Храмцов Василий Иванович : другие произведения.

Служу Советскому Союзу

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   "Служу Советскому Союзу!",
   или Незадолго до Таманского
  
   ПРИЗВАН СЛУЖИТЬ!
   Как только Борька Долотов приехал в город Артем на постоянную работу после учебы в техникуме, в военкомате сразу же ему объявили:
   - Через две недели призовем тебя на службу в армию.
   Так и сделали. Молодой специалист все это время жил один в деревянном домике на территории базы геолого-разведочной партии. На буровой вышке работал "сутки через двое". Успел ознакомиться с окрестностями города, сходить на рыбалку. А еще подружился с мальчишкой, который приходил к нему в гости и жадно слушал, как Борька играет на мандолине. Он не просто играл, а решал для себя: взять инструмент с собою в армию или не брать? И пришел к выводу: не стоит выделяться. В последний день перед призывом в армию он, сыграв несколько мелодий, протянул мандолину мальчику:
   - Держи! Дарю тебе на память!
   Только из-за того, как просияло лицо ребенка, стоило подарить ему инструмент!
   В Артеме оказались еще трое выпускников техникума из Кузбасса - две девушки с геологического отделения и Анатолий Березиков, тоже, как и Борис, буровик, но из другой группы. Все они знали, что Бориса призывают на службу. Березиков в день призыва куда-то пропал, с девчатами Долотов близко не сошелся, так что на вокзале его никто не провожал. Не связанный ничьим присутствием, он наблюдал, как провожают других. Подвыпившие родственники, развязные парни, смешливые девушки. Многих парней провожали невесты. Некоторые как-будто напоказ вешались на шею, липли и льнули, не стесняясь людей. Иногда пары срывались и убегали за деревья. Возвращались раскрасневшимися, жадно пили вино, квас или газировку.
   Представитель военкомата перед посадкой в вагон проходного пассажирского поезда сделал перекличку. Вокруг него сгрудилась толпа, из которой призывники отвечали, кто "я", кто "здесь".
   Под утро прибыли во Владивосток. Разместили призывников в фойе какого-то Дворца культуры, уже забитого людьми. По списку стали вызывать в кабинет, в котором находились "покупатели" - представители различных родов войск.
   - На каком инструменте играешь? - заученно спросил представитель войск связи. Ему первому предоставляли слово, так как нужно было отобрать людей с музыкальным слухом.
   - На домре и мандолине.
   - Повтори за мной, - и офицер постукал ручкой о стол. Потом несколько раз усложнял выстукивание. Долотов повторял за ним без ошибок. И офицер, наконец, объявил:
   - Молодец! Берем тебя в связисты. Будешь радиотелеграфистом!
   Борька был этим очень доволен: приобретет еще одну специальность. Среди допризывников появился и Березиков. Его и еще несколько человек привезли отдельно. Встретившись в толпе незнакомых людей, они показались друг другу родственниками.
   - Тебя определили в связисты? Я тоже попрошусь в эти войска, - решил Березиков. И ему не отказали. С этого момента парни были уже неразлучны.
   Подали автобусы для посадки. Во Владивостоке стоял густой туман, так что за пределами площади у Дворца культуры ничего не было видно. Где-то подавали гудки теплоходы. Борис догадывался, что рядом - море. Но так и не увидел ни бухты, ни самого города. Автобусы заполнялись призывниками, прошедшими отбор. Встречали их бравые сержанты и предупреждали, что теперь нужно слушать только их команду и никуда не отлучаться. Увезли призывников за город, на станцию Черная Речка, где комплектовался воинский эшелон.
   Здесь прощались с призывниками из Владивостока их родственники. Рядом с парнями стояли их печальные матери. Но вот появились три легковых автомобиля с букетами цветов на капотах. Вывалившаяся из них группа молодежи окружила высокого парня в приличном костюме. Призывники в основном были одеты скромно, а этот был при галстуке, в белой рубашке. Открыли шампанское. Звучали тосты. Все говорили наперебой.
   - Я не представляю, как мы будем жить без тебя! Кинотеатр без тебя опустел!
   - Возвращайся скорее, Сереженька! Мы будем ждать тебя. Ты же киномеханик от бога! Пиши нам чаще!
   С двух, с трех сторон обнимали его девчата и целовали, целовали. Кто-то вытирал слезы.
   Долотов и Березиков молча наблюдали за пышными и неутешными проводами. Борис вдруг что-то вспомнил и буднично сказал:
   - Ты не поверишь, но совсем забыл: сегодня, 12 октября, я именинник.
   - И чего ж ты молчал? Это надо обмыть!
   Обследовали несколько крохотных продуктовых киосков, но спиртного нигде не нашли. Продавцы подсказали, что на соседней улице есть магазинчик. Купили там бутылку сухого вина, а больше ничего и не было. Когда вернулись на площадь, уже шла погрузка в деревянные грузовые вагоны, оборудованные нарами. Поспешно выпивались последние рюмки водки. Совались свертки с едой. Звучали напутствия. По сержанту определили, в какой вагон им вселяться. Туда же влез, вырвавшись из объятий, нарядный юноша с букетами цветов. Проважающие закинули ему вслед красивый кожаный чемодан. Приятели устроились у стенки вагона напротив входа и позавтракали, поздравив именинника.
   Парни знакомились, расспрашивали друг друга, откуда кто призвался. Какой-то бойкостью, веселостью и непринужденностью отличались жители Владивостока. Они все еще чувствовали себя дома. Кроме юноши в галстуке их было еще пятеро. В вагон погрузили человек тридцать, и только один оказался очень пьяным. Ему помогли подняться на верхние нары, куда он карабкался. Поезд громыхнул и тронулся. Широкая дверь вагона была открытой. Ограждением служил крепкий брус, вложенный в скобы.
   Свежий ветер бодрил. Настроение у всех было приподнятое. В центре внимания оказался сержант Семенов. Он очень увлеченно вешал новобранцам лапшу на уши, расписывая прелести службы в войсках связи.
   - "Кто не видел пыли, грязи, приходите в роту связи!" - это теперь не про нас. Мы с катушками не бегаем, а обеспечиваем радиосвязь. Связь по радио! Не по телефону!
   - А куда нас везут?
   - Не спрашивайте, не имею права разглашать. Военная тайна! Приедем - все узнаете.
   - А давайте-ка споем! - предложил спортивного сложения парень. - Меня зовут Валька Попов. Я знаю одну хорошую песню, которую легко разучить и петь хором. И он запел:
   Облака над головой
   Стали белым ярусом.
   Любо с песней хоровой
   Проходить под парусом!
   - А теперь припев, все вместе:
   Эх, соленая вода!
   Ветер на просторе!
   Полюбилось навсегда
   Голубое море!
   Минут через двадцать вагон сотрясало от дружных голосов. Разучив новую песню, перешли к давно знакомым. У Валентина был прекрасный голос.
   Пьяный юноша пытался слезть с верхних нар и свалился, больно ударившись головой. Его уложили внизу, и он снова уснул.
   - Слушайте, что я вам скажу, - позвал всех в круг сержант Семенов. - Некоторые солдаты и сержанты в нашей части уже отслужили три года и готовятся к демобилизации. Они призывались не в самое лучшее время - после войны прошло всего семь лет. Жизнь была тяжелее, чем сейчас. У многих даже чемодана нет, вещи сложить некуда. У нас в части сложилась такая традиция: новобранцы делятся со "стариками", чем могут. Вот приедем мы в часть, построимся. И к вам подойдут старослужащие. Если что попросят - не жалейте. За три года многое изменится. У вас будут другие возможности. Да и традиция сохранится. Вас тоже чем-нибудь выручат новобранцы.
   Долотов подолгу стоял у широко открытой двери, вглядываясь в плывущую мимо дальневосточную природу. Она отличалась от сибирской. Когда в конце сентября ехал из Барнаула, на станции Зима уже лежал снег. А здесь в средине октября - зелено и тепло. Люди легко одеты, они приветливо машут руками, провожая эшелон с новобранцами.
   На каком-то перегоне увидели девушку, которая сошла с тропинки, бывшей рядом с колеей, и остановилась в высокой траве. Кто-то из парней помахал ей рукой. Видно было, как она засмущалась. Борис потом сочинил об этом короткий стишок.
   Шла она тропой
   Вдоль пути домой.
   Обогнал ее эшелон.
   И стоит одна
   Средь травы густой,
   Слыша рельс стальных
   Перезвон.
  
   А колеса вдаль
   Все бегут-стучат
   И везут солдат
   За Байкал.
   Молодцы в дверях
   На нее глядят,
   А один рукой помахал.
  
   Маком вспыхнула,
   Отвернулася
   И рукой прикрыла щеку.
   А потом вослед
   Улыбнулася
   Неизвестному
   Пареньку.
  
   Еще вспомнится
   Много раз ему
   И улыбка та, и она,
   Что стоит одна
   Средь травы густой
   И вдали уже чуть видна.
  
   Эшелон подолгу стоял на полустанках. Какие-то вагоны отцепляли, какие-то прицепляли. Миновала ночь, наступил день. Наконец после очередной остановки прибыли в город Биробиджан. Стали выгружаться.
  
   И НИКАКОЙ ДЕДОВЩИНЫ!
   Сержант Семенов провел перекличку. В крытом армейском грузовике их привезли в учебный полк связи. Юноши увидели армейские казармы, ведущие к ним аккуратные дорожки, строгий во всем порядок. И возвышающуюся над военным городком сопку. Их построили.
   - Сейчас будете знакомиться со старослужащими, - объявил сержант.
   Вдоль строя вразвалку двинулись десятка полтора рядовых солдат, ефрейторов. На них были выцветшие рыжеватые гимнастерки, видавшие виды сапоги. Они в первую очередь искали земляков. А попутно осматривали нехитрый багаж новобранцев. У Бориса был приличный по тем временам крепкий фанерный чемодан среднего размера, выкрашенный в черный цвет, который верой и правдой отслужил ему четыре года.
   _ Продашь? - спросил невзрачного вида солдат, обращаясь к Долотову.
   - С удовольствием подарю!
   Ему и вправду очень хотелось чем-либо помочь тем, кто готовился к демобилизации. Звали парня Андреем, родом он был из-под Новосибирска. Они быстро нашли общий язык и расстались как близкие товарищи. Потом еще несколько раз встречались и беседовали.
   Старший киномеханик из Владивостока со своим кожаным чемоданом расставаться не пожелал.
   Так появился в полку новый состав первого взвода. На другой день всех одели в новенькую армейскую форму. Гимнастерки и галифе были насыщенного зеленого цвета. Совсем недавно такие разные парни вдруг стали похожими, как инкубаторские цыплята. Бориса это забавляло, он шутил и смеялся. В ожидании, пока все приведут себя в порядок, молодые солдаты подошли к турнику и стали по очереди показывать, кто что умеет. Валентин Попов оказался спортсменом, окончившим институт физкультуры. Он уверенно выполнил несколько сложных упражнений и подбадривал других. Сержант Семенов, наконец, объявил построение. Стали по росту. Борис оказался замыкающим.
   - А теперь проверим вашу физическую подготовку. Каждый должен подтянуться столько раз, сколько сможет.
   Было смешно смотреть, как трое парней вообще не смогли подтянуться, ни разу. Борис в техникуме занимался гимнастикой. Он без труда подтянулся восемнадцать раз.
   - А рекорд для новобранцев - девятнадцать.
   - Но почему же Вы раньше не сказали? Я бы побил рекорд.
   И пошла жизнь по строгому армейскому расписанию. В классе стоял монотонный стук телеграфных ключей - осваивали прием и передачу радиограмм азбукой Морзе. На плацу занимались строевой подготовкой. Изучали оружие, стреляли. Наступили холода, потом морозы. Казарма отапливалась углем, но он плохо горел. Всю зиму температура в помещении была плюс пять градусов, а на улице доходила до сорока пяти. Солдаты мерзли. Но, удивительное дело, - никто не болел! Может быть потому, что всех привили уколом тройного действия, страшно болезненным?
   В отличие от некоторых Борьке нравилось служить в армии. Кое-кто из новобранцев в течение целого месяца не мог привыкнуть к солдатской пище, ходил в буфет за булочками и пряниками. А когда домашний запас сытости иссяк, они стали хватать со стола остатки хлеба и рассовывать их по карманам. Парень из Владивостока, тот, что пьяным свалился с нар, дважды сбегал домой. Через две недели являлся добровольно. Знал, что до приема Присяги он еще не солдат, и наказать его не смогут. Борис признался себе, что только в армейской столовой он стал питаться по-настоящему сытно. Детские годы в деревне выпали на военное время, на голод. В техникуме он жил на стипендию, на которую можно было купить килограмм сливочного масла за сто рублей и ведро картошки за двадцать. И все! Из дома помощи не было. Поэтому картошка, лук, макароны и маргарин были главными продуктами студента. Армейский рацион казался разнообразней. Да и калорий хватало.
   В армии все расписано по дням и часам. Пришло время вести курсантов на рентген. В темную комнату, еле освещенную красной лампой, входили по четыре человека. Раздевались по пояс. Женщина-рентгенолог, привычная к работе в таких условиях, брала курсанта за руку и подталкивала внутрь кабинки. Включала аппарат, командовала: "Даши глубже. Не дыши. Свободен". Работа подвигалась быстро. И вдруг врач занервничала.
   - Стань ко мне лицом! - сказала она.
   - Я к вам лицом.
   - Да что я, не вижу? Лицом ко мне стань, говорю, а не спиной!
   - Я стою к вам лицом.
   - Вот непонятливый попался! Повернись!
   - Я стою к вам лицом.
   Разгневанная рентгенолог включила яркий свет.
   - Действительно, - сказала она удивленно. - Да у тебя сердце с правой стороны! Как фамилия?
   - Курсант Глазков. Я же говорил, что я стою к вам лицом, обиженно повторил он.
   Каждый подошел к Глазкову либо руку пожать, либо по плечу похлопать. Удивительно было видеть рядом необычного человека. И было в нем действительно нечто загадочное. На широком скуластом лице крупные голубые глаза очень широко расставлены. Сам он могуч в плечах и весит килограммов девяносто, больше парней своего роста. А уж добродушнее его никого не было.
   Долотову нравилось вставать в шесть утра по команде, одеваться как на пожар и выбегать строем на безлюдные дороги. Зимой - только в гимнастерке, летом - по пояс голым. Вот уже минут пять бегут солдаты молча, сосредоточенно. И лишь потом начинают улыбаться, перебрасываться шутками: просыпаются! Нравилось заниматься спортом: отжиматься, подтягиваться, прыгать через коня, преодолевать полосу препятствий. Служба в армии - это непременно что-то новое, постоянное состязание. С товарищами, с самим собой. Нытики говорили: три года потерянного времени! Борис возражал. "За эти годы знаешь чего можно натворить? А тут мы под присмотром перебесимся, возмужаем и придем домой уже зрелыми людьми".
   Казавшийся добродушным и заботливым на призывном пункте сержант Семенов в полку был совсем другим человеком. Он чувствовал себя среди солдат чуть ли не богом. Днем придирался к новобранцам по поводу и без повода. Вечерами же начищался и наглаживался и демонстративно уходил в самоволку.
   Особенно доставалось от него сельскому пареньку Ивану Коровину. Нормального в жизни человека после призыва в армию словно переклинило. Команды выполнял с опозданием. На турнике болтался, как дистрофик. Через спортивный снаряд коня перепрыгнуть не мог. Морзянку заучивал с трудом. На замечания сержанта Семенова отвечал словом "слухаюсь". Сержант выходил из себя.
   - Отвечай, как положено - "Слушаюсь!"
   - Слухаюсь! - говорил Коровин!
   - Два наряда вне очереди! Понял?
   - Слухаюсь!
   Коровина в конце концов освободили от занятий в радиоклассе и отправили на кухню.
   Оставались считанные дни до демобилизации сержанта. Но самоволки не прошли ему даром: его выловил патрульный наряд. Лучший строевик полка капитан Коваленко построил батальон и объявил приказ:
   - За нарушение воинской дисциплины, выразившееся в неоднократных самовольных отлучках из воинской части, разжаловать сержанта Семенова вплоть до рядового!
   Старшина Сорока подал капитану ножницы. Коваленко подошел к сержанту и срезал ему лычки.
   - Рядовой Семенов! Стань в конце строя! Теперь там твое место!
   Сурово наказали Семенова. Но никто ему не посочувствовал.
   Солдаты - это не учащиеся техникума! Здесь другие порядки и правила. "Солдат спит, а служба идет". "Всякая кривая короче прямой, если на ней стоит начальник". "На службу не навязывайся, от службы не отказывайся". И Суворовское: "Сам погибай, а товарища выручай!" Во взводе оказались отличные командиры. Старший лейтенант Тарасов - чемпион Дальневосточного военного округа среди офицеров по приему и передаче радиограмм, мастер по радиоспорту. Помощником командира взвода вместо Семенова назначен сержант Трофимов - чемпион среди солдат и сержантов, кандидат в мастера по радиоспорту. Есть у кого перенимать опыт!
   Борис с головой окунулся в эту заманчивую, удивительную жизнь радиста. Он на лету схватывал все новое и быстро вошел в десятку лучших радистов взвода. Отлично учился Валентин Попов, единственный, кто имел высшее образование, а также Виктор Гатчинов, Александр Петухов, Ефим Скрябин, Анатолий Паньшин, Виктор Ерофеев, Семен Булгаков. Эти имели среднее или средне-техническое образование. Некоторым морзянка совсем не давалась. Сержант Трофимов был терпелив, занимался с ними дополнительно. Но если уж кому не дано, то не дано - никакая помощь не поможет.
   Намечался кросс на десять километров при полной выкладке. За спиной - радиостанция весом двадцать два килограмма, спереди - вещмешок со всем необходимым в походе, через плечо - скатка шинели. А еще карабин СКС, саперная лопатка, фляжка с водой, кружка на поясе и ложка в сапоге. Взвод должен пройти дистанцию на время без отстающих. Началось шушукание, кучкование, заговоры. Самое тяжелое в радиостанции - два аккумулятора. Кто-то умудрился сдать их на зарядку, кто-то спрятал в казарме. Сержант и командир взвода закрывали на это глаза. Но Борис и еще человек десять и не думали хитрить. Они действительно побежали кросс с полной выкладкой. А это до 35 килограммов амуниции.
   Первые километры дались Долотову легко, хотя нагрузка чувствовалась. Сам-то он весил всего 53 килограмма при росте 153 сантиметра. Боялся, что из-за малого роста его не призовут в армию. Взяли! И вот он уже бежит кросс. Бодро торчит над рацией антенна Куликова. Солдаты растянулись, но отстающих пока нет. Вот уже шесть, семь, восемь километров позади. Антенна наклонилась вперед, бег стал переходить на шаг. Борис уже замыкающий. Чувствует, что силы покидают его. Уже и второе дыхание исчерпалось, а дистанция все не кончается.
   Сержант Трофимов знает, кто бежит налегке. Он приказал здоровяку Петухову помочь Долотову. Но курсант не согласен, чтобы ему помогали! Он сделал еще рывок, однако уже не мог даже идти быстрым шагом. Петухов силой забрал у него карабин. Попов подставил руку под тяжелую рацию. Последние метры солдаты не бежали, а шли быстрым шагом. И уложились в нормативы!
   Других случаев, чтобы Долотов оказывался в отстающих, больше не было. Он и кросс выдержал бы, не будь нагруженным через меру.
  
   ВОР В КАЗАРМЕ. САМОСТРЕЛ
   У Бориса в тумбочке лежало нехитрое хозяйство солдата, в том числе четыре чистых носовых платка. Потом оказался только один. Парень недоумевал: куда они могли деться? Кто-то позаимствовал без спроса? А после поездки на полигон взвод заволновался: у кого-то пропала общая тетрадь в переплете, у кого-то фотоаппарат. Сначала подозревали, а теперь уличили вора. Им оказался рядовой Ращупкин. Это был тот новобранец, которого так нежно, с цветами провожали девушки из Владивостока. Борис сомневался, что ухоженный, небедный, судя по всему, человек способен на такой поступок.
   Валентин Попов, а также еще двое призывников из Владивостока пошептались с сержантом Трофимовым. По такому случаю в полку тоже, оказывается, была своя традиция: вора "сажали" на задницу. Происходило это так. Его держали за руки и ноги и били задом об дорогу. Как будто им сваю забивают. После такого "воспитания" человек мог остаться инвалидом. А чтоб другим неповадно было! За избиение вора солдат, как правило, не наказывали, а даже негласно поощряли.
   После отбоя, когда в казарме наступила тишина, послышался шепот: "Подъем! Выходим по одному за казарму". Командовала группа владивостокцев. За глухой стеной казармы стали в круг, вытолкнув на средину Ращупкина.
   - Ты у меня тетрадь украл?
   - Не брал я никакой тетради!
   Последовала увесистая оплеуха.
   - Фотоаппарат ты тоже не брал?
   - Нет, не брал!
   Снова удар по лицу.
   - Мы же нашли у тебя все, что ты украл! Мы тебя выследили! Бейте его, ребята!
   Ращупкин стал летать по кругу, получая кулаками со всех сторон. Ему не давали упасть. Разбили губы, нос, поставили фонари под глазами. Он стал выкрикивать: "Я хотел все отдать!" "Простите меня. Я все отдам".
   - Хватит! - прозвучала команда Попова. - Берем его и сажаем!
   Его схватили под мышки, за обе руки и за обе ноги. Зная, чем это кончится, он стал дико орать. Подняли его над головами и резко бросили вниз. Но Ращупкин вырвал одну ногу, приземлился на нее и этим спасся. Взревев, как раненный зверь, он бросился на стенку солдат, пробил ее и вырвался на простор. Он побежал в штаб полка, зная, что там обязательно дежурит офицер. Бежал напрямик, не разбирая дороги. На пути ему попался летний кинотеатр. Ряды скамеек он преодолевал, прыгая, как при беге с препятствиями. А взвод тем временем бесшумно вошел в казарму и улегся спать, как ни в чем не бывало.
   Минут через пятнадцать включился свет, раздалась команда: "Взвод, подъем! Становись". Вдоль строя расхаживал дежурный по части капитан Дудченко.
   - По одному в красный уголок!
   Первым зашел очень спокойный, почти меланхоличный радист, по совместительству батальонный художник Виктор Ерофеев. За столом, покрытым красным сукном, сидели капитан Дудченко, командир взвода старший лейтенант Тарасов и старшина Сорока. Слева на отдельном стуле сидел курсант Ращупкин. Лицо его было в синяках и ссадинах.
   - Курсант Ерофеев по вашему приказанию прибыл!
   - Скажи нам, курсант Ерофеев, что произошло в вашем взводе после отбоя? - спросил капитан.
   - Ничего особенного. Я спал, когда Вы объявили подъем.
   - А до этого подъема?
   - Ничего не было. Я спал.
   - А почему курсант Ращупкин такой вид имеет?
   - Не знаю. Может быть, он упал где-нибудь?
   - Ращупкин! Он там был?
   - Точно не знаю. Весь взвод там был.
   - Он тебя бил?
   - Не уверен. Меня сначала ударили сзади. А потом со всех сторон. Там темно было.
   Позвали следующего курсанта.
   - Ты знаешь, кто избил Ращупкина? Не знаешь? Следующий.
   Так перед дежурным по части прошел весь взвод.
   - Он держал меня за руки, - указал вор на Попова.
   - Держал, чтобы он никого не травмировал. Ращупкин ими сильно размахивал.
   Борис вошел последним. Следователи широко улыбались, задавая одни и те же вопросы и получая почти одинаковые ответы. Они бы, наверное, и хохотали, да присутствие избитого курсанта Ращупкина обязывала их быть строгими.
   - Долотов тебя бил?
   - Нет. Этот точно не бил.
   - Никто из взвода не признался и ты никого конкретно не назвал. Может быть, ты действительно упал и ушибся, когда бежал в штаб полка, а теперь наговариваешь на товарищей?
   - Да нет же! Это они меня избили. Я еле вырвался.
   Ращупкина увели из казармы ночевать в другое место, а потом отправили на полигон. Фотоаппарат, тетрадь и еще много мелочей вернулись к хозяевам. А Борис с удивлением обнаружил, что носовые платки снова лежат на месте. Воровства во взводе с тех пор никогда и не было. Лекарство оказалось действенным. Служившие на полигоне солдаты не приняли Ращупкина в свой круг, всячески игнорировали. Он опустился, стал неряшливым. Дошел до того, что воровал у товарищей сахар-рафинад, и ему снова не поздоровилось.
   А Борис невольно сопоставлял характеры своих сослуживцев. Юноша, который в вагоне падал с нар, будучи пьяным, а потом дважды сбегал из полка, теперь отлично служил, успевал по всем дисциплинам. А респектабельный, ухоженный, обеспеченный и обожаемый на гражданке киномеханик Ращупкин в армейских условиях оказался слизняком.
   Отличалась от других еще одни чудаки - влюбленные. Был в их рядах и Толик Березиков. Оставаясь наедине с Борисом, он вздыхал:
   - Не дождется меня Оля, нет, не дождется.
   - Это почему же?
   - Она несколько раз повторила в письмах: "Три года - большой срок! Когда ты вернешься, я буду уже старая. И ты женишься на молодой".
   - Вот и женишься на другой! Чего переживать?
   - Да люблю я ее! В отпуск не пустят. Что делать?
   - Служить, вот что. Пиши письма. Я вот для нее сочинил:
   Жизнь быстро мчится,
   И друг твой вернется.
   Опять будут петь вам
   В тиши соловьи.
   Но если случится -
   Тех дней не дождешься,
   То ты не достойна
   Солдатской любви.
   Зимой много раз поднимали батальон ночью по тревоге. Разбирали оружие, бежали наверх в сопку, занимали позицию в окопах. Минут через пятнадцать-двадцать объявляли отбой. Так повторялось несколько раз. И к этому начинали привыкать. Курсант Петухов при очередной тревоге решил не возиться с портянками, надел сапоги на босу ногу. А тут как специально отбой задерживали. Терпел он, терпел, да не выдержал, пошел к старшему лейтенанту Тарасову и во всем сознался.
   - Три наряда в не очереди! Марш в казарму!
   А в этот раз тревога отличалась. Взвод построили, выдали оружие, патроны. Произошло нападение на постового, охранявшего склад горючего. Мороз был такой, что бревна в стенах трещали. У подножий сопок, там, где располагалась воинская часть, стоял густой туман. Курсантов расставили по периметру полка в пределах видимости друг друга. Приказ - задерживать всякого, кто окажется в поле зрения или попытается проникнуть на территорию части. В случае неподчинения - стрелять на поражение.
   Было и холодно, и страшно. Курсанты впервые по-настоящему почувствовали, что они люди военные и что, возможно, в этом тумане, когда никого и ничего не видно, придется принять бой. Напали на постового двое. Его ранили, и он отстреливался.
   На рассвете оцепление сняли. Обморожений не было. Уже кое-что прояснилось. Выстрелов было два. У постового тоже не хватало в карабине двух патронов. Ни следов нападавших, ни других гильз от патронов не обнаружено. Врачи определили: самострел! За день до этого курсант получил письмо, в котором сообщалось, что его невеста выходит замуж. Он просился в отпуск, дошел до командира полка. Ему ответили, что если бы по такому поводу давали отпуска, то в полку не осталось бы и половины состава.
   Рана оказалась неопасной. Парня подлечили кое-как. Медсестры презирали симулянта, даже отказывались делать ему перевязки. Дослуживать его отправили куда-то в стройбат. После этого случая Березиков о своей любви больше не заикался. И не только он. А невеста его через полгода действительно написала, что ждать не будет и выходит замуж.
  
   НА УЧЕНИЯХ
  
   - Итак, едем на настоящие учения! - объявил старший лейтенант Тарасов. - Будем обслуживать боевые войска. Кто-то попадет к танкистам, кто-то к артиллеристам, кто-то - к авиаторам. Надеюсь, не подведете!
   В полевых условиях расположились где-то в лесу. Раньше сюда прибыли саперы, поставили палатки. Их было несколько рядов, до двадцати в каждом. Между рядами - дорожки. У палаточного городка - днем и ночью часовой. Побывал в наряде и Долотов.
   Метрах в ста - другой такой же городок. Но в нем - китайские войска. Учения совместные. Страна дружеская, но бдительность терять нельзя. Мао Цзэдун и Хрущев выясняли отношения по поводу культа личности Сталина. Солдатам советовали даже не приближаться к соседнему городку, чтобы не нарваться на провокацию. И все же до солдат доходили сведения, что там, в городке у соседей, тоже стоит полк связи. В нем, в отличие от советских войск, были и девушки. К каждой для обслуживания приставлен ординарец. Кто-то видел, как китайские солдаты вносили в палатки и выносили оттуда тазики с горячей водой.
   Вечером услышали какой-то звук, похожий на отдаленный непрерывный гром. Он все усиливался и стал уже очень громким. Солдаты спрашивали у командиров, что это такое?
   - На учения выходит танковый корпус.
   Долотова командировали к зенитчикам. Он оказался в большой штабной палатке. Посреди стоял огромный стол с картами местности. Палатку освещали керосиновые лампы, свечи и одна аккумуляторная лампочка. Связь с авиаполком Борис установил быстро. Ему коротко поставили задачу. Из полка должны сообщить, а он передать зенитчикам, что в небо поднимается боевой самолет. На длинном тросе он будет тянуть "конус". Вот его зенитчики и будут сбивать.
   - Зенит, я Сокол. Как слышно?
   - Сокол, я Зенит, слышу отлично, - отвечал Борис.
   - Зенит, я Сокол! Залет боевой! Залет боевой!
   - Вас понял! Залет боевой!
   Офицеров как ветром выдуло из палатки. Долотов остался один у рации. Минуты три все было тихо. Потом зенитки дали залп. Это был так неожиданно, а звук такой силы, что пламя в керосиновых лампах и у свечей подпрыгнуло и потухло. У Бориса заложило уши. Снедаемый искушением посмотреть, что же творится за пределами палатки, Долотов вышел из нее. Среди ослепительно белых сугробов рядами стояли зенитки со сдвоенными стволами и стреляли. Ни одного человека не было рядом!
   Высоко в небе летел реактивный самолет, увлекая за собой "конус", и стволы зениток все до одной синхронно сопровождали его движение. Они легко поворачивались всей платформой вместе с пустующими сидениями для зенитчиков. Никто не подавал патроны, а зенитки стреляли. Только таял запас снарядов, возвышавшийся слева от стволов. С платформ отлетали блестящие латунные гильзы, которые дымились на снегу. Борис понял: стрельба ведется из укрытия при помощи новейшего зенитного комплекса. Он слышал о таком. В случае атаки с воздуха личный состав не пострадает. Орудия стреляли то залпом, то по очереди. Трассирующие снаряды летели вверх куда-то, казалось, совсем мимо конуса, который хорошо был виден в лучах прожекторов. Удивительным образом меняя траекторию, как-то по дуге, они сближались с конусом и взрывались рядом с ним. Если бы это был самолет, он точно был бы сбит.
   Офицеры вернулись в штабную палатку. Зажгли керосинки и свечи. Не успели они обсудить результаты стрельбы, как Долотов принял очередной сигнал: "Залет боевой!" И опять "заговорили" зенитки. Так повторялось несколько раз. Наконец наступил отбой. Зенитчики отстрелялись на отлично. Такую же оценку по итогам учений получили и связисты.
   Поступил условный сигнал:
   - Атомная атака!
   Вместо того, чтобы попрятаться в укрытия, офицеры и рядовые высыпали из всех щелей на снег.
   - Учебный! Учебный! Имитация! Имитация! - говорили офицеры. - Пусть китайцы посмотрят и прикинут, стоит ли с нами ссориться.
   Над дальней сопкой взметнулся над горизонтом до самого неба огромный багрово-красный, местами с темными отливами по краям столб огня и дыма. Самого взрыва слышно не было из-за расстояния. Наверху это раскаленное чудо стало расширяться и пухнуть кверху, опадая краями, приняв форму огромного темно-багрового гриба, сравнимого по размерам только с окружающими сопками, но и больше и выше их. Внутри его ширящейся массы просматривалась багровая, а местами ослепительно яркая как молния сердцевина. Борис представлял, что при настоящем атомном взрыве все они уже получили бы ожог глаз, облучение, а потом их разметала бы ударная волна. Но ничего этого не было: взрыв от них был слишком далеко. И это была только его слабенькая имитация.
   Анатолий Березиков на учении обслуживал танкистов. Вместе с разведчиками он выдвинулся вперед, к линии условного противника. А потом была танковая атака! Прямо через окопы на большой скорости стальные махины устремились в бой, стреляя на ходу. Даже торчавшая поверх окопов антенна была сломана. Сам боец не пострадал.
   Десантников обслуживал Валентин Попов. Он был в штабе командира и держал связь с подразделениями. Ждали удачного момента для высадки парашютистов. А когда он настал, поднялся ветер. Прыгали на луг, который пересекала небольшая замерзшая речка с высокими крутыми берегами. Ветер гнал парашюты к берегу, и парашютисты, не успевая погасить их, падали с обрыва, ударяясь об лед. С ними потом работала бригада санитаров.
   А ближе к весне учебный полк снова был отправлен на учения. Случилось это в марте. Еще стояли морозы, лежал снег. Когда питались из полевой кухни, сидя на рельсах под Владивостоком, то куски хлеба замерзали и становились белыми.
   Борис до этого как-то не задумывался, что Россия простирается дальше Владивостока - на юг, вдоль берега Японского моря, до границы с Кореей. Вот туда и привезли их на учения. Причем, проходили они уже совсем в неблагоприятной политической обстановке. Хрушев не только разоблачил культ личности Сталина. Он отстранил Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР. Китайцам все это не нравилось. Уже были столкновения на границе.
   Радисты группами по трое с радиостанциями за плечами уходили по маршрутам за несколько километров и держали связь каждый со своим руководителем. Их еще раз инструктировали насчет бдительности. Группа Долотова оказалась на вершине самой дальней сопки. Соседняя сопка - уже китайская. Здесь даже климат оказался совсем другим, чем во Владивостоке. Припекало солнышко, было непривычно тепло. Долотов и Скрябин разговорились, продолжая отвечать на свои позывные и принимать короткие радиограммы. Петухов устроился в сторонке. Удивлялись непривычной местной погоде, любовались природой. Снег здесь уже сошел, и следов от него не было. Работали голосом.
   - Волга, я Днепр, как слышишь, я Днепр, прием.
   - Днепр, я Волга. Слышу отлично. Прием, - отвечал Долотов.
   Так прошло около часу. Испугал тревожный голос командира взвода:
   - Волга, я Днепр. Почему не отвечает Енисей? Срочно ответьте! Прием!
   - Днепр, я Волга, сейчас проверю. Прием.
   - Где Енисей? Вы должны быть вместе! Отвечайте! Прием!
   Побросав радиостанции, солдаты кинулись к Петухову. Тот неподвижно как-то боком лежал на траве, но лицом вверх, и изо рта его шла пена. Ее было много, она свисала до плеча. Все было понятно: засыпая сидя, он сполз на землю и проводами от наушников передавил себе горло. Перепуганные радисты освободили его от удавки, стали трясти и бить по щекам. А брошенные ими радиостанции непрерывно требовали ответа: где Енисей? Командиры были взбешены: в полку ЧП! Слава Богу, все обошлось. Вечером на построении радистам снова, в грубой форме, объясняли, что такое потеря бдительности. Солдаты и сами убедились в этом. Окажись Петухов один, точно бы погиб. Подумали бы, что это проделки китайцев. На этот раз обошлось без наказаний.
   Девять месяцев познавал Борис тонкости радиосвязи в учебном полку и стал успешным радиотелеграфистом. Как отличник боевой и политической подготовки он был удостоен чести ходить в караул только на первый пост - в штаб, к знамени полка. Пост не простой. Днем все два часа, пока не сменят, почти непрерывно мимо поста проходят офицеры разных рангов, и им приходится отдавать честь по-ефрейторски, выкидывая карабин в сторону. Ночью же - тишина, клонит ко сну. А если нападут террористы или диверсанты и захватят флаг? Полк перестанет существовать, а весь состав во главе с полковником отправится в штрафной батальон или за решетку. Так что бди, рядовой Долотов! Не подкачай, оправдывай доверие.
   Весной усадили взвод в крытую брезентом автомашину и повезли на полигон. Это была особая территория учебного полка. Там находились радиостанции, с которыми учебный полк учился работать. Было оборудовано стрельбище. Ехали мимо болот, в которых хором квакали лягушки так громко, что из-за их крика невозможно было слышать друг друга. Таких орущих болот было несколько.
   Стреляли и по неподвижным, и по движущимся целям. Для того, чтобы пули не разлетались по лесу, в конце стрельбища был оборудован высокий вал. Солдаты стреляли, а на валу спокойно сидели, бегали или расхаживали любопытные бурундуки.
   Солдата, отлынивающего от работы, в полку называли "сачком". И пока курсанты не побывали на стрельбище, смысл этого слова им не был понятен. Оказалось, что рядом со стрелком ставят другого солдата, с сачком в руке. Гильзы, вылетая из карабина после выстрела, попадают прямо к нему в сачок. Это чтобы не собирать их потом в траве и на земле. Солдат "сачкует", иначе говоря - ничего не делает, а гильзы все на месте. Ведь их нужно сдавать поштучно, учет боеприпасам строгий.
   Не понравились Долотову стрельбы. Мишень в виде силуэта человека показывается пять раз, и нужно столько же раз в нее выстрелить. В руках у него - скорострельный карабин Симонова - СКС. За ту минуту, когда мишень повернута к нему "лицом", он мог бы всадить в нее все пять пуль. Ведь он охотник, уток стреляет влет! А вот нельзя! Нужно ждать, когда мишень повернется боком, а потом снова развернется. Трижды выдерживал Борис интервал между выстрелами, а в четвертую мишень влепил сразу две пули. Командир взвода хотел было сделать ему замечание, но когда увидел все пробоины в "яблочке", ничего не сказал.
  
   РАДИОКОНТРОЛЕРЫ В ЭФИРЕ
   Наконец срок учебы закончился. Теплым июньским днем в полк прибыл командир воинской части "Амур", самой престижной для продолжения службы. Еще более престижной считалась только служба на радиостанции в Китае. Но в этом году радистов туда уже не направляли, радиостанция прекратила работу на территории соседней страны. Были тому веские причины.
   Представитель части отобрал лучших из лучших курсантов и увез под Хабаровск. Воинская часть "Амур" была единственной в своем роде во всем Дальневосточном военном округе. Занималась она контролем за работой радиостанций. Это примерно то же, что автоинспекция на дорогах, только в эфире. Радисты круглосуточно прослушивают работу определенных воинских радиостанций, а также радиочастоты в свободном поиске, и вылавливают нарушителей установленных правил приема-передачи радиограмм. Личного состава в части на момент пополнения бывает чуть больше двадцати человек, а после демобилизации "стариков" - и того меньше. Командовал частью украинец - капитан Николай Иванович Слюсаренко, замполитом у него был белорус - старший лейтенант Иван Николаевич Юречко. Остальные военнослужащие были солдатами срочной службы. Обязанности старшины исполнял сержант Козик.
   Располагалась часть далеко за городом, на берегу небольшой речки. Это для того, чтобы меньше было помех в радиоприемниках. Ее окружала дубовая роща. Место было живописное. За речкой простирался обширный луг с многочисленными озерами. Над ними кружили кулички и чибисы, пролетали и садились утки и гуси.
   Борька уже успел кое-что повидать на белом свете. Родился и вырос он в деревне, а техникум окончил в небольшом городке. Во время производственных практик поработал в разных городах и райцентрах, больших и не очень. Так что многих людей с разными характерами повстречал и со многими познакомился.
   В воинской части, куда он попал, служили представители почти всех регионов Советского Союза. Были среди них и, казалось бы, особые люди - москвичи и ленинградцы. Борьке представлялось, что парни из столиц должны быть на голову выше других в развитии. К их услугам и театры, и музеи, и стадионы, наука и культура, искусство и спорт. Наивный чудак, он вскоре убедился, что прекрасные условия жизни - это еще не гарантия для хорошего воспитания.
   В момент пополнения вместе в одной небольшой части оказались "старики" - завершающие трехлетнюю службу, солдаты второго года службы и новички. Сразу же провели отчетно-выборное комсомольское собрание. В полку Борис Долотов был секретарем комсомольской организации взвода. Предложили его кандидатуру. Проголосовали единогласно. Везло ему на выборные должности: в техникуме он был членом комитета комсомола.
   Связисты этой воинской части - самые сильные специалисты в своей области. Они могут принимать морзянку при передаче вручную с любой скоростью и при любых помехах. Эти качества и прививали им в учебном полку. Они особенно необходимы, когда в эфир выходят сверхсрочники, призванные на службу в последние годы войны или сразу после нее. Это радисты с огромным стажем - от семи до десяти лет. Принять в эфире передачу этих рационализаторов и хулиганов неподготовленным радистам почти невозможно. Вместо стандартного телеграфного ключа они вопреки запрету пользуются "вибриками". Отличие существенное. Ключ подает сигнал только при движении вниз, а "вибрики" работают горизонтально и в обе стороны, что дает возможность ускорить общение во времени в два раза и более. Прием-передачу эти асы ведут с колоссальной скоростью. Это не отдельные "точки-тире", а сплошное звучание зуммера, сравнимое разве что с музыкой. Лишь опытный слух может различить в этой удивительной песне эфира отдельные цифры, буквы или слова. Долотов, вслушиваясь в стремительный обмен сигналами между радистами, начинал понимать их желание работать быстро и четко. По семь, восемь, девять лет пришлось служить этим ребятам в армии после войны. Им давно уже надоелирадиограммы, режим секретности неизвестно для чего. Хочется домой, на гражданку, чтобы обнять родителей, любимых девушек, которые уже заждались. И невольно они часто начинают переходить на личные темы.
   За радиоприемниками дежурили в три смены. Вместе с Долотовым контроль вели еще двое молодых солдат. Старшим был ленинградец ефрейтор второго года службы Тополев. Особенно тяжелыми были ночные дежурства. Глаза сами собой закрываются, голова падает на руки. Но спать на дежурстве - значит нарушать воинскую дисциплину. Разрешалось выходить по очереди на перекур, чтобы развеяться, размяться, разогнать сонливость.
   Со сном боролись, кто как мог. Борис сражался с ним не на шутку. Как человек, почувствовавший себя в армии взрослым мужчиной, как комсорг части и вообще как дисциплинированный солдат и человек, он осознавал особую ответственность во время боевого дежурства. Не показную, для начальства, не карьеристскую, а нормальную ответственность гражданина, призванного служить Отечеству.
   На рассвете, когда не помогали ни физические упражнения, ни бег, он шел к речке и умывался холодной водой. Но стоило одеть наушники и погрузиться в монотонный шум эфира, как сон наваливался со всей своей предательской силой. Борис кусал руку, оставляя синие пятна от зубов. И все же со временем приучил себя к бодрствованию в течение всего ночного дежурства. Ему было приятно от того, что преодолел какого-то противника внутри себя и подчинил его своей воле.
   Борис увлеченно заучивал не только общепринятые в армии кодовые фразы, но и международные. Он был рекордсменом в этом деле: знал на зубок более шестисот кодовых фраз. Практически это означало, что он мог общаться не только с русскими, но и с американскими, английскими, немецкими, французскими, испанскими и радистами всех других стран. Он владел универсальным языком кодовых фраз. При этом на соревнованиях радистов сдал нормативы первого класса и первого спортивного разряда и был кандидатом в мастера спорта. Забегая вперед, скажу, что при выходе на гражданку он получал право иметь личную радиостанцию и работать в эфире не только с радистами стран социалистического лагеря, но и со всем капиталистическим миром.
   Переговоры старослужащих в эфире он понимал так, будто они разговаривают простым языком, а не кодовыми фразами. И с какой бы скоростью они ни работали, это не спасало их от контроля. Все их "разговоры" были записаны в журнал, а командир части определял, есть в них нарушение воинской дисциплины, или нет.
  
   МОСКВИЧИ И ЛЕНИНГРАДЦЫ
   Сколько солдат в части, столько и характеров. Среди "стариков" выделялся москвич, младший сержант Эдуард Кремнев, симпатичный разбитной парень. Служил он как все, не хуже и не лучше. При этом каждую неделю, а то и чаще, звонил родным в Москву. Никто из солдат не звонил, а вот он переговаривался с родными постоянно. Сначала он ходил звонить с полкового коммутатора за пять километров. Там познакомился с телефонисткой Верой и стал с ней встречаться. В свое дежурство она обязательно соединяла его с Москвой, и он разговаривал прямо из части. Это было уже делом как бы семейным.
   Летом, перед демобилизацией, Кремнев по просьбе и настоянию Веры пригласил ее погостить в части. Было уже заметно, что она беременна. Неподалеку от казармы под раскидистыми дубами он поставил армейскую палатку, перенес туда постель. Чем не курорт? С наступлением ночи парочка вернулась с прогулки вдоль живописного берега речки и устроилась на ночлег.
   Вот тут и "нарисовался" ленинградец ефрейтор Станислав Тополев. С Кремневым они были неразлучными друзьями. Ефрейтор воровски, таясь от офицеров, собрал для отъезжающего приятеля чемодан запчастей к радиоприемникам. Сейчас он расхаживал вокруг палатки с видом победителя и говорил всякие гадости вроде того: "Вы там уже начали?". Громко хохотал и мочился на палатку. Он снова и снова вызывал москвича на разговор. Тот умолял его, а вместе с ним и телефонистка, оставить их в покое. Но неугомонный ефрейтор все находил тему для зубоскальства, добивался, приступили ли они к сексу, и продолжал мочился на палатку. Успокоился он глубокой ночью. Свой "подвиг" повторил еще и на рассвете.
   Долотов стоял в карауле и был невольным свидетелем этого безобразия. Его поразили не только выходки ефрейтора, но и терпение, а скорее безразличие сержанта Кремнева. Впоследствии он понял мотив его поведения: приятели были связаны тайными коммерческими делами. К тому же москвич совсем не дорожил чувствами телефонистки Веры. Демобилизовавшись, он уехал к себе в Москву, даже не попрощавшись с девушкой. Зато с ефрейтором, который должен был служить еще год, расставался как с родным. "Обязательно после дембеля сначала ко мне в Москву, а куда потом - видно будет", - говорил он. Чемодан с запчастями хитрецы заранее вывезли на вокзал и держали в камере хранения.
   Вера звонила в часть, просила позвать Кремнева к телефону. Тополев что-то врал ей. Правду она узнала только через неделю.
   Были в части и другие москвичи. Александр Баулин призывался с завода. Это был по-настоящему трудолюбивый и изобретательный человек. Именно он соорудил агрегат, позволивший из трех тонких медных проволок свивать электропровод воздушной линии. На радиоконтроле он дежурил исключительно добросовестно.
   При общем построении правофланговым был ленинградец, солдат первого года службы Виктор Гатчинов. Высокий, приятной внешности, отличной выправки. Природа и родители немало потрудились над этим. Был он и хорошим радиотелеграфистом. Можно было любоваться таким ухоженным солдатом. Но только, пока он стоял в строю. Стоило взводу приступить к каким-либо физическим занятиям, как обнаруживалось, что он и неуклюж, и неповоротлив. Иными словами - маменькин сынок. На турнике он подтягивался не больше трех раз. Постоянно простуживался. Его освобождали от занятий, и он уныло сидел в казарме и всем завидовал.
   Когда Гатчинов видел, как Борька после ночного дежурства энергично собирается на речку, то говорил:
   - Вот поправлюсь, обязательно буду с тобой ходить.
   А когда выздоравливал после очередной простуды, то всегда говорил одно и то же:
   - Сегодня как-то не хочется. В другой раз.
   Но "другой раз" по его доброй воле так и не наступал. Зато по приказу командира все-таки пришлось белоручке потрудиться на природе.
   Наряду с дежурством военнослужащие своими силами строили пятикилометровую линию электропередачи. Именно для нее рядовой Баулин свивал медную проволоку. А пока пользовались передвижной электростанцией. Под каждый столб нужно было подготовить полутораметровой глубины яму. Выкопать первые две выпала честь солдатам Долотову и Гатчинову.
   Дубовая роща, по опушке которой прокладывали электролинию, утопала в зелени. На полянах росли высокие травы. Распевали птицы. Настроение было прекрасное.
   - Как будем копать: вместе или каждый сам по себе? - спросил Борис на всякий случай.
   - Конечно, каждый свою яму! - произнес Виктор так поспешно и уверенно, что было понятно: он опасается, как бы ему, большому парню, не пришлось работать за невзрачного солдатика. Борис только усмехнулся.
   Инструменты у них были одинаковые - у каждого штыковая лопата, лом и кайло. Разыскали вбитые в землю колышки, и каждый принялся за работу. Расстояние между ними было метров сорок.
   В свое время Борису пришлось перелопатить немало земли как у себя дома, так и на ежегодных практиках в техникуме. Поэтому он знал, как с меньшими затратами сил выкопать глубокую яму. Грунт был тяжелый - глина пополам со щебенкой. Приходилось орудовать то кайлом, то ломом, то лопатой. Но работать ему было легко: он не ограничил себя в пространстве. Сначала выкопал небольшую траншею глубиной в два штыка лопаты. Потом углубил ее еще на тридцать сантиметров, но не тронул место у края, где стоял. Потом снова углубился, оставив еще одну ступеньку.
   Виктор Гатчинов подошел, посмотрел на работу Бориса и язвительно заметил:
   - Ты бы уж копал траншею на всю длину столба!
   Часа через три яма была готова. Там, где должен стоять столб, она была вертикальной, а от дна на поверхность вели ступеньки.
   Закончив работу, Борис отправился к ленинградцу. И ему стало до смешного понятно, почему он решил работать отдельно: надеялся на свои длинные руки. Грунт он дробил лопатой и ломом, а выгребал его из круглой ямки голой ладошкой, лежа животом на земле. Ему казалось, что это самый рациональный способ. Углубился он сантиметров на восемьдесят, а дальше руки не доставали.
   - Узко мыслишь, Витя! Я свою яму выкопал и ухожу. Можешь посмотреть, как я это сделал.
   - Боря! Ты ведь меня не бросишь? - взмолился правофланговый.
   - Да надо бы оставить. Ты же сам захотел работать отдельно. Думал обхитрить работу?
   Пришлось преподнести парню урок. Наблюдая за Борисом, Гатчинов все приговаривал с оттенком умиления:
   - Ну и мужичина же ты, деревенщина!
   Это он вспоминал сказку Салтыкова-Щедрина о том, как мужик генералов прокормил.
   Козик был хорошим старшиной. Хитрый украинец наладил крепкие связи с заведующими складами, многие из которых были его земляками, и получал для солдат все в полном объеме и в первую очередь. Кто-то из снабженцев попросил поймать для него рыбы, и Козик организовал облов стариц за речкой. На этот раз служивым повезло - поймали метрового змееголова. Это была очень толстая веретенообразная рыбина весом более десяти килограммов. Ее посадили на толстый кукан и привязали к прибрежным кустам.
   Все солдаты части ходили смотреть на эту диковину. Находясь в проточной воде, она по какой-то причине периодически всплывала и плескалась. Козик тоже ходил на берег. Подождет, пока рыба всплывет и, убедившись, что она не сорвалась с кукана, уходит к себе в каптерку. В очередной раз вышел - а рыбы нет! Он заметался по берегу и обнаружил ее далеко от того места, тоже привязанную к кустам. А когда стемнело, змееголов совсем исчез вместе с куканом.
   - Уплыла твоя рыба! - хохотал ефрейтор Тополев. - А ты уже похвастал по телефону, что привезешь? А ее нет! И не было! Козик - брехун, обманщик и хвастун!
   Это он, неугомонный ефрейтор, перепрятывал змееголова. На этот раз Козик и добровольные помощники осмотрели весь берег, но рыбы действительно нигде не было. Но вот в тишине над рекой послышался слабый стук. Определили, в какой это стороне. А вскоре и самого змееголова нашли - под днищем двухвесельной деревянной лодки. Именно туда определил рыбу коварный ефрейтор, чтобы она не смогла всплывать и плескаться. Почти до утра продолжалась эта возня с рыбой. Ефрейтор развлекался, а старшина нервничал.
  
  
   НА ОХОТЕ
   Борис перекупил у демобилизовавшегося сержанта одноствольное ружье шестнадцатого калибра и вступил в общество охотников и рыболовов при полку связи. После ночного дежурства с разрешения командиров части иногда отправлялся он на охоту. Исключительно за счет личного отдыха. Ружье ему досталось уникальное: ствол его на десять сантиметров был длиннее стандартных ружей. В результате была очень высокая кучность боя. Борис сам снаряжал патроны, точно соблюдая инструкции к пороху, поэтому бой у его ружья был выверенным, без отклонений.
   Борис не сразу оценил достоинства своего ружья, и оно не раз его удивляло. Разлившаяся вода заполнила низины, и вместо ложбин образовались широкие и длинные затоны. Вдоль такого затона он и отправился, чтобы посмотреть, не садятся ли там утки?
   Трех небольших уточек он увидел еще издали. Они деловито плавали и ныряли недалеко от берега, выстрел мог их достать, если подойти к воде. Но каков был берег! Он был чист, как стол. Там не один раз прогулялась отара овец, и не было ни кочек, ни ямок. Вытоптанная полоса была шириной метров сто, не меньше. Долотов стоял в недоумении в зарослях кустарника и не мог сообразить, как подкрасться к уточкам на выстрел. А они, беспечные, все ныряли и ныряли. То по одному, то по две. А иногда скрывались под водой и все трое.
   Дождавшись, когда юркие птицы нырнут все разом, Борис бегом пустился к воде. Добежал до самой кромки и стал на изготовку, ожидая, когда уточки вынырнут. Вот одна выскочила из воды и в ту же секунду нырнула снова. Видать, успела испугаться фигуры охотника на берегу. Такой же фокус проделали и две другие уточки. Причем, они выныривали совсем не там, где ожидал Борис, и он не успевал прицелиться. Потом они действительно как в воду канули. Вынырнули уже далеко от берега и все разом поднялись на крыло, улетая подальше от охотника. Полетели вдоль противоположного берега, набирая высоту, и уже недосягаемо высоко помчались над тем местом, откуда их спугнули. Летели кучно. Долотов прицелился в среднюю уточку и выстрелил на авось. И тут ружье показало себя. Какое-то мгновение все оставалось неизменным. Борис даже подумал: "Высоко, не достал". Но вдруг вся троица буквально повалилась с небес. Упали все три птицы! Одна - почти к ногам Долотова, другая - на воду залива, а третья гулко шлепнулась о землю противоположного берега. Ветерок подогнал уточку к берегу. Борис, подобрав трофеи, отправился за третьей. Обходить воду пришлось далеко. Когда он пришел к месту падения птицы, там лежало только одно перо. Сама ли ушла она в залив, или лисица ее подобрала, неизвестно.
   В отличие от Долотова заядлый охотник старший лейтенант Юречко, который тоже сам заряжал патроны, старался подсыпать пороху чуть больше мерки. При стрельбе такими зарядами отдача ружья двенадцатого калибра была очень сильной. Так что у старщего лейтенанта в сезон охоты правое плечо было в синяках и болело. Но он продолжал придерживаться выбранной им тактики. Охотником он был страстным. Рассказывали, как после занятий в классе вышли покурить и увидели, что за речкой в ближайшее болото опустились утки. Все, занятий больше не было! Юречко схватил свое ружье и патронташ, быстро переправился на другой берег и пополз к болоту. Трава была мокрой, он придерживался низинки. Но утки его услышали и улетели. Вернулся старший лейтенант в ужасном виде. Его парадный костюм был мокрым и грязным. А он улыбался и говорил:
   - Метров десять бы еще, и я бы их достал!
   Замполит Юречко пригласил Бориса поохотиться вместе. В это время вода в речке вышла из берегов и затопила луг. Она простиралась до самого леса, до которого было несколько километров. На двухвесельной лодке охотники поплыли к месту, где, по их наблюдению, пролегал маршрут перелета уток. Укрылись в затопленном почти до вершинок кустарнике. Несколько раз пролетали стайки уток, но далеко, за пределами выстрела. И вот настал желанный миг: большая стая уток стройным клином пролетала сбоку. Борис прицелился в вожака и выстрелил. Одновременно выстрелил и Юречко. Кувыркнувшись, крупный селезень упал в воду. Подплыли, подобрали добычу и вернулись на старое место. После этого утки будто сговорились - летели вдалеке от охотников.
   - Как ты думаешь, кто убил селезня, ты или я? - задал вопрос замполит.
   - Не знаю. Лично я в него целился.
   - Вот и я - в него.
   - А Вы не сомневайтесь: селезень ваш. Я мог промазать. А Вы охотник опытный.
   - Давай вот что сделаем: выстрелим по поверхности воды и посмотрим, у кого как дробь ложится.
   - Я согласен, - сказал Борис. Он прицелился в задранный ветром лопух метрах в сорока от лодки и выстрелил. Дробь ударила в лопух и подняла рябь на воде ровной узкой дорожкой.
   - А теперь посмотри на мой выстрел!
   - Не тратьте патрон напрасно. Утка ваша.
   - Нет, давай посмотрим.
   Замполит выстрелил в том же направлении. Что угодно ожидал Борис, только не этого. Дробь из ружья Юречко вылетела как-то веерообразно. Некоторые дробины упали совсем недалеко от лодки, другие же едва пролетели дальше лопуха. Дробь поразила не цель, а площадь.
   - Вот! У кого больше шанцев попасть в утку?
   - Конечно, у Вас! - подхватил Долотов, понимая, что эксперимент офицеру был нужен для очистки совести. Он хотел пошутить, что при такой стрельбе должна была упасть вся стая. Но решил оставить человека в приятном заблуждении.
   Борис также удил рыбу в речке и сдавал ее повару. Он лучше других знал окрестности воинской части, так как исходил их вдоль и поперек с ружьем и удочкой. Он заготавливал отборные прутья и плел маты, которые в распутицу клали перед входом в казарму и столовую. А когда офицерам зачем-то понадобился мох, Долотов вместе с Семеном Булгаковым отправился за речку на заготовки. На всякий случай прихватил ружье. Не доходя метров тридцать до продолговатого озерка, обрамленного тростником и рогозом, он остановил Семена и крадучись подошел к берегу. Убедившись, что на воде нет уток, вскинул на плечо ружье и направился к Булгакову. А Семен отличался тем, что постоянно кого-нибудь разыгрывал. Вот и теперь он вскрикнул, показывая пальцем на озеро:
   -Утка!
   Борис продолжал идти к нему, не оглядываясь. "Знаем мы тебя", - думал он.
   - Утка! Утка! Стреляй!
   Долотов нехотя оглянулся. Действительно, у противоположного берега озерца летела крупная кряковая утка. Она вылетела из вершины озерца, где ее не было видно. "Далеко. Метров сто с лишним. Не достать".
   - Стреляй! Или дай мне!
   Борис мгновение соображал. Ружье гарантированно бьет на 35 метров. Здесь все 120. А свидетель, пересмешник и балагур, все равно будет зубоскалить. Не стрельнешь, скажет - струсил, побоялся, что промажет. Стрельнешь и не собьешь утку - скажет, что мазила. Взяв упреждение не на корпус утки, не на два, как при обычной охоте, а на целых два метра, Долотов выстрелил на авось. Еще секунду утка величественно летела над камышами. Потом кувыркнулась и упала в заросли. Борис не верил своим глазам. Объяснением могло быть лишь то, что патрон был заряжен крупной дробью.
   - Вот теперь ты, Булгаков, смотри туда, где упала утка, а я пойду ее искать. Стой здесь и командуй, гуда мне идти.
   Стрелок обошел озерко и стал пробираться по высоким зарослям. Булгаков остановил его окриком:
   - Здесь ищи!
   Утка действительно нашлась. Долотов даже не поверил, что такое возможно: единственная дробина попала птице в глаз. Не зря Долотов любил крупную дробь! Решив, что мох они надерут другим разом, солдаты поспешили на кухню. Теперь Булгаков взахлеб рассказывал всем, как это он, именно он увидел утку! Да если бы не он, не видать бы вам утки!
   А старший лейтенант еще не раз показывал свой взрывной характер. Весной солдаты мыли полы, принося воду из речки в ушате. Когда набирали воду в очередной раз, Долотов увидел плавник всплывшей на поверхность рыбы и схватил ее. Это оказался полукилограммовый карась. Он и не сопротивлялся. Чешуя его была шершавой, совсем без слизи, поэтому удержать его в руках было совсем просто. На речке ломало и крошило остатки льда. Бедняге, видимо, пришлось вырываться из ледяного плена, потереться боками о льдинки, прежде чем он нашел чистое место.
   Карась спокойно лежал на тумбочке, изредка шлепая хвостом.
   - Это откуда у вас? - возбужденно спросил Юречко. Он глазам своим не верил, что перед ним на солдатской тумбочке лежит живая рыбина.
   - Поймали в речке.
   - Чем поймали? Кто поймал?
   - Руками. Он подплыл к берегу, Долотов его и схватил.
   - Вот! Вот тот момент, когда рыба, спасаясь ото льда, скапливается в прогалинах. Сейчас сачком можно полную лодку карасей наловить! Старшина! Крзик! Спускай лодку на воду! Долотов! Дай мне твой подсачек! Мы сейчас наловим рыбы!
   Козик сопротивлялся, говорил, что лодка за зиму рассохлась, ее нужно конопатить и смолить, а уж потом спускать на воду. Но Юречко ничего слышать не хотел и уже толкал ее к воде. Ему помогли. Козик сел на весла, а Юречко стал сачком процеживать воду.
   - Вот туда подгреби! Она должна быть здесь! А теперь сюда!
   Битых полчаса метались замполит и старшина по речке, процеживая садком воду, но им так и не удалось поймать ни одной рыбки. В лодку набралось много воды. На берег Юречко сошел по колено и по локти мокрый.
   - Опоздали! Надо было вчера ловить, сокрушался офицер. Но ни секунды не сожалел о том, что промок и вымазался в грязи.
  
   "ДЕДОВЩИНА" НАОБОРОТ
   Во время дежурства за приемниками свердловчанин Сашка Петухов, парень богатырского сложения, совсем не сопротивлялся сну. Из-за любви поспать он однажды чуть даже не поплатился жизнью. Было это на учениях в Приморье. Но вывода о том, что нужно отделять сон от дежурства, для себя он не сделал. Поспать на дежурстве, за счет дежурства - это совсем другое дело. Можно себе позволить. Тем более. Что пример командира налицо. Некоторое время он следил за работой радиостанций, а потом сладко засыпал, положив голову на руки.
   Ефим Скрябин был хитрее. Засыпая, он подпирал подбородок кулаком так, что со спины было трудно понять, спит он или бодрствует. Этот солдат прославился тем, что во время приема присяги упал в обморок. Тогда очень долго пришлось стоять в строю по стойке "смирно". Он как стоял, так и грохнулся на спину. Его карабин сильно ударил об пол. Его привели в чувство и посадили на табуретку. Там и сидел он до конца приема присяги батальоном. А еще отличался тем, что при любом удобном случае громко портил воздух. К этой его особенности привыкли и уже не обращали внимания, хотя из курилки выгоняли.
   Ефрейтор Тополев в начале дежурства сразу же, демонстративно укладывался на свободный от аппаратуры стол. Этим он как бы утверждал: я уже отдежурил свое, теперь ваша очередь, салаги! Изредка просыпаясь, он подходил к Петухову, толкал его в бок кулаком и кричал:
   - Петухов! Не спи! Ты на службе, а не на курорте!
   После этого снова взбирался на стол и засыпал. Тут же отключались и Петухов со Скрябиным. Картина повторялась от дежурства к дежурству. Борису было противно смотреть на эту имитацию службы в армии. Но вмешиваться ему не хотелось. Дисциплинарно за организацию дежурства отвечал ведь он, ефрейтор. Но есть еще и моральная ответственность. Она касается всех, кто на дежурстве. И глубина этой ответственности зависит от наличия или отсутствия совести. А что такое совесть? Это в первую очередь самоуважение, требовательность к самому себе. И уважение других. Если уподобиться ефрейтору Тополеву, значит потерять всякую совесть.
   Приближалась сороковая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В эфире появились провокаторы. Очень медленно и очень четко механическое устройство, так называемый радиозонд, передавал короткий текст. Его мог принять и легко запомнить любой начинающий радист: "Сталина убили, ризы поделили, а для массъ - хлеб да квасъ". Вот так - с твердым знаком на конце. Ясно, кто передавал: недобитые белогвардейцы. Радиозонд мог прилететь на воздушном шаре из Китая, с которым уже начались приграничные трения. Выходило, что и за границей не хуже нас знали о тех переменах, которые происходили в СССР. И имели какие-то претензии.
   Борис никогда не задумывался над тем, плох или хорош Сталин. Ведь он, Генеральный Секретарь ЦК КПСС, где-то там, далеко наверху, а жить приходится здесь и сейчас, далеко внизу. При Сталине он родился и вырос. Он привык к тому, что в сельском клубе и в актовом зале техникума постоянно висел ряд портретов членов Политбюро ЦК КПСС. И никогда не забудет дни болезни и смерти Сталина. Было очень тревожно. Он постоянно слушал по радио сводки о состоянии его здоровья и записывал в тетрадь. А когда объявили траур, то рыдал весь техникум, особенно девчата. И слезы эти были искренними, не для публики. Он тоже печалился, но не плакал и даже осуждал себя за то, что не может заплакать.
   И сразу же после смерти Сталина поползли слухи, одни невероятнее других. Рассказывали, что в каком-то городе в Кузбассе над памятником Сталину поглумились: в протянутую руку вложили котелок, наполненный дерьмом. Борис понимал, что не всем вождь был как отец родной, но слухам упорно не верил. Да и как верить? Когда он ехал на Дальний Восток, и поезд нырял из туннеля в туннель, все ждали момента, чтобы увидеть среди скал огромный бюст Сталина. Чтобы только увидеть! Все хотели увидеть! Из уст в уста передавали рассказ о том, что скалу обработали и превратили в бюст заключенные, отец с сыном, после чего им даровали свободу.
   ...Долотов прослушивал только закрепленные за ним частоты. Он предполагал, что и на других творится подобное. А контролеры похрапывают. Но почему? Ведь не измученные, не больные, а сытые, хорошо отдохнувшие. Борис знал, что такое настоящая усталость. Не раз бывал на ученьях, когда по трое суток находились в пути, закапывали оборудованный под радиостанцию огромный автомобиль в землю. Вот там изматывались по-настоящему. Зима, мороз. На ходу автомобиль трясет. Из печурки выкатываются горящие угли. Долотов наблюдает такой случай. Молодой радист чувствует, что у него дымится пола шинели, но не может и пальцем пошевелить, чтобы потушить: так велика усталость и так сладок тяжелый сон на ходу. Борис потушил его шинель, а солдатик даже не проснулся.
   ...В конце концов Борису надоело смотреть на то, как усердно выполняется заповедь: "Солдат спит, а служба идет!" Он подошел к Тополеву и толкнул его:
   - Ефрейтор! Не спи! Ты на службе, а не на курорте!
   - Ты, салага, будешь мне указывать? Здесь я старший и знаю, что мне делать.
   - А если ты старший, то почему у тебя на смене люди спят? И почему ты сам спишь? Ведь ты - на боевом дежурстве. Мог бы подменить на время кого-нибудь, хоть бы Петухова, пусть бы он отдохнул.
   - Еще чего! Я свое отдежурил. Петухов! Иди умойся - и за приемник!
   Солдат нехотя пошел к речке. Бодрствования его хватало ненадолго. Он снова отключался. Ефрейтор этого не видел, потому что и сам уже спал.
   Борис не мог забыть хамства Тополева по отношению к телефонистке, его вранья, его воровства. И когда видел, как тот игнорирует еще и дежурство, то что-то в нем закипало. Он снова начал его будить, чувствуя, что он прав:
   - Ефрейтор! Проспишь Родину! Здесь не комната отдыха, а боевое дежурство!
   После второй побудки Тополев рассвирепел.
   - Да как ты смеешь мне указывать?
   - Смею! Служить нужно, а не спать.
   - Ну, Долотов! Пойдем, поговорим!
   - А почему со мной? Я честно дежурю. Ты вон с Петуховым поговори. Сразу выяснится, имеешь ли ты право кричать на него, или нет.
   - Жаль, что мы не на гражданке! Я бы с тобой разобрался!
   - А на гражданке я бы посчитал позором находиться с тобой на одном гектаре!
   Теперь уже до конца смены никто не спал. Через сутки снова заступили на ночное дежурство. Ефрейтор начал было укладываться на стол, но Долотов его предупредил:
   - Спать не дам, можешь не рассчитывать. Иди в казарму и спи, сколько хочешь. А здесь - служба.
   Втайне Борис надеялся, что у Тополева все же проснется чувство товарищества и он хотя бы на полчасика подменит Петухова. Но ефрейтор считал иначе. Наутро он пошел к командиру части с требованием:
   - Уберите от меня Долотова! Не хочу, чтобы он был в моей смене.
   Капитан решил послушать и рядового.
   - В чем дело? Почему ефрейтор просит убрать тебя из его смены?
   - Потому что я не даю ему спать. Всю смену спит на столе. Никакого участия в дежурстве не принимает.
   - Понятно, товарищ комсорг. Ты поступаешь правильно. Я не тебя, а его уберу из вашей смены.
   Так разрешился конфликт. Это был редкий случай, когда капитан Слюсаренко вник во взаимоотношения солдат, в дела части. Обычно он не утруждал себя подобными мелочами. Армию сокращали, и он стремился, во что бы то ни стало, остаться на службе. Для этого нужно было поступить в академию. Дважды он уже проваливался на экзаменах. Готовился к третьему заходу.
   Новый старший смены ефрейтор Иван Северин полностью разделял с радистами трудности ночного дежурства. Как только в аппаратной начинал витать призрак сна, иркутянин приступал рассказывать о своем необычном дяде. Все в их роду были потомственными охотниками, а этот охоту не любил.
   - Подпоили его однажды и стали подтрунивать. Дескать, трус он, а потому и не охотник. "Да я хоть сейчас на медведя пойду!" А берлога уже была на примете. Дали ему длинный шест, и стал он медведя будить. Да так увлекся, что сам сунулся в лаз. Медведь заревел. Они выскочили почти одновременно, но дядя раньше. В одну секунду он отбежал за берлогу и прилег. Медведь не успел его увидеть, как получил пулю от охотников. Потом все хохотали, вспоминая его поведение.
   С приходом Северина смене удалось засечь несколько вопиющих нарушений дисциплины в эфире. Обнаглели сверхсрочники. Они, разглашая военную тайну, спрашивают друг друга, где стоит их часть, кто командир, откуда кто родом, где служил, искали общих знакомых. И не все это при помощи кодовых фраз, а иногда и открытым текстом, что считалось нарушением особенно грубым. Один ас настойчиво добивался у другого: "УР ЫЛ ЗЛД?" УР - это "ты", ЫЛ - это "девушка", ЗЛД - это "нажатие ключа". Неискушенный человек понял бы так: "Ты и девушка нажали ключ". А для радиста это звучало: "Спишь ли ты со своей девушкой?"
   Борис Долотов исписал два листа в журнале наблюдений, фиксируя болтовню вконец распоясавшихся радистов. Старослужащие знали, что скоро уедут домой, поэтому позволяли себе вольности. Но если сказано - соблюдать режим секретности, значит, надо быть последовательным до конца. Из штаба округа пришел приказ, объявлявший командованию воинской части "Амур" благодарность. Капитан Слюсаренко по этому случаю объявил благодарности смене Баулина, а рядовому Долотову было присвоено звание ефрейтора.
   - Служу Советскому Союзу! - с гордостью сказал Борис.
   Изучив график выхода в эфир радиостанций, радисты в перерывах позволяли себе попутешествовать по необъятным радиоволнам эфира, прослушать трансляцию концертов из различных городов страны. Поразило выступление бразильской певицы Иммы Сумак, приехавшей на гастроли в Советский Союз из Латинской Америки. Она имитировала звуки джунглей так искусно, что казалось, будто сам по ним пробираешься. Что значит голос в шесть октав! Борис впервые тогда же услышал романсы в исполнении Козина, поймав передачу из Магадана. Опальный тенор пел: "Эх, трубочка ленинградская...".
   Сдав ночное дежурство, дружная четверка позавтракала и укладывалась спать. Начинался новый день, сияло солнце. И спать совсем уже не хотелось. Заразительно смеялись и шутили, рассказывали анекдоты.
   Ефим куда-то вышел. А по радиоточке диктор объявил: "Послушайте музыку Скрябина". В это мгновение дверь отворилась, вошел Скрябин и, как всегда, громко издал свой коронный звук. Такого дружного хохота воинская казарма еще не слышала. Ефим, не понимая, в чем дело, оторопело смотрел на всех, и это вызвало новую волну хохота, просто цунами! Смеялись до крика, до боли в животе.
   Дежурство у радиоприемников велось круглосуточно, не прерываясь ни на час. Борис снова засек в эфире отъявленных хулиганов и полностью записал их торопливую болтовню. Командование округа отметило хорошую службу части, а ефрейтору присвоили очередное звание - младшего сержанта. В отпуск же поехали младший сержант Паньшин и рядовой Булгаков. Долотову было приятно от того, что его повысили в звании. Но и обидно, что в отпуске побывают другие, а не он. Успокаивало лишь то, что отпусков тогда давали очень мало, а посетить родных хотелось всем. И каждый имел на это право.
  
   ИГРА В ПРЯТКИ
   В первых числах ноября солдаты тайно от офицеров начали готовиться к годовщине Великого Октября. Они знали, что накануне годовых праздников командиры всегда внимательно осматривают помещения и территорию части, особенно те места, где кто-нибудь когда-нибудь прятал водку. Состав служащих менялся, а привычки непостижимым образом оставались. И где бы солдат ни спрятал бутылку: на чердаке ли, под дубами в роще, в сарае или в гараже, даже в бане - всюду офицеры находили ее.
   Солдаты закупили водки из расчета одна бутылка на троих. Борис взялся спрятать две из них. Долго размышлял он, как и где уберечь их от зорких глаз офицеров. Забраковав все места вне казармы, он остановился на своей тумбочке. Отодвинул от задней стенки высокую стопку книг своей библиотечки, поставил за ними бутылки, а чтобы не бросались в глаза, натянул на каждую по шерстяному носку.
   В день годовщины Октября младший сержант Долотов был дежурным по части. Поиском запретного продукта на этот раз занимался только замполит Юречко. Долго ходил он от одного потаенного места к другому. Наконец, идет, сияющий, держа в каждой руке по бутылке "Московской".
   - Это что такое - товарищ комсорг? - подступил он к дежурному.
   У Бориса сердце ёкнуло и упало в пятки. Ему стало невыносимо стыдно, что он так глупо попался. Совсем не его это было дело - прятать водку. И зачем только он подставлял свою голову? Но, с другой стороны, он таким, хоть и нелепым, поступком защищал молодых солдат от неприятностей. Легче всего было пустить приготовление к празднику на самотек. А потом наблюдать, как командир наказывает ребят. Лихорадочно соображая, что же скажет в свое оправдание, он очень спокойно ответил:
   - Думаю, что это водка. А где вы ее взяли?
   - Представляешь, Суховой в гараже спрятал! Да я все уголки ваши знаю, от меня не спрячешь! Объявляй общее построение! Сейчас спросим, почему он решил нарушить воинскую дисциплину.
   Долотов мысленно похвалил себя за выдержку и спокойствие. И поругал за то, что не подстраховал водителя. Надо было все хлопоты по сохранению водки взять на себя. Расстроенный, с испорченным настроением построил он солдат.
   Рядовой Суховой был призван из Благовещенска. Специальность водителя приобрел еще на гражданке. Был он не только высок, но и жилист. В строю стоял на правом фланге, впереди ленинградца Виктора Гатчинова. Оказывается, есть такие люди, которые могут и работать, и есть за двоих. Ему не хватало обычной солдатской порции еды, поэтому выдавали двойную норму.
   - Суховой! Выйди из строя! - скомандовал старший лейтенант Юречко. - Ты почему нарушаешь дисциплину? Зачем ты припас литр водки?
   - Это не моя водка, - прикинулся дурачком Суховой.
   - Как это - не твоя? А чья же? У тебя в гараже была спрятана!
   - Когда я вывозил дрова из леса, бригада лесорубов дала мне деньги и попросила привезти ей водки. Я завтра поеду в лес и отвезу им.
   - Не сочиняй. Завтра праздничный день, и лесорубы уже разъехались по домам. Ты это тоже знаешь. И знаешь, что никуда не поедешь. Сознайся честно: для кого ты водки накупил?
   - Для лесорубов. Отвезу им после праздников.
   - Стань в строй, обманщик. Куклин, выйди из строя!
   Куклин, солдат второго года службы, наряду с обычными обязанностями оператора службы контроля эфира был еще и секретчиком. У него был ключ от сейфа, где хранились документы части.
   - Поставь бутылки в сейф. После праздников разберемся, чья это водка. Поздравляю личный состав с наступающей сороковой годовщиной Октября! Всем - приступить к своим обязанностям! И чтобы думать забыли о водке! Я вечером приеду, посмотрю, как вы тут дежурите. Разойдись!
   Довольный, что предотвратил пьянку в части, замполит поспешил домой, в свою семью и в свою офицерскую компанию. Естественно, возвращаться в часть он и не собирался, о чем Долотов не просто догадывался, а знал наверняка.
   Предоставленные сами себе солдаты, свободные от дежурства за радиоприемниками, дружно взялись помогать повару. Заготовили большую кастрюлю картофельного пюре, хорошо заправленного жареным на сале луком. Суховой замесил целый тазик теста. Он один умел это делать. Налепили несколько сотен вареников с картошкой. Хоть что-то же должно напоминать домашнюю еду! Вареники полили сливочным маслом.
   Ужинали в столовой одновременно все шестнадцать человек, оставив в аппаратной у телефона одного связиста. Разлили водку в эмалированные кружки. Перед каждым стояла тарелка с варениками.
   - Давайте поздравим друг друга с праздником Великого Октября и пожелаем крепкого здоровья! - сказал Борис Долотов. Все встали. - А также, -продолжил он, - чтобы все мы благополучно отдали долг Родине и после службы вернулись домой, к своим родителям. Пусть это будет нашими фронтовыми стограммами!
   Стукнулись кружками и... водку выпили трое или четверо. Остальные стояли, смущенно поглядывая то на кружку, то друг на друга. Солдатики не умели и не хотели выпивать! Но такой случай, такой праздник! Как же его не отметить!
   Борис тоже с трудом преодолевал резкий запах водки. Он мысленно гипнотизировал себя: "Вода, вода, вода...". Быстро выпил, не ощущая вкуса, а когда обожгло во рту и ударило в нос, стал искать, чем запить или закусить.
   Несколько минут в столовой было тихо. Слышалось только звяканье вилок о дюралюминиевые тарелки. Потом, слово за слово, заговорили почти все сразу. Стали шутить, смеяться, не прекращая уплетать вареники за обе щеки. А когда поели, не спешили вставать. Так хорошо сиделось в кругу товарищей!
   - Сейчас бы повторить! - сказал рядовой Дмитрий Сахалинский. Это был ладно сложенный крепыш, который, по его рассказам, любил на гражданке покутить, подраться, погулять с девушками. Но на службе он был образцовым парнем. Его дружно поддержали еще двое-трое.
   - Раз я провинился, то рискну съездить за водкой, - сказал Суховой и поглядел на Долотова. - Я знаю, где ее достать в это время.
   - Этого делать нельзя. Ты подведешь меня и старшину Паньшина, а если патруль тебя заберет, то попадет и командирам. Никуда ты не поедешь. Точка!
   А молодые солдаты вместе с Сахалинским зажали в углу секретчика.
   - Ну, Куклин! Ну, друг! Тащи из сейфа водку!
   - А что я скажу старшему лейтенанту, когда онзаставит открыть сейф?
   - Да поставим мы бутылки на место. Нальем туда воды. Он же не будет пить нашу водку?
   - А вдруг будет? Что тогда?
   И все же Куклин сдался. Чего не сделаешь ради товарищей! Пробки на бутылках были картонные, в виде чашечек вниз дном, закрепленные сургучом. Проткнули в них шилом дырочки и вытряхнули водку в кастрюлю. А потом отмеряли каждому в кружку. Захмелевшие, счастливые, начали наполнять бутылки водой. А не получается: отверстие маленькое, воздушный пузырек не пускает воду! Распсиховался Куклин. Заволновались Долотов и Паньшин. Только Сахалинский не унывал. Посмеиваясь, он испробовал несколько способов. Даже вставлял в дырочку соломинку, чтобы воздух выходил. Но ничего не помогало! Провозился с полчаса, но пока дырочку не расширил, наполнить бутылки водой не удавалось. Потом сообща отыскали коричневую бумагу, под цвет пробок, вклеили в них кружочки. Поставили бутылки в сейф. И только после этого облегченно вздохнули.
   Долотов объявил, чтобы все вышли на улицу: будет салют в честь Великого Октября. Территория части освещалась мощными лампами. Тихо падал снежок. Борис вынес ружье и дал четыре выстрела в воздух - по одному выстрелу за десять лет Советской власти.
   На другой день, а также на третий и на четвертый жизнь в части шла по обычному расписанию. Замполит Юречко как будто забыл о водке, стоящей в сейфе. Больше всего боялись солдаты, если он откроет бутылки. Прошла неделя. Уж и волноваться устали. Наконец при общем построении замполит скомандовал:
   - Куклин! Неси сюда водку!
   - Вот, чтобы это было последний раз!
   С этими словами Юречко одну за другой разбил бутылки об дерево. Солдаты, все как один, широко улыбались.
   - Что, понравилось? И не жалко? Враг уничтожен!
   Офицеру и в голову не пришло, почему эта водка не дала запаха?
  
   КОНФЛИКТ С КОМАНДИРОМ
   После случая с Тополевым Борис стал непререкаемым авторитетом в солдатском коллективе. С ним советовался даже сам старшина Козик. Обсудили, почему он позволял ленинградцу воровать запчасти. Ведь они на ком-нибудь да числятся?
   - В том-то и дело, что нигде не числятся, - развеял сомнения Козик. - Наш замполит Юречко, знаешь, на ком женат? На дочери командира полка связи, к которому мы прикреплены по материальному снабжению. Вот и тащит сюда со складов все подряд, что нам необходимо и что совсем не подходит. Я просто очистил кладовку от лишнего хлама. И пусть они себе увозят. Я всякого ненужного железа напихал им в чемодан.
   После дневного отдыха смену ефрейтора Северина посадили в грузовик, единственный транспорт в части, и отвезли на голую сопку за городом. Задача: насобирать кубометр гравия для строительства бани капитану Слюсаренко. Четыре связиста, водитель и старшина бродили по сопке, находили камушки поменьше кулака и бросали в кузов. Припекало солнце. Работа казалась бессмысленной. Борис стал расспрашивать старшину Козика, часто ли капитан в прошлые призывы принуждал солдат работать на себя? Может быть, он заплатит за работу?
   Козик смеялся:
   - Он нам "спасибо" скажет.
   - Знаете, сколько "спасибо" я могу заработать, если стану около бани и буду говорить: "С легким паром!"
   - Много! Но наше спасибо другое.
   - Конечно! За него надо еще горбатиться.
   За день до демобилизации старшина совсем разоткровенничался. Он рассказал о типичных злоупотреблениях капитана Слюсаренко. И чем больше загорались глаза у Долотова, тем Козик становился откровеннее.
   - Вот что у нас выходит? У наших командиров не служба на уме, а совсем другое. Капитану уже третий год не до нас, все готовится поступить в академию. Не поступит: там таких толстых не берут. Юречко, этот хоть бескорыстный. Но его больше интересует охота да рыбалка. Вот раньше офицеры были - они жили при части. Домик у речки видел? Сейчас это совхозная пасека, а раньше офицеры с семьями его занимали. Там жену командира молния убила. Была гроза, а она окна открыла и наслаждалась сквознячком. Молния прямо в окно и ударила. Из-за этого командир попросил перевод и уехал отсюда.
   Вскоре Козик и Тополев попрощались и уехали на гражданку. "Стариками" в части теперь были солдаты одного года призыва с Долотовым. Старшиной стал младший сержант Анатолий Паньшин. Борис, теперь тоже младший сержант, поинтересовался, перенял ли он у Козика все тонкости службы. Оказалось, что нет. Долотову не давали покоя те негативные сведения, которыми поделился с ним Козик. И он не хотел, чтобы командир части и дальше злоупотреблял своим положением. И он попросился к капитану на прием.
   - Вопросы у меня к Вам возникли, товарищ капитан.
   - Спрашивай.
   - Уволившиеся в запас сержанты и солдаты говорили о том, что они не получали всего того, что им положено в смысле материального снабжения. Дескать, Вы унесли домой радиоприемник, который находился в красном уголке. Две пары лыж и две пары лыжных костюмов тоже забрали. Поэтому от нашей части мы никого не выставляем на соревнования по лыжам. Солдаты еще ни разу не видели нового нижнего белья, со склада, с этикетками. Оно, будто бы, попадает сначала к вам домой, и Вы после каждой бани одеваете их, а потом отдаете в стирку и отправляете нам.
   Еще хотел спросить: почему отпуск получают только повара да подхалимы? Но промолчал, так как этот вопрос в чем-то носил явно личный характер. А о себе Долотов распространяться не любил.
   Капитан Слюсаренко стал красным, как рак. Справившись с волнением, он начал опровергать довод за доводом.
   - Радиоприемник Я действительно увез, но в мастерскую, а не домой. Все забываю забрать из ремонта. А что касается лыж, спортивных костюмов, то это просто выдумка. Я могу показать тебе документы: они нигде не числятся. Насчет белья со старшиной поговорю: действительно, почему не выдают солдатам нового, а только из стирки? Будешь смотреть документы?
   - Не буду. Я верю Вам на слово. Вопросы возникли - Вы на них ответили. А больше мне ничего и не надо. Еще возникнут - еще спрошу.
   А сам думал: "Если что и прихватывал капитан, то теперь - не будет!"
   Разговор этот не прошел для Долотова бесследно. Капитан стал относиться к нему с повышенным вниманием, и Борис это чувствовал. При всей своей солидности, которую ему придавала армейская форма одежды и располневшая фигура, он стал размениваться на мелочи. В нем проснулась мелкая мстительная душонка. Поэтому Долотов всегда был на чеку.
   Капитана не было в части целый месяц. Вернулся он из отпуска в плохом настроении: снова провалился на экзаменах в академию. Все ему теперь не нравилось, ко всему придирался. Как и положено командиру, он с важным видом обходил свои владения. Крупный, толстый - чем не генерал? Младший сержант Дототов идет то рядом, то отставая на полшага. У него на рукаве красная повязка с надписью "Дежурный по части". Из казармы направились в столовую, до которой метров тридцать. На обочине дорожки стояли на крестовинах деревянные бочки с водой - запас на случай пожара. Из-под первой бочки выскочила крыса и побежала впереди них.
   - Убей! - скомандовал капитан.
   Долотов схватил деревянную крышку с бочки и бросился вдогонку. Крыса бежала к другой такой бочке, но по топоту сапог чувствовала, что ее настигают. Борис уже наклонился, чтобы прихлопнуть ее, но та резко остановилась, издав предсмертный жалобный писк. Младший сержант с разбегу хлопнул крышкой о землю чуть дальше. А зверушка, сообразив, что осталась жива, юркнула под бочку. Долотов выгнал ее палкой, и она убежала в кусты.
   Подходили к гаражу. На бревне, служившем подпоркой стены, на солнышке грелась кошка.
   -Долотов, неси ружье! Это чужая кошка!
   - Наша это кошка, Вы не узнали ее после отпуска.
   - Неси ружье, кому сказал.
   Дежурный принес ружье.
   - Стреляй!
   - Жалко кошку. Это наша кошка.
   - Дай сюда ружье!
   Борис знал военное правило: оружие никому не отдавать. Видя, что капитан не отступит, он выстрелил, почти не целясь. Кошка упала на землю. Слюсаренко подошел вплотную и задумчиво сказал:
   - Действительно - наша.
   Назначенный старшиной Анатолий Паньшин, с которым Долотов вместе служил в учебном полку, ничем особенным не отличался. Разве что крупной нескладной фигурой да рыжим чубом. Он был экономным с детства - жизнь заставила. Однажды ехал он на автобусе домой из города. Думал, что водитель не заметит, что он не заплатил за проезд. Но где-то на полпути тот спросил:
   - У тебя что, денег нет?
   - Есть пять рублей.
   - Почему не платишь за проезд?
   - Разменивать не хочу.
   - Тогда выходи!
   И Паньшин вышел и пошел пешком.
   Он дал себе клятву вернуться со службы в родную деревню с баяном, поэтому дрожал над каждой копейкой. Командирам он заглядывал в рот. В результате раньше других стал сержантом, съездил в отпуск.
   В воскресный день, когда занятий меньше, он усадил в кузов смену радистов Долотова и привез к животноводческим фермам. Грузили в кузов перегной - теперь для огорода капитана Ковальского. Сельский житель Паньшин понимал в этом толк.
   - И что, опять за здорово живешь? - спрашивал Борис.
   - Капитан сказал, что жена борща украинского сварит.
   На этот раз трудились с большим энтузиазмом. Когда выгрузили перегной на краю огорода, куча была почти в рост человека. Капитан довольно потирал руки. Солдаты все ждали, когда поступит команда борщ хлебать, но вместо этого прозвучало:
   - Спасибо, хлопцы. Теперь и у вашего командира будет хороший урожай в огороде!
   Вроде бы солдаты должны гордиться этим. Они нехотя забрались в кузов. Машина тронулась и поехала по знакомой дороге в часть. Вот сейчас проедут солдатики пять километров, и повар покормит их либо пюре из сушеной картошки с кусочком консервированной рыбы, либо гороховой кашей с мясной тушенкой.
   На краю поселка грузовик остановился. Старшина Паньшин вышел из кабины и спросил:
   - Предложения будут?
   - Конечно! - дружно ответила смена, отлично понимая, о чем идет речь.
   Завернули в поселковый магазин, купили водки и с песнями покатили дальше.
   - Ну как, досыта борща наелся? - спрашивал радист Егоров, здоровяк из Благовещенска, обращаясь к Булгакову.
   - Хорошо накормил нас капитан! Надолго хватит!
   А в части их ждал сюрприз. Приходили женщины из поселка, попросили переправить их через речку на луг, где они собирают голубику. А на обратном пути каждая отсыпала ягод столько, что набрался целый тазик. Радисты ждали смену, чтобы налепить вареников с голубикой. Суховой замесил тесто, и дело пошло. Был сюрприз и лично у Долотова: к нему в гости пришел сокурсник по техникуму Анатолий Березиков, взяв на воскресенье увольнительную. Служил он в том самом полку, к которому была прикреплена воинская часть "Амур". Солдаты уже показали ему окрестности, аппаратную, столовую и баню, а также двухвесельную лодку и крошечную лодочку из трех досок - оморочку по местному.
   - Ну, курорт! Рай просто!
   Уселись все за длинный стол и под варенички выпили граммов по двести водки. Вот тогда и наступил рай! Все расслабились, разговорились, разошлись, кто куда. А Борис решил покатать Березикова на оморочке. На лодке не так интересно. А здесь присутствует фактор риска: в любой момент можно перевернуться, если не умеешь управлять такой скорлупкой.
   Никто не ожидал, что в выходной день, получив гору перегноя, а значит и работу в огороде, капитан не поленится посетить часть. Да так бы и было, если бы молодой солдатик, дежурный у телефона, вел себя как следует. А он вместо четких ответов по уставу начал лепетать:
   - А, это вы, товарищ капитан? Рад вас слышать. У нас все в порядке. Вот, вареничков наелись с голубикой. Отдыхаем! Где старшина? В столовой. И Долотов там же.
   Борис и Анатолий Березиков на время забыли, что они в армии, и веселились, поминутно опасаясь перевернуться и оказаться в воде. Как гром среди ясного неба прозвучал оклик капитана:
   - Долотов! Причаливай к берегу!
   Вот уж не ожидали такой развязки! Борис подогнал лодочку к крутому берегу. Анатолий, выходя, оступился, и оба оказались в воде. И это на глазах у командира! Большего позора нельзя было придумать!
   - Долотов! Найди старшину, и оба ко мне в кабинет!
   В сапогах хлюпала вода. Мокрое обмундирование липло к телу. Было страшно стыдно перед Березиковым. Паньшина Борис застал в столовой. Узнав, в чем дело и что их вызывает капитан, старшина взял в руки килограммовую гирьку.
   - Пошли!
   - А гирька зачем?
   - Я убью этого гада!
   - Ты что, ошалел? Под трибунал захотел? Дай сюда гирю! Выбрось эту дурь из головы! Ничего особенного не случилось: все живы, здоровы, накормлены. Один грех - выпили. Вот за это и ответим.
   Паньшин еще хорохорился, несколько раз хватался за гирю, и каждый раз Борис отнимал ее. Он боялся, что Анатолий действительно набросится на капитана. Наконец, старшина немного остыл, и они отправились в кабинет командира.
   - Смотрите, чтобы сегодня в части не случилось какое-нибудь ЧП. Головой отвечаете! Поняли? А об остальном поговорим завтра.
  
   МЕСТЬ КОМАНДИРА
   - Вот что, Долотов. Мы с тобой сейчас поедем в полк на заседание бюро комсомольской организации. Будешь отвечать за ту пьянку, которую организовал в полку.
   - Никакая это не пьянка. Пьяным никто не был.
   - Вот там все и расскажешь. Дисциплину нарушил? Нарушил. Не предотвратил, а сам участвовал? Участвовал. Так что придется ответить за все.
   - А почему на бюро? Вы лучше под суд меня отдайте! - вспылил Долотов. А сам думал о том, что у солдат и в мыслях не было покупать водку, пока не посылали их грузить перегной. Они обиделись, что их заставляют работать как крепостных, и даже борщом не угостили. Вот на суде он бы все и выложил, и тогда посмотрели бы, кто настоящий виновник нарушения дисциплины.
   Приехали в полк. Огромный толстый капитан привез на суд общественности маленького худенького младшего сержанта. Вошли в комнату, где заседало бюро комсомольской организации. Долотов ожидал что угодно, но только не это. В президиуме и на стульях вдоль стены сидели один к одному двенадцать молодых офицеров, и лишь на самом краю примостился человек в солдатской форме. Борису невольно вспомнилась пословица: "Ворон ворону глаз не выклюнет". Никто из присутствующих здесь не станет на его сторону, это понятно. Никто не поймет его солдатской обиды. Следовательно, надо каяться, чтобы избежать худшего.
   - Как же это, товарищ Долотов, вышло, что в части была организована пьянка? - задал вопрос секретарь парторганизации. Он был постарше других, видимо уже состоял в партии.
   - Совершенно случайно. Особой пьянки и не было. Выпили по чуть-чуть, вспомнили родных, любимых. Часть у нас маленькая, отдых солдат организовать трудно. Я, конечно, виноват, что не вмешался, не запретил. Просто не ожидал, что из-за такой мелочи получится скандал.
   - Ну, а дальше как служить будешь?
   - Честно и добросовестно. Я всегда был отличником боевой и политической подготовки.
   - Как думаешь, справишься в дальнейшем с обязанностями секретаря комитета комсомола?
   - Конечно, справлюсь. Уже опытный. Стенгазету выпускаю регулярно. Лозунги обновляю. Комсомольские поручения даю. Собрания провожу в срок.
   Офицеры стали перглядываться, перешептываться. Потом один из них спросил:
   - На зимних учениях военного округа в конкурсе на лучшее стихотворение Вы участвовали? И заняли первое место?
   - Было дело. Я написал балладу о Ленине.
   - Вот-вот! А не напомните ли нам это стихотворение?
   Борис, волнуясь, начал вспоминать:
  
   На поле заброшено семя
   Породы могучих дубов.
   Росло оно в трудное время
   Средь бурь, ураганов, снегов.
  
   И выросло дерево-чудо.
   И, бросивши вызов векам,
   Стал сеять бесстрашно повсюду
   Свои семена великан.
  
   - Достаточно. Из окружной газеты "Суворовский натиск" давно спрашивают, а мы потеряли тебя из виду. Будешь в Хабаровске - загляни в редакцию.
   - Какие будут предложения по поводу нарушения воинской дисциплины?
   - Объявить ему выговор, для воспитания полезно. До конца службы снимет.
   Выйдя из помещения, капитан сказал:
   - Хоть и поэт ты, и радист хороший, а выговор схлопотал. А я своим приказом разжаловал тебя в ефрейторы. Так, иди в часть, а я сегодня уже не приеду.
   Поскольку Долотов призвался на службу в октябре, то и демобилизоваться должен был осенью. Но уже наступила зима, все его товарищи разъехались по домам, а капитан Слюсаренко все находил причину, чтобы и дальше держать Долотова в части. За отличную службу он восстановил его в звании младшего сержанта, а домой не отпускал. Миновал ноябрь, наступил декабрь. Ударили морозы до 35 градусов. Вот в это время капитану потребовалось отвезти какие-то документы в отдаленную часть. Самым проворным и надежным курьером капитан посчитал Бориса Долотова.
   До трассы он шел пешком пять километров, разогрелся. У солдата обмундирование одинаковое что осенью, что зимой, только теплое белье да байковые портянки добавились. Проголосовал, взяли его в кузов открытого грузовика. Уселся у кабины на запасной скат. Как ни укрывался за кабиной, ветер пронизывал одежду насквозь, доставал до костей. Когда приехал, то боялся, что обморозил ноги. Но пока разыскивал начальство и передавал бумаги, немного согрелся. Зашел в столовую. Денег в кармане хватало либо на стакан чаю и пирожок, либо на сто граммов водки, чтобы согреться. Остановился на чае.
   Хорошенько промерз и на обратном пути. Доложил капитану, что задание выполнено. К вечеру почувствовал, что заболел. К утру поднялась температура. Но Долотов не жаловался. В части в этот день протопили баньку. Солдаты мылись группами по четыре человека. Капитан пригласил попариться офицеров из полка, и Борис мылся с ними. Чтобы выгнать простуду, он парился так ожесточенно, что никто не смог находиться с ним рядом на верхней полке. Натешившись веником, вышел в предбанник на мороз. Хорошо ему было! Дышалось легко и свободно! И вдруг ощутил что-то холодное на лбу.
   - Вставай, вставай, простудишься! - услышал он. Кто-то из офицеров стал поднимать его. Оказалось, что он был в обмороке и лежал на полу. Он даже не понял, как это случилось. Видать, переусердствовал, борясь с простудой. Но ведь добился своего - не разболелся! На другой день был как штык на дежурстве.
   Наконец настал день демобилизации. Из вещей у Бориса было ружье в чехле и рюкзак с книгами и всякой мелочью. Демобилизованных собрали в одном месте, набрался полный пассажирский вагон в поезде Хабаровск - Новосибирск. Это был не скорый, а простой пассажирский поезд, поэтому ехали восемь суток. Вот уж отоспались! Коротали время, кто как мог. Ходили по рукам какие-то книжки. Борис предложил соседям по купе свои стихотворения, которыми была заполнена общая тетрадь.
   Стихи в основном были о солдатской службе, о подругах на гражданке, о природе и о чувствах. Тетрадь стала переходить из рук в руки, из купе в купе. Борис еле успевал за ней следить. Найдет, подождет, пока все в купе прочитают стихи, и упрячет в рюкзак. Разумеется, тетрадь от этого все время лежала поверх книжек. Уже подъезжали к Новосибирску, когда кто-то снова попросил почитать стихи. Борис сунул руку в рюкзак, а тетради там не оказалось. Весь вагон обошел, всех поспрашивал, но никто не сознался, что присвоил тетрадь.
   Борису это было даже приятно: кто-то оценил его стихи! Большинство из них он помнил наизусть и мог восстановить по памяти. Но вот беда: в конце тетради были записаны адреса всех, с кем служил. Так и оборвалась ниточка. Не раз думал о том, чтобы написать в часть старшему лейтенанту Юречко и попросить его выслать ему адреса. А потом подумал: ведь парни его адрес тоже записывали. Напишут письмо - ответит. Но так никто и не написал.
  
   ВМЕСТО ЭПИЛОГА
   Редактор районной газеты Борис Долотов в последний год перед пенсией лечился в санатории "Куяльник" в Одессе. В столовой за одним столом с ним оказалась высокая стройная женщина бальзаковского возраста, Тамара Сафонова. Она приехала из Северной Осетии, где прожила всю жизнь, и совсем не знала украинского языка. Борис как мог помогал ей, хотя сам работал в русскоязычной газете и жил в окружении молдаван, болгар, гагаузов, украинцев, староверов. Между собой эти люди говорили каждый на своем языке, а общались на русском. Так что большим знатоком украинского Борис так и не стал.
   В фойе санаторного корпусе развернули выставку произведений народного творчества. Тамара живо и со знанием дела обсуждала работу каждого самодеятельного художника.
   - У меня брат художник, - пояснила она свою заинтересованность. Потом, когда они гуляли вдоль лимана, она еще несколько раз сказала, что у нее - брат художник.
   - У нас в полку тоже был свой художник - Виктор Ерофеев.
   - Что вы говорите? Это же мой брат! Он служил в Биробиджане. Значит, вы вместе служили?
   Никак не веря в такое совпадение, Борис нарисовал словесный портрет Ерофеева.
   - Он! Конечно - это он! Вот я ему расскажу - не поверит!
   Борис взял адрес Виктора, написал ему письмо и вскоре получил восторженный ответ.
   "Здравствуй, дорогой однокашник! (Сколько каши из одного котла поели!). Боря, действительно так бывает только в романах, кинофильмах или детективах, когда, казалось бы, все, даже малейшие, возможные ниточки связи утрачены, вдруг узнаешь о человеке близком сведения, о его памяти, о его деятельности...
   Иногда вспоминаются дни учебы в полку. Занятия до завтрака, занятия после завтрака, занятия ночью... А помнишь, однажды мы ночью работали на радиостанциях и вдруг всех в ружье, оцепление всей территории полка. В чем дело - никто не знает, а к утру выяснилось - нападение на пост, ранен часовой. А через несколько дней я попал в госпиталь (на руках у меня выступили водяные волдыри - результат прошлого обморожения), и вот там я узнал о том, что часовой устроил самострел. Ему нужно было отличиться и получить отпуск, но вместо этого он попал в дисциплинарный батальон, его осудили на три года.
   А как на учениях зимой в палатках жили, как из проруби обмывались по утрам! Хлеб топором рубили на станции Приморская под Владивостоком. После этих учений, не заезжая в часть, попали на другие учения под Хабаровском...
   Интересно, какие кадры сейчас в армии служат, такие же, как у нас или такие, как вся молодежь бесшабашная, одного дня.
   Нам досталось по три года служить, мне так почти с половиной.
   Пока закончу повествование о себе и хочу попросить тебя вспомнить лица тех, с кем мы служили в те далекие счастливые годы. (Прилагается групповая фотография). Хоть и ропщут сейчас на те годы по всем каналам информации, но я видимо в характере своем такой - всем довольный".
   Два письма получил Борис Долотов от сослуживца. А потом связь прервалась. Умер Виктор Ерофеев в 2000 году от рака легких. Об этом сообщила его жена в ответ на последнее письмо Бориса.
  
   Василий ХРАМЦОВ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"