Легко, осторожно ложится он на тротуар,

мягкий полумрак.

Удивляюсь, что он ещё жив.

Здравствуй, печаль.

Сентябрь, декабрь 1999 года, Москва.

Тишина.

Стальные голоса и ночи, шумные осенние ливни, взбитыми сливками грязь на дорогах, равнодушные дома, в толпе всегда незнакомые лица, жёлтые листья как слёзы, кружатся и умирают; тихие аллеи парков, скверы и кладбища, поцелуи дико-диковинных проспектов, непрочитанные книги; я тихо плачу порой, но ты этого не видишь, и все же ещё не поздно, ты ещё можешь спасти меня, не все гости собрались, инструменты не извлечены из футляров и не все Боги убиты, ты ещё можешь спасти меня.

Пошёл в ванную и умылся горячей водой. Оплыло, потеряло форму моё лицо, оплыли губы, красные щёки, нос, кошачьи глаза, прыщи, что есть, морщины, что будут.

Ты всегда хотела чего-то большего, а я был слишком слаб; желание родилось с первым снегом, ты закрывала глаза, я нет, видел твою щёку, лужи, гниющие листья и небо.

Осколки неба.

Оле Сергеевне Кудиновой.

Поют деревья голые в лесу,

там, где красное солнце молчит,

там, где лежит тихо снег,

где, тонкой нитью звеня,

идёт безоружная война.

Воздух полон радостью и ложью,

дождик прошёл, мокрый асфальт,

странно близко к лучшим временам,

полным цветов и долгих поцелуев,

парящих рук и диких звёзд.

терпки поцелуи хлёстких губ

сладок пот как смерть

комнаты черны скандалы

мы запутались в собственных телах

это наши любовь слёзы

Ложась на спину,

кошка - выпускает когти,

женщина раздвигает ноги,

а дерево - гниёт.

Утреет. В пердзаревом лепете,

благоухая, как сладкое детство,

как мотылёк легковея,

сказочной феей вспорхнула

молния.

Взорвите молнией небо, оно

Со свистом снова

сомкнёт свой ряд,

и горизонт на бугре

не проронит о бегстве ни слова.

Взорвите молнией небо, оно

оплывёт в необъятной тоске,

певец печальный,

проструится средь развалин

и закружится каруселью.