Аннотация: Сейчас мне с трудом верится, что всё это происходило со мной. Хотя это было.И бесконечные дороги, и калейдоскоп судеб людских,и занесённые снегом, притихшие сёла, и надёжная тяжесть АКСУ справа под курткой...
Часть 1.Судьбы людские.
В начале 90-х годов, для того, чтобы содержать семью, мне приходилось заниматься делами весьма далёкими от моей профессии. Среди разнообразных направлений деятельности было и следующее.
Многие из вас осуществляли денежные переводы через компанию Western Union.Надёжный партнёр, но его процедуры обладали одним, существенным для получателя перевода, недостатком. За деньгами надо было ИДТИ. Или ехать, что несущественно. А теперь представте себе, что получателю эти деньги привозят домой и, после заполнения необходимых документов, отправитель оперативно получает подтверждение получения денег лицом, для которого они предназначены. Всё это в условиях недоступности для получателя международной телефонной связи и абсолютного недоверия местным банкам.
Вот таким человеком, который доставляет деньги получателю, я и был.
Организатором такой курьерско-инкассаторской службы стала одна из фирм, имевшая широкие связи среди украинской диаспоры в Штатах и Канаде. В те времена, помощь бывшими соотечественниками оказывалась немалая и работы для нас хватало.
Поскольку, основным вопросом обеспечения такой деятельности являлась безопасность курьеров, то соответствуюшие формирования договорились не препятствовать друг другу и дать всем заработать. С правоохранительными органами договариваться, из-за их неуёмной жадности, было бесполезно и они долгое время оставались для нас основной опасностью. Правда, в жизни всегда есть место случаю и от внезапного столкновения с какой-нибудь шальной бригадой никто не был застрахован.
Так что, приблизительно раз в две недели, получив в офисе определённое число заказов, мы с напарником, составив кольцевой маршрут, уезжали на несколько дней по городкам, сёлам и хуторам молодой страны. Времена были такие, что и с сотней долларов в кармане человек рисковал жизнью,не говоря уже о тех десятках тысяч,которые были у нас с собой. Жили мы всё это время в машине, поскольку о гостинницах и мотелях не могло быть и речи, во-первых,по соображениям безопасности, во-вторых, по причине их полного упадка и ,поэтому, сумашедшей дороговизны.
Наша неприметная "двойка" "Жигули" была определённым способом доработана для езды по, так называемым, дорогам и поезд пошёл.
Сразу предупреждаю,что рассказать я хочу не о работе, хотя приключений хватало, а о тех людях, наших клиентах, которых мне пришлось встретить за несколько лет своей деятельности в качестве курьера. Были они, конечно, разные ,но, в большинстве своём, объединённые одной бедой - бедностью, а иногда и просто нищетой.Я старался запомнить их истории, если они их рассказывали, или наблюдал за ними и делал свои выводы.
Самое главное: я понял, что в мире существует огромное количество людей, чьи беды несравнимы с моими, но они продолжают жить и, значит, я не имею права опускать руки в борьбе с этой жизнью, сетуя на её несовершество.
Людей, о судьбах которых вы прочтёте, я встречал в разное время и, конечно, не в той последовательности, в которой я эти истории излагаю.
Возможно, кому-то покажется, что эти короткие рассказы его не касаются, поскольку происходили давно и далеко отсюда. В этом случае, я не стал бы торопиться с подобным выводом. С каждым всё может произойти и никогда не надо отказываться от возможности спросить встречного путника: "Что там, за поворотом?".
* * *
Серым, неприветливым, мартовским утром наша машина скользила вниз по глине, размокшей от дождя, узкой сельской улочки. Наконец, мы остовились у последней на спуске хаты,на берегу мутно-рыжей, от весеннего паводка, реки.
Ворота были открыты и мы вошли внутрь двора. Собака на цепи зашлась истерическим лаем и под аккомпанамент этого зверя из сарая, навстречу нам, вышел старик.
В щёгольских хромовых самогах, в защитного цвета галифе, в старенькой, но чистой рубашке под вязаным жилетом, с узким старомодным галстуком. Такое в этих краях встретишь не часто.
Мы представились и он попросил нас пройти в хату. Любых гостей здесь принято принимать в "зале", то есть в наибольшей комнате со столом посредине, старыми фотографиями на стенах и иконой в верхнем углу.
Чистота была немыслимой и мы, извинившись за грязную обувь, осторожно прошли к столу. Стандартный в этих случаях диалог не получился, поскольку старик тут же ошарашил нас вопросом:
- Хлопцы! Вы в Роттердаме были?
Мы удивлённо ответили, что пока не доводилось и старик с гордостью сообщил нам о том, что он был.
Столь неожиданно начавшийся разговор был прерван зашедшей в комнату пожилой женщиной, которая, поздоровавшись, предложила нам кофе.Мы с радостью согласились и старик продолжил свой рассказ.
Летом 1939 года, через три месяца после свадьбы, он был призван в польскую армию. Грянувшая война с немцами привела его, как и сотни тысяч других польских солдат, в лагерь для военнопленных. Как уж там получилось, неизвестно, но немцы отпустили его из лагеря и он пробрался в родное село, которое к тому времени находилось уже на территории Советского Союза.
Призванный, через определёное время, в Красную Армию, летом 1941 года он опять попал в плен и на этот раз его уже никто не отпускал. Отправили в лагерь на территории Германии, а в 1943 году он из лагеря попал на работу в хозяйство к какому-то бауэру.
В 1944 ,когда с Германией всё уже было ясно и порядки стали не те, он сбежал от хозяина и, пройдя пешком половину Германии, пришёл в Голандию где и оказался в порту Роттердам. Докеры, учавствовавшие в погрузке шведского сухогруза, помогли ему пробраться на судно, которое шло в польский порт Гданьск. Благополучно завершив плавание, он, также пешком, добрался до Волыни.
В одном из бесконечных лесных массивов встретил вооружённый отряд, который принял за бандеровцев. Наслушавшись за время плена разговоров поляков, чехов и югославов о том, как они после войны будут создавать свои государства, он прямо заявил в отряде о своей приверженности идее создания независимого украинского государства.
Каково же было его удивление, когда отряд, перейдя линию фронта, оказался разведывательно-диверсионным отрядом НКВД, закамуфлированным под бендеровцев. Ему повезло - его не расстреляли, а влупив 15 лет лагерей и 5 лет ссылки отправили в Забайкалье.
Его первое письмо дошло домой в 1955 году и только тогда жена узнала, что он жив. В 1961 ему разрешили поселиться на территории Украины, но не в родной области. В 1965 он вернулся в родное село, обязанный еженедельно отмечаться в районном КГБ.
До его ухода на войну они прожили вместе менее двух лет и все эти 24 года жена ждала его,поскольку не могла считать себя вдовой,не имея достоверных известий о смерти мужа. Так и ушла молодость в этом ожидании. Дождалась, но время ушло и мечтать о детях было уже поздно. Всему своё время.
Завершив дела и допив, на редкость вкусный и крепкий, кофе, мы спросили, кто выслал ему деньги. Оказалось, младший брат, уехавший в 1942 году на работу в Германию, после освобождения американцами, подался в Штаты, где и прожил свою жизнь.
Они вышли проводить нас до машины. Он, высокий и также по-лагерному худой, и маленькая, состарившаяся в ожидании, женщина. Она помахала нам рукой и они, взявшись за руки, пошли к своему дому.
Мы с трудом развернулись в конце улочки и начали трудный подъём по глинистому спуску навстречу новому дню и новым судьбам.
* * *
Она была красива не той броской, легкозаметной красотой, которую мы сразу же замечаем в толпе идущих нам навстречу, а правильностью и пропорциональностью линий, ухоженностью и тихой грустью. Тяжёлый ежедневный крестьянский труд не превратил её к сорока годам, как большинство сельских женщин, в обрюзшую тётку в замызганной куртке, вымазанных навозом резиновых сапогах и с потрескавшейся кожей на крупных покрасневших кистях. С простой и скромной причёской, аккуратно одета, вежлива и грустна.
Мы бываем у неё приблизительно раз в месяц, привозим одну и ту же сумму, по деловому быстро оформляем документы и на разговоры не остаётся времени.
Правда, по крупицам, мы узнаём следующее.
Её муж уехал на работу в Канаду, благо тамошние родственники обещали помочь. Расчёт был простой. Если удастся продержаться нелегалом до получения вида на жительство,то он заберёт её и двух детей.
Время шло. Промыкавшись полгода по случайным зароботкам, он, наконец, устроился на более менее постоянную работу. Но письма от него стали приходить реже.
Без него учились дети. Постепенно, они перестали спрашивать, когда поедут к папе или когда он приедет. Также постепенно они привыкли жить без отца. В доме поселилась тоска. По селу поползли слухи о том, что у него там другая.
Горечь от разрушенной семейной жизни, жалость к детям, живущим полусиротами, груз ожидания - всё это придавило её, лишая каких-либо радостей в жизни.
Мы бываем у неё всё реже, пока поездки к ней не прекращаются вообще.
И вот однажды, приехав в этоже село, но по другому адресу, мы спрашиваем о ней, просто так, из любопытства к человеческой судьбе.
Нам отвечают, что она,забрав детей, уехала в Канаду. Мы с радостью комментируем,что, мол, наконец-то. Да нет, отвечают нам. Муж прислал ей вызов, но гостевой и как там сложится дальше - никто не знает.
Мы тоже не узнаем, как там сложится у неё дальше, потому что больше никогда не приедем по её адресу. Но очень хотелось бы, чтобы у этой женщины всё сложилось так, как она хочет. Мне кажется, она это заслужила.
* * *
Здесь было очень красиво. Сад выходил прямо на опушку леса, а вдоль усадьбы когда-то давно были посажены сосны, которые теперь, величественными безмолвными стражами, берегли этот дом.
Навстречу нам выходит пожилая женщина, приветливая и гостеприимная. Мы довольно быстро решаем свои дела и не отказываемся от предложенного запотевшего графина с яблочным компотом. Пока мы наслаждаемся холодным напитком с домашними пирожками, я замечаю на лавочке за домом одинокую старуху, согнутую временем, тяжёлым многолетним трудом и опирающуюся на палочку.
Женщина, заметив мой взгляд, в раз погрустнев, рассказывает.
В 1937 году, её отец, после года счастливой семейной жизни, оставив, ожидающую ребёнка, молодую жену поехал в далёкую Канаду на заработки. Обещал, как только устроится,тут же забрать её к себе. Но устроиться быстро не удалось и пока он нашёл нормальную работу, пока собрал деньги ей на дорогу, пока оформлял документы и пересылал их, грянула Вторая мировая война.
В село вошла Красная Армия, так что уехать из него можно было только на восток и совсем не в Канаду. Потом пришли немцы. Потом опять Советы. За переписку с заграницей можно было угодить в лагеря минимум лет на десять.
Поэтому первые известия о супруге она получила в середине пятидесятых через десятые руки из Польши. Известия были чёрными. Он женился в Канаде. У них есть дети.
Как же ей жить теперь? Как ростить их дочь, девушку на выданьи?
Они венчались и брак может быть расторгнут либо со смертью одного из супругов, либо церковью.
В семидесятые он прислал разводное письмо, но жизнь уже была позади. Время сделало, что хотело и пошло дальше, не оставив никакой надежды начать всё заново.
Он скончался несколько лет назад и по завещанию его адвокат пересылает ей деньги. Но что они могут теперь, деньги?
Мы прощаемся и последнее, на что я смотрю - это маленькая старушечья фигурка на лавочке под громадной сосной. Человек и время.
* * *
Дом не понравился мне сразу. Во-первых, из-за попсы, ревевшей из окон, а во-вторых, неухоженностью и пустотой двора. Так не живут.
Мы долго стучим в двери, пока нам не открывают. На пороге, в старом и небрежно застёгнутом халате возникает девушка, с хрупкой фигуркой и растрёпанными волосами. С лицом сорокалетней женщины. Мешки под глазами, серая кожа, замедленное моргание и неадекватные вопросам ответы. Внутри дома слышны не совсем трезвые мужские голоса.
Мы не проходим внутрь дома, расположившись в прихожей за столиком возле трюмо.Вернее, за столиком ,лицом к входной двери располагается мой напарник,а я становлюсь у дверей , ведущих внутрь дома.
Девочка явно не в себе. Излишняя суетливость, долгие поиски, необходимого в этих случаях, паспорта, постоянные попытки поправить волосы, гримассы. В один из моментов, когда она протягивает руку, я замечаю, исколотый иглой, внутренний изгиб локтя. Всё ясно.
На мою дверь изнутри налегают и я, чуть приоткрыв её, вижу мужчину, мягко говоря, без галстука, со следами многодневной пьянки на лице. Наше поведение в таких ситуациях давно отработано, поэтому мужчина, после соответствующих предупреждений с нашей стороны - исчезает в глубине дома.
Юное дарование, получив сумму, сбивчиво объясняет нам про какой-то день рождения, который она празднует с друзьями и про деньги, которые мама, работающая в Канаде, прислала ей в подарок.
Нам это всё уже неинтересно. Но маму жалко. По возвращению, я думаю, её ожидает шок.
Мы уже отъезжаем,когда из дома выбегает наша клиентка и, даже не взглянув в нашу сторону, уносится куда-то вдоль по улице. Однозначно решаем, что деньги, которые мы привезли, уже пошли в дело.
* * *
Есть чудное очарование в маленьких местечках, сохранивших классическую западноевропейскую планировку с рыночной площадью, ратушей и костёлом. А если городок чист и ухожен, то ощущение путешествия на машине времени - полное.
Мы оставляем машину у узкого тротуара и по короткой аллее идём к миниатюрному деревянному особняку, почерневшему от времени и украшенному по фронтону резьбой по дереву. Видно, что этот дом помнит многое.
Входную дверь, такую же тёмную и с резьбой, нам открывает женщина с мундштуком в руках, с высокой причёской седых волос, в широкой блузке, длинной узкой юбке и, о господи, в туфлях на небольшом каблучке.
Путешествие во времени продолжается.
В ходе диалога, который наша собеседница ведёт с сильным польским акцентом, мы удостоверяемся, что перед нами именно та женщина, которая указана в сопроводительных документах, а она, в свою очередь, высказывает удивление нашей миссией.
Когда мы называем ей имя человека, пославшего деньги, она вытирает глаза платочком, который до этого времени был спрятан в рукаве блузки и обессилено садится на стул.
Следует пауза. Я успеваю рассмотреть "зал". Любой антиквар позавидовал бы этой обстановке. Чисто и как-то мёртво.
Наша собеседница извиняется, что ей нечем нас угостить и тут же просит принять в знак признания нашего нелёгкого труда и оказанной ей услуге некоторую, совсем незначительную сумму из привезённых нами денег. Нам это не запрещается и мы, с благодарностью, принимаем вознаграждение.
Документы она оформляет на польском языку. Быстро и красиво заполняя графы, не спрашивая, что и где писать, явно разбираясь в подстрочных комментариях, написанных по-английски.
Теперь наша собеседница периодически всхлипывает и явно взволнована. Только по прошествию определённого времени мы узнаём, что перевод пришёл от её любимого, когда-то, пылкого поклонника. Об их романе говорила вся округа. Как они были счастливы вместе! Дня не могли прожить друг без друга! Но пришла война и его закружила сумятица перемен. В конце концов, в 1946 году он, убежав из советского лагеря, пришёл к ней, сюда, в этот дом и уговаривал идти с ним дальше в Польшу и оттуда на запад. Но она не могла оставить больную мать, да и сам переход через две границы был смертельно опасным. И он ушёл один.
Через сорок лет он разыскал её через международный Красный Крест и они смогли встретиться, ведь времена были уже не те.
Я смотрел на неё и думал о том, как красив душой должен быть человек, способный так любить.
Она проводила нас до дверей. Я не удержался и, по старинному обычаю, поцеловал ей руку.
Уезжали мы молча.
* * *
Зима была лютой. Периодически нам приходилось пробиваться через снежные заносы и уже два адреса не были закрыты потому, что дорог к ним не существовало. Все сроки возвращения были сорваны и мы всерьёз опасались, что нас уже начали разыскивать.
В селе никто о нашем адресате не знал. Более того, старушек с таким именем и фамилией в селе было несколько, а отчество в документах указало не было. В сельском совете нам подсказали, что скорее всего корреспонданцию из-за границы может получать только одна жительница, но она живёт на хуторе,в лесу, в трёх километрах от села и дороги туда нет.
Хрен с ней, с дорогой! Где хутор? Вон там, в лесу, южнее села.
Машина за поворотом сельской улицы втыкается в сугроб. Мы выходим, плотнее застёгиваем "пуховки" и уходим по снежной целине. Насмешкой над нами, вдалеке, под снежно серой стеной леса виднеются редкие хаты.
Проваливаясь в снег, матерясь и придерживая капюшоны, мы медленно приближаемся к хутору.
У первой хаты появляется колея и идти становится легче. Стихает ветер. Ни души. Даже собаки молчат. Всё занесено снегом. Наконец, в одном из дворов мы замечаем колющего дрова мужчину. Он указывает нам необходимую хату.
Антураж вокруг гоголевский.
Мы долго стучим в низкие двери. Тишина. Ну, если ещё один не закрытый адрес, то неприятности гарантированы.
Совсем неожиданно нас спрашивает из-за двери злой скрипучий голос. Представляемся. Опять тишина. Опять стучим. Из-за двери нам заявляют, что поскольку мы из НКВД, то нам не откроют. Мы повторяем стандартные фразы о своих полномочиях и уже на повышенных тонах сообщаем о том, что за своими деньгами она поедет в офис,за три девять земель. Подействовало.
На той стороне двери долго грохочут запоры и перед нами оказывается человекоподобное существо во всех мыслимых и немыслимых зипунах и платках. К тому же полуглухая.
Мы долго орём,объясняя что надо заполнять документы, но выясняется, что бабка, ко всему прочему, неграмотна. Это капец.
В экстремальных случаях нам разрешается заполнять документы своей рукой, но обязательно давая в тексте соответствующие объяснения.
И вот наступает момент передачи суммы. Бабка долго рассматриает купюры, потом просит объяснить, что это за деньги. Мы говорим, что это канадские доллары. Она спрашивает, сколько это в гривнах. Мы называем сумму по курсу национального банка. Бабка не верит. Это её двухгодовая пенсия.
Наконец, наказав не выходить нам из комнаты, она удаляется в соседнее помещение. Но в зеркало на стене мне видно, как она подойдя к иконе, достает из-за неё пачку таких же долларов и присоединяет к ней привезённые нами.
Даже не поблагодарив, она выпроваживает нас во двор и опять долго гремит запорами.
Уже на улочке, обернувшись, я вижу, как она следит за нами из окна.
А над трубой её хаты дыма нет. Дрова экономит.
И мне не хочется знать, как она прожила свою жизнь.
* * *
Взгляд у него был неживой. То есть двигался, говорил, долго читал наши документы, но его взгляд блестел смертью. Оформление формальностей затянулось, и он успел рассказать нам свою историю.
Ещё при поляках он вступил в организацию украинских националистов. В 1939 году, с приходом Советов, их деятельность была переоринтирована против новых врагов. Пришедшие немцы воспринимались, как временные союзники, с помощью которых будет создана независимая Украина. Немцы оказались не союзниками и особенно ретивых строителей нового государства отправили в концлагерь. Оттуда ему удалось бежать и, пробравшись в родной район, начать подпольную борьбу против всех.
В конце 1944 года он получил задание легализоваться и добровольно пришёл в полевой военкомат Красной Армии. Попав в какое-то тыловое подразделение, сумел получить лёгкое ранение и пару медалей.
Демобилизовавшись, вернулся в село в статусе участника войны, фронтовика и устроился работать на мельницу. Через пару месяцев на него вышел связник и началась боевая деятельность.
Он понижает тон и сообщает нам, что был в составе специального отделения, приводившего в исполнение приговоры службы безопасности. Я понял, что беред нами растрельщик и вешатель.
Так он и жил: днём - мельник, ночью - палач.
В конце соровых он попал на явочной квартире в засаду НКВД и, поскольку сопротивления не оказал, остался жив.Более того, ему удалось выдать себя за обыкновенного связного и избежать растрела по суду. Свои 25 лет он отсидел от звонка до звонка. Без всяких амнистий.
Вернулся. Жизнь вокруг была неузнаваема, но родственники погубленых им людей, настояли на изгнании и он поселился в соседнем районе, у дочери, где никто не знал о нём ничего.
Он смотрит на нас своим мёртвым взглядом, ожидая увидеть на наших лицах восхищение его участием в подпольной борьбе против ненавистных Советов и "москалей". Мы молча слушаем, потом выполняем свои функции, забираем документы и, коротко попрощавшись, уходим. Спиной я чувствую его недоумённый взгляд. Без возможной пощады.
* * *
Нас редко принимают с первого взгляда за тех, кто мы есть на самом деле. Мы привыкли к враждебным встречам и долгим объяснениям.По началу.
В этот раз всё было не так. Нас сразу пригласили в хату. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что достатка здесь давно не было. А, может быть, и никогда.
Она, скрученная многолетней работой наравне с мужчинами, он, инвалид, без пальцев на правой руке. Но оба приветливые и открытые.
Да, тяжело. Да,пенсию не выплачивают уже четыре месяца.Да, дети в городе и им тоже надо помогать,поскольку в городе работу найти трудно.Но, ничего, как-то живём.
Мы слышали это десятки, если не сотни, раз и уже привыкли к нищете, униженного и оскорблённого вынужденой бедностью, народа.
Мой взгляд привлекает фотография на столе, с которой на меня смотрит бравый мужщина средних лет в форме ВВС США. Я спрашиваю, кто это и она с улыбкой сообщает мне, что это её родной брат, который и прислал сейчас деньги.
В 1942 году, когда немцы начали набирать молодёжь на работу в Германию и с каждого двора, в котором были молодые люди, брали одного, он записался вместо сестры. Ехать на чужбину было страшно, известия оттуда приходили всякие и как сложится в далёком краю судьба молодой девушки, можно было только гадать.
А вышло всё так. Он работал на заводе, пока тот не разбомбили американцы. Затем подрабатывал у бауэра. Попал в американскую зону оккупации и, соблазнившись жизнью за океаном, уехал в Штаты. Смышлённый, работящий, он, после нескольких лет мытарств, подался в американскую армию, в которой и сделал карьеру, выйдя в отставку полковником ВВС.
Всю свою жизнь он не прекращал попыток найти сестру. Тем более, как ему сообщили, село было сильно разрушено во время боёв. Первую весточку удалось передать через Польшу. Потом, уже в перестроечные времена, он приехал туристом в Москву, где, предварительно уведомив её, встретился с сестрой. Она рассказывает, как они, обнявшись, долго стояли в холле гостинницы и смеялись, и плакали, и скороговоркой рассказывали о своей жизни.
Два года назад , после полувекового отсутствия, он приехал в родное село. Побродил по улицам, узнал место где стояла его школа, посидел у старой ивы на лугу.
Мы распрощались и идя к машине, я подумал, что вот, ведь, как нам ничего не дано предугадать. Брат, думая, что спасает сестру,на самом деле прожил долгую и состоявшуюся жизнь, а сестра, думая, что остаётся дома в безопасности, так и протянула свою лямку на окрестных полях и в бедности.
* * *
Это был последний адрес на маршруте. Возвращаться домой ночью, уставшими, грязными и голодными сил не было.И мы приняли приглашение хозяев дома остаться у них заночевать.
Пара не вызывала никаких подозрений. Они были наших лет, приветливы, гостеприимны и очень уж по домашнему обходительны.
Разомлевшие после принятой горячей ванны, за столом, уставленным домашними консервациями и с блюдом на котором дымилось жаркое, мы слушали их историю.
Они выехали в Канаду двоём, оставив дочь-подростка на попечение бабушки. За океаном у них как-то всё заладилось и они быстро устроились на работу. Он на лесопилку, а она в общинную столовую. Жизнь летела в работе, редких выходных и в ожидании заветного срока получения вида на жительство. Раз в месяц они платили вежливому полицейскому небольшой штраф за просроченные визы и на этом их контакт с властями исчерпывался.
За два месяца до заветного срока пришли очень нехорошие известния о дочери. Щедро снабжённая родительскими деньгами, девочка вела свободный образ жизни, ни в чём себе не отказывая.Более того, даже собиралась замуж за какого-то, весьма сомнительной репутации, "орла".
Реально забрать её в Канаду можно было, в лучшем случае ,через полгода. За это время могло произойти всё.
Им ничего другого не оставалось, как вернуться домой. Увиденное оказалось ещё более настораживающим. Вокруг юного дарования крутилась какая-то шушера, постоянно клянча у неё деньги и гуляя за её счёт,а избранник, и того хуже, очень походил на афериста.
Заработанные почти за четыре года деньги, собранные по центу, ушли на покупку этого дома, обстановку и оплату учёбы девчёнки в столице. Подальше от греха. За те деньги, что остались, открыли небольшую авторемонтную мастерскую и магазинчик запчастей при ней.
Я смотрел на этих людей и видел,что они уже другие. Они познали цену своему труду и себе. Они не опускают руки перед неожиданными наездами судьбы и мне хотелось, чтобы всё у них получилось и чтобы они прожили достойную жизнь.
* * * * * * * * * *
Ранним утром, по закутанной в туман трассе, мы возвращались домой под прекрасную музыку Криса Реа, который ищет радугу. Мы возвращались в нашу жизнь, мимоходом прикоснувшись к множеству других судеб, к радостям и печалям, безнадёжному одиночеству и трогательной заботе.
Часть 2. Рейс (Один из многих)
На фирме все были, что говорится, " в нервах ".
Необычно суровая для наших краёв зима, чередуя заморозки со снегопадами, превратила, и без того не изобилующую хорошими дорогами местность, в снежную пустыню. Дороги с асфальтовым покрытием стали похожи на конькобежные дорожки, а грунтовки исчезли под снегом. Изредка, бескрайнее снежное море пересекала санная колея или тракторный след.
Ребята возвращались из поездок вымотанные до предела, уставшие и замёрзшие, а количество адресов, до которых не удалось добраться, катастрофически росло. Из-за океана стали доноситься тревожные звонки. Время шло, а подтверждения о вручении денег не приходили. Заморские коллеги и их клиенты, конечно, не представляли себе, в каких условиях нам приходилось работать, да их это и не интересовало. Есть бизнес, есть репутация фирмы, есть обязательства перед клиентами - всё остальное не играет никакой роли. Не можешь работать - уходи мести улицы. Такой вот кровожадный капитализм, на котором держатся уважающие себя и своё дело фирмы.
К тому моменту, когда подошла очередь нашего с Саней рейса, на фирме скопилось около двух десятков "глухарей" и все они попали в наш пакет заказов. Предстоял подвиг.
У нас имелся определённый опыт путешествий по снегу и потому подготовка к предстоящей поездке проходила в стиле арктической экспедиции начала двадцатого века.
К тому времени наша старенькая "двойка", отслужив своё, отправилась на покой и мы колесили в более молодом, но тоже не первой свежести, дизельном "бусе".
Поскольку явно предстояло копать и толкать, мы усилились Игорем, имевшим значительный опыт подобного времяпровождения и начали погрузку "буса". Что в таких случаях необходимо иметь в машине? Танковый аккумулятор ёмкостью 120 амперчасов, три лопаты разных видов, полутонный ящик с песком, трос, цепи на колёса, примус и паяльную лампу, две бочки солярки, канистру с зимним маслом. Не говоря уже о полном наборе инструментов, запасных колёс и сетевом пусковом устройстве.
Не менее важную роль играет экипировка членов экспедиции. "Пуховки", бахилы (сапоги для снега такие), специальные комбинезоны, свитера и запасные вязаные носки. Кроме спальника - специальное пуховое одеяло, в которое надо заворачиваться вместе со спальником. Жить то придётся в машине!
Мы загрузились с вечера и утром нам оставалось только хлебнуть кофе, покурить на дорожку и двинутся в путь.
День первый.
Город был пуст, холоден и фантастичен в освещении уличных фонарей, закутанных то ли в туман, то ли в изморозь.
На выезде мы повстречали несколько легковушек, застывших на обочине в противоестественных позах. Но настоящий action начался километрах в двадцати за городом.
Перед подъёмом, который летом народ проскакивал даже не снижая скорости, в хаотичном беспределе пытались двигаться машины всех времён и народов. Чувствовалось, что ребята развлекаются с ночи. Трейлеры с прицепами, иномарки и несчастные "Жигули" с "Москвичами", "бусы" и даже автобус, всё это скользило, виляло, стонало, рычало и дымило в тщетных попытках преодолеть подъём или ,хотя бы, приблизиться к нему. Ледовый каток, по недоразумению названный дорогой, кое-где посыпанный песком, никого не отпускал.
Дело несколько упростилось, когда на помощь несчастным, вероятно, из ближайшего села, прибыл скрепер (дорожный колёсный трактор,с очень большими колёсами). По одной, по две, он начал растаскивать машины. Началось хоть какое-то обдуманное движение.
Ментов, конечно, не было, поскольку здесь надо было работать, а не сшибать деньгу. Поэтому народ кое-как управлялся сам.
Наш "бус", лавируя среди кузовов, понемногу, приближался к подъёму, когда сзади, перекрывая рёв моторов и мат, раздался многоголосый женский визг. Ни до, ни после я не слышал, чтобы женщины так кричали.
Мы остановились и выскочили из машины.
Шедший за нами микроавтобус с "челноками", сошёл с дороги и, попав во что-то колёсами, лёг входной боковой дверью вниз на снег. Люди оказались в западне, приваленные собственным товаром. Водитель открыл свою дверь и, периодически ныряя в глубь своего авто, начал вытаскивать мелкооптовых торговцев наружу. Мы принимали их внизу. Извлечённые из повозки дамы, были, мягко говоря, не в себе, яростно курили и матерились.
Когда всех вытащили, пересчитали и убедились, что никто серьёзно не пострадал, подошёл скрепер и лёгким рывком вернул микроавтобус в нормальное положение.
Нам делать больше было нечего, и мы продолжили движение. Через два часа преодолели километр, отделявший нас от подъёма, и, даже, своими силами выползли на его вершину.
Ехать быстрее сорока километров в час не было никакой возможности. Машина то и дело пыталась уехать с дороги, неприлично виляла задом и всем своим поведением показывала, что в такую погоду надо сидеть дома и в компании с манекенщицами слушать Вивальди, потягивая водочку под, тушёного в томате с чесноком, кролика.
Ещё километров через двадцать наше триумфальное шествие остановили настоящие гаишники. Они перекрыли дорогу, пока такой же колёсный трактор тросом вытаскивал, улетевший в овраг "Москвич" с четырьмя мужиками, которым, судя по их физиономиям, уже давно пора было менять нижнее бельё.
Надо заметить, что наш маршрут по километражу не был длительным, но по недоступности населённых пунктов превосходил все наши ожидания.
Тем большим было наше удивление, когда мы подъехали вечером к последнему, по плану на этот день, населённому пункту, имея всего лишь один незакрытый адрес. Да и тот мог быть закрыт лишь случайно.
Дело в том, что за годы развития советсткого промышленного производства сложился целый социальный слой рабочих, которые по сути своей оставались крестьянами. Приехав в поисках работы из родного села в город, перекантовавшись пару лет в общежитии, они получали квартиры в городе и вели своеобразный образ жизни, работая, пять дней в неделю на заводе и проводя выходные в селе. Село кормило, город давал возможность заработать деньги. Так люди и балансировали между городом и селом.
Когда всё рухнуло и жить в городе стало очень тяжело, вся эта волна, чтобы как-то выжить, откатилась назад в село, наезжая в город только, чтобы проверить состояние квартиры. Поэтому застать такого адресата можно было только случайно. Информацию от соседей о месте пребывания персонажа то же можно было получить только случайно. Да и открывали они неохотно.Времена то были звериные.
С дорогой к последнему адресу нам повезло. К селу вела, расчищенная бульдозером, колея и мы, распросив в двух домах о нашем адресате, подкатили прямо к его хате.
Десятый час вечера, темнело в шесть. В свете фар виднелась только изогнутая сельская улочка да заборы. Всё остальное тонуло в темноте. Прихватив фонарь, мы вошли во двор. После первого нашего стука в дверь, свет в одной из комнат погас, слегка колыхнулась занавеска в окне и всё замерло. На все наши действия ответом была тишина. Боятся.
Ну что же, повторим всё с утра. С рассветом.
Мы с трудом развернулись в конце улицы, выехали на окраину села и, обогнув заснеженное кладбище сельскохозяйственной техники, остановились возле его бетонного забора. Со стороны села видно нас не было, с дороги тоже, а в поле в такое время никто не сунется.
В уюном тепле кабины мы разогрели две банки тушёнки, банку овощного салата и поужинали, приглушив усталость ста граммами водки. Всё-таки, несмотря на то, что основная масса закрытых сегодня адресов, была в областном и двух районных центрах, мы напрыгались на подъёмах и спусках. Спуски были такие, что мы с Игорем выскакивали из машины, а Саня , одной рукой ведя машину на пониженной передаче, второй - держал открытую дверь. Тормозить на таком гололёде означало оказаться, в лучшем случае, в кювете, а в худшем - на борту поперёк дороги. Подъёмы мы посыпали песком и, в критические моменты, толкали "бус".
Лишние сидения в "бусе" были давно сняты и, на освободившемся месте, хватало места для двоих. Третий спал на передних сидениях. Кроме того, предстояло раза два за ночь запускать двигатель, поскольку при темепературах ниже минус десять запуск остывшего дизеля может не состояться, независимо от того какой аккумулятор установлен в машине.
Я расстелил на полу кабины свою "перину", всунул внутрь неё спальник, героически разделся и нырнул в эту нору. Отстучав зубами положенное время, пока внутренности спальника согревались моим теплом, я медленно уплыл в небытиё. Без снов.
День второй.
Проснулся я до трели будильника. Организм требовал выхода в окружающую среду. Конечно,из спальника вылазить не хотелось.Верхнюю одежду на ночь я складывал между спальником и "периной",чтобы утром одеваться в тёплое.Пританцовывая от холода и быстро одеваясь,я увидел как в спальниках зашевелились ребята.Пора,друзья мои,пора.
Боковая дверь не шелохнулась. Задние двери, открывающиеся наружу, тоже послали меня подальше. Я перелез из салона в кабину и со всей силой надавил на правую дверь кабины. Она немного приоткрылась и я, просунув в образовавшуюся щель плечо и голову, кое-как выбрался из аппарата.
Ветер стелил крупные хлопья снега почти паралелльно земле. Машина была занесена по уровень лобового стекла. Плотная, идеально ровная стена снега подпирала все двери машины и над этим снежным океаном виднелась только половина нашего кузова. Ночной снегопад отрезал нас от всего.
Последующие полчаса мы лихорадочно откапывались. Отрыли колёса, откопали по периметру кузов и выхлопную трубу, выгребли, сколько могли, снег из-под кузова. Саня попытался завестись, но двигатель глох, даже не проиграв стартовую мелодию. Всё. Наша машина - бесполезный кусок железа. Надо уходить к людям.
Согнувшись против ветра и пряча лицо в капюшоны, с трудом вытягивая ноги из снега, мы двигались по снежной целине к селу. Оказавшись на первой улочке, заметили санный след. Значит, можно будет попытаться вытащить нас хотя бы лошадьми.
Добравшись до знакомой хаты, в которой проживал наш адресат, мы встретили такой же приём, как и вчера вечером. Более того, на улице начал собираться народ. У кого-то, как бы невзначай, оказались в руках вилы, один красавец припёрся с топором. Наконец, от уличной толпы отделился парламентёр и приблизившись к нам на пять метров поинтерсовался кто мы такие и что мы здесь делаем.
С нашей стороны вход пошла тяжёлая артиллерия. Высказав всё что мы думаем по поводу обитателей хаты, показав соответствующие документы и уже не придерживаясь принципа неразглашения информации мы потребовали передать защитникам цитадели, что отныне они будут ездить за своими деньгами сами.
Ситуация переменилась сразу же. Внутри хаты загрохотали запоры и засовы. Нас чуть ли не на руках внесли в помещение, а когда все формальности были улажены и на столе показались денежные знаки США, то всё село было в нашем распоряжении.
Да, трактор есть, но нет солярки. Решаемо. Да нам помогут,только покажите где машина. Вот и обильный завтрак.
Через час к нашему "бусу", сминая снег и оставляя за собой колею, пробился "Кировец". Мы зацепили трос и машина поползла к дороге, двигая перед собой нарастающий снежный вал. Самое неприятное, что колёса у неё не крутились. Эдакие громадные санки.
Ещё час мы грели паяльными лампами дно картера, дифференциал и колёсные диски. Потом "Кировец" таскал машину по дороге в попытке завести и всё повторялось снова.
К часу дня, во время очередной попытки оживить наш аппарат, раздался громкий чих, хлопок и из выхлопной трубы вылетело чёрное облако какой-то гадости. Двигатель затарахтел на низких оборотах и мы поняли, что спасены.
Поблагодарив всех и уложив обратно в машину инструмент, мы отбыли выполнять нашу дальшейную программу. Ни о каком плане говорить уже не приходилось. Мы гоняли от адреса к адресу, стараясь наверстать упущенное время. Как назло, не всё получалось и число незакрытых адресов увеличивалось.
День третий.
Сегодня до 17.00 мы должны сдать документацию и оставшиеся деньги в офис. Какой офис?! Впереди ещё треть маршрута и тринадцать адресов плюс уже шесть незакрытых. Дорогу к одному из них мы не можем найти. То есть, она есть на карте и в наших описаниях,но реально найти её нам не удаётся. Слева от дороги, по которой мы ползём со скоростью сорок километров в час, только снег. Ни указателей, ни поворотов,ни алеи старых лип, по которым можно определить наличие дороги. Ничего, кроме снега.
Настроение у нас угрюмое. Во-первых, мы страшно устали, во-вторых такого с незакрытыми адресами ещё не было.
Саня, глядя на пустыню слева, машет нам рукой и мы уходим к следующему адресу. Здесь есть колея, но машина не пройдёт. Мы тыкаемся по санному следу и через полсотни метров садимся днищем на снег. Откапываемся. Выталкиваем машину обратно на дорогу. Забираем с Игорем документы и деньги и уходим пешком. Саня остаётся в машине.
Три километра до села. Это час. Ещё час на расспросы и поиск адресата. Бабульки нет дома, она пошла в гости к сестре на другой конец села. Поиск сестры бабульки. Возврашение на старый адрес за паспортом. Обратно три километра по снегу.Ещё час.
Саня встречает нас горячим кофе и предложением больше так не ходить. А что делать? Ехать домой?
В конце дня, но ещё по светлому, мы теряем время окончательно.
В очередном селе, то ли не всё поняв из объяснений, то ли что-то перепутав, мы оказываемся на улочке, проходящей выше и паралелльно той, которая нам нужна. Развернуться, не повредив заборы, нам негде и мы решаем спуститься вниз по короткому, но крутому спуску. Вначале всё идёт хорошо, но на середине спуска машина превращается в сани, колёса в полозья и мы,набирая скорость, устремляемся вниз, туда, где спуск заканчивается поворотом под прямым углом вправо.
Упираемся руками в панель, ногами в дно кабины под панелью и ждём своей судьбы. А куда денешься?
На повороте Саня пытается вывернуть, но машина, не успев сделать и четверти поворота, влетает в огромный сугроб перед забором очередной хаты. В кабине темнеет. На лобовом стекле - снег. Боковая дверь салона не открывается и мы, прихватив лопаты, выбираемся через задние двери.
По моим прикидкам нам необходимо перекинуть кубометров пять снега, чтобы освободить машину. Попытки выехать задним ходом не предпринимаются ввиду их полной бесполезности.
Наш яростный стройотряд уже порядком запыхался, когда на помощь нам приходит местное население в виде двух мужиков. Самое интересное, что один из них, как потом оказалось, и есть наш адресат. Впятером мы за час откапываем машину, посыпаем золой и песком путь отхода и выталкиваем аппарат из сугроба на проезжую часть. Места для доворота по-прежнему не хватает и ещё минут пятнадцать машина дёргается вперёд - назад пока не располагается вдоль улицы. Всё. Можно ехать.
В качестве компенсации за потерянное время, судьба приподносит нам небольшой подарок. В хате, которую мы посетили, есть работающий телефон. После заказа и ожидания нам удаётся дозвониться до офиса и несколькими словами описать ситуацию. Нам всё прощают, поскольку из курьеров, уехавших вместе с нами, никто ещё не вернулся. Руководство фирмы собирается выходить на наших партнёров за океаном и информировать их о форс-мажорных обстоятельствах в виде неожиданно разгулявшейся непогоды. А пока начальники щебечут друг с другом в тиши и тепле кабинетов, мы продолжаем свой путь.
Несколько слов о связи. Мобильные телефоны в то время были редкостью, их имели только очень богатые и бандиты. К тому же территория, по которой мы имели честь путешествовать не была покрыта сетью ретрансляторов и потому здесь с одинаковым успехом можно было звонить как по мобильнику, так и в рельсу. Единственным средством связи оставались обыкновенные телефоны, которых в каждом селе было минимум два. В бывшем правлении и у бывшего председателя колхоза. Правда встречалась и более насыщенная сеть, когда в селе было полдесятка телефонов. Но междугородний звонок выглядел в этих условиях цирковым трюком, поскольку автоматическая связь по кодам не действовала и надо было связываться через какой-то коммутатор. Короче, связи почти не было.
В этот вечер мы позволии себе несколько больше чем в другие вечера. Во-первых, рейс завершался. Назавтра нам оставалось всего пять адресов и семь у нас незакрытых. Во-вторых, мы устали. В-третих, уже хотелось домой. В-четвёртых, экстрим выматывает не только физически, но и душевно.
Мы сидели в тёплой кабине, хлебали кофе и вспоминали летние поездки. Ведь есть же чудесные места. Сколько раз мы останавливались в лесу,на берегу реки с такими пейзажами,что просто не хотелось уезжать. А развалины замков? А местечки в зелени аллей? Эх!
День четвёртый.
Мы заканчиваем работу к обеду. Можно возвращаться домой. Но есть несколько "но". Из-за постоянного движения на пониженных передачах, прогрева двигателя по утрам и усиленного газования на подъёмах, у нас заканчивается солярка. Для того чтобы вернуться домой окружным путём по асфальту - её просто нет. Кроме того, в силу ряда причин нам пришлось изменить первоначально намеченный маршрут и свой последний адрес мы закрыли в конченой глуши, в стороне от выбранного маршрута.
Правда, судя по карте, был выход на второстепенную дорогу, позволявшую нам не только значительно сократить путь домой, но и обойти основные места "пробок". В каком состоянии была эта дорога сейчас, мы не знали.
Наше возвращение состояло из трёх этапов. Первый - выход по просёлку на второстепенную дорогу, второй - выход к асфальту, третий - по асфальту - выход на основную трассу. Местные жители уверяли нас, что не далее как вчера по этому маршруту прошли два "буса", а сегодня утром - "фура" дальнобойщиков. Более того, ежедневно по просёлку ездят на санях лесники и потому путь можно считать пробитым. Зная цену этой информации, мы всё же решили попытать счастья, да и выхода другого у нас не было.
На удивление, мы довольно быстро преодолели и просёлок, и дорогу. Израсходовав остатки песка, дважды выталкивая "бус" на вершины подъёмов, мы выкатили на асфальт, вернее на утрамбованый снег под которым находился асфальт и поколесили к дому. Всё шло хорошо. У нас даже есть шанс сдать сегодня документацию и оставшиеся, от незакрытых адресов, деньги.
Машина, натужно рыча, взобралась на очередной холм и впереди нас открылся затяжной спуск "волнами", то есть с переменной крутизной. Мы аккуратно скатились на коротком участке, прошли горизонтальную "полку" и начали спускаться вниз к трассе.
Уже через минуту стало видно, что спускаться нам некуда. Далеко внизу, сложившись под разными углами, поперёк дороги расположилась "фура" с прицепом.Кабина, основной и дополнительный прицепы образовали ломанную линию обойти которую не было никакой возможности. Перед фурой, по нашей полосе, застыли два "буса".
В полном соответствии с законами движения тела по наклонной плоскости, наша машина скользила вниз, не реагируя ни на переключение передач ,ни на лёгкое торможение. Эдакой торпедой мы шли прямо в основной прицеп "фуры", на котором виднелась приветственная надпись "Moldova" .
Убиваться не хотелось. Точно также как и убивать людей, сидевших в "бусах". Саня начал потихоньку подруливать к обочине и это решение было наиболее правильным. Лучше перевернуться в снежной целине, чем куроча металл и людей, снежным болидом разнести прицеп "фуры".
Правые колёса уже скользили по обочине, всё больше и больше зарываясь в снег, когда машина попала на островок песка, насыпанный кем-то при подъёме. Саня дал по тормозам и мы юзом проползли ещё с десяток метров.Наш бампер не доехал метра до ближайшего "буса". Всё остановилось.
Только сейчас мы услышали крики. Удивительно, но нашего прибытия никто не заметил. И водители, и сопровождавшие их лица, были заняты обсуждением того, как сдвинуть последний прицеп "фуры" с проезжей части.
Снежный наст был довольно часто посыпан песком и мелким гравием, то есть опора была, но вручную такую махину не подвинуть.
Выход из создавшегося положения нашёлся не сразу и оказался довольно тревиальным. С противоположной стороны дороги подошла такая же молдавская "фура". Прицеп тут же зацепили тросом и оттянули в сторону. Теперь потерпевший, не сумевший взять подъём и сложившийся при обратном спуске, во всей крассе многотонного грузовика вытянулся на обочине вдоль дороги.
Мы поехали к трассе. Здесь уже был относительный порядок, видно было, что дорога расчищается, но в пятнадцати километрах от города, мы уткнулись в километровую "пробку". Как вскоре выяснилось,впереди на подъёме сложилась очередная "фура", а ещё одна легла на бочок в кювет. Короче,проезд закрыт.
Всё это мало волновало дальнобойщиков- иностранцев. Они сидели в отапливаемых кабинах, смотрели спутниковое телевидение, бортовые самописцы записывали простой, а к зарплате им шла добавка за экстремальные условия. Наши же матерились, не давая замёрзнуть двигателям, жгли дефицитную солярку и проклинали то время, когда они согласились ехать в рейс.
Мы прошли до места затора, посмотрели на работу крана, пытавшегося выпрямить "фуру", убедились в том, что работы здесь на всю ночь и вернулись к своему "бусу" принимать решение.
Собственно выходов было два: либо ночевать в "пробке", либо искать объезд. Посмотрели карту. Кое-как развернулись, отъехали на километр и свернули на просёлок. По нему добрались до переезда, виляя и скользя, доехали до населённого пункта. Нашли выход на асфальт. Сделав двадцатикилометровую петлю, въехали в город совсем с другой стороны.
К десяти вечера добрались до места. Разгрузились. Попрощались.
Я дождался трамвая. Под недоумёнными взглядами пассажиров, полчаса колотился на задней площадке вместе со своим рюкзаком. Потом шёл домой.
В квартире было темно и тихо. Мои спали. Не желая тревожить их, я не стал зажигать свет в прихожей. Снял рюкзак и, шелестя "пуховкой" по стене, опустился на пол. Последние силы ушли на то, чтобы расшнуровать промёрзшие горные ботинки. Сколько я сидел на полу - не помню. Было тепло, уютно и ничего не хотелось делать. Горели согревшиеся руки, по телу растекалась волна тепла и чувства дома. Казалось, что всё происходившее эти четыре дня, было не со мной. Просто я смотрел кино о приключениях какого-то другого человека.
А завтра...
А завтра я надену белую рубашку, галстук, костюм и займусь совсем другой работой. До следующего рейса.