Музей деревянного зодчества расположеный в нашей области - это конечно великолепно, это очень красиво, многих людей притягивает и завораживает деревянная архитектура , но вот для меня, к сожалению, посещение этого музея в душе отклик рождает совсем малый.
И отчасти это связано с тем, что много раз я бывала в старинных крестьянских домах и видела все это музейное обустройство своими глазами бессчетное количество раз в обычной жизни, и поэтому наверное нет в музейных рубленных домах-церквях для меня особой новизны любопытственной.
И еще я не чувствую там как время дышит, я осознаю, что это все руками современных людей в большинстве своем перебрано, слажено, обустроено.
А вот в памяти моей живет Дом.
Уж всем домам он Дом.
А музей того Дома - он в душе моей. И только в ней. Ведь именно в этом Доме замирала душа-то моя, и на мгновение аж прерывалось дыхание. И века замшелые тяжело в лицо дышали мне в доме том.
Дом старинный. Дореволюционный. Он стоял на крутом угоре, утопая в высоких травах. Не скрипела там никогда калиточка, не стукал ветер створками оконными и только три прямоствольные березы тревожно листьями своими трепетали по ветру .
Дом-исполин. Дом-богатырь. Но с налетом какой-то печали ...
Я такие Дома потом редко видывала - срубленые из бревен в полобхвата, в два этажа сложеные. Восемь оконцев на улицу рядком глядели, стеклышками кое-где печально посверкивали, а ставни все резные и разукрашеные, расписаны красками, уже облупившимися от времени. Крыльцо высокое, перильца гладкие, сотнями и сотнями рук людских за десятки лет отполированы, а балясинки у перил тоже, как и ставенки, были затейливо вырезаны искусной плотницкой рукой. Рукой мастера. Резчика. Художника!
Дверь входная от времени уже потемневшая и все железки на дверях тех старинные - большими кованными гвоздями к дереву припечатаны.
Ладно сделано все, на века, нигде ничего не прекосило , не пошло щельями.
Вместо ручки дверной большое кольцо кованное в виде свернувшейся калачиком рыбки-плотвички. И огромный замок на двери. В четыре моих детских кулачка. Стучи-не стучи, никто не отопрет ту дверь тебе.
Пустой дом, нежилой, людьми до времени оставленный- не разрушенный дом, крепкий, просто брошенный дом.
Дом-исполин. Дом-богатырь. Дом-сирота. И потому такой печальный у него и вид. Стоит. Один-одинешенек. Ждет своих хозяев.
Мол, вернутся они, и опять жизнь усадьбы пойдет своим чередой. В прирубленном большом хлеву замычит-заблеет-закукарекает живность всякая.
К аккуратному маленькому колодезному срубу под резным навесом опять пойдет по вытоптанной тропке румяная молодка с коромыслом.
И упадет с всплеском в колодец деревянное ведро-ушат, звякнув цепью и заскрипит бревно, наворачивая на себя ту цепь. А пока вот лежит то ведроо сиротливо к срубу колодезному притулившись - никому не нужное. Крышка колодца вся мхом зеленым поросла. Только кованное кольцо-ручка и выделяется на изумрудном поле угольным бубликом.
Под березками примостился стол, от времени поседевший и рядышком с ним две скамеечки с резными спинками и подлокотниками.
Верит Дом, что вернутся хозяева и опять в палисаднике за столом запыхтит самовар летним вечером, соберутся все домочадцы и будут они тут чаевничать с баранками маковыми да пряниками мятными. А Дом им в ответ станет оконными стеклами помигивать ласково.
...Жила в Доме том большая семья, дружная, крестьянская.
Деды-сыновья-внуки - все под одной крышей. Хозяйство держали с размахом.
Рожь-жито сеяли, сенокосили на бескрайних лугах. Пять коров, пара лошадей, отара овец, курятник с птицею - всех надо накормить да обиходить. Когда страда стояла - рук им своих не хватало в работе от зари и до заката, нанимали они в страду пару работников.
Брали их на сезон в свою семью, обращались с ними как с равными. За своим столом щами кормили. За работу платили деньгами или частью урожая. Уж как уговаривались.
Но и работу с наемников своих строго требовали, да и сами не сидели на печи, бок-о-бок с работниками трудились до седьмого пота. Маслобойку немецкую в хозяйстве имели. Масло взбитое свежее в городе продавали купцу, он лавку держал бакалейную...
А теперь вот все опустело, разорено хозяйство, заброшено. Сеялки-веялки под навесом на заднем дворе все ржа изъела...
Может быть вы подумали, что с жильцами дома этого случилось страшное, что они попали под молот коллективизации и были раскулачены? Нет.
Но, наверное так бы и было, если бы не решили они на семейном совете до тех смутных еще лет податься к дальней родне. В город. Какая-то их троюродная тетка осталась одна-одинешенька в своем доме на окраине Питера. Позвала их к себе, чтобы досмотрели ее болезную и наследство какое-никакое, а приняли от нее в благодарность за пригляд и уход.
Вот они и уехали, распродав всю свою живность, кой-какой скарб с собой забрали, а кое-что в доме оставили. Так судьба к ним и оказалась милосердною. Остались они все живы-здоровы в жестокой свистопляске тех суровых годин .
Дед служил вахтером-сторожем в каком-то учереждении, а бабка как от веку велось очаг хранила - дом вела, сыновья на заводы-фабрики работать устроились, перешли из крестьянского класса в рабочий класс. А уж внуки их сделались стопроцентными горожанами. И школы в городе закончили и в институтах выучились.
Правнук стал художником, успешно отучившись в Строгановском.
Разумеется Дом Корниловский, (так его по деревне величали-кликали) не знал ничего-не ведал этого, а стоял себе смирно, скучал молча. Ждал хозяев своих терпеливо он.
А неутоленной печалью-то своей притягивал, ох и притягивал.
И мы, ребятишками лазали в дом тот втихаря. Хоть и строго-настрого запрещено нам это было. Дом от старости задней частью своей осел, бревна отошли, образовав щель двадцатисантиметровую. Мужики деревенские подперли оседающий края дома толстым бревном, а образовавшуюся щель заколотили доской - "да шоба кошаки по дому не ползали". Ну, кошаки и не ползали...
А вот мы лазали с превеликим удовольствием, сорвав ту доску с гвоздя. Подставляли к лазу чурбан, отводили доску в сторону и с трудом протискивались в щель, обдирая свои городские пухлые пузики. Изнутри аккуратно пристраивали доску на свое законное место и устраивали экскурсию по заброшенному дому, каждый раз отыскивая что-нибудь новое, интересное.
В этом доме никто не жил лет сорок, все покрывала слоем десятигодовая пыль.
И она по-хозяйски лезла нам ноздри, забивалась нагло- настойчиво в горло и мы беспрестанно чихали да кашляли, шикая друг на друга, прижимая указательный палец к губам.
Хотя снаружи на улице, хоть бы песни мы пели в доме том полным голосом, нас бы вряд ли кто-нибудь услыхал. Так все было сработано там на совесть, добротно так. Из сухого векового леса. Половицы широченные некрашенные, друг к другу вплотную пригнаные, полки по всему периметру кухни из пятисантиметровых столешин. Пустые полки-то, видно посуда тут стояла разная раньше, всякая утварь хозяйственная. На кухонном столе в углу - лампа керосиновая, стекло молочного цвета, а на боках стеклянных аж серым серо от пыли.
Заслонку у печи сдернули, глянь, а в печи-то дрова рядком уложены, береста торчит для растопки - бери поджигай и топи печь-то, как будто хозяева вчера лишь ушли. На печной приступочке два утюгаугольных стояли, верх у них откидывался и внуть их насыпала хозяйка горячие угли. И таким утюгом белье и наглаживала.
В жилом втором этаже комнаток восемь было. В каждой комнате по иконе. Большой иконостас в столовой пустой, видно одну-то икону большеразмерную, любимую да намоленную хозяева взяли с собой, а на стене на бечевке висел лишь крест, в локоть длиной. Эмалью расписанный и жемчужинками разноцветными украшенный.
А обои только на двух смежных стенках приклеены - бирюзовые с розовым, какие-то цветочки-листики.
Столовая с огромным столом, человек двадцать за такой усядутся влегкую, а вдоль стен лавки шли широченные. И напротив буфет темного дерева. На полочках пара-тройка чашек чайных разномастных вразвалочку брошена, хозяевами видно за ненадобностью оставлены, разнобой сервизный. Интересные чашечки - в форме бокальчиков-вазочек на ножках. На чашках старинные кавалеры-барышни нарисованы, ободки позолоченные полустёртые. И две большие тарелки кобальтовые. Вот и все наполнение буфетное.
В гостиной же уже лавок никаких и в помине не было , только парочка маленьких столиков и один легкий двухместный диванчик. Много места свободного в комнате, знать мебели не мало отсюда забрали.
Диванчик в углу, как игрушечный, с обивкой шелковой, что-то там голубое с зеленоватым. В домах своих бабушек мы диванчиков таких никогда не видывали.
Стены в гостиной все обоями обклеены. Зеленые, толстые, почти что картонные старинные обои с золотыми ажурными полосками. В одной из комнат каркас кровати деревянной у стены прислонен сиротливо, без ложа. Кроме русской печи в доме еще две печки были. Голландки, выложенные плиточками, с узорами да рисуночками.
В просторных сенях стоял на тумбочке овальный вместительный медный таз, позеленвший от старости и над ним висел рукомойник расписной в форме чайника-уточки, на длинной цепочке висел, спускавшейся с потолка.
В хозяйственных нежилых кладовках столько всего нам нашлось интересного - бутылки разные фигурные, пузырьки стеклянные, старая одежда и даже рваные кожанные сапожки женские- казачком нашлись на потеху нам, сети рыбацкие , и всякое-разное бесчисленное количество неизвестных нам крестьянских приспособ.
В клети громоздились штук шесть огромных бочек в метр с лишним высотой , и чтобы обхватить их три взрослых человека надобны. В бочках раньше хранили зерно. Тут же два круглых камня друг на друге - жернова, чтобы зерно в муку намолоть.
По полкам всякие берестяные туески раставлены, коробочки, корзинки, ведра деревянные с толстыми канатами заместо ручек, какие-то ковши-совки деревянные от времени потрескавшиеся.
И пыль, пыль, пыль... Пыль столбом...Пыль в лучах света пробивавшегося сквозь зарытые ставни...
Я в доме том нашла однажды жемчужину. Очень крупную, серебристо-желтоватую, в диаметре полтора сантиметра , не меньше.
Сдвинули мы какую-то тумбу хозяйственую с места, чтобы забраться на верхние полки и все там обозреть внимательно и под тумбой в щели меж половиц я ее и разглядела, еле выковырнула оттуда железякой какой-то.
Долго она хранилась в моей шкатулочке с девичьей бижутерией, а потом куда-то бесследно затерялась-сгинула.
И что странно, дом в то же время прахом пошел.
Вот так лазали годами ребятишки в дом тот и лазали, но всему же когда-то наступает конец - в середине семидесятых объявился в деревне молодой незнакомец.
"Порты-то голубые, а рубаха-от розова, всё в обтяг" - так описывали друг другу наряд городского незнакомца деревенские кумушки. Правнук это был корниловский. Ленинградский молодец. Прибыл по своим делами в вотчину предков.
А заждавшийся дом-то его и не признал, за чужака его он принял.
Так и не мудрено, Дом же его ни разу не видел тут, не живал тот молодец в нем ни единого дня раньше.
И сам парень тот Дом этот не особенно залюбил. На постой к соседам определился.
Жаловался, что джинсы модные голубые Дом ржавчиной ему выпачкал , на рубашке у локтя клочок ткани вырвал ему.
Он Дом не взлюбил, и Дом - его не взлюбил. Все ясно, все понятно. Квиты они.
А может просто мстил Дом ему за разорение свое окончательное? Парень-то все иконы в доме собрал, в мешковину замотал, да упаковал в чемоданы, в ящики. На стене, где крест висел все обои повыгорели, только крест невыгоревших обоев на стене выделялся темным пятном, а выше пятна -гвоздь с обрывкой бечевки.
Парень-то тогда принялся огромный сундук сдвигать, думал крест с бечевы сорвался и за сундук упал-завалился, да только джинсы зря вымарал, креста так нигде не нашел, как и не бывало его там. А рубашку он себе порвал иконы со стен снимаючи.
За два дня со всем управился. И отбыл восвояси.
И Дом был продан вскоре после этого.
Как он кряхтел-скрипел горестно, когда пришли две бригады плотницкие и принялись разбирать-раскатывать его по бревнышку да по досточке...
Через месяц от дома и следа не осталось. Лишь бревна-доски навалом да кирпичи от печей штабелями...
Я в это время школу закончила и лет пять из города в деревню не ездила. А когда опять приехала в места детских моих шалостей, то увидела , что вместо дома старинного стоит обычный такой домишко в один этаж, и покрашен он как тысячи домов рыжей охрой, дом как дом, с простыми белыми наличниками. Побывала я в гостях в доме том - мебель современная, городская, ковры, телевизор. Сервант-горка с хрустальными рюмками.
И ничегошеньки в доме том нет, чтобы глубь веков была обозначена.
А вот сердце у меня тогда от жалости к старому дому нехорошо екнуло, осознала я, что умер старопрежний дом-то, так и не дождавшись своих хозяев справных.
Иногда думаю, а помнит ли теперь дом этот кроме меня еще хоть кто-нибудь?
Может снова съездить в места-то тамошние, сердцу моему дорогие ? Крест эмалевый жемчужинками изукрашщенный из земли выкопать. Это было единственное, что мы дети неразумные зачем-то сперли в доме том. Но в дома к бабкам своим нести крест не отважились, заопасались сурового наказания. И коротко посовещавшись закопали его под горой. И каждый год летом собирались его достать-выкопать.