Хомченко Андрей Николаевич. Дневник писателя. 2

Мачо. И дама с коленкой

И вот он летит в самолете, высоко-высоко. И впереди у него симпозиум. И два цвета: белый и красный. Кипение пены каштанов и алый лифчик Светланы, ассистентки. Уехавшей заранее, уехавшей вчера, якобы в другой город, он не любил сюрпризов.

- Я не люблю сюрпризов, - так и сказал, протягивая девушке железнодорожный билет. - Поедем врозь.

Она понимающе улыбнулась: осторожность имеет смысл, - вдруг его благоверная захочет проводить супруга... нам сцены ревности ни к чему, нас другие сцены манят и заводят,

где я длинноногая нимфа, соблазнительная и желанная, в вызывающе алом бюстгальтере...

- Тебе нравится красное кружевное бельё?

- Я его обожаю.

... так и есть, он обожал кружевное белье. И чулки с подвязками. Таков вкус. Если не сказать, дурновкусие.

- Будут тебе кружева, - пообещала томно.

Будут! Будут мне кружева!

И нежность шелковых простыней, - ощутил вдруг всей кожей.

И тонкий аромат роз, - зашевелил ноздрями, - благоухающий в гостиничном номере. Запах кофе, хруст круассанов, кипение пены каштанов, - представил, будто увидел воочию, - свежая, сочная зелень, бульвары, голуби, -

И тут вихрь авторской фантазии подхватил его и закинул, скажем, в Торжок.

Здесь: на больничной койке лежит Иван Федосеевич Ларионов, двоюродный дядя его. Смертельно больной человек. Рак в последней стадии.

Что? Как? Почему рак? Тем более в Торжке. Не хочу в Торжок, - и не хочется, а надо. В этом есть суть, квинтэссенция, вековая традиция классического романа, - полуживого забавлять, его подушки поправлять, печально подносить лекарство. Но не хочется, бог мой, как не хочется...

- Может, пора уже пригласить нотариуса, - с надеждой обратимся к лечащему врачу, - Оформить, как водится, завещание. Да и в деревню, скучать, к Татьяне.

- Нет, не спешите. Еще не все терапевтические средства испробованы, - доктор достает из-за голенища кирзового сапога огромный остро заточенный нож. - Сперва отворим кровь, потом перейдём к фармакологии. Мы микстурку вчера получили, прелестнейший препарат: "Витурид".

- А, знаю-знаю, на кончик иглы взять сулемы, размешать в бутылке кагора, выпить залпом и...

- и -

... однако же далеко нас занесло вышеупомянутым вихрем фантазий, вернёмся в реальный мир.

Константин Иннокентьевич Головин летел в Париж.

Константин Иннокентьевич - профессор литературы.

Днём: преподаватель в университете; вечерами: мемуарист.

Позади у него сорок пять лет и полная приключений жизнь, впереди симпозиум, в настоящем женская округлая коленка, прижавшаяся к бедру, - она и придала мыслям Константина Иннокентьевича некую фривольность, априори свойственную людям мечтательным.

То, что профессор мечтателен, поверьте мне на слово.

Впрочем, вы и сами в этом убедитесь, понаблюдав.

Ибо как бы поступил со случайно прижавшейся женской коленкой человек рациональный? - правильно, не обратил бы внимания.

Наш же герой, напротив, внимание обратил.

И самое пристальное.

Скосив взгляд, он тщательно рассмотрел даму, сидящую рядом, в соседнем кресле: тёмно-каштановые волосы, аккуратная стрижка, низкая челка, прямой нос, очки в тонкой металлической оправе. Кожа ухоженная, чистая, тронутая легким загаром. Элегантное стильное платье. Под тканью угадывалась грудь. И немаленькая. Что не очень понравилось Константину Иннокентьевичу. По его убеждению грудь не должна угадываться, она должна распирать декольте, торчать наружу, вываливаться, как квашня из кадки, - да, таков наш литературовед: широких, демократических взглядов, однако имел и принципы.

Дама вдохновенно барабанила по компьютерной клавиатуре, ноутбук лежал у нее на коленях, на экране появлялись стремительные буквы, из них возникали картины: февраль, низкое серое небо, надсадно кашляющее моросью... - мы бы даже сказали наброски, стремительные карандашные зарисовки возникали из букв.

Мы бы выразились еще точнее: неопытные каракули, если бы не боялись обидеть Екатерину Алексеевну Свентицкую. А ведь это она своим округлым коленом лишает спокойствия и рассудительности преподавателя Головина. Да-да, это Эллен Миррор, успешный писатель дамских романов.

Вот уже тридцать книг она сидит на диване, лаская рукой кота, но открывается дверь и появляется муж, - банкир, - и приходится ехать на раут, и снова блистать в свете, кружить головы олигархам, влюбляться в посла, ах, этот брюнет, его жгучие очи, его сильные руки... - тридцать книг. Могло бы и наскучить. И наскучило.

Был февраль.

Было серое низкое небо, чахоточно кашляющее моросью.

Катя... - не фамильярен ли автор? Вот так, запросто: Катя. Мы ведь не на короткой ноге с этой женщиной, мы узнали о ней две минуты назад. Гм, и действительно, как говорится, и в самом деле. С другой стороны, ей всего двадцать семь, - может и обидеться на Алексеевну. Хорошо, пусть будет она Екатерина, итак:

Был февраль.

Была слякоть, и хотелось достать чернил.

Чтобы плакать, искренне плакать, поэтически плакать, навзрыд.

Екатерина сидела на диване и гладила кота. Она грустила, она скучала, она напряжённо думала: Этот брюнет, его жгучие очи, его сильные руки, объятия, в объятиях героиня, щеки её мокры... это понятно... но оросили их слёзы или потекли потоком, бурным неудержимым потоком...

Процесс написания романа N 31 под рабочим названием "Дама с коленкой" засбоил и вильнул в сторону, - всякий занимающийся творчеством человек подтвердит: так бывает, -

Фабула бесконтрольно шатнулась и посол - этот жгучий брюнет - ах, ему бы поцелуями осушить эти капельки, бриллиантами вспыхнувшие на нежных женских щеках,

А он, зараза, заорал с чудовищным зарубежным акцентом:

- Доктора, скорее зовите доктора, у дамы истерика, нашатырь, у кого-нибудь есть нашатырь?

Екатерина вздохнула и потянулась за пирожком, - целое блюдо жареных пирожков стояло перед ней: пирожки с картошкой, пирожки с кислой капустой, и - любимые - с горохом... произведение искусств, а не пирожки, если под словом "искусств" подразумевать маму... она готовила эту вкуснотищу.

Екатерина вздохнула и потянулась за пирожком, - вполовину опустелое блюдо жареных пирожков стояло перед ней: с картошкой, с капустой, с горохом, -

Впрочем, с горохом кончились,

потому как любимые, -

и тут её осенило:

Кончилась тема диванов. Исчерпаны рауты и светские вечеринки. Пускай послы во фраках и бабочках сами нюхают нашатырь.

Она - Эллен Миррор - выходит на новый уровень: ЕСТЬ, МОЛИТЬСЯ, ЛЮБИТЬ, - об этом её следующая книга, спрашивайте в магазинах города, не сейчас, через неделю, максимум через две, интересуйтесь,

там, на полке, где топы продаж, вы увидите бестселлер о даме с коленкой, её путешествии на... ну, скажем, Цейлон... где с лазурью лагуны сливается небесная бирюза... где изумрудны лужайки и белый песок пляжей. Где из вод океана, - из кипенной пены прибоя, - выходят мускулистые отливающие бронзой загара атлеты - как Дэниел Крэйг в фильме "Казино "Рояль", - да! голубоглазые мачо...

Екатерина вспыхнула, зажглась, загорелась мгновенно идеей, надела стильное элегантное платье, такое, чтобы под тканью угадывалась грудь,

натянула сапожки на каблуке, накинула плащ, - не забываем, у нас февраль, -

Выбежала из дому, села в такси, помчала в аэропорт, - с ветерком, лихо, -

в "Шереметьево", запыхавшись, к кассам:

- Куда ближайший рейс?

- В Париж.

О, Париж!

- Но мне надо на Цейлон!

- Хорошо, - кто ж Вам откажет, Эллен? - ближайший рейс отправляется на Шри-Ланку. Слышите, диктор объявляет посадку, вот Вам билет, бегите, Вы успеете...

Екатерина ворвалась в салон самолета порывом свежего ветра, заняла своё место, уткнулась коленкой в мужское бедро - для пущего вдохновения -

и застрочила крупным калибром в сердца заскучавших домохозяек:

Был февраль.

Я сидела на диване и гладила кота.

Передо мной стояло блюдо с жареными пирожками, я взяла свой любимый, с горохом, -

... опыт - немалый писательский опыт (30 книг!) - шепнул ей о творческой неудаче,

Эллен решительно нажала backspace и безжалостно удалила чудо маминого рукоделия, -

Я сделала глоток кофе, хрустнула круассаном и вдруг поняла: меня взорвёт, если я сегодня, сейчас же, в это мгновение не улечу на Цейлон, в этот рай, мое место обетованное, мечту...

Я надела плащ и рванула в аэропорт, порывом свежего ветра ворвалась в салон самолёта, устроилась в кресле, я чувствовала - ощущала! - путешествие началось. Не пройдёт и минуты и это случится: неожиданная встреча, роковое знакомство, которое перевернёт всю мою жизнь, из тех, что мы называем судьба! Я не знала, кто это будет. Может быть, один из тех олигархов, что летят в бизнес-классе, прижимая к груди сияющие, будто солнце, старинные медные самовары.

Или мой сосед, в чьё бедро я случайно уткнулась своей округлой коленкой, - кто знает? может, и он, - я украдкой взглянула на него и увидела...

Екатерина украдкой взглянула на своего соседа и увидела достаточно крупного мужчину, как говорится, в теле. В том смысле, что не только грудь его выпирала колесом из сшитого на заказ пиджака, но имелось также и брюшко. Для плеч его подходило слово могучие, а крепкие пальцы вполне могли бы согнуть подкову. Или завязать кочергу в узел. По обстоятельствам, смотря, что попадёт в руки. И вдруг, - внезапно! - Екатерине захотелось попасть в эти руки: подковой или кочергой. Она ощутила, как внизу живота запорхали крыльями бабочки... - или это дал знать о себе горох? - Свентицкая чарующе улыбнулась попутчику и поелозила по его бедру коленкой.

Искрой и молнией долбануло Головина, электрическим разрядом в тысячу вольт...

- не много ли вольт, автор? - нормально: пусковые токи отличаются от номинальных в 5 - 8 раз, -

... профессора затрясло. Гипофиз швырнул в кровь изрядную порцию эндорфинов, мозги взорвались. В образовавшейся пустоте, в первозданном хаосе сияющими метеорами носились разрозненные слова, обрывки фраз, обломки вселенной: я... она... боже... вот бы вдуть ей... прямо здесь и сейчас... она ведь явно не против...

... да нет, показалось... просто интеллигентная дама желает скоротать несколько часов перелета в милой ни к чему не обязывающей беседе... интересно, какого цвета на ней бельё... и все же я молодец, не взял с собой ассистентку... лететь в Париж с сослуживицей всё равно, что отправиться в Тулу со своим самоваром...

... однако настойчивая пассажирка, трётся и трётся коленом... что ж, познакомимся...

- Разрешите представиться, Григорий Александрович.

(Опа! Вот так кунштюк. Какой ещё Григорий Александрович? Какой-какой, обыкновенный. А что же мне своим именем представляться? Может, ещё и паспорт показать? с пропиской, с отметкой о семейном положении, - ага, счас)

- Очень приятно. Катя.

(Конечно, Катя, - а как иначе? Не подкова же, не кочерга)

- Вы в Париж по делам?

- О чём Вы? В какой Париж? Я лечу на Цейлон.

Они глянули друг на друга с весьма выразительным непониманием:

- Что за бред? - в голосах их зазвучала отчетливая тревога. - Куда нас несёт этот лайнер, автор?

- В Тулу... - это не я. Это из бизнес-класса хором орут молчавшие до сих пор олигархи. - Мы летим туда каждый со своим самоваром.

- И впрямь бред, - сердце моё сжалось в нехорошем предчувствии.

Шкурой своей, звериным нюхом, свой дьявольской, нечеловеческой интуицией я ощутил: это фиаско. Уж кто-кто, а я в литературе разбираюсь: тридцать лет в деле. Тридцать лет, - три десятилетия! - я творю прозу. И все эти годы отечественное книгоиздание последовательно игнорирует мои произведения, не опубликовав ни единой рукописи. Пусть бы в мягкой обложке, пусть бы мизерным тиражом... - ни одной!

Но я не намерен больше мириться с таким положением.

- Молчать, - рявкнул я.

В салоне установилась мёртвая тишина. Лишь ровно гудели мощные авиационные двигатели. Да приглушенные ковровой дорожкой цокали женские каблуки, то огромными скачками охотящегося на копытную дичь леопарда мчалась ко мне стюардесса, неся стакан минеральной воды разнервничавшемуся пассажиру.

- Что Вы как щука и лебедь, - обратился я к персонажам, пеняя интонациями.

- Не только щука и лебедь, - подала голос Свентицкая, памятливая к деталям. - Ещё и рак, не забывай о нём, автор.

- Ах, да, и рак, - я вспомнил. - В Торжке, у дяди.

О, герои мои! Мои персонажи!

Они тянут меня в разные стороны, - как лебедь, и рак, и щука, - и трещит ткань повествования, разрывается, рвётся,

зияют дыры между абзацами,

там, - в дырах, в чёрных дырах сюжета, - мы замечаем автора.

Тридцатитрёхлетний мужчина в шерстяном свитере грубой вязки сидит перед экраном компьютера, на экране мерцают слова - Тула... Париж... Цейлон...-

мужчина явно растерян.

- Господи, Катя! Куда же мне их отправить?

Жена аккуратно ставит швабру в угол, закрывает окно, отряхивает ночную сорочку - длинную сорочку до пят - от капель утренней росы, за окном светает.

Её выщипанные пинцетом брови удивлённо выгибаются густыми чёрными дугами:

- Фантастику пишешь?

- Нет. Про любовь.

- Тогда при чём тут Тула? Это же олигархи. Их место - в Лондоне.

- Точно!

Олигархи отбрасывают самовары, выхватывают из ручной клади "Калашниковы", сдёргивают автоматы с предохранителя, орут страшными голосами:

- Всем оставаться на своих местах, самолёт летит в Лондон.

Паника зашелестела в салоне, дамы лишились чувств, у многих мужчин мгновенно вспотели ладошки, страх вдавил пассажиров в кресла.

Только я, -

- будто камень из катапульты, будто лезвие из подпружиненного ножа, -

прытким кузнечиком выскакиваю в проход:

ХРЯСЬ!

- смачный апперкот опрокидывает первого олигарха,

челюсти его клацают, словно капкан на зверя,

- крупного хищного зверя -

коронки превращаются в крошево,

кровь,

- и тотчас -

Серия мощных ударов в корпус обрушивается на второго, - ноги его подкашиваются, не держат, становятся ватой, - словно из надувного матраса зашипел, выходя из него, воздух, - олигарх оседает на пол.

Готов!

Третий изготовился к драке,

Щерит по-волчьи зубы - и тут же получает в зубы, - о! таким великолепным ударом можно свалить быка.

Всё! - безоговорочная победа, - олигархи закончились.

... но остался продажный чиновник, - лысый коренастый мужчина, бывший мэр.

Я дал ему в нос.

Громко хрустнуло, неестественно красным - клюквенным морсом, томатом - хлынуло на манишку.

Он утерся рукавом пиджака:

- Зря ты так, Иннокентьевич. Ведь ничего не изменишь.

- Знаю, - ответил я. - Мафия бессмертна. Коррупцию не победить.

- Да я не о том - мэр осклабился - Самолёт заминирован. Бомба в туалете. Рванёт через десять секунд.

- О, боже! - иные из дам, было, выкарабкавшиеся из обморока, вновь отправились в глубины бесчувствия, ладони мужчин, - ранее потевшие выборочно, - сразу взмокли у всех.

Только я, -

- ... десять, девять, восемь... -

я оттолкнул чиновника и помчался стремглав в туалет.

"Что делать Катя не знала, - есть? молиться? любить? - она побежала за Гришей", - Екатерина Алексеевна быстренько допечатала абзац, отшвырнула с колен ноутбук и бросилась за профессором литературы.

... семь, шесть, пять... - вот и бомба, будто сердце окутанное сосудами, провода, провода, - да их тут тысячи!

цифры на таймере - четыре, три... и маленькие, в углу, мельтешат, крутятся взбесившимися зверьками. -

Господи, какой резать?

- Красный! - кричит Катя и протягивает мне маникюрные ножницы,

Два! Один!

Я режу и...

- и единица замирает на таймере -

непоколебимая незыблемая основательная единица, -

она замирает на таймере и светится ярким, зелёным, фосфоресцирующим светом.

Я улыбаюсь Кате, Катя улыбается мне, я беру её за руку, и вдруг включается музыка, в самолётных динамиках оглушительно громко звучит Прокофьев, - "Марш Монтекки и Капулетти".

На табло часового механизма загорается надпись: SURPRICE.

Я и Катя - мы в растерянности - глядим на неё, под нашими взглядами надпись медленно гаснет,

исчезает в непроницаемой тьме экрана...

Взрыв!

огненная - ослепительно белая - вспышка

... и борт ****, следующий рейсом Москва - *****, пропал с мониторов диспетчерских служб.

* * * * * * * * *

- Гм, очень интересно. И как теперь автор выпутается из сложившейся ситуации? Не кого-нибудь, своего прототипа завалил.

- Как-как? Выдумает ещё одного. Ему не привыкать. Вот, к примеру, писатель...

Оставить комментарий © Copyright Хомченко Андрей Николаевич (anh06032016@gmail.com) Размещен: 07/03/2016, изменен: 07/03/2016. 19k. Статистика. Глава: Проза Самый дальний ящик Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Лет тридцать уже - и ещё чуть ли не три недели - пишу я роман, всё никак не могу закончить. Да и стоит ли его заканчивать? даже не знаю... Брошу, наверное... стану сочинять какую-нибудь авантюрную штуку с фехтовальщиками да с фрейлинами. А чё? лет тридцать на это дело, надеюсь, в запасе у меня ещё есть.

Хомченко Андрей Николаевич : другие произведения.

Дневник писателя. 2