Я держу эту книгу в глянцевой темной обложке и думаю - а случилось ли со мной то, что случилось? Может, виновата трава и несвежее пиво, что употребили мы накануне с друзьями? Обкурившись, вымели все, что стояло в холодильнике, не обойдя пару полузасохших баклажанов и прошлогодний тюбик горчицы - баклажаны по очереди насадили на вилку и поджарили на спиртовке, а горчицей мазали сухари, откопанные в нижнем ящике письменного стола. Вот как полезно порой не доедать до конца хот-доги и бутерброды! Все равно электричества у меня полтора месяца нет, подстанцию разнесло взрывом - так что все блага цивилизации, включая компьютер, из дома мне недоступны. Вечером сижу при свече, кофе варю на спиртовке. Когда свечи и сухой спирт закончатся - а этого ждать недолго, буду, наверное, жечь костер во дворе, как тетка Милица. Питаюсь обычно у Бенчо - какой бы он ни был любовник, а загнуться мне не дает.
Что дальше буду делать - не знаю. Кому нужна кладовщица с погорелого склада? Правда, я еще и сетевой литератор, не читали? - публикуюсь под ником Лара Драй, конек - мистика. Но теперь и в сеть хожу редко - когда у Бенчо на всю ночь остаюсь. Пятиминутный секс меня, как ни странно, вполне устраивает - больше времени остается, чтоб набить рассказы на ворд и отправить на борд. Бенчо зовет меня замуж, но я все равно не пойду. Если жить с ним вместе, то придется стирать и готовить, а, может, и помогать ему в лавке, так когда же писать? Нет, быть любовницей лучше - все получаешь почти даром, за полчаса потных объятий и пять минут его натужных стараний. Дешево и сердито...
Можно, конечно, разослать рассказы по издательствам, и ждать культурного отказа. Я не строю иллюзий насчет своих возможностей в этом плане - я же не Марк Светолич. Во-первых, имя мое неизвестно широкой публике, во-вторых, в моих коротких рассказах нет ни мочилова, ни клубнички, в-третьих, с недавних пор издательства весьма косо поглядывают на сетевых. Светоличу хорошо, он может публиковаться в глянцевых темных обложках, выставляя в сеть даже то, что переиздавалось не раз - спрос все равно будет. На день рожденья Бенчо подарил мне его самый первый роман (интересно, сколько сейчас лет этому самому Марку, если начал он публиковаться в сорок девятом году?). Роман как роман, мистикой и не пахнет, наоборот - война и любовь, то и другое изображено с каким-то фанатичным, фотографическим реализмом, кажется, это называется неореализм? Или нет? В определениях не сильна. Но на этот роман я просто запала. Сейчас все забыли - давно и надолго - что литература, прежде всего, это отражение жизни. Как в горном озере отражения облаков и деревьев кажутся живее и ярче, чем они есть в самом деле, так и в хорошем произведении рядовые событья и люди приобретают значение космических сил.
Я так разошлась, что накатала статью на четыре страницы и вывесила на борде. И вот, захожу дня четыре назад в свою почту, и вижу - письмо с адресом, указанным на его сайте... Я сначала подумала, это глупая шутка друзей-программистов, но в письме был номер сотового телефона, и я позвонила. Ну, думаю, кто из них мне ответит? После второго гудка взяли трубку. Голос мне не знакомый, низкий и глуховатый, словно из глубокого колодца. Через что же это они его пропустили? Интересно. Конечно, куча насмешливых комплементов, два-три замечанья, как ни странно, по делу, и предложение встретиться, выпить по бокалу вина. Ну, думаю, как это они обыграют? Надо, надо прийти, чтобы вывести их на чистую воду. Договорилась о встрече на углу Бенчевой лавки - в случае чего, выскочит, защитит. Потом травела с друзьями и лелеяла планы - что и как каждому из них отвечу.
Последнее, что я помню, это как в конце переулка показалась машина с затемненными стеклами. Дальше - тяжкий провал, и очнулась около двухэтажного каменного дома совершенно одна. Вечерело, небо еще светлое, а на земле уже темень, и ни огонечка вокруг. Не удивительно - дом на отшибе, электричество, верно, и не проводили... Огляделась. Ворота заперты, черная машина исчезла, дом, как видно, совсем нежилой. Пошутили! Как выберусь - всех убью... Ну, или изобью, хотя бы... А что, если первой и исподтишка, очень даже может и получиться. Как говорила моя мама, женщина должна бИть первой... незаметно и насмерть. Потому что второго удара сделать ей не дадут.
Лелея планы ужасной мести, даже не заметила, как оказалась я на крыльце. Дверь сама отворилась. Интересно - это электроника скомандовала или охранник? Внутри было темно и прохладно, не чета душному вечеру. Над головой шелестел кондишн, а вдоль коридора мерцали тусклые лампы зеленого стекла. Кажется, в них были не пузыри накаливания, а настоящее живое пламя. Это выглядело красиво, словно в кино, и как-то не очень реально. Винтовая лестница вела на второй этаж, именно, что вела - ступени сами ложились под ноги, а перила, будто ласковые кошки, льнули к рукам. Дверь в залу отворилась автоматически, как только я встала на последнюю ступень. Внутри было пустовато - дубовые шкафы вдоль стен, пара кресел и журнальный столик меж ними, компьютерный стол в самой глубине. Компьютер был включен - единственным источником света был плазменный монитор. Живут же люди!
- Добро пожаловать в мою скромную обитель, Лара! - услышала я знакомый глухой голос. Неизвестно, откуда он шел, наверно, динамики были расположены по периметру залы, ибо направление звука определить было нельзя.
- Здравствуйте, - ответила я как можно приветливее. - С кем имею честь?
- Неужели не узнали? Богатым, знать, буду. Я - Марк Светолич, мы договаривались о встрече...
- Так это вы меня сбили машиной?
- Я? Какое гнусное предположение... немножко магии, немножко гипноза - и вот вы передо мной.
- Ах, гипноза... ну, тогда все понятно...
- Да вы проходите, присаживайтесь. Хотите вина? Помните, мы договаривались о паре бокалов... Я тут заказал, вас не спросив - баранью ногу, запеченную с орегано, и чечевичный дал. Какое вино предпочтете? К баранине есть Черный Принц, есть Толна Мерло и Эгри Каберне.
- Какого урожая ваш Принц?
- Сорок девятого года. Как раз эту бутылку я не успел выпить по случаю издания "Горской легенды".
- Что ж так?
- В те годы мне достаточно было помазать вином по губам, и я ударялся в запой. А труд писателя с запоями сочетается плохо.
- Не знала. Я вот, к примеру, пью, курю, и не только табак, и ничего - пишется, как по маслу. Впрочем, я всего лишь сетевой литератор.
- Не прибедняйтесь, Лара - у вас есть талант. Только года через два-три вы его напрочь пропьете, прокурите и размотаете на вечеринках.
- Уже слышала...
- Значит, слушали плохо... Да, вы можете писать о выпивке, о войне и о любви, но сами вы не должны при этом быть ни берсерком, ни пропойцей, ни влюбленной курицей... Сильные страсти сбивают с толку и мешают понять, что происходит. Кроме того, выпивка губит мозги. Впрочем, что это я? Вы голодны, а соловья байками не кормят.
В залу вплыло по воздуху блюдо с бараньей ногой, истекающей соком, за ним - глиняная миска с далом, журнальный столик сервировался сам, причем предметы также проследовали к нему из открытой двери без помощи человеческих рук, и завершилось все пыльной бутылкой внаклон, на салфетке сияющее-белой. Ну, теперь-то хозяин все-таки должен мне показаться. Но нет! Чудеса продолжались. Бокалы наполнились сами, после тот, что был на другой стороне столика, поднялся и завис в воздухе.
- За нашу встречу, Лара!
- Простите, но вы так и не покажетесь мне? Я, вообще-то не пью с незнакомцами...
- А вы уверены, что хотите посмотреть на меня? Ваши ожидания могут не оправдаться.
- Ну, что же страшного вы можете мне показать? Я видела людей, что вытаскивали из разбомбленных зданий, и не было мне от этого тошно... скорее, гнев рос в моем сердце.
- Что ж, раз вы настаиваете, то, пожалуй... Только не испугайтесь - этот вид все равно, что иллюзия, но, в отличие от других, он мне привычен.
На другом кресле начал сгущаться туман, позже из тумана вырисовались очертанья фигуры, обозначился строгий английский костюм и допотопные лаковые штиблеты, рука, что держала бокал, была в черной перчатке, другая все еще пребывала в состоянии полутумана. Дольше всего не проявлялось лицо, и я отвернулась, чтобы не смущать гипнотизера - безусловно, тут он постарается произвести на меня неизгладимое впечатленье. Когда я обернулась, на меня глазел череп с улыбкой до самой затылочной кости. Ну, шуточки...
- А вы не пробовали с этим номером выступать во всяких шоу? Успех был бы больше, чем у Давида Коперфильда...
- А заодно и Гудини, Вольфа Мессинга и других иллюзионистов... мне это не нужно. У меня слишком много средств и слишком мало желаний, чтобы развлекать почтеннейшую публику ради каких-то грошей. Поверьте, на свете хватает людей, что хотят не только хлеба и зрелищ.
- Простите, если обидела. Просто эти превращения наводят на мысль о дешевых спецэффектах. Выпьем!
- Ничего, я не обижаюсь. А спецэффекты базируются на глубинных образах человеческой психики, - скелет поднес бокал к своей радостной пасти, но не выпил.
- Что ж не пьете? - я пригубила вино, и воспоминания далекого мирного времени нахлынули на меня... родительский дом и сад, весна и цветущие виноградники...
- Увы, это мне давно уже недоступно. Но мне приятно, что вам понравилось. Я тоже люблю время, когда цветут лозы.
- Так вы еще и мысли читаете?
- А что, нельзя? В конце концов, язык слишком беден даже для передачи эмоций.
- И это мне говорит Марк Светолич, непревзойденный мастер слова!
- Именно поэтому и говорю. Несколько десятков лет я потратил, чтоб убедиться в бессилии слова. Но когда уверился в этом, то понял, что я силен и свободен - свободен выражать то, что хочу, играя на образах бессознательного. Не важно, что ты говоришь - важен лишь тот результат, который ты словом достигнешь. Не важно, как ты стреляешь - важно цель поразить. Не правда ли?
- Ну, если плохо стреляешь, то и цель...
- Не обязательно. В литературе - тем паче. Сперва может быть первая случайная удача, пальцем в небо - и добыча у ног. А потом начнется работа. Анализировать нужно не ошибки, а удачи. В каждой из них заключена твоя находка, источник твоей собственной, как называется в магии - личной силы. Из множества этих находок вырастает твой индивидуальный литературный стиль.
- А как же совет учиться у авторов признанных и маститых?
Череп расхохотался.
- Ну, только не вы... Не представляю, у кого вы научились своему "телеграфному" письму. Кр сестр тлнта, не правда ли?
- О, боже, опять... Я вечно не могу наскрести слов на шесть стандартных страниц - сюжет завершается раньше.
- А что в этом плохого?
- А кто меня, такую немногословную, будет печатать?
- Ну, а если это буду я? У меня два издательства, причем одно - на сто процентов мое, а в другом контрольный пакет акций.
- Ни фига же!.. Когда вы все это успели?
- Я - ровесник двадцатого века. Писать начал в тридцатых годах, печататься - в пятидесятых. И только недавно стал владельцем империи "Мистикано". Первое, что мы сделали - перевели Борхеса заново на сербохорватский. Дело в том, что труд переводчика - вдвойне творчество. У каждого народа не только свой язык, но и свой образный строй. Переводить приходится образы - так, чтобы текст казался родным, как собственная подкорка, но при этом сохранился национальный аромат каждого поданного читателю блюда. У нас исключительные переводчики латиноамериканской прозы, поэтому мы стали выпускать ежегодные альманахи... Такие вещи обычно не пользуются повышенным спросом, но не те, что печатаются "Мистиканой".
- Не понимаю только, зачем это вам.
- Знаешь, Лара, когда многие годы гонишь облегченную лабуду, а серьезные вещи возвращаются к тебе с пометкой - нечитабельно, поневоле задумываешься о том, чтоб печатать себя самому. На мелочи я не размениваюсь, недостатка в средствах уже тогда не испытывал, и решил, что купить захиревшее издательство - единственно разумное решенье вопроса. К тому же, появилась возможность поддержать тех авторов, что мне по вкусу. Удивительно, но мои вкусы с читательскими совпали...
- И все они проходили такое собеседование?
- Ну, что вы, Лара. Вы - единственная.
- Но почему - я?
- Сказать правду? Мне нравится ваш аскетизм.
- Мой аскетизм от бедности. Я - безработная.
- Это свойство характера, и научиться ему невозможно. Когда церковники говорят о связи духовности и аскетизма, я смеюсь. Принятье аскезы - нормальное поведение человека, решившего не размениваться на мелочи.
- Вот как?
- Конечно. Когда человек только собирается влезть в это дело - я писательство имею в виду, он себе кажется чуть ли не Кралевичем Марко - что хочу, то и смогу. Но идет время, и отсчитывает исписанные страницы, в том числе и те, что перечеркнуты, порваны, выкинуты в корзину. И оказывается, что его, этого времени, и не хватает. Я не говорю о тех, кто с младых ногтей готовит себя к литературному поприщу - этих читать невозможно. Им попросту не о чем писать. Литературное творчество, ты не хуже меня это знаешь, вторично. Но у одних оно вторично от жизни, а у других - от литературы. Первые - это писатели, а вторые - компиляторы, если не сказать хуже. И ты начинаешь вычеркивать из своей жизни то, что пожирает твое время. Карты? Побоку! Кофейня? Чашка кофе и дома сойдет. Друзья, девушки? Подите все прочь! Монстр под названием литература высасывает из тебя и время, и силы - ни на что другое их не остается. Кралевич Марко становится анахоретом. Ах, да - еще у тебя есть твоя служба, работа, которая дает тебе средства к существованию, но отнимает при этом кучу времени. Подумай только - восемь-десять часов напряженной работы, шесть-восемь часов сна - и что же в итоге? На любимое дело остается меньше семи-восьми часов. А это мало, очень мало! Ведь ты не только бумагу мараешь, ты еще должен все это придумать. Иногда за час у меня выходит десять страниц, иногда - ни одной. Но чаще, все-таки, две-четыре. Это немало для настоящего писателя, но ты, пока что - "ненастоящий". Ты же пишешь исключительно для себя, и не получаешь от этого ничего, кроме морального удовлетворения. И ты становишься проституткой. Нет, это не бранное слово. Просто как она тратит свой божий дар приносить счастье единственному и любимому на удовлетворение масс, так и писатель, строгающий бульварное чтиво, тратит свой талант на развлечение публики. Я и через это прошел. В начале мне повезло - я всплыл на волне интереса к военной тематике, но потом пришлось значительно хуже. Я писал то, что брались печатать - а это не совсем то, что мне надо было писать. Я тогда был далеко не мальчик, и серьезно задумывался, что время безвозвратно уходит, а я еще не сказал и трети того, что хотел. К счастью, разборки товарища Тито миновали меня, социальной остротой произведенья мои не блистали, а заказная литература принесла мне устойчивое материальное положение. Я даже купил себе домик в горах, то, что ты видишь, это, конечно, не он, это выстроено по моему проекту, целиком и полностью. Но с того момента, как я понял, что время меня поджимает, я решил его обмануть. И еще. Уже тогда я перестал жить нормальною жизнью, я не был женат, на службу ходить мне было не надо, я сам да печатная машинка - вот все, что мне было доступно в течение долгих дней и ночей. Когда я покидал свою уединенную нору, жизнь шла мимо меня, и места в ней мне не оставалось. Дрязги собратьев-литераторов не могли быть моим матерьялом, а память обеднела от количества выкачанного из нее. И тогда я решился. Я занялся магией, причем очень серьезно. Спасибо предкам моим - они вложили в меня немало природных способностей, но их одних было бы мало. Я скупал старинные книги - и здесь, и за границей, я научился многому из того, что недоступно простым смертным. Однажды на аукционе я познакомился с забавным таким старичком - ирландцем, кажется, и он ввел меня в круг тех, кого называют черными магами. О, я не кроулианцев имею в виду - эти шуты годятся лишь на то, чтобы воспламенять незрелые души да устраивать оргии с малолетками. Впрочем, организация - всегда дерьмо, а та, куда я попал - тем более. Зато через них я получил те знания, что помогли мне потом изменить свою природу. Не скажу, как мне удалось убедить их, что я им не нужен - об этом можно было бы написать отдельный роман, но и от них я ушел. Для работы с энергиями и стихиями не требуется эгрегоров, следовательно, их мессы мне были как собаке пятая лапа. Вернувшись домой, я застал страну в состоянии гражданской войны, а позже - и интервенции, здоровье мое стало резко сдавать - не те уже годы для переживаний, и тогда я решился. Я стал нежитью... впрочем, разве был я когда-нибудь чем-то иным, здесь (он указал пальцем на свою грудь) никогда не было человеческого сердца. Теперь возможности мои велики - много больше, чем я когда-либо мог и мечтать. Я могу пронизывать космос и толщу Земли, я могу слушать чужие сердца и мысли, я знаю движения всех планет и предвечного света, и я могу писать книги. Я - игла, что сшивает видимый и невидимый мир своим словом. Но Творец только знает, как я одинок. Нет рядом того, кто мог бы понять мою душу, нет рядом равного мне и иного, чтобы поделиться и поспорить как с равным... И я умоляю вас, Лара, станьте моей ученицей. Вы такая же, как я, и я это знаю. А вы - нет. После вы придете к тому же - если не погибнете в начавшейся сваре. Прошу вас - подумайте и решите. Только не затягивайте слишком надолго. У меня-то в запасе есть вечность, но не у вас...
...Да, конечно. Зима. Я сижу в нетопленном доме, закутавшись во все, что найти удалось, и слышу автоматные очереди там, за разбитым окном, забранным размокшей картонкой... Свечи кончились, кончился сухой спирт... Жидкий кончился тоже... Бенчо мертв... О друзьях ни слуху, ни духу... Я открываю книгу в глянцевой темной обложке, и в который раз разглядываю автограф... Да, пожалуй, ты прав. Я иду к тебе, Марк СветоЛич.