Аннотация: Рассказ-участник готического конкурса в 2004 году... Самое начало!
Когда мы миновали каменный мост, шум воды, словно так и не приснившийся сон, растворился в зловещей тишине мертвого города. Замок Черной Головы, оскалившийся зубчатыми галереями, возвышался на вершине горы. У его подножия в промозглом сером тумане лежали грязные кварталы ремесленников. Правое плечо ныло от груза гроба, изготовленного аквитанскими монахами из цельного векового дуба. По словам магистра св. Иоанна, который шествовал сейчас во главе небольшой группы священников, лишь это дерево сможет сдержать силу доблестного полководца, и по сей день всей душой рвущегося в бой.
Мы шли уже более суток, и я практически перестал ощущать боль в плечах и спине - они окаменели. Мне казалось, будто я несу на своих ногах каменную плиту. И лишь только мы достигнем ледяных подземелий замка Черной Головы, я смогу сбросить этот груз с моих плеч и с моей души. Но смогу ли я дойти? Теперь я уже не был в этом уверен.
В сторожевой башне, которая возвышалась над остальными тремя, наше шествие уже приметил караульный. Однако он не трубил в свой рог и не созывал жителей и стражу криком. Он молчал, поскольку в город входила мрачная погребальная процессия, о которой никто не должен был знать. Сейчас он наблюдал из бойницы за медленно идущими тенями, похожими на поднимающиеся ростки драконьей травы: первыми шествовали двенадцать тевтонских рыцарей на лошадях, покрытых чепраками из бархата, на которых были вышиты гербы; далее - следовала процессия из четырех пеших рыцарей в полукафтаньях из серебряной парчи, отороченной волчьим мехом, и с широкими мечами на кожаных поясах с вызолоченными гвоздями - они несли на своих плечах огромный гроб, выдолбленный из цельного дуба, слишком большой для того, чтобы стать похоронной ладьей для обычного человека; по обеим сторонам от гроба шли десять священников с факелами в руках, которые без остановки шептали какое-то не то заклятие, не то молитву; за гробом двигались многочисленные пажи, а замыкали шествие также двенадцать конных рыцарей.
Сонной сытой змеей процессия вползла в пустынный город. Шествующие в авангарде конники тут же свернули на узкие улочки рабочих кварталов - подальше от центра города. Вечно темные, лишенные солнечного света улочки, зловещей паутиной опутывающие замок, обступили нас своими неказистыми домами с проржавевшими дверьми и окнами. И ни души. Попади я случайно в такой мертвый город, мне тут же стало бы не по себе. Он был похож на тот глиняный Вавилон или Мемфис, сооруженный из хвороста, который мы брали тренировочным штурмом в юности. Словно и этот город не город вовсе, а огромная мистификация, не имеющая ни жителей, ни правителей, ни... свиней? Я посмотрел по сторонам. И на самом деле. Когда я в последний раз был здесь, эти вонючие твари плескались в грязи прямо посреди улиц ремесленников. Куда делись эти стада? Или они все заколоты, чтобы прокормить такую ораву воинов, прибывших с битвы на Северном море? Или просто угнаны с глаз долой? Неужели священники боятся, что воинственный дух Форейдера может вселиться и в них?!
Улицы пусты и похожи на русла давно умерших рек. Для того, чтобы все здешнее население исчезло, большого труда не потребовалось. Попросту магистр ордена св. Духа организовал для местной черни настоящее развлечение - сожжение богатой дамы, уличенной в неверности. Магистру потребовался лишь один коготь сокола Форейдера, чтобы найти в городе желающего выступить обвинителем. Однако дабы обеспечить божественную справедливость, накануне прибытия похоронной процессии у подножия замка Черной Головы появился странствующий паладин - рыцарь трех львят, имевший на красном поле трех лазоревых львят, - который услышал ужасный звон колокола. Въехав на кривые улочки города, он спросил молодых прачек, развешивающих на ветлах белье, что означает этот набат. И они сказали ему - это означает, что добродетельная дама обвинена в преступлении и будет сожжена живьем, если рыцарь мечом не докажет ее невиновности. И в этот момент, когда мрачные конники и пешие рыцари с гробом на плечах входили в город, все население собралось на ярмарочной площади, чтобы подивиться на поединок.
А мы двигались дальше, все приближаясь к мрачной глыбе замка. Холодный, словно камень, пролежавший на дне колодца миллионы лет, замок Черной Головы встречал нас круглыми грязными от сажи бельведерами, нависающими как волчьи головы. Наш трехдневный путь подходил к концу; это чувствовал не только я, но и все участники этого изнурительного перехода. Мы шли с холодных берегов Северного моря, где неделю назад столкнулись две силы: тевтонские рыцари и кочевники Сургана Смелого. Возглавивший в этом походе тевтонцев Форейдер Черная Голова, рыцарь черного льва, носивший на золотом поле черного льва, привел германцев к победе, поразив своим молотом вражеского военачальника. Однако и сам он получил в последнем бою смертельную рану - его грудь рассек обоюдоострый меч варвара Арвелака, усеянный клыками волка. Но это не спасло дикарей, и вскоре они признали поражение: сын Сургана Смелого Озгерд на следующий же день прислал своих послов, прося прекратить бойню. Для Ордена, потрепанного в последние годы нескончаемыми набегами кочевых племен с Востока, эта небольшая передышка была как никогда кстати.
Тело великого рыцаря было сразу же окружено священниками и узким кругом рыцарей Ордена. Как гласило предание мюнстерских германцев, вышитое принцессой Хельгой на древнем парусе первых тевтонцев золотыми нитями, душа смелого Рыцаря, прославившегося славными победами над врагом и над священным одиноким волком снежной степи, не будет желать покоя сто лет, порабощая разум других воинов и заставляя их вершить собственную месть. Поэтому было решено без промедления нести тело Форейдера в его фамильный замок на Огненной горе и захоронить там, в мрачном склепе. Опасаясь безутешного духа умершего рыцаря, к телу допускались лишь восемь рыцарей, согласившихся нести гроб по очереди до замка Черной Головы. Днем и ночью, перед тем как выступить в путь, священники читали над телом свои непонятные заклинания, раскачиваясь в такт едва различимому бормотанию.
Сменивший Форейдера на посту руководителя военной экспедиции рыцарь Гаруж приказал всем рыцарям дать обет. Однако на этот раз он не собирался строить высокий помост и украшать его зеленью, как обычно делалось в таких случаях. Все восемь рыцарей, согласившихся проводить в последний путь доблестного Форейдера, дали обет в дремучем лесу, на одной из неприметных опушек, окруженных со всех сторон огромными елями. Обряд прошел глубокой ночью.
Первый рыцарь, ваш покорный слуга - рыцарь единорога, имевший на красном поле единорога, пронзающего своим рогом медведя - клялся перед Богом и рыцарем Гаружем, что не подпустит к погребальной процессии ни одного простолюдина и вельможу на выстрел из лука.
Второй рыцарь - рыцарь золотого орла - дал почти такой же обет.
Третий рыцарь - рыцарь пронзенного сердца, носивший на серебряном поле уязвленное сердце - поклялся оградить процессию от посягательств лесных бродяг и бандитов.
Четвертый рыцарь - рыцарь белой звезды, имевший на черном поле серебряную звезду - дал обет, что как только он почувствует зов духа Форейдера, сразу же пронзит себе сердце обоюдоострым серпом.
Пятый рыцарь - рыцарь дикого кабана - пообещал завязать себе один глаз и ходить так до тех пор, пока тело великого рыцаря не найдет последнее пристанище в склепе своего замка.
Шестой рыцарь - рыцарь золотой лилии - поклялся в случае удачного похода выступить на трех турнирах и прославить имя Форейдера.
Седьмой рыцарь - рыцарь черного леопарда - дал обет молчания; он будет молчать все время перехода в замок Черной Головы и в случае неудачного похода - всю оставшуюся жизнь.
И восьмой рыцарь - рыцарь лазоревого оленя - готов был собственноручно вызвать на поединок вожака балтийских кочевников Озгерда и сбить его с коня. Он закончил свою речь словами: "Так да будет, если не предупредит смерть или увечье".
Когда к морю был доставлен дубовый гроб, окуренный травами Морянского леса, процессия двинулась в путь.
В первый же переход рассудок потерял Ардез, рыцарь золотой лилии. Сначала он начал что-то шептать. Это походило на шелест губ десяти стерегущих душу Форейдера священников. Казалось, он отвечает им, спрашивает их о чем-то, ругается, недовольный их непониманием. Затем Ардез остановился и поднял лицо к небу. "За твои русые косы!", сказал он отчетливо и выхватил из ножен свой меч. Процессия тут же встала. Сопровождавшие рыцари выхватили свои кривые ножи, мушкели и мечи. Пажи уже спешили поднести своим господам ясеневые копья. Священники повысили голоса, и теперь их монотонная молитва походила на свист ветра, рокот горного потока. Ардез бросился на первого же противника, однако меч безумца рассыпался при первом же ударе - он был сделан из соли. Так, не полагаясь исключительно на наш обет, перестраховался Гаруж на случай буйства духа Форейдера. И это сработало: Ардез был тотчас же убит копьем.
Его место занял славный рыцарь Дюгесклень, рыцарь лазоревого оленя, прибывший к Северному морю из Франции, чтобы помочь Форейдеру справиться с Сурганом Смелым.
День отряд отсиделся в лесу, вдали от проезжих дорог. В ночь процессия вновь двинулась в путь. По мере приближения к замку Черной Головы сила Форейдера, лежавшего в дубе словно кусок сала, все усиливалась. Один за другим были убиты сошедшие с ума рыцари Пронзенного сердца и Дикого кабана. Под утро второго дня, когда уже был близок привал, рыцарь белой звезды выхватил обоюдоострый серп, который он всегда держал при себе. Его не успели поменять на соляной серп. Однако, упав на колени и почернев в лице, рыцарь сказал что-то на неизвестном языке и пронзил себе сердце. Таков был его обет.
А сила мертвого рыцаря все росла. Магистр св. Иоанна, обеспокоенный тем, как идут дела, окропил рыцаря мертвой водой, доставленной ему монахами из Палестины. Так он надеялся не столько убить, сколько усмирить доблестного полководца. "Если дух Форейдера не будет погребен вместе с хозяином, и вселиться в кого бы то ни было из вас, - сказал он. - Война с кочевниками восточных степей затянется надолго и неизвестно, сможем ли мы, ослабшие после десятилетий набегов, завершить эту войну победителями. Нам все сложнее удерживать восточные рубежи Европы и придет день, когда орда варваров сметет и нас, и наших западных соседей".
Я посмотрел на шествовавшего справа от меня Монфруа, рыцаря черного леопарда. Он ли сейчас передо мной или его разум уже находится под властью безумия? Кто он, мой недавний друг, с которым мы вспарывали брюхо зарвавшемуся монаху Бюастролю, отпускавшему грехи насильникам и убийцам за кружку крови медведя.
Я вдруг посмотрел себе под ноги. Невидящим взглядом. Я пытался посмотреть, заглянуть себе в душу. Что там?
Тишина.
Лишь образы, безмолвные, словно шелка восточных красавиц, ниспадающих на горячий песок. Я постарался сжать всю свою волю в кулак - я смогу дойти, я дойду!
Образы, безмолвные образы. Пашни сочной зеленой травы, в которой резвится собака моего пажа.
Солнце.
Мой конь Ганнибал проскакал сотню метров по самое брюхо в воде, и теперь стоит не шелохнувшись, благоговея от трепета крыльев бабочки у себя на левом ухе.
И Розалина, моя прекраснейшая Розалина! Я вижу ее сидящей у окна своей мрачной обители, перебирающей пучки своих загадочных трав и корений, которые она собирала при полной луне. Она ждет своего рыцаря с далекой и вечной войны, готовя в маленькой деревянной ступе, подаренной ей волшебницей Морянского леса, снадобья, излечивающие от всевозможных кинжальных и рваных ран.
Моя Розалина! Я навсегда запомнил твой белоснежный платок, брошенный мне на турнире в Хернике, когда рыцарь зеленого плюща Гостеп бросился на меня с обломанным копьем, хотя я предлагал ему признать свое поражение. Он упал замертво. И ты бросила мне этот платок...
Небо. Мне вдруг показалось, что сотни, тысячи обрывков твоего платка кружат над моей головой. Но это просто пошел снег. Холодный мокрый снег падал мне на лицо, слепя своими жадными хлопьями мне глаза.
Я неожиданно ощутил рядом со мной некую мятущуюся силу, волю без пристанища. Мы шагали по нескончаемым грязным лужам туманных улиц квартала ремесленников, а он все мычал и мычал, мотая головой словно глупый теленок. Он продолжал нести гроб, однако замедлил ход и магистр св. Духа указал на него остальным священникам.
- Дух Форейдера снова бросился в бой, - зашептали пажи, а святой эскорт усилил свои причитания.
- Мммммм.... - продолжал мычать Дегард. Рыцари, идущие следом высвободили мечи из ножен, и сталь сверкнула заблудшей Полярной звездой в этой грязной оправе бедняцких улочек.
Мы вошли в квартал прокаженных. Они не были допущены на казнь богатой дамы и оттого были заперты в своих хижинах, чтобы не видеть священную процессию. Однако я чувствовал этот смрадный запах сгнивающих заживо людей. Казалось, они стоят у меня за спиной, обглоданные словно покойники на псарне. Со стеклянными глазами мертвых рыб.
Лошади авангардного отряда встали на дыбы. Они тоже почувствовали этот запах. Похоже, так пахнет лишь в аду.
Магистр св. Лазаря, обогнав неожиданно остановившийся отряд, вышел на пустынную улочку и прокричал громко какое-то заклинание. Затем повернулся к отряду и кивнул. Магистр св. Лазаря, сам избиравшийся из прокаженных, считался здесь практически внегласным королем. Увидев недоверие в огромных как яблоки глазах лошадей, он шагнул вперед и так и шел впереди процессии, пока она не покинула этот квартал несчастных.
До замка Черной Головы осталось совсем немного. Я посмотрел на Дегарда, он бросил взгляд на меня. В его глазах читался ужас. Он что-то видел, но не смел этого сказать. И я понял, что следующим на черную пропитанную как ломоть хлеба землю падет его голова. И она покатится, расплескивая грязную жижу дождевой воды, к моим ногам. И его глаза обесцветит мутный поток. И он ляжет на дно грязного квартала, не так давно великий воин, не так давно лучший из метателей копья, не так давно...
Мой друг.
И когда я увидел его глаза там, под мутной пеленой сточной воды, я понял, что и сам вряд ли дойду до конца этого пути. И это будет моим крестом, миссией, исполнить которую дано лишь шестнадцати рыцарям, чьи души возлетят к небесам. И лишь там сольются воедино, и лишь там станет очевидно, что все они - лишь одна, единая душа Рыцаря.
Я посмотрел по правую руку от себя. Теперь там шел Дюсельмар, рыцарь золотого орла, последний, вместе со мной, из оставшихся восьми рыцарей, давших святой обет. Рыцари, сменившие остальных павших, были лишены не только лошадей и брони, но и своих мечей.
Бедняцкие дома стояли по обе стороны, словно тени умерших. Мы обогнули последний из этих домов, и перед нами вдруг возник замок, вросший в мох, словно гигантский ядовитый гриб, словно ствол невиданного каменного дерева, раскинувший свои ветви-галереи и зыркающий пустыми бойницами.
- Да будет свято имя твоё! - сказал магистр св. Иоанна, облегченно вздохнув.
Однако испытание лишь начиналось.
Как только мы взошли на каменные ступени замка Черной Головы, в небе над нами прокричал сокол. Его пронзительный крик заставил всех содрогнуться. Отряд остановился. Рыцарь Кресентини, шествовавший позади процессии, несколько раз взмахнул своим мечом. Его острое жало разорвало густой сумрачный туман города и обезглавило несколько десятков небесных кристаллов. Однако рана тумана затянулась на глазах отряда, и сокол вновь издал страшный крик.
Я слышал об этом соколе Форейдера. Великий рыцарь выезжал на охоту непременно вместе с ним, сидящим на перчатке, вышитой бусами и каменьями. И он отличался таким бесстрашием и смелостью, парящий над землями Черной Головы, что олени, завидев его тень на земле, падали ниц и разрешали пронзить свое тело золоченым копьем.
Сокол вдруг пал камнем на тело Форейдера, пытаясь вцепиться своими когтями в его обескровленную руку. Несколько пажей стали размахивать копьями, отгоняя птицу.
- Не дайте ему сесть, не дайте! - кричал магистр св. Иоанна.
Процессия вступила в тень замка. На всех пахнул залежалый воздух старых книг об искусстве умерщвления и магических обрядах монахов георгинцев. Это было не просто дуновение мертвого воздуха, а жар преисподней. Трое священников тут же упали замертво.
Однако песнопения, даже усиленные до крика, никак не могли сдержать силу духа Черной Головы. При входе в огромный зал рыцаря, в камине которого за раз сгорал вековой дуб, бездыханными пали еще двое священников.
Я вдруг почувствовал, что даже дуб, вымоченный в мертвой воде более суток, начинает трещать и прорастать слабыми зелеными веточками, которые, словно голодный плющ, вцепляются в плечи и тянутся к самому горлу.
Нас оставалось все меньше. Огромный черный зал, в котором мы не видели ничего, кроме клочка пространства, выдираемого факелами священников, походил на путь в никуда. Жалкий свет, попадающий внутрь через узкие амбразуры в стенах, рассеивался тут же, тая как эти снежинки на крупе коней. Авангард отряда продолжал шествовать верхом, благо высокие проемы дверей это позволяли.
Я смотрел во все глаза, но видел лишь тьму, поглощающую мой рассудок. И даже горячая кровь начинала холодеть в моих жилах. Казалось, мы проникли в самую душу великого Форейдера, который теперь мог попросту изгладать наше сознание, повергнуть нас в смятение и шок.
Белые блики. Чудятся...
Мы проходим в потайной ход, скрытый в каменной стене замка. Его открывают нам те самые аквитанские монахи.
Снова белые блики.
Я словно бы вижу тот самый белый платок, лежащий сейчас на голом каменном полу замка. Откуда он здесь может взяться? Он словно яркая звезда... Жжет глаза... Разрывает тьму...
Что со мной? Я не знаю, плакать мне или смеяться.
В темных углах блестят глаза собак, приученных ловить крыс и мышей.
Я вдруг слышу голос. В моей голове.
Такое чувство, будто все оборачиваются и смотрят на меня.
Я огляделся.
Нет, мне показалось
Хотя Дюгесклень бросает странный взгляд.
Я что-то сказал вслух? Я вопросительно смотрю на него. Дюгесклень молчит.
Мы спускаемся по неровным ступеням глубоко в подземелье. Ступени так и бегут одна за другой, словно река, не знающая своей родины.
И словно бы я здесь когда-то был.
Я вижу вот этот камень... и вспоминаю... нет, не может быть!
Я точно уверен, что не бывал в этих подземельях никогда.
Замертво падает еще один священник.
Их молитва, словно обвинительный приговор, гремит под мрачными сводами перехода.
Начинает вопить один из рыцарей идущих позади меня. Оказывается, росток мертвого дуба обвил ему горло. При попытке отрезать росток пришлось отрубить рыцарю голову. Теперь мы несли гроб втроем.
На меня начали накатывать волны ужаса.
Что-то, чье-то существо, словно холодная липкая саламандра, пытается пробраться под мое полукафтанье, обжигая спину леденящим кошмаром. Но я не пускаю его, я стараюсь думать о чем-либо другом, вытеснить мыслями его дух, дух бессмертного воина.
Я думаю о Розалине. Я пытаюсь представить ее себе с букетом полевых цветов, верхом на белой кобылице... Однако что-то не так. Ее белая кобылица истекает кровью. Ее бока в красных черно-бардовых словно яшма разводах.
- Розалина! - зову я.
Вдруг прихожу в себя.
Дюгесклень и магистр св. Иоанна смотрят на меня своими бездонными, словно смерть глазами.
Я стараюсь молчать. Но образ окровавленной кобылицы не оставляет меня.
Мы идем все глубже, все вниз и вниз.
Вот уже спешились отряды рыцарей, двигавшиеся впереди и позади нас. Теперь дальше ведет лишь узкий переход.
На стенах потайного хода горят зажженные факела, однако они лишь сгущают накопившуюся здесь веками тьму.
Я вновь вижу Розалину.
Закрываю глаза. Снова вижу.
Открываю. Вижу! Что за дьявольское видение!
Она неожиданно выходит из тьмы перехода и останавливает отряд.
Стоп!
- Кто ты? - спрашивает магистр св. Иоанна.
- Я - Розалина! - отвечает девушка, сжимая в руках лесные травы.
- Что ты делаешь здесь? - спрашивает магистр.
- Воины Сургана Смелого ворвались в замок незадолго до вашего прибытия, - говорит она, пряча слезы в уголках глаз. - Вы шли слишком долго от Северного моря.
- Но как же перемирие?! - удивляется рыцарь Монжуа. - Ведь Озгерд...
- Озгерд и был здесь, - прерывает его девушка.
Все рыцари замерли в недоумении.
- Вы думаете, что людей нет в городе оттого, что вы несете тело Форейдера? - повышает голос Розалина.
Монжуа сражен новостями. Он явно не знает, что делать.
- Пока вы двигались вдали от проезжих дорого, авангард Озгерда обошел вас и прибыл в замок Черной Головы вчера на заре, - продолжает принцесса. - Днем они жарили лося в камине замка и пили вино из дубовых бочек, насиловали девиц и забавлялись прокаженными в стрельбе из лука. Они выставляли сотню шутов Форейдера на посмешище и казнили их весь день, обвиняя то в чрезмерной веселости, то в слишком громком звоне их колокольчиков.
- Но войско!? - вскрикивает Монжуа. Он пытается схватиться за последнюю надежду.
- Войско тевтонцев покинули лучшие из рыцарей. Те, кто согласился нести тело Форейдера. - говорит она. - Без вас кочевники легко смогли одолеть остатки Ордена.
- Перемирие было лишь предлогом, - шепчет Монжуа, не желая верить своим словам. - Мы разбиты.
- Вы должны отмстить, - Розалина говорит это чуть тише, нежели остальное. Приседает на холодные ступени каменного пола. - Отомстить...
И вдруг она, дама моего сердца, тихо замирает у черной, окутанной мраком стены подземного перехода. И только сейчас мы видим, что в левой руке она сжимала окровавленный платок.
Она! Чьи песни я слушал, глядя в лазоревое небо, полное птицами, как море рыбой.
Она, чьи мягкие пальцы я ощущал на своей голове, когда она благословила меня на подвиги во имя справедливости и чести.
Ее васильковые глаза закрываются. Она, кажется, выдыхает последнее слово со своих губ:
- Отомсти!
И вдруг, в одно мгновение все это мрачное гнилое подземелье наполняется звоном мечей и щитов, и криками обезумевших от мести рыцарей. Они орут во всю глотку:
- За честь принцессы Розалины! За честь!
И я, переполненный злобой, трясясь от негодования, преданный и поруганный, сдерживая слезы горечи от утраты кусочка своего сердца, поднимаю свой меч и кричу:
- За твои русые косы!
И лишь глухое эхо:
- Косы! Косы!
И когда я вижу сверкающие доспехи рыцарей, мрачное лицо Дюгескленя и печальную физиономию своего пажа, я вдруг понимаю все свое бессилие. Бессилие сказать им, что она мертва, что этот платок на полу в зале с камином был ее платком, а не каким-то бликом, и что ее голос я слышал из-за этих толстых каменных стен. Она умерла и мир, который согревался теплом ее рук, вдруг стал холодным как кусок льда. Но отчего то магистр св. Иоанна произнес:
- Месть, месть...Когда же Форейдер успокоится? Столько прекрасных воинов полегло сегодня!
Но я пытался кричать. Кричать, что Форейдер прав, что Розалина мертва, что ее русые косы стали теперь подвязкой для грязного варвара. Но лишь кровь лилась из моего горла. И последнее, что я увидел, было мое обезглавленное тело.
Она прикоснулась ко мне своими мягкими теплыми руками, с которых стекала вода. Ванна, в которой я сидел, была наполнена благоухающим раствором. Я различал запахи сотни трав, которые расслабляли мои мышцы и даровали силу.
- Я научилась управлять травами и шить из них обереги, - сказала она. - Я сошью тебе рубашку из крапивы, и ты будешь неуязвим в битвах.