Мне, приходилось работать на судне по четыре месяца. Зато и в отпуск между рейсами я уходил тоже на четыре месяца. Хватало времени на то, чтобы и отоспаться и с друзьями по лесу походить или съездить, навестить близких людей, скажем, в Питере. Времени хватало на всё.
Поэтому, когда наши друзья попросили меня присмотреть за их сыном Пашкой, пока они в поте лица будут добывать пропитание, я, разумеется, согласился. Пашка был любознательным пацаном, имевшим склонность к технике и чтению книг, которых у меня дома было великое множество, зачастую купленных впрок. Не сказать, что в советское время с книгами было плохо, но вот, раздобыть жёлтую детскую энциклопедию или книги Жюля Верна было непросто. Позже, когда это стало сделать легче, я пополнил свою библиотеку прекрасными изданиями, которыми сначала заинтересовались мои друзья, а вот теперь и Пашка.
Из-за молодого возраста у Пашки много вопросов, но я стараюсь найти нужную книжку, зачастую с картинками, чтобы он сам смог разобраться. Когда же это не удаётся из-за отсутствия нужного пособия, мне приходится самому отвечать на его вопросы. Вот и на этот раз Пашка стал расспрашивать про кошек. Про кошек у меня была книжка, но на английском языке, которого Пашка не знал. Поэтому пришлось, на сей раз обойтись без книжек.
- Дядя Коля, а у вас была кошка? Спрашивал Пашка.
- Была и не одна. Сначала у нас, в этой квартире был кот Симон. Похожий на медвежонка, но голубого цвета и рыжими глазами. Он был неуклюж, с трудом забирался на подоконник, но уже там мог сидеть часами и смотреть на улицу. Я его плохо помню, потому, что всё время работал в море и дома меня застать было сложно.
- Он что сбежал? Спросил Пашка.
- Нет. Хуже. Он погнался за воробьями и упал с нашего восьмого этажа. Разбился насмерть. Было жаль его.
- Кошмар! Расстроился Пашка. - А потом как?
- Позже у нас появился белый кот по имени Штази. Пока он был маленький, любил лазать по занавескам, выковыривать книжки с полки, а когда стал постарше, забирался на книжный шкаф и, если не спал, то наблюдал за нами оттуда. В то время я проводил опыты по дальнему приёму телевидения. Спутников и кабельного телевидения тогда не было, а было только четыре программы телевидения. Хотелось большего. Я придумал и изготовил телевизионную антенну, довольно маленькую, которая находилась снаружи, за окном кухни. На неё я принимал телевидение Финляндии и Швеции. Это хоть и не далеко, только 360 километров, но явно за пределами возможностей обычного телевизора тех лет. Эту мою антенну, разумеется, облюбовали голуби и воробьи.
Так что второй кот тоже полез за птичками и тоже погиб. Говорят, что кошки могут как-то планировать и не разбиваться, но вот, эти мои коты не смогли. Как я понял позже, они понадеялись на свои замечательные когти, но подоконник со стороны улицы у нас из железа. Когти котов скользили по железу, ухватиться они не смогли, поэтому и погибли.
- Жалко было?
- Очень жалко. Я чуть не плакал, едва сдерживался. Похоронил его по морскому обычаю.
- Как это по-морскому? Удивился Пашка, не знакомый с некоторыми нашими морскими обрядами.
- А вот как. Положил кота в мешочек, туда же тяжёлую гирьку. Поехал на реку и сбросил мёртвого кота с моста в реку. Примерно так было принято хоронить моряков раньше.
- То есть отнеслись к нему, как к своему товарищу?
- Да, Пашка, как к товарищу.
- И что, больше котов не заводили?
- Решили больше не заводить, раз им у нас не живётся.
Однако планы были нарушены. Наши соседи засобирались уезжать в Израиль. А у них был маленький котёнок - кошечка норвежская лесная. Маленькая. Рыжая, с белым лбом и щеками. Шея и грудь тоже были белыми. Очень красивая. Впрочем, соседям не велели брать кошку с собой. Они погоревали и отдали моему сыну. А он принёс её домой. Мы очень расстроились, так как отдавать назад подарок как бы не хорошо, но и оставлять себе тоже опасно, так двое котов у нас уже убились, а третьего случая мы хотели избежать.
- И как же вы поступили?
- А вот как. В то время я работал старшим научным сотрудником в институте морских исследований. Работа была такова, что надлежало всё время находиться в море на научно-исследовательском судне "Исследователь Балтики". Вот туда-то я и взял кошку. К тому времени её уже назвали Бусей. Таким образом Буся попала в члены экипажа нашего судна и была приписана к научной группе, став её двенадцатым членом.
Мы исследовали рыбные запасы Балтийского моря, при этом два-три раза в день специальным маленьким научным тралом ловили рыбу с тем, чтобы знать, какая рыба водится в том или ином месте моря. Рыбы ловили не много, чтобы лишнего не выбрасывать. В Балтике не так уж много видов рыбы водится. Это, в первую очередь салака, потом килька или по-научному шпрот, треска и камбала. Это те рыбы, которых много, то есть промысловые рыбы. Помимо них есть, конечно, и лосось и угри. Но уже мало. К этому надо добавить, что в Балтийском море на глубине более ста метров жизни уже нет. Там высокая концентрация сероводорода. Но и оставшегося моря хватало, чтобы в нём водилось примерно пять миллионов тонн рыбы. Раньше и штуках знал, но теперь уже забыл. В нашу обязанность входило знать всё это и разрабатывать советы рыбакам - что и сколько ловить. Поскольку рыба живёт примерно пять лет, разумно пятую часть всех рыб отлавливать, то есть около одного миллиона тонн. А это не мало.
- Ха, так ваша Буся попала как сыр в масло? Рыбы-то на всех хватало?
- Рыбы хватало. По случаю, Буся как раз очень любила рыбу. Правда, шпрот, то есть килька ей не очень нравилась, а вот салаку, а особенно треску Буся любила больше всего. В дни, когда рыбы не было, пытались давать ей колбасу, но колбасу Буся не ела. Разве что просто мясо. Помятуя об этом, я сохранял часть рыбы в холодильнике, чтобы Буся не голодала.
- А она что, у вас в каюте всё время сидела?
- Совсем нет. Да я и сам в каюте только спал, а основное время проводил в лаборатории гидроакустики за приборами. Буся тут же и вертелась, а чаще спала на диване. Позже она стала бегать по всему судну, но в качестве дома определила для себя мою лабораторию.
- А в уборную куда она ходила?
- На трал, на промысловой палубе.
- Это что, она сама так придумала?
- Нет. Это старший тралмастер с матросами её научили. Дело в том, что как ни крутись, но судах бывают крысы. Они прибегают из порта и приживаются на судах, тем более, если эти суда ловят рыбу или там имеется, что поесть. Эти крысы находят в трале и на палубе остатки рыбы и им хватает. Беда состоит в другом - они устраивают гнёзда в сетях. Прогрызают эти сети и там устраиваются. Морякам потом приходится эти сети зашивать, ремонтировать, а это не так уж просто. Потому-то крыс и гоняют.
Так вот, моряки научили Бусю ходить в туалет на эти тралы. Запах кошки пугал крыс и они опасались теперь грызть тралы, перешли куда-то от греха подальше.
- Значит, всё устроилось лучшим образом.
- Да. Кошке нравилась такая жизнь, а нам нравилась кошка. К этому следует добавить, что остальные мои товарищи по научной работе были биологи или вернее ихтиологи. Люди с такой профессией любят животных и часто держат их дома. Например, у моего научного руководителя доктора Фауста дома жили кот и собака, а у Аркадия Новикова была собака.
- Доктор Фауст? Как это так?
- А вот так. Его так звали - Фауст Георгиевич. Он доктор наук и руководил нами. Конечно, несколько странное имя, но в тридцатые годы детям давали имена и посмешнее. Вот и получалось - доктор Фауст. А что, по-моему, неплохо.
- Только забавно как-то.
- Кошки растут быстро. Вот и наша Буся на хорошей рыбе прибавляла в весе и стала бегать по всему судну. Однажды утром она притащила к нам в лабораторию убитую птичку и съела её. Потом опять. Мы стали наблюдать за ней и оказалось, что она ловит птичек на носу судна.
- А откуда у вас птички?
- Птички в Балтийском море летают с острова на остров, а когда устают летать, то садятся на проходящие суда и так едут дальше, пока сил наберутся или приедут в нужное им место. Птичек, конечно, никто не кормит и не поит, так вот, они сами по утрам собирают росу на железной палубе. Росы там много и они её пьют. Буся проследила за ними и открыла охоту. Она ведь кошка, то есть хищник. В ней программа заложена ловить птичек и мышей. Такое у неё предназначение.
- А вы что, так и смотрели на это?
- Ну, пытались, её стыдить, даже уговаривать этого не делать, но природа делала своё. Впрочем, однажды Буся во время охоты столкнулась с большой морской чайкой. Чайка раз в пять была крупнее Бусе и вполне могла её склевать, но Буся вовремя укрылась внутри судна, куда чайка попасть не могла. Буся запомнила эту встречу и стала осмотрительней.
- Что, перестала ловить птичек?
- Нет, не перестала. Однажды мы прихватили её, когда она выслеживала сову. Та сидела на мачте, смотрела на Бусю и вниз не спускалась. Бусе же залезть по железной мачте к сове было совсем невозможно. Так они и расстались.
Как-то во время шторма я обнаружил Бусю прыгающей по промысловой палубе. Она не боялась качки, водяных брызг и волн. Бегала по палубе и резвилась. Если честно, мне стало за неё страшно. В такую погоду она могла бы со всей дурью оказаться в воде и никто бы ей не помог.
- И как вы поступили?
- Да стали просто присматривать за ней и закрывать дверь на палубу. Она понимала всё правильно и луж нам не делала. Но стала пропадать на ночь. Сначала мы думали, что она ночует в чужих каютах, ведь её все любили, а однажды матросы увидали, как она ночью в столовой ловит и грызёт тараканов. И действительно, тараканов на судне стало заметно меньше и Бусю зауважали ещё больше.
Однако, мы понимали, что не дело кошке с нами на корабле плавать. Того и гляди, смоет её во время шторма или чайки прибьют. Стали думать, что делать дальше.
- И что придумали?
- В ту пору мы работали в Западной части моря, около острова Борнхольм. Это датский остров, хотя Дания от него далеко. Так вот, по делам нам надо было посещать на этом острове порт Рёне. Небольшой такой городишко, но порт был заметный и в него даже заходили большие морские паромы с туристами. Подумавши, мы решили отнести Бусю на берег, благо птичек она ловить научилась и не пропала бы с голоду. Во время очередного захода в порт мы взяли для Буси порезанной трески, я посадил её за пазуху и двинулись на берег. Вскоре нашли подходящее место и выпустили Бусю. Она даже, кажется, обрадовалась этому. Побежала к кустам, повалялась по траве, попрыгала за бабочкой и вдруг остановилась и стала пристально смотреть нам в глаза. Аркадий сказал, что у него мурашки побежали по спине от этого взгляда. Надо сказать, что мне тоже стало не по себе и я до сих пор помню её взгляд.
- Так вы что, бросили кошку одну там?
- Нет, не смогли. Я пошёл к ней, она со всех ног кинулась мне навстречу, запрыгнула на плечо и залезла обратно под куртку. Тогда я понял, что теперь не расстанусь с Бусей никогда. Вероятно, и она прочитала во мне этот посыл и стала тереться о мои щёки, подбородок и нос, как бы вытирая мои несуществующие слёзы. Не помню, плакал ли я в этот момент. Наверное, нет. Просто сильный ветер с моря, возможно, выбивал из глаз слезу. Так бывает.
- И что было дальше?
- А дальше была революция.
- Это путч что ли в девяносто первом году?
- Ну, да, вроде того. Всё стало меняться. Горбачёв с Ельциным отделили Латвию, Эстонию и Литву от СССР, а наш институт от денег. Везде начались изменения, беспорядок и работа наша закончилась. Приборы из лабораторий мы свезли на берег. В железном ящике от запасных частей эхолота я увёз Бусю домой. Вместе с Бусей я привёз домой десять кило макарон, столько же сухого молока и ещё чего-то съедобного, поскольку впереди было всё очень непросто и непонятно. Также мне достался красный советский флаг нашего судна.
- Флаг? Спросил Пашка.
- Да, флаг. Хочешь посмотреть?
- А можно?
- Конечно можно. Вон, открой-ка этот ящик. Вон там, среди коробок и найдёшь.
Пашка залез в шкаф, пошуровал там немного и достал тот самый красный флаг. Со звездой, серпом и молотом. Раскрыл его, расстелил на диване и долго пристально смотрел на него.
* * * * * *
Потом мы пили с Пашкой чай, хрустели сушками. Он как всегда был немногословен, думал о чём-то и смотрел вдаль за окно. По-видимому переварив услышанное и увиденное он спросил:
- А что было дальше?
- А дальше началось время перемен. Мы оказались в другой стране. В Латвии в то время стояли советские войска, поэтому латышские националисты не решились на стрельбу и кровопролитие, хотя и обещали всё это устроить нам, русским. Возникла какая-то неопределённость в жизни. Никто не был готов к независимости. Старая власть ушла из кабинетов, а новая ничего не умела. В своё время я это уже в Африке насмотрелся. Тут начиналось то же самое. Хоть и без стрельбы начались этнические чистки. Для того, чтобы работать в институте или вообще где-либо надо было сдать экзамен по латышскому языку. Мне тоже назначили время. В кабинете, где проходили экзамены, сидели пять или четыре тётки-латышки, в латаных кофтах и всем своим видом показывали, как они "натерпелись от русской оккупации". Латышский язык я знал, учил его в школе и предложил им рассказать для начала стихотворение, на латышском, естественно. Тётки согласились. Тогда я им прочитал стихотворение про памятник Ленину из школьной программы. Тётки закончить мне не дали, хотя я и пытался. Короче вытолкали меня взашей и велели больше не приходить. Я и не пошёл.
Судно наше как-то по-тихому пропало, гидроакустикой заниматься стало негде и я подался в мешочники.
- В мешочники? Как в гражданскую войну?
- Да, примерно так, но без фанатизма. Тогда ещё ходили поезда в Литву, в Вильнюс. В Вильнюсе был огромный оптовый рынок всякого товара из Китая и Турции. В Латвии ничего похожего не было и стаи челноков из Латвии возили товар из Литвы и перепродавали его в Риге. Получался кое-какой заработок. Так вышло, что в поездах этих ездили вполне приличные люди - бывшие директора, главные инженеры и главбухи. В поездках беседы были вполне интеллигентные.
- Это как у нас с вами?
- Как у нас. Буся же прижилась в нашей квартире. Её перемены эти не коснулись, она только переселилась с судна к нам домой. Чтобы она не улетела в окно, я поставил на все окна в квартире специальные застёжки. Смотри, они до сих пор стоят.
- Да, вижу.
- От всех этих переживаний ко мне вернулись мои болезни. Болели и пухли ноги, трудно было ходить и тут я заметил, что Буся всегда ложилась на мои больные ноги, когда это было возможно. От неё исходили какие-то странные вибрации и приятное тепло. Ногам от этого делалось лучше и вскоре они почти что были хороши. Во всяком случае при ходьбе я не испытывал таких мучений, как раньше. Пришлось задуматься об этом. Как мог, я благодарил и гладил Бусю. Ей это тоже нравилось и, похоже, она была вполне счастлива в то время. Правда, она не выносила закрытых дверей. На ночь все двери внутри квартиры должны были быть открытыми. Она, как часовой, обходила все комнаты, пересчитывала нас, а пересчитав, успокаивалась и ложилась спать на проходе в тёплом кресле, чтобы и во сне следить за обстановкой и нашими перемещениями.
Буся разделила нас, живущих в квартире на свои категории. Сына моего она просто не замечала, игнорировала. К моей жене относилась, как к человеку, который кормит, а меня она решила любить. Я должен был часами гладить её. Со мной она не дралась и, кажется, ревновала меня.
- Что это - ревновала?
- Ну, это, например, тебе нравится какая-нибудь девочка в классе, а ей дарит конфетки кто-то другой. Тебе же станет неприятно? Можешь не отвечать, я знаю. Вот это и называется - ревновать.
Когда Буся была чем-то расстроена, то пряталась в самые необычные места и вытащить её оттуда было просто невозможно. Надо было ждать, пока её досада ослабнет, она успокоится и сама вылезет с видом, будто ничего и не произошло.
А ещё она любила подслушивать.
- Подслушивать? Зачем ей это?
- Не знаю. Только стоило нам засесть с разговорами на кухне, как мы замечали, что в коридоре, рядом с дверью на скамейке лежит Буся и внимательно нас слушает. Не думаю, что ей интересны были наши разговоры, но у меня сложилось впечатление, что она транслирует наши разговоры куда-то дальше.
- Куда дальше?
- Не знаю. Только знаю, что чтобы нас понять, ей не нужно было нас слушать. Например, когда Буся находилась в самой дальней комнате, стоило лишь подумать о рыбе или произнести тихо это слово, тотчас появлялась Буся и выжидающе смотрела на нас.
Я всё еще был безработным. Наступила та самая свобода, которую нам обещали демократы и националисты. С деньгами стало совсем плохо, но, всё же, отрывая от себя, подсовывали Бусе куски получше. Однажды, понуро шагая по рынку в поисках дешёвой еды, я услыхал совершенно дурацкую, хотя и весёлую песенку про "два кусо-чека колбаски". Услыхав эту песенку я просто остолбенел, а потом и развеселился. Я понял, что пережил очередной тяжёлый момент своей жизни и дальше начнутся улучшения.
Так оно и вышло. Меня пригласили в Латвийское пароходство работать на банановозе. Это было очень кстати и я согласился. Повеселела и Буся. Однако она предвидела скорую разлуку и просто не отходила от меня. Мне приходилось практически всё время носить её на руках и гладить. Когда я уезжал, она сидела у двери коридора и смотрела на меня, гадая, вернусь ли я обратно.
Мой первый в пароходстве рейс был на рефрижераторе "Академик Заварицкий". Достаточно повозив бананы, наш рейс заканчивался в Белфасте. Там судну предстоял ремонт. В Белфасте я накупил сувениров для домочадцев, а для Буси всяких кошачьих консервов в надежде, что ей понравится. Ремонт проходил в доке, где строили "Титаник". В отличие от "Титаника" мы вышли из дока с большими недоделками и, теряя до двадцати пяти тонн пресной воды в сутки, пошли на продолжение ремонта в Ригу, где я и покинул судно.
Домой возвращался с подарками и первый, кто меня встречал, была, конечно, Буся. Я взял её на руки и она тёрлась об меня, как и прежде. Я работал в море долго и без проблем. Буся жила с нами, никуда не убегала, в окно не лезла, всё было спокойно и хорошо.
Но однажды на меня навалились болезни. Я стал разваливаться. Как оказалось, у меня в животе образовалась опасная опухоль, которая и мешала мне жить. Я в основном лежал на диване, а Буся, пытаясь помочь мне, лежала на моём животе. Примерно через три месяца я стал выздоравливать, а обследование показало, что опухоль уменьшилась. Я засобирался в море и вскоре отбыл в рейс на танкере.
Уже в рейсе я получил сообщение, что моя Буся умерла. У неё в животе обнаружили огромную опухоль, которая и сгубила её. Оказывается, Буся спасла меня ценой свой жизни, вытянула из меня болезнь, но погибла сама, не смогла с ней справиться.
- И что, Бусю тоже похоронили по морскому обычаю?
- Нет. Её похоронили под кустом сирени недалеко от дома. Оказывается, именно так надо хоронить кошек. Каждый раз, проходя мимо этого куста я благодарю Бусю за всё хорошее, что она для меня сделала. А опухоль у меня пропала совсем.
На память о Бусе у меня осталось много её фотографий. Возьми-ка вон тот толстый альбом, вместе на неё и посмотрим.