить и, простите, заорать: "Прекратите этот беспредел, потому что этого не может быть в принципе и не будет никогда!". Ровно ничего бы не изменилось. Поскольку процесс, происходящий пред "сведущими очами" известного в прошлом ученого, никак не зависел от количества накопленных им знаний.
Сначала дворник не понял, что за структура формируется в центре свечения. Ряд белых изогнутых линий, вьющихся от основной - вертикальной. Наверху ярко сияющий белый круг. Через несколько секунд от тысяч голубых огоньков рванулись тысячи лучиков, которые стали лихорадочно бродить по наметившимся линиям.
Линии стали постепенно утолщаться и приобретать цилиндрически закругленные формы. Запах озона усилился и к "трансформаторному" гудению добавился звук, похожий на журчание маленького ручейка. Свет тысяч огоньков настолько усилился, а метание лучиков ускорилось, что стало просто невозможно попытаться различить структуру внутри свечения.
И вдруг... огоньки исчезли! Ивану Никодимычу вновь показалось, что он спит. Посреди синеватого свечения, в десятке сантиметров от земли, в воздухе висел натуральный человеческий скелет! Он подрагивал, как будто находился в жарком мареве, ухудшающем видимость. Спутать строение человеческого скелета с чем-то иным ученый с медико-биологическим образованием и сорокалетним научным стажем мог, разве что выкурив, как в удалой "симпозиумной" молодости, пару косяков в одиозном голландском баре.
Не прошло и нескольких секунд, как вспыхнули тысячи маленьких зеленых огоньков. Однако, они не находились на месте, как предыдущая братия, а хаотично вращались вокруг скелета, внутри которого стало что-то формироваться. Уже через несколько секунд стало понятно, что это внутренние человеческие органы. По костям поползли сухожилия, мышечная ткань и сосуды.
Пот застелил Ивану Никодимычу глаза. Резко протерев их, он вновь уставился на происходящее. Тело уже покрывалось кожей. Она медленно проявлялась, как старая фотография в проявителе. Ружников взглянул на голову существа, глазницы которого постепенно исчезали, покрываясь закрытыми веками. С макушки сползали золотисто-каштановые волосы.
Зеленые огоньки исчезли так же быстро, как голубые. Над землей, слегка раскинув руки, висело самое настоящее человеческое тело. Красивая тонкая фигура, длинные волосы, а самое главное - высокая грудь и отсутствие "мужского достоинства" не оставляли сомнений в том, что это существо женского пола.
Яркость светящегося круга над головой "предполагаемой" девушки усилилась.
Неожиданно стало очень тихо. Было слышно только легкое шуршание крутящихся листьев. Яркость нимба вокруг головы существа возросла многократно. Появилось ощущение, что он крутится с огромной скоростью. Одновременно с этим голова, прижатая подбородком к груди, стала медленно подниматься. Глаза открылись. Правая рука пошла вверх, поворачиваясь ладонью к лицу, а левая приблизилась к губам. По прекрасному телу пошли какие-то разноцветные пятна.
И тут сияние нимба настолько усилилось, что, дрожащий как осенний лист на ветру Иван Никодимович, инстинктивно прикрыл глаза рукой. Тут же раздался звук, похожий на бульканье огромных пузырей в воде и стало совсем тихо.
Ружников медленно раздвинул пальцы. Убедившись, что смотреть можно, он убрал руку от лица.
Посреди "снега" из медленно опускающихся к земле кленовых листьев неподвижно стояла хорошенькая девушка лет двадцати, с большими зелеными глазами на скорее детском личике. И только фигура выдавала ее не подростковый возраст. Она была одета в коричневый замшевый костюмчик из короткой юбки и длинного пиджачка, надетого на серую водолазку. На ногах у девушки были модные черные туфельки на толстой подошве. На боку висела маленькая кожаная сумочка с расстегнутым замком. Девушка смотрела в зеркальце в изящно застывшей правой руке. Не менее неподвижная левая рука держала в сантиметре от сложенных бантиком губ губную помаду.
Если бы не падающие листья, можно было подумать, что время окончательно остановилось. Ивану Никодимычу показалось, что он, так же как девушка "замерз" и не может пошевелиться.
Из состояния ступора его вывел, впрочем, как и девушку, скрип медленно открывающейся двери одного из подъездов за спиной.
В этот момент, девушка ожила. Хотя, Ружникову тогда показалось, что при этом был еще какой-то звук, похожий на шелест. Нет, шепот, еле слышно произнесший имя - Настя.
Самым потрясающим моментом всего этого безумства была для Ивана Никодимыча его кульминация. А точнее, ее отсутствие.
Девушка, как ни в чем не бывало, накрасила губки, поправила челку, положила аксессуары в сумочку, закрыла ее и легкой походкой пошла к арке на выход со двора!
- Господи Иисусе! - прошептал материалист от самого сознательного возраста. - Это штож, мне на старости лет не только склероз, но и шизофрению придется переваривать?!
Иван Никодимыч стал медленно подниматься, ухватившись жилистыми руками за край бака. Давалось ему это с огромным трудом: колени тряслись, в голове смешались "большой взрыв" и "теория хаоса", перед глазами постоянно прокручивалась картинка загадочного происшествия.
Он уже начал сползать обратно, когда чьи-то крепкие руки подхватили его за подмышки и буквально переволокли обратно на скамеечку.
Через секунду "пред очи" Ружникова материализовался сосед с третьего этажа Вася Самохвалов - двухметровый детина, мастер спорта по плаванью и знатный интеллектуал. Еще ни разу дворнику не удалось выиграть у пловца в шахматы или ренцзю. Вася заканчивал второй институт, причем в первом он получил философское образование. А дальше, что особенно удивляло Ивана Никодимыча, пошел на инженеры в политех! На вопросы и подколы о главенстве технического над духовным, Вася всегда загадочно улыбался, что делало его чуть красивее знаменитого в прошлом боксера Валуева и говорил: "Гуманитарные науки изменят мир, а техника - всего лишь инструмент. Но пока человечество не постигло, как стать счастливее с помощью мозга и сердца, придется призывать на помощь новые технологии в гуманитарной упаковке".
- Привет, Никодимыч. - Вася смотрел на ошалевшего дворника каким-то необычайно грустным взглядом, - Вижу, досталось тебе. Ты уж прости меня, не знал, что ты сегодня будешь работать. Думал испытать новую модель прибора с утра пораньше, пока все еще спят. Воскресенье все ж...
Вася потупил глаза и тяжело вздохнул. Все еще осоловевший Ружников уставился на грудь соседа. На серебряной цепочке поверх спортивного костюма соседа висела маленькая, похожая на брелок от автосигнализации серебряная коробочка с несколькими кнопочками. В животе у дворника что-то неприятно зашевелилось, как будто некий страх попытался заглушить какое-то очень важное воспоминание. Но созерцание повинно склонившегося перед ним Василия потихоньку приводило Ивана Никодимыча в чувство.
И тут его не интеллигентно прорвало:
- Какой еще прибор?! Это ты что-ль мне всю работу гребаной центрифугой укокошил? Да и вообще ... Что это? Что это за монстр тут появился, в бабу превратился и, как ни в чем не бывало, ретировался? Ты из меня психа делаешь что ли?! Этот твой прибор в мои старые больные мозги всякую чушь посылает? Зачем тебе оно надо? Квартиру мою что-ль приглянул, паразит ты, бл...
Иван Никодимыч готов был сейчас забыть клятву Гиппократа и разорвать пловца-прибориста на клочья. Его трясло как последние кленовые листья на ветру.
- Иван Никодимыч, успокойтесь, прошу Вас. - Вася замахал обеими руками сверху вниз, - Не нужна мне Ваша квартира, у меня самого две. Я же Вам рассказывал, наша научная группа изобрела и запатентовала так называемый МУВИМ - мобильный универсальный виртуальный материализатор. Мы просто далеко продвинулись в технологии реализации виртуальных программ в реальном мире. Ну, дорогой Вы мой, мы с Вами еще долго спорили о моральных аспектах этого изобретения. А потом я уехал на получение Нобелевки и остался на год поработать с зарубежными коллегами. Вы совсем что ли не помните наши беседы?
У Ружникова снова неприятно защемило в районе солнечного сплетения. Но он уже немного успокоился и честно пытался воспроизвести в памяти прошлые беседы с Василием. Пауза затянулась.
- Врать не буду, подзабыл. Склероз, сынок, не шутка. Ну, так объясни мне, старику, еще раз! А то я после такого забуду, что такое склероз. Мне ночами спать надо, а не анализировать свое психическое состояние.
- Простите меня еще раз, Иван Никодимыч. Я вчера, после возвращения, первый раз встретился с Натальей Петровной. Случайно, у нас во дворе. Мы немного разговорились, я ей рассказал о своих делах, а она мне ... В общем, у Вас действительно заболевание, но оно не смертельное же. Поэтому держитесь и не падайте духом.
Ружников улыбнулся в знак благодарности, но тут же поднял руку и еще раз потребовал разъяснений.
- Попробую еще раз. Более года назад, исследуя биотоки человеческого мозга психически нездоровых людей, мы наткнулись на некий электронный код, позволяющий больному человеку, пока бессознательно, создавать для себя иную реальность и жить в ней. Представляете, все полагали, что шизофреники, например, подлежат массовому "иглоукалыванию" всякой дрянью, а их сознание просто уходит в иной мир и живет там. Разумеется, тело здесь уже практически не контролируется. Нам удалось систематизировать этот код и, более того, доказать, что иной мир не менее реален, чем наш. И люди, по желанию, могут жить и здесь и там! Нужно только поддерживать тело человека в нормальном состоянии с помощью специальных установок, пока человек путешествует там. Мы практически решили проблему многих психических заболеваний. Да, собственно, они уже так и не называются. Это теперь технология замещения...
- Я перебью тебя, дорогой Василий. Технологии развиваются, удивительное рядом и все такое. Но пойми и ты меня, я стар. Мои мыслительные подвиги в прошлом. Позволь поздравить тебя с Нобелевской премией и пожелать дальнейших успехов. Объясни мне только одно - исходя из твоего рассказа, это существо... эта девушка, создана вот этим вот "коробченком"? - Иван Никодимыч бесцеремонно ткнул пальцем в брелок.
- Не совсем так. Это симбиоз данного прибора и моего мозга. Видите ли, несколько лет назад погибла моя девушка. Ее звали Настя. Когда мы были вместе, кроме нее не существовало ничего! Представьте мое состояние, когда ее не стало. Я серьезно сошел с ума. Но мы тогда уже работали над прибором. И, в последний момент, моим коллегам удалось вернуть меня в наш мир и объяснить, что Настя, которой я грезил в период "сумасшествия" не менее реальна. Нужно просто очень захотеть ее увидеть. И совсем необязательно сходить для этого с ума.
Василий улыбнулся и положил свою огромную руку на плечо Ивана Никодимыча:
- Девушка, материализацию которой Вы увидели и есть Настя. Настя из другого мира. Этот прибор помог мне позвать ее. Но, она ничем не отличается от моей любимой. Это она и есть! Я просто очень ее люблю и очень хочу быть с ней рядом. Прибор помогает мне реализовать ее на несколько часов. Мы гуляем, общаемся, радуемся жизни, и даже целуемся. Иван Никодимыч, многие люди в мире уже пользуются этим прибором. Вы не представляете, какое счастье вновь обрести любимых. А уж понять, что ты не псих...
- Погоди. Ты меня совсем заагитировал. По-моему, так вы создаете приведений на время, что бы потешить свое самолюбие. Вы просто используете этих созданий в свое удовольствие. Они же потом просто исчезают. Они хоть помнят, что с ними было?
- Иван Никодимыч, вы снова за старое! Мы спорили с Вами на эту тему десятки раз. Я Вам уже говорил, это такие же люди, только из другого мира, связь с которым устанавливает мозг "психически больного" человека. В мире Насти, погибла не она, а я. Она то же меня очень любила, поэтому и соглашается приходить. Там она стала сходить с ума...
- Васек, скажи мне все же, "здоровые люди" работают с этим прибором?
- Ну все, Никодимыч, это было уже много раз, меня ждет любимая. - Нобелевский лауреат развернулся и широкой походкой направился к арочному выходу со двора.
- Никакие это не такие же люди! - кричал Ружников ему вслед и слезы непонятно почему застилали его глаза. - Вы создаете привидений, а потом они просто исчезают. Но вы не понимаете, что когда они здесь они так же живут, дышат, любят и страдают. Либо уничтожьте свои коробочки, либо придумайте, как вашим любимым не умирать снова и снова тысячи раз, материализаторы хреновы!
Но Василий уже скрылся в арке. Иван Никодимыч снова плюхнулся на скамейку и натурально зарыдал. Старческие, выстраданные слезы текли широким ручьем. Он не плакал уже, наверное, лет пятьдесят. А, может, плакал, да не помнит? Проклятый склероз!
Да, действительно, что это он?! Распустил непонятные слюни. Прогресс идет семимильными шагами. Пусть теперь молодые решают, куда науке двигаться. А мораль? Она завсегда рядом, иначе бы и человечества уже не было на свете.
Ружников еще раз прислушался к себе и понял, что уже не видит причин, заставивших его принять слова Василия так близко к сердцу. Ну а то, что он увидел, теперь представлялось как кино с хорошими спецэффектами.
Работать надо. Воскресенье. Время около восьми. Он еще успеет снова привести двор в благостный вид. Черенок метлы снова приятно лег в руки. Иван Никодимыч довольно закряхтел.
Завершить дело у Ивана Никодимыча снова не получилось. Буквально через пятнадцать минут после начала работы скрипнула дверь и на пороге того же подъезда появилась Наталья Петрована. Дорогая, любимая спутница жизни. И верная соратница: как никак более тридцати лет вместе проработали. Сначала была просто лаборанткой-ассистентом, потом стала настоящей помощницей и единомышленником. А потом Иван Никодимыч не удержался и сделал предложение.
- Доброе утро, Ванюша! - Наталья Петровна подошла к мужу, обняла и крепко чмокнула в щеку. - Все трудишься. Шел бы домой, я там оладьев испекла. С медом, да с моло... Ох, я ж за молоком и вышла. Как обычно, к Сергеевне пойду. Внук из деревни привез. Свеженькое, парное... Погодишь с полчасика?
- Наташенька, конечно же подожду. Ты только осторожно, а то лихачей на дорогах развелось. Я пока еще поработаю. Смотри, какой беспорядок. Надо чтоб к снегу все чисто было. - Иван Никодимыч крепко обнял жену.
- Да какие лихачи, воскресенье же! Молодежь вся с похмелья дрыхнет. - Наталья Петровна нежно улыбнулась мужу, поправила блузку и пошла к выходу со двора.
Ох и любил жену Ружников! Бывает же такое, столько лет прошло, а чувства только сильнее стали. Жаль, Бог детишек не дал. Но от этого только нежнее они стали друг другу. Общее ведь у них было желание, общая боль. Родная боль.
Да что же это она за молоком пошла, да банку не прихватила? И тут Иван Никодимыч застыл на месте как вкопанный. Склероз склерозом, а помнил он тысячепроцентно, что никогда Наташенька за молоком без личной тары не ходила. Всегда заранее беспокоилась о ее наличии. Ну никак не могла такая интеллигентная женщина попрошайничать. "Все свое всегда должно быть с собой!".
Но ровным счетом ничегошеньки в руках у Натали Петровны не было.
" Да что ж это, забыла, родная, тару-то! - подумал Ружников, - Не хватало еще ей мою болячку!".
Прислонил Иван Никодимыч метлу и бросился в арку. Выбежав на центральную улицу, он практически сразу увидел жену метрах в ста от себя, и хотел, было, уже окликнуть ее. Но Наталья Петровна, похоже, совсем не за молоком собралась. Она как раз заходила в круглосуточный цветочный магазин. Ружников немного подождал. Через минуты три жена вышла с букетом красных гвоздик и направилась через дорогу прямиком в ларек около остановки. Вышла она оттуда с большой трехлитровой банкой какого-то сока, располагавшейся в знакомой старой авоське.
Иван Никодимыч почувствовал странную смесь стыда с любопытством. Он следил за собственной женой, доверял которой безгранично. Да и не тот возраст у них уже был, что бы после стольких лет подозревать друг друга в каких-то шалостях. Но любопытство таки взяло верх. Цветы и банка с соком: трудно определить, что бы это значило.
Наталья Петровна, тем временем, двинулась по бульвару в сторону центрального городского театра. Когда на полпути она остановилась возле кустов, огляделась по сторонам и вылила весь сок из банки, закрыв ее после пластиковой крышкой, Ружников откровенно напрягся. Он уже готов был догнать жену и вопросить: " Что же ты, дорогая, такое непонятное задумала?".
Но любопытство, оно и в старости не позволяет человеку расслабляться раньше срока. Второй раз за день в голове у Ивана Никодимыча рушились некие взращиваемые годами стандарты. Из ниоткуда не должны появляться симпатичные девушки и, виляя прелестным задом, отправляться восвояси! Жена, с которой прожил десятки лет душа в душу, не может вот так легко обманывать своего престарелого мужа! И, главное, какие на фиг приключения на старости лет?!
Наталья Петровна, тем временем, дойдя до театра, повернула вправо, аккурат к воротам центрального городского кладбища. Окончательно дезориентированный Ружников стал вспоминать общих родственников, похороненных там. Таковые конечно имелись, но зачем такая скрытность?
Жена довольно долго шла по аллеям кладбища. Атмосфера этого места все более усиливала некий дискомфорт в душе Ивана Никодимыча. Хотя, казалось бы, так и должно быть. Это ведь кладбище. Здесь всегда витает дух несбывшихся надежд, обрушенных желаний, потерянных судеб.
Было красиво и очень грустно одновременно. Землю покрывал густой ковер из охряно-желтых листьев. Казалось все вокруг - деревья, могилки, аккуратные дорожки, одинокие птицы, поют тихую погребальную песню. Жизнь здесь была, но одновременно ее и не было.
Ружников как можно тише пробирался в след жене. Наконец она остановилась у небольшого серого памятника, окруженного скромной черной оградкой. Иван Никодимыч решил, что скрываться более не стоит, и спокойно подошел к супруге.
"Иван Никодимович Ружников. Светлая память. Всегда будем нежно любить тебя. Твоя дорогая супруга Н.П.Ружникова и друзья".
Колени во второй раз за день подкосились, в глазах закружились фигурки из детской игрушечной трубки с мозаикой.
- Что... Что это?! Какая-то глупая шутка? Наташенька, объясни...
Наталья Петровна резко обернулась, банка тут же упала на дорожку и разбилась. Букет задрожал в руке и то же готов был вот-вот выскользнуть.
- Ваня... Ванечка! Как ты здесь... Ты прости, прости меня! Я не могла по другому. Мне было очень плохо, когда ты... ушел. Так внезапно. - слезы текли по милому лицу не переставая.
Иван Никодимыч трясущейся рукой достал из кармана фуфайки пачку "Беломора" и попытался достать папиросу. Пачка упала, и папиросы веером рассыпались по земле.
- Забудь ты про эту гадость, родной мой человек. Ведь именно она тебя и убила!
- Убила?! Что значит, убила? Вот он я, стою перед тобой! Жив здоров! Что это за маскарад, Наташа! Вы мне решили похороны устроить до срока, что ли? Я не понимаю...
- Ванечка, прошу тебя, послушай! - на Наталью Петровну было больно смотреть, теперь ее возраст никак не скрывался той интеллигентно-интеллектуальной статью, которую так обожал Иван Никодимыч. - Ты ведь хорошо знаешь об успехах группы Самохвалова. Когда... когда тебя не стало, я почти сошла с ума. Я просто не ожидала. Да, я знала, что сильно люблю тебя. Думала, мы люди уже в возрасте, кто-то обязательно уйдет первым. Мы справимся. Но, я не справилась, Ванечка! Я всегда и везде видела тебя, я с тобой говорила, мы вместе ужинали, смотрели визор и даже... целовались. А потом я очнулась в больнице, на какое-то время. Но его хватило, что бы Василий предложил мне выход. Прости, прости меня родной! Я просто не могу без тебя. Я думала, справлюсь.
Наталья Петровна упала на колени и закрыла лицо руками. Гвоздики все-таки выпали и рассыпались прямо у ног Ивана Никодимыча.
Все встало на свои места. Нежность, любовь и тихая теплая грусть прорвали таки блокаду. Ружников вспомнил свою жизнь. Жизнь была хорошая и неповторимая. Он так же вспомнил свою смерть, которая вовсе не была концом. После были многие минуты, часы и дни обыкновенного человеческого счастья. И этого счастья никто не мог у него отнять, не смотря на большие темные провалы между такими желанными моментами незабываемого озарения.
- Наташа, Наташенька! Родная моя женщина, это ты прости меня, старого раздолбая. - Иван Никодимыч поднял жену и крепко обнял, зашептав на ухо, - Я тебя бросил. Но я не хотел этого, никогда не мог хотеть! И ты вправе была поступить именно так. Ведь я сам поступил бы так же, поверь.
Он целовал жену и счастье, пусть и не долгое, вновь наполняло каждый закоулок его потерянной души. Сейчас его душа вновь нашла пристанище. Как знать, может когда-нибудь ему не придется больше скитаться...
- Пойдем, родная. Как я понимаю, у нас еще есть несколько часов. Так о многом еще нужно поговорить!
Когда они приближались к выходу из кладбища, Иван Никодимыч вдруг резко остановился. Попросив жену немного подождать, под предлогом необходимости собрать гвоздики и положить на могилку, он поспешил обратно. Сделав дело, Ружников прошел за памятник, просунул руку в неприметную расщелину между памятником и постаментом и достал оттуда маленькую серую коробку с рядом круглых кнопочек. Положив ее во внутренний карман фуфайки, он быстрым шагом направился к выходу.
В одном Василий точно был прав, когда действительно любишь, потихонечку сходишь с ума. В хорошем смысле. Поэтому Иван Никодимыч, несмотря на постоянные споры с Василием, купил МУВИМ еще до своей кончины.
- Наташенька, можно попросить тебя о небольшом одолжении?
- Да, Ванечка, дорогой, что я могу сделать для тебя?
- Пожалуйста, родная, как только начинаешь чувствовать себя не важно, сразу вызывай меня. Я хочу быть рядом, поддержать тебя. Пусть у меня времени меньше суток, но ведь это поможет?
- Конечно, милый. Если ты не заметил, я тоже уж не молода. И жива пока еще. Представляешь, как здорово уйти, не расставаясь с тобой ни на мгновение?
А что?! Люди любят друг друга. Теперь люди любят привидений. А почему привидения не могут любить друг друга... в этом мире?
Иван Никодимыч еще раз, для верности, приложил руку к карману: прибор, конечно, был на месте. А потом еще раз крепко обнял и поцеловал жену.