Все-таки, что там ни говори, а Quiza права: настоящие лунные дорожки бывают только на водной поверхности. Причем на достаточно обширной поверхности, уходящей к горизонту. То есть, попросту говоря, на море. Иначе - никак.
Первую в своей жизни лунную дорожку я увидел в 1973 году. Мне было десять лет и мама повезла меня - впервые в жизни - на море, в Крым.
Первую половину лета я провел у бабушки в Курской области, в местечке под названием Свобода - по традиции, не нарушавшейся с самого моего рождения, с того самого момента, когда, как гласит семейное предание, меня в полуторамесячном возрасте привезли на поезде из Москвы и положить спать в раскрытом фибровом чемодане, установленном на облезлый венский стул в саду под черемухой. Наверное, тот самый чемодан, в котором я спал, и определил мою последующую страстную любовь к путешествиям.
Зато вторую... Вторая половина того памятного лета началась, когда бабушка привезла меня в Курск и на вокзале передала меня с рук на руки маме, ехавшей из Москвы на проходящем поезде в сторону моря. Напившись чаю из дребезжащего стакана в подстаканнике, я лег спать, а проснувшись утром, первым делом выглянул в окно и увидел... море! Строго говоря, это было, конечно далеко не то самое море, а всего лишь Сиваш, Гнилой залив, который мы пересекали по узкому перешейку, на котором, кажется, даже была какая-то сельскохозяйственная поросль типа пшеницы или кукурузы, сейчас точно не помню. Именно там, уперевшись лбом в холодное и мутное утреннее вагонное стекло, я сочинил первое в своей жизни "стихотворение":
Море и поле находятся рядом, Море и поле окинешь ты взглядом, Море и поле - вода и земля. В море купаются, в поле - нельзя!
Мы отдыхали в Феодосии, почему-то именно в городе. Наверное, потому что в городе "дикарям" было легче снять угол. Не знаю, много ли было там отдыхающих, но то, что в советском Крыму 1973 года было мало мест, которые можно было снять - факт, намертво врезавшийся в мою память. В конце концов мы нашли какой курятник за (помню как сейчас!) аж целых 2 рубля в сутки, где в нашем распоряжении была отдельная комнатка с двумя панцирными металлическими кроватями за ситцевой занавеской и запас керогаза из прихожей-кухни.
Лунной дорожки в Феодосии я не видел. Вместо этого я видел мутное и желтоватое от песка море, железнодородные пути и стоящие на них цистерны с мазутом, которые нужно было миновать по пути на пляж. Видел на хозяйском черно-белом телевизоре, стоявшем в летней кухне и собиравшем вокруг себя все народонаселение дома вместе с хозяевами и квартирантами, все двенадцать серий "Семнадцати мгновений весны", впервые показанные именно в то лето. Видел хозяйского цепного пса по кличке Дунай, с хриплым лаем рвавшегося с цепи всякий раз, когда мимо него по цементной дорожке шел в дощатый сортир кто-то из многочисленных обитателей дома. В один проклятый день мне не пришло в голову ничего лучшего, как бросить этой собаке Баскервиллей кусочек печенья. Дунай сделал вид, что не увидел злосчастного печенья, и тогда я, подойдя поближе, стал показывать ему на него пальцем. Палец же он, напротив, увидел очень хорошо и немедленно вцепился в него зубами, прокусив насквозь. После этого я регулярно, в течении всего оставшегося времени маминого отпуска, видел перевязочный кабинет местной больницы и переполненные душные автобусы, на которых раз в день меня возили туда менять повязку и делать уколы от бешенства.
Лунную дорожку я увидел в Коктебеле. В то лето там совершенно независимо от нас с мамой отдыхал отец. Родители мои были в разводе едва ли не с самого моего рождения, и поэтому для меня не было ничего странного и удивительного в том, что мы с мамой жили дикарями в Феодосии, а папа с друзьями и своей женой - в коктебельском доме творчества писателей. Мы приехали к нему в гости, на полдня, без ночевки. Там-то я и увидел впервые то, что по-настоящему потрясло меня: лунную дорожку на темной поверхности Коктебельской бухты, профиль Карадага, бездонное черное южное небо, услышал шорох волн о прибрежную гальку и йодистый запах водорослей...
Эта лунная дорожка вела далеко-далеко отсюда, в далекие и фантастические южные города: Лисс, Зурбаган... Она вела в те страны и моря, о которых я мечтал, лежа на диване в нашей маленькой однокомнатной московской квартире и водя пальцем по страницам огромного географического атласа, подаренного дедушкой. Это был старый атлас, 1954 года: на нем еще были обозначены "Свободная территория Триест" и Англо-Египетский Судан, закрашенный в полоску. Лунная дорожка вела меня в края, еще более далекие, волшебные и прекрасные, чем сам Крым, вела туда, куда мне обязательно предстояло попасть - когда-нибудь в будущем, огромном и манящем, как мир. И как вся моя жизнь, простирающаяся впереди.
С тех пор прошло больше трех десятков лет. За это время в моей жизни было бессчетное число лунных дорожек.
Были лунные дорожки Балтийского моря и пляж в Светлогорске, где я, сумасшедший влюбленный восьмиклассник, по два раза в день бегал на поселковую почту смотреть, не пришел ли на мое имя ответ - надушенный конвертик с крупным круглым почерком от девочки, учившейся в моем классе и в тот год совершенно неожиданно - впервые в моей жизни - ставшей для меня больше целого мира.
Снова и снова были лунные дорожки того же самого Коктебеля, куда я, повзрослев, стал возвращаться едва ли не каждое лето. Коктебеля моего второго в жизни свадебного путешествия, в котором я в самом прямом смысле слова ударил в грязь лицом: в полной темноте из-за отключенного в поселке электричества, предварительно вырядившись в белые штаны, я со всей мочи рухнул в заполненную последождевой жидкой грязью придорожную канаву. Коктебеля, где пять лет спустя я пережил странное и никогда до тех пор не переживавшееся мной ощущение: женщина, в которую я был тогда без памяти влюблен, легко и непринужденно влюбилась в моего друга, с которым я познакомил их несколькими часами раньше на набережной у дома творчества писателей, а у меня, любовавшегося в одиночестве - конечно же! - на лунную дорожку, в голове крутился голос поющего в "12 стульях" Андрея Миронова: "И одною пулей он убил обоих, и бродил по берегу в тоске!". Коктебеля прошлого лета, где я смотрел на лунную дорожку, такую же, наверное, как на Средиземном море, и, холодея от сжимающейся ледяной пустоты в животе, вновь и вновь повторял про себя слова, только что услышанные по телефону от той, кто стала меня всем на свете, кто заполнила собой все пространство и стала больше, чем мир. Коктебеля, который, кажется, окончательно превратился для меня в место расставания и одиночества - ужасающего и в то же время странно пьянящего одиночества.
Были лунные дорожки на пляже в Ладисполи жарким августом 2001 года, куда я отправлялся из Рима каждые выходные на электричке, заполненной галдящими и лузгающими семечки местными украинцами, чтобы, искупавшись в соленом до горечи, так не похожем на Черное, Тирренском море, в одиночестве пить пиво за столиком пляжного бара под нетерпеливыми взглядами уже торопящегося домой бармена.
Их было много, этих лунных дорожек. Но никогда, ни на одной из них, меня не покидало то самое чувство, впервые испытанное на быстро остывающей ночной гальке Коктебельского пляжа летом 1973 года.