Кровавыми росчерками полосовала кромешную тьму реактивная артиллерия и с грохотом раскалывалась ночь, и огонь пожирал небо.
Оттуда - из грома и зарева, из алых всполохов, из адской жути аэропорта - бесконечным потоком везли раненых.
С воем неслись скорые по вымершим улицам города, с диким воем сирен по оцепеневшим от ужаса улицам, таким был этот страшный февраль для Сергея Ощипко: резал и шил, резал и шил, резал и шил, - конвейером стала реанимация больницы Калинина, без перерыва перерабатывая поступающий материал:
- Тампон, скальпель, зажим, - сутками без сна и без отдыха: резал и шил, резал и шил, резал и шил...
Порой он оказывался бессилен.
И тогда, накрыв простынёй то, что осталось от тела, труп увозили в морг, морг был забит под завязку, вповалку лежали в морге мужчины: совсем молодые парни и чуть ли не старики, - ополчение...
Сергей шёл на лестничную площадку и, заложив руки за спину, подолгу смотрел в окно, там вихрился снег.
Из соседнего отделения к нему выходила Лиличка: кардиолог, знакомы сто лет в обед, - вместе учились, дружили семьями, работали бок о бок... они молча курили.
А что тут скажешь? - война...
* * * * * * * * *
О русской весне Лиля могла рассказать поминутно, она жила в самом центре, всё разворачивалось на её глазах.
Лиличка чётко помнила то мгновение, когда вычеркнула из сердца слово "Россия".
Накануне на площади собрался митинг, несколько сотен людей с украинскими знамёнами, пели гимн и что-то ораторствовали, - их стали резать.
Ножами. Насмерть.
Били палками и арматурой, - милиция пыталась сдержать толпу, но... - видимо, не очень хотела.
Утром Лиля шла на работу.
На трамвайных рельсах стоял автобус с выбитыми стёклами, осколки блестели на багровом от крови асфальте. Парни крепкого телосложения отгоняли людей, пытавшихся оставить на месте побоища цветы или зажечь лампадку. С десяток юнцов по команде скандировали: "Россия, Россия".
Блеск осколков и кровь... - Лиля могла бы рассказать о русской весне поминутно.
Но кому?
Она надела марлевую повязку.
Марлевая повязка отлично скрывает выражение лиц: у нас грипп, у нас непрекращающаяся эпидемия гриппа.
* * * * * * * * *
Она бы уехала.
Как уехали многие из коллег.
И друзей.
И родственников.
Но кто бы тогда лечил здесь людей? всех этих дедушек, бабушек, - Лиля осталась.
Ночами с бессильной тоской она слушала вой сирен.
Сидела на голом полу и слушала вой сирен, - это везли из аэропорта трёхсотых.
К мирным скорые не выезжали.
Тьму ночей разрывали звонки, из телефонных трубок звали на помощь, задыхающимся сдавленным шёпотом звали на помощь телефонные трубки, но к мирным скорые не выезжали: комендантский час.
Обхватив колени, Лиля сидела на голом полу, с бессильной тоской она слушала вой сирен, она чувствовала, как останавливаются сердца.
Лиля не уходила домой, чтобы утром не тратить времени на дорогу. Драгоценных минут, секунд...
Едва брезжил рассвет, вылетали в рассвет неотложки, с запредельными скоростями мчались по адресам - кого ещё можно спасти? кого ещё можно спасти?
В этот страшный февраль Лиля разучилась плакать.
Все слёзы она выплакала на десять жизней вперёд, - черны и сухи были её глаза, сухие глаза над белой марлевой повязкой.
* * * * * * * * *
Ближе к полуночи в кардиологическое отделение зашёл Серёга.
- Только что позвонили, из ДАПа везут украинцев. Пятерых. А у меня персонала в обрез. Поможешь?
- Не вопрос.
Ночь напролёт: тампон, скальпель, зажим, - Лиля ассистировала на операции.
Четверо были тяжёлые.
Пятый - безнадёжен.
Юноша, мальчик, наверное, и восемнадцати нет, весь порванный в клочья, смерть вцепилась в него мёртвой хваткой, но Серёга хирург от бога, - вытащил, спас, всех...
* * * * * * * * *
В окна лился солнечный свет, утро сверкало солнцем.
Валясь с ног от усталости, Лиля пошла к себе в отделение. Открыла дверь чёрного хода и увидела перед лицом ствол:
- Где хохлы?
Огромный, бритый, мордатый, ткнул ей в грудь автоматом.
- А я знаю? - Лиля попыталась пройти мимо.
Её втолкнули обратно, следом вломились вооружённые люди.
И с другой стороны коридора, с парадной лестницы, ворвались в реанимацию какие-то в камуфляже, споро, сноровисто взялись шерстить помещения, не церемонясь, переворачивая всё вверх дном.
Персонал - сплошное бабское царство - сгрудился возле Сергея.
Тот сохранял спокойствие, лишь желваки по щекам червями.
Ледяным тоном Ощипко осведомился:
- Екатерина Прокопьевна, почему не убрано в ВИП-палате? Сходите и немедленно наведите порядок.
Прокопьевне дважды объяснять не надо: там лежал украинец. Тот самый, юноша. У випов есть свой собственный выход, можно перевезти мальчика на другой этаж, в другое отделение, где-нибудь спрятать... - санитарка бросилась исполнять указание.
Внезапно раздались крики: Вот он! Нашли!
Это обнаружили того парня, что лежал на искусственной вентиляции лёгких, - вырвали трубку, подающую кислород, скинули с койки, выволокли за ноги в коридор.
Один из ополченцев ударил его, и сразу же накинулись остальные, топча сапогами, избивая прикладами, - с ужасом слушала Лиличка хруст костей, треск ломающегося черепа, смотрела, смотрела, смотрела, не в силах отвести взгляд.
Она видела, как их убивали: одного, второго, третьего, четвёртого.
Пятый - юноша, мальчик - пережил своих побратимов лишь на пару часов, всего лишь на пару часов, его нашли и тоже убили.
* * * * * * * * *
Серёга пропал.
Ополченцы забрали его с собой и больше Ощипко никто не видел.
Лиля пошла к своему заведующему отделением.
Игорь Дмитриевич Нечипорук, профессура, интеллигент, их с Серёгой университетский преподаватель. Из тех, кто мог сказать в конце лекции:
"Голубчики вы мои, видел на сцене Писарева, это великий талант, поверьте мне, это танцор с невероятным будущим".
Господи, как давно это было.
Игорь Дмитриевич сильно сдал: редкий пух волос, пигментные пятна на коже.
- Да, да, Лиличка, - говорил светило, куда-то бегал, куда-то звонил - безрезультатно.
К счастью, в кардиологию поступил некий чин из новой элиты.
Профессор имел с ним принципиальнейший разговор.
Чин обещал помочь.
Через десять часов Серёгу выпустили.
* * * * * * * * *
Заведующий отделением вызвал Лилю к себе, лёгким кивком предложил садиться.
Она устроилась на краешек стула.
Профессор сидел за столом, с мрачным видом барабаня по столешнице пальцами.
Наконец, он произнёс:
- Вы знаете, Лиличка, как я к вам отношусь, от вас я скрывать не буду. Когда я хлопотал в министерстве госбезопасности по поводу исчезнувшего Серёжи, следователь показал мне стопку бумаг, доносы. И верхним лежало письмо, в котором неизвестный осведомитель информировал органы о том, что хирург Ощипко дал команду спрятать прооперированного врага.
Нечипорук вздохнул.
- Сколько наших присутствовало в отделении, когда арестовали Сергея?
- Девять, - ответила Лиля.
- М-да, - Игорь Дмитриевич встал и подошёл к окну: за стеклом утро сверкало солнцем.
Какое-то время профессор смотрел на солнце.
Затем, не поворачиваясь, сказал:
- Так вот, Лиличка, теперь в отделении мы разговариваем лишь о погоде. И она у нас всегда прекрасная.