Аннотация: Пьянство приносит исключительно мнимую радость.
Я обычный деревенский мужик, каких миллионы расселились по нашей необъятной родине. Зовут меня Ефим Анатольевич Косенов. Вы, скорее всего не правильно прочли мою фамилию, это не беда, её постоянно читают наперекосяк, привыкла, не обидчивая. Можно подумать я любитель сено покосить, это не так. Но приходится, шесть коз в хозяйстве содержать как то надо, молоко любят все. Особенно москвичи, приезжающие в нашу деревню летом, точно не знаю, сколько их, не считал не когда, да и какая разница. Сплошь бандиты да хамы, дайте ружье, и всех перестреляю к чертям собачьим. Но свежее молоко любят, яйца тоже берут. Только сейчас зима и косить не чего, запасы сделаны, можно филонить целый день, ещё хорошо бы баба не пилила. А есть за что, я любитель выпить. И хоть зарёкся однажды не пить, случай вынудил. Похоронил я три дня тому назад друга. Помянул, на третий день надо тоже помянуть, и на сороковой помяну. Так что, есть у меня сегодня планы на бутылку. Вот жена и пилит, не подумайте, она не сноб, просто до завязки я пил много, каждый день, я не хотел, но выходило до одури. Любимая боится, что я скачусь обратно, вот и пилит.
***
За окном стемнело. Никотиновые клещи, сдавившие грудь, намекают, что пора курить. Я одел латаный тулуп, сунул ноги в валенки и пошёл на крыльцо. Морозный запах снега ударил в нос. Хорошенько затянувшись, я посмотрел на двух метровый забор сколоченный осенью. Он отгораживает двор от дороги, так же отгораживает взгляды приезжих. Я жалею только об одном, через забор, с крыльца, не видно соседей. Бывало, поболтаем пока вот так стою, курю, а сейчас забор. Двор смотрит на меня из-под слоя снега, намело по колено. Не удивительно, двор круглый год продувается всеми ветрами, такова цена за отличный вид, открывающийся с крыльца, в обратном от дороги направлении. Сейчас заливные луга заметены снегом, а могучий лиственный лес спрятался под белыми шапками. Именно из-за этого вида летом деревня наполняется иногородними, зимой холода разгоняют их по квартирам. Местных морозом не испугать, мы привыкли топиться печью, даже у тех, кто провёл газ, отопление осталось на дровах.
Докурив папиросу, я вернулся в дом. Самый обычный деревенский дом. Еловый сруб, поделённый на три комнаты гипсокартонными перегородками. Посредине печь, газ мы так и не подвели, может, когда-нибудь накопим, но скорее помрём. Жена накрывает на стол. Запах варёной картошки разливается по комнате, заставляя рот наполниться слюной. Ещё я разглядел порезанное сало и маринованные огурцы. Отличная закуска, грех не откупорить свежую бутыль самогона.
Я разулся, скинул тулуп на лавку в углу. За что поймал пронизывающий взгляд Вареньки, её бесит, когда я раскидываю вещи. Вернулся повесить тулуп на крючок, но все оказались заняты, зимой у нас вечно скапливается куча одежды на вешалке, и я повесил на гвоздь рядом. Длинная, узкая половица, вязанная ещё моей матерью, накрывала дверцу в подпол, я откинул её, и уже потянул ручку.
- Ты куда?
- Решил провалиться под землю перед ужином.
Жена не поняла шутки, и продолжила выжидающе смотреть, догадалась.
- В подпол, куда же ещё.
- За бутылкой?
- Да, видала какой мороз на улице?
- Мороз у нас уже повод нажраться?
- Надо Николая помянуть, что сразу нажраться то.
- Позавчера поминал.
- Пару стопариков выпью и все.
Жена подбоченилась, и наклонила голову набок.
- Не каких пару стаканчиков.
- Ну, Варь...
- Марш за стол!
Тон её говорил, что дело пахнет керосином, вот и накрылись поминки медным тазом.
Отужинав, я пригорюнился, настроение совсем испортилось, жутко хотелось выпить, до жжения в груди. В ту минуту я ненавидел свою жену, так бывает. Но в моем случае не долго, жену я люблю и уважаю. Стройна, красива, по хозяйству справляется будь здоров. И меня кормит, и дом в чистоте держит, и за животиной следит, золото, а не баба.
Внезапно Варя начала одеваться. Я, подумал уйдёт, и вспомнил, после ужина она ходит кормить коз. Занятие на час с лишним, в голову заполз коварный план.
Дверь едва затворилась, а я уже разрываюсь, стоит рискнуть, или заметит и устроит скандал. За час, а то и полтора, я успею выпить целый литр. Но так точно прознает, и я остановился на том, что можно бахнуть пару стаканчиков и перед её приходом завалиться спать. Так и поступил.
Откинув половицу, я открыл дверцу. Чёрный зев подпола дыхнул холодом. Лампочка не горит, руки не доходят поменять. Пришлось вернуться за фонарём. Ступеньки жалобно скрипят под моим весом, я не особо толстый, скорее даже худой, просто ступеньки старые как говно мамонта. Не найдя начатой бутылки, я открыл трёх литровую банку с прозрачной жидкостью, в темноте конечно не видно, прозрачная или нет, я знаю что летом убирал прозрачную. Открыл. От банки повеяло странным сладковатым запахом. Да черт с ним, это же спирт, что ему будет, им даже раны промывают. До краёв налил алюминиевою кружку, такими пользуются в армии. Осторожно, чтоб не пролить ни капли полез наверх. Быть пойманным я совсем не хочу, поэтому половицу вернул точно на место, и придавил один край скамьёй, на которую жена садится обуваться, как и до моего тайного спуска. В холодильнике ещё лежал шмат сала, столичный хлеб и горчица. По-моему идеальная закуска, из тех, что можно сварганить на скорую руку.
На вкус живительный напиток оказался тоже сладковат, я почесал затылок, но так и не смог припомнить о добавлении орехов. Хотя это не особо важно, проклянув всех приезжих, пожелал им скорей отправиться к Коляну, и опрокинул пол кружки. Тепло растеклось по груди, сдавило дыхание, я поднёс бутерброд с салом к лицу и глубоко вдохнул. На двухнедельной щетине остались частички горчицы, но это не испортило наслаждения. Люблю такие моменты, когда от души отлегает, нервы расслабляются, просто откидываешься на спинку стула и думаешь о хорошем. Пьянка в компании таких ощущений не даст, с мужиками конечно интереснее, поболтать можно, но душевное удовольствие я получаю, когда выпью один, в тишине. Стол, за которым я сижу, расположен возле окна. А оно выходит во двор, прямиком на недавно возведённый двухметровый забор. Сарай с живностью находился позади дома, и если Варенька возвратится, я замечу загодя.
Так и получилось, краем глаза я заметил мелькающую тень во дворе, залпом допил пол кружки. Узоры дядьки мороза не дают разглядеть происходящее за окном, а хозяин тени входить явно не собирается. Я спокойно закусил, натянул рукав вязанного женой свитера на ладонь и принялся тереть стекло. Растопив пятно с кулак, присмотрелся. От увиденного глаза полезли на лоб. Отпрянув, протёр лицо мокрым рукавом, проморгался. Но одетая в красное пальто на голое тело брюнетка не куда не делась. Тонкие, покрасневшие по колено ноги разгребают сугроб в страстном танце. Округлые груди, второго размера вздымаются и опадают вместе с руками, гуляющими по телу. Заметив меня, она скинула пальто, развернулась и наклонилась в зазывающей позе. Гибкости ей не занимать, согнувшись, обняла ногу и легко выпрямилась, задрав её к небу, балерина-искусительница, пронеслось в моей голове. Когда миловидная поманила меня пальцем, я почувствовал, как свистулька потянулась к ней. Не знаю, что затмило разум, я люблю свою жену, за пятнадцать лет брака ни разу ей не изменил, даже в мыслях не было. Но от чудесницы в красном пальто у меня сорвало крышу. Я рванулся во двор, позабыв обо всем, тарелка полетела, разбившись о пол, алюминиевая кружка последовала за ней, но не разбилась. Я разутый выбежал на улицу, не позаботившись даже притворить дверь.
Двор пустовал, даже снег перед окном не примят, хотя пятно на стекле что я растопил, осталось на месте. Голова закружилась, не может быть, я же отчётливо видел танцовщицу, дану бред, откуда она здесь возьмётся. Кого я тогда видел? Не сошёл же я с ума, в конце концов, и выпил совсем не много. Скрип снега за углом вернул к реальности. Я оглянулся, ликуя, что нашёл укрытие брюнетки в красном пальто. Но из-за дома вышла жена, да так и застыла на месте. Ещё бы, посреди двора муж, разутый, без тулупа, да ещё и с расстёгнутой ширинкой. Про моё бешеное лицо лучше вовсе промолчать. Промелькнувшая в Вареньке ярость быстро сменилась горькой тоской, и это меня спасло, иначе не миновать мне удара бидоном с молоком по голове. Я заслужил, но шишек не хочется.
- Всё-таки нажрался падла, живо домой пока не заболел, - по её щёкам потекли слезы, быстро замерзавшие на крепком морозе. - Ирод, пошёл в дом, лечить тебя ещё не хватало.
Я и сам готов разреветься. Боль пронзала душу, словно я катался по разбитому стеклу. Но разбито наше доверие.
Ещё осенью, когда я отгородил участок от назойливых глаз. В гости заглянул сосед, нашёлся повод выпить. Так обмыли свежий забор, что жене пришлось вызывать реанимацию, я пробыл под наблюдением ещё неделю. И зарёкся бросить пить, на коленях клялся Вареньке - не брать ни капли в рот. Так и вышло. Жизнь наша потекла веселее, Варенька сияла от радости, я впервые за много лет увидел жену счастливой.
***
На следующий день, мы так и не обмолвились. Подавленный я отправился на рыбалку. Сел в стороне от мужиков, за поплавком совсем не следил. Хотелось просто тишины да покоя, окунуться в свои мысли, погрустить. Я размышлял, как подойти к Варе, с чего начать разговор, стоит ли вообще подходить? Когда тяжёлая рука опустилась мне на плечо. Погруженный в свои мысли, я испугался. Рыболовный ящик полетел из-под ног, когда я подпрыгнул, со страха, наверно на метр. Сердце бешено колотилось, мне понадобилось с минуту отдышаться.
-Хоспади, ты, что так прыхаешь? Наброситься на меня хотел?
То был седой как первый снег старик, укутанный в видавший виды замасленный бушлат. В искривлённых подагрой мозолистых руках он держит складную табуретку и рыболовный ящик, такой большой, что в нем можно спрятать труп. Морщинистое, обветренное лицо расплылось в улыбке, прятавшейся под густой бородой-лопатой. Старика я знаю с детства. Он, а не батя учил меня рыбачить, с ним я ходил на охоту. Мы крепкие друзья, насколько крепкой может быть дружба с человеком в два раза тебя старше.
- Ты Ефим, между прочим, занял мою лунку, - кустистые брови старика сомкнулись.
- Здравствуй Митрий, кто тебя знает, когда ты придёшь.
- Ты знаешь, я прихожу всехда в одно время.
- Да, я задумался, совсем провалился в свои мысли, сейчас пересяду, - я уже начал подниматься, когда ручища вновь опустилась мне на плечо.
- Сиди, я сяду неподалёку, но в следующий раз не забывай о нашем уховоре, мои лунки не занимать.
Дед Митя человек старой морали. Раз сказал, больше не повторит, не поскупится на подзатыльник, если не по егоному. Суровый старик, в деревне его все уважают, а молодые боятся.
- Наживку давно обхладали, - дед покачал головой. - На такой лунке спит, прибил бы.
Я вздохнул, от напора мыслей голова идёт кругом, хочется высказаться, найти поддержки. Одновременно стыдно раскрывать свою дурость.
- Не до рыбы мне сейчас дед.
- На кой пёс тохда на реку припёрся?
- За тишиной, покоем.
Митрий внимательно на меня посмотрел.
- Тишиной и похоем? Неужто детьми обзавёлся?
У деда Митрия пять детей, они давно разъехались кто куда.
- Да не, что ты, с этим у нас все по-прежнему.
- Тохда, что за покой ты здесь ищешь? Жена пилит?
- Не пилит, - мой голос дрогнул. - Я сам болван, не ценю Вареньку.
- Верно болван, - кивнул старик.
Я запалил папиросу, потерянный взгляд смутил старика.
- Мяхкотелый. - произнёс Митрий.
- А?
- Слишком мяхкотелый ховорю.
Я не понимал о чем он.
- Вижу, Варвара крутит тобой, как хочет, мужик должен делом заниматься, а не хандрить.
- Да я...
- Что да я? Бабу надо в узде держать, иначе будешь как ты, сидеть клювом щелкать. Бабы они хлупые, баба должна под мужиком ходить. Как мужик сказал, так баба и вертится.
Моему возмущению не было придела.
- Варенька не такая, она у меня умница, я не хочу ей вертеть, я её люблю вообще то.
- И?
- Что и?
- Любишь, и хто? Будто я свою бабку не любил, да только она у меня послушная была, не бил её, не обижал, но и слова поперех вставить не давал, мужик я или тряпка? - распалился дед Митрий.
- Ну, у нас не так, я с Варенькой все сообща делаю.
- То-то и оно, мяхкотелый...
Митрий отвернулся и замолчал.
- Я обещание нарушил, - прошептал я.
- Я ховорил болван.
- Не удержался.
- Обещание коли дал, надо держать, зачем давать обещания хоторые не можешь выполнить?
- Думал выполню.
- Думают пусть инженеры, мужик делать должен.
Мы помолчали, зимнее солнце уже давно перевалило на запад, желудок пожаловался на пропущенный обед. Рыбачить надоело, за весь день я не выудил не рыбёшки. Только промочил валенки и замёрз. Слова Митрия не убедили меня, в голове не укладывалось, как это делать, что хочу, а жену держать как домработницу. Не таким я вырос, не такими были отношения с Варенькой. Может Митрию жену родня сватала, а я сам выбирал, по любви, а с любимой так нельзя. Или можно? А что если Варя думает по-другому, что если она как Митрий, и давно крутит мной, а я и не замечаю. Может я действительно болван? Семя сомнения проросло. Я подошёл к Митрию.
- Слушай дед Митрий, как не быть мягкотелым, ну в смысле как Варю на место поставить?
Дед поднял глаза, взглянул на меня как на полного идиота.
- Давно я тебя знаю Ефим, но сеходня ты меня удивляешь.
Я молчал, дед продолжил.
- Силу похажи, только не всю сразу, а то напухаешь, понемножку, то это запретил, то там указал. И с умом надо ухазывать и воспрещать, не хноби девку.
Я кивнул.
- А за нарушенное обещание прощения проси.
Калитка предстала передо мной как неприступная крепость, наверно также смотрели молодые, не опытные полководцы на первый осаждаемый замок. С каждым шагом нарастает страх, будто я влезаю по отвесной стене, удаляясь от надёжной земли. Я проклял алюминиевую кружку, трёхлитровую банку, и весь погреб с самогоном. Обнажённое приведение, на которое я едва не набросился с самыми похабными намереньями, меня совсем не волновало. Дом предстал в новом свете: замшелая крыша, облупившаяся краска, осыпающийся фундамент, даже забор перестал быть величественным. Сколоченный из старых, черных досок наломанных на заброшенном участке, выглядит жалко. Духа войти не хватало, я достал папиросу, успокоиться. Выплюнул, ну и горечь, как я это курю?
Дверь скрипнула, открывая кухню, знакомую половицу, пятно на окне так и не заледенело, теперь от него остался полукруг, верхняя часть окна оттаяла. Варя сидит за столом, пополняя кучку шелухи, взор приковала книга. Тургенев, не знаю, за что она любит эту скукоту. Я сел напротив, Варя даже не взглянула на меня, на сердце заскребли кошки. Всю дорогу я представлял, как это будет, проговаривал разные варианты. Тщетно, как обычно и бывает, дошло до дела, а в голове колючки летают. Разговор с Митрием потонул в буре сомнений. Помню лишь одно, надо показать силу, или продолжать быть тряпкой.
Тысяча мыслей, не знаю с чего начать.
- Варя, где ужин, я голоден, - ляпнул я, не понимая зачем.
- В холодильнике, - голос жены твёрд и безразличен.
- Я вернулся с рыбалки, и я хочу есть.
- Возьми и поешь.
Я не знал что ответить, ком встал в горле, и тут наверно окончательно все испортил. Я достал знакомый шмат сала, туже самую горчицу. Хлеб оказался свежим, видимо с утра Варя бегала в ларёк.
- Я мужчина, я делаю, что считаю нужным.
Не знаю, зачем я это сказал, но жена впервые посмотрела на меня, не ожидала такого тона.
Я отодвинул половицу, фонарик не забыл, взял заранее, и полез в подпол. Как вчера помню, капали с отцом, выравнивали земляной пол, я был тогда мальчишкой. Теперь разменял третий десяток, а в доме не чего не изменилось. Алюминиевая кружка наполнилась самогоном. Я уже не боюсь разлить и быть пойманным. Вари за столом не оказалось. Я услышал, что страницы шелестят за перегородкой. Разговор не задался, не понятно даже, показал силу или нет.
К тому времени как я осушил вторую кружку, солнце совсем спряталось, банка уже не томится в подполе, а гордо возвышается на столе. Не телевизор, не радио я не включил, хоть и хотелось. Сижу в тишине, обдумывая сказанное Варе. Я уже сочинил новый диалог, выпил достаточно для храбрости. Но не успел, жена сама вышла ко мне, нет, не ко мне, одевается, уходит? А нуда, пошла в загон, коз кормить. Другого шанса может и не быть.
- Варя, давай поголоварим.
Язык заплёлся в самый не подходящий момент. Жена сделала вид, будто вовсе меня не заметила и вышла, хлопнув дверью. Вместе с хлопком улетучилась и храбрость. Может другой и догонит, и найдёт нужные слова, я не другой, такой, какой есть. Проще плюнуть и пустить всё на самотёк, не проститутку в дом привёл, в самом деле, всего то напился, другие пьют и почище меня. С этими мыслями наполнилась новая кружка. Когда я совсем отчаялся, понять происходящее, просто включил телевизор и стал щёлкать каналы. Ненавижу это занятие, но с современным телевиденьем больше не чего не остаётся. Прекратил, когда промелькнула знакомая картинка. Пришлось листнуть канал обратно, верно зрение не подвело. Это она, вчерашняя искусительница, я невольно приник к окну, пусто. И действительно, что меня потянуло, брюнетка в красном пальто идёт по набережной. По левую руку широкая река, по правую аллея, за ней двух полосная дорога и многоэтажки. Я не путешественник, но навеяло воспоминания о Питере.
Моя соблазнительница идёт по людной улице, и как ни в чем не бывало, раздевается. Первой улетела шляпка, за ней соскользнуло с плеч красное пальто. Оставшись в блузке и короткой офисной юбке, она гордо шествует дальше. Меня не смутило, что девушка неотрывно смотрит мне в глаза сквозь экран телевизора, не смутило, что прохожие абсолютно её не замечают. Меня волновало только одно, сосочки проступающие через ткань, и моя свистулька наполняющаяся кровью. Руки сами тянутся к банке, кружка наполнилась, я машинально её осушил, не стал даже закусывать. Девушка послала воздушный поцелуй, такой страстный, что я ощутил прикосновение горячих губ. Пуговички расстёгиваются одна за другой, блузка упала на мостовую, открывая спелую грудь. От увиденного сорвало крышу, я готов сейчас же рвануть в Питер, хоть пешком, хоть на воздушном шаре.
Раздался стук. Я вздрогнул, и посмотрел на дверь. Тело прошиб холодный пот. Я не мог вспомнить, как закрывал дверь на крючок. Открыл. Вошла заметённая снегом Варя, снаружи поднялась пурга. Снежинки, влетевшие в открытую дверь, танцевали, играя разноцветными бликами и таяли, едва касаясь, пола.
- О боже, совсем с ума сдвинулся, одень портки позорище, - закипела жена.
Я посмотрел на голые ноги. Одна штанина зацепилась за ногу, другая волочилась по полу. Не помню когда снял, а главное зачем.
- Ещё и помехи по телевизору смотрит, совсем до чёртиков допился, - не унимается Варя.
Голова пошла кругом, я проверил антенну, кабель валялся рядом с гнездом. Не чего не понимаю, я точно смотрел телевизор, там ещё была девушка в красном пальто.
От бурной умственной работы голова разболелась, и я отправился спать.
***
Утром меня разбудила жуткая головная боль. Такое чувство, будто в ухо воткнули шланг, и подают воздух, пока она не лопнет. Через силу поднявшись, я побрёл в комнату Вари, в комоде оставался анальгин. Жена металась по кровати и что-то шептала, сквозь гул в ушах я не разобрал ни слова. Стал шарить по полкам, своим шорохом её разбудил.
- Милая, ты не видела анальгин?
- Похмелье? А ты иди ещё выпей.
- Ну что ты сразу начинаешь.
- Ненавижу тебя, ты мне всю жизнь испортил сволочь, я терпела тебя алкаша, молчала, надеялась, образумишься, и дождалась, образумился после больнички, я хоть нормальную жизнь увидела, стала счастливой, а сейчас? Опять пьёшь паскуда, ненавижу тебя, убирайся!
Варя закрыла лицо руками и зарыдала. Я хотел обнять, успокоить. Но получив схваченной с тумбочки кружкой по голове передумал.
Утро не задалось, головная боль так же не испарилась. Поразмыслив, я отправился на реку, проветриться. Прихватил рыболовный ящик, со вчерашнего дня стоявший под гвоздём возле лавки. Погода выдалась ясная. Я шёл, щурясь от солнечного света, отражающегося о сугробы. У лунок сидит полно народу. Но не кто не занял лунки деда Митрия. Поздоровавшись жестом с рыбаками, я подошёл к Фёдырычу, высокому, сухопарому мужику со слоновьими ушами, топорщащимися из-под его вечной шапки-гребешка, как мы с Коляном её называли. Он был третьим в нашей компании.
- Здорова Фёдырыч.
- Здорово Ефим, что привело тебя в наши края?
Я улыбнулся, Фёдырыч как всегда в своём репертуаре, пытается шутить и подкалывать, всех и каждого.
- Клюёт чего? - спросил я. - А то вчера полдня сидел и как-то пусто.
- Митрий рассказал, как ты сидел, так рыба тебе в ведро запрыгнет, а ты и не заметишь.
Я пожал плечами.
- Ну, давай выкладывай явки, пороли? Что там у тебя стряслось? - продолжил Фёдырыч.
- Не важно...
- Ты мне друг или портянка? Давай не томи.
- С женой поссорился, сильно, третий день только орёт на меня. Помянул Коляна, а она разошлась.
Фёдырыч сняв шапку, почесал затылок и водрузил её на место.
- Да друг, вот это подстава, обидеться на стопку в память друга, ой бабы.
- Я может и сам виноват, может, перебрал.
Фёдырыч вскочил, впился в меня взглядом. Руки сжаты в кулаки, я отпрянул, опасаясь удара.
- Да ты что такое говоришь, да за Коляна можно в усмерть ужраться.
- Тут ты прав, - я не стал нарываться и спорить, более того, я действительно считаю, что он прав.
- Давай стопарик за Коляна.
Я выпил, отказаться означало либо получить по морде, либо потерять друга.
- Давай ещё один, для согрева, - предложил Фёдырыч.
- Хватит, и так жена пилит.
Фёдырыч выпил, посмотрел на небо, и заговорил.
- Знаешь, я слышал жил такой народ, они после смерти отправляются к богам, и пьют с ними, вот это боги, не то, что наш парень на кресте.
Я кивнул.
- Может Колька тоже там, пьёт, нас ждёт, давай ещё помянём.
Я любил Николая, уважал. Он был первым трактористом, вся деревня к нему обращалась, колхозные поля пахал. Потом правда запил, и трактор разбил, но меньше его уважать я не стал, жизнь идёт, люди меняются. Я выпил с Фёдырычем, потом ещё и ещё. Мы раздавили пол литра. Варя меня уже не беспокоила, все равно сегодня не помиримся. А коль хуже не будет, почему не выпить.
Вернулся домой засветло, жены не было. Не нашёл и выходного полушубка. Я, испугался что сбежала, да куда она сбежит, к бабам пошла. Руки чесались, я выставил на стол остатки сала, горчицу, хлеб. Снова полез в подпол, прокляв в очередной раз перегоревшую лампочку.
Оступился.
Летел не далеко, даже толком не ушиб колени о утоптанную землю. Зато со всего маху врезался головой в трёхлитровую банку с компотом. Та разлетелась в дребезги, залив липким содержимым пол. На лбу надулась внушительная шишка. Когда я выбрался из погреба, заметил, что помимо шишки рассёк лоб, и весь перепачкался кровью. Отмыв руки и приложив вату к ране, я сел за стол. Плевать на одежду, а рану я сейчас изнутри продезинфицирую.
Алюминиевая кружка подымалась и опускалась, но чернявая красавица не пришла. Окно полностью растаяло за день, и двор прекрасно виден, пуст. Включил телевизор, не чего интересного. Вспомнив вчерашний случай, проверил антенну, на месте. Я пил и пил, банка почти подошла к концу, а красное пальто так и не показалось.
Осушив банку, собрался пойти спать, остановило пение за дверью. Неужели снова запер крючок? Нет, дверь отпёрта.
Открыл.
За дверью стоит та, которую я весь вечер ждал, сложила руки трубочкой у рта, тихонько поёт на непонятном языке.
Я обхватил её за талию и проводил в дом. Улыбка не сходит со счастливого лица, она застенчиво строит глазки, будто школьница на первом свидании. Я снял с неё пальто, под ним не чего нет. Передо мной стоит обнажённая, стройная, красавица, наверно вдвое моложе меня. Я не мог удержаться, притянул её к себе, облизнул шею, провёл рукой по нежному молодому телу. В это время её руки раздевали меня, теребили свистульку.
На улице скрипнула калитка. Я, оставив девушку, посмотрел в окно. Вернулась Варя, как не вовремя. Но жена не стала заходить в дом, отправилась сразу к загону для скота. Я ещё с минуту разглядывал пустой двор, пока не дошло, что время утекает. Обернулся, а девчонка стоит возле двери и смеётся. Подошёл, но она, засмеявшись, выбежала на улицу. Я за ней. Догнал только возле самого сарая. Схватил в охапку и потащил в дом, она упиралась, я подумал, что это новая игра.
Притащив в дом, сорвал с неё одежду, тогда меня совсем не беспокоило, когда она оделась. От былой игривости не осталось и следа, она брыкается, бьёт меня. Остановиться я уже не могу.
Опорожнив свистульку, я без сил упал на кровать рядом с молодой любовницей. Она не шевелится, только тихонько поскуливает. Я поднялся, натянул штаны. От тряски с прикроватной тумбочки попадали вещи жены, я аккуратно расставил все на место. В пачке осталась последняя папироса, мельком взглянув на девчонку, я направился на улицу.
Но не сделал и пары шагов. Медленно повернувшись, присмотрелся к тому, кто лежал на постели. Лысую голову существа венчают маленькие рожки, словно кичка что бабы носили в старину. Выпавшие волосы лежат на подушке вокруг. Оно улыбается, открыв наполненный червями рот. Глаза горят красным пламенем. Живот обернул бесовский хвост, кончик которого ласкает хозяйку между ног.
Мурашки побежали по коже. Меня передёрнуло от осознания, что с этим я переспал. Двумя прыжками я оказался возле печи, в устье лежала раскалённая кочерга, любезно забытая женой. Вернулся, рогатая лежит на месте. Кочерга взметнулась, на мгновение лицо существа прорезал испуг. Со страшной силой, точно кузнец молот, опустил кочергу на рогатую голову. Череп хрустнул. Я ударял снова и снова, пока она не остыла. Всю подушку залила кровь, в ней плавают ошмётки мозга. Вот так инструмент помогающий приготовить пищу для людей, приготовил пищу для смерти. Обессиленный я вернулся к печи, выронил кочергу и уснул. Как мёртвый.
***
Наутро, проснулся с чугунной головой, не чего не помню. Жены не было. Позвал, молчит. Между ушей играет царь колокол, я знаю, где то у Вари завалялся анальгин, Зашёл в комнату и забыл, как дышать. На кровати в луже свернувшейся крови, с раскиданными по подушке мозгами, лежит Варя. Я бросился к ней, поднял нагое тело, из раны потекла кровь. Положил обратно, не знаю даже, зачем я это сделал.
В дверь постучали.
Женский голос крикнул через дверь, что Варя забыла шарф, вот где она гуляла вчера днём. Я открыл. На пороге Катька, увидев меня, опешила. Завизжала и пустилась наутёк. Нормальная реакция, когда дверь открывает обезумевший мужик в окровавленной рубахе. Я проводил Катьку взглядом, и вернулся к жене. Сел возле кровати и заплакал.
Через минут двадцать приехала милиция. Меня связали и усадили в "Уазик". Всю дорогу я жалел лишь об одном - не успел покончить с собой.