Самым маленьким в семье был Дима. Его всегда, чуть не с самого рождения звали Филиппком, и доставалось ему от других детей больше всех. Чуть что -- уже он в слезах:
-- Папка, меня бьют!
-- Дима, но он же меньше тебя -- твой обидчик, дал бы легонько ему сдачи -- и все!
Но сдачи давать он не мог, наверное, по своей природе.
-- Папка, а ты мне пукишь медведя?
Смешно мне до слез:
-- Не "пукишь", Дима, а купишь!
А он опять свое, пукишь да пукишь.
205
А детям уже весело!
-- Филиппок, скажи "капюшон"! А он им "пукишон". И смеху -- через край в доме. Зато танцевал Филиппок лучше всех. Талант имел от Бога, такие коленца выделывал, что только диву даешься! Откуда это у ребенка? Пластика движений и гармония с музыкой сочетались у него в танце. Но было и что-то свое.
Когда повзрослел он и стал заниматься в детском творческом коллективе "Сюрприз" под руководством Елены Александровны Антоновой, то быстро попал в число лучших ребят, и выступали они во Владивостоке и в Хабаровске. Короче, почти виртуозом стал.
Оставлял я его дома, не хотел, чтобы он ехал в Израиль, а Филиппок свое:
-- Папа, у нас будет машина, у нас будет все-все!
-- Езжай, сынок! -- и остался я один на один с самим собой, со своими проблемами. А там, "за бугром", одна проблема -- деньги зарабатывать. Нет там ни родных, ни близких... прежде всего -- деньги!
Вырос Филиппок и в армии там отслужил... В Израильской армии. Русский он, а не еврей. Но сейчас там его душа, а здесь его корни. Он на иврите "шпрехает", но, а мыслит-то по-русски. И везде он танцует, не может без танца.
Лежат люди на пляже и загорают. Разве до танца им? А он уже танцует под музыку, и девушки двинулись к нему: Дима, давай! И уже вся молодежь танцует. Так и отдыхали они на море. А уезжала с пляжа домой семья, то танцора все девушки провожают: "Дима, еще приезжай!"
А только приехал он в гости в Россию -- и сразу своих ребят искать. Надо ему танцевать!
-- Дима, расскажи, как ты там служил? -- спросил я его. А он как-то безразлично;
-- Работал на сорокатонной машине при МЧС. Танки возил и другие машины. За годы службы сдал на все водительские категории, имею международные права.
Но нет у него там души, она в танце осталась.
-- А как живут люди там? -- спрашиваю я,
-- Теракты везде, по всей стране. То в одном месте взрыв, то в другом -- гибнут люди... А в автобус садишься -- сотни глаз ощупывают тебя: может, ты террорист. Так и шарят глазами. А один раз, на пляже, я девушек жду возле кабинок.
Они переодеваться ушли, и что-то замешкались там. А тут я примелькался народу... Стал пояс поправлять с деньгами, он под тенниской был, а люди в разные стороны ломанулись, подумали, что я шахид. Подбежали тут ко мне военные и первым делом:
-- Оружие есть?
Потом разобрались, но такое там не смешно -- это жизнь.
-- А еще мне обидно за русских ребят, которые служат в армии и гибнут за Израиль, но их не хотят хоронить на общем кладбище, хоть и герои они, отдельно их хоронят.
Понял я, что тяжело сыну, и говорю:
-- Ничего, Дима, на рыбалку съездишь со мной, развеешься немного.
-- Какой из меня рыбак, папа? Я и удочку в руках за эти годы не держал!
-- Ничего, не один ты такой, все с нуля начинают! -- успокаивают его двоюродные братья -- Савичев Андрей и Егор. Но Егора не взяли, ему учиться надо в СПТУ. А Андрей только из армии пришел, им с Димой есть, о чем поговорить, и на рыбалку рвется брат -- давно не рыбачил.
И вот уже электричка уносит нас на Ольгохту -- заветное место рыбаков. Красота-то, какая! Глазом все и не охватишь, крутишь головой, чтобы все рассмотреть, и нет сил своих, оторваться -- очарованы люди.
А река к нашим ногам припала и ласкается, но это "та еще киса". Вон сколько заломов наворочала и берега порушила, силы в ней -- немерено.
Поставили мы палатку на высоком берегу и занялись рыбалкой. Андрей и Дима лодку накачивают, я снасти готовлю. Веселятся парни. Оба после армии, отчего же и не посмеяться? Оба надо мной подтрунивают: то не так сделал да другое, и рыбачить я не умею. А я им в ответ четким командным голосом; "Не пыли, пехота! -- и враз салажата примолкли. То-то же! Знай наших ребят, флотских! А то шутить тут вздумали!"
Поставили парни сети, и давай плескаться в воде. А я потихоньку карасиков на спиннинг да удочку ловлю, меня на мякине не проведешь. И таким способом, можно рыбы куда больше, чем сеткой поймать. Истина известная, но почти забытая. А тут и время обедать подошло. И мой племянничек, свет Андрюша, "черпачок" из рюкзака достает:
-- Что, дядька, может, причастимся? А то все ячишься; флотский да флотский!
Знают хлопцы, что я уже давно не пью, вот и стали издеваться надо мной.
-- Да я уже свое выпил давно! -- говорю я в ответ. Но все же подсекли меня этим мальцы, как карася, и хохочут оба.
Но ничего, еще и мы посмеемся! -- утешаю я себя, еще время придет. А солнце так жарит, и день такой прекрасный, и разморило рыбаков в лодке после выпивки, и плавают они уже совсем никудышные, до сетей своих. А удочка, которая в лодке была, вообще без лески оказалась, оборвали они ее где-то и не заметили.
И смотрю, уже спят два "огурчика", зелененьких еще совсем, крепким здоровым сном. А когда выспались, то я их и спрашиваю:
-- Ну, как рыбка-то ловится, орлики?
Но бодрости духа не теряют Андрюша да Филиппок:
-- Прекрасно ловится, а сами потягиваются, еще ото сна не отошли.
А я им опять:
-- И на удочку тоже?
-- А как же! Самый клев был! -- врут они, и глазом не моргнув. Молодцы ребята!
Тогда я им удочку показываю, а леска-то, мол, где?
Тут им вроде совестно стало, но всего лишь на миг:.
-- Ты сам леску срезал...
-- Ну, надо же! Да я бы до этого никогда и не додумался. Грех-то, какой -- так врать.
Однако они и тут меня обвели вокруг пальца. Не знал я, что у них еще один "Черпачок" есть в запасе. А они выпьют по чуть-чуть и всю ночь плавают к сетям своим. А я сплю в палатке: что ночью с удочкой-то сделаешь? И от спиннинга толку нет...
А под самое утро спят "рыбаки" -- хоть из пушки стреляй. Я на удочку карасей таскаю, самый клев у меня. Выспались хитрецы, когда солнце уже высоко поднялось, и видят, что я преуспеваю в ловле и говорят:
-- Дай и нам половить, чуть-чуть!
Стали они таскать карасей одного за другим на удочки. А я без дела сижу. Зато дома хитрецы сказали, что спал наш Григорий Семенович всю ночь. И если бы не мы... Судите,
мол, сами. И на мою рыбу показывают. Да, я ночью-то спал, тут их правда, а что все остальное неправда, вряд ли докажешь.
Диме все хочется танцевать, ни минуты он не может спокойно сидеть. Только заиграла музыка, а он уже в движении, во власти танца.
Зовут его братья и сестра, двоюродные до сих пор Филиппком, хотя он уже ростом выше меня и ладным парнем стал, но не обижается он на них. Они всюду вместе, им интересно знать, кто, где и как живет.
Скоро сыну уезжать, но ему не хочется возвращаться;
-- Папка, здесь такие люди простые, а у нас доллар везде хозяйничает. А я хочу, чтобы честно все было. Там нет понятия родные люди, все чужие друг другу... Тяжело там!
-- Ты уже взрослый, сынок, и если там плохо тебе, то возвращайся домой, подкопи немного денежек, покупай квартиру и создавай семью.
Едем мы в аэропорт, а у него слезы на глазах; все-таки душой он здесь остается...
Не прошло и полугода -- звонит он мне.
-- Не могу я здесь больше, сердце домой рвется! Очень тяжело мне.
-- Сынок, ничего не надо, и денег не надо, лети домой. У каждого должна быть своя Родина в жизни.
Танцуй, Филиппок, не дали тебе доучиться, но душа у тебя танцует, а это самое главное: пусть и хуже будем жить мы, но главное, что у тебя всегда будет желание танцевать, и ты для меня всегда маленький. А желание танцевать за доллары -- не "пукишь". Правда, малыш?