Хомченко Андрей Николаевич : другие произведения.

Будни банкира

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Юрик Хвалько, выпускник университета, устраивается на работу в Национальный банк. С тех пор, как в Харьковском институте новых методов ускорений случайно обнаружена ещё при Союзе сделанная машина времени, сильно изменились должностные обязанности банкира - Юрик отправляется то в 1918 год разобраться откуда в госбанке Славянска громадная недостача, то в восемнадцатое столетие за золотом Полуботка. Куда в конце концов приведёт этот путь? Что ждёт молодого банкира? Предугадать невозможно. Необыкновенные приключения и зигзаги немилосердной фортуны, флибустьеры и комиссары в кожанках, любовь синеокой блондинки, долговая тюрьма... в этой книге есть всё! Хорошее настроение обеспечено.

Будни банкира

   Доллар рос, йена падала, гривна стояла, как вкопанная...
   Зарабатывать на этом ухищрялся исключительно Изя-вундеркинд, остальные только теряли. На биржах творилось безумие. Список Форбс превратился в компанию неудачников. В Лопани с завидным постоянством вылавливали утопленников в костюмах и шёлковых галстуках, на мысках их штиблет весело бликовало летнее солнце, - в эти дни смятений и пертурбаций вздумалось мне явить свои чувства Марии-Терезии Жмудской.
   - Давай встретимся, - предложил я.
   - В семь, под градусником, - сказала она.
   "Отлично! - подумал я. - Если на работе не случится никакого аврала, буду как раз вовремя. Ещё и домой заскочить успеваю: помыться, побриться, сменить рубаху. Вне всяких сомнений, это не мелочи... это жизненно необходимо для моих пока не рождённых детей, прийти на встречу с их будущей мамой во всём блеске природного своего обаяния".
   Вышеуказанная мысль, между прочим, со всей убедительностью свидетельствовала: к двадцати пяти годам приобрёл я немалый опыт в общении с девушками; уже знал, уже ведал не понаслышке - не все они философски относятся к таким пустякам вроде дырки в носках или запах пота от майки, - многие морщат носик, многие говорят: "Прощай!".
  
   ... без четверти семь - прилизан, взбрызнут одеколонами, сияющ, будто актёр с постера, - я стоял на оговоренном месте.
   В руках моих пламенели алые розы. Цветы сообщали обо всей серьёзности намерений Юрия Сергеевича Хвалько, - не то, чтоб я сам не умел говорить, но у розочек получается лучше...
   Погоды стояли ясные.
   Из небоскрёба страховой компании "Саламандра" периодически выбрасывался очередной банкрот. С воплем ужаса летел он несколько дарованных богом и гравитацией секунд, затем шмякался оземь, звонко лопалась его голова, и работники муниципальных служб в ярко-красных жилетах споро соскребали с асфальтов останки.
   Я смотрел на вертушку стеклянных дверей офис-центра "Ройял вояж", вот-вот из них должна была выйти Мария. Она работала здесь, - да-да, не в каком-нибудь там тривиальном финансовом клоповнике, а в знаменитой туристической фирме, островке надёжности среди бурь и потрясений нашего волатильного времени.
   Говорят, вчера на бирже был лютый ажиотаж.
   Я фондированием занимаюсь, работаю аналитиком в Национальном банке, поэтому в курсе подобных событий.
   Так вот, захожу я в курилку, а там ребята рассказывают: портфельный инвестор Изя выставил на продажу акции. Все в шоке, шум, гам, брокеров аж трясёт от нервного возбуждения. Цены взвинтили неимоверно. На мультипликаторе двести какие-то арабские шейхи выкупили контрольный пакет. Радуются, будто дети малые, - развели лоха...
   Уже прилетели, осматривают приобретение, Мария-Терезия встречала их в аэропорту.
   Как бы в связи с этим не случилось заминки в нашем первом свидании, как бы розочки мои не завяли.
  
   Меж тем время шло, перед вечерней прохладой вовсю напоследок жарило солнце, кап, кап, кап, как из протёкшего крана, капали секунды в вечность.
   Я смотрел неотрывно на стеклянные двери офис-центра "Ройял вояж" - многоэтажная громада сверкала и переливалась огнями, словно шикарная новогодняя ёлка. С рекламных плакатов скалили фарфоровые зубы красавицы прошлого - Клеопатра, Анна Болейн, инфанта испанская Маргарита.
   Голографический - во всю стену - лик короля-солнца заговорщицки улыбался; с частотой один раз в минуту Людовик XIV подмигивал, будто сельская сводня, и торжественно провозглашал:
   - Любить так королеву!
   Слова монарха находили широкий отклик у трудящихся масс, а также у бесчисленных тунеядцев. Безостановочно - как барабан в револьвере - вращалась прозрачная пуленепробиваемая конструкция, клиент пёр косяком. К королевам спешили денежные тузы и коррумпированные чиновники. Народ попроще валом валил на провинциальных фламандских аристократок, славящихся пышностью форм, темпераментом и безотказностью. Похоже, дела у конторы шли бойко, бизнес секс-туров в прошлое процветал.
  
   Парковка перед зданием бизнес-центра была забита битком.
   Гугломобили последних моделей, роскошные лимузины на воздушной подушке, рабочие лошадки предпринимателей средней руки - мерины. И даже один "Запорожец" представительского класса... Ещё тот! Лупоглазый! На двигателе внутреннего сгорания!
   Я любовался горбатым красавцем, мастодонтом отечественного автопрома, краем глаза следил за вертушкой,
   - как, кап, кап, время приближалось к семи, -
   И вдруг, как сумасшедшие, взвыли сирены.
   Со стороны Сумской и снизу, с Бурсацкого спуска, с диким рёвом на площадь вылетели полицейские броневики. Будто стая голодных псов, они устремились к зданию и, стирая покрышки в дым, остановились у входа,
   Горохом из них посыпались наружу серьёзные парни - в бронежилетах и кевларовых касках, с короткоствольными автоматами - работал спецназ.
   Детективы НАБУ при полном параде - в солнцезащитных очках и чёрных бейсболках - деловитой походкой прошествовали внутрь бизнес-центра. Площадь мгновенно наводнилась людьми, набежали репортёры и видео-блогеры, подъехало телевидение.
   Я насилу протолкался сквозь толпу, чтобы увидеть, что происходит.
   Происходило немыслимое: крепкие парни в бронежилетах выводили из офис-центра боссов и клерков знаменитой туристической фирмы.
   Руки боссов и клерков были заломлены за спину, запястья боссов и клерков обхвачены были наручниками, в глазах боссов и клерков стояли растерянность и тоска.
   Мимо меня прошли кавалькадой холёные пузаны и их секретарши с умопомрачительными ногами, охранники в униформе - косая сажень в плечах - и хилые хлюпики из компьютерного отдела, безликие менеджеры и ярчайшие представители человеческой цивилизации: вахтёр Максимыч и уборщица тётя Снежана с неизменной шваброй в руках.
   Я выглядывал в этом столпотворении Машу, но Марии-Терезии не было, - мимо тянулся какой-то совсем уже ряженый сброд: египетские царицы и одалиски гаремов, тщедушные маркизы с роковыми очами и мясистые в два обхвата фламандские аристократки, клеопатры, инфанты, анны болейн... Жена цезаря, которая вне подозрений...
   Последними шли арабы, ближневосточные инвесторы что-то взволнованно лопотали, - вне всяких сомнений, причины для волнений у шейхов имелись:
   Биржи немедленно рухнули.
   Все держатели акций островка надёжности в бушующем бурями мире, - тысячи, десятки тысяч людей! - все они в мгновение ока разорились.
   От этой свистопляски выиграл только Изя... Изя всегда выигрывает, - именно поэтому он вундеркинд... откуда он мог знать?
  

Пролог

  
   Хочу рассказать вам одну историю...
   Даже не знаю с чего начать?
   Может с того, как выхватил я нож и с размаху воткнул его в глаз герцогу Анжуйскому?
   Или... не знаю.
   Я не знаю с чего началась эта история, но точно знаю, чем, где и когда она кончится: сто двадцать лет заключения, долговая тюрьма, одиночная камера.
   Досрочное освобождение исключено.
   - Сколько денег у самого богатого человека самой богатой страны? - спросил судья Каленчук.
   - У Изи что ли? - уточнила прокурорша Полонская.
   - У кого же ещё, - саркастически усмехнувшись, подтвердил служитель Фемиды.
   Прокурорша погуглила в интернете:
   - По состоянию на вчера, сто пятьдесят миллиардов.
   Каленчук уважительно покивал.
   Красавица Полонская о чём-то мечтательно задумалась. Публика в зале пришла в движение, оживлённо зашушукавшись.
   Судья постучал молотком, истребовав тишины, и внушительно произнёс:
   - Гроша ломаного ты, Хвалько, не стоишь, но законодательство требует определить сумму выкупа. Назначаю... - он сделал паузу. - Назначаю...
   Каленчук снова эффектно умолк чтобы все смогли оценить, какой актёр в нём пропадает, какой великий актёр, истинно мхатовского масштаба.
   - Назначаю сто пятьдесят миллиардов! - наконец огласил приговор судья. - И плюс ещё две копейки. Чтобы даже Изя-вундеркинд не смог тебя выкупить у обиженной тобой нашей любимой Родины. Тебе всё понятно, сынок?
   Чего уж тут непонятного?
   Гнить мне до скончания века в стылых сырых казематах... - впрочем, условия в каталажке оказались довольно сносными: стол, стул, диван. Телевизор во всю ширь стены, в нём: круглосуточно российские новости и американские тупые комедии... изощрённая пытка.
   Только интернета нет.
   - Как же я без интернета, начальник?
   - А вот так, - отвечает надзиратель Онищенко. - Держи, Юрик, ручку, бумагу, огарок свечи, и строчи рассказы, как твой коллега О'Генри.
   Как О'Генри...
   Как О'Генри у меня не получится, - он бухгалтер, а я финансовый аналитик, различать надо.
   Но, делать, нечего, - ближайшие сто двадцать лет делать нечего - взял я бумагу и ручку, пишу:
  

Глава первая

  
   Прогресс шёл семимильными шагами.
   Не километрами, ли или лье, - именно милями мерил прогресс планету.
   И всё же машину времени изобрели в России.
   Как и всегда случайно... в одном из почтовых ящиков отмечали днюху завлаба.
   Девчонки-архивариусы нарезали колбасы, электронщики принесли спирта, сели, выпили.
   И стало вдруг всем как-то празднично.
   Атмосфера непринуждённого веселья царила застольем, - домой идти не хотелось, а потом уже и сил ни у кого не было.
   Повалились кто где, - одни в кресле свернулись калачиком, другие на подоконниках во весь рост растянулись.
   Сам виновник торжества скромно сидел в уголочке на стуле, стоически воспринимая слюнявые поцелуи совершенно пьяной лаборантки Елены, - он и видел, он и рассказывал впоследствии компетентным органам, как Пашка Голыбин,
   - весельчак, гитарист, физик от бога -
   подхватился внезапно на ноги, видать, приснилось чего...
   Вскочил с сумасшедшим взглядом Пашка Голыбин, тяп-ляп соорудил из подручного материала агрегат, сел за руль, нажал на педаль газа и сгинул бесследно в пучине прошлого...
   На компетентные органы рассказ произвёл сильнейшее впечатление, доложили в Москву начальству, - и понеслось.
   По Красной площади в шикарном открытом лимузине провезли улыбчивого красавца с обаятельнейшей улыбкой, и ликовали на площади люди, швыряли цветы люди, гремела над площадью патриотическая музыка, и слёзы восторга стояли у многих в глазах.
   Эти слёзы восторга
   - крупно! -
   демонстрировали по всем телеканалам.
   В утренних и в дневных новостях, и вечером - в самый прайм-тайм - сутками напролёт крутили в эфирах соответствующие сюжеты.
   Звёзды отечественной журналистики вели репортаж с места событий, на ток-шоу пригласили завлаба, у девочек-архивариусов и электронщиков были немедленно взяты обстоятельные интервью. О лаборантке Елене, вконец ошалевшей от обрушившейся на неё знаменитости, сняли побивший все рейтинги сериал, - буря! буря, соответствующая величественности момента.
   Впрочем, кое-что в прайм-тайм не вместилось.
   Кое-что, прямо скажем, осталось за кадром.
   Не показывать же, в самом деле, как комиссия самого высокого уровня растерянно топталась возле машины времени;
   как стояли государственные мужи в пальто и пижонских каракулевых шапочках, с ужасом слушая бледного, словно перед расстрелом, директора почтового ящика;
   тот - вмиг растеряв вальяжность - что-то беспомощно блеял, пытался как-то объяснить высоким гостям... что тут объяснять? понятно без объяснений: это катастрофа, товарищи.
   В безжизненном свете ртутных светильников ярко отсвечивали никелированные поверхности машины времени, красиво мигали лампочки на приборной доске, машина грелась, гудела, но не работала.
   Ни туда, ни сюда, ни хотя бы на пять минуточек.
   С ненавистью смотрели на аппарат члены большой комиссии, - им ли не знать, что бывает с гонцами, приносящими дурную весть? Но делать нечего, доложили министрам в правительство.
   Те - Самому...
   И полетели головы, полетели каракулевые шапочки... машина нет.
   Седовласые академики и дерзкая молодёжь пытались воспроизвести конструкцию - без толку.
   Лучшие инженеры страны на ватманах чертили детальки - зря.
   Автомеханики из мастерских, народные умельцы-кудесники, взялись споро за дело. Разобрали машину, собрали, - целый килограмм болтиков-гаечек, как водится, оказались лишними. Обычно это давало феноменальные результаты, но только не в этот раз.
   И пополз шепоток по фейсбукам: дескать, хрононавт не настоящий... не хороший шепоток.
   Немедленно приняли меры: увеличили телевидению бюджет.
   - Давайте, пацаны, работайте.
   На всякий роток не накинешь платок, но пацаны своё ремесло знают.
   Будто всамделишные, в специальных ангарах на специальных тонких верёвочках закачались перед телекамерами хрононавты, - симпатичные парни и небесной красоты девушки. Они улыбались и слали приветы прогрессивному человечеству... но хмуро, без радости глядело в телек прогрессивное человечество, смутное беспокойство владело им.
   Снова всплыли дурацкие версии - кто убил Кеннеди? Кто подставил кролика Роджера? - во всём искали и находили русский след.
   В Овальном кабинете всерьёз задумались.
  
   Результатом раздумий стали смелые эксперименты - на лифтах времени возносили в будущее добровольцев, из катапульт времени запускали в прошлое добровольцев,
   - будто куриным яйцом со всей дури в стену,
   И стекали по непробиваемым стенам времени кляксы желтков, и, улыбаясь, слали приветы обаятельные хрононавты, симпатичные парни и девушки, раскачиваясь на верёвочках в секретных ангарах... вне всяких сомнений, мир стоял на пороге великих открытий.
   Мир стоял, а шагнула за порог Украина... случилось это так.
  

Глава вторая

  
   В Харьковском институте плазменной электроники и новых методов ускорений по случаю юбилея затеяли скромное торжество.
   Громко стуча каблуками, танцевал гопак самодеятельный коллектив из ДК железнодорожников, декламировали стихи школьники младших классов подшефной гимназии, Миша Иваниди, талантливый молодой человек в костюме с синим отливом, - помощник и доверенное лицо мэра - с выражением зачитал приветствие от главы городской администрации... словом, праздник, как праздник, со всеми полагающимися атрибутами.
   Бессменный десятилетиями директор института Ершов делал доклад уважаемому сообществу.
   Долго и нудно перечислял Ершов успехи, достигнутые институтом за годы его чуткого руководства, уютно дремал под это монотонное бормотание зал, клевал носом президиум.
   И вдруг, в тот самый момент, когда директор, наконец, покончил с внушительным списком достижений прошлого, и перешёл к не менее впечатляющему по объёму списку задач, определяющих повестку сегодняшнего дня, всё тем же скучным голосом бывалого спикера повествуя о грандиозности вызовов, стоящих перед человечеством,
   - в этот самый момент -
   Рувим Моисеевич Михельсон, приглашённый в качестве свадебного генерала, возьми и ни с того, ни с сего брякни:
   - Телек вчера смотрел, носятся с этой машиной времени, как с писаной торбой... а ведь задача кросс-таймерных перемещений давным-давно решена.
   - Что? - опешил от неожиданности, сидевший рядом с ветераном, талантливый молодой человек Иваниди.
   - Я говорю, мы с ребятами эту проблему решили ещё при Союзе.
   - Что-что? - глаза Миши полезли из орбит.
   - Не обращайте внимания на старого маразматика, - попытался исправить ситуацию директор института Ершов. - Я вам, как физик, как доктор наук, как учёный с мировым именем, ответственно заявляю: путешествия во времени невозможны.
   Но не таков Миша был человек, чтобы не обратить внимание,
   - где другие видели лишь ни на что не годящийся пятачок муниципальной земли, он зрел шикарное место для ларька, торгующего хот-догами, -
   нюхом на всё новое, перспективное - истинно звериным чутьём - обладал Михаил Иваниди.
   Недаром все курицы, несущие золотые яйца, несли свои яйца Мише.
   Знали, курицы, Миша не станет хранить все яйца в одной корзине, - и мэру достанется, и налоговой, и прокурору, - словом, способный молодой человек, чрезвычайных талантов...
  
   Уже через минуту весьма представительная депутация спускалась в подвал, где хранилось всякое барахло.
   Там, среди хлама и рухляди раскуроченных осциллографов, среди гор списанных ламповых радиоприёмников и сваленных в кучу бобинных магнитофонов, среди коробов с перфокартами и прочей дряни, в пыли и паутине стояли три ...
   - А что это, Рувим Моисеевич?
   - Машины времени, - с неимоверной торжественностью объявил во всеуслышание ветеран.
   Плотнее сгрудилась депутация вокруг чудом сохранившихся артефактов, затаив дыхание слушала объяснения Михельсона.
   - Вот пилотируемый челнок для кросс-таймерных перемещений, - тыкал тот старческим пальцем в железки. - Вот стартовая площадка, она же служит для приёма модуля при возвращении. Так сказать, материнская станция. А это зарядка, воткнул вилку в розетку и, пожалуйста, через пару часов система готова к эксплуатации. Работает от бытовой сети.
   - От бытовой сети? - севшим от волнения голосом, переспросил талантливый молодой человек Иваниди.
   - Да! - победно подтвердил Михельсон.
   Миша потянулся за телефоном.
  
   Излишне говорить, что весть о находке мгновенно облетела деревню: Харьков - как и все мегаполисы - по сути большая деревня...
   Немедленно примчались к месту событий телевизионщики, - их тотчас вытолкали в шею.
   - Не надо нам тут популизма и дешёвого пиара, - провозгласил Иваниди, набирая по мобильнику мэра.
   - Нам нужен пиар дорогой, - согласился с помощником мэр, снимая трубку вертушки.
   От вертушки - провод в столицу.
   На самые Печерские холмы, а может даже на Банковскую.
   - Слушаю, - вальяжным преисполненным важности голосом на звонок отозвалась трубка.
   - Тут такое дело...
   Будто у гончей взявшей след на чёрной тропе, хищно затрепетали ноздри державного деятеля, мигом смекнул государственный ум всю ширь открывающейся перспективы.
   Ведь это ж можно науку рвануть вперёд, геополитические решать вопросы. Опять же проблема обманутых вкладчиков... А пенсионеры? А дети? Крепко задумался государственный ум, кому нужнее... нужнее всех оказалось олигарху Изе.
   На прозрачно проведенном тендере он купил себе две машины: одну для бизнеса, другую для собственных нужд.
   Третий аппарат, чтобы никого не обидеть, отправился в Национальный банк.
   - под словом "никого" имелась в виду всесильная его председательница Валерия Алексеевна Непогодова -
   Говорят, даже такая мелочь, как взмах крыла бабочки, может стать причиной тайфуна.
   Видимо, в тот момент и взмахнула крылами бабочка.
   Когда же госпожа Непогодова ознакомилась с моим резюме, бабочка взмахнула крылами ещё раз.
  

Глава третья

  
   Я не красавец, но и уродом меня не назовёшь... объяснение чему не в размере носа, конфигурации щёк или, скажем, в тёмно-русом цвете волос, а всё-ж-таки двухметровый рост, косая сажень в плечах и кулаки, размером и формой своей напоминающие кувалду, - попробуй такого парня назвать уродом.
   Ударом правой я валю с ног быка.
   Левой я мог бы и ещё кого-нибудь завалить, но, памятуя о судьбе павшего товарища, все животные держались от меня на почтительном расстоянии.
   С такими талантами мне бы на ринг... порхать, как бабочка, жалить, как пчела, быстрыми точными джебами проверять на прочность подбородок своего соперника, здоровенного негра в сатиновых алых трусах, танцевать и кружить вокруг этого парня, изматывая, набирая очки, чтобы уже в третьем раунде влепить, как следует, и свалить его на пол в глубоком нокауте,
   - лучи славы, рёв восторженной публики -
   М-да, с такими талантами мне бы на ринг...
   Но я поступил в универ, на финансиста.
   Блестяще учился, почти без троек, - в подтверждение чего буквально через пять лет получил диплом установленного образца и прочувствованное напутствие ректора.
   - Вас ждут триумфы и перспективы, - пророчествовал на прощание ректор. - Захватывающие начинания, интереснейшие проекты...
   Я не стал откладывать на потом триумфы и перспективы: немедленно разослал резюме во все известные мне банковские учреждения, разместил соответствующее объявление на сайте трудоустройства - в конце июля мне позвонили из Национального банка и пригласили на собеседование.
  

* * * * * * * * *

  
   Точно в указанный час - минута в минуту - быстрым шагом я взбежал по высоким ступеням крыльца,
   мимо каменных львов со свирепыми мордами, скалящих пасти у парадного входа,
   мимо охраны, статных молодцев в синих жупанах, у каждого сабля за поясом, винтовка с примкнутым багнетом, оселедец и повисший конским хвостом ус,
   мимо рамки металлоискателя, мимо сканера пластиковой взрывчатки, мимо... - прямиком к стойке рецепции:
   - Здравствуйте, девушка, мне назначено.
   Красавица за стойкой приветливо улыбнулась:
   - Как же, ждём.
   И тотчас невесть откуда колобком подкатился румяный толстенький человек с короткими ножками, с пухлыми ручками, с улыбкой от уха до уха, он восторженно затарахтел:
   - "Видеть вас огромная радость, милейший Юрий Сергеевич. Ступайте за мной, я провожу вас. Аккуратно, ступенечка. Как добрались? Без приключений? Ах, как славно..." -
   - белым мрамором лестниц, персидскими изумительными коврами кропотливой ручной работы, баснословной цены паркетом из амаранта и венге, мы шли и шли бесконечными коридорами, анфиладами галерей и курительных комнат, обставленных с оглушительной роскошью, толстяк не умолкал ни на секунду -
   Наконец, я услышал:
   - "Ну вот мы и прибыли..." -
   С благоговением и неким, я бы даже сказал, трепетом мой провожатый отворил высокую, в два человеческих роста, дверь и тихонько шепнул:
   - "Вам сюда".
   Я вошёл.
   Огромная зала - впору в гандбол играть - простиралась передо мной.
   Камины и люстры, лепнина и позолота... будто талантливый декоратор меблировал её для костюмированной постановки эпохи Екатерины Великой.
   За столом восседала сама царица...
   Не российская самодержица, нет - но ничуть не уступающая своему историческому аналогу потрясающей красоты женщина, эффектная брюнетка с повадками стервы, Валерия Алексеевна Непогодова.
   Давным-давно миновали часы, когда утром мял её прелести бизнесмен Лёвочкин, а ближе к вечеру докучал доморощенной Камасутрой народный депутат Гудзик... теперь она светская дама, всесильная Председательница Национального банка.
   По правую руку шефини сидел улыбчивый парень лет тридцати, по левую: суровый дядечка, видом типический кадровик.
   - Присаживайтесь, - сказал улыбчивый парень.
   Я примостился на краешек стула.
   Суровый дядечка водрузил на нос старомодные в роговой оправе очки, сосредоточенно поскроллил в планшете и произнёс:
   - Мы видим, что в школе вы учились неплохо. В университете же - сплошные тройки. По теории вероятности. И ещё по чём-то, сразу не найду...
   "Вот чёрт, докопался, - с плохо скрываемым раздражением пробурчал мой внутренний голос, - всего-то две тройки в дипломе..."
   - Лодырничали? Лентяйничали? Били баклуши? - повысив голос, напористо учинял допрос кадровик.
   - Я спортом занимался, - со всем возможным чистосердечием, как на духу, ответствовал я.
   - Каким же? - ехидно усмехнувшись, спросил дядька.
   - Бои без правил.
   В голове кадровика произошло движение мысли.
   - Больше вопросов не имею, - заявил он и поджал губы с какой-то даже обидой.
   Улыбчивый парень дружелюбно поинтересовался:
   - Небось и штангу тягаете?
   - Жму помаленьку, - подтвердил я и, расправив богатырские плечи, поиграл грудными мышцами.
   Глаза Непогодовой зажглись огнями.
   Она разглядывала меня, будто цыган на ярмарке жеребца, во взгляде банкирши читался совсем не платонический интерес.
   Я даже забеспокоился, не входит ли в мои должностные обязанности ублажать это сухое поджарое тело... - впрочем, для своих сорока она выглядела весьма аппетитно.
   "А что? Я готов!", - встрепенулся мой внутренний голос... не удивительно, я не припомню случая, когда он говорил что-то иное...
   - Что ж, - молвила Непогодова. - Мы вас берём, юноша.
   Я просиял.
   - Оформите, Юрия Сергеевича аналитиком, - председательница дала указание кадровику. - А это ваш начальник, Георгий Константинович Немочка.
   Улыбчивый парень церемонно кивнул.
   Я ответил не менее церемонной улыбкой.
   - Когда готовы приступить к работе?
   - Хоть завтра!
   - Вот завтра и приступайте.
  

Глава четвёртая

  
   С тех пор, как вторая столица переехала в первую, прошло уже больше месяца, но отдел дистанционного банковского контроля выглядел так, будто сотрудники его всё ещё сидели на чемоданах.
   Добрую половину кабинета занимала огромная куча скоросшивателей и картонных папок с тесёмками. Там-сям высились вавилонскими башнями положенные друг на дружку талмуды амбарных книг. Кипы каких-то бумаг, будто требуха из расстегая, вываливались из шкафов, валялись в углах, на подоконниках, везде.
   Немногое свободное пространство комнаты было плотно уставлено письменными столами. Один стол пустовал. За другими кипела работа: два парня с азартом рубились в Counter Strike, симпатичная блондинка лет двадцати раскладывала пасьянс, начальник отдела Немочка с головой погрузился в стратегию.
   - Здравствуйте, - поздоровался я.
   В пылу боя парни не заметили моего появления.
   Блондинка - напротив, мгновенно оценив мои стати, она немедленно бросила карты и радушно произнесла:
   - Здравствуйте.
   - О, Юра, привет! - Немочка тоже отвлёкся от строительства цивилизации.
   - Здравствуйте, Георгий Константинович.
   - Можно Жора, - поправил Немочка. - У нас здесь запросто, без чинов.
   Я принял к сведению.
   - Эй, люди! - крикнул парням Жора.
   Геймеры вернулись в реальность.
   - Это Влад и Тимоха, аудиторы.
   Парни вскинули руки, приветствуя.
   - Наша Мадлен, - Жора представил блондинку. - Она отлично готовит кофе.
   Мадлен полыхнула очами...
   - А это Юрий Сергеевич Хвалько, зачислен в отдел аналитиком. Прошу, как говорится, любить и жаловать... Тебя, Мадлен, прошу только жаловать.
   Немочка хохотнул, девушка полыхнула очами.
   - Ну что Юра? - обратился ко мне начальник. - Большая работа с большого перерыва? Мадлен, не откажи в любезности, сделай коллегам кофе.
   Подиумной походкой Мадлен проплыла в смежную с кабинетом комнату, где располагался большой гардеробный шкаф и маленькая кухонька, я проследовал за ней.
   - Как тебя называют друзья, Мадлен?
   - Мад. А тебя?
   - Юрик. Чем вы тут занимаетесь, Мад?
   - Дистанционным контролем банков.
   - А это как?
   - Тебе лучше у Жоры спросить, я кофе хорошо готовлю.
  

* * * * * * * * *

  
   - Чем мы тут занимаемся? - переспросил Жора. - Делами. Сам видишь, дел невпроворот.
   Он кивком указал на гору мотлоха посреди кабинета.
   - Да, много, - согласился я с очевидным.
   - Служба финансового мониторинга присылает, - объяснил Немочка. - У них, понимаешь, вопросы возникли...
   Жора скорбно вздохнул.
   - Вишь, как жизнь нелепо устроена? вопросы у них, а расхлёбывать нам.
   - М-да, - я состроил на лице слегка дебильное выражение, изобразив полное согласие с философской сентенцией начальника.
   Жора поднялся, шагнул к свалке папок и вытащил одну наугад:
   - О! очень важное дело... На, разберись.
   Я сдул вековую пыль с картона обложки, развязал истрёпанные годами тесёмочки и взялся за изучение бумаг.
   Бумаг было две: выдранная с мясом страница из кассовой книги и акт о возврате денег в Государственный банк города Славянска, написанный от руки.
   Полчаса я тщательно изучал документы, старательно вникал в суть, суть ускользала от понимания. Напрасно я вглядывался в пожелтевшие от времени листы, дотошно штудировал строки расписки, все эти яти и ижицы. Бестолку снова и снова пересчитывал числа - и в столбик пробовал складывать, и на калькуляторе, - цифры упрямо не сходились.
   В слове "Итого" определённо заключалась какая-то тайна.
   Как минимум, тысяч на пятьсот.
   Я подошёл к Жоре. У Жоры были проблемы: в Риме выказывали явное неудовольствие деятельностью префекта. Набеги кочевников опустошали провинцию. Неурожай оливок чреват был серьёзным голодом. Отсутствие в городе амфитеатра вызывало брожение умов.
   Жора с раздражением оторвался от компьютера.
   - Чего тебе, Юрик?
   - Да вот, никак не пойму, - протянул я начальнику злосчастный акт. - Здесь написано три с половиной миллиона, а если взять данные кассовой книги, то получается все четыре.
   - Я же говорю, запутанное дело, - сменил гнев на милость Немочка. - А ты поезжай, разберись на месте.
   - В смысле "поезжай"? - опешил я. - Это же прошлый век.
   - И что? С машиной времени - плёвое дело, туда-сюда за день управишься. Сейчас я тебе мандат выпишу.
   Немочка взял у меня акт и на обороте размашисто начертал:
   "Подателю сего обеспечить всяческое содействие. Именем пролетарской революции нарком финансов Попов".
   Ниже текста он вывел невнятную, но весьма внушительную подпись.
   Затем лже-нарком открыл верхний ящик стола, извлёк оттуда печать, без особого старания вырезанную из каучуковой подошвы ботинка, и поставил на мандате жирный оттиск.
   - Отлично! - полюбовавшись, оценил результат своих трудов Немочка.
   Я не разделил его восторгов.
   Впрочем, и критиковать не стал.
   - И вот ещё что, - посуровев, молвил Жора. - Восемнадцатый год - время лихое, не забудь кожанку и маузер.
   Дельный совет. Спасибо, товарищ.
   Стараниями костюмеров, кроме чёрной скрипучей кожанки и маузера в деревянной кобуре, я обзавёлся также фуражкой, синими галифе и хромовыми офицерскими сапогами "с морщиной", - вылитый комиссар.
   - Ну что? грамм сто пятьдесят коньячку на дорожку? - спросил меня оператор стартового комплекса, долговязый узкий в плечах юноша, видом вылитый Камбербэтч. - Или спирту? Для полной аутентичности...
   - Тогда уже лучше кокса, - усмехнулся я.
   - Да не вопрос, - "Камбербэтч" протянул мне сувенирный набор мажора: золотую кредитную карточку, стёклышко, на стёклышке - дорожка белого пороша.
   - Я пошутил.
   - Ясно, - ответил юноша. - Люблю юмор.
   Он проверил какие-то датчики, пощёлкал тумблерами, - челнок загудел, на панели управления засветились приборы.
   - Новенький?
   - Первая командировка.
   - Ясно. Как звать?
   - Юрик.
   - А меня Лёха. Ну, садись в аппарат, Юрик. Буду учить транспортным средством пользоваться.
   Я уселся в удобное кожаное кресло.
   Орудуя указательным пальцем, будто учительница младших классов указкой, Лёха приступил к преподаванию искусства вождения:
   - Это педаль, это руль, можешь жать и крутить, чтобы не скучно в полёте было. А работает это штука так: сюда вводишь место прибытия, здесь устанавливаешь хронометр, потом давишь на красную кнопочку и фьють... тебе куда надо-то?
   - В восемнадцатый год, в Славянск.
   - И фьють ты уже там. Ясно-понятно?
   - Чего уж тут не понятного? У тебя дар объяснять, Лёха.
   Мой наставник довольно осклабился.
   - Обратно ещё проще. Вернёшься ты по любому сюда, в точку старта. А через сколько - лишь от тебя зависит. Отсутствовать в настоящем ты будешь ровно столько, сколько проведёшь времени в прошлом. Поэтому никакую информацию никуда вводить не нужно, просто жмёшь на зелёную кнопку и через пару секунд уже рассказываешь мне как велик и страшен был год по Рождестве Христовом 1918-й, от начала же революции второй. Надеюсь, ты будешь иметь совесть и не заставишь себя ждать, - у меня рабочий день в семнадцать ноль-ноль заканчивается.
   - Буду вовремя, - пообещал я.
   - Ну тогда с богом, Юрик.
   Оператор Лёха закрыл плексигласовый фонарь кабины, я нажал на красную кнопку и фьють, через пару секунд очутился в Славянске, в марте восемнадцатого года.
  

Глава пятая

  
   Машина времени - штука надёжная, но приблизительная: промахнуться на час-другой дело обычное. Хотя, если вдуматься, не особенная это и погрешность на дистанции десятилетий... мне другое действовало на нервы.
   Считалось в порядке вещей забросить тебя не в расчётную точку высадки, а километров эдак на десять мимо.
   Оно, конечно, для бешеной собаки десять вёрст не крюк... ну а если зимой? да в тайге? да по пояс в снегу... - впрочем, не будем забегать вперёд.
   Обо всём по порядку.
   Оператор Лёха закрыл плексигласовый фонарь кабины, я нажал на красную кнопку и через пару секунд очутился в марте восемнадцатого года в славном городе Славянске, точнее, на его околицах.
   Жалкое зрелище открылось передо мной: дома-развалюхи, непролазная грязь, нищета.
   С другой стороны, я прибыл сюда не в либеральных газетках обличать на этих вопиющих примерах всю пагубность самодержавного устройства правления, - я замаскировал челнок и отправился в центр, где, собственно, и находился Государственный банк, цель моего визита.
   Бодро шагал я по лужам.
   Светило солнце, орали грачи, снега истекали ручьями, - в городе хозяйничала весна, в городе хозяйничала третья советская армия: город кишел вооружёнными людьми.
   Горланящая братва, ощетинившаяся штыками, разъезжала в грузовиках, летели на мотоциклетах курьеры, повсюду шастали патрули, - не единожды чей-то колючий взгляд бдительно ощупывал моё лицо и охрипший простуженный голос требовал документ... мандат, выписанный наркомом финансов Поповым, обладал поистине магической силой.
   Почти без приключений добрался я до места и вскоре входил уже в помпезное здание с колоннами, с балюстрадами, с гипсовыми кариатидами, корчащими рожи с фронтона, - по правде сказать, не ожидал, что мои представления о том, как выглядит банк начала двадцатого века, настолько отличаются от действительности.
   Я-то думал увидеть за столами конторщиков, самозабвенно стучащих костяшками счёт, под каждым подушечка для профилактики геморроя. Они что-то записывают в амбарные книги, периодически восклицая на тарабарском своём наречии: "Акцептовано!". Милые девушки в коричневых строгих платьях стенографируют на допотопных печатных машинках, весело стрекочут механические Ремингтоны. Управляющий в атласной блестящей жилетке приветливо улыбается из-за стойки: Чем могу служить?
   ... всё оказалось не так.
   Как на похоронах, молча сидели конторщики, пылились без дела амбарные книги, барышни громко рюмсали, управляющий в атласной жилетке сидел на полу и сдержанно охал, потирая ушибы.
   Но больше всего меня поразил сейф.
   Он был вскрыт, он был гол, он был безнадежно пуст.
   Я стал подозревать худшее.
   - Что-то случилось? - спросил я, страшась услышать непоправимое.
   - Нас ограбили, - всхлипнули барышни.
   - Ограбили нас, - конторщики хмуро подтвердили не беспочвенность моих тревожных предчувствий.
   - Вот те на, - неподдельно расстроился я, - отлично начинается карьера. Ищи теперь ветра в поле...
   В наступившей тиши - в гробовой тишине, нарушаемой лишь редкими всхлипами и икотой впечатлительных стенографисток, - я внезапно услышал оглушительный грохот, это рушилась моя будущность.
   И вдруг...
   - Кхе-кхе, - неожиданно подал голос управляющий. - Я вижу вы серьёзный молодой человек с полномочиями...
   Он указал взглядом на маузер.
   - Поэтому намекну: не в поле следует искать ветра, а в штабе третьей советской армии. Заместитель командующего Блюмкин лично осуществил реквизицию.
   "Ага, вот значит, как... Блюмкин..." - я отправился в штаб.
  

* * * * * * * * *

  
   Командующий третьей советской армии Пётр Лазарев грыз чёрный ржаной сухарь, запивая его пустым кипятком из солдатской алюминиевой кружки.
   - Садись, товарищ, - сказал он, ознакомившись с моим мандатом. - Есть будешь?
   - Я по делу.
   - Какому?
   - Реквизиции в Государственном банке.
   - А-а-а, - протянул понимающе Лазарев. - Ну, конечно... Однако неплохо у вас в наркомате служба поставлена: и полдня не прошло, как кассу изъяли, а ты уже вон, из самого Харькова примчался.
   - Работаем, - согласился я. - Так что начёт реквизиции?
   - Да это Яшка - подлец, его инициатива, - Петя отставил кружку и стал рассказывать, мимикой и жестами помогая повествованию:
   "Приходит ко мне часа три тому мой заместитель Блюмкин. Вот, говорит, конфисковал на дело революции активы местного банка. На тебе, командир, десять тысяч, десять тысяч я возьму себе, а остальное передам Центральному Комитету партии.
   Не всё я понял в Яшиной речи.
   Какому, интересуюсь, это ты ЦК передашь, если товарищи в Москве молодую республику строят, а ты здесь, на Донбассе, за тысячи километров?
   Объясняет мне Блюмкин: я же не буквально сию минуту имею в виду, я имею в виду когда-нибудь, при оказии...
   Тут осерчал я малость. Прямо скажем, чуть не пристрелил соратника под воздействием минутной эмоции. Выхватил револьвер, в глазах пелена... И вдруг мысль невесть откуда: негоже социалисту-революционеру терять самообладание.
   Скрипнул я зубами и усилием воли превозмог горячность натуры.
   Дуй, говорю, Яша, обратно в банк и возвращай государству его собственность".
   Петя закончил рассказ и, пошарив в карманах галифе, извлёк германский с серебрением портсигар.
   - Будешь?
   Я отрицательно помотал головой.
   Командующий третьей советской армии достал папиросу и с видимым удовольствием закурил:
   - Так что зря ты, товарищ, в такую даль ехал. Все необходимые меры уже приняты, вот расписка из банка.
   Он продемонстрировал мне бумагу, точную копию акта из папки с тесёмочками.
   - Это всё понятно. А где пятьсот тысяч?
   - Какие пятьсот тысяч?
  

* * * * * * * * *

  
   - Какие пятьсот тысяч? - честные глаза Якова Блюмкина глядели на меня изумлённо, более честных глаз мне видеть не доводилось.
   Табачный дым плавал клубами под потолком, певичка на сцене, кутаясь в шаль, страстным контральто мяукала романс неизвестного мне сочинителя, официанты вились вьюнами вокруг уставленного яствами столика, за столиком провинциальные дамы в платьях с оголёнными спинами изображали покладистость и доступность, похохатывая, строя глазки, - славно гуляла компания в лучшем ресторане славного города Славянск... и вдруг нате вам, какой-то чёрт в кожанке... комиссар.
   Трое мужчин безоговорочно бандитской наружности зыркали на меня неодобрительно: дескать, чего припёрся?
   И Яша, Яша Блюмкин, заместитель командующего третьей советской армии, весьма упитанный юноша с розовыми щеками и ангельской синью глаз, вперил в меня недоумевающий взор:
   - Это явно какое-то недоразумение.
   - Ну как же? Смотрите, - я выложил на стол бумаги из заветной папки с тесёмками, - вот страница из кассовой книги, вот акт Государственного банка, перечитано и пересчитано не единожды: не хватает пятьсот тысяч.
   Метаморфоза произошла с Яшей.
   Только что он был обаятельный молодой человек, и вдруг стал жабой.
   Синь небес во взгляде погасла, глаза его сделались холодными, мёртвыми, рыбьими.
   - Ты на наши тыщи ротик не разевай, - с угрозой в голосе посоветовал Блюмкин.
   И напарники его с кривыми ухмылками потянулись к револьверам.
   Что ж, возможно, когда-нибудь в будущем я научусь подбирать более убедительные аргументы в словесных баталиях, - когда-нибудь, не сейчас.
   Без дальнейших дискуссий я засветил промеж глаз ближнему ко мне бандюку и тут же отработал двоечку по подбородку его товарища,
   - оба рухнули, как подкошенные, опрокидываясь навзничь вместе со стульями, -
   Но третий... третий оказался шустрым малым, он успел выхватить револьвер...
   - всё, что успел, -
   Хрусть! хрустнули пальцы, сжимающие рукоятку.
   Чвак! чавкнула переносица.
   Удар локтем в солнечное сплетение и шустрый малый валится на пол, словно мешок с картошкой.
   Будто пароходный гудок в предрассветном тумане, будто сирены при налёте вражеской авиации, на полную громкость включились провинциальные дивы, пытаясь поведать миру об ужасе пережитого.
   - Тише, дамы! - я попытался успокоить несчастных. - Совершенно не слышно, что сообщает нам Яков Георгиевич.
   Дамы притихли.
   - Что ж, - сообщал Яша. - Вы меня убедили.
   Он достал из-под стола саквояж.
   - Я думал это моё. Теперь понимаю, что это ваше.
   - Это тысячи принадлежат государству, - воскликнул я с пафосом. - Я передам их в соответствующее учреждение.
   - А ну да, ну да... - с ухмылкой произнёс Яша.
   Откуда столько скепсиса и неверия в этом совсем ещё молодом человеке?
  

Глава шестая

  
   Жора пребывал в отличном расположении духа. Только что он удачно сунул взятку кому-то из ближайшего окружения цезаря и из пыльной нищей провинции на отшибе империи его перевели в цветущую Далмацию.
   - Ну как дела? - весело спросил Жора.
   - Вот, - я вывалил перед ним содержимое саквояжа.
   - Что это? - Немочка с недоумением уставился на кипу ассигнаций.
   - Пятьсот тысяч, - победно объявил я.
   Но Жора что-то не поспешил радоваться.
   - А как же эффект бабочки? - он посмотрел на меня так, словно видел перед собой клинического идиота.
   - Какой бабочки? - переспросил я.
   - Ясно, - обречённо вздохнул мой начальник. - Книг не читаем, фильмов не смотрим... Эй, парни, а ну гляньте какие последствия.
   - Трансгазбанк обанкротился, - доложил Тимоха.
   - И Первый инвестиционный лёг, - бодро отрапортовал Влад.
   - Понятненько, - пробормотал Жора. - Опять проблемы с невозвратами депозитов. Снова разъярённые вкладчики под нашими окнами, снова покрывать из бюджета убытки... Чем прикажете затыкать дыру, этими вот бумажками?
   Начальник пренебрежительно кивнул на банкноты.
   Я виновато молчал.
   - И ладно бы захватил что-то стоящее, - продолжал бурчать Немочка. - А то припёр какую-то макулатуру...
   И вдруг Жора замер на полуслове.
   - Чёрт, - прошептал он. - Как я раньше до этого не додумался?
   В глазах его разгорался безумный огонь:
   - Золото, всем нужно золото!
   Немочка схватил трубку внутреннего коммуникатора и заорал:
   - Валерия Алексеевна, можно к вам на приём? Есть идея!
  

* * * * * * * * *

  
   Фуражка чёртовой чёрной кожи с красной пятиконечной звездой, воронёный ствол маузера... - воистину не забываем мой первый рабочий день, но второй день, клянусь, оказался ещё круче.
   - Эй, народ, - с порога объявил Жора. - У нас новости. Вы уволены.
   Никогда не понимал я всей трагедийности и глубины немой сцены в гоголевском "Ревизоре", а тут внезапно постиг.
   Сотрудники отдела дистанционного банковского контроля замерли без движения, буквально окаменели.
   Немочка продолжал сыпать сенсациями:
   - Наш отдел расформирован, все уволены по переводу, теперь мы занимаемся фондированием.
   - Чем? - хором не поняли мы.
   - Золотым запасом страны, - разъяснил Жора.
   Будто гром среди ясного неба, прозвучали эти слова, все были слегка шокированы столь явной нелепицей.
   От волнения мы даже перешли на "Вы".
   - Послушайте, Георгий Константинович, откуда у нашей страны золотой запас? Ни приисков нет, ни грабительской колониальной политики в прошлом?
   - О! - Жора поднял вверх указующий перст. - В этом и фишка, ребята: никто не видит из-за деревьев леса. Да, приисков у нас нет. И при делёжке колониального пирога мы отсутствовали... зато у нас есть машина времени... Смекаете суть, коллеги? Мы же можем нагрянуть не к себе в Дикое поле, а... Короче, руководством поставлена задача: в кратчайшие сроки наполнить государственную сокровищницу благородным металлом.
   - Почему не бриллиантами? - удивилась Мадлен.
   "Однако, - мысленно восхитился я умом и сообразительностью блондинки. - Эта девушка умеет зрить в корень. Брюлики компактнее, удобнее в транспортировке. Дороже, наконец".
   Но у Жоры на этот счёт было своё мнение.
   - Бриллианты не годятся, Мадлен, бриллианты - это слишком яркая индивидуальность. У каждого своё лицо, своя история. Даже если исчезнет какой камушек в тумане прошлого, ниточки не оборвутся, ниточки приведут к нам. И держать эти ниточки в руках, между прочим, будут могущественные державы. Вот заявятся они к нам и спросят: "Откуда вещь?", - что мы ответим им, с их авианосцами да ядерными боеголовками?
   До нас стало доходить.
   - А золото что? - толковал недотёпам Немочка. - Золота в мире - как грязи... переплавил слиток, поставил своё клеймо и всё: "МОЁ". Поди, докажи, обратное. Что, значит, откуда? Может, у нас в подвале алхимическая лаборатория, сидят колдуны и добывают философский камень из свинца и помёта птичьего.
   Жора закончил спич.
   - Вопросы?
   Вопросов ни у кого не было.
   Аудиторы включили компьютеры и стали рубиться в Counter-Strike, Мадлен отправилась готовить кофе
   Только я несколько растерялся, потрясённый величием замысла.
   - А мне чем заниматься, шеф?
   Жора поскрёб в затылке.
   Этим проверенным способом он извлёк из себя мысль:
   - Фехтованием.
   "И точно, - подумал я. - Ведь уже вскоре мне предстоит отправиться в те эпохи, когда без умения орудовать шпагой не протянешь и двух часов", - пошёл я в спортзал.
   Некий хлыщ - чемпион страны, на минуточку - преподал мне урок мастерства: к обеду я достаточно сносно владел холодным оружием, умел колоть и рубить, знал, что такое выпад, в совершенстве освоил приёмы защиты...
   - лучшая защита - это нападение, кто же не знает? -
   Именно так я и буду обороняться: Выпад! Укол! Удар!
   К тому же я возьму с собой пистолеты... заодно попрактиковался в стрельбе.
   В белый свет, как в копеечку, палил я из мушкетов, аркебуз и пищалей, в девяти случаях из десяти попадая аккурат в молоко, - словом, я эффектно смотрелся в клубах порохового дыма, словом, я был готов.
   - Отлично! - воскликнул Немочка. - А теперь, парень, надевай камзол, обшитый серебряным позументом, щегольское жабо и рубашку с брабантскими кружевами... К англичанам поедешь, Юрик, за золотом Полуботка.
  

Глава седьмая

  
   ... волнуется, пенится Балтийское море. Перекатывают могучие валы, под полными парусами идёт корабль, - царь Пётр возвращается из Голландии в Россию, - Голландец!
   Воет ветер, срывая снасти, пляшут волны свой страшный танец, йох-хо! летят солёные брызги, больно секут лицо.
   Но широко, будто циркуль, расставил ноги царь, крепко стоит, попирая палубу ботфортом, не сдвинуть.
   Словно аршин проглотил царь, пряма, - несгибаема, - спина его и дымится короткая прямая трубка: Дыма без огня не бывает.
  
   Не бывает! - кипит огонь в жилах, сжигает нутро.
  
   Не срубы рубить возвращается плотник, для иного топор припас.
   И покатились буйные головы...
   - Что, гетман? Свободы захотелось?
  
   ... оттуда, из свинцовых ярящихся балтийских морей, прилетел на кроваво-красных своих парусах Летучий Голландец, чтобы здесь среди серости, среди сырости, среди промозглых обманных туманов и сочащихся хворью пространств воздвигнуть свой город, город своего имени: Санкт-Петербург.
   "Петер" - суть "камень", "Санкт" - суть "святой".
   Но святость не прижилась здесь, растворилась в больном, кашляющем чахоткой, дыхании болот, - человечьими костями мостил эти болота Пётр, на человечьих костях воздвиг царь город из камня, город своего имени, ибо камень есть Пётр.
   Отсюда зажигал Голландец огонь, ибо знал он: в бурю лишь Святой Эльм заступник моряку, только он сулит надежду на спасение.
   и занялась пожаром православная Русь, заполыхали срубы, заполыхали скиты, - йох-хо! весело!
   железной уздой вздыбил Русь медный позеленелый истукан,
   тлеют головешки, - дыма без огня не бывает, - пепел развеет ветер.
   Пряма, несгибаема Невская перспектива, камнем вымощена её мостовая, сияет золотом адмиралтейская игла, на кончике её смерть.
   - Что, гетман? Свободы захотелось?
   Нашла коса на камень, но только высекла искру, искру царского гнева, - сверкают безумством очи, табачный дым из утробы - чёрт!
   Спокоен Павло Полуботок:
   - Я вражды к тебе никогда не имел и не имею, и с тем умираю, как христианин. Верю несомненно, что за невинное страдание моё и моих ближних будем судиться от общего и нелицемерного Судии нашего, Всемогущего Бога, и скоро пред Ним оба предстанем, и Пётр с Павлом там рассудятся.
   ... крепость Павла, крепость Петра, Петропавловки крепость...
   - Я есть бог, я караю и милую,
   Плачь, Украина, плачь, - камень не ведает сострадания, но только вода точит камень, слеза и время.
   - Я есть бог, я караю и милую, - царской прихотью конфисковано всё имущество гетмана: дворы и усадьбы в Чернигове, Гадяче, Лебедине, Оболони, Коровичах, все мельницы и винокурни, кузни, солеварни, стеклоделательные заводы, мануфактуры по выделке кож, всё, всё, всё забрали...
   - Только золото не нашли.
   - Как не нашли?
   - Нету!
  
   ... тёмной ночью ватага лихих людей съехала со двора родового гнезда гетмана и пропала в ночи, сгинула...
   Несколько позже неизвестные доставили на острова туманного Альбиона бочку с золотом - в монетах и слитками.
   Золото было помещено в банк Ост-Индской компании с указанием отдать вклад Павлу Полуботку лично или - всё в руках Божьих! - его прямому наследнику.
  
   И вот я, Юрик Хвалько, потомок гетмана, как непреложно следует из предъявленных мною липовых документов, стою перед директором банка.
   Я - в камзоле из тонкого камлота, обшитого серебряным позументом, в рубашке с брабантскими кружевами и щегольском жабо.
   Он - приземистое кривоногое животное с челюстями бульдога... меня не обманешь шёлковым галстуком и пышными, ухоженными бакенбардами, - зверь.
   Мистеру Бигелоу пришлось не по вкусу моё появление.
   С мастерством опытного фортификатора он тотчас воздвиг передо мной непреодолимую стену из формальностей, зацепок, придирок, сделав миссию невыполнимой.
   Битый час я распинался перед крючкотвором, приводил аргументы и взывал к небесам, он с британской невозмутимостью выслушивал мои речи, и снова опутывал какой-то мелочной казуистикой, строил и чинил козни... наконец, я не выдержал:
   - Извольте выразиться прямо. Вы отдадите скарб гетмана?
   Мистер Бигелоу гордо выпятил подбородок:
   - Британия правит миром не потому, что отдаёт чужое, а потому, что берёт своё.
   - Ой, только не надо читать нотаций, - посоветовал я всемирному властелину. - Эти ценности находятся у вас на хранении, просто отдайте их мне.
   - Я вам кое-что объясню, юноша.
   Англичанин медленно встал из кресла и положил пятерню на глобус.
   - Мой дед, - начал он, - имел каперский патент. Любой вымпел в океане он рассматривал как добычу. Он брал эту добычу. На этом капитале стоял и стоит наш банк.
   Банкир позвонил в серебряный колокольчик.
   Мгновенно возник слуга.
   - Кавалеру Хвалько пора.
   Слуга открыл двери.
   - Прошу вас, сэр,
   Просящий допросится... я подошёл и смачно влепил ему в ухо.
   Несчастный отлетел на несколько метров и рухнул в полной отключке.
   Я развернулся к банкиру.
   Мистер Бигелоу хищно ощерился, стал в боксёрскую стойку, угрожающе водя перед собой кулаками
   Эх, мне бы на ринг... аккуратными точными джебами испытывать на прочность его подбородок... но некогда, дела.
   Я быстро приблизился и зарядил мистеру промеж ног.
   Директор банка Ост-Индской компании скрючился от боли.
   Его розовый лоснящийся жиром затылок очутился прямо передо мной, я немедленно огрел его массивным подсвечником...
   - эмоции, эмоции, -
   "Ну, и кто теперь даст команду выдать мне золото? до ближайшего собрания акционеров некому... ах, Юрик, Юрик, когда ты научишься хладнокровию?".
   Я сел в директорское кресло, обдумать сложившуюся ситуацию.
   Ситуация складывалась ещё та...
   В камине уютно потрескивали дрова, тихо тикали ходики, удручало одно: труп.
   Я сидел и думал.
   С портрета на стене мрачно глядел на меня мужчина, воинственный мужчина в шляпе с пышным пером, возможно, родственник мистера Бигелоу, быть может, тот самый дедушка,
   - Постой... Что там банкир рассказывал мне о нём? -
   Я огляделся по сторонам:
   Ага, вот же он, каперский патент, в рамочке под стеклом.
   А вот и шляпа, отличная модная шляпа.
  
   ... конечно, я мог бы просто экстренно катапультироваться. Однако не так я устроен, чтобы возвращаться ни с чем, я перевёл хронометр...
   Да! я не могу путешествовать в будущее, но почему бы мне не нырнуть в историю чуточку глубже... я ввёл новые данные, нажал на красную кнопку и...
  

Глава восьмая

  
   ... в шляпе с пышным пером, с каперским патентом в кармане, я стоял на берегу, на грубо сколоченном из брёвен и неошкуренных досок пирсе. У ног моих плескался и хлюпал тихой волной океан, перед глазами простиралась прекрасная бухта. Скорлупки парусников виднелись на рейде. Иглы мачт воткнули они в небеса и пламенел закат, разливался алым огнём по горизонту. На периферии небесных пожаров непроглядностью тьмы быстро сгущалась чернильная южная ночь.
   Было жарко, влажно и душно,
   Дурманно до одури пахло жасмином и чесноком, это благоухали цветы и ... - откуда чеснок? Я обернулся.
   Три оборванца пялились на меня, раззявив зловонные рты, ножи в их руках не оставляли сомнений в преступности намерений.
   - Само провидение послало нам тебя, парень, - с гадкой улыбочкой провозгласил их вождь. - Очень хочется промочить горло, а в карманах, как на грех, ни гроша. Давай, гони кошелёк, и поживее.
   - Я, видишь ли, и сам без денег, приятель, - ответил я, по возможности, миролюбиво.
   Аборигены переглянулись.
   - Хватит шутки шутить, - озлобился предводитель. - Снимай камзол и вот эту штуку.
   Широким лезвием тесака он указал на жабо.
   - Эй, - внезапно раздался чей-то уверенный голос. - Трое на одного, не честно.
   Из темноты припортовых кварталов шагнул невысокий, но крепко сбитый мужчина.
   Главарь шайки оскалил зубы.
   - Иди, куда шёл, Билли. Это не твоё дело.
   Рука мужчины легла на эфес шпаги.
   - Британия правит миром не потому, что идёт, куда шла, а потому, что нет в этом мире дел, которые её не касаются.
   Подбородок Билли приобрёл величественную монументальность, каблук его ботфорта по-хозяйски попирал землю.
   "Оказывается, не все англичане подобны мистеру Бигелоу, - сделал я для себя открытие. - Встречаются среди них и славные парни".
   - Спасибо, сэр, - вежливым поклоном поблагодарил я британца за активную жизненную позицию. - Впрочем, не стоило беспокоиться. Ситуация не стоит выеденного яйца, тем более ваших хлопот.
   Увесистыми оплеухами я в два счёта разогнал обнаглевший сброд: Бац! Бац! Бац! - грабители дали дёру.
   Билли проводил взглядом их сверкающие пятки.
   - Однако, - тоном знатока проговорил он. - Столь умелого джентльмена лучше иметь другом, нежели врагом... Билл Кардиган.
   - Юрик, - представился я.
   - В честь знакомства предлагаю пропустить стаканчик-другой эля.
   - Охотно, - не стал упрямиться я.
  

* * * * * * * * *

  
   Голь кабацкая, проходимцы и каторжники, - гулял шалман, гудел шалман, истово веселился.
   Смрад и чад висели под потолком, табачный дым стлался клубами. Беспрерывный и неумолчный в зале стоял гул, множества голосов говорили одновременно. Пьяные выкрики, взрывы хохота, гремели, сдвигаясь, кружки и орали похабные песни лужёные глотки - мужчины жрали, мужчины бражничали, мужчины занимались беспутством.
   Их подружки,
   - всех племён и мастей: белые, чёрные, шоколадные, -
   - все на одно лицо: красивое.
   Ибо известно, не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки,
   Водки было мало.
   Зато джина и рома, хоть залейся, - гудел шалман, гулял шалман, истово веселился.
   Мы с Билли протолкались к столику в углу.
   Хозяин заведения, истекающий потом толстяк, услужливо размазал по столешнице грязь.
   - Принеси-ка нам эля, дружище, - велел Кардиган.
   - И какого-нибудь мяса, - добавил я.
   Слегка наклонившись, доверительно, будто по большому секрету, толстяк сообщил:
   - Сегодня в меню жаркое из кролика и вареные бобы.
   - Ага... И что?
   - В качестве мяса рекомендую жаркое, - посоветовал нам трактирщик.
   - Отлично, - немедленно согласились мы.
   Толстяк с достоинством удалился.
   Билли внимательно оглядел зал.
   - О, Морис! - заприметил он знакомца в толпе и заорал, размахивая руками. - Эй, Морис, иди к нам.
   На лавку рядом со мной плюхнулся огромный негр, с плоским носом и серебряной серьгой в правом ухе, невообразимо лиловый, в белой когда-то рубахе и алых штанах с галунами.
   - Привет, Билл.
   - Привет, Морис. Знакомься, приятель. это Юрик.
   Мы обменялись рукопожатиями.
   ... как в тиски руку сунул, - ей богу. богатырь...
   Меж тем хозяин таверны принёс нам эль и жаркое, мы без промедления выпили. Затем налопались мяса, и снова хорошенько выпили. Морис зажёг сигару, Билл прикурил трубку, я почувствовал, что пришло время посвятить своих друзей в мои амбициозные планы.
   - У меня в кармане каперский патент, - без предисловий приступил я к серьёзному разговору. - И я набираю команду.
   Курильщики переглянулись.
   - Я в деле, - объявил Билл Кардиган.
   - И я, - эхом откликнулся Морис.
   Застолье претерпело мгновенную метаморфозу.
   Из удавов боа, до отвала набивших брюхо некрупными грызунами, чьи мысли только о том, как бы устроиться поудобнее, чтобы в неге и лености неспешно переварить добычу, мужчины превратились в тигров: глаза их блистали, ноздри трепетали в ожидании скорой наживы.
   - Когда в море, капитан? - моя команда рвалась в бой.
   - С первым попутным ветром, - я был не настроен надолго откладывать подвиги. - Вот только корабль раздобыть надо.
   - А что? судна нет? - удивились мои присные.
   Я развёл руками.
   Энтузиазма за столом заметно убавилось.
   - Но что нам мешает захватить испанский сорокапушечный галеон "Синко Льягас", стоящий на рейде, и отправиться с ним на прибежище корсаров Тортугу?
   - Мешает то, что мы уже на Тортуге, - объяснил мне Билли со всей возможной деликатностью.
   - Ах. вот оно что... - наконец, я сообразил, куда меня занесло. - Значит, все эти люди пираты?
   Я обвёл рукой зал.
   - Ну да, - подтвердили мои подельники.
   - Отлично, - я неподдельно обрадовался. - А все те корабли, что я видел в бухте, они тоже пиратские?
   - Ну да.
   - Великолепно. И какой самый лучший из них?
   - "Ла Фудр"! - единодушно воскликнули Билл и Морис.
   - Вот его и возьмём.
   За столом установилась гробовая тишина.
   - Может. какой другой? - после чуть ли не минутной паузы произнёс не ведающий авторитетов англичанин Кардиган. - Как-никак на "Ла Фудре" капитаном сам Левасёр. Он уже двадцать лет промышляет разбоем и своими кровавыми подвигами снискал себе в наших кругах репутацию.
   - Страшный человек, - шёпотом засвидетельствовал великан Морис. - У него сотня головорезов, и с каждым из них не хотелось бы встретиться на узкой дорожке.
   - Левасёра я беру на себя, - заверил я. - Но, если вас останавливает сотня головорезов, я могу подыскать себе других помощников.
   - Нет! - запротестовали мои подручные. - Нет, нет! Не делай этого, Юрик! Лучше выпей огненно-жгучего рома. Отведай на вкус пряность ласк наших женщин, попробуй на ощупь их гуттаперчевые тела. И не забудь об опиумных курильнях, дым безмятежности избавит от ложных мыслей: какие другие помощники? Тысяча чертей! Мы лучшие в этом деле... отдохни, капитан. А мы соберём команду.
  

Глава девятая

  
   Огненный ром и жгучие поцелуи красавиц полностью выветрили из головы моей ложные мысли, - ни одной не осталось, даже этой:
   Как я докатился до жизни такой? - ром, шлюхи, опиумные курильни... спустя несколько дней мои доблестные помощники вырвали меня из цепких объятий местных потаскух:
   - Команда собрана, сэр.
  
   Я прошёлся вдоль строя.
   Десяток сомнительных личностей - небритые, с опухшими рожами - стояли жидкой шеренгой, переминаясь с ноги на ногу.
   -Это всё?
   - Больше никто не соглашается идти против Левасёра, - доложил Кардиган.
   Ещё раз взглянул я в эти опухшие рожи: храбрецы, громилы, герои...
   От волнения у меня даже ком подступил к горлу.
   - Джентльмены! - воскликнул я с чувством. - Командовать вами - честь для меня,
   Мы сели в шлюпку, гребцы налегли на вёсла, и вскоре громада борта двадцатипушечного галеона нависла над нами.
   По обезьяньи ловкие вскарабкались мы по верёвочному трапу... на палубе нас ждали.
   Сотня головорезов целилась в нас из мушкетов, угрожающе размахивала саблями, держала в руках ножи.
   Щёголь с красивым смугло-грубым лицом гордо выступал перед ними. На безымянном пальце его сверкал огромный брильянт, длинные локоны маслянистых каштановых волос живописно развевал ветер.
   - Левасёр? - уточнил я.
   - Да, - подтвердил он.
   - Что вы делаете на моём корабле? - сухо поинтересовался я.
   Щёголь осклабился.
   - Однако, ты дерзок. Придётся убить тебя собственноручно.
   Мы схватились за шпаги.
   Прыткий, словно кузнечик, Левасёр оказался опасным и ловким соперником.
   Он теснил меня, наседал, удары сыпались и слева, и справа, - отовсюду! - я отбивался, как мог.
   В считанные секунды противник припёр меня к борту.
   Укол, - чёрт! как больно, - лезвие рассекло мне предплечье.
   Но, главное, пропорола камзол.
   Мой великолепный камзол из тонкого камлота, обшитый серебряным позументом.
   - Ну всё, - психанул я.
   Я схватил пирата за горло, дважды тряхнул его с силой и шмякнул головой о планшир.
   Оружие выпало из рук Левасёра, глаза закатились, ртом хлынула кровь.
   Без чуждых этому жестокому веку сантиментов, я вышвырнул за борт его бездыханное тело.
   - Ура! - восторженно заорали мои приверженцы, десяток громил и сотня головорезов,
   все на одно лицо: небритые, с опухшими рожами, они смешались в одну ликующую толпу, дело известное:
   "Король умер. Да здравствует король!"
   Чеканя шаг, ко мне подошёл Билл Кардиган.
   Форма офицера британского флота, отменная строевая подготовка и великолепная выправка указывали на то, что в шкафах его немало скрыто скелетов,
   - Корабль ваш, капитан, - доложил Кардиган, вскинув руку к виску.
   Я салютовал в ответ.
   - Какие будут указания?
   - Свистать всех наверх, - скомандовал я.
   На этом мои познания в морском деле закончились.
   - Ладно, Билли. Давай, расскажи ребятам, какие паруса ставить, мы отправляемся за добычей.
   - Эгей-го, - заорал англичанин. - За добычей!
   - За добычей! - с восторгом рявкнула сотня глоток и две сотни ног проворно побежали по мачтам и стеньгам, ставить всякие там стаксели-брамсели.
   - Слышь, Билли, как называется эта посудина?
   - "Ла Фудр", что означает "молния".
   Молния меня не впечатлила.
   - Теперь её имя: "Ла Худра". Что означает "Валерия Алексеевна".
   - Как скажете, сэр, - ни единый мускул не дрогнул на лице истинного британца. - Пойду, поищу малярную кисть и ведёрко с краской.
   - Заодно найди переводчика. На всех языках мира он должен знать слово "Пиастры".
  
   Через мгновение - плюс-минус пару часов - вольные ветры наполнили паруса и полетел по волнам стремительный капер, свежей краской алело по борту гордое его имя "Лахудра", на плече капитана
   - на моём плече -
   сидел попугай роскошной пёстрой расцветки.
   Никогда не кричал мой Арчи без дела.
   Он кричал, не умолкая:
   - Пиастры! Пиастры!
   - Пиастры!
  

Глава десятая

  
   Морган, Дрейк, Л'Оллоне - громко гремела слава пиратских вождей, не было на Карибах портового кабачка, борделя или кают-компании, где бы не произносили эти имена с восхищением и восторгом.
   Имя Юры Хвалько вслух не поминали... боялись.
   Иногда им пугали капризничающих младенцев, и седели младенцы, росли молчунам с трясущимися головами, многие заикались.
   Удивительно... я не поджаривал пленных на вертелах из сырых жердей, не скармливал их акулам. Не рубил десятками головы и не резал людей живьём, медленно, кусок за кусочком...
   Должно быть, просто иным слишком мучительно расставаться с богатством, - отсюда и репутация: без устали обчищали мы трюмы, караванами приводили в гавани захваченные суда, чтобы сбагрить трофей по дешёвке, и снова в море,
   - туда, где всякий вымпел добыча хищнику, -
   И бледнели, завидев нас, отчаянные мореходы.
   Ужас охватывал их бестрепетные сердца, губы шептали:
   - Юрик! Юрик!
   Знали отчаянные мореходы: не будет спасения.
   Будто голодный волк, будет преследовать капер, - не успокоится, не отстанет, пока не перекочует из рук в руки груз необработанных кож или пеньки... да, давно миновали времена, когда армадами шли в Европу испанские галеоны, набитые под завязку драгоценным металлом, когда даже на палубах, словно поленья дров, лежали слитки золота и серебра...
   Теперь не чаще одного раза в год появляется в море столь ценный приз, да и тот под охраной целого флота.
   Вот и приходится рыскать по бескрайним просторам каперу в поисках чего бы покушать, клацать зубами от голода, слишком много расплодилось лихих людей, конкуренция.
  
   ... неустанно летала наша "Лахудра", как чаечка; гонялась за каждой мелочью; палила из пушек по воробьям, - за одиннадцать месяцев усердных трудов нам удалось сколотить кое-какой капиталец.
   Челнок, который я использовал в качестве сундучка, уже наполовину наполнился звонкой монетой, и стали посещать меня мысли.
   Не пора ли наведаться на работу?
   Заскочить в отдел, отчитаться о командировке... а там, глядишь, и на малую родину удастся вырваться.
   Обнять папу и маму, прогуляться пыльными улочками маленького шахтёрского городка, с аппетитом отведать вареников с вишнями.
   Будто воочию я видел миску, наполненную с горой, жарко дышала эта гора паром, искристые сахарные крупинки щедро осыпали её бока и вершину.
   Рядом сметана в глубоком блюдечке, густая, домашняя, - м-м-м...
   Вот я выбираю самый большой - здоровенный! - вареник, неспешно и обстоятельно макаю его в янтарно-жёлтую лужицу растопленного масла, вот подношу ко рту...
   В миг, когда сжал я челюсти и пахучий сок брызнул во все стороны, на капитанский мостик поднялся Морис.
   - Хорошая погода, сэр, - сказал он.
   Вареник, к несчастию моему, тотчас исчез, взамен явилось безбрежие.
   На небе ни зги, ни облачка. Властвовал штиль. Солнце пекло нещадно. Билл Кардиган с неусыпным вниманием оглядывал в подзорную трубу горизонты, горизонты были чисты, сверкал перламутрами океан...
   - Да, - отметил я бесспорную наблюдательность Мориса. - На шторм не похоже.
   Однако, с чего бы это мой большой друг заделался вдруг синоптиком?
   - Давай без предисловий, Морис. Зачем пришёл?
   Гигант помялся и брякнул:
   - Команда ропщет, сэр.
   - Во как? - изобразил я удивление. - И что хотят?
   - Женщин.
   Его ответ не застал меня врасплох.
   Прямо скажем, я предполагал возникновение подобного разговора.
   И дело не в инстинкте самца, не в здоровой потребности организма... было одно обстоятельство...
   Давненько уже старушка Европа узрела в наших краях свалку для преступного мусора.
   Всякий, не сумевший доказать свою благонадёжность, - то есть половина населения континента - имел все шансы отправиться за океан.
   Англия, Франция, Голландия тысячами, десятками тысяч заковывали в кандалы беспутных своих сыновей, будто негодный мотлох, грузили отребье в тесные душные трюмы и отправляли сюда, на край света,
   Чтобы здесь эта шваль стала на путь праведный,
   - ковыряя кирками скальный грунт в каменоломнях, на плантациях под палящим безжалостно солнцем, собирая хлопчатник, -
   за миску похлёбки, за маисовую лепёшку, в трудах обретёшь ты своё Спасение...
   А когда срок кабалы истекал, сбивались в стаи бывшие каторжане, добывали мушкеты, добывали пушки и начинали воевать с Испанией.
   А что? Не домой же возвращаться? - там нищета, там голод.
   Там дотла выжженная земля, испепелённая бесконечными войнами лютеран и католиков.
   То ли дело Карибы... армадами снуют туда-сюда галеоны, с брюхом, раздувшимся от несметных сокровищ, как поленья, на палубах лежат золотые слитки: Испания - богатейшая страна, от неё не убудет,
   - Не убудет, - согласились Англия, Франция, Голландия, и выписали бумаги, узаконивающие грабёж.
   Я и сам капитан королевской милостью, каперский патент имею в кармане.
   Так вот.
   Однажды прокатился слух: Франция вспомнила о забубённых своих подданных и направила на Тортугу тысячу двести женщин, чтобы стали они жёнами флибустьеров.
  
   Слух изобиловал умопомрачительными подробностями: голубые глаза, белокурые волосы, ляжки... короче вся Тортуга жила ожиданием.
   На днях слух блистательно подтвердился: голубые глаза, белокурые локоны, ляжки... - другое дело, что все дамы по прибытию предпочли свадебному венцу более выгодное занятие... ну так это и на руку: Тортуга погрузилась в праздник.
   Гуляла Тортуга, жрала и бражничала Тортуга, веселилась до изнеможения, - только мы, будто проклятые, бороздили океан...
   Зачем? Непонятно.
   Море вымерло.
   Вот уже неделю у нашего толмача не было повода раскрыть клюв, чтобы взбодрить нас воинственным кличем:
   - Пиастры! Пиастры!
   Бестолку с неусыпным вниманием вглядывался в горизонты Билл Кардиган, - никого.
   Команда скучала, маялись бездельем джентльмены удачи, подлые мысли стали посещать бедовые головы, голубые глаза и белокурые локоны овладели бесхитростными сердцами... этот разговор не мог не состояться.
   - Ты что же, Морис, веришь, что эти пройдохи из метрополии прислали сюда что-то стоящее внимания?
   - Вот и ребята говорят, надо спешить, пока девки не утратили остатки привлекательности.
   Это да, здешние нравы таковы, что даже свежие цыпочки в два счёта превратятся в заезженных кляч, лучше не медлить.
   - Курс на Тортугу! - скомандовал я. - А мне притормозите вон возле того безымянного островка, хочу о вечном подумать.
  

* * * * * * * * *

  
   Ах, что за прелесть эти безымянные острова... растянуться во весь рост на песочке и нежиться, наслаждаться тишиной и покоем, - глядишь и впрямь явилась бы какая-то мысль.
   Но некогда, товарищи, дела.
   Тщательно обследовав свои владения, присмотрел я укромный уголок.
   Зажатая между морем и скалами полоска земли, песок и прибой, на недосягаемом для волн расстоянии одинокий высится тамаринд - подходящее место.
   Я усадил на нижние ветви Арчи.
   - Сторожить будешь.
   - Пиастры? - уточнил мой пернатый товарищ.
   - Да.
   Поплевав на ладони, я вырыл приличных размеров яму, сгрузил в неё содержимое челнока, засыпал песком, утрамбовал, сверху водрузил камень.
   Хорошо бы, конечно, карту нарисовать.
   С широтой, с долготой, со скелетами. С акулами, щерящими жуткие пасти из толщ океана. С витиеватой красивой надписью в картуше "Остров сокровищ".
   Хорошо бы... но я не Репин, живописец из меня сомнительный.
   - Ну, всё. Давай прощаться, Арчи.
   - Пиастры, пиастры, - с надрывом закричал попугай, со слезой закричал, с невыносимым сердечным страданием.
   Что ж, дело известное: долгие проводы - мука.
   Не мешкая ни секунды, я прыгнул в челнок и рванул на Родину.
   - О, явился, не запылился, - неподдельно обрадовался Жора. - А где это ты шлялся почти одиннадцать месяцев, позволь поинтересоваться?
   - Вот! - я высыпал перед ним горсть золотых монет.
   Радость Жоры померкла.
   - Это всё?
   Скепсис начальника вернул меня на грешную землю. Несколько унций золота, и впрямь не густо для столь длительного отсутствия.
   - Там ещё есть, много.
   - Хотелось бы уточнить где это там, - ледяным тоном процедил Жора. - Но, видишь ли, Юрик, банально некогда. Непогодова вызывает. И, судя по тону, не коржики кушать.
   Он посмотрел на доставленную мной добычу:
   - Похоже, судьба отдела предрешена.
   И такая в словах его была обречённость, что мгновенно наполнились влагой коровьи глаза Мадлен, даже Влад и Тимоха, чьими помыслами владычествовал S.T.A.L.K.E.R, на миг оторвались от компьютерного экрана и тяжко вздохнули:
   - Да, беда.
   Я обвёл взглядом пригорюнившихся коллег, атмосфера уныния не пришлась мне по нраву.
   - Эй, народ, - воскликнул я с энтузиазмом и уже собирался было толкнуть энергичную речь, способную вернуть соратникам дух победителя, но вспомнил: банально некогда.
   Поэтому спич мой вышел несколько скомканным:
   - Я сейчас, я мигом, я исправлю сложившуюся ситуацию.
   - Да, да, давай, Юрик, исправь, - коллектив отдела немедленно успокоился: Жора взялся листать иллюстрированный журнал, коротая время в ожидании приемлемого результата, Влад и Тимоха вернулись в реалии ядерного апокалипсиса, Мадлен отправилась готовить кофе.
   Я рванул за сокровищами.
   Тысяча чертей!
   Вместо сокровищ я обнаружил пустую яму.
   Следы ног на прибрежном песке вели к океану, несколько перьев, - ярко-малиновых пятен в белой пене кружев прибоя - свидетельствовали о развернувшейся здесь недавно беспощадной неравной битве.
   - Пиастры, пиастры, - с ветвей тамаринда горестно причитала безутешная птица, мой бедный Арчи с безжалостно ободранным хохолком.
   На горизонтах виднелись знакомые паруса, на всех парусах летела "Лахудра" прочь, летела, стремительно исчезая.
   - Вот, значит, как, - злобно прошипел я. - Ну погодите, товарищи.
   Я прыгнул в челнок.
   - О! - изумился Немочка. - Ты так быстро.
   - Я буквально на минуточку, за пистолетами.
   - За какими ещё пистолетами?
   В кратких словах я поведал эту трагическую историю, полную подлых злодейств и гнусных предательств.
   - И главное кто вор? Билли! Морис! Те, кого считал я друзьями... - так восклицал я с горечью и сквозило в этих словах отчаянье, бессилие человека перед устройством мира.
   Внимательно выслушал Жора моё не лишённое пафоса выступление.
   Не проронив ни звука, долго морщил он лоб, тщательно подбирая слова.
   Наконец, подобрал.
   - Нет, мы не можем рисковать тобой, Юрик, - рассудительно молвил начальник отдела. - А тем более челноком... Нам нужен более безопасный способ пополнять фонды страны.
   - Интересно, кто же согласится расстаться с золотом без пистолетов?
   - Это да, по доброй воле расстаться с деньгами охотников маловато. Ну, ничего... Ты отдохни, Юрик. А я что-нибудь придумаю.
  

Глава одиннадцатая

  
   Лучший отдых - смена занятий.
   Кричали, смеялись дельфины, высоко выпрыгивая из бассейна, и дружно рукоплескала артистам дельфинария публика, восхищённая детвора, маленькие - от горшка два вершка - мальчики и девочки. С ними двадцатипятилетний дылда, весь в шрамах, просоленный ветром южных широт, пропахший дымом сражений, аплодировал и громкими криками выражал наивысшую степень восторга ловким трюкам дрессированных виртуозов, прыжкам через обручи и попаданиям носом в большой надувной мяч.
   Затем шарик пломбира на добрые полчаса полностью завладел моим вниманием, с гранатовыми зёрнышками и кокосовой стружкой... отпад!
   Речи экскурсовода слушал в музее изящных искусств, голографическая девушка со знанием дела толковала чем отличается цветовая композиция N 8 от цветовой композиции N 13, с умным видом кивал в такт воркующих её интонаций.
   Пялился на чёрный квадрат работы Малевича, - проездом гостил у нас сей образец беспредметности - эстеты и снобы толпились вокруг, цокали языками и закатывали глаза, внезапно я почувствовал себя вполне отдохнувшим, потянуло на старое, к опиумным курильням и йо-хо-хо... пошёл я в ночной клуб.
   Сел за стойку, взял бутылочку рому, осматриваюсь.
   Дискотека была в самом разгаре.
   На танцполе бесновались какие-то люди.
   В тесном помещении совершенно отсутствовал воздух. Казалось, это двухвёдерная алюминиевая кастрюля стоит на огне, и в ней кипит, булькает, бурлит пузырями тёмное колдовское варево. Мужчины и женщины тёрлись друг об друга жаркими, раскалёнными телами, кричали, дёргались, извивались. Ослепительные светодиодные вспышки выхватывали из тьмы перекошенные, будто в пароксизме болезненного припадка, лица, толпу ломало и корёжило, трусило судорогами в пляске святого Витта. Смердело дезодорантом и потом. Децибелы разрывали перепонки. Бумць! Бумць! Бумць! гремели на полную мощность динамики.
   Во всполохах цветомузыки я вдруг увидел её...
   Нет некрасивых женщин, а красивые есть... в алых и синих всполохах я вдруг увидел её... В такт прыжкам взметались длинные белокурые локоны, руки подняты вверх,
   - Гей-го, - кричала она, подскакивая, будто мячик.
   Внезапно - не самое точное слово... не успел я опомниться, как неведомая сила сорвала меня с места и швырнула к блондинке.
   - Гей-го, - заорал я с энтузиазмом и как необузданный жеребец взялся гарцевать около.
   Дерзость моего появления ничуть не смутила девушку.
   Поощрительная улыбка, чуть видимое движение губ... и этот взгляд, о! этот взгляд, в котором не разбери что: то ли флирт, то ли твёрдое обещание,
   - то самое "мы будем жить долго и счастливо" -
   Я наподдал жару.
   Мне хотелось вопить и смеяться.
   Вертеться, скакать, махать и трясти руками.
   Будто артист дельфинария, дрессированный виртуоз с отключенным тренировками мозгом, я готов был сигать через обручи, тыкать носом в большой надувной мяч.
   Я плавился в этих синих очах, я тонул в них... безумства и сквозняки.
   Какой-то тип попытался втиснуться между нами.
   Поставив корпус, я пресёк эти потуги.
   Тип проявил настойчивость, он схватил меня за плечо.
   Я круто развернулся... ба! да это Чиба.
   Олег Чичибабин, мой однокашник, хохмач и душа любой компании, преферансист, прогульщик, повеса и лоботряс.
   - Мы отойдём, - крикнул Чиба блондинке.
   Она мотнула головой, ух... взметнулись белокурые волосы... я просто в угаре от этой девушки.
   Я влюблён.
  
   Мы протолкались к бару.
   Йо-хо-хо, бутылочка рома дожидалась нас в целости и сохранности.
   На Тортуге нравы простые, бесхитростные. Пиратский этикет вполне позволял джентльмену приложиться прямо к бутылке. Но здесь, в третьем тысячелетии, негоже приличному человеку глушить "из горла".
   - Эй, бармен, дружище, организуй посуду.
   Парень за стойкой поставил перед нами два высоких стакана, на треть плеснул в них спиртное.
   - Ну, за встречу, - чокнувшись, два старинных товарища выпили... можно переходить к разговорам.
   - Как ты? - спросил Олег.
   - В Национальном банке работаю.
   - Ого, - Чичибабин уважительно покачал головой.
   - Ничего интересного, - заверил я, - бумажки туда-сюда перекладываю. А ты?
   - Без изменений. Всё по-старому.
   Чиба - парфюмер.
   Несколько раз в неделю он мотается в Париж семнадцатого столетия, туда тащит одеколоны и туалетную воду, обратно - закладные на недвижимость и векселя... мелкая сошка в империи Изи.
   - Клёвая у тебя подружка.
   - Это ты о ком? - не понял Олег.
   - О ней, - я взглядом указал на блондинку.
   - А-а-а, - протянул Чиба. - Понятно.
   Он драматически, по-актёрски вздохнул:
   - Хорошо бы, конечно, но Мария-Терезия мне не подружка. Не того я полёта птица, чтобы в друзьях у Жмудской ходить.
   Чичибабин поднял указательный палец вверх и со значением потыкал им в воздух:
   - Очень большой начальник. Правая рука вундеркинда. Если хочешь, его мозги...
   ... вот оно как... что ж, значит, быть вскорости без мозгов олигарху, - отобью я у него Марию-Терезию, украду, отвоюю...
   Чиба наполнил стаканы алкоголем.
   - Повторим?
   - Повторим.
   Мы выпили.
   - Так что же это выходит, брат, ты с посторонней девушкой шляешься по ночным клубам?
   - Почему с посторонней, - возмутился Чиба. - Мы с Марией-Терезией приятельствуем. По Парижу. Она камеристка у Анны Австрийской, а я поставщик Её королевского величества: пудры, помады, всё на мне... Прикинь, у меня связи.
   Да, завидная карьера. Взлетел.
   - Познакомь меня с ней, - попросил я.
   - С кем?
   - Сейчас как дам в лоб.
   - Шучу, шучу. Конечно, познакомлю. Легко.
   У Чибы и впрямь всё легко: "это Юрик", "это Мария-Терезия", анекдот рассказал, сам же и посмеялся... - "ну всё, мне пора, погнал".
   А у меня проблемы.
   Эти глаза, я плавился в них, я тонул.
   Я мялся, смущался, пыхтел и кряхтел, мои руки... куда мне девать свои руки?
   Был бы я живописцем, схватил вдохновенно кисть: давай, художник, дерзай, малюй предмет своего обожания.
   Был бы поэтом, рассекал бы кулаком воздух:
   "Любимая - жуть! Когда любит поэт, влюбляется бог неприкаянный".
   Но я не живописец.
   Кулаком махнуть, конечно, могу, но декламировать... жуть!
   К счастью, Мария-Терезия разбиралась в поэзии:
   - Хочешь меня проводить?
   - Хочу.
   Звёзды, крупные, яркие, бутафорские, высыпали на небо.
   Эх, был бы я звездочётом, я бы сказал ей:
   - Смотри, это созвездие Бенетнаш. А это Волосы Вероники. Гидра, Лев, Волопас. Две звезды, воспринимаемые, как одна: это Альфа Центавра. Имеет также собственные имена: Бунгула, что означает "копыто". И Толиман - "страусы".
   К счастью, моя спутница разбиралась и в астрономии:
   - Хочешь подняться на чашечку кофе?
   - Да!
   Лестница вверх, - сколько ступенек до рая? - раз, два, три... мы оказались в её квартире.
   В прихожей буйствовала, неистовствовала сирень.
   Чуть слышно вздыхал ветер, нежно лохматил он эти лиловые пряди. Щёлкал и насвистывал соловей... эх, если б я был программист, если б хотя бы чуть-чуть понимал в виртуальной реальности.
   К счастью, Мария-Терезия разбиралась и в этом.
   - Хочешь принять душ?
   Ещё бы. Я метнулся в туалетную комнату... никаких тебе водопадов в девственных джунглях: кран, вода.
   Я быстренько намылился, быстренько смыл с себя пену.
   Не мешкая, выскочил из кабинки, быстренько вытерся насухо.
   Одеться? Или в чём мать родила пошлёпать к любимой?
   Выбрал среднее: обмотал вокруг бёдер банное полотенце.
   Ну, пора...
   Задержался ещё на миг, - не избежав суетного искушения, наспех протёр запотевшее зеркало и с удовольствием оглядел своё отражение: Аполлон!
   Ну, пора... я открыл дверь.
   Ночь и цветущий май: сирень кружила, дурманила голову.
   Плеск ручья и шелест листвы, невидимый в густых зарослях заливался, захлёбывался самозабвенными трелями пернатый маэстро.
   В одной из комнат - должно быть, это гостиная - тихо играла музыка.
   Я пошёл туда, на звуки фортепиано.
   Электрический свет был выключен.
   Теплились зажжённые свечи, в углах копошилась мгла.
   На низеньком столике у дивана стояли фужеры, холодной сверкающие красотой, в серебряном ведёрке со льдом покоилась бутылка шампанского.
   Дымился кофе, в вазе - виноград... возле вазы лежал исписанный лист бумаги.
   Я взял его, пробежался глазами по строчкам.
   "Срочные дела требуют моего присутствия в Париже, - сообщала мне Мария-Терезия. - Но, если ты не против продолжить наше знакомство, давай встретимся через неделю, в пятницу, в "Пузатой хате", с часу до двух.
   Твоя МТ".
   Имелся у послания и постскриптум:
   "Устрицы в холодильнике, шампанское на столе. Ешь, пей, веселись, будь, как дома".
   Трижды перечитывал я записку.
   Что значит "будь, как дома"?
   Вытереть пыль? Пропылесосить ковёр?
   Быть, как дома, я могу и дома... я оделся и пошагал к себе.
  

Глава двенадцатая

  
   Цвела липа, до одури пахла липа. В этом цветении, как околдованные, шлялись влюблённые парочки, в вязком сиропе июльского воскресения барахтался Юрик Хвалько, - без аппетита глотал я мороженое, с видом абсолютного равнодушия сидел на лавочке дельфинария. Где другие видели шедевр супрематизма, я видел голубые глаза и белокурые локоны... это лицо преследовало меня, оно мерещилось мне повсюду.
   Кап, кап, кап, с невыносимо-тягучей медлительностью истекали секунды, падали в небытие, отсчитывая расстояние до нашей с Марией-Терезией встречи, - оставалась почти неделя, оставалась без малого вечность.
   Отмаявшись выходные, с надеждой, что производственная текучка хоть немного ускорит течение времени, явился я в понедельник с утра на работу и не ошибся.
   - Есть дело, - сообщил мне Георгий Немочка и заговорщицки подмигнул. - На без малого двести тонн.
   - Очень интересно, - обозначил я сдержанный интерес.
   - Подсаживайся ближе, рассказывать буду.
   Я подсел, Жора взялся рассказывать.
   - Из Википедии нам стало известно, что с началом Первой мировой войны встал вопрос о сохранности золотого запаса Российской империи, находившегося в Петрограде. Для гарантии безопасности была запланирована эвакуация государственных сокровищ.
   - Ну это логично. От Питера до западной границы всего ничего. Неделя ходу немецким конным драгунам.
   Жора проигнорировал моё на удивление меткое замечание.
   - К делу приступили в начале 1915 года. Из Петрограда ценности вывезли поездом в Казань. Туда же перевезли золото из других городов: Воронежа, Тамбова, Самары, Курска, Могилёва и Пензы. В итоге в Казани сосредоточилось более половины золотого запаса Российской империи. Как ты думаешь сколько?
   Я пожал плечами.
   - Восемьдесят тысяч пудов ценностей! - победно выпалил Немочка.
   - Ого! - невольно воскликнул я.
   Жора остался доволен произведенным эффектом.
   - Продолжаю. После октября 1917 года золото досталось захватившим власть в стране большевикам. Кольцо фронтов, Республика в опасности, по поручению Ленина главный комиссар народного банка Т.И. Попов в середине июня 1918 года предписал Казанскому банку подготовиться к возможной эвакуации ценностей. 27 июня, в разгар работ, управляющего Казанским отделением Народного банка Марьина вызвал к себе главком Муравьёв. Он обвинил финансовых работников в паникёрстве и трусости. Наутро у здания банка встал усиленный наряд из личной охраны Муравьёва. В первых числах июля Муравьёв попытался захватить власть в Казани и овладеть кладовыми Казанского банка. 27 июля Совнарком создал группу по эвакуации золотого запаса из Казани в составе: К.П. Андрушкевич (руководитель), Н.В. Наконечный, С.М. Измайлов. Вечером 28 июля 1918 года группа была в Казани. Она имела в своём распоряжении несколько барж и пароходов, снаряжённых в Нижнем Новгороде.
   - Слышь, Жора. А зачем ты цитируешь мне содержание Википедии. Ты хочешь, чтобы я стал энциклопедически образованным человеком?
   - Да нет, это я тебе для понимания ситуации излагаю.
   - Для понимания ситуации я тебе так скажу: чекисты народ серьёзный, тут пистолетами не обойдёшься. Понадобится бронепоезд и хотя бы сотни две офицеров. Да не хлыщей штабистов, а опытных фронтовиков, нюхнувших пороху, знающих почём фунт лиха.
   - Есть такие, - заверил меня начальник. - Нашлись. Стремительной атакой добровольцы полковника Каппеля овладели городом. Начав движение из Симбирска на пароходах, разгромили вышедшую навстречу флотилию красных, высадили десант на пристани и к седьмому августа полностью очистили Казань от большевиков.
   - Да, - разочарованно протянул я. - У этих парней золото отобрать ещё сложнее. Разве что расположить гаубичные батареи на господствующих высотах да жахнуть из всех стволов. А потом пустить кавалерию, пройтись весёлым аллюром, лихим наскоком решить дело.
   - Какой стратегический талант пропадает, - иронически усмехнулся Жора. - Пока ты свою артиллерию пёр на господствующие высоты, золото погрузили в вагоны и фьють, поминай как звали, оно уже в Омске.
   - Как в Омске?
   - Вот так. Захваченную в Казани часть золотого и серебряного запаса Российской империи в количестве не менее пятисот тонн золота и не менее семисот пятидесяти ящиков серебра на пароходах под охраной отправили в Самару - столицу КОМУЧа. Из Самары золото на некоторое время перевезли в Уфу, а в конце ноября 1918 года золотой запас Российской империи был перемещён в Омск и поступил в распоряжение правительства адмирала Колчака.
   - Так что, пора нанести визит адмиралу?
   - Он-то тут при чём? Восемнадцатый год, в Сибири главные - чехи.
   - Белочехи?
   - Ну да. Белые чехи и белые русские как раз неслабо так наваляли красным латышам и красным китайцам. Поэтому обстановку вдоль Транссибирской магистрали полностью контролируют чехи. Они сила. Но время идёт, большевики оказались живучи. А чехам не особо и надо парадом пройтись по Москве, им бы выбраться побыстрее из этой кровавой каши да на Родину. А через Владик оно как бы и сподручнее. Сел на железку и катись беспрепятственно. Они и покатились. Делать нечего, пришлось и Колчаку паковать чемоданы. 31 октября 1919 года золотой запас под усиленной охраной офицерского состава погружен в вагоны и чух-чух паровозик: Верховный правитель с казной драпанул на восток. К концу декабря штабной поезд и поезд с золотом прибыли на станцию Нижнеудинск, где представители Антанты вынудили Колчака подписать приказ об отречении от прав Верховного правителя России и передать эшелон с золотым запасом под контроль Чехословацкого корпуса. 15 января 1920 года чешское командование выдало Колчака эсеровскому Политцентру, тот - большевикам, те - немедленно шлёпнули. Тело - в прорубь.
   - Жалко Александра Васильевича.
   - Сам скорблю. Теперь самое интересное: 7 февраля чехи возвратили советским властям четыреста девять миллионов рублей золотом в обмен на гарантии эвакуации корпуса из России. В июне 1921 года Народный комиссариат финансов РСФСР составил справку, из которой следует, что за период правления Колчака золотой запас России сократился на 235,6 млн рублей или на 182 тонны. В некоторых ящиках, где когда-то хранились золотые слитки были обнаружены кирпичи и камни.
   - На сколько уменьшился?
   - На сто восемьдесят две тонны!
   - И где я подложил эти камни и кирпичи?
   - Думаю, здесь.
   Жора встал, подошёл к карте, занимающую чуть ли не всю стену, и ткнул пальцем куда-то в безоглядные пространства Сибири, где снега и где страшные воют метели, где мороз минус тридцать, а воздух стыл, прозрачен и хрупок, где...
   Я зябко поёжился:
   - Не забыть бы тёплые шерстяные носки и фляжку жгучего рому.
   - Лучше французского коньяка, - осклабился Жора. - Чайник.
   - Можно и коньяка, - не стал я перечить начальству.
   Жора положил передо мной фотокарточку.
   - Смотри.
   На светло-коричневом местами выцветшем картоне я увидел парня в авиаторском шлеме, и больших, похожих на банки из-под консервов, очках.
   - Капитан Бричкин, - сказал Жора. - Он командует офицерским конвоем интересующего нас груза.
   Я покрутил в руках фотокарточку: открытое лицо, располагающая улыбка... Хороший парень,
   - И какой план?
   - План такой. В понедельник ты знакомишься с Бричкиным на балу у княгини Ишимовой. Рождество, святки, гадания. Вы наперегонки ухаживаете за его кузиной. Она решительно предпочитает вам графа Верейского. Вам пришлось довольствоваться сёстрами Аксаковыми, Дашей и Машей, обе хорошенькие. Танцы, фанты, беззаботное веселье юности... в общем, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки.
   - Шуберт не сочинял вальсы.
   - Да мне пофиг. Вторник... Ты в Петербурге, в Петербурге одна тысяча девятьсот десятый год. На Комендантском аэродроме по инициативе Императорского всероссийского аэроклуба под председательством графа Стенбок-Фермора проходит праздник воздухоплавания. В программе полёты на дирижаблях и аэропланах различных систем. Бричкин участвует. В Гатчинской школе лётчиков он получил диплом авиатора N 4. Хорошо бы, если б и ты крутанул петлю Нестерова.
   - Но я не смогу.
   - Нет? - усомнился Жора.
   - Нет, - твёрдо ответил я.
   - Тогда значок купи, - пошёл на попятную Немочка. - В Петербурге прямо на улицах продавались значки с изящным изображением летательных аппаратов, привезенные специально из Парижа. С аэропланом в петлице ты будешь похож на художника... Чёрный квадрат нарисуешь?
   - Не хуже оригинала, - заверил я.
   - Отлично, ты модный художник, только что из столицы. Заходишь в загородный ресторан, а тут Александр Бричкин, лётчик-ас и твой старинный приятель, веселится в компании дам. Радость встречи, похлопывания по плечам. Поэтически настроенные девицы засыпали тебя вопросами, что да как? надо будет произвести на них впечатление.
   - Гаркнуть "Боже царя храни"?
   - Смешно... очаруешь их каким-нибудь футуристическим манифестом.
   Я расправил богатырские плечи и громовым голосом произнёс:
   - Мы пришли! Родились мощные люди будущего!
   Жора одобрительно кивнул:
   - Годится. Ну а потом, как обычно, девиц в охапку и в номера: дюжина шампанского, чижик-пыжик на рояле, полный разврат...
   - Вообще-то у меня дама сердца имеется, - напомнил я руководству.
   - План требует жертв, - Немочка безапелляционно отверг мои потуги соблюсти нравственность. - Хотя, следует признать, чижика-пыжика на рояле маловато для того, чтобы угнать эшелон золота. Одной попойки недостаточно...
   - Выпить дважды?
   - Нет, нужно что-то другое...
   Внезапно Жорин взгляд сверкнул озарением:
   - Ты спасёшь ему жизнь.
  

Глава тринадцатая

  
   Пулемётная очередь пропорола аэроплан.
   Полетели ошмётки фюзеляжа, двигатель закашлял, потянуло дымом.
   Неимоверным усилием Бричкин удержал управление, бросил самолёт вправо, ушёл из-под обстрела.
   Из мотора рвалось пламя, движок хрипел.
   "До своих не дотяну", - отчётливо понял Бричкин.
   Он направил машину вниз.
   Поле, небольшое картофельное поле, зажатое меж оврагом и редколесьем, рытвины, неровности... искать более подходящее место посадки просто некогда, - плюхнулся с высоты.
   Подскакивая на кочках, аэроплан покатился по земле. Как в страшном сне, неумолимо, приближался край оврага, поросший кустарником, ближе, ближе, ух! Будто брадобрей погрузил свою стрекочущую машинку в давно нестриженную шевелюру, аэроплан сунул пропеллер в зелёную гущу и остановился на самом краю обрыва.
   Бричкин заглушил мотор и, не выбираясь из кабины, огляделся.
   Чёрт! Из редколесья вылетели на рысях с десяток конных.
   Уланы! Баварцы!
   В овраг и попытаться уйти? Принять бой?
   Бричкин не успел опомниться, как кавалеристы были уже совсем рядом. Хрипели разгорячённые скачкой кони, сверкали сабли, бешеной злобой горели вражьи глаза.
   Секунда, другая, всадники окружили аэроплан.
   - Вот и всё, - осознал Бричкин, нащупывая в кармане штанов браунинг.
   И тут из кустов внезапно и веско затарахтел пулемёт.
   Будто сама смерть косой прошлась по нападавшим, будто ангел божий махнул мечом.
   Как бог войны, огромный, стремительный, выскочил из ниоткуда детина с револьвером в руке: Бах! Бах! Бах! мгновенно закончил дело.
   - Эй, авиатор, ты как? - обернулся детина.
   - Юрик?
   - Саня?
   ... пили в блиндаже спирт, кляли войну, вспоминали вьюжный вечерок у Ишимовой, сестёр Аксаковых, господи, как давно это было... расстались утром, до завтра, на долгие три года...
   В четверг этой сумасшедшей недели, спустя три года беспрерывной кровавой бойни и хаоса, на перегоне между Иркутском и Благовещенском, на богом забытом разъезде, с точностью дежавю:
   - Юрик, ты?
   - Саня?
   Пили коньяк, пили ханжу, дым в потолок штабного вагона, кляли войну, кляли царя, кляли большевиков...
   В ночь на пятницу я уже разгружал вагоны, десять теплушек на богом забытом разъезде.
   Эшелон укатил на восток, к неизбежному, увозя в деревянных ящиках камни и кирпичи, а я, как проклятый, разгружал вагоны: золото, золото! золото!!!
  
   По колено, по пояс в снегу, километры таёжным беспутьем... план был такой: сгрузить добычу в укромном местечке, а потом без спешки и суеты переправлять в хранилище Национального банка, - совершенный план!
   По колено, по пояс в снегу, километры таёжным беспутьем, - устал и намёрзся страшно.
   Зато за результат не стыдно.
   Валерия Алексеевна Непогодова, Жора, весь наш бомонд столпились вокруг моего письменного стола и благоговейно взирали на горку металла, высившуюся над столешницей.
   Первый мешок драгоценного груза, благополучие и процветание на поколения, золотой запас страны.
   - Может, ещё одну ходку? - спросил неугомонный Жора, с чувством непреодолимого сладострастия оглаживая монеты.
   - Побойся бога, начальник! Всю ночь тяжести на морозе тягал. Руки-ноги отваливаются. И вообще у меня сегодня встреча с любимой девушкой. Требую отгул.
   - Ну, хорошо, хорошо, не ершись, - сладко заворковал Немочка. - Отгул, так отгул.
   Однако глядел он при этом не на меня, а на Валерию Алексеевну.
   Шефиня милостиво кивнула и изрекла с несвойственным ей благодушием:
   - Заслужил...
   - Но в понедельник, как штык, на работу, - строго сказал Немочка, напомнив кто тут кому начальник.
   Ах, Жора-Жора, хороший и добрый парень, если б ты знал, чем икнётся твоя доброта.
   Если б мы все знали...
  

Глава четырнадцатая

  
   С глаз долой, из сердца вон, - не знаю, что имел в виду русский народ.
   Видимо, слухи о его мудрости сильно преувеличены.
   Будто и не было недельной разлуки... Мария-Терезия бросилась мне на шею, чмок! чмок! влепила два поцелуя в щёки.
   И в уста жаркий и влажный:
   Чмок!
   Как поршни в движке болида, бешено заколотилось моё сердце.
   Безмерное счастье охватило меня.
   Об одном я жалел в эту минуту: что не завалялось в кармане колечка. Золотого кольца в коробочке из красного бархата, - это выглядело бы эффектно:
   Стать на колено, сказать: "Выходи за меня".
   Эх, Юрик... ну что бы тебе не подумать об этом заранее, не посетить ювелира, не заучить на память шедевр чувственной лирики... а так...
   Со скоростью мощного суперкомпьютера я перебрал весь имеющийся в наличии запас поэтических строк.
   Ничего подходящего.
   Оторвали Мишке лапу? - бред.
   Идёт бычок, качается? - сага о тренажёрном зале, а не признание девушке...
   Отчаявшись впечатлить Марию-Терезию рифмами, я решил изъясняться прозой.
   - Как дела? - повёл я беседу, не мудрствуя.
   - Отлично! - сказала она. - Ухожу в монастырь.
   - В какой ещё монастырь? - ваш покорный слуга опешил.
   - Кармелиток.
   Должно быть, в этот момент я не очень-то был похож на высоколобого интеллектуала, звонкий смех Марии-Терезии рассыпался мелким жемчугом:
   - Юрик-Юрик, простодушный ты человек. Не могу же я, в самом деле, заявить королеве Франции: Извините, ваше Величество, я увольняюсь, потому как нашу фирму купили на бирже арабы. Пришлось выдумать целую историю, про смертный недуг отца, про то, как юная девушка стояла на коленях у одра и молила боженьку заступиться, спасти... долго рассказывать. Королева плакала. Ступай, говорит, непорочное дитя, послужи Господу. Но прежде об одном прошу одолжении. Герцог Бекингем, путешествующий инкогнито, собрался зайти по-дружески. Ты уж, будь добр, проводи гостя в мои апартаменты без ненужной огласки. А потом так же неприметно выведи.
   - И что ты ответила?
   - Ну, разумеется, сказала я, присев в реверансе, монастырь может и подождать.
   - Значит, снова разлука, - вздохнул я. - Дружественный визит к августейшей особе - дело ответственное. Наверняка, мероприятие затянется не на один день.
   Мария широко улыбнулась.
   - При всём уважении к выдающимся статям британца, королеве на всё про всё три часа с головой хватит. Каких три часа? час! Три часа для любого мужчины звучит незаслуженным комплиментом. А, впрочем, - моя любовь лукаво стрельнула глазами, - возможно, я ошибаюсь.
   Ну, конечно же, она ошибается... в этот миг я и вздумал явить свои чувства Марии-Терезии Жмудской:
   - Давай вечерком увидимся.
   - В семь, под градусником, - согласилась она.
   Отлично, если не будет на работе аврала, успеваю посетить ювелирный салон на Пушкинской...
  
   Я посетил ювелирный салон на Пушкинской, выбрал колечко с бриллиантовой искрой, изящное золотое кольцо в красивой красной коробочке... со стихами заморачиваться не стал, купил розы.
   Не то, чтобы я двух слов связать не могу, но у роз это получится лучше.
   Без четверти семь - прилизан, взбрызнут одеколонами, сияющ, будто актёр с постера, - я стоял на оговоренном месте.
   Из небоскрёба страховой компании "Саламандра" периодически выбрасывался очередной банкрот. С воплем ужаса летел он несколько дарованных богом и гравитацией секунд, затем шмякался оземь, звонко лопалась его голова, и работники муниципальных служб в ярко-красных жилетах споро соскребали с асфальтов останки.
   Я смотрел на вертушку стеклянных дверей офис-центра "Ройял вояж", вот-вот из них должна была выйти Мария.
   Голографический - во всю стену - лик короля-солнца заговорщицки улыбался; с частотой один раз в минуту Людовик XIV подмигивал, будто сельская сводня, и торжественно провозглашал:
   - Любить так королеву!
   Слова монарха находили широкий отклик у трудящихся масс, а также у бесчисленных тунеядцев. Безостановочно - как барабан в револьвере - вращалась прозрачная пуленепробиваемая конструкция, клиент пёр косяком. К королевам спешили денежные тузы и коррумпированные чиновники. Народ попроще валом валил на провинциальных фламандских аристократок, славящихся пышностью форм, темпераментом и безотказностью.
   Дела у конторы шли бойко, бизнес секс-туров в прошлое процветал.
   Парковка перед зданием бизнес-центра была забита битком.
   Гугломобили последних моделей, роскошные лимузины на воздушной подушке, рабочие лошадки предпринимателей средней руки - мерины. И даже один "Запорожец" представительского класса... Ещё тот! Лупоглазый! На двигателе внутреннего сгорания!
   Я любовался горбатым красавцем, мастодонтом отечественного автопрома, краем глаза следил за вертушкой,
   - как, кап, кап, время приближалось к семи, -
   И вдруг, как сумасшедшие, взвыли сирены.
   Со стороны Сумской и снизу, с Бурсацкого спуска, с диким рёвом на площадь вылетели полицейские броневики. Будто стая голодных псов, они устремились к зданию и, стирая покрышки в дым, остановились у входа,
   Горохом из них посыпались наружу серьёзные парни - в бронежилетах и кевларовых касках, с короткоствольными автоматами - работал спецназ.
   Детективы НАБУ при полном параде - в солнцезащитных очках и чёрных бейсболках - деловитой походкой прошествовали внутрь бизнес-центра. Площадь мгновенно наводнилась людьми, набежали репортёры и видео-блогеры, подъехало телевидение.
   Я насилу протолкался сквозь толпу, чтобы увидеть, что происходит.
   Происходило немыслимое: крепкие парни в бронежилетах выводили из офис-центра боссов и клерков знаменитой туристической фирмы.
   Руки боссов и клерков были заломлены за спину, запястья боссов и клерков обхвачены были наручниками, в глазах боссов и клерков стояли растерянность и тоска.
   Мимо меня прошли кавалькадой холёные пузаны и их секретарши с умопомрачительными ногами, охранники в униформе - косая сажень в плечах - и хилые хлюпики из компьютерного отдела, безликие менеджеры и ярчайшие представители человеческой цивилизации: вахтёр Максимыч и уборщица тётя Снежана с неизменной шваброй в руках.
   Я выглядывал в этом столпотворении Машу, но Марии-Терезии не было, - мимо тянулся какой-то совсем уже ряженый сброд: египетские царицы и одалиски гаремов, тщедушные маркизы с роковыми очами и мясистые в два обхвата фламандские аристократки, клеопатры, инфанты, анны болейн... Жена цезаря, которая вне подозрений...
   Последними шли арабы.
   Ближневосточные инвесторы что-то взволнованно лопотали, - парни в бронежилетах не обращали внимания на скулёж и оправдания бизнесменов; с невозмутимыми лицами грузили их пачками в автозаки.
   Молодые люди с серьёзными физиономиями, в солнцезащитных очках и чёрных бейсболках, - детективы - наотрез отказывались комментировать происходящее.
   Но шила в мешке не утаишь.
   Мигом вскрылась вся подноготная: и пополз, зашелестел по толпе негодующий шепоток, "мошенничество" - родилось слово.
   - Мазурики! - кричала толпа.
   - Аферисты!
   И рушились биржи, летели в тартарары состояния. Телевизионные журналистки, подливая масла в огонь, взахлёб тарахтели в эфир новости.
   - Вишь, как оно всё обернулось, - я увидел рядом с собой Чибу.
   Поставщик двора Её королевского величества стоял с видом человека, внезапно прозревшего истину:
   - Оказывается, не было никаких путешествий во времени. Всего лишь костюмированная постановка и сплошное надувательство публики: захотел в султанский гарем, пожалуйте на седьмой этаж; желаешь оргию с эллинками, извольте, этаж третий.
   Я почувствовал себя самодеятельным актёром на сцене с профессионалами.
   - Олег, перестал дурить. Где Мария-Терезия?
   - А я почём знаю? - Чичибабин пожал плечами. - Наверное, где и все, в обезьяннике.
   Должно быть, во взгляде моём ему почудилось нехорошее.
   - Да не волнуйся ты так. Ну, подержат пару часов и отпустят... у Изи хорошие адвокаты.
   - Её не было среди задержанных, - тревога всё сильнее захлёстывала меня.
   - Как не было? - удивился Чиба. - У неё что, отгул?
   - Что ты мелешь? - сорвался я. - Какой отгул? она в Париже, Бекингема встречает.
   Чиба изменился в лице.
   - Моли бога, чтобы Маша не вздумала сюда возвращаться, - в глазах парфюмера стыл и метался ужас. - Набушники конфисковали станцию для приёма модуля.
   Но ведь это же... это же... мы подумали об одном и том же: ведь это же, как яйцом со всей дури в стену... это смерть.
   Мы глянули на часы под градусником.
   Стрелки показывали семь.
   Бом! грянул колокол в Успенском соборе.
   Бом! Бом! подхватили, поддержали мелодию звоны Покровского монастыря.
   Бом! Бом! Бом! торжественно и величаво катилось, звенело над городом.
   И в этот момент грохнуло.
   Яркая вспышка ударила по глазам. С верхотуры посыпались стёкла. Клубы дыма и пламени окутали башню "Ройял вояжа", верхний этаж небоскрёба перестал существовать.
  

Глава пятнадцатая

  
   Любовь потерять - это вам не йо-хо-хо на Тортуге, не чижик-пыжик в загородном ресторане... сидел в баре, накачиваясь алкоголем.
   Мир перестал издавать членораздельные звуки: какая-то невнятная разноголосица, - я пялился неотрывно в одну точку, и пил, пил, пил.
   В фокусе взгляда возникли двое.
   Квадратные плечи, квадратные подбородки, громилы.
   На Изю-вундеркинда работала целая армия, - юристы, менты, бывшие и действующие СБУшники, - но когда ему было надо сделать предложение, от которого невозможно отказаться,
   то самое, когда пистолет к виску и либо твоя подпись, либо твои мозги окажутся на контракте, он посылал эту парочку:
   Мыся и Свят, присные олигарха.
   Его доверенные особы.
   Его карающий перст.
   - Изя хочет тебя увидеть, - хмуро проинформировал Мыся.
   Свят молчал.
   Я исподлобья оглядел посыльных: хорошие ребята, крепкие.
   - Изя хочет тебя увидеть, - мрачнея интонациями, повторил Мыся.
   - А я его нет, - я не двинулся с места.
   - Тогда тебе придётся закрыть глаза, - на стул напротив меня плюхнулся всесильный олигарх.
   Совсем ещё юный, едва ли не подросток, живой и подвижный, неизменно улыбчивый, кумир хипстеров, сладкая грёза домохозяек, сейчас он был абсолютно серьёзен.
   - Я тоже её любил, - сказал Изя. - Не так, как ты, но всё же...
   Я не отреагировал на его слова.
   - Ну, не будем терять время, - вундеркинд качнулся ко мне всем телом. - О взрыве. Ты знаешь, что произошло сегодня. Но тебе не известно, что случилось в Париже четыреста лет назад.
   Я метнул в него быстрый взгляд.
   - Смею надеяться, в разбившемся челноке была не Мария-Терезия.
   - А кто?
   - Понятия не имею. Какой-нибудь отъявленный негодяй, на коих богата та блистательная эпоха... не знаю, не знаю, над этим надо работать.
   Я внутренне подобрался. Безысходности не было, появилась надежда.
   Изя продолжал.
   - У меня есть челнок. Хороший, вместительный, с большим грузовым отсеком. Всё могло быть намного проще. К сожалению, сейчас он находится в дальнем поиске. Поэтому остаётся единственный вариант: челнок Национального банка. Мы могли бы с ребятами нанести визит к Непогодовой, помповые ружья и маски, заложники, все дела... Но к чему лишний шум, если ты собираешься в командировку? Просто введёшь другие данные, а дальше по обстановке.
   - Спасибо, что надоумил, - буркнул я без особой благожелательности.
   - У меня свой интерес, - осклабился Изя.
  

* * * * * * * * *

  
   На постоялый двор "Монморанси", что на улице Клари за Сент-Антуанской заставой, вошёл человек достаточно странного вида, - в ушанке, тулупе и валенках.
   Человек изъяснялся с жутким акцентом, выдававшем в нём славянина, слов знал не больше десятка, понять его было решительно невозможно.
   Но щедро платил посетитель звонкой монетой, а отсутствие в своём лексиконе какого-либо стилистического оборота восполнял столь крепкими тумаками, что... в общем, не удивительно: вскоре из ворот гостиницы выехал верхом с изяществом одетый дворянин.
   Берет, украшенный подобием пера, и длинная шпага в богато орнаментированных кожаных ножнах, - лишь внимательно приглядевшись в этом сиятельном кавалере можно было признать давешнего пешехода.
   Но внимательно приглядываться было некому, лениво скользнула взглядом по статной фигуре городская стража: ничего интересного, ещё один честолюбец, прибывший покорять столицу без гроша в кармане... я не стал разубеждать служивых.
   Бодро трусил беарнский мерин отчаянно рыжей масти по парижским запруженным улочкам, без особых проблем он доставил меня к Лувру. Полк мушкетёров денно и нощно охранял королевский дворец, повсюду стояли вооружённые до зубов часовые, без устали мерил коридоры шагами бдительный караул. Но разве это помеха для опытного человека? Будто тать, я прокрался в покои Анны Австрийской.
   - О! О! О! - из будуара раздавались крики восторга, в кровати кипел шторм.
   Со свойственной мне дедукцией, я сделал логичный вывод: не одна коротает свой досуг королева, - видимо, Бекингем ещё здесь.
   Отлично!
   Значит, и Мария-Терезия где-то рядом, неподалёку... я ткнулся в смежную комнату: перед запертой дверью на пуфике с выражением неизбывной скуки на лице сидела моя любовь.
   - Юрик? - изумилась она. - Что ты здесь делаешь?
   - Тебя спасаю.
   - От кого?
   Я не успел ответить.
   "Измена!" - раздался вопль.
   И тотчас затопал множеством ног коридор, загрохотал тяжёлыми мушкетёрскими сапогами.
   В комнату вбежал расхристанный Бекингем, в руках он держал камзол и ботфорты, лицом герцога хозяйничала растерянность.
   В дверь беспардонно забарабанили.
   - Откройте, - властно потребовал чей-то голос.
   Бекингем побледнел.
   - Это он, мой враг, герцог Анжуйский.
   В отчаянье схватился за голову пылкий любовник в подштанниках, тихо взвыл, будто загнанный в угол зверь.
   - Не паникуйте, мужчина, - взяла ситуацию под контроль камеристка коронованной блудни. - Ваша шкура не пострадает. Я выведу вас тайным ходом.
   Английский министр моментально обрёл хладнокровие.
   - Хорошо бы пустить погоню по ложному следу.
   Однако... при дворе короля Якова умеют подбирать кадры...
   - Я отвлеку преследователей, - пообещал я.
   Мария глянула на меня, будто рублём одарила... ах, как много мне хотелось сказать этой девушке: "люблю", "выходи за меня", "мы будем жить долго и счастливо", но в дверь молотили... я сказал:
   - Ты знаешь гостиницу "Монморанси"? Встретимся там.
   Она кивнула.
   "Ломайте", - скомандовали в коридоре и дверь затрещала под могучими ударами.
   - Пора уходить, - заверещал Бекингем.
   Да, пора.
   Мария-Терезия привела в движение неведомый механизм, комод с зеркалами отъехал в сторону, открыв потайной ход.
   - Где челнок? - успел крикнуть я.
   - В конюшне.
   Бекингем и его спасительница скрылись в провале хода, пружины хлопнули, вернув зеркала на место.
   В тот же миг дверь не выдержала напора, ухнув с петель на пол. Вместе с ней в комнату ввалился здоровенный детина. Пролетев по инерции несколько метров, он упал рядом со мной на четвереньки.
   Я огрел его с маху пуфиком и сиганул в окно.
   Бамсь! копчиком на черепицу,
   - крыша соседней пристройки, к счастью, невысоко -
   съехал по скату на заднице, прыгнул вниз.
   Дворец окружали кусты можжевельника, заросли смягчили падение, - я рванул через двор к конюшням.
   Наперерез бежали вооружённые люди, впереди, размахивая шпагой, мчался герцог Анжуйский...
   Прыткий чёрт!
   Ба-бах, сверху пальнули из мушкетов.
   Тиу, тиу, пропели над головой пули.
   Я наподдал.
   С пустобрёхим лаем неслась за мной свора гончих, дудели в рожки охотники... я улепётывал, как зайчишка, ещё десяток шагов, ещё пять, всё!
   Конюшня!
   Я вбежал в помещение... а-а-а-а! боль обожгла плечо...
   Я не красавец....
   Совсем недавно я мог сказать о себе с полным на то основанием: "Я не красавец", но шрамы украшают мужчину... с каждой командировкой я становлюсь всё красивее.
   а-а-а-а! боль обожгла плечо...
   Какой-то негодяй, на коих богата эта блистательная эпоха, полосонул меня шпагой.
   Я выхватил нож и, развернувшись...
   ...а-а, герцог Анжуйский... прыткий чёрт! -
   Я выхватил нож и. развернувшись, с размаху воткнул его в глаз герцога.
   Силой удара негодяя швырнуло в ящик, из которого кони хрупают сено... не знаю, как называется... ба! да это челнок.
   Кулаком я окончательно угомонил настырного герцога и нажал на зелёную кнопку... принц крови даже не подозревает сколь громкую встречу ему подготовили потомки.
   Что ж, дело сделано, теперь бы выбраться из этой передряги.
   Я побежал по проходу между денниками.
   В стойлах бились и ржали лошади, из раны хлестала кровь.
   Я бежал по проходу... не успел.
   Ворота передо мной распахнулись, в проёме возникли разгорячённые погоней охранники.
   "Сдавайся", - закричали они.
   Или "Великолепный денёк сегодня".
   Не знаю. Я плохо понимаю французский.
   Я обернулся.
   Путь обратно отрезан: несколько мушкетёров, присев в фехтовальные стойки, изготовились к бою.
   Драться с ними было безумием.
   Из раны хлестала кровь, в глазах темнело.
   Никогда не бегал я от опасности, а нынче попробую.
   Я вскочил на красавца ахалтекинца, с гиком рванули мы с места.
   Выламывая ясли, опрокидывая загородки, топча и сметая всё на пути, вихрем промчались мимо опешившей солдатни.
   Тиу, тиу, пели вокруг пули, - поздно!
   Вырвался из окружения всадник и полетел по парижским улочкам, понёсся во весь опор.
  

* * * * * * * * *

  
   На постоялый двор "Монморанси", что на улице Клари за Сент-Антуанской заставой, въехал молодой дворянин. Одежда его была залита кровью, голова моталась в такт шагу лошади, верхом он держался из последних сил.
   Навстречу таинственному незнакомцу выбежала прекрасная девушка... я увидел, как выбежала мне навстречу Мария-Терезия и свалился к её ногам без чувств.
  

Глава шестнадцатая

  
   Очнувшись, я увидел Марию-Терезию.
   - Привет, - сказала она.
  
   ... знаете, мы живём в странное время.
   Каждый день ощущается нами, как понедельник. Жизнь в целом - как последняя неделя квартала.
   Продрал утром глаза и уже куда-то опаздываешь.
   Эспрессо из кофе-машины, резиновый гамбургер на бегу... крутишься, что та белка в колесе: встречи, связи, знакомства.
   С другом поговорить некогда:
   - Извини, важный звонок по второй линии...
   А вечером сидишь один в ресторане, пианист на рояле играет что-то такое, от чего глаза вдруг на мокром месте.
   Джаз, наверно...
   Отвернёшься к окну, смотришь в окно - там дождь.
   И хочется одного, нестерпимо, до умопомрачения хочется одного:
   Чтобы рядом была она.
   Та самая, чьи глазах прозрачней и чище неба.
  
   Очнувшись, я увидел Марию-Терезию.
   - Привет, - сказала она.
   - Люблю тебя, - в ответ прошептал я.
   Знаете, при обильной кровопотере, не то что рукой или ногой двинуть, языком пошевелить трудно.
   - Люблю тебя, - еле слышно прошептал я.
   - И я тебя, - она наклонилась и легонько коснулась моих губ поцелуем.
  
   ... иногда надо, - просто необходимо, - очутиться в шестнадцатом веке, в третьеразрядной гостинице, на тюфяке, набитом соломой, с кровоточащей дырой в плече, обвязанной оторванным от подола куском материи.
   Чтобы очнуться и увидеть лицо.
   То самое, единственное лицо.
   И глаза, что прозрачней и чище неба.
  
   - Люблю тебя, - прошептал я.
   - И я тебя. Спи.
   Есть и минус в шестнадцатом веке: из доступных лекарств лишь сон.
   Есть и минус... но плюсов гораздо больше.
   - Выходи за меня, - прошептал я.
   Конечно, было б куда эффектнее стать на колено, протянуть колечко с бриллиантовой искрой, обручальное золотое кольцо в красивой коробочке красного бархата...
   Увы, диаманты и искры остались в Харькове: до колечка - тысячи километров и четыре - чуть больше - столетия.
   Я не стал ждать и откладывать.
   Знаете, я не стал медлить с признанием... и правильно сделал.
  
   Когда через пару недель мы с Марией-Терезией вышли из челнока... не то, чтобы я надеялся на более тёплый приём...
   На фанфары, квартальную премию или, скажем, медаль Конгресса.
   Нет, я не ждал, - клянусь, даже и в мыслях не было! - что коллектив Национального банка встретит меня аплодисментами.
   Что Валерия Алексеевна...
   Знаете, как в старых американских фильмах, когда мир спасён, зло наказано, все улыбаются и рукоплещут, а суровый, но справедливый начальник говорит, обращаясь к герою:
   - Good job.
   Где Непогодова и где Good job?
   Нет, клянусь! я не рассчитывал, что Родина встретит меня с распростёртыми объятиями.
   Но чтобы так...
  
   Едва мы с Марией-Терезией вышли из челнока, откуда-то, будто черти из табакерки, выскочили спецназовцы,
   - в кевларовых касках, в бронежилетах -
   навалились со всех сторон, заломили за спину руки, клац! клац! щёлкнули на запястьях наручники.
   - Вы имеете право на адвоката. Вы имеете право хранить молчание... - пижон в чёрных солнцезащитных очках и бейсболке с надписью НАБУ стал зачитывать мне права: "выходи за меня" или "мы будем жить долго и счастливо" в списке прав кавалера Хвалько не значились.
  

* * * * * * * * *

  
   Поначалу я не воспринял своё задержанье всерьёз.
   Ну взял без спроса челнок, ну отсутствовал пару недель на работе...
   Ничего, ударным трудом наверстаю упущенное. Сверхурочно выйду.
  
   Лишь на суде я осознал весь ужас своего положения.
  
   Под присягой свидетель Немочка подтвердил:
   На перегоне между Иркутском и Благовещенском, на богом забытом разъезде, в тайге, золото не обнаружено.
   Нет груза, нет ста восьмидесяти двух тонн, - ни слитков, ни монет царской чеканки.
   Ни-че-го!
   Лучшие детективы страны усердно вели следствие, выезжали на место пропажи:
   - Носом рыли, Ваша честь, землю. Вернее, снег... а его там по колено, по пояс...
   - И что?
   - Нету!
   Бродят невнятные слухи о санном обозе, о мужчинах с офицерской выправкой. Старший у них в авиационных очках, похожих на консервные банки. Но обстоятельные расспросы местного населения каких-то зацепок не дали... сгинул обоз в ночи, канул бесследно.
   - А ведь это не просто золото, - завизжала прокурорша Полонская. - Это будущее наших детей, мальчиков, девочек.
   Да, да, дети, сердце моё оборвалось: нет теперь у наших детей будущего.
   - А старики, - не унималась Полонская. - Наши немощные старики. В шортах и цветастых гавайских рубашках... они могли бы гулять по пляжам Флориды, пить мохито из высоких стаканов, снимать на фотоаппараты девушек. А теперь? Какова их судьбы нынче? Клянчить копеечку у супермаркета, разгребать мусорные бачки.
   Стариков было особенно жалко.
   Юрик-Юрик, что ты наделал?
   Нет мне прощения, расстрелять гада и тело в прорубь.
  
   ... но меня не расстреляли, украинское правосудие всегда отличалось неумеренной либеральностью: сто двадцать лет заключения, долговая тюрьма, одиночная камера, - так гласил приговор.
   Я был ошеломлён его беспредельной мягкостью, гуманность великодушной Отчизны меня воистину потрясла.
   Что до выкупа - законодательство требует определить сумму выкупа - судья Каленчук сказал.
   - Гроша ломаного ты, Хвалько, не стоишь. Но закон есть закон. Назначаю в качестве выкупа сто пятьдесят миллиардов! И плюс ещё две копейки. Чтобы даже Изя-вундеркинд не смог тебя выкупить у обиженной тобой нашей любимой Родины.
   Так сказал судья и добавил:
   - Тебе всё понятно, сынок?
   Чего уж тут непонятного, гнить мне в стылых сырых казематах... до скончания века гнить.
  

Эпилог

  
   Вот и всё.
   Это конец истории.
   Не спорю, не самый хороший конец.
   С точки зрения беллетристики, вообще никуда не годится.
   Для книги было бы куда лучше, если бы адвокат, величайший дока и умница, полыхнул на суде блистательную речь:
   - Не в фактах, не в сложности их, заключается трудность этого дела...
   И переглянулись бы люди в зале: куда клонит этот крючкотвор? ведь всё очевидно.
   - Нет, милостивые государи, - не соглашается величайший дока и умница. - Не всё!
   "Добро", "Справедливость", "Великодушие", заливается он соловьём, вопиёт и взывает к совести... и добреет на глазах публика, смягчаются очерствевшие сердца, пробуждаются заскорузлые в злобе дня души.
   Крепко задумался судья Каленчук: "Ну что факты? Факты, конечно, фактами. Но человек-то Юрик хороший", и на бесстрастном его лице, сухом лице испорченного юриспруденцией профессионала, появляются проблески человечности.
   Не останавливается защитник, ораторствует и витийствует златоуст, и странное дело: всё меньше находится в зале охотников крикнуть "Распни его!", всё больше появляется сторонников милосердия.
   Человек - суть любовь, просто ему надо напоминать об этом.
   - Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва, - с пафосом закончил бы адвокат, и даже прокурорша, по роду занятий стерва, но в сущности, обычная сентиментальная баба, пустила бы прочувствованную слезу.
   И присяжные, тоже всхлипывая, торжественно бы объявили:
   - Не виновен.
   Вот это был бы финал... достойный американского фильма.
   Или даже не так.
   Пусть вердикт оглашён: сто двадцать лет одиночества. Ровно на двадцать лет больше, чем нужно нобелевскому лауреату для создания нетленного произведения.
   Арестант пишет текст, - день, другой, третий... и вот текст написан, заключённый ставит финальную точку.
   Впереди безнадёга и унылая необозримость, оглушительная тоска одинаково серых дней.
   Но вдруг... я не знаю, пусть случится необъяснимое чудо... и вдруг провернётся ключ в замочной скважине, с лязгом отодвинется засов, тяжёлая железная дверь распахнётся, и надзиратель Онищенко скажет:
   - Хвалько, с вещами на выход.
   Да, вот это я понимаю: отличный финал.
   Но у нас здесь не Голливуд.
   Сто двадцать лет заключения, долговая тюрьма, одиночная камера.
   Досрочное освобождение исключено.
   Конец истории.
  
   Я поставил финальную точку.
   Лёг на койку, включил телевизор.
   Ближайшие сто двадцать лет делать было абсолютно нечего.
   В этот момент ключ в замочной скважине провернулся. Лязгнув железом, отодвинулся мощный засов. Дверь распахнулась. На пороге стоял надзиратель Онищенко.
   - Эй, Хвалько, - буркнул он, - собирайся.
   - Куда, начальник? - оторопел я.
   Тюремщик осклабился:
   - С вещами на выход.
  

Глава семнадцатая

  
   Беспилотник начал снижение.
   Мгновенным серебром блеснула река. Пятно зелени посреди мегаполиса обернулось уголком заповедного леса.
   Будто талантливый декоратор взялся обставить моё возвращение с размахом не стеснённой бюджетом костюмированной постановки, - лужайки, цветы, дом... дворец королевской четы на фоне его выглядел бы жалкой безделицей.
   Рядом с домом толпились люди: Изя-олигарх, Свят и Мыся, кто-то ещё.
   Чуть осторонь - в одиночку - задрав голову, стояла Мария-Терезия.
   Она с энтузиазмом махала рукой, будто гоняла в воздухе невидимую навозную муху, лицо её светилось неподдельной искренней радостью.
   Дрон завис над бетонным пятачком посадочной площадки и, спустя мгновение, бесшумно опустился точно в её центр.
   Я выбрался из салона.
   - Привет, - закричала Маша и кинулась мне на шею.
   Как я люблю пылкую непредсказуемость этой девушки, спонтанность душевных её порывов, эмоциональность и чувственность... просто люблю.
   Я нежно прижал Марию-Терезию к сердцу.
   Но что тут делает Изя? присутствие вундеркинда мне не нравилось.
   Как бы это сказать, мешало полноте счастья.
   - А этому что здесь надо? - буркнул я, даже не пытаясь изобразить учтивость.
   - Вообще-то он заплатил за твою свободу сто пятьдесят миллиардов, - сказала Мария-Терезия.
   - С чего бы такая щедрость?
   - Ну, для неё есть достаточно веские основания, - моя любовь улыбнулась. - Изяслав, сынок, иди познакомься с папой.
   Изя сделал пару шагов, вид он имел слегка смущённый.
   - Мстислав, Святополк, все подходите, ребята.
   Гурьбой меня обступили амбалы... все как на подбор: под два метра ростом, квадратные плечи, квадратные подбородки...
   Я обнял своих будущих пока не рождённых детей и подумал: если когда-нибудь кинокомпания Уолта Диснея выкупит права на экранизацию моей книги, то в этот момент самое время зазвучать эпической музыке.
   И чтобы шутихи, спрятанные в кустах, брызжа снопами искр, завертелись огненными кольцами.
   Чтобы, свистя, разрезали воздух, взлетели ввысь кометы салюта и с грохотом лопнули небеса, горя и сверкая яркими всполохами фейерверков.
   Но у нас здесь не Голливуд.
   - Кхм, кхм, - деликатным покашливанием привлёк наше внимание крепыш с огненно-рыжей шевелюрой.
   - Чего тебе, Трувор?
   - Синеус вернулся из дальнего поиска, - проинформировал рыжий. - С гостями... Звать?
   - Зови, - на правах старшего велел я.
   Рыжебородый сделал знак.
   Приблизились два высоких и статных старца, в белых посконных одеждах с посохами в руках.
   - Земля наша велика и обильна, - зычным уверенным голосом объявил первый.
   - Но порядка в ней нет, - со вздохом добавил второй.
   - Это бывает, - находчиво и остроумно поддержал я дипломатическую беседу.
   Однако пустые лясы точить не входило в намерения депутации.
   - Приходи княжить и владеть нами, Рюрик, - предложили послы без экивоков.
   - Я не Рюрик, а Юрик.
   Старцы озадаченно переглянулись.
   - Странно, - пробормотали они, - в летописях значится Рюрик.
   - Я Юрик, - упрямо и непреклонно стоял я на своём.
   - Ну не будем же мы в самом деле из-за одной буквы историю переписывать? - посланники робко и чуть растерянно улыбнулись.
   Я принял позу, достойную войти в анналы.
   - Будем! - твёрдо сказал я.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"