'Возраст биологический и психологический - это, как говорится, две большие разницы'.
Из одной околонаучной беседы.
Я думал, что проснулся раньше всех. Такое со мной случается часто, и, почему-то, зимой. За окном еще синяя темнота, разбавленная светом фонарей, скрипит-шуршит лопатой по обледеневшему снегу дворник, я смотрю в окно, ежась спросонья, потом иду на кухню и ставлю чайник на старую газовую плиту польской фирмы 'Вера'. Голубой огонь гудит вокруг большой конфорки, вода в чайнике шумит, закипая, а я иду умываться...
Не так было в этот раз. Солнце пробилось сквозь густо-розовую сеть век и настоятельно требовало поприветствовать его вставанием. Однако, я разоспался. Мама убежала на рынок за едой, папа на кухне вскрыл холодильник и скармливал мусорному ведру испортившиеся продукты. Ведро, казалось, довольно урчало, поскольку столько корма сразу ему не задавали давно.
- Доброе утро, папа!
- Здорово, сын... Давай, жуй скорее и дуй к старикам. Дед задумал библиотеку школе отдавать. Ты бы разобрал, что там оставить можно, а что и вправду вон, во дворец культуры отнести. Мать после рынка тоже туда заскочит.
- Чего это он?
- Вот и выяснишь. По телефону толком не побеседуешь. Давай, давай, каша еще горячая, яешню сделай, не стой столбом, место занимаешь, мне кухню надо освободить.
- Да щас я...
Однако... Старики, как видно, опять поругались. Чего им неймется? Столько лет живут вместе, и каждый раз одно и то же. Я уже зарекся к ним в гости ходить, как ни приду, у них очередной скандал, гвалт и развал семьи. Развлекаются так, что ли... Хотя, какое уж тут развлечение. С Анной, вон, всего три дня не разговаривали, а так паршиво на душе. Ох, зря я опять про это... Светлый образ Анны отбил всяческую охоту есть. Что ей в голову втемяшилось?! Все же нормально было, никаких проблем, обо всем договорились. И вот - на тебе, пожалуйста, - 'Нам не надо встречаться...' Почему, отчего? Молчит, к телефону не подходит, мамаша ее своим писклявым девчоночьим голоском вещает в трубку: 'Не знаю, Александр, что вы сделали моей дочери. Надеюсь, она, наконец, увидела, что вы за человек!' Тяжкая женщина. А вот Анюта, как видно, в папу пошла. Он у них тихий, серьезный мужик, мелодраматических сериалов не любит, особенно, когда сценки из этих сериалов разыгрывают дома. С ним поговорить можно. Только не звонить же ему на сотовый в далекий Квебек с жалобой на поведение его семейства.
Погруженный в невеселые мысли о расстроившейся личной жизни, и о превратностях отношений между мужчинами и женщинами, я доел кашу, дожевал яичницу, выпил чаю и, сложив грязную посуду в мойку, поплелся одеваться.
- Спасибо, пап, каша вкусная получилась.
- Как обычно, - проговорил отец, задумчиво глядя внутрь опустевшего холодильника, - чем бы помыть, чтоб не воняло... - Слышь, купи 'Фокус' в хозяйственном. Он не такой вонючий. И шевелись уже, а то еще и мать с ними поругается.
- Иду уже.
Погода была классная. Как говорится, мороз и солнце. Хоть немного рассеяло тяжкие мысли по поводу предстоящих разборок с Анютой и посреднической деятельности в проведении мирных переговоров между дедушкой и бабушкой. Не знаю, в чем тут дело, но все мое семейство считает меня кем-то вроде домашнего психотерапевта. Дескать, выслушает всегда, поможет, объяснит. При мне они не стесняются ругаться, зато, как я за порог, так у них тишь да гладь и образцовая семья. Выговорились, поработали на публику. А мне каково? 'Врачу, исцелися сам...' 'Ну как, у вас еще остались проблемы? Остались, но теперь я ими горжусь!' Может, Анечка потому и не хочет со мной видеться, что я ей слишком много жалуюсь на своих родственников?
Или все гораздо серьезнее. Может, она слишком близко к сердцу приняла то, что произошло? Надо выяснить, и как можно быстрее. Кто-то из великих сказал, мол, от неопределенности и сомнений увядает душа и слабеет тело. Кто сказал? Не помню.
Уже у двери квартиры стариков я подумал - а зачем мне туда идти? Поддерживать свой иллюзорный статус переговорщика и миротворца? Ох, что-то много вопросов я себе сегодня задаю. Воткнув решительно ключ в скважину замка, я резко повернул его. Лязг и скрежет были мне ответом, старый замок отвык от такого обращения. Однако, открылся, и я, распахнув дверь, оказался в темной прихожей.
- А-а-а! Кто к нам пришел! - бабушка с довольной улыбкой появилась из зала и встала в дверях.
- Здравствуй, бабуля.
- Маму не встретил по дорогое? Она в магазин решила забежать.
- Нет, не встретил. А зачем в магазин? Она же на рынок ходила...
- На рынке вино не продают. Раздевайся, проходи.
- Дед где?
Улыбка у бабушки несколько приугасла.
- В гараже. Где ж ему еще быть.
- Опять поругались?
- Проходи, проходи.
- Нет, я сначала в гараж.
- Ну, как хочешь, - явно расстроилась бабушка.
Гаражные ворота оказались закрыты, только дверь приглашающее распахнута. Дедова 'Победа' раззявила пасть, и в этой пасти копается дед. Лампа дневного света, укрепленная под потолком, освещает непривычный порядок, царивший в гараже, я такого и не припомню. Детали внутренностей машины лежат на относительно чистой тряпице на столе, укрепленном вдоль стены, инструменты - на маленьком столике рядом с машиной, время от времени дед протягивает руку и, не глядя, берет со столика то отвертку, то плоскогубцы, взамен остаются на столике то плоскогубцы то отвертка.
- Дед, здравствуй!
Дед выбрался из недр авто и, расплылся в молодой улыбке:
- Здорово, внук! Пиво хочешь?
- А я думал, ты меня припашешь сейчас...
- Зачем? Грубая физическая сила мне сейчас не нужна, а в устройстве ты не разбираешься.
- Логично.
- Ой, ладно, логично... ты мне сегодня для другого нужен.
Я вопросительно поднял брови.
- Маме своей поможешь книжки разобрать. Что в библиотеку снести, что в макулатуру, что оставить. Мне, признаться, возиться неохота.
- А чего вдруг?
- Да ну, место только занимают. Два стеллажа громадных. А нормальных книг среди этого всего на три полочки наберется.
- Что ж ты 'это все' собирал тогда?
- Я собирал? Это Надежда все собирала, моего там мало. Она же, как собрание сочинений чье-нибудь выходит, так сразу - подписку оформлять. И что из этого читали? Мама твоя только, и то не всё. Ладно... так пиво будешь?
- Добрый ты сегодня, деда.
- Пользуйся случаем. - Дед улыбнулся и вынул из маленького холодильника в углу пару бутылок 'Золотого'. Пить холодное пиво зимой в теплом гараже вкусно и приятно. Особенно, если закрыть дверь и не давать ледяному воздуху портить настроение.
Мама с бабушкой сидели на кухне и громко что-то обсуждали. В зале, выполнявшем, по совместительству, функции библиотеки, громоздились разнокалиберные стопки книг. Книги занимали все свободное пространство немаленькой, в общем-то, комнаты. Они были на диване, на столе, на подоконнике, на серванте, на тумбочке с телевизором и самом телевизоре. Даже на полу, на заботливо подстеленных газетках выстроилось несколько собраний сочинений. От книг были свободны только два необъятных книжных шкафа. Книжные шкафы - и без книг. Безобразие!
- Вы, я гляжу, начали уже? Молодцы.
- Только разобрали. Сортировать Саша будет. Будешь, Саша?
- А куда деваться?
Дед ушел в ванную мыть руки. Сквозь шум газовой колонки и плеск воды донесся его голос:
- В этом доме кормят чем-нибудь?
Мама переглянулась с бабушкой и громко сказала в пространство:
- Обедом.
- Чем?
- Обедом кормят. - и, глядя на меня, уже тише, - Сына, поешь?
- Нет, мам. Я завтракал поздно.
- И пиво пил, - сварливо заметила бабушка.
- Всего бутылку и без закуски, я сам предложил, - защитил меня дед, появляясь в дверях кухни с полотенцем в покрасневших от горячей воды руках.
- Нечего днем пить.
Тут я взвился:
- А кто за вином ходил?
Бабушка откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на меня:
- Развод будем отмечать.
- Ага. - подтвердил дед, усаживаясь за стол, и придвигая к себе тарелку с густым картофельным супом, исходящим ароматным паром. - Сметана где? А, вот.
- Пожалуй, я тоже супчика поем...- проговорил я, опускаясь на стул.
Мама и мне налила полную тарелку, положила побольше сметаны, придвинула плетенку с хлебом. Я медленно жевал и также медленно соображал. Ситуация не укладывалась в мое привычное представление о нашем семействе. Неужели то, что случилось со всеми, повлияло и на нас? Подтолкнуло к решению, которое зрело все эти годы и, по вполне понятным причинам, не могло реализоваться? Кто разводится, разменяв седьмой десяток, прожив с супругом больше полувека вместе? Хотя, ежели чувствуешь себя молодым, здоровым, готовым свернуть те горы, на которые не хватило в прошлом сил и времени, решиться можно на многое.
- Я так полагаю, это совместное решение? - 'прокурорским' тоном вопросил я.
- А то! - азартно ответил дед, отодвигая пустую тарелку и принимаясь за второе.
Бабушка налила себе и маме вина в старые высокие бокалы:
- Не сговариваясь, Шура. Прямо на следующее утро, как все это произошло, сидим на кухне, смотрим друг на друга и все нам понятно.
- Пятьдесят лет, значит, непонятно было, а тут все поняли?
- Так старые были, глупые.
- Молодежь! - с нескрываемым сарказмом ляпнул я и заткнул рот куском хлеба с маслом, чтобы не начать грубить.
- Сына, а чего ты разнервничался?
- Я не пойму просто, как так можно!
И все молчат. Дед разобрался со вторым, встал, собрал грязные тарелки, отнес их в мойку, вынул из холодильника бутылку пива, аккуратно открыл ее, налил в кружку, сделал хороший глоток, и произнес, опершись на стойку:
- Скажи, внук, тебе не кажется, что кое-что изменилось за эту неделю?
Я оторопел. Ничего себе, вопрос. А дед продолжал:
- Ну, сам посуди, когда последний раз я с машиной возился, когда мы с тобой пиво пили, вот так, запросто? Когда твоя мать, моя дочь, с твоей бабкой, моей женой, распивали на кухне легкое винцо, болтая, как подружки?
- Деда, но ведь, это... А что изменилось-то? Количество прожитых лет ведь осталось прежним.
- Сложно изъясняешься. Считай, что каждый из нас получил свой шанс. Не новый, нет, не прожить жизнь заново, а прожить ее так, как хотелось, как должно. Зачем далеко ходить за примерами? Твои родители последние двадцать лет - это же почти вся твоя жизнь!- мягко говоря, не душа в душу жили. Мы с Надей из-за всякой мелочи собачились. А теперь...
- А теперь вы разводитесь!
-...Шура, ну что ты как маленький!
- А я маленький, гляньте на меня. Мне, может, и пива-то нельзя. И я только сейчас понял, какой бред со всеми нами происходит! Вам хорошо, не спорю. Родители как юные влюбленные, то в киношку, то в театр, то на лыжах. Вы вон, бразильский сериал изображаете. А мне каково?
Бабушка всплеснула руками и выдохнула:
- О, Господи! Ты из-за Анятки, что ли, своей буянишь? Вот уж, действительно, у кого чего болит. Мы то здесь при чем, а? Фу, дурак какой.
- Мама!
- Что, 'мама'?! Лось здоровый вымахал, а все об одном и том же, 'как же я', 'посмотрите на меня', 'помогите мне'.
- Значит, как ваши скандалы выслушивать, так я большой, а как самому на жизнь пожаловаться - так не очень?!
Дед допил пиво и громко стукнул пустой кружкой о стол.
- Ша! Все хороши. Вы новости смотрели? Газеты читали? Что, собственно, случилось? Опять устраивать разговор недельной давности? Мы же обо всем договорились.
Вспомнился тот день. Обращение президента, дурдом в СМИ. А потом все как-то очень быстро заткнулись. Действительно, ничего страшного не случилось, скорее, даже наоборот. Каждый получил то, о чем мечтал, к чему был наиболее готов. Как не вспомнить старый американский фильм про пацана, пожелавшего стать взрослым? И ведь, стал. А тут все с точностью до наоборот. Впрочем, и случаи, подобные кинематографическому, встречались. Только о таком превращении никто не просил. Оно само как-то, непрошено. Странно было видеть поседевшего президента в обращении к нации, смешно читать истерические опусы в газетах и смотреть репортажи по телеку. Шутка ли! Более половины депутатов не в состоянии выполнять свои функции, поскольку возраст не позволяет. В детство впали. В буквальном смысле. И с министрами та же петрушка, правительство в шоке. Ладно, хоть президенту 'повезло'. Как в 'Аргументах...' написали: 'Утром страна проснулась и убедилась, что он действительно взрослый, серьёзный мужчина'. Но то страна, а то моя семья...
Я обвел взглядом своих родственников. Я открыл было рот, чтобы сказать, наконец, что же я думаю по этому поводу.. и зажурчал мобильник в куртке на вешалке.
- Аня! Алло! Анечка!
- Здравствуй, Саша.
Вот и профессор Шалавин объявился. Несостоявшийся тесть звонит мне из далекой Канады.
- Здравствуйте, Феликс Матвеевич. Что случилось?
- Это я у тебя хотел спросить, Саша. Можешь подойти в институт?
- Так вы приехали?
- Уж сутки, как здесь. До вас не дозвониться.
- В доме кабель меняют, а у меня 'труба' отключена была. Через полчаса буду.
- Вот и славно.
Дед ухмыльнулся в усы, мама грустно покачала головой, бабушка недовольно поджала губы. Странно, всё-таки. Маме - двадцать, двадцать пять на вид. Деду и бабуле - может, тридцать. Почти ровесники. Дурдом. Но мы почти привыкли.
- Ну вот что, родственники. Пойду я. С книгами вечером разберусь, а то и до завтра подождут. Извини, мама, что помочь не могу. Ты отложи себе, потом отнесу. У меня вот, господин Шалавин приехал. Тоже семейные дела улаживать. Так что, до вечера.
'Произнеся эти слова, граф с достоинством удалился'. Тьфу!
Я ожидал чего угодно от этой встречи, но оказался все равно к ней не готов. Во-первых, профессор Шалавин был не один. Во-вторых, с ним была дочь. В-третьих, с ним была жена. В общем, с одного семейного совета я попал на другой. Наконец я увидел Анну. И понял, почему она решила, что 'нам не надо больше встречаться'. Она была абсолютно, возмутительно взрослой. Особенно, рядом с матерью. Алевтина Михайловна Шалавина выглядела, как подросток, по недоразумению одетый во взрослый деловой костюм. Пусть сейчас таких много сидит по офисам и ходит по улицам, но привыкнуть к подобным видам за неделю я не смог. Феликс Матвеевич скинул годков тридцать и был бы моим ровесником, если бы я не казался ровесником его жены. И только Аня стояла у окна гордая, неприступная, почти тридцатилетняя дама. Ее глаза, загадочные, мудрые глаза, глаза, которые на лице восемнадцатилетней девочки казались такими завораживающими и непостижимыми... Теперь все в ней гармонично и уравновешенно. Зачем ей пятнадцатилетний пацан?
Дед был прав. Каждый в результате этого... пусть чуда, получил то, чего хотел, что ему было действительно необходимо. Каждый получил возможность исправить ошибки, допущенные за бездарно прожитое время. Или убедиться, что жил правильно и достойно, и не только не нуждается в 'дополнительном времени', но может и 'пропустить пару ходов'. Вдруг помолодевшие и внезапно постаревшие, избавившиеся от старости и болезней, люди изменились. Возможно, они научатся, наконец, ценить жизнь? Ведь, что характерно, ни сумасшедших, ни самоубийц такая шутка природы не прибавила, даже наоборот. А уж что творится вот уже семь дней в церквях и ЗАГСах! Женятся, разводятся, снова женятся... Только вот мне что делать? Ведь я люблю ее...