Хруцкая Татьяна Васильевна : другие произведения.

Вникай в обстоятельства времени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Татьяна Хруцкая
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ВНИКАЙ В ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ВРЕМЕНИ
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Санкт-Петербург
  
   2014 год
   Человек человеку - волк? Враг? Друг?.. Нет...
  
   ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ - УЧИТЕЛЬ!
  
   У каждого человека есть чему поучиться хорошему...
  
   2014 год... Стреляют наши дети! И убивают... И избивают... И грабят...
   И издеваются... Профессия учителя становится опасной...
  
   После распада СССР, "лихих 1990-ых" и наступления вседозволенной либеральной демократии выросло поколение жестоких, агрессивных детей. Во имя жизненного "успеха" они готовы отказаться от всех норм нравственности, от всех Заповедей Божьих, даже если крещены.
  
   Феномен Маугли... К сожалению, к детям теперь в этом смысле нужно относиться как ко взрослым: если за вами увязался даже 8-летний ангелочек, его тоже надо воспринимать как угрозу. И вести себя также, как в ситуации со взрослым.
  
   "Я вас, дети, люблю, пока вы маленькие, до школы, а потом вы делаетесь противные..."
  
   Дети как национальная идея. Воспитание и образование...
   "Образование без воспитания - это меч в руках сумасшедшего".
  
   Хорошо ли вы знаете своего ребёнка? Телевизионное голосование:
  
   59,3% - да;
   40,7% - нет.
  
   У вас доверительные отношения в семье?
  
   80% - да;
   20% - нет.
  
   Жестокость - нормальное состояние подростков, к сожалению...
   Что происходит в голове? Тревога и агрессия рядом...
   Либеральный капитализм уродует души...
   Преуспевание и успех любой ценой... Культ успешности, гонка...
   Загнанные они... Насилие пропитывает наше общество...
   Молодёжная среда всегда жестока... В каждом классе есть лидеры...
   Насилие решает проблемы... Подростки - это особый возраст...
   Закрываются тела и души... Тревога и агрессивность возрастают...
   Первые попытки справиться с тревогой при помощи алкоголя, курения, наркотиков и ...
   Родителям надо успеть подружиться с детьми до подросткового возраста, чтобы сгладить и смягчить вступление во взрослую жизнь...
   Нужно сделать всё, чтобы ребёнку было интересно жить...
   Умению общаться со сверстниками поможет участие в волонтёрском движении, в драматических кружках, в общественной жизни... Быть частью чего-то большого, важного, а не супер-индивидуалистом...
  
   Не хватило детям тепла и любви в детстве от родителей, от воспитателей, от учителей... И жизнь пошла наперекосяк...
  
   Наверно, если бы больше водили детей в театр, в филармонию, в музеи, на выставки, заставляли читать хорошие книги, трагедий было бы меньше. Психологическая служба должна сопровождать ребёнка, семью, помогать преодолевать проблемы. Учитель должен принимать участие в душе ребёнка. Каждое время ставит более высокие задачи. Нужна реорганизация педагогического образования. Когда будущие педагоги работают летом с детьми в пионерских лагерях, они учатся общаться с детьми, они учат взаимодействовать с людьми. И раньше мальчишки играли в войну, и в тир ходили стрелять, но в голову не приходило убивать.
   Идеология: педагогика успеха - не борись с недостатками, развивай достоинства. Определённая часть аплодисментов должна достаться всем. Воодушевляющая педагогика... Учителя, не забивайте ребёнка двойками, вы ставите эту оценку себе. Не унижайте ребёнка, не сравнивайте его постоянно с другими. Похвалите за то, что сегодня у него дела лучше, чем вчера.
   Школа - не репетиция жизни. Это уже жизнь. И если ученики и учителя любят школу и друг друга, то целых 10 лет можно провести в счастье. Это ведь так много и так важно для личного успеха и счастья в личной жизни. За эти годы специалисты, психологи, педагоги должны изучить возможности ученика, чтобы определить его правильный путь, на котором ему будет комфортно и радостно жить. Нам всем в повседневной жизни нужны высококлассные и честные специалисты во всех областях. Ремесло - это очень важно. И отличный слесарь, и водопроводчик из ЖКХ для нас более уважаем, чем учёный, создавший очередное нечто страшное...
   В спорте есть бег на короткую дистанцию и на длинную дистанцию. У кого что лучше получается. Жизнь - это бег на длинную дистанцию. И многие отличники лихо начинают, но рано заканчивают и борьбу, и достижения, и даже жизнь...
   Давайте искать верный путь для каждого ребёнка. Психолога к каждому не приставишь, да и что он вообще-то понимает, это ещё вопрос. Классный руководитель - самый близкий человек для ученика. Если мы хотим спасти страну от жестокости, нужно чтобы классный руководитель был хорошим человеком, любил детей и больше проводил времени с ними.
  
   Обратите внимание на первую оценку в школе. Она запомнится в подсознании на всю жизнь. Может оказаться, что в конце жизнь поставит вам итоговую именно эту оценку... Впереди у вас есть время и возможности... Не упустите их...
  
   Спартак, Овод, Тимур и его команда, Гарри Потер...
   С кого жизнь делать?..
  
   ДОРИС ЛЕССИНГ "ВОСПОМИНАНИЯ ВЫЖИВШЕЙ"
  
   Творчество Дорис Лессинг (р. 1919) многогранно, среди её сочинений произведения, принадлежащие к самым разным жанрам: от антиколониальных романов до философской фантастики. В 2007 году Лессинг была присуждена Нобелевская премия по литературе "за исполненное скепсиса, страсти и провидческой силы постижение опыта женщин".
   Роман "Воспоминание выжившей" был написан ещё в 1974 году. Это одно из лучших произведений Дорис Лессинг, которое сама автор определила как "попытку создания автобиографии".
  
   В мегаполисе недалёкого будущего, где правительство давно отчаялось навести порядок, где население терроризируют крысы и банды беженцев, где на улицах царит бессмысленное насилие, немолодая одинокая женщина вдруг загадочным образом получает на воспитание двенадцатилетнюю девочку, которую она должна спасти от надвигающегося всеобщего хаоса...
  
   Все мы помним это время. И для меня оно - такое же, как и для других... и всё же мы снова и снова делимся друг с другом воспоминаниями о пережитом, вновь и вновь повторяем, пережёвываем детали и внимательно слушаем, как будто убеждаясь: да, ты видишь это так же, как и я, значит, это действительно было, значит, это не плод моего воображения. Мы сравниваем и спорим... Но море, которое мы пересекли, - одно и то же море, море беспокойства, напряжённости перед концом - одним для всех, везде: в районах и кварталах наших городов, на улицах их, в гроздьях многоэтажек, в гостиницах и далее - города, страны, континенты...
   Возможно, не будет неуместным рассмотреть, как мы, каждый из нас, оглядываемся на пережитое, на череду событий и видим в них иное - большее? - чем видели тогда, раньше... Люди хватаются за воспоминания о том, о чём хотели бы прочно забыть, не вспоминать вообще. Счастье? То и дело сталкиваюсь в жизни с этим словечком. И каждый раз оно расплывается, растворяется, невесть что означая. Смысл, значение? Цель?.. Ностальгия?.. Стремление преувеличить свою личную, весьма сомнительную весомость? Я был там, я видел, я участвовал... Я, я, я...
  
   Антагонизм между "нами" и властями, деление на "они" и "мы" воспринималось как нечто само собой разумеющееся, и все мы воображали, что живём в анархическом сообществе...
   "И какого чёрта они такие идиоты?!" и "Боже, почему всё это так ужасно?!"
  
   Начну я со времени, когда "это" ещё не проявилось, со времени обобщённого беспокойства, брожения умов. Дела шли не слишком гладко... Всё ломалось, рушилось, переставало функционировать, "подавало повод для беспокойства", как выражались дикторы каналов "Новостей", но "это" как неотвратимая неизбежность ещё не сформировалось...
  
   Многие из живших в этих стенах прежде предпринимателей и квалифицированных специалистов уже покинули город так же точно, как многоэтажки в прежних районах рабочего класса заселили скваттеры, люмпены, оборванцы. В эти дома вселилась смешанная публика, беднота. Кто смел, то и съел, у кого хватило сообразительности, тот и занял эти квартиры. Разную публику можно было встретить в нашем доме, всё равно как на улице или на рынке.
   Двухкомнатную дальше по коридору занимал профессор с женой и дочерью. Как раз надо мной поселился целый клан каких-то туземцев со сложными родственными связями...
   Сознание этой иной жизни, развивавшейся вокруг меня, вплотную ко мне, вползало в мозг незаметно, просачивалось по капле...
   Информация без вмешательства со стороны властей проникает одновременно в головы многих. Об этом не объявляли по сети вещания или с трибун на собраниях, не печатали в газетах, не давали информацию по радио и телевидении. Конечно, медиа всё время что-то вещают, но это "что-то" не усваивается с такой эффективностью, как информация из других каналов. По преимуществу народ не обращает внимания на то, что ему говорят власти... Впрочем, это не совсем так. Официальную информацию замечают, обсуждают, критикуют, жалуются на решения властей, но это совсем другое. Может быть, она служит как бы средством развлечения публики? Нет, это тоже не совсем верно. Люди не действуют так, как им велено, вот в чём суть. Если только их к этому не принуждают. Но эта информация, другая, поступающая неведомо откуда, "из воздуха", побуждает людей к действию...
  
   Встретившись с ней на тротуаре у входа, я выслушивала её замечание по поводу того, что "не следует тянуть слишком долго", и отвечала, что у нас есть ещё месяц-другой в запасе, но не стоит откладывать на последний день. Мы имели в виду то же самое, о чём толковали все: что пора бежать из города. Никто официально об этом не объявлял, никто официально не признавал, что город пустеет, разве что в качестве временной тенденции, не имеющей устойчивого характера.
   Вроде бы не существовало какой-то единой причины для бегства. Но было общеизвестно, что коммунальные службы на юге и на востоке прекратили функционировать, что эта "мёртвая зона" распространялась в нашем направлении. Мы знали, что юг и восток покинуты населением, что там остались лишь те - в основном подростки, - кто живёт "подножным кормом": остатками урожая на полях, отбившимися от стад животными. Группы эти - можно даже назвать их бандами - в отношении немногочисленного городского населения вели себя в основном мирно, не проявляя склонности к насилию... По мере роста дефицита продуктов питания агрессивность их, однако, увеличилась, и, когда они проходили через наши пригороды, жители прятались, запирались по домам.
   Так продолжалось несколько месяцев. Сперва грозные слухи, затем их подтверждения в медиа: такая-то банда продвигается в таком-то направлении, ожидается тогда-то, гражданам рекомендуется принять меры предосторожности, чтобы сохранить жизнь и имущество. Затем опасность нависала над соседней местностью. Периодические тревоги стали частью нашей жизни.
   Южные районы давно уже привыкли жить в страхе, однако улицы северной части, где я жила, оставались вне маршрутов набегов бродячих банд ещё долгое время. Мы прятали головы в песок, надеялись, что опасность исчезнет, растворится, улетучится. Первые два-три визита бандитов-гастролёров в нашу местность мы восприняли как нечто случайное, ещё не подозревая, что мир и покой превратятся из нормального состояния в передышки, а разгул банд станет нормальным явлением.
   Всё говорило о том, что приходит время бежать. Скоро, скоро... Моя повседневность, моя дневная жизнь, протекавшая на свету, казалась всё более эфемерной, всё менее весомой. Стена стала для меня... навязчивой идеей, что ли. Моя одержимость ею подразумевала, что я готова была предать её и то, что она символизировала собой. Приоритеты сдвинулись, и я готова была считать - сначала это меня слегка беспокоило, - что происходящее за стеной столь же важно, сколь и моя жизнь в милой и удобной, хотя и запущенной бедной квартире. В гостиной у меня преобладают кремовый, жёлтый и белый цвета, создающие впечатление солнечного света. Но есть ещё стена. Самая обычная, даже заурядная капитальная стена без дверей и окон... Утром на стену падает солнечный свет, и узор настолько оживает, что кажется цветным изображение сада с зеленью древесной листвы и золотом цветов... До меня доносились звуки откуда-то издалека... Звуки нечёткие, смазанные, но знакомые. Я слышала такие на протяжении всей жизни.
   Однажды после завтрака... стоя перед этой стеной и наблюдая, что выделывает солнце со стеной и потолком... В какое-то мгновение я вдруг оказалась там, за стеной... Я не двигаюсь, стою на грани двух миров, застыла между своей знакомой квартирой и этим ожидающим меня пространством. Стою, смотрю, усваиваю впечатления, ощущаю тягу куда-то, жду неведомо чего - ждала всю жизнь...
   Это утреннее происшествие как-то само собой забылось. Жизнь в её мелких проявлениях продолжалась... Лишь через несколько дней, когда я снова стояла на том же месте, пронизывая взглядом стену, я сообразила: а ведь я там была! Как же я умудрилась забыть об этом? И снова стена растворилась, снова я там...
  
   А теперь я расскажу, каким образом у меня появился ребёнок...
  
   Я подошла к окну; глядя наружу, раздумывала, гадала, какие ещё новые сюрпризы свалятся на мою голову. Потом уселась, приняла позу роденовского "Мыслителя" - в общем, позу глубокой концентрации.
   Да, это неожиданно. Да, невозможно. Но разве я не принимала невозможного? Да я с ним жила. Я оставила все стремления обыденного мира ради мира внутреннего. А внешний мир? Разве то, что он предлагал, можно было считать нормальным?..
   Такова была атмосфера того времени, в которое у меня появилась Эмили. Все формы организации общества рушились, но жизнь продолжалась, и мы делали вид, что ничего не случилось, одновременно приспосабливаясь к новым условиям. С удивительным упрямством, упорством пытались мы вести нормальную жизнь. Ничего - или очень мало - уцелело от того, что мы считали само собой разумеющимся десять лет назад, но мы вели себя так, как будто эти старые формы ещё существовали. И действительно, старый порядок не сгинул окончательно. Он существовал - пища, удобства, даже атрибуты роскоши - на иных уровнях, хотя те, кто им наслаждался, не стремились привлекать к себе внимания.
   Старый порядок существовал даже для нас - урывками, обрывками времени и пространства... В пределах этих обрывков люди мыслили и действовали так, будто ничего не менялось. Когда что-то случалось, например, район подвергался разграблению, люди покидали его, временно съезжали к знакомым или родственникам, пережидали и возвращались в разграбленный дом, стремились восстановить прежний, свой порядок, образ жизни. Ко всему на свете можно привыкнуть, эта истина стара, но, наверное, следует пережить такое время, чтобы понять ужасающую её верность. Именно это придавало тому времени своеобразную пикантность. Сочетание хаотического, странного, ужасающего, угрожающего, атмосферы войны и осады - с обычным, привычным, даже безупречным.
   Вот газеты, радио, телевидение набрасываются на новость о похищенном из коляски младенце. Возможно, похититель - какая-нибудь несчастная бездетная женщина. Полиция прочёсывает местность, ищет ребёнка, ищет преступницу, чтобы её наказать. Следующей новостью дня оказывается сообщение о гибели сотен, тысяч, даже миллионов людей. И мы полагаем, что первое - озабоченность судьбой единственного ребёнка, потребность привлечь к ответственности этого отдельно взятого преступника - наше насущное, а второе - гибель многих - случайный инцидент, прерывающий плавное течение развития нашей цивилизации.
   Такое положение вещей мы считаем нормальным. Но бывают моменты, когда игра, в которую мы условились играть, не стыкуется с реальностью... Может быть, наш истинный враг - уплывающая из-под ног почва...
  
   Ещё пример: две сотни хулиганствующих молодчиков вихрем прошли по нашему району, оставив на мостовой труп, перебив кучу окон, разграбив лавки, устроив несколько пожаров. И в ту же неделю группа женщин среднего возраста, самоназначенных активисток, устроила демонстрацию протеста против любительского спектакля местной молодёжной группы... Они умудрились организовать не слишком многолюдный митинг, посвящённый "распаду семьи", "аморальности и сексуальной распущенности"... Проявление устойчивости "нормального" образа жизни в условиях всеобщего хаоса, беспорядка, безнадёжности.
   А что сказать относительно бесчисленных инициативных групп граждан этического и социального плана? За увеличение пенсий - когда деньги уступили место натуральному обмену, за обеспечение школьников витаминами, за улучшение обслуживания привязанных к дому инвалидов, за усыновление покинутых детей, за запрещение распространения информации о проявлениях жестокости - чтобы не подвергать тлетворному влиянию неокрепшую психику молодого поколения, за вступление в дискуссию с кочующими бандами - или же за беспощадное их искоренение, за соблюдение рамок приличия в сексе, против употребления в пищу мяса кошек и собак и так далее... Маразм. Плевки против ураганного ветра. Забота о том, как сидит галстук - или как накрашены ресницы, - когда на тебя рушатся стены дома. Обмен рукопожатиями с людоедом, который эту протянутую руку вырвет из твоего плеча и отправит в пасть. Эти и другие аналогии то и дело проскальзывали в наших разговорах и обыгрывались профессиональными комиками.
  
   Поэтому в такой атмосфере, в такое время появление в доме незнакомого мужчины с неизвестным ребёнком, оставленным мне на попечение, выглядит не таким уж и экстраординарным...
  
   Ко мне вернулись забытые ощущения. Хотелось пройти сквозь стену и больше не возвращаться...
  
   Эмили много читала. Выбор книг для чтения меня поражал: развитой вкус взрослого...
  
   Что мне делать с девочкой? Ведь я в жизни не помышляла о такой ситуации... Ребёнок... Ответственность за него... Да к тому же она растёт... Одно дело девочка..., но совсем другое - девушка. Особенно в такие времена... Раздражала меня и её лень... Эмили часами сидела у окна, следила за прохожими, впитывала каждую мелочь, развлекала меня замечаниями... Замечания эти явно не соответствовали восприятию двенадцатилетней девочки. Хотя, возможно, я просто отстала от жизни, не учитываю сложностей условий, в которых приходилось тогда жить детям...
  
   - Ну, эта всю жизнь будет искать кого-нибудь, похожего на папочку, но где же ей такого взять! Нет таких больше.
   Эмили, конечно, имела в виду всеобщий развал, не способствующий воспроизводству респектабельных профессоров в белоснежных незапятнанных рубашках со скрытыми страстишками к девицам с запятнанной репутацией. Время отменило понятие респектабельности и стёрло различия между репутациями...
  
   Замечания её по большей части относились теперь к проходящим мимо молодым людям. У одного смешная походка, выдающая его неуверенность в себе, у другого манера вычурно одеваться, у третьего прыщи на физиономии или всклоченные волосы. Эти шагавшие мимо окон малопривлекательные личинки неотвратимой силы, от которой нет спасения, вызывали у неё плохо замаскированный ужас...
  
   Никто не проскользнул мимо нашего окна неоплёванным...
   Всякого, кто оказывался в поле зрения Эмили, кто приближался к ней, она воспринимала как угрозу. Таким образом настроила её предыдущая жизнь... Это общечеловеческая реакция, присущая всем людям... Когда к нам приближается кто-то новый, незнакомый, мы настораживаемся, оцениваем этого индивида и опасность, которую он может для нас представлять. Мы производим тысячи непроизвольных замеров, вычислений, прикидок, приходя к предварительному выводу: "Да, этот мне подходит" или "Нет, это не по мне"; "О, этот тип опасен... Осторожно! Берегись!". И так далее... Эта реакция столь молниеносна, привычна - возможно, мы впитали её с молоком матери в раннем детстве, - что мы не ощущаем на себе её тисков...
  
   Проверила я, не тянет ли её в школу.
   - Чтобы хоть чем-то заняться...
   - А зачем?
   Зачем... Большинство школ к тому времени прекратили попытки чему-либо обучать. Для бедных слоёв населения учебные заведения превратились в подобие армии, в средство удержания населения под контролем. Конечно, как всегда, действовали школы для привилегированного сословия, для детей толстосумов и администраторов.
   - Да, согласна, особого смысла нет, да и сколько мы ещё здесь продержимся...
   - А... куда потом?
   Сразу проступила её потерянность и растерянность...
  
   Я часто взвешивала возможность найти приют в одном семействе... Доброе фермерское хозяйство - далее моя фантазия не залетала. "Доброе фермерское хозяйство" - символ мира, безопасности; утопия, укоренившаяся в те дни в головах множества людей. Я была там летом, они принимали на своей ферме туристов... Я неприхотлива, работы не боюсь, привыкла жить просто, чувствую себя как дома и в городе, и в деревне... Трудно представить, что фермеры обрадуются мне. Но ещё труднее вообразить, что они меня выгонят вон...
   Каждое утро свежее молоко, каждое утро каравай свежеиспечённого хлеба... Идиллия... Жить мы будем в доме для гостей-туристов... Приём пищи за длинным столом в том же доме-гостинице. Там есть и древняя плита, на которой побулькивают супы да соусы, настоящая еда, и мы будем наедаться до отвала... ну, во всяком случае, есть столько, сколько нужно. Настоящий хлеб, настоящий сыр, свежие овощи, иной раз даже и мяса немного... Запах подвешенных на просушку трав...
   Эмили слушала меня, а я следила за лицом девочки, на котором её улыбка менялась на желание защитить меня от моей неопытности, от моей загнанности в угол. В ней неосознанно всплывало нечто... чистое, цельное, не зависящее от потребности нравиться, потребности подать и продать себя...
   Простая здоровая еда, свежий хлеб, незаражённая вода из глубокого колодца, овощи с грядки, любовь, доброта, семейный уют. И мы толковали о нашем будущем на ферме как о чём-то реальном: мы войдём с ней туда вместе, рука об руку, и начнём новую жизнь, жизнь обетованную, обещанную - кем? когда? где? - всем и каждому из живущих на планете.
  
   Эта идиллия продолжалась всего несколько дней и резко оборвалась. Однажды тёплым вечером я выглянула в окно и увидела на другой стороне улицы под платанами около шести десятков молодых людей. Очередная волна переселенцев катилась через город... Такая масса молодых людей ничего иного в наши дни означать не могла. Они отличаются размытой индивидуальностью... У них отсутствует личная ответственность и смещена личная точка зрения. Это проявляется по-разному, не в последнюю очередь резкой реакцией при столкновении с не принадлежащими к стае. В последнем случае срабатывает стадный инстинкт, стадное восприятие и суждение. Они не терпят одиночества, масса - их дом, база их самосознания. Законы их стаи схожи с законами стаи бродячих собак, сформировавшейся на пустыре... Это описание подходит, разумеется, к любой группе людей любого возраста в любой местности, если их роли не определены какой-либо вышестоящей организацией. Банды подростков и молодёжи показали пример "старикам", да и сами они включали в себя этих самых "стариков" и даже целые семьи. Сформировалось определённое отношение к этим "ордам кочевников" - пока кочевниками не стало всё население.
   Вечер, о котором я вспоминаю, выдался на славу. Ласковое солнце, пышная зелень... Тёплый сентябрь. Кочевая орда обосновалась на мостовой, развела костёр, свалила пожитки в кучу и приставила к ним часовых... Местность как вымерла, полиции ни следа. Начальство с проблемой справиться не могло, да и не пыталось, мудро поджидало, пока проблема перекочует дальше вместе с вызвавшей её ордой...
   Молодёжь кучкуется вокруг костра, некоторые парочки слепились, сплелись руками, обнимаются, обжимаются, целуются...
   Бояться за Эмили не имело смысла. Ничего с тобой не случится, если будешь держаться в рамках приличий...
   Они ощущали себя в безопасности, под защитой своего сообщества...
   - Если не считать, что они людоеды, вполне приличная публика...
  
   Поток мигрантов наконец иссяк. От них остались прожжённая кострами мостовая, кучи и россыпи мусора, битой посуды... Откуда ни возьмись материализовалась полиция, принялась активно опрашивать очевидцев, фотографировать следы великого переселения. Затем муниципальные службы приступили к уборке и заделыванию дыр. Жизнь вернулась в нормальную колею, на первых этажах по вечерам снова светились окна.
   Примерно тогда я поняла, что действо на мостовой перед домом и то, что происходило между мной и Эмили, как-то связано с моими визитами сквозь... или за стену...
  
   Мать хочет отобрать ребёнка у няньки, но та не отдаёт.
   - Это моя лялечка, моя прелесть... А вы займитесь Эмили, мадам...
  
   Все старики некогда были молодыми, но из молодых никто ещё старым не побывал...
   Эмили видела перед собой пожилую, неинтересную, сдержанную женщину. Я её пугала, представляла собой нечто невообразимое, ужасающее - старость...
  
   Тело её набирало вес, и не только в результате естественного процесса роста и взросления. Целыми днями Эмили валялась на диване со своей жёлтой кошкособакой, обнималась-миловалась со своим вонючем зверем, сосала конфеты, жевала булочки с вареньем, жевала и мечтала, мечтала и жевала...
   - Боже, как я разжирела! Глядеть тошно!..
   Да я ни в какие одёжки не влезу, такого размера ни в каком магазине не сыщешь!.. О чём я думаю? Сколько народу голодает, многим есть нечего. А я тут зажралась совсем.
   Эмили могла бы побродить по блошиному рынку, по развалам подержанных вещей, как делает сейчас большинство людей. Она даже могла бы позволить себе сходить в настоящий бутик. В "настоящих" магазинах отоваривались лишь немногие; эти заведения стали символом статуса, в них захаживали теперь лишь избранные, принадлежавшие к администрации - этих типов называли трепачами...
   Я подолгу отсутствовала, занимаясь, как и многие другие, процеживанием событий, сбором сплетен и новостей. Радио я, разумеется, слушала, была членом "Газетного кружка"... Люди подходили и отходили, что-то сообщали, что-то узнавали, поддерживая общую атмосферу беспокойства. Информация стала чем-то вроде самостоятельной валюты. Новости обсуждались, оценивались на достоверность. Информация часто оказывалась ложной. Врали официальные источники, искажала события пресса. Собственно, полностью достоверной информации вообще не встречается ни в природе, ни в обществе. Муть оседала, формировалась какая-то картина, добавляющая нам уверенности и спокойствия в эти беспокойные времена.
   Так мы считали тогда. В ретроспективе всё видится несколько иначе. Наши действия ограничивались блужданием да разговорами. Мы работали языками. Точно так же, как люди, всё своё "полезное" время проводившие в бесконечных конференциях, обсуждая то, что произошло, и то, что могло бы произойти, но, к сожалению (к счастью), не имело места быть... Что произошло бы, если бы все вовремя прислушались к их мудрым умозаключениям... Мы трепались. Занимались тем же пустопорожним трёпом, как и те, кого мы презрительно наделили прозвищем "трепачи". Час за часом, день за днём трепались и прислушивались к трёпу.
   Более всего нас, разумеется, интересовало, что происходит на востоке и на юге, "там", ибо мы понимали, что тамошние процессы повторятся в скором времени у нас или, во всяком случае, на нас повлияют. Нужно было знать, какие "орды" и банды на подходе, следовало просчитать сроки и вероятность их появления. Орды эти уже можно было назвать трибами, племенами, ибо состояли они из лиц любого пола и возраста, а не только из молодых, как в былые времена. Появилась новая социальная единица - или возродилась древняя. Интересовались мы и грядущими дефицитами. Что исчезнет из оборота, чем надо запастись в первую очередь. Какой пригород, когда и на сколько отключат от электросети, от газоснабжения, кому суждено перейти на свечи; где открыта новая свалка мусора... и так далее... Поезда и автобусы следовали вне всяких графиков, что такое расписание, все уже прочно забыли... Официальные лица населению не доверяли. Я научилась ходить пешком, вновь вспомнила, для чего существуют ноги, как и большинство соотечественников-современников...
  
   Вопросы выживания Эмили всё же волновали, интриговали сложности, хитрости, закавыки бытия. Помню изобретённое ею блюдо, что-то типа соуса с клёцками несколько необычного состава... Меня радовала её сноровка; как будто с плеч свалилась тяжкая ноша ответственности за её будущее, за выживание этого на первый взгляд такого неподготовленного ребёнка к преодолению трудностей, к преодолению того, что ждало всех нас. А что нас ждало, волновало меня всё больше. И я беспокоилась за Эмили...
  
   Хуго покорно заглатывал ту гадость, которую у нас продают под видом корма для животных, но предпочитал доедать наши объедки...
   Пищи, однако, оставалось немного и нечасто. Эмили всё ела и ела, брюки на ней уже едва сходились. Не переставая жевать, она мрачно оглядывала своё отражение в зеркале...
   - А мне жирок-то только к лицу, правда?..
   Мной кучу народу можно было бы накормить.
   Но эти шуточки её аппетита не убавляли... Рот становился её главной частью тела... И вдруг наступил перелом. Тогда он не сказался внезапным...
   Парни её игнорировали. Обменялись замечаниями о её фигуре. Она вернулась домой, уселась на краешек дивана и несколько часов сидела неподвижно. После чего перестала есть. Вес она сбросила быстро. Питалась чуть ли не исключительно травяными чаями. Жир на Эмили как будто таял. Я забеспокоилась, уговаривала её лучше питаться, выбрать себе разумную диету - бесполезно, она меня не слушала, её вдохновляли герои мостовой... На наших глазах рождалась банда, орда, стая - племя... Я наблюдала рождение, рост, расцвет нового социума на обшарпанной мостовой...
   Я не вполне представляла, на какой ступеньке социальной лестницы пристроился профессор. Встречались такого рода "замаскированные" административные служащие, жившие тихо-мирно в обычной квартире обычного многоквартирного дома, на первый взгляд не отличавшиеся от соседей, но имевшие доступ к пище и одежде совсем иного качества, к средствам транспорта, недоступным большинству окружающих...
  
   Потребности внутренней жизни давно научили нас уединяться внутри себя, мы могли находиться на людях, не замечая окружающих...
  
   Теперь Эмили выглядела как её однолетки и должна была мыслить и действовать, как они. А как выглядели её однолетки? Разумеется, практичность одежды доминировала над внешним видом и определяла его. Брюки, куртки, пиджаки, свитеры, шарфы; всё прочное, тёплое. Рынки старья, свалки и помойки поставляли множество барахла всевозможных фасонов, которое могло пойти в ход перекроенным или без изменений. Так что выглядели они. Пожалуй, как цыгане, причём цыгане прошлых веков, традиционные, водевильные. Тёплая, удобная, свободная одежда и обувь, ноги должны нести их далеко и без устали...
  
   Казалось, девочка всем телом впитывала информацию из внешнего мира: его угрозы, предупреждения, симпатию, а чаще - антипатию. Лицо и вся фигура девочки словно бы излучали боль...
   Речь держит женщина, мать, хозяйка, госпожа...
   - Откуда мне было знать? Разве меня хоть кто-нибудь предупреждал? И так изо дня в день, изо дня в день. К вечеру я вся измотана, выжата, как тряпка, валюсь с ног, перед глазами всё как в тумане. Читать? Книга валится из рук, веки смыкаются... У меня уже мозги набекрень...
   Девочка помалкивает. Переживает критику своего поведения, осуждение самого своего существования.
   - Ты и не подозреваешь, что такое иметь детей, пока они не появятся. На тебя наваливается куча обязанностей, едва справляешься. То одно. То другое... еда, дети, порядок в доме... Конечно, Эмили требует внимания, но я не могу разорваться.... Весь день, как в карусели. От прислуги хлопот больше, чем проку, к своим проблемам добавляются проблемы служанок, ещё ими занимайся... Дети - это такая обуза, такая обуза...
   Что ты можешь дать, если в тебе ничего не осталось, если ты полностью опустошена? Уже к полудню я измотана, ни о чём, кроме сна, не могу и думать. А ведь какая я была когда-то!.. Даже не знала, что такое усталость я не представляла, что настанет время, когда я смогу провести день без книги. Но вот, настало...
   Эта женщина чувствовала, что попала в ловушку, но почему? Ведь замужество, дети - к этому её готовила вся предшествующая жизнь, общество, этого она и сама хотела, к этому стремилась. Ничто в её воспитании и образовании не готовило к тому, с чем она столкнулась в действительности. И не у кого было искать подмоги, понимания...
   Монотонный голос продолжал перечислять обвинения, оскорбления, упущенные возможности... Маленькую девочку фактически обвиняли в том, что она родилась, чем причинила матери боль и хлопоты и положила начало длинной череде бедствий. Голос этот буквально грыз малышку, оставляя неизгладимые следы. Даже отзвучав, он оставил в памяти безобразные рубцы досады. Часто в повседневной жизни слышала я на грани восприятия горький голос, бесконечные жалобы, доносящиеся из-за стены...
  
   Что может произойти в жизни вялой старухи, расплывшейся в кресле рядом с невразумительным жёлтым зверем?.. Но внутри, под тонкой плёнкой покоя - полный хаос. Всё постоянно меняется, куда-то стремится, в разные стороны, одновременно внутрь и наружу, крутится, крутится в бешеной центрифуге времени.
   И полное отсутствие выбора, безнадёжная безальтернативность. Выжидать и наблюдать. Собственно, ждать-то нечего, лучше ничего не ждать. Наблюдать. Следить за всё более чужой Емили. Следить и беспокоиться...
   Вот сидим мы на развалинах этой ракетно-искусственноволоконной цивилизации - почему бы не поразмыслить, а нужна ли она, если приводит к каким результатам? Не слишком ли мы высоко её ценили? И не слишком ли уничижительно отзываемся о ней теперь? Может быть, следует определить её место на шкале ценностей?..
  
   Долгие часы я проводила с Хуго. Как и в ожидании перед стеной, в ожидании, когда она раскроется, откроет доступ... Как и в походах по улицам, в сборах новостей, сплетен, информации, в обмене мнениями с согражданами, в рассуждениях на злобу дня, что делать и как жить дальше. В основном все сходились во мнениях, приходили к выводу, что ничего не поделаешь, а стало быть, ничего и делать не надо. Ждать. Ждать, пока рухнет этот город, коммунальные службы которого приказали долго жить, население которого бежит, расползается во все стороны.
   В напряжённости этого ожидания проявились новые резкие нотки. Их внесла погода: лето выдалось жаркое, сухое...
   Родители нашей части города, во всяком случае, знали, где находились их чада, хотя и не могли повлиять на предосудительные действия отпрысков...
  
   Эмили влюбилась... Объект её чувства - молодой человек, объединивший вокруг себя очередную стаю. Несмотря на лихой полубандитский облик, парень, как мне казалось, умный, рассудительный и вдумчивый, по темпераменту скорее наблюдатель, которого подталкивало к активности время...
   Стандартная "первая любовь", наступающая за серией личиночных влюблённостей, весьма нешуточных и столь же серьёзных, как и "первая", как и позднейшие "взрослые" влюблённости...
   В состоянии ли эти молодые люди с неопределёнными источниками существования, уединяющиеся парами лишь эпизодически, в каких-нибудь заброшенных строениях или сараях, на пустырях, в пригородных рощах, в состоянии ли они произнести эти слова: "Люблю... Любишь?.. Навеки?.."... Эмили страдала, как и положено в её возрасте, безнадёжно страдала по своему избраннику, герою двадцати двух лет. А герой неожиданно вдруг остановил на ней свой выбор. И Эмили стала его девушкой, избранной из многих, её признал он, и признали окружающие. Она теперь постоянно сопровождала его, находилась рядом на мостовой... Из глубин страдания она воспарила в выси блаженства, расцвела, похорошела. Глаза её светились, когда она стояла рядом с ним... О том, что ей всего тринадцать, Эмили не задумывалась. Такие подробности замечают в моём возрасте. "Тело готово - всё в порядке, для секса созрела", - вот как рассуждают юнцы...
  
   Тиканье часов обусловливает каждый вздох и каждую мысль...
  
   Мужчина всё так же продолжал сосать сигарету. Улыбка не исчезла с его лица, осталась и недоверчивая неуверенность. Появилась строгость, проклюнулись на его лице признаки моральной опустошённости, безжизненности, осуждение себя самого и всего на свете...
   В маленькой кровати лежит маленькая девочка... Она сейчас болеет, капризничает. Бледная, похудевшая, вспотевшая. Вокруг книжки, игрушки, альбомы... Маленький вулкан страстей, желаний, скорби...
   Женщина с озабоченным видом присаживается на край кроватки. Много забот у матери семейства, хозяйки дома... Верная долгу, сидит... Однако нет контакта между маленьким потным тельцем, жаждущим защиты, стремящимся прижаться к большому, тёплому телу... и большим, прохладным, ровно дышащим телом уверенной в себе, исполненной чувства долга матери. Не даёт им общение радости...
  
   А на мостовой между тем вновь нарастают события... Вдруг появились дети около десяти лет от роду, беспризорники. Иные сбежали от родителей, другие с родителями время от времени виделись, были и сироты. Официально дети либо проживали с родителями по какому-то определённому адресу, либо переходили в ведение опекунских органов. Официально дети даже школу посещали. Но на практике... Иногда, когда родители ломались под давлением реальной жизни, ребятишки прибивались к другим семьям. Детей теперь выбрасывали на улицу так же, как в былые времена надоевших кошек и собак. Родители погибали во вспышках насилия, умирали во время эпидемий, сбегали из города, не думая о детях. А власти не рвались окружить их заботой, наоборот, всячески увиливали от ответственности за беспризорников. Но эти дети всё ещё оставались частью общества, не стремились порвать с ним, в отличие от других, ставших врагами общества, нашими врагами...
  
   В то время часто высказывалось мнение, что слабым не место в жизни, но обычно эти замечания относились к старикам. На практике, кстати, так очень часто и случалось...
  
   Город изобиловал пустым жильём... От электросети дом отключили - за электричество уже давно никто не платил, но вода ещё подавалась. Стёкол в окнах, разумеется, не осталось. Нижние окна заколотили, в верхних этажах затянули полиэтиленовой плёнкой...
  
   Странно, но взаимопомощь и самопожертвование существовали бок о бок с жестокостью и чёрствостью...
  
   Тепло, уход, семья... Эмили переодевалась и отправлялась обратно, в свою стаю...
  
   Мода десятилетней давности триумфально шествовала по улицам...
  
   В новом её доме буйствовала радость, процветал успех, что-то активно созидалось, в ней там нуждались... Она постоянно улыбалась, и люди замечали это, заговаривали с ней, прикасались, чтобы почерпнуть из её бездонных запасов радостной энергии, из реки жизни...
  
   Такого напряжения не выдержит долго ни один организм. Я заметила проявление депрессии, приступы раздражённости, проходившие через час-другой и опять сменявшиеся подъёмом.
   Вскоре я заметила, что Эмили - не единственная девушка Джеральда. Появились у него и другие помощницы, другие приближённые. Эмили начала сомневаться в прочности своей позиции... Местные сплетницы утверждали, что Джеральд ни одной юбки не пропустит, что он распущенный бабник...
  
   Никто более не удивлялся, что девочки тринадцати-четырнадцати лет становятся женщинами, и это наглядно показывало, что общество наше скатывалось во времена древнего прошлого.
  
   Что чувствовала Эмили? Попробуйте безболезненно принять такие изменения! Она походила на вдову, утратившую райское блаженство. Ей хотелось, чтобы вернулось то время, когда она чувствовала себя солнцем, греющем всех, когда, встретившись с Джеральдом, излучала радость. Но, обнаружив, что она не единственная, может быть, даже не первая, Эмили потеряла блеск, поникла, померкла, теперь ей приходилось понуждать себя к действию...
  
   Брожу по комнатам, открытым лесу и небу, заросшим чистой, не отравленной травой, полевыми цветами, дивлюсь бесконечности этой местности. Давно, когда крепкие стены сдерживали лес, кровля отражала дождь и снег, здесь укрывались разные существа, поколение за поколением, каждый из них по отдельности и все вместе - частицы единого Целого, одухотворяемые общей Сутью, которую они так же не в состоянии были представить, как и молекулы, составляющие лист растения, не могут представить, частицами чего они являются...
  
   Не мне решать, что мне предопределено делать и чего нет. Не я убирала стену, растворяла её в лучах солнца, не я определяла то, что находится за нею. Мне не приходилось выбирать. Всегда я чувствовала, что поступаю так, как должна, что меня ведут, что меня держит чья-то большая сильная рука, использует для целей, которых мне не постичь...
   Это ощущение, рождённое за растворившейся стеной, изменило меня. Улеглось беспокойство, исчезли протест и жажда, мучившие меня всю жизнь. Ожидание перестало изнашивать, истирать меня. Я наблюдала и регистрировала события, и не расстраивалась, если мне их не удавалось понять и истолковать...
  
   Она не из тех, кто воспитан в сознании, что у него есть какие-то права. Но и, не имея прав, она ставила перед собою цели и стремилась их добиться...
  
   Оставались ещё в городах граждане, пользовавшиеся электричеством, водопроводом, мусоропроводом - тем, за что они платили. Но всё больше домов выпадало из процесса обслуживания. Так в пятнадцати минутах ходьбы от нашего дома находился дом престарелых с обширным садом. Былые цветочные клумбы и рабатки этого сада теперь уступили место овощным грядкам, сад превратился в огород. В одном из сараев разместился курятник - разумеется, нелегальный, но на повсеместные нарушения правил и предписаний никто более не обращал внимания. Покупались - или добывались какими-то иными способами - мука, сушёные овощи, мёд. В саду собирались устроить пасеку. Покупали также эрзац-продукты: "говядину", "баранину", "курятину" - и из них готовилась весьма неаппетитная еда. Однако некоторые из молодых людей ничего другого за всю свою жизнь не пробовали, так что им эта еда даже нравилась. К чему привыкаешь, то можешь и полюбить...
  
   По всему городу люди оставляли привычный образ жизни, переходили к первобытному способу существования... Люди с верхних этажей следили за тем, как по городу расползается варварство. Первая их реакция - выраженная враждебность, страх, осуждение...
   Новые дикари жили теперь не маленькими уютными семьями, а сбивались в кланы, структура которых приспосабливалась к обстановке. По ночам населяемые ими местности окутывались тьмой, в которой кое-где мерцали огонёчки свеч и самодельных светильников, и нырнуть в эту тьму никто не отважился бы. Да и днём мало кому хотелось шагать по раздолбанным мостовым этих улиц, ловить недоверчивые взгляды обитателей, готовых встретить вторгшегося на их территорию камнем, дубинкой, а то и пулей. Такая вылазка походила на вторжение на вражескую территорию или на путешествие в далёкое прошлое.
  
   Но даже на этой поздней стадии разрухи оставался слой общества, как будто незатронутый катастрофой. Правящий класс - нет, это понятие никто больше не применял. Тогда скажем иначе: те, кто управлял, точнее - администрировал, заседал в советах, комитетах, принимал решения. Те, кто говорил, молол языком. Трепачи. Бюрократы. И они поддерживали в себе и по возможности в других иллюзию, что ничего непоправимого не случилось.
  
   Мне кажется, что здесь каким-то образом замешана совесть, рудиментарный компонент человечества, взывающий к справедливости, считающий нетерпимым, что кто-то наслаждается, когда другие страдают. Мне кажется, такого рода ощущения переживает большинство людей, хотя бы в глубине души, хотя бы иногда. Это наиболее мощный механизм как поддержания общества, так и его разрушения и крушения. Мысль не новая, постоянно выныривающая в реке истории. Было ли время, когда правящий класс не жил под хрустальным колоколом процветания, не желая видеть, что происходит снаружи? А что менялось, когда эти господа швырялись словечками "справедливость", "равенство", "братство", "законность", "порядок" да хоть и "социализм"? Быть может, даже веря в эти лозунги... хотя бы когда-то, в зелёном детстве. Всё разваливалось, а облепившие кормушку заботились только о себе, отбрёхиваясь направо и налево, засовывая головы в кусты, ничего не понимая в ситуации и напяливая на физиономии маски проникновенного глубокомыслия, дабы не обнаружить свою полную ненужность и несостоятельность, не признать, что все блага, которыми они пользуются, украдены, а не получены по заслугам за неоценимые услуги, оказанные городу, стране, человечеству.
  
   Но не только они принимали участие в заговоре с целью скрыть масштабы катастрофы. Каждый стремился сделать вид, что ничего страшного не происходит, что всё временно, поправимо, обратимо. Вот-вот что-то щёлкнет в круговороте событий - и вот они, добрые старые времена! Какие, извините, времена? Это уж сугубо личный, у каждого свой темперамент, свои фантазии... Какие там годы, мы не знали, что произойдёт на следующий день!..
  
   Вблизи юный вождь ужасающего впечатления не производил, скорее казался растерянным, позаброшенным и подзапущенным телёнком. Он то и дело кидал на Эмили неуверенные взгляды, постоянно спрашивал о чём-то, советовался... Я всматривалась, вдумывалась в их отношения, в проблемы взаимовлияния и взаимоуправления слабого и сильного. На поверхности - банальный роман главаря шайки и одной из девиц его окружения, но, если вглядеться, можно обнаружить перегруженного обязанностями и ответственностью молодого человека, нуждающегося в поддержке, в совете, в нежности...
  
   Напрашивается вопрос: почему Эмили не захотела организовать свою группу, стать главарём? Неужели у неё бы не получилось?..
   Да, Эмили любила Джеральда. Желание добиться его внимания, быть с ним, утешать его, поддерживать, жить общей жизнью - всё это гасило инициативу, необходимую лидеру. Она желала быть лишь женщиной лидера. Само собой разумеется, единственной...
  
   Ребёнок, выросший и сформировавшийся в наше "старое" время, в "вербальном мире", когда так много значили слова, речь, речевой обмен мыслями, этот ребёнок оказался незатронутым сферой речевого обращения. Мы (я имею в виду более образованных членов общества) не нашли способа донести накопленное веками богатство до окраин общества. Две женщины, стоя на тротуаре, обмениваются новостями, и в их речи через каждые два слова следует очередной неосознанный взрыв энергии раздражения, подпитываемой сознанием того, что кто-то обладает речевыми навыками, позволяющими обходиться без подобных непроизвольных прорех. То и дело их беседе мешают - или помогают? - маловразумительные вкрапления: "...знаешь...", "...ну...", "...это самое...". Слова в их ртах громыхают тяжкими булыжниками...
  
   Лишаться радио нам категорически не хотелось. Новости со всего света... Всё равно что с других планет. Да и что там, в дальних странах, иначе, чем у нас?..
  
   Он приобрёл права на близлежащую свалку, прежде чем все свалки захватило городское управление, и вёл дело вместе с отцом, ранее делавшим деньги на производстве косметики. Со свалки сюда стаскивали то, что можно было пустить в продажу, толпами валили продавцы и покупатели, товар отправлялся на уличные рынки и лавки. Здесь же ремонтировали то, что можно было починить, вернуть к жизни. Этим, в основном, занимались люди старшего возраста. Мы видели, как портнихи латали одежду, ремесленники ремонтировали мебель и металлическую посуду. Не было недостатка в зрителях и советчиках. В углу устроился старик часовщик, окружённый плотным кольцом любопытных...
   Подальше женщина занималась очками: перебирала оправы, приспосабливала линзы. На стене перед ней висела таблица для проверки зрения, пользуясь которой, она тут же продавала очки желающим, выстроившимся в очередь. Окулист из прежней жизни... Мастеровые чинили стулья, корзины, работал точильщик ножей-ножниц - мы попали в музей старых ремёсел с посетителями и охраной... И везде народ: покупатели, продавцы, работники и зрители...
   Задолго до того, как рухнула традиционная шкала ценностей, ... люди развлекались экспериментами с коммунизмом. Такие люди не нуждались в идеях и теориях, они и без всяких теорий вольно обращались с понятиями "моё" и "твоё"...
  
   О таких районных Райанах любой слыхал за свою жизнь предостаточно. Социальные работники единодушно определяют Райанов как хрестоматийный случай. Ирландец-чернорабочий - а чаще нигде не работающий, и польская беженка, оба католики. Число детей дошло до одиннадцати. Муж пьяница, хулиган, в семье жесток, не без приступов пьяной нежности. Жена пьяница, истеричка, никуда не годная мать и хозяйка, с такими же пароксизмами страстной любви. Дети в школе не задерживались. Семейка - бельмо на глазу соседей, жилищного начальства, службы благотворительности, полиции. Двое старших детей попались на воровстве, отправились в колонию. Дочь - не старшая, вторая - забеременела в пятнадцать лет. Итак, хрестоматийный, набивший оскомину случай... Если бы только не было их так много...
   В нашем городе мельтешили тысячи таких райанов всех цветов кожи и причёски... Чаще всего эти неприметные райаны переселялись в тюрьмы, лечебницы, на кладбища. Но вот семейство этих конкретных Райанов привлекло внимание каких-то благодетелей. Последовали попытки сдержать, направить заблудших, удержать их вместе.
   Так выглядела картина с официальной точки зрения, в репортажах, в газетной статье, озаглавленной "За чертой бедности и ещё дальше". Райаны с дюжиной других похожих семейств отметились и в книге "Изгои общества изобилия". Прыткий выпускник университета, тётушка которого служила в органах призрения, собрал материал для книги "Варвары, которых мы плодим", где сравнивал Райанов с готами и гуннами, сгубившими Рим.
   Как жили эти новые вандалы и визиготы? Прежде всего в грязи. Грязь на полу, грязные стены, грязная изломанная мебель. Кошки, собаки, дети получали питание весьма нерегулярно. В доме редко было тепло, потому все тринадцать Райанов и их гости - Райаны охотно принимали гостей, точнее, привлекали и удерживали их на своей орбите - толпились в одной комнате. Родители пьянствовали беспрерывно, иногда напивались и дети. Друзья всех цветов кожи, часто примечательные, неординарные. Сидели, жевали чипсы да сухари, увлечённо спорили... Апатия сменялась неестественными всплесками активности, активность выражалась в болтовне, сплетнях, кривотолках, в которых иногда сверкали искры парадоксов, ненароком, без многомыслия, возникали прилипчивые выражения... "Райаны против всего света"...
   Ворованное барахло использовалось, выменивалось, но чаще валялось дома, пылилось и ломалось; воровали не прибыли ради, а из любви к высокому искусству, потому что не могли не украсть, коли плохо лежит...
   Утром в четырёх кроватях дома покоилось по три-четыре тела, перемежавшихся кошками и собаками, общество взаимного обогрева. Спали до десяти, одиннадцати, вставали за полдень. Если Райан и находил работу, то очень скоро её лишался, ибо вставать раньше - совершенно нереально. Семья жила на пособия, за исключением периодов, когда мистер Райан вдруг выходил из запоя и устраивался на работу. Тогда появлялись деньги...
  
   Цель, к которой стремились философы и святые, была ими достигнута при рождении. К этой цели вёл ПУТЬ РАЙАНОВ. Каждый день, каждый опыт, поступок самодостаточен, каждое действие отрезано от последствий. "Украдёшь - в тюрьму попадёшь". "Правильное питание - залог процветания". "Не трать зря деньги, пригодятся". Эти истины, доводимые до их сведения заботливыми служащими и добровольцами благотворительных обществ, не задерживались в головах Райанов.
   Нелегко с ними было священникам и проповедникам. "Не копи себе в миру сокровищ" - каких, спрашивается, сокровищ, если у них и рубашки в собственности не было? "Не будь рабом привычки" - какой привычки? Разве что считать отсутствие всяких привычек своего рода привычкой. "Ближнего своего возлюби, как самого себя?" Этой благодатью обделённых они блистали в полной мере. В доме день и ночь калейдоскоп цветов глаз, волос, кожи, в атмосфере терпимость, щедрость, готовность понять и простить, которой не встретишь в "правильных" семействах - а если и встретишь, то лишь после громов и молний разносов и града упрёков.
   "Воздерживайся от излишеств?" Какие уж тут излишества...
   "Чванства чуждайся, скромен будь и непритязателен?" ...
   Безответственные и бесполезные, лишённые будущего, необразованные и неспособные к получению образования - Райаны умели, конечно, прочитать и изобразить свою фамилию - бесправные, жившие милостыней, грязные, вонючие, завшивевшие, - чего ожидать, когда в одной кровати спят вперемешку пятеро существ разных возрастов, полов и даже биологических видов? Всё, что старое общество считало отрицательным, нежелательным, можно было отнести к Райанам. Всё, к чему стремилось старое общество, для Райанов оставалось недостижимым. Они и не пытались этого достичь.
   Бедняги Райаны, обречённые, проклятые... Опасные, представлявшие угрозу нашему образу жизни... Счастливые, живущие сиюминутными интересами, забот не знающие, зависти достойные... Им нравилась их жизнь. Они нравились друг другу.
   Но вот настало время злое... считавшееся злым. И тут Райаны и иже с ними вдруг предстали в ином свете. Некоторые из парней определились в возникшие во множестве военизированные образования, даже в полицию. А к ставшему господствующим скудному образу жизни, к бродячему и полубродячему существованию им не привыкать. Для них если что и изменилось, то только к лучшему. Плохое питание? Но они привыкли к нему и выжили. Неграмотность и необразованность? Они не мешают получать наслаждение от жизни, напротив... И уж во всяком случае Райаны оценивали реальность вернее, чем образованные - и даже высокоучёные - представители среднего класса и истэблишмента, либо зарывающие голову в песок и считавшие, что ничего вокруг не меняется, либо измышлявшие какие-то призрачные конструкции "реорганизации общества", "перестройки государственной системы"...
  
   Любой образ жизни носит временный характер. Но пока он не отжил, к нему льнут, над ним работают...
  
   Верхние этажи на фоне голубого ясного неба выглядели привлекательно, даже весело. Низ зарос горами выброшенного сверху мусора, отбросов и отходов всяческого рода, в которых прорыли проходы к входным дверям. Вонь...
  
   С лётного поля аэропорта в прежние времена то и дело взлетали реактивные самолёты, они господствовали в воздухе... Какая-то пародия на старые времена. Возможно, полицейский или армейский самолёт, несущий какую-нибудь крупную шишку на какую-нибудь важнейшую конференцию. "Ситуация - конференция - резолюция..." - цирковая эквилибристика "трепачей", вершителей судеб народа...
  
   Парень вручил Джун дюжину подстреленных голубей. Множество этих птиц кормилось в кучах мусора, но все они улетели, когда мы подошли. Мы проследовали далее с голубями мёртвыми, тогда как голуби живые вернулись к питательным отбросам, и сразу же раздались щелчки пневматических пистолетов охранников.
   Мы пересекли железнодорожное полотно, давно заросшее травами и кустарником. Эмили сорвала какие-то лекарственные растения, потом ещё какие-то травки для приправ...
  
   - Всё время приходится распоряжаться, никуда не денешься. Как я ни старалась без этого... Без команд.
   - Всегда так было, ты не первая сталкиваешься с этой трудностью.
   - Да, но мы хотели этого избежать. Мы специально об этом думали, обсуждали, решили обойтись без начальников и подчинённых, сделать всё по-новому, иначе...
   - Каждого из нас жизнь учит определять своё место в той или иной структуре. Слушаться. В семье, в обществе... В эту ловушку мы попадаем с рождения, и никуда из неё не выбраться.
   - Но мы решили, что у нас всё будет иначе!
   - Ну, дорогая, демократию не введёшь резолюциями и размышлениями о том, какая это хорошая штука. А люди всегда только так и поступают. С одной стороны вся структура семьи и общества, сквозное администрирование, диктат силы, диктат денег. С другой стороны - сотрясание воздуха разговорами о демократии, восхваление равенства, принятие резолюций и прочая пустопорожняя болтовня. Так всегда было и всегда будет. И нет оснований расстраиваться.
   - Мы устроили так, чтобы всё пошло иначе. У нас всё иначе!..
  
   Похоже, что он считал, что, болтаясь по окрестностям, выполняет важную функцию. Сбор информации - а кто этим не занимался? Поиск новых членов коммуны - но его и так донимают желающие. Демонстрация присутствия, выставление себя напоказ... Что-то вроде вылазки первобытного охотника, женщины которого в это время занимаются хозяйством в родной пещере...
   Старые мысли, древние социальные матрицы. Никуда от них не деться. Так же, как старые модели оживают снова и снова, пренебрегая возможностями, предоставляемыми временем, пренебрегая экспериментами, возвращаются на круги своя и мысли...
  
   Торжество распада...
  
   Младенец пытается поднять голову... Голова не отрывается от влажного, мягкого жара подушки. Такую беспомощность она ощутит снова лишь на смертном одре, когда сила оставит её мышцы, не останется ничего, кроме угасающего за тёмными зрачками сознания...
  
   В комнате что-то новое. Колыбелька... Вплывает большая белая фигура с большой тугой грудью, вынимает из колыбели свёрток. Под одобрительные улыбки родителей свёрток предъявляют ей для освидетельствования, тычут прямо в лицо... Эмили охватило отчаяние, чувство одиночества, не испытанное никем - и испытанное каждым - в этом мире...
  
  
   - Непонятно, что я там вообще делаю.
   - Я бы сказала, что ты очень многое там делаешь.
   - Да, конечно. Но с этим справится и любой другой.
   Столь взрослой мысли я от неё не ожидала. С одной стороны, конечно, я порадовалась за Эмили: явный прогресс в её развитии и духовном созревании. Но не могла не ощутить и тревогу, ибо такой настрой, такое течение мыслей могут вести к отчаянию, к мыслям о самоубийстве. И, во всяком случае, высасывают из человека всю энергию.
   - Согласна, каждого из нас можно заменить. Но это ещё не причина для того, чтобы целыми днями валяться в кровати и хандрить...
  
   Мы проедаем путь в дом, трудимся, как термиты, желудки наполнены, но глаза не сыты...
  
   Господь Всемогущий, сколько мы пролистнули столетий, сколько трудных шагов - всё насмарку... Сколько надежд, чаяний, экспериментов, мечтаний человечества растоптано, брошено в грязь! В отчаянии, в мыслях о тщете всего сущего я отвернулась от окна. В тот вечер я сознательно пыталась проникнуть сквозь стену, стояла перед ней, напряжённо вглядываясь и ждала... Стена никогда не уступала моим желаниям, ничьим желаниям, никаких "Сезам, откройся!"...
  
   В этой находке банальная экстраординарность, квинтэссенция расплывчатости, величие ничтожности, интимность безликой публичности и закономерность всеобщего хаоса. Белокурое голубоглазое дитя... Вижу эпизод, повторявшийся несчётное число раз. Эмили, её мать, прежние поколения... Голод, жажда, вопли - подчинение необходимости, законам мира большого и мира малого... И слабость, затерянность, беспомощность марионетки, которую дёргает за ниточки рука невидимого кукловода...
  
   Настало, однако, время, когда все об "этом" заговорили, сознавая, что ещё недавно о нём, об "этом", не упоминали.
   Возможно, правильнее было бы начать мои хроники с попытки полного описания "этого". Можно ли сочинить полный отчёт о чём-либо вообще без упоминания в той или иной форме об "этом" как о главной теме? Возможно, "это" - центральная тема вообще всей литературы и истории, запечатлённая как бы невидимыми чернилами между строк, но проступающая, распухающая, выпирающая наружу, заслоняя знакомый нам основной текст всякий раз, когда жизнь, личная или общественная, выкидывает из мешка сюрпризов очередную неожиданность. Тогда мы вдруг видим, что "это" представляет собой основу событий, опыта. Итак, что же представляет собой "это"? Уверена, что об "этом" испокон веков толковали во время кризисов, "в эпоху перемен", ибо только тогда "это" проявляет себя, и наше врождённое чванство перед ним отступает. Ибо "это" - сила могучая, сравнимая с природными катастрофами, землетрясениями, сравнимая с ужасом, внушаемым растущей в небе от ночи к ночи кометой, с пандемией, с войной, с резким изменением климата на планете; "это" - тирания человеческого сознания, стирающая в порошок устои общества.
   "Это", иными словами, неведение и невежество, беспомощное их осознание, выражение человеческой неполноценности...
   "Это" в историческом контексте - индикатор необратимого конца, крушения, завершения...
  
   Любому из нас знакомо было такое состояние. Какие-то боли и общее недомогание, болезни, не укладывающиеся в определяемые врачами рамки, эпидемические инфекции, подхваченные в местах скопления населения, но выражающиеся у всех по-разному: беспричинные кожные высыпания, нервные срывы, переходящие в буйные припадки или в паралитическое оцепенение; внутренние и наружные опухоли; бродячие боли, совершенно новые болезни, поначалу подгоняемые под старые клише; внезапные таинственные кончины; истощение, на недели укладывающие в постель и вызывающее у родственников подозрения в мнительности и симулянтстве, и внезапно исчезающие. В общем, болезни стали столь привычной частью быта, что "неважное самочувствие" Джун мы воспринимали как одну из "нормальных", привычных болезней...
  
   Почти сразу по репликам, ответам на вопросы, общей реакции у меня появились определённые подозрения относительно того, как они проводят свой досуг вдвоём. Не знаю, считали они лесбиянство нормальным, главным или второстепенным, нормы морали всё время меняются. Может быть, их объятия объяснялись естественным стремлением к удобству, уюту. Сомнения у меня исчезли после того, как Эмили однажды поделилась со мной, рассказав, сколько положительных эмоций приносит ей тесное общение с "настоящей подругой"...
  
   И всё же, несмотря на все разрушения, я не могу не ощутить за стеной какую-то смутную надежду, ожидание какого-то избавления. И не зря... Когда я почти отчаялась обнаружить что-либо, кроме развала и беспорядка, я вдруг оказалась в чудесном месте... Небо сияло нездешним светом над цветами, над овощными грядками... Всё ухоженное, всё прополото, полито... Но впереди меня ждал новый сюрприз. Я обнаружила, что под этим огородом находится ещё один... Нижний огород располагался непосредственно под верхним, и это наполняло мою душу ощущением комфорта, надёжности, устойчивости. Ведь светом, водой, ветром нижний сад обеспечивался не хуже верхнего...
   Сколько пищи даёт нам земля! Сады внизу, сады под нижними садами, сады наверху - неисчерпаемое, бесконечное богатство, щедрость...
   Вернувшись в повседневность, я упёрлась взглядом в ...
   Да, лёгкое веяние тех миров, тех жизней, перевесило, преодолело жизнь "реальную", как будто они, те миры, питали нас и хотели, чтобы мы об этом не забывали. Ветер тех миров колыхал оконные шторы, мы дышали принесённым оттуда воздухом. Когда я подходила к окну, покинув пространство за стеной, на меня накатывала волна сомнений, разум раскачивался и нуждался в опоре, чтобы осознать: да, действительно, то, на что ты смотришь, существует; то, во что ты сейчас окунулась, каждый посчитает нормой...
  
   Мне эта девочка нравилась, несмотря на пену подавленности, ползучую вялость, которой она окутывала всё вокруг себя, которая одолевала меня... Интересно было с ней поговорить - хотя чаще всего Джун просто валялась в углу дивана, свернувшись в комочек или развалившись выброшенной на берег медузой...
  
   Эмили знала всё это и ещё многое сверх того, вследствие чего пользовалась неослабевающей популярностью на кипящей ярмарке людских интересов, аппетитов, страстей и страстишек...
  
   Вид энергичной людской массы, готовой сорваться с места, научившейся жить подножным кормом, конечно, заражал энтузиазмом. Подмывало одним движением отбросить всё отжившее, отрешиться от старых привычек, былых проблем. Для этого стоило лишь пересечь улицу, раствориться в толпе, потерять индивидуальность. Домашнее хозяйство постепенно опускалось до пещерного уровня. Внешне стремились сохранить какую-то видимость цивилизованности, соблюсти декорум, но сидели при свечах, отапливали жилище жестяными печками, жгли в них расколотые топором дрова, разломанную мебель. Рыскали по городу, торговались, что-то на что-то выменивали, даже воровством не гнушались. А ведь эти люди вот-вот стряхнут с сознания прах всей бытовой суеты, пустятся в путь. Да, конечно, им придётся где-то остановиться, в какой-нибудь заброшенной деревеньке, на хуторе, прибиться к фермеру, которому можно продать свою силу для обработки полей, ухода за скотом, для охраны территории. Им придётся установить какой-то свой порядок, закон в беззаконии, внутреннюю и наружную субординацию. Но в первое время, в первые недели, месяцы, если повезёт - на год-другой, воцарится дисциплина без принуждения, подлинная демократия. При мне взрослые с уважением выслушивали мнение подростков, даже детей. Исчезнут заботы о собственности, исчезнут половые табу - хотя, без сомнения, возникнут новые, но новые легче переносить, чем прежние. Проблемы будут решаться сообща. Свобода. Свобода от того, что осталось от "цивилизации" и её оков. Бесконечно желанная свобода. Как я рвалась бросить своё хозяйство и уйти! Но нет, нельзя. Мне поручена Эмили, и пока она остаётся, останусь и я...
  
   Ситуация разрешилась: Джун исчезла. Однажды она вдруг поднялась с дивана и вышла на мостовую. Почему? Зачем? Не имею ни малейшего представления. Я никогда не могла постичь мотивов её поступков. Джун снова слилась с толпой, не присоединяясь к какой-либо группе. Её плоскую фигурку носило от одного клана к другому...
   Шокирующая правда состояла в том, что Джун попросту считала себя не стоящей прощания, слишком маловесной как личность. Есть она, нет её - какая разница? И это несмотря на то что Эмили так о ней пеклась, окружала заботой. Да, Джун не ценила себя. Любовь и забота могли вливаться в неё, как в бездонный сосуд, не оставляя следов. Эту девочку ничто не сдерживало: она никому ничего не должна, её пропажу никто и заметить не должен. Нет её больше, как будто никогда и не было. Возможно, какая-нибудь женщина из группы проявила по отношению к ней добрые чувства, и Джун откликнулась на её доброту, как раньше откликалась на доброту Эмили. Она ушла, потому что была готова уйти в любой момент. Ничто ничего не значило, в том числе и она...
  
   Эмили плакала. Поначалу бурно рыдала, её трясло, она гримасничала, как ребёнок, не постигающий, как такое могло случиться с ним. Невозможно! Где справедливость? Потоки слёз, мокрый нос, рычание и взвизгивания - демонстрация скорби, но ещё не скорбь, не настоящие женские слёзы.
   Женские слёзы пролились позже. Глаза закрыты, руки на бёдрах, фигура раскачивается, как дерево на ветру, взад-вперёд, вправо-влево. Слёзы женщины - как земля кровоточит. В её исполнении плач женщины не оставил меня равнодушной. Кто смог бы так плакать? Старуха такого плача не осилила бы. Старческие слёзы жалки, иногда внушают отвращение. Слёзы старухи не взывают к чувству справедливости, она понимает тщетность таких потуг. Малое дитя плачет так, будто вся скорбь Вселенной сосредоточилась в нём. В женском же плаче главное не боль, а окончательность принятия зла. Так было, так есть и так будет, так должно быть. Вот о чём говорят закрытые глаза, раскачивание тела. Скорбь, разумеется, траур... Враг может встретить сопротивление, с отдельным противником можно даже справиться, одолеть его, но битва проиграна, всё пропало, всё растоптано, разрушено, ожидать больше нечего... Попытаться утешить? Обнять, предложить чашку чаю? Всему своё время. Пока следовало просто смотреть и слушать. Слушать и размышлять. "Чего??? Чего на свете? Чего могла она ожидать?" - таким вопросом мог задаться наблюдатель: муж, любовник, мать, подруга - любой, кто лил когда-то такие же слёзы, в особенности же муж или возлюбленный. "Чего могла ты ждать от меня, от жизни такого, чтобы сейчас настолько безутешно надрываться? Это ведь невозможно, неужели ты не видишь? Никто не в состоянии наобещать такого, чтобы оправдать подобный надрыв. Неужто ты не можешь этого понять?" Но толку от таких вопросов... слепые глаза глядят сквозь тебя, не видя. Они видят какого-то древнего врага, которым ты, благодарение небесам, не являешься. Нет, это Жизнь-Судьба-Рок поразили страдалицу в самое сердце, и вечно будет лить она слёзы, в вечной скорби застынет она.
   Вволю наплакавшись, Эмили завалилась на бок, свернулась калачиком на полу, продолжила ритуал серией вздохов, пошмыгала носом и, наконец, заснула.
   Проснувшись, она... уселась на подоконник и принялась размышлять, пытаясь сориентироваться в новых для неё условиях. Неизвестно, до чего бы она додумалась, если бы не новое вмешательство извне...
  
   Джеральд пришёл "потолковать о детишках", о новой банде, за судьбу которой он чувствовал себя ответственным. Квартировали они под землёй, совершая оттуда набеги на поверхность. В этом, в общем-то, не было ничего нового. Многие селились в подземных коммуникациях города, хотя подобное и казалось странным. Ведь на поверхности пустовало немало значительно более пристойной жилплощади. Но те, подземные, в массе своей опасались полиции и чувствовали себя в трубах и бункерах в большей безопасности, жили под землёй, как живут там кроты и крысы...
  
   Новая проблема... Давно ли всплыли слухи о мигрирующих группах? Давно ли мы впервые - со страхом - увидели под своими окнами толпы людей, тянувшиеся сквозь город? Мы считали тогда, что достигли апогея анархии. Но прошло время, и мы задумались, как бы нам самим присоединиться к очередной толпе беженцев. В конце концов в этих толпах, на первый взгляд беспорядочных и неуправляемых, тоже правил закон - свой закон, свои правила, неписаные. И эти правила легко можно было усвоить.
   Чего нельзя было сказать о "подземных ребятишках". Никто не знал чего от них ожидать. Раньше беспризорные дети прибивались к семьям, к группам. Трудные дети, эти беспризорники, не такие, как дети стабильного общества, но всё же управляемые. Совершенно иными оказались шайки "новых", появившиеся чуть ли не одновременно в разных районах города и не поддававшиеся никаким влияниям, уклонявшиеся от любых попыток их приручить, ассимилировать. Дети дошкольного и младшего школьного возраста, самым "взрослым" не более десяти. Казалось, они вообще не знали родителей, не испытывали влияния семьи. Они крали, брали то, что нужно для выживания, - а нужно было им очень немного. Тряпьё, чтоб прикрыться, пища. С животными, которых можно приласкать, приручить, их не сравнишь. Они сбивались в кучу, но эта куча не была сообществом, жившим по законам стаи. Каждый за себя, толпа нужна лишь для защиты себя. Они охотились стаей, но тут же могли передраться, вплоть до убийства друг друга. Никакой дружбы, лишь общая цель объединяла их на какой-то преходящий период, как будто у этих ребятишек не было памяти. В "нашей" стае было их голов тридцать - сорок. Впервые я заметила в людях признаки паники. Кого позвать? Полицию? Армию?..
   Помню, одна из моих соседок попыталась выйти к ним с пищей, встретила пару "подзмных гномов", рыскающих в округе. Она угостила их, пыталась заговорить. Пищу ребята одолели моментально, вырывая один у другого, рыча и угощая друг друга тумаками, и мгновенно улетучились, не обращая более внимания на женщину, в раздумье опустившуюся на ступени заброшенного пакгауза... И вскоре она увидела... К ней подкрадывалась толпа детей, вооружённых луками и стрелами. Дети целились в неё! Ошеломлённая женщина принялась их уговаривать, но говорила она, по её собственному впечатлению, в пустоту. Её не понимали... Женщина говорила, говорила, боясь пошевелиться, а они подкрадывались ближе, не опуская луков, в глазах - жуткая злость. Она вскочила и пустилась наутёк...
  
   Этих детей Джеральд решил приручить, присоединить к своей коммуне... Он спустился к ним под землю. Вооружившись до зубов... Да, и он испугался... Джеральд предлагал им что-то непонятное, непонятными словами, означающими невесть что. Но ребята всё же последовали за ним... Налаженный быт коммуны рухнул... Старые члены коммуны покинули его... Джеральду хотелось верить, что пришельцы усвоят правила, созданные для удобства всех, разумные правила поведения. Но дети подземелья его не понимали. Не имея представления о доме ни как о живом организме, ни как о жилье, они крушили всё вокруг, гадили где попало к вечеру от ухоженного огорода ничего не осталось. Дети сидели на подоконниках, свесив ноги и швыряя в прохожих всем, что попадётся под руку...
  
   Беспокойство собравшимся внушал и тот факт, что мы представляли собой массовое скопление населения, которое могло заметить и Высокое Начальство... Кто знает, на что "они" отреагируют, а что решат проигнорировать. Горящий дом, банду малолетних, несанкционированное сборище... У "них" ведь и информаторы имеются, в том числе и среди нас...
  
   Я, разумеется, не в состоянии передать, как функционировало общество в целом. Но официально-бюрократическая система не развалилась. Развал свирепствовал на мостовой, а государственная машина скрипела по-прежнему, всё больше усложняясь и запутываясь сама в себе, приспосабливаясь к событиям и притворяясь, что определяет их. Народ шутил, что машина работает, чтобы обеспечивать себя работой. И действительно, все, кто сохранил постоянную работу, состояли на службе у государства. Функционировали даже суды, которых как будто стало больше. Они то тянули с вынесением решений до бесконечности, то моментально выплёвывали драконовские приговоры, после чего вновь впадали в спячку. Преступность процветала: тюрьмы, детские колонии, дома призрения, дома престарелых процветали, - какие только страшные истории о них не рассказывали.
   Система функционировала. Через пень-колоду, кое-как, произвольно и почти всегда непредсказуемо, однако скопление под тысячу человек... пожалуй, это уже через край...
  
   Мало кто из собравшихся вообще существовал на свете, если придерживаться официальной точки зрения. И если "они" это вздумают заметить, то вполне могут и войска прислать, и полицию, чтобы навести порядок, "зачистить" территорию с последующим прославлением акции в средствах массовой информации. "Наведён порядок на... улице". И каждый поймёт, что на этой улице произошло, и тихо порадуется, что не на его улице наведён этот "их порядок".
   "Зачисток" боялись пуще пожара, но всё же мы собрались. Джеральд выступал эмоционально, с жаром, как будто степень его убеждённости сама по себе могла решить вопрос. Он отметил, что единственный способ справиться с проблемой - разбить стаю детей и расселить их в семьи и кланы по одному, по двое, не больше. Помню гневную реакцию этих детей, их оскаленные зубы, поднятые дубинки...
   - А на кой ляд? Эти бесенята - погибель наша. Сдать их полиции, и дело с концом. Нам с ними не справиться... Я сам вызову полицию. Иначе не сегодня завтра всё тут заполыхает.
   Дети, сжимая дубинки и рогатки, луки и стрелы, двинулись прочь, сначала медленно, но тут же перейдя на бег...
   На площадке появились полицейские машины с мигалками и завывающими сиренами. Они пронеслись мимо, никого не застав на месте незаконного сборища, объехали квартал и исчезли...
   Чего "они" не могли терпеть, так это "гражданского неповиновения", то есть того, о чём никто из нас и не помышлял. Не менять правительство мы тогда хотели, а забыть о его существовании...
   Дети не вернулись, они исчезли, прихватив своё вооружение, убитых и зажаренных крыс, сырой картофель...
  
   Ничто не мешало им создать новую коммуну. Старой пришёл конец...
  
   Огород коммуны выглядел таким же разорённым, никто не пытался хоть что-нибудь восстановить. На взрытых грядках ковырялись курицы, к которым из кустов подкрадывалась собака. Нет, не одна собака, а целая стая. Они подкрадывались к курицам с разных сторон, окружали. Я испугалась. Собаки! Дюжина или около того. Эти твари вполне могли забыть о курицах и выбрать более крупную и столь же беззащитную дичь - меня...
  
   Воздух и вода, основы нашего существования, в которых мы движемся, как бы плывём, в которых мы изменяемся постоянно, постепенно, наши ткани регенерируют, восстанавливаются...
  
   Тут в дверь постучали... Эмили впустила двух детей, и я вздрогнула. Дожили! Пугаться при виде ребёнка...
   Возможно, они опасны лишь все вместе, а по отдельности их вполне можно приручить?..
  
   Возвращаюсь в свою квартиру, которая после всего увиденного кажется островком порядка и покоя, тепла и уюта...
  
   Уже сумерки. На мостовой лишь несколько человек, растерянных, нерешительных... Темно. Раньше тьма зажигала огоньки в окнах, в квартирах загорались свечи, множество огней светилось вокруг. Сейчас - тьма, лишь кое-где неуверенно мерцают искорки за стёклами...
  
   Джеральд предложил нам перебраться наверх, где проще установить ветряную электростанцию... Эмили от переселения отказалась, потому что здесь, внизу, в случае нападения можно хотя бы выпрыгнуть в окно, а там куда подашься?..
  
   Взрослая, зрелая женщина, отдавшая всё; женщина, от которой требуют большего снова и снова, просят, убеждают дать ещё и ещё; женщина щедрая, неистощимы её закрома и кладези, и не скупится она. Любит она, но кроется в душе её усталость, надломлен дух её. Всё познала она, более ничего не желает, но что поделаешь? Она источник, это сказали ей глаза мужчин. Если же нет, то она ничто. Так Эмили сама считает. Она ещё не стряхнула с себя это заблуждение. Она отдаёт и отдаётся. И скрывает, сдерживает свою усталость, преодолевает надлом... Встречается взглядом со мной. Глаза сорокалетней женщины. Нет, она более не желает пережить это снова. Изнурённая женщина нашей погибшей цивилизации, она переболела любовью, мучительной лихорадкой, перестрадала её. Влюблённость - болезнь, ловушка, заставляющая предать собственную природу, здравый смысл, цель жизни. Это дверь, ведущая лишь в самоё себя и более никуда, это не ключ к жизни. Самодостаточное состояние, почти не зависящее от своего объекта... Любовь... Эмили исходила утомлённостью, внушённой себе уверенностью, что надо давать, давать, давать. Джеральд, её традиционная "первая любовь", которого она обожала, по которому сохла и страдала, её Джеральд нуждался в ней - в своих целях. Но у неё не было уже сил следовать за ним...
  
   - Тебя свербит, подай тебе банду и трон любой ценой. И ты взял их к себе. Точнее, они взяли тебя, уж доходит до тебя это или нет... И теперь водят тебя на коротком поводке, куда велят, туда и бежишь, я же вижу. Эти ребятишки что хотят, то и творят, а ты только поддакиваешь...
  
   Через несколько минут с улицы донеслись крики, топот, торжествующие вопли. Звуковое сопровождение бандитизма, преступления. Мы отодвинули тяжёлую штору и увидели в тусклом свете луны сквозь снегопад, как банда Джеральда - без своего атамана - волочет что-то на крыльцо... Мы увидели труп. Всю ночь мы просидели у огня, ждали, вслушивались. Нам не хотелось стать следующими жертвами. Ничто не спасло бы нас. А днём те же дети приходили с Джеральдом, задаривали нас мукой, сухим молоком, куриными яйцами... Приносили пластиковую плёнку, клейкую ленту, гвозди, свечи, инструменты... Уголь, шкуры, одежду... Город почти опустел, куда угодно можно было зайти и запастись всем, что попадётся под руку. Но больше всего попадалось вещей, для которых более не находилось применения. Пройдёт ещё немного времени, и люди вообще позабудут, для чего они когда-то были нужны, эти вещи...
   Дневные визиты и подарки ещё не означали, что при случае эти ангелы-дарители не смогут запросто перерезать нам глотки. Просто повинуясь импульсу, капризу...
   Нелогичность, непоследовательность... Новое в человеческой психологии? Что ж, конечно, не новое, но обычно упорядочиваемое дисциплиной общества. Мы так привыкли к этой дисциплинированности, сто теперь просто не могли узнать хорошо забытое старое.
   Если в былые времена некто, мужчина или женщина, тряс вам руку, вручал вам подарок, вы имели все основания полагать, что он не размозжит вам голову при первой же возможности... Фарсовая ситуация! Но фарс опирается на норму как точку отсчёта. Без нормы не было бы фарса, фарс не вызывал бы смеха.
   Я вспомнила, как Джун обокрала меня. Когда я спросила Эмили, почему именно меня, ответ, по сути, звучал: "Потому что ты рядом. Потому что ты знакомая". Иными словами - потому, что я друг.
   Что ж удивительного в том, что дети сверху могли однажды ночью нас убить, потому что мы рядом? Потому что они нас знают. Потому что мы их друзья.
   Как-то вечером мы услышали голоса за дверью и за окнами. Мы даже не пошевелились, не говоря уж о поисках оружия. Только переглянулись... Ведь ещё утром мы кормили в нашей квартире некоторых из тех, кто сейчас топтал снаружи...
   Как мы могли выстоять против трёх десятков? А Джеральд? Нет, конечно, его там не было. Он спал. Или куда-нибудь отлучился...
   Раздались удары в дверь. Потом крики и топот множества ног. Убежали...
   А утром несколько этих зверёнышей заявились к нам вместе с Джеральдом, и мы прекрасно провели время... Только представьте, нормальной стала ситуация, когда, мирно болтая с ребёнком, сидя с ним за одним столом, глядишь ему в глаза и думаешь: "А ты ведь с наслаждением вонзил бы в меня нож". Так мы и жили. И никуда не уехали. Если бы кто-то спросил, резонно ли людям, нам обеим, рисковать жизнью, оставаться в голодном городе, вместо того, чтобы уехать в безопасную деревню... Куда бы мы направились? Куда бежать? Отовсюду тишь, ни звука не доносилось до нас из тех мест, местечек, местностей, где сгинули бежавшие. Никто не вернулся оттуда, никаких вестей, как в воду канули...
  
   Если верить властям, где-то на востоке что-то происходило, кто-то занимался хозяйством, выращивал урожаи - кто-то как-то жил... Там жили за нас. Жили и мы. Старый город, почти опустевший, сохранил крохи своего прежнего населения, людей, животных, механизмов... и растений. Именно растительная жизнь активно занимала пустевшие ниши, взламывала асфальт, расширяла трещины в стенах, захватывала кровли, лезла по этажам. Весна - рай для растений, да и животным прокормиться легче.
   Север и запад молчали. Мы не хотели бежать. С кем? Втроём?.. Мостовые пусты, никаких больше сборищ, никаких покидающих город колонн, групп. Зима, казалось, никогда не закончится. Белая тьма вокруг, беспросветная мгла внутри нас... В окнах ни огонька...
  
   Однажды ближе к вечеру Эмили остановилась перед окном, замерла и вдруг слабо вскрикнула. Я подбежала к ней и увидела Джеральда, стоящего под ветвями укутанного снегом дерева... Вид у него такой, как будто он один во Вселенной. Он озирал место своей былой славы, триумфа, место, где он когда-то проявил себя господином мостовой, владыкой событий... Мы следили за ним. Но не только мы за ним следили.
   Мимо него пролетел какой-то мелкий предмет, врезался в снег... Сверху низвергся град камней - из окон на него нацелились рогатки. Камень попал в плечо - а мог попасть и в лицо, в глаз... Безоружный, беззащитный, ожидающий, глядящий вверх...
   Эмили выскочила на улицу... Под какофонию сверху Джеральд и Эмили появились в комнате...
   - Они всего лишь дети, дети... - бормотал Джеральд. - Несмышлёныши... Лицо его морщилось от боли и недоумения...
   Четыре годика ему... Да... Родился, когда здесь прошли первые беженцы. Но он наравне со всеми, он всегда с ними. Он и тогда... участвовал в убийстве... Ребята сказали, что он зачинщик. Он первый бросил камень. Четыре года... И вот, покойник... Но как их можно винить за это? Разве можно обвинить в чём-то четырёхлетнего малыша?
   - Никто никого не обвиняет...
   - Да, никто не обвиняет, но никто и не пытается спасти, а это ведь то же самое, что обвинить. Разве не так?..
  
   Всему на свете приходит конец...
  
   Однажды утром на стену порхнуло бледное желтоватое пятно, замаскированный растительный узор ожил. Я поняла, что именно этого дожидались мы всё это время...
   Мы шагнули в лес... Там, где мы оказались, нас ожидало всё необходимое: обставленные, обжитые комнаты; падающие стены, стены вздымающиеся, вырастающие вновь; дома, крытые газонами с кустарником и деревьями, с птичьими гнёздами; разграбленные дома с помещениями, усеянными обломками; громыхающие грозами небеса... На зелёной лужайке колыхалось, касаясь травы, громадное железное яйцо... Нет ясности в моих видениях... Тот мир представился мне тысячами мимолётных вспышек, калейдоскопом мелких, дробящихся, постоянно меняющихся фрагментов; мы входили в него, и он сворачивался, исчезал вместе с лесами и потоками, травами, комнатами и людьми. Но та, кого я хотела увидеть, кого я искала всё это время, - она была там.
   Нет, я не смогла различить её черт. Она прекрасна - это всё, что я могу о ней сказать...
   Она отвернулась, зашагала прочь, и мир сворачивался за Нею. Рядом с ней шагали Эмили с Хуго, за ними плёлся Джеральд... Эмили и Хуго двигались за Ней, указующей путь из разрушающегося мелкого мира в миры иных порядков. Пересекая порог, оба обернулись... улыбнулись... И Джеральд шагнул за ними, всё ещё колеблясь, оглядываясь, окружённый сиянием сверкающих искр. И в самый последний момент принеслись они, его дети, хватая его за руки, за одежду, и все вместе последовали вперёд, сквозь последние растворяющиеся стены.
  
  
  
  
  
  
   Зайончковский Олег Викторович "КТО ПОГАСИЛ СВЕТ?"
  
   Финалист премий "Национальный бестселлер", "Русский Буккер", "Большая книга".
  
   Сборник прозы Олега Зайончковского "Кто погасил свет?" опровергает устоявшееся мнение, что это прозаик одной темы, одной традиции, певец "простых людей и теплоты обычной жизни". Здесь собраны тексты не просто разные, но принципиально отличные друг от друга: сатирический роман "Счастье возможно", удачно замаскированный под психологическую прозу, и плутовской "Загул", а рядом "готические" рассказы - один из них дал название всей книге. Смерть как трагедия, как лирическая история, как анекдот, ироническая притча, наконец, как кровавый триллер... Автор использовал все жанры для иллюстрации главной мысли: свет гаснет не сам по себе и не по нашей прихоти, и человек ничего не решает, ничем не управляет - он только пешка в затейливо придуманной Господом партии. И нам остаётся - попытаться понять правила игры.
  
   ПРОГУЛКИ В ПАРКЕ. Бабы-Шурина квартира располагается в первом этаже. Очень удобно: что бы ни случилось во дворе, достаточно только переобуться, и ты уже тут как тут, в гуще событий. Подерутся ли два вечных врага, рыжий Мурзик и чёрный Босс; устроят ли конференцию дворничиха с почтальоншей: раскричится ли дитё в коляске у молодой мамочки - сей же час из подъезда выйдет в горошковом платке баба Шура, и все будут наставлены и вразумлены, включая котов и грудного младенца. Однако не следует думать, что она только ждёт поводов, чтобы применить свою опытную распорядительность, - нет, баба Шура отлично умеет создавать эти поводы сама. Едва забрезжит рассвет... баба Шура производит ежеутреннюю инспекцию территории, вверенной ей, надо полагать, самим провидением...
   Голубям она благоволит, чего не скажешь о собаках: собаки много виноваты перед бабой Шурой. Одна вина их первородная, ибо собака животное нечистое, осуждённое церковью; другая же, главная, заключается в необъяснимом заговоре, который составили окрестные дворняги против насаждений, устраиваемых ею в палисаднике под своими окнами...
   Двор постепенно оживает... Скоро и мы с Карлом выкатимся из нашего подъезда. Хотя мы с ним не относимся ни к деловым, ни к дальним, но у нас есть собственная причина, чтобы выйти из дому с утра пораньше.
   Вот они мы - с грохотом обрушиваемся по лестницам с третьего этажа на первый. Я цепляюсь за перила, но Карл неудержим. Горе тому, кто станет у нас на пути. Однажды мой друг влетел с разбегу под встречную тётку и прокатил её на себе задом наперёд обратно на целый лестничный пролёт...
   Я давно уже философски отношусь к тому, что Карл способен причинить кому-то смерть; во всяком случае не я создал его хищником, не я вооружил его для убийств и не я научил...
   Мы возвращаемся домой налегке - мой друг в физическом отношении, а я в моральном. Мы оба испытываем удовлетворение. Наши ежедневные обязательные ритуалы внушают нам чувство устойчивости бытия...
   Наш городок, несмотря на непарадность архитектуры, несмотря на обилие пустырей и беспривязных собак, вовсе не так уж провинциален. В случае нередкого здесь зюйд-веста мы оказываемся у Москвы с подветренного бока - тогда все как один поводим мы носами в сторону юга: что там готовится нового на столичной кухне? Мы в курсе последних одёжных фасонов, пользуемся активно мобильной связью, и уже мало кто из нас не купался в Красном море. А какими разборчивыми стали мы покупателями - любо-дорого смотреть на горожан во время субботнего почти священного шопинга, когда происходит материализация трудового усердия. Живительные столичные ветры будят наше потребительское естество... Да, жизнь не стоит на месте - она топчется, подпрыгивает и совершает кувырки.
   Вот оно, завоевание цивилизации: каким бы путём я ни направился, выйдя из дому, везде на моей дороге встретится палатка, поражающая круглосуточным изобилием...
   Удачной торговли, удачной работы, удачи в их разнообразных предприятиях желаю я в душе всем своим землякам... Всё живёт, всё движется...
   Путь мой лежит не далеко, не близко. Четверть часа бодрым шагом, и я уже всхожу на крыльцо, пристроенное с торца обычного жилого пятиэтажного дома. Большим ключом я отмыкаю железную дверь с табличкой, извещающей о графике моей работы. Над дверью домовую стену украшает вывеска, тронутая временем: "Ремонт бытовой техники". Всё верно, я и есть мастер по ремонту бытовой техники - личность не последняя и небезызвестная в нашем городке. Лет уже двадцать, как я совершаю здесь свой труд, скромный, но общественно необходимый...
   Вместе со своими занемогшими механическими сожителями... клиенты приносят мне самые свежие городские новости... В моём некоммерческом информационном бюро я первым бываю извещён о том, что... Я в курсе всех значительных происшествий и битв, бытовых и уличных, с трагическими исходами и со счастливыми... Все эти сведения доставляют мне посетители - знакомые, полузнакомые и незнакомые вовсе - в качестве нематериальной доплаты за мои труды.
   Но кроме разовых есть у меня и "штатный" осведомитель - электрик из расположенной неподалеку жилконторы... Мужчина запенсионного уже возраста, он зимой и летом вынужден путешествовать по городу в поисках утраченной фазы. Заявок от обесточенных жильцов предостаточно каждый день, да только ноги у него не казённые. Если он чувствует себя не в форме или просто душа не лежит к работе, старик знает, как отлынить. В ЖЭКе он сказывается ушедшим на вызов, а сам скрывается у меня в мастерской: сидит на кухне, варит чифирь и разгадывает кроссворды. Кроссворды служат электрику средством самообразования...
   Отвлёкшись от умственного занятия, он готов потрактовать со мной на злобу дня.
   - Слыхал, ночью-то?
   - А что ночью?
   - Как что? Стреляли опять.
   - Да ну? А мы с Карлом подумали, это петарды.
   - То-то что не петарды. Мужики базарят, двоих грохнули.
   - Разборки?
   - А то что же... М-да... в наше время крайняк на мокрое шли, не то что эти...
   Хотя сам он завязал лет тридцать тому назад, продолжает живо интересоваться текущими делами местного криминального сообщества... Для человека, несущего людям свет, он слишком неравнодушен к теневой стороне жизни...
   А в мою ладонь снова ложится инструмент, и прирастает к ней, и оживает, как привитый к дереву черенок. И снова фокус моего зрения сосредоточивается или на отвёрточном кончике, или на кромке сверла, или на жале паяльника - словом, там, куда посылает импульс мой опытный разум. Работа моя так мне привычна, что даже не гнетёт однообразием; я отправляю её подобно другим естественным или ритуальным надобностям...
   Четверть часа спустя мастерская наполняется съестным аппетитным духом, который всегда почему-то бывает вкуснее самой еды. Сегодня, судя по запаху, у нас будут пельмени. Аромат всё усиливается...
   Вечер для человечества - время привычного воссоединения семей, время усталых объятий и нефранцузских поцелуев; вечер - время тапочек. К вечеру наш биологический маятник зависает в своём крайнем положении, и поэтому мы не склонны к бурному проявлению чувств. Надо также принять во внимание, что человеческий век довольно продолжителен, и мы, как все долгоживущие существа, вялы по природе... Но Карл не человек...
   В обществе против нас зрело законное возмущение, и когда Карл в очередной раз испортил шкуру какому-то выставочному экземпляру, от него в категорической форме потребовали не появляться в парке без намордника. Тут уже Карл взбунтовался: надевать на голову клетку он отказался под страхом усыпления... Я перенёс наши прогулки далеко за полночь. И - кто бы мог подумать - взамен сомнительных радостей светского общения мы обрели для себя новый, хотя малоосвещённый, зато просторный мир...
   Ночь внушает мне чувство величественного одиночества; надо мной одним раскинулась сквозная сень космоса, и я ощущаю себя тоже космическим явлением. Вот оно, естественное состояние мира! День суетен и короток, как благотворительный пикник, устроенный для поощрения местной белковой жизни, а ночь вечна и беспредельна. Через какие телескопы человечество ни засматривает, оно находит во Вселенной одно и то же: ночь и звёзды...
   Да, мёртвые неподвластны живым и оттого исполнены к нам несокрушимого презрения...
   Хорошо, если день начинается с чистого листа, как новая глава жизни, как новая повесть или даже песнь. Бывают такие дни: с утра они обрушиваются на тебя, едва родившегося... Смыты мгновенно ночные сновидения, а с ними весь вчерашний душевный мусор. Папка совести твоей пуста, папка радости стремительно наполняется...
   Хорошо, если день начинается хотя бы с красной строки, но худо, когда он вытягивается и сучится, как недосказанная фраза. Ночь распустила вчерашнее вязанье, а утро вновь из старой пряжи плетёт серенький будень. Ты уже здесь, ты смотришь, разлепив глаза, в окно, где ветер мнёт и комкает несвежие облака, а обоз твоих тревог ещё ползёт в ночи... Память, однако, уже хлопочет: как попало она отгружает тебе в душу твой же собственный прибывающий багаж. Подводы печалей, возы забот - увы, они не отстали, не заблудились в потёмках - все приволоклись за тобой, принимай без расписки... Но собирай же агрегат своего тела: с кляцаньем дошли в суставы конечности, нанизай позвонки хребта, навинти голову... словом, действуй. Впереди у тебя дневной отрезок пути и, хочешь или нет, ты должен его одолеть.
   Я ещё не проснулся, но уже не сплю...
   В череде утренних дел мы с женой не успеваем перемолвиться и парой слов. Лишь уже за кофе она обращает на меня внезапно посерьёзневший внимательный взгляд.
   - У тебя в комнате очень накурено с ночи... И ещё ты выпил весь коньяк.
   - Да, мне что-то не спалось...
   - Я знаю, отчего тебе не спалось... Тебе не спалось потому, что мы скучно живём... Я сама устала от такой жизни. Скажи, когда мы с тобой выбирались в театр? Когда... ну просто общались с приличными людьми? У тебя работа, у меня работа... И каждый вечер телевизор... Мне кажется, нам обоим не хватает впечатлений... Давай хотя бы съездим куда-нибудь? Не в Турцию, конечно...
   Я обещаю ей подумать... В последующие минуты, как всегда по будням, наша тёплая семейная федерация переживает неизбежный распад. Жена утверждает свой суверенитет при помощи макияжа; она подаёт себя в переднюю неузнаваемая с лица, постройневшая, и косвенно, через посредство зеркала проверяет на мне выходную полуулыбку, лучащуюся офисным сдержанным шармом...
   Эдак всякого прохожего мужичка можно брать на подозрение: все спешат будто по делам, а сами, я замечаю, прицепляются к каждой встречной нестарой женщине. К попутным же дамочкам они и вовсе, замедлив нарочно шаг, пристраиваются в кильватер... Среди наших горожанок попадаются симпатичные, и поскольку они в большинстве своём полноваты, вид сзади у многих действительно впечатляет. Да оно бы ничего, но почему-то мужички мои глядят хотя жадно, но так неласково на природную колебательную игру женских форм. Никакого умиления, никакой сальности в их лицах - скорее что-то хищное...
   "Ведомости"... "Обуздать преступность"... Нет, я не чаю здесь вычитать об убийстве в парке - слишком свежо, да и не любят "Ведомости" стращать население. Большая заметка сегодня - о лицах БОМЖ, перевёртывающих по ночам мусорные баки. Лишь внизу, мелким шрифтом, сообщение о том, что такого-то числа по выходе из бильярдной были застрелены двое мужчин, 26 и 31 года от роду. Так безлично, будто это... "завалили" каких-нибудь кенгуру в Австралии...
   - Хочу кое-что рассказать, тебе занятно будет... Вчера... то есть ночью в нашем парке... я нашёл труп...
   - М-да... В наше время такого не было... Этого я не понимаю!
   - Что тут понимать. Ты телевизор смотришь? Это значит, что у нас завёлся маньяк, извращенец...
   За окнами мастерской всё тот же пейзаж... Но это иллюзия, я уже восемь часов в пути. Близок конец маршрута, и можно потихоньку подводить итоги трудового дня. А каковы они, эти итоги? День как день... Переложу заработанные денежки из кармана в кошелёк да и двинусь восвояси. Уверен, что и вечер мало чем будет отличаться от вчерашнего...
   Нет, ночь непобедима. Люби её величество или... принуждён будешь полжизни проводить в домашнем заточении. Что из того, что ночные подданные таинственны и опасны, - стань и ты таким же. Бери пример с Карла: сейчас он - тот ли он неуклюжий балбес...? Нет. Ночь преобразила его: то рядом со мной, то, спустя миг, уже поодаль он скользит, он струится... Сорок два сверкающих кинжала в пасти, пятьдесят кило неутомимых мышц и волчий холодный огонь в глазах - вот он каков, Карл ночью...
   Парк обхватывает меня тишиной - особенной лесной тишиной, какой не бывает на открытом пространстве. Хруст ветки под ногой, шёпот листьев только усиливают её. Если нервы твои напряжены, если в крови избыток адреналина, лесная тишина не вызывает доверия. Словно чувствуешь кого-то рядом с собой - затаившего дыхание, готовящегося, быть может, к нападению. Я иду, правильнее сказать - крадусь, собственной нахоженной тропой как по незнакомому месту...
   Я был когда-то юн... Мы, малолетки, жались по краешку, у кустов... Врать не стану, то были отнюдь не идиллические времена: пролитие крови случалось и тогда - но из разбитых носов, а не из разорванных вый. И отношения между полами не обходились без драм, однако приводили, тем не менее, к естественному зачатию, а не к повешению на деревьях обезображенных трупов...
   И ещё один день проходит - местного календарного значения... Зато мне известна причина вчерашнего веселья в нашем дворе: оказывается, сосед выиграл пятьсот тысяч в какое-то телевизионное лото...
   - Ишь как раздулась, гляди, сейчас треснет... В лотерею, вишь, выиграли... Не божеские это деньги...
   Да, признаюсь, я подвержен страху неизвестности, а сейчас я внезапно и очень остро ощутил угрозу, исходящую неведомо откуда... История с ночным убийством далеко ещё не закончена. И я в ней с этой минуты не просто свидетель, а теперь уже участник... Собраться с мыслями мне мешают приступы острого беспокойства: время от времени в груди у меня словно лопается какой-то сосуд - внутрь меня изливается свежая горячая порция тревоги и растекается, густея в теле, связывая разум. Что за игру затеял со мной убийца-сумасшедший? Что за знак он мне подаёт?.. Только вопросы, и все без ответа...
   Итак, мы выступаем... В этой игре, в которую я вовлечён против собственной воли, я делаю свой ход и свой выбор. Лучше действовать, пусть наугад, чем томиться в неизвестности... Как быть беспечным, если знаешь ... наверняка, что настоящий, непридуманный враг таится где-то поблизости... Нервы потихоньку отпускает... Отчего-то во мне зреет уверенность, что противник мой сегодня уже не объявится...
   Я принимаюсь изучать свежие "Ведомости". Что здесь у нас?.. "Мэрские выборы" - смелая статья... "Синоптики предупреждают" - о вчерашней непогоде... "Крупный выигрыш нашего земляка"... "Утратили скромность" - это что такое? Заметка иеромонаха отца Гермогена. "В последнее время горожанки женского пола одеваются всё более непристойно..." Поддавшись искушениям заграничной моды, девицы и молодые женщины блазнят и демонстрируют в публичных местах уже такие части тел своих, которые отец Гермоген не решается означить письменно. "Даже иные приходят в церковь, у коих подол не достигает коленей!"...
   Мне вспоминается, как отец Гермоген - тогда его звали Димкой - пялился на одноклассниц во время физкультурных занятий... Когда и по какой причине потерял Димка своё имя, сделавшись Гермогеном, - этого я не знаю; только сдаётся мне, что нелегко ему нести в миру свой монашеский подвиг...
   Если предположить, что с пострижением он надеялся закрыть для себя женский вопрос, то, как видно из его заметки, - зря. Целибат не закрывает вопрос, а только делает его неразрешимым... как, впрочем, наверное, и брак...
   Увы, каким бы прочным ни казался союз полов, он выстроен на вечной мерзлоте недоверия...
   Дождь-трудяга по-прежнему хлопочет, словно подрядился аккордно перечинить крыши всему городку...
   Осадки в виде дождя - вещь обычная для нашего региона и даже необходимая. Вёдро хорошо в меру, не то пойдут гореть леса наши и чадить торфяники. Дождик наш - это не обломный ливень, а деловитое будничное ненастье. Он поклёвывает тебя ненавязчиво в темя, а ты идёшь себе, попрыгивая по-птичьи через лужи, уже довольный тем, что свободен от иллюзий. Дождик полезен и потому, что приготовляет тебя к житейским неприятностям, тренирует душу им противостоять...
   Неполитые цветы, несваренная Карлова каша - всё указывает на то, что жена покинула меня не по обдуманному плану, а под влиянием вдохновения...
   Этой ночью... подруги вместе ... будут эмансипироваться до утра за бутылкой мартини. В должной стадии они вспоют на два голоса, потом всплакнут, а рассвет встретят, как две чайки, глядя с шестнадцатого этажа на подёрнутое дымкой недвижное море мегаполиса...
   Сознание внезапного (и незаслуженного) своего одиночества будит во мне томление - какое-то очень знакомое, памятное, быть может, ещё с детства...
  
   ЛЮДА... Дело в том - это не все знают, - что спирт действует на человеческий организм не сразу по принятию внутрь, а спустя около получаса. Опьянение откладывается и поражает внезапно, подобно удару грома, или, как ещё говорят, "ударяет по шарам". Так оно случилось и на этот раз... Несчастная без чувств так и осталась лежать на полянке... Сознание вернулось к ней внезапно, как это бывает с людьми, хлебнувшими ректификата, но это было не её, а словно чужое сознание...
   Вообще же она справедливо полагает, что ничего, кроме горя, ни от портвейна, ни от водки, ни в особенности от спирта ждать не приходится...
   С пьянством, особенно отцовским, у неё связаны в жизни самые тяжёлые воспоминания...
   А Люда вот не спит... Отчего? Луна тут виновата или томление девичьего естества? Или тревожится мысль в тумане жизненной неопределённости? Трудно сказать...
   Мечты, если какие и просятся сейчас в голову, Люда гонит от себя прочь. Она знает: размечтавшись через меру, рискуешь и до утра не заснуть. Нет, думать надо о пустяках...
   Деревья в саду стоят, безучастные ко всему, подёрнутые лунным светом, будто голубым газом...
   Где-то в её организме есть собственный часовой механизм, и он уже начал обратный отсчёт. Новый день наступает... или, лучше сказать, занимает оставленную территорию. И даже не новый день - просто следующий...
   Первый осмысленный взгляд её будет направлен в окошко: как там погода? Затем, после некоторой борьбы с силой собственной тяжести, женщина поднимется с кровати и прошаркает на кухню... Ну и дальше всё как обычно...
   Люда не из тех, кто меняет каждый день наряды и каждый вечер кавалеров...
   И всё-таки природа не может без сюрпризов. Этот день при своём зарождении подавал самые лучшие надежды, однако к обеду, не достигнув даже зрелости, внезапно потемнел и состарился, как овощ, испортившийся на кусте. Небо за окном озлилось... и завернулось в огромную, тяжёлую и плотную, как меховая полость, тучу...
   Даже зонтики, у кого есть, не выручили бедолаг, которых ливень застал в пути. Инженеры вбегали с улицы мокрые, ошеломлённые, и сейчас видно, насколько беззащитен человек даже с высшим образованием перед нападением стихии. Для многих случившееся подобно моменту истины...
   Время течёт для людей по-разному...
   - Что случилось?
   - Убийство...
   Пришёл, как обычно, вечер,... он посидел, тихо погрустил на участке и уступил место ночи - такой же обязательной гостье, как и сам...
  
   КТО ПОГАСИЛ СВЕТ?.. Что заставляло его сидеть здесь на припёке, когда даже насекомые и те уползли под деревья в поисках тени? Не иначе, вид, открывшийся с обрыва, - вид простора, которого всегда недостаёт глазу горожанина...
   Татьяна Николаевна потребовала объяснений. И она их получила в том духе, что Саша давно, уже полгода, крепко любит Надю, и что они с ней теперь одно целое, и что будущее их отношений (с Надей) видится ему долгим и прекрасным. Однако вдовые женщины редко бывают оптимистками. Татьяна Николаевна внимала сыну с отрешённым и скорбным лицом, словно слушала не его, а радио, сообщавшее о чём-то ужасном. По окончании Сашиной исповеди она прочитала ему суровую и убедительную лекцию об опасностях раннего секса и секса вообще. И хотя она не сумела внушить сыну окончательное отвращение к преступному занятию, но заронила ему в голову мысль о пользе предохранения. На следующий же день Саша, собравшись с духом, отправился покупать презервативы...
   Подъезд был типичный угловой подъезд "сталинского" послевоенного дома: гулкий, с пологими широкими маршами и просторными сверх надобностями площадками. Когда-то здесь устраивались даже танцы с гармонью и дружеским мордобоем, но со временем традиция эта сошла на нет за отсутствием поводов: жильцы состарились, сыграли все свадьбы, отметили все проводы и встречи. Теперь лишь единожды каждому из них предстояло воспользоваться преимуществом "сталинской" архитектуры: в подъезде без труда можно было развернуться с гробом любого размера.
   Много лет тут не обновлялись граффити...
  
   Безымянный опус, на который, Урусов не жалел своих вечеров, представлял собой повествование, глубоко личное по содержанию, но по форме художественное, полное аллюзий и тонких интеллектуальных отсылок. Не так уж был плох Сашин текст, но он имел одно общее свойство с осенним лесом: ошибки и несообразности в нём, как грибы, давали постоянный урожай. И, как грибы, они становились видимыми лишь спустя сутки или более. Поэтому основные усилия Урусову-литератору приходилось ежевечерне тратить на сбор собственных ляпов, переписку и переправку всего написанного ранее. Если бы Саша творил при помощи авторучки, то изводил бы, несомненно, страшное количество бумаги.
   Как бы то ни было, пусть вялую и позиционную, но свою войну со словом Урусов вёл ежедневно и неукоснительно. Сегодняшний вечер не стал исключением. Принеся в комнату благоухающую чашку кофе, Саша включил компьютер и, пока тот приходил в сознание, распахнул окно. Сделал он это не ради воздуха, городского, тёплого, не замедлившего заполнить помещение, а для того, чтобы поздороваться с большим пирамидальным тополем, росшим метрах в пяти от стены дома. Тополь этот был примерно Сашиным ровесником, но выглядел седым стариком из-за серебристого оттенка своей листвы...
   Всё располагало к покойной и плодотворной умственной деятельности. Однако вопреки этому внешнему благоприятствованию работа у Саши сегодня не задалась. Затеяв переделку какого-то абзаца, он за несколько часов совершенно истощил свой мозг, но удовлетворительного результата не добился. Может быть, ему мешала собственная чрезмерная взыскательность, а возможно, просто духота и недостаток в воздухе кислорода...
   Пока разбалтывал в чашке свою порцию "Чибо", принял естественное для литератора решение: записать ночные события по горячим следам...
   Небо бледнело, близился предрассветный, самый, наверное, неромантический час суток - час, когда блекнут и выцветают ночные фантазии...
   - Ну и жара! - В июле все знакомцы в городе приветствовали друг друга этим возгласом...
   - По-моему, эта история как раз для тебя. Наври что-нибудь пострашней - и в книгу... ты же литератор. А хочешь, я тебе таких случаев кучу нарасскажу... вот сегодня у моего клиента... Я думаю, что тебе не хватает впечатлений... Сидишь тут и от нехрен делать сам себя накручиваешь. Вон Надька моя: дома весь год кисла, а как весной силикон себе вставила да в Испанию смоталась - совсем другой человек...
   Слушай... а ты вправду того... в бинокль по ночам смотришь?
   - Ну и что? Ты же сам сказал, что мне нужны впечатления...
   К окну Урусов больше не решался подходить, а, послонявшись немного по комнатам, сел опять за компьютер. Однако то ли по вине непроветрившегося ещё пива, то ли по причине морального урона, понесённого им от встречи с ясноглазой язвительной старухой, но Саша совершенно лишился умственного равновесия. Много раз начинал он какую-то строчку и... смывал её курсором... В эти часы Урусов сознавал собственную бездарность отчётливее, чем когда-либо раньше.
   За вечер Саша влил в себя две с половиной кружки крепкого кофе, однако напиток гениев, вместо того чтобы сообщить творческий импульс, поразил его истомлённый мозг ночной бессонницей...
   Всякого, кто выходил в это время на улицу, жара укутывала сразу словно в тяжкий и душный тулуп. Граница тени была границей жизни: муха, севшая на асфальт, медленно кипевший и пригоравший по краям, погибала, не успев взлететь. Неосторожные женщины по самые пятки увязали каблуками в расплавленных тротуарах. Всё в городе бежало от солнца...
   Поры Сашиного тела расширились так, что их при желании можно было прошнуровать. Главное было не делать резких движений - стараться держаться тени, Урусов двигался по улице плавным ходом сомнамбулы...
   Действительно, что-то было от метро в этих новых трамваях: вожатые в них вещали с казёнными интонациями телефонных автоответчиков, а пассажиры сидели какие-то пустоглазые, иные - даже законопатив уши плеерами...
   Доктор спал, обмякнув в кресле. При звуках её голоса он колыхнулся, разлепил веки и завращал глазами:
   - А-а! - улыбка широкими волнами разошлась по его лицу: - А то кого бы я ещё ждал!...
   Берег усеян был горожанами и горожанками, истово предававшимися пляжному делу. Особы помоложе принимали на песке порой довольно рискованные позы, приглашая солнце ласкать себя в таких местах, где это позволительно делать только самому близкому любовнику...
   Он перевернулся на бок; живот его, прежде возвышавшийся залешенной сопкой, вывалился рядом на песок. - Ещё по пиву? Друзья пустили канистру по кругу.
   - Однако, святой отец, тебе сегодня будет в чём исповедоваться.
   - Нет, в таком виде исповедоваться нельзя. Я, брат, сам недавно одного типа к причастию не допустил... То ли обкуренный, то ли пьяный... рука сломана, а так разбуянился, что пришлось его из храма вывести.
   - Нелегко нам с людьми работать...
   - Не говори...
   - А у меня недавно тоже приключилась история. Хочешь расскажу?..
   - У каждого, сын мой, есть своя история, а у Господа нашего - своя... Давай лучше проживём сегодня без историй, как птицы божии...
  
   МОРОЗОВО (рождественская быль). В те времена я жил в условиях диктатуры - не столько суровой, сколько нервной. Когда открывались итого очередного полугодия (обычно плачевные), мои правящие геронты приступали к "завинчиванию гаек". "Мы тебя научим свободу любить!" - говорили они и... лишали этой самой свободы, насколько было в их силах. Впрочем, реально они могли ограничить только мою свободу передвижения. Уходя на работу, родители запирали меня в квартире, после чего я мог беспрепятственно предаваться безделью в самых разных формах. Я рылся во взрослых книгах в поисках эротических сцен, курил, таская сигареты из отцовской заначки. Практиковался перед зеркалом в шейке или же просто валялся на диване и фантазировал. Признаюсь, фантазии мои тогдашние были, как правило, непристойного содержания. Иными словами, сидеть периодически взаперти не было для меня в тягость. Но так продолжалось лишь до тех пор, покуда я не влюбился в Тачку. А когда влюбился, то всё во мне перевернулось. Мне стали скучны запретные книжки и бледными показались мои прежние диванные фантазии. Не стану врать, будто я скоро познал Тачку как женщину, но от неё исходило обещание, которое само наполняло меня почти физическим блаженством. Мне и нужно-то было видеть её, слышать её нежности и вдыхать запах её духов не духов, а какого-то девчачьего розового масла, казавшийся мне тогда райским ароматом. Я приносил этот аромат домой на своей рубашке и, ложась спать, брал рубашку с собой в постель...
   Я и прежде не блистал в науках, но на этот раз превзошёл самого себя, принеся в дневнике аж две четвертные двойки. Причиной столь выдающегося неуспеха был, разумеется, любовный угар, в котором я пребывал последние месяцы, но поведай я об этом родителям - они не только бы не утешились, а, пожалуй, схватились бы за валерьянку...
   Каковы же были отношения мои с моими тюремщиками? Я мог на выбор применить одну тактику из двух. Либо мне надо было, демонстрируя гордый дух и несгибаемый характер, бунтовать, дерзить и, создавая родителям невыносимые условия проживания, тешить своё мстительное чувство. Либо, приняв позу жертвы и безвинного страдальца, превратиться для них в ходячий (а лучше лежачий) укор совести. Я выбрал вторую тактику: во-первых, это стоило меньше усилий, а во-вторых, я неплохо знал своих родителей. И действительно, на исходе четвёртого дня мамино сердце дрогнуло...
   В лес мы въехали уверенно - покатистым бодрым шагом. А что нам было сомневаться? Лыжня под нами бежала чёткая, хорошо убитая, - стало быть, немало народу здесь до нас прошло. Лес был пригородный, знакомый, только выглядел он сегодня что-то мрачновато. Ну да это просто день выдался пасмурный. У леса ведь тоже разное настроение бывает. Летом он встречает тебя ласково, как родного внука: и от ветра укроет, и от дождика, и полянку для отдыха мягкую предложит. Летом лес и пахнет, хоть и приятно, но малость по-стариковски: грибами да прелью всякой. Зато зимой - это случается в солнечную морозную погоду - он устраивает торжественные приёмы. И тут уже ничего стариковского - полное преображение. Всё сверкает, деревья осыпаны жемчугами и бриллиантами, на еловых лапах белые перчатки по локоть, и всё кругом бело, как на балу. Идёшь по такому лесу и ничего не чувствуешь, кроме восторга; такой мажор в душе, что ни ног, ни рук не замечаешь отмороженных. Только не всегда в лесу праздник - это надо понимать. Бывают дни, и особенно ночи, когда ему, лесу, нет до человека никакого дела. Что ж, хочешь - обижайся на него, хочешь - иди своей дорогой...
   Страх передаётся от человека к человеку быстрее мысли - это точно...
  
   ВНИЗ ПО ТЕЧЕНИЮ... Пожилое, пополневшее солнце, склоняясь, зависло, приласкало реку на сон грядущий, а потом - будто кто перерезал нитку, на которой оно держалось, - свалилось в прибрежные ёлки. И сразу в воздухе повеяло сырой прохладой. Река, вдруг озябнув, стала натягивать на себя кисейное рубище. И тут же, осмелев, повылетели во множестве бледные, астенического вида насекомые. Это были уже обитатели сумерек - хрупкие и нескладные, как допотопные аэропланы летучая немочь затевала свой ежевечерний бал, надеясь, что темнота скроет её убожество.
   Кто днём был робок, те осмелели; кто нахален, те ввечеру совершенно обнаглели. Едва путешественники причалили, как на них градом отравленных стрел обрушились комары. Что было делать? В такой ситуации можно вымещать свой гнев на каждом комаре в отдельности, а можно просто безлично чертыхаться...
   Гарик и Вовик находились ещё в том счастливом возрасте, когда не требуется даже алкоголя, чтобы ощутить поэзию бытия. Достаточно лишь подкрепиться как следует и сесть у воды... Тьма прозрачная спускается с небес, и тьма всплывает из речных глубин - ночь смыкает свои перламутровые створки. Но эта ночь на реке вовсе не предназначена для сна. Вслушайся, всмотрись во мрак, и ты почувствуешь вокруг себя больше жизни, чем днём...
   За всеми последними переживаниями друзьям недосуг было взглянуть на небо, зато небо, похоже, внимательно следило за происходящим на земле. И кажется, оно тоже расстроилось...
   Дождь не хлынул на землю, но спустился медленно и по-хозяйски... Этот дождь, судя по всему, пришёл с солидными полномочиями: неторопливый, но педантичный, он основался с явным намерением нигде не оставить сухого уголка. Да, у природы испортилось настроение, и к тому, надо полагать, были свои причины...
   - Нечего нам киснуть. Какое путешествие бывает без приключений!
   - Хорошее. Хорошее путешествие бывает без таких приключений.
   - У природы нет плохой погоды!..
   А природе на эти разговоры было наплевать, точнее сказать - наплакать. Может, и нет у неё плохой погоды, но плаксивое настроение, точно, бывает. Казалось, она сама забыла причину своих рыданий, но уже не в силах уняться, словно в беззвучной истерике, лила и лила медленные слёзы и пьянела от собственных слёз. Дождь смыл с неё косметику; лицо её состарилось и подурнело в эти часы. Трудно любить такую природу, поэтому и любители, и родные дети её - все попрятались.
   Гарик с Вовиком давно прекратили разговоры и сидели молча. Но когда человек долго молчит, это значит, что он размышляет. Размышляет - значит, доискивается какого-то смысла, например, в собственных несчастьях. А когда человек ищет смысла, то он либо находит его, либо нет. Гарик убеждал себя, что неприятности, свалившиеся на их головы, - это не неприятности, а впечатления и полезный опыт...
   Невидимые, бесконечные тянулись часы, и с ними таяли последние надежды на перемену погоды. Давно прошли последние надежды на перемену погоды. Давно прошли на восток лучшие, отборные дождевые дивизии, но не было края обозам тягучего, плотного, обложного сеянца...
  
   ОТЕЦ МИХАИЛ. Парил нас отец Михаил по очереди и делал это исключительно приятно... Отдыхать мы выходили в предбанник, где пили водку с квасом и философствовали по разным пустякам. Парная баня - это, возможно, единственная плотская утеха, не связанная с функцией размножения...
   Годы шли, а у Вероники всё оставалось по-прежнему, и, верно, не видать бы ей женского счастья, живи она в каком-нибудь другом городе. Но в том-то и дело, что мы живём в Посаде, а здесь у девушек есть большое преимущество. В нашем городе имеется Лавра, а при Лавре Духовная семинария, которая каждый год выпускает некоторое количество женихов, замечательных своей надёжностью, а главное - быстротой. Такой уж порядок в православной церкви, что им, семинаристам, чтобы стать отцами, надо по выпуске непременно жениться. Холостого в священники не рукополагают, если, конечно, он не монах, поэтому вчерашние бурсаки брачуются не глядя, почитай что наудачу, - на удачу посадским искательницам...
   И всего-то с недельку прогуливалась Вероника вдоль семинарской ограды, пока благополучно не зацепила его - нашего будущего товарища и ласкового банщика...
   С людьми так нередко бывает, что от удара в лоб у них развязывается язык, - это случилось и с нашим батюшкой...
   В те годы у нас полным ходом шёл процесс духовного возрождения, поэтому спрос на услуги служителей культа был немалый, во всяком случае в Москве. Столица строилась и богатела; кто-то беспрестанно желал освятить то новый офис, то "колесницу", а то и шикарную яхту. Выполняя заявки на подобные требы, отец Михаил действовал, выражаясь нашим мирским языком, как свободный бомбила - как таксист, скажем, или мастер по ремонту телевизоров. Разница только в том, что таксист за одну плату не повезёт вас дважды, а батюшке за единую мзду частенько приходилось совершать два обряда. Второй обряд, к которому склоняли его клиенты, был неканонический, но обязательный на Руси. Так уж у нас повелось, что все прочие таинства скрепляются ещё завершением обмытия. Обычай есть обычай, но стоит ли тогда удивляться, что в результате очередного освящения-обмытия собственная его колесница встретилась наконец с московским столбом. Впрочем, мы ничуть и не удивлялись. Как не удивлялись разным другим открывшимся нам подробностям иерейской жизни...
   Пьянство в наших уездах - обычная вещь. А плюс ещё свинство и бездуховность...
   Что бы там ни было, но денежные присылки доказывали, что отец Михаил был жив, служил, и в том числе в сфере теневых литургических услуг...
   Во время исповеди Аида порой забывалась и с перечня текущих своих прегрешений сбивалась на далёкие, не идущие к случаю воспоминания. Отец Михаил никогда её не торопил и не перебивал - он был хороший слушатель, как всякий, кому нечего сказать от себя. Конечно, по должности он произносил положенные слова наставления, но они были такие же смешные, как старушечьи грехи.
   Аида Васильевна была потомственная москвичка, но собственного потомства не имела. Муж её умер лет за пять до того... С тех пор она испытывала постоянный дефицит общения. Другие старушки Аиде Васильевне в собеседницы никак не годились. У них с языка не сходили только две темы: внуки и собственные болезни, но болезней у Аиды и у самой хватало, а слушать о чужих внуках ей, бездетной, было не очень-то весело. Четыре года маялась Аида Васильевна в безмолвии и одиночестве, пока Божий промысел не свёл её с отцом Михаилом. Она ничего не знала о его беспутной жизни; наоборот, молодой батюшка, вправду большой и добрый, вообразился ей самым надёжным и чистым человеком. Но он и был таким - для неё. Со временем их общение перестало ограничиваться одной только исповедальней...
  
   СМЕРТЬ В АБРАМЦЕВЕ... А в коллективе музейщиков зрели разные настроения - от эстетски-либеральных до грубо-почвеннических. Под охраной государства процветали расслабленность и неисполнительность, в том числе в самих органах охраны. Именно этой неисполнительности органов Филипп обязан если не появлением на свет, то своим дальнейшим существованием. Он родился один в помёте, последнем, должно быть, для старой бродячей суки. Такой уж старой, что ей было безразлично, что люди сделают с её щенком...
   Смутные времена. Новый зигзаг в судьбе Филиппа совпал по времени и был следствием того зигзага, который произошёл в жизни всей нашей страны. В музее сотрудники только и говорили, что о наступившей свободе и о том, что теперь им всем придётся помереть с голоду...
   Филипп остался один; как теперь жить, он не знал. Впрочем, не знали этого и многие из людей. Матюха зачем-то забил и сам съел свою пожилую корову. Он собирался податься в бандиты, но не успел, потому что расшибся насмерть, в пьяном виде сверзившись с крыши...
   Конечно, события, взвихрившие страну, ломка устоев и разрушение укладов не могли не сказаться пагубно на состоянии дел в посёлке. Государство бросило своих знатных граждан на произвол судьбы. "Гендачи" лишились обслуги: поселковые сторожа и дворники дезертировали, а мусорные баки, доселе кем-то исправно опорожнявшиеся, погребены были в курганах отходов. Знатные граждане видели в этих помойках печальные символы перемен, но именно они, помойки, спасли тогда жизнь Филиппу и многим ему подобным. Но выживание было нелёгким. Между "подобными" на помойках не было никакой солидарности, а наоборот, то и дело вспыхивали сражения за лучший кусок отбросов. Филипп оказался не приготовленным к существованию в конкурентной среде. Ему не хватало хитрости, умения напасть исподтишка и способности подольститься к тому, кто сильнее. Словом, жить по законам свободного бродячего сословия у него не очень-то получалось. Что светило ему? Быть загрызенным себе подобными или дожить до зимы и уж тогда околеть от холода и бескормицы. Перспективы вырисовывались безрадостные, но... опять Филиппа выручил случай...
   У писателя Большакова издохла овчарка. Это была не первая его утрата за последние годы. Сначала ушла из жизни обожавшая его жена, затем развалилась страна, которой он посвятил всё своё творчество, потом обесценились денежные накопления. Теперь на даче у Большакова ржавели две неисправные "Волги" (своя и покойной жены) и павшими листьями заметало дно недостроенного бассейна...
   В Абрамцеве перемены... Явился новый директор, и первым его распоряжением было, конечно, опять-таки, отстрелить Филиппа. Он был человеком инновационного склада мышления и хотел преобразовать Абрамцево в музей современного типа. Прежде чем стать директором он объездил много европейских стран...
   Оставаясь в живых, пёс, по такому случаю, должен был продолжать питаться. И та же проблема стояла перед его благодетелями-ментами. Служба их не кормила, поскольку музей для них был местом совершенно не хлебным, далёким от столбовой дороги коррупции и злоупотреблений. Поэтому милиционерам приходилось, втайне, конечно, от своего начальства, подряжаться на охрану новорусских дворцов и вилл, благо те плодились вокруг Абрамцева, как грибы. Соответственно, и у Филиппа в придачу к дневной, государственной службе появилась ночная, левая...
   Беседы с Михеечем...
   - Слыхал я, тебя пристрелить грозятся. Вот и меня, брат, тоже...
   И оба философски вздыхали. Ни до, ни после никто так душевно с Филиппом не разговаривал. А потом Михееча действительно застрелили, несмотря даже на круглосуточную охрану.
   Последнее время. Свежие ветры в Абрамцеве дули, не переставая, однако направление их вдруг резко сменилось. Неожиданно для многих в музей нагрянули люди в белых халатах и повязали директора-реформатора прямо у него в кабинете. После этого сразу пошли разговоры о реставрации и о том, что усадьбе пора вернуть исторический облик. "Что-то будет!" - шушукались в коллективе. Слово "реставрация" в переводе с музейского языка на обычный означает деньги. В милицейских кругах тоже шушукались, но по другому поводу. Ментам обещали выдать новую форму от модельера Юдашкина и повысить до прожиточного уровня денежное довольствие. Только прежде чем эти блага просыплются на их головы, все они были должны пройти переаттестацию. Так начальство хотело избавиться от негодных милиционеров, занимавшихся поборами с населения и крышеванием незаконных структур. Абрамцевские менты поборами не занимались и если кого крышевали, но только одного Филиппа. Тем не менее предстоящая переаттестация их очень страшила. В кандейке одни из них целыми днями пили, снимая стресс, другие, словно помешанные, бубнили, заучивая право Миранды. Опасения оказались не напрасными - никто из абрамцевских ментов в итоге переаттестации не выдержал...
  
   СЧАСТЬЕ ВОЗМОЖНО...
   Я убью тебя... Мы прожили с ней в браке много долгих лет. Иногда я вспоминаю эти годы со светлой грустью, иногда же мне хочется вести как можно более здоровый образ жизни, чтобы долголетием компенсировать зря потраченное время. Факт, однако, заключается в том, что, когда я перестал быть мужем своей жены, у меня словно пелена спала с глаз. Словно из ушей выпали пробки, а из носу ватки... Меня, осиротевшего, взял под крыло целый мир. Звуки, забытые с детства, снова обступили меня...
   И однажды я наконец догадался, что ничего не изменится, симфония мироздания не сложится, если я останусь только в качестве слушателя. В ней, в симфонии, не хватало моего собственного голоса - вот о чём шептали мне листочки. Так я впервые по-настоящему осознал своё писательское предназначение, а, осознав его, стал меньше времени проводить на балконе и больше за работой. И весь этот переворот во мне случился, когда от меня ушла жена.
   Впрочем, стояние на балконе полезно для нервов. Глядя на людское, мирное по большей части, копошение внизу, исполняешься какого-то доброжелательно-эпического спокойствия. Так удобно любить человечество с высоты девятого этажа...
   Должен признаться, что к автомобилям у меня с некоторых пор глубокая неприязнь... всё зло в Москве именно от автомобилей. Наглые, они шуршат по всему городу, дышат нашим воздухом и портят экологию. Они лезут во все щели, куда только могут протиснуть свои жирные тела. Но хуже всего то, что по ночам автомобили набиваются во дворы и устраивают отвратительные кошачьи концерты. Голосовой аппарат появился у автомобилей как средство защиты от грабителей... Автосигнализация развилась в самостоятельный род музыкального искусства. Но я не поклонник такой музыки - лёжа ночью и слушая бесовские завывания, трели и свист, я вспоминаю другие, давние уже времена. Тогда где-то неподалеку от нас гнездился соловей - он мелодично пел по ночам, а рядом со мной во сне тихонько посапывала Тамара...
  
   Прогулка... Благословенны российские заборы! Их много у нас, но в каждом имеется тайный проход. Знание этих проходов делает нас свободными людьми. Оно, как всякое тайное знание, даёт нам ощущение избранности. Наверное, оказавшись на том свете, россияне первым делом отыскивают плохо прибитые доски в заборе, ограждающем райские кущи. Отыскивают, чтобы можно было гулять туда-сюда, минуя апостольский фейс-контроль. Знание проходов - привилегия местных жителей...
   Первое, что я делаю, оказавшись в парке, - это, к обоюдному нашему удовольствию, отцепляю себя от Фила. Даже очень близким существам хорошо иногда разъединиться, потерять друг друга из виду. Разбежаться, но только на короткое время и недалеко, чтобы, вдруг на миг ощутив своё сиротство, привстать в траве на задние лапы и увидеть: нет, вон оно, близкое существо...
  
   Едут на дачу... День проходит так, как и должен проходить летний дачный день, - в неге и лени. Чтобы ничем не запомниться, кроме вот этого состояния дремотного неосмысленного блаженства...
  
   Васьково - Москва. Случалось ли вам бывать в Центральном округе Москвы погожим летним воскресным днём? Скорее всего, нет, потому что вы, как все нормальные люди, проводите такие дни на даче. Я тоже сидел бы сегодня в Васькове и знать не знал, что делается в этом самом ЦАО, если бы не одно важное обстоятельство. Именно сегодня меня пригласили на радиоинтервью. Вообще-то я не большой любитель каких бы то ни было интервью. Знаете, у некоторых писателей тяга к публичности, говорят, сильнее, чем половое влечение, но я не таков. Однако уж если и давать интервью, то желательно на радио. На телевидении вам перед эфиром обязательно станут пудрить нос, а газета плоха тем, что в печатном виде увековечивает все сказанные вами глупости, помноженные на глупости интервьюера. Так что уж лучше радио - здесь неважно, как вы выглядите, и всё, что вы ни сболтнёте, канет в эфире и будет забыто скорее, чем начнётся новая передача.
   Станция, куда меня пригласили, небольшая, но уважаемая... Я ещё не знаю, о чём будет разговор, но оно и неважно. Главное в радиоинтервью - не шепелявить, не сморкаться и не делать долгих пауз...
   Докладываю господам дачникам: сейчас бы вы не узнали своего города... Где привычные людские толпы? Где легендарные московские пробки? Улицы пусты, как голова писателя перед интервью. В шкуре мегаполиса остались лишь те немногие, самые преданные его спутники-паразиты, кому суждено жить, а случись, и погибнуть вместе с ним. Кто же они, эти горожане из горожан? В основном это лица БОМЖ и разного рода попрошайки. Бомжи спят и бродят, где им вздумается, - им сегодня вольготно, как тараканам на кухне в наше отсутствие. А у попрошаек простой - чтобы не потерять квалификацию, они клянчат подаяние друг у друга. Прочего народа мало - кроме писателей, приехавших на интервью, большую часть его, наверное, составляют домушники, промышляющие в ваших, господа дачники, оставленных квартирах...
   Удивительный и счастливый поворот в жизни Марины Михайловны произошёл не без посредства моих добрых родителей. Дело в том, что счастье её постучалось сначала в нашу калитку. Явилось оно в виде интеллигентного старичка, поинтересовавшегося снять у нас на лето комнату. В те времена это было в порядке вещей - москвичи снимали дачи у местных жителей, вместо того чтобы возводить свои собственные... Чем старичок не глянулся отцу, понять было нетрудно: если человек совсем не выпивает, не курит и не играет в шахматы, жить с ним под одной крышей невыносимо, хотя бы даже и за плату. Зато, как ни странно, у тёти Марины старичок прижился. А может быть, она сразу на него глаз положила - женщины, они ведь стратеги великие...
  
   Счастье возможно... Ночь... Я вздуваю свой маленький огонёк у себя на балконе, а на балконах и лоджиях соседних домов тут и там мерцают такие же огоньки. Каждый год до самых морозов мы, ночные курильщики, посылаем друг другу и небу световые сигналы, которые невозможно расшифровать. Самих нас не разглядеть - мы как тёмная космическая материя, о существовании которой можно судить только по косвенным признакам. Кто вы, мои ночные собратья, скрытые в сумеречных пазухах лоджий? Каких философских, метафизических высот досягнули вы, глядя в московское небо? Может быть, кто-то из вас далеко превзошёл меня в умственном развитии...
   Я сам иногда с интересом смотрю московские новости - особенно криминальные. Особенно про разборки в верхних эшелонах власти и бизнеса и про то, как у знаменитостей угоняют их лимузины. В такие минуты приятно осознавать себя малоизвестным и малоимущим. Нет лучше защиты, чем собственная малость. Крошечному существу легче спрятаться, и оно не ушибается при падении. Что ни говорите, хорошо чувствовать себя незаметным, а то, если не город, дарит нам это уютное ощущение?
   Конечно, мы, малые, тоже плачем, и жизнь наша вовсе не лишена драматизма. В ней случаются по-своему занятные сюжеты. Другое дело, что они не попадают в новостные хроники, а сразу и непосредственно предаются забвению. Либо, в лучшем случае, становятся добычей второразрядных прозаиков. Я как раз и хочу... рассказать вам историю моей знакомой - самой обычной горожанки... Суркова - её школьная фамилия. Я не говорю - девичья, потому что слово это устаревшее и неточное. Потом у неё была фамилия ..., потом ... Здесь нет ничего необычного: при нынешнем динамичном образе жизни всё скоро изнашивается. Время от времени женщинам приходится обновлять фамилию, или, выражаясь современным языком, проходить ребрендинг. Лиде в этом деле не везло, но и такое не редкость. Вообще вся история её довольно типичная, за исключением, быть может, счастливого финала...
   Итак, сначала. Жила была Лида под условно девичьей фамилией Суркова. Девушка как девушка: хорошистка в учёбе и ничего собой. Приятно, говорят, пела. И были у неё простые, всем понятные девичьи страхи - она боялась грозы с молниями, аборта, неудачного замужества и потолстеть. Проще сказать, она боялась неизбежного...
   Женщины-удильщицы порой настолько втягиваются в процесс виртуальной мужеловли, что, выиграв наконец свой главный приз, не знают уже, что с ним делать... Но несмотря на некоторые издержки, ловить мужчину в Сети гораздо удобнее, чем бабушкиным методом натурального знакомства. Так можно экономить небезграничные ресурсы своего обаяния и привлекательности. Не надо даже краситься и обновлять наряды. Запустила наживку в виде собственной фотографии двадцатилетней давности - и сиди, жди. Жаль, что Интернет получил повсеместное распространение лишь недавно и мои сверстницы сели за клавиатуру, в большинстве своём будучи уже потрёпанными докомпьютерной реальностью...
  
   Настенька... А и где теперь её встретишь - натуральную женскую красоту, не протезированную, не тронутую скребком и скальпелем, не изувеченную тренажёрами? Вся надежда на возрождение армии: вот будут заново отстроены военные городки, и опять полетят молодые офицеры на дальние "точки". Но из всякого правила бывают исключения... Я отличил её сразу. Поверьте, женщины, ни один косметолог в мире не сделает вам таких милых ямочек на щеках, такой очаровательной улыбки - это работа природы. На ней было свободное летнее платьице, но я умею смотреть вглубь вещей. Под тонкой тканью угадывались естественное совершенство её тела и свободное колебание его частей. Это был настоящий образец натуральной, экологически чистой женской красоты. Не скажу, чтобы я пришёл уже в такой возраст, когда подобными шедеврами восхищаются бескорыстно, но тогда я смотрел на неё глазами художника...
   В Энбурге на ту пору ещё не совсем ушли в прошлое дикости переходного периода. Везде, а особенно в ночных клубах, можно было встретить здоровенных мужчин с мрачными лицами и такими плохими манерами, что всякое место, где они появлялись, сразу становилось злачным. Эти "крутые" казались Настеньке неприятными и опасными типами. Такими они, в сущности, и были, хотя в некотором смысле их стоило пожалеть - ведь их время кончалось даже в Энбурге. Они походили на остатки разбитого войска, на солдат, прозевавших конец войны и слоняющихся без дела, бряцая заржавевшим оружием и кроя окружающим свирепые мины, чтобы скрыть свою растерянность...
   Ночной травматизм в Энбурге носил, как правило, криминальный характер. Люди в возрасте, одетые кое-как, попадали в травмопункт в результате пьяной бытовой поножовщины, а те, что помоложе и покрепче, - в основном с пулевыми ранениями. Это как раз и были "крутые", которые ещё продолжали по привычке перестреливаться меж собой. Резаные держались скромно, а "крутые" - нагло и агрессивно, но здесь, на работе, Настя их не боялась и сама определяла, кому надо сразу к доктору на стол, а кому посидеть пока в приёмной.
   Дежурство за дежурством несла Настя свою вахту. Неделя, другая - глядишь, и отбыла бы она практику. А там сдала бы сессию, закончила училище и поступила бы в медицинский институт... А обернулось всё по-другому...
  
   Развод по-риелторски. Вот мы и дома... Вы замечали, что всякое насиженное жильё имеет свой собственный неповторимый аромат?..
   В моей холостяцкой квартире два главных запаха - пепельницы и собачьей шерсти. В наше с Филом отсутствие их надёжно сохраняют закрытые форточки...
   Впрочем, некогда букет здешних запахов был сложнее. В него вплетались линии борща, парфюма и всего того, что означает присутствие женщины. Но потом Тамара ушла, и никаким закрытым форточкам было не удержать в квартире женского аромата...
   Дело в том, что я в ту пору спознался с прозой, а это было всё равно как если бы я привёл в дом другую женщину. Сам я не видел в этом ничего плохого: пусть бы одна меня утешала и дарила редкие минуты наслаждения, а вторая кормила, обстирывала и читала нотации. Но на беду мои дамы оказались обе слишком ревнивы. Тамара сердилась из-за того, что я со своим писательством забыл о мужских обязанностях - зарабатывании денег и чистке ковров пылесосом, а проза, та просто не выносила Тамариного присутствия.
   Однако не моя графомания послужила причиной её ухода. Наоборот, если бы не развод, я уверен, Тамара бы одолела соперницу. Её не впервой было душить мои творческие порывы. Когда я по молодости вздумал заняться фотоискусством, Тамаре хватило года, чтобы убедить меня в моей бездарности. Правда, тогда она любила меня по-настоящему. Но не будем о любви...
   Брак наш пал жертвой общественных перемен, произошедших в стране. По моей теории люди бывают двух типов: мыслящего либо деятельно-практического. Когда в обществе происходят решительные перемены, мыслящие типы скатываются вниз по социальной лестнице, а деятельные делают карьеру. Штука в том, что не каждый человек знает наперёд, к какому типу он относится. Вот когда грянули перемены, и я покатился вниз, я понял, что я человек мыслящий. Тогда-то я и увлёкся фотоискусством. А Тамара устроилась на одну фирму, потом на другую и с тех пор непрерывно двигалась вверх по служебной лестнице. И мне пришлось отнести её ко второму типу...
   Дело в роковом стечении обстоятельств...
   Каждое повышение и соответствующая прибавка жалованья вызывали в ней всплеск потребительских амбиций. У нас и диван, и кухонный гарнитур, и домашний кинотеатр были вехами, знаменовавшими Томин карьерный рост...
   Суть её жаркого монолога сводилась к тому, что она с её уже статусом более не желает терпеть убогого существования. Сознавая в душе, что частью Томиного убогого существования являюсь и я сам, я помалкивал, чтобы не навести её на эту мысль...
   Тамара была человеком деятельного типа, а деятельные люди не болтают ради того лишь, чтобы поделиться наболевшим. Каждый разговор они завершают конструктивным предложением, как учат их в менеджерских школах...
   - Нам надо менять место жительства!..
   При мысли о светлом будущем я чувствовал - чувствовал инстинктом мыслящего человека, что мне в этом будущем места уже не найдётся...
   Оказалось, что риелторский бизнес потому и процветает, что дураков среди нас достаточно. И один из этих дураков пишет эти строки...
   "Прекрасная квартира" существовала пока лишь в компьютере у риелторов, а "двушку" надо было продавать теперь и немедленно. Кроме того, меня пугало само слово "ипотека". Я высказал Тамаре свои опасения, но в ответ услышал, что я ничего не смыслю в делах и вообще бескрылый человек...
   Банк не мог ссудить Тамаре нужную сумму при наличии у неё иждивенца, то есть меня. Я не люблю этого слова; называйте меня неработающим членом семьи, тунеядцем, но только не иждивенцем... Если первое, что пришло вам в голову, - это заставить меня трудоустроиться, то вы не прозаик. Возможно, поэт или легковесный беллетрист, но не прозаик. Потому что не знаете, что, сделавшись прозаиком, человек перестаёт быть кем-либо другим. Пойти куда-то служить ради прокорма для него так же немыслимо, как переменить пол, если, конечно, к этому не призовёт его естество. Но моему естеству хватало Томиной зарплаты, и жертвовать искусством в угоду ипотечному банку я решительно не хотел. Тамара опять поехала консультироваться к риелторам, оставив меня замирать в нехорошем предчувствии. И предчувствие не обмануло...
   - Они сказали... Ты только не волнуйся, но они сказали, чтобы получить ипотеку, нам с тобой надо развестись. Фиктивно, конечно...
   - Надо так надо...
   Закрыв дверь за почти уже бывшей женой, я тоже отправился на работу, то есть прошаркал из передней в комнату, где стоял мой компьютер. Однако проза в тот день ко мне не пришла, и свершений у меня не было никаких.
   Бракорасторжение наше состоялось скоро и цивилизованно. Я проявлял интеллигентность по всем вопросам...
   И всё-таки наш условный развод оказался очень похож на настоящий. Мы с Томой словно сели в разные поезда: её отправлялся вперёд, в светлое благоустроенное будущее, а мой, васьковский, ушёл в противоположном направлении.
   Правда, родина моего возвращения не заметила...
   Врастание моё в деревенскую жизнь началось с перемены имиджа... Брился я теперь только по необходимости - лишь тогда, когда становилось колко спать. Вообще, изменялся я удивительно быстро, словно во мне заработала какая-то генетическая программа, выключенная в городе...
   Каждое утро, в полном и нарочном неведении всех письменных и теленовостей, я садился с чашкой кофе за компьютер. Писать. Раскрытое окно слева от монитора глядело в сад. Там на немолодых деревьях зрели яблоки и со стуком падали наземь. И, как эти яблоки, в голове моей спели и падали в текст слова. Их падение тоже сопровождалось стуком - стуком клавиатуры...
  
   Маринованные орхидеи... Что есть первейшее из общественных благ? Конечно же, магазин шаговой доступности...
   Относительная моя известность как прозаика даёт мне возможность беспрепятственно миновать фейс-контроль в некоторых московских литературных клубах. Время от времени я бываю то там, то тут на чужих презентациях и вручениях, если, конечно, эти мероприятия сопровождаются фуршетом. Хожу я туда не для удовольствия, а с тем только, чтобы доказать Тамаре и Дмитрию Павловичу, что являюсь культурно значимой единицей...
   Обидно ведь зваться московским прозаиком и не знать, где кушает культурная общественность. То есть та её часть, что имеет средства ходить по ресторациям...
   Пробка - рывок, пробка - рывок... мы ехали по Москве...
   - Главное - мы тут считаем, что культурный процесс неотделим от пищеварительного. Вот в чём наша фишка... Вы не представляете себе, сколько творческих судеб состоялось в этом подвале... Режиссёр пьёт с продюсером, поэты друг с другом... Люди искусства идут сюда и находят друг друга. А вы... я хочу, чтобы вы нашли в "Сырниках" писательское вдохновение... Напиши покрасивее про всё про это... про то, как тут судьбы складываются. Заведению лишний имидж, тебе, глупому, гонорар...
   - Что это?
   - Копчёная антилопа с орхидеями...
   После ужина в "Сырниках" я провёл беспокойную, бессонную ночь. Пищеварительный процесс во мне совершался бурно, и мыслительный был от него неотделим. Каждый очередной толчок в животе давал моим думам новое направление: то я ругал себя литературной проституткой, то прикидывал, как на сыровский гонорар поеду в Европу...
   - Нам с вами надо составить договор. Ждём вас...
   Так началось для меня утро новой жизни...
   Если вы не писали книжек, вам не понять, что означает для автора приглашение составить договор. А это означает, что творение его не отправится прямиком в ноосферу, но погостит ещё здесь, у публики. Оно признано человечеством годным к употреблению, принято в печать, и, быть может, кто-то даже прочтёт его. Хотя бы наборщики прочтут и будут друг другу показывать и прыскать в кулак...
   Чай, кофе и все "кто нужно" явились почти одновременно. Пока в моей чашке таял сахар, я успел познакомиться с дамой-дизайнером и дамой-маркетологом, юношей-культурологом, старичком-кулинаром и представителем дружественного "Сырникам" пиар-агенства - мужчиной средних лет с маникюром...
   - Поговорим о вашей книге...
   Ирина Кирилловна сказала, что "Сырники ООО" не ждут от меня самовыражения и что "роман на полку" им не нужен, а нужен современный взгляд на культуру питания и питание культуры...
   Мне хотелось спуститься в метро и оглохнуть, родным его грохотом обезболить душу. Хотелось сбежать с незаработанными деньгами, лечь на дно, исчезнуть совсем... Однако спустя два-три дня волнения мои улеглись. Разумеется, сага о желудочном культуртрегерстве у меня не получилась, да я и не шибко и старался. Аванс я потратил, как и собирался, на поездку в Чехию... Но сбегать и ложиться на дно мне не пришлось. "Сырники" какое-то время ещё пытались достать меня, а потом плюнули и списали, как испорченную антилопу...
  
   Кран... В старые времена, как вы знаете, в Москве существовали так называемые писательские дома. Целые кварталы были писательских домов... Дома эти стоят и теперь и в них по-прежнему живёт немало деятелей литературы. Речь, конечно, не о первопоселенцах-"совписах", облагодетельствованных когда-то партией и правительством, а ныне пребывающих в бозе или глубоком маразме. Я имею в виду их здравствующих потомков, которым любовь к литературе передалась по наследству. Эти потомки, как правило, не пишут ни стихов, ни прозы, но это даже хорошо, потому что второе их наследственное заболевание - дислексия. Что, конечно, не мешает им участвовать в живом литературном процессе. Они честно служат отечественной словесности в качестве критиков и журнальных обозревателей, всевозможных редакторов и литсекретарей, членов жюри литературных премий... Это винтики, рычажки и шестерёнки нашей большой и сложной литературной машины, стоящей под парами, хотя покамест и на запасном пути. А живут они в бывших писательских домах...
   Добрался Саша и до моего скромного творчества. Правда, инсульт со мной не случился, но, когда он нашёл у меня необоснованный социальный оптимизм, примирение с действительностью и что-то там ещё, я перестал ходить к нему на котлеты. Некоторое время мы не виделись и лишь случайно встретились на фуршете после какого-то литературного мероприятия. Он пил в одиночестве и был байронически мрачен...
   - Здравствуй, Саша! Отчего не весел?
   - А чему радоваться? Стою и наблюдаю ничтожеств. Я чужой на этой ярмарке тщеславия.
   - Очень уж ты стал строг к человечеству. Они твои же собратья. Не бог весть каких талантов, но ведь душевные люди. Или правду говорят, что у тебя язва открылась?..
   Разговор наш не закончился ничем, как и любые разговоры на фуршетах. А потом прекратились фуршеты, потому что наступило лето, и литературная жизнь замерла. Дело в том, что летом у пишущих спячка - в этом их отличие от остального животного мира. Спячка, разумеется, творческая. В течение трёх месяцев литераторы пытаются избавиться от жировых отложений, скопившихся в ягодицах от сидячей работы, подлечить геморрой и нервы. А осенью они, освежённые, снова собираются в известных местах и узнают друг друга. Словно школьные одноклассники после каникул - с той разницей, что литераторы за лето не подрастают. И только одному подвиду пишущих летом приходится тяжко - литературным колумнистам. Газета с обзором должна выходить, а обозревать приходится пустоту. Колумнисты сосут из пальца и пишут такую чушь, которой потом стыдятся весь год. И никто никуда не зовёт выступить и выпить. Словно шатуны-медведи, литобозреватели бродят летом, как неприкаянные. В это время у них обостряются душевные заболевания...
   Тому, что случилось с ним, есть множество народных определений - народ умеет ставить диагноз...
  
   Перфоратор... Как-то раз меня пригласили в одну развитую страну на писательский конгресс... Скучнее этого мероприятия бывали только старосоветские профсоюзные конференции. Но я поехал - поехал из принципа, чтобы забить баки некоторым своим коллегам, потому что меня пригласили, а их - нет. Устроители поселили нас в "Хилтоне" - это такой пятизвёздочный отель. В первое же утро конгрессмены, слопав пятизвёздочный завтрак, отправились по своим писательским делам. Те из них, кто хорошо понимал по-английски, пошли с папочками на чтения и слушания, а те, кто плохо (в основном писатели из неразвитых стран), подались на шопинг. И только я, поскольку не владел ни английским языком, ни искусством шопинга, после завтрака вернулся к себе в номер... Искусством соснуть я владею хорошо. Но не тут-то было. Едва я задремал, как вдруг услышал отвратительный свербящий звук... Перфоратор - самое гнусное изобретение человечества со времён пыточного колеса...
   Он признаётся, что при чтении беллетристики засыпает на второй странице. Без сна Вася читает только по специальности, а так всё компьютер, компьютер...
   - Какое совпадение. Я тоже засыпаю на второй странице, но только когда пишу...
   Заканчиваем мы как положено: обмываем наши свершения у Васи на кухне. Пьём, конечно, текилу - любимый напиток дизайнеров...
  
   В постели с риелтером... Он занимает должность шеф-редактора в журнальном издательстве и почерпает своих партнёрш среди молодых сотрудниц. Издательство, что называется, "продвинутое", современное - редакционные девушки поголовно привержены сленгу и пирсингу. Сталкиваясь с тем и с другим в интимных отношениях, Константин всякий раз вздрагивает. Ласкать этих девушек можно только с большой осторожностью, и к тому же они вечно пачкают простыни кремом, имитирующим загар...
   Иногда я думаю - почему так получается? Миллионы мужчин и женщин, живущих рядом, можно сказать, на пятачке земли, никак не могут разобраться по парам. А если пары и образуются, то по чистой случайности. Пройти по жизни, взявшись за руки, мало кому удаётся. Я подозреваю, что виноваты здесь небеса - те самые, что отвечают за браки. Московские небеса похожи на детсадовскую воспитательницу, отчаявшуюся построить переукомплектованную группу. Или на спортивного тренера, который, имея чересчур длинную "скамейку", без конца экспериментирует с составом.
   Но, может быть, небеса не так бестолковы, как кажется. Возможно, мы для них слишком маленькие объекты, а им важнее благополучие мегаполиса. Ведь что бы стало с Москвой, если бы мы все вдруг обрели свои половинки, обженились и погрузились в частную жизнь? Город бы сделался вялым, сонным и утратил бы свой столичный статус. Хотите вы этого? Нет.
   Что из того, что наша городская жизнь не способствует созданию длительных связей. Зато сколько связей у нас мгновенных, мимолётных и неосознанных! В метро, в магазинах, на улицах - везде, где нас много, а много нас повсюду, мы сплетаемся в поминутных бесчисленных коммуникациях. Контакты искрят - и мы без любви, без ненависти, безо всех этих провинциальных драм отнюдь не испытываем недостатка в адреналине. От связей-коммуникаций не родятся дети, но в них рождается великая общность. Ими спаян московский космос, в котором каждый из нас - крошечное светило.
   Мы движемся каждый по своей орбите, иногда сталкиваемся, реже - образуем парные системы. Но происходит это не по чьему-либо произволу, а согласно объективным законам городской механики. К тому же надо учесть, что не только тела наши движутся по заданным орбитам, но и помыслы. Людмила не суждена Константину не просто по причине несходства их трудовых графиков, но и потому, что он вообще вряд ли бы положил на неё глаз. Его профиль - так уж сложилась жизнь - "продвинутые" девушки со сленгом, тату и пирсингом. Он и в метро, когда от нечего почитать глазеет по сторонам, замечает почему-то одних таких девушек. И когда через задние окошки глядит в соседний вагон, то и там их находит. Он не приметит Людмилы, не оценит её приятной естественной внешности, женственных округлых форм. Всё истинно женское - мягкая грудь, щи по субботам и беседа без сленга, с долгими паузами в мыслях, - всё это для Константина давно не существует. Оно сбежало от него лет двенадцать назад куда-то в Европу - туда, где из всего русского природная округлая женственность пользуется наибольшим спросом.
   Впрочем, в метро и Людмила едва ли обратит внимание на Константина, даже если посадить их в вагоне друг против друга. Она в метро привыкла "отключаться" и думать только о своём...
   Однако, говоря по совести, мне не очень хочется помогать им в делах сердечных. Сами-то они готовы ли встретить то, что называется большой любовью? Боюсь, что нет. Константин хочет девушку покруглей и без пирсинга, а у Людмилы предел мечтаний - любовник с цветами и без придури. Этакое счастье они отыщут и без меня. Большой любви им не надо; да и никому она, в сущности, не нужна. Я сейчас говорю не о Маше с Серёжей - у них свои дела, молодёжные, а имею в виду нас - тех, кто давно состоялся как личность. Мы, конечно, полагаем, что вот эта состоявшаяся личность - мы самые и есть, и лелеем её, и стараемся сохранять в неприкосновенности. А любовь - это снова-здорово. По собственному опыту или из книжек мы знаем, какую глубокую психическую и даже гормональную перестройку влечёт любовь, и прячемся от неё. Это как инстинкт самосохранения - бесполезно доказывать нам, что наши состоявшиеся личности - не бог весть какая ценность.
   И потом - с чего бы мне устраивать судьбы каких-то персонажей, когда я собственную не могу устроить? Вот не далее как прошлым летом случилось со мной происшествие - почти любовное; и что же? Как и следовало ожидать, дело ничем не кончилось; точнее сказать, кончилось ничем...
  
   Будка диспетчера... Мы часто уподобляем город живому организму. И это правильно, потому что у него есть артерии, нервы и органы. Город, как и всё живое, сложно, непостижимо сложно устроен. Он дышит, питается, производит отходы - следовательно, он и вправду природное существо...
   В детстве Рая мечтала стать заведующей каруселями в парке культуры, потом ещё кем-то, но только не диспетчером. Однако, как водится, город имел на неё свои виды...
   Чтобы Кирюша не вырос оболтусом, нужно было в детстве держать его построже... По-моему, здесь дело не в строгости, а в том, что городу нужны и такие Кирюши. Нельзя, чтобы все были пристроены к делу; должен быть кто-то просто для потехи, кто-то, с чьей судьбой можно поиграть, - город ведь это любит.
   У меня у самого в молодости был приятель маргинал... Бросив институт, Феликс решил, что будет зарабатывать большие деньги, - задатки к этому у него имелись. В те времена у нас много зарабатывали те, кто, поделившись с государством, мог трудиться непосредственно на свой карман: ювелиры, например, или сапожники...
   Время от времени он добирался до каких-то больших денег, тратил их, вылетал с работы и впадал в нищету. Город играл с Феликсом, то подбрасывая его, то отпуская, и Феликсу это не нравилось... Постепенно периоды нищеты становились продолжительней, а потом слились в одно беспросветное существование...
  
   "Одноклассники"... В Интернете завёлся такой сайт... он приобрёл огромную популярность. Не потому, что все бывшие одноклассники так уж друг по другу соскучились, а потому, что каждому интересно узнать, кто из них насколько состарился...
   Женщины... создания загадочные. Где-то они готовы идти по трупам, а где-то вдруг проявляют крайнюю нерешительность. В делах сердечных современные женщины мало чем отличаются от тех, что носили корсеты, - та же робость и тонкость чувств...
  
   Лебедь перелётный... Лев Наумович Лебедь всё-таки дождался торжества справедливости. Не всеобщей, не какой-нибудь исторической, а, конечно, только в отношении себя лично. Но и это хорошо. На большее он, в общем-то, и не рассчитывал...
   Убеждений он придерживается в общем-то либеральных, а в подпитии объявляет себя анархистом-кропоткинцем. Иногда он даже намекает на некоторое своё славянофильство, но это, мне кажется, больше из кокетства...
   "Лебедь - птица перелётная"...
   Описываемы события происходили летом, а лето, будь оно трижды олимпийское, это в музее-усадьбе сезон амуров и адюльтеров. Все сколько-нибудь интересные сотрудники и нестрашные сотрудницы, не занятые в экскурсионном процессе, гуляют летом в мемориальном лесопарке, читают друг другу стихи и прислушиваются к зову плоти. А потом наступает осень, и адюльтеры увядают сами собой либо переходят в стадию капитального романа. Но если Галина опасалась, что её Лебедь дозреет до внебрачного романа, то совершено напрасно - он никогда не был склонен осложнять себе жизнь...
   Со Львом Наумовичем мы беседовали о литературе и на разные другие гуманитарные темы, а Галина, когда не бранилась, кормила нас довольно вкусно - она умела хорошо готовить из простых продуктов...
   Это его корпение в библиотеках и беготня по редакциям были не совсем бесполезными... Десятилетие, прошедшее между Олимпиадой и падением СССР, ... в его биографии учёного оказалось самым плодотворным. Итогом его стали четыре удачно тиснутые литературоведческие статьи и одна монография... Вообще это десятилетие, эти гнилые восьмидесятые, принято сейчас только ругать, но я не могу присоединиться к общему мнению... Мы с Тамарой прожили эти годы в любви и согласии... Лебедь свои перемены накликал. Грянули они вслед за развалом империи, который Лев Наумович, как истинный кропоткинец, поначалу горячо приветствовал. Однако ему, как теоретику, следовало предвидеть, что большой развал повлечёт за собой малые, и что в музее обязательно тоже начнутся беспорядки. И они начались. Вместо прежнего номенклатурного директора на головы музейцам свалился новый, оказавшийся, конечно, жуликом и проходимцем. Первое, что он сделал, это уволил Галину Лебедь с должности главного хранителя, чтобы не мешала разворовывать фонды. Это увольнение плюс денежная реформа вызвали серьёзные перемены "в плане её здоровья". В конце девяносто второго года с Галиной случился сильный эпилептический припадок, в результате которого она скончалась.
   Со смертью Галины Лев Наумович не то чтобы затосковал, но, я бы сказал, развинтился. Сам он не мог накормить себя вкусно и дёшево и уж тем более надавать себе оплеух за очередное прегрешение. Грех и недоедание постепенно вошли у него в привычку; жизнь и личность его оказались на грани развала. Пошатнулись даже его либеральные убеждения.
   - России нужен новый Пиночет. А впрочем, чёрт с ней, с Россией.
   В этом его нечаянном прибавлении сказалось, видимо, глубокое разочарование. Я догадался, что Лебедь адресовал стране скопившуюся у него обиду за собственную несложившуюся жизнь. Обиду за долгие скитания, за нищету, за рукописи, не принятые в печать, за годы, прожитые с ненормальной женой, - в общем, за всю свою человеческую, филологическую, а может быть, даже и половую нереализованность. И ещё я смекнул, что Лебедь созрел для того, чтобы опять поменять прописку. И я не ошибся...
   Перед самым своим отбытием Лев Наумович посетил меня с бутылкой - в последний раз. Ему хотелось поговорить, объясниться, подвести, что ли, итог своему более чем полувековому пребыванию в России.
   - Главное, что я понял за свою жизнь, это то, что в этой стране я никому не нужен. Не нужен был при совке, а теперь и подавно - девушки даже, и те перестали ценить в мужчине интеллигентность... А ведь есть на свете другие государства! Там ценят каждую отдельно взятую человеческую личность и ставят её во главу угла... нет! - в центр мироздания, вот куда они там её ставят!
   Пытаясь ему возражать, я бормотал, что всё это глупости и мракобесие и что не может даже с научной точки зрения мироздание обращаться вокруг отдельно взятой человеческой личности. Но я был нетрезв и, конечно, неубедителен.
   А через несколько дней Лебедь отбыл налегке. Он покинул нашу неправильную страну с искренним желанием начать новую жизнь, однако желание его сбылось не полностью - жизнь за границей оказалась хотя и другой, но кое в чём похожей на старую...
   Страны, где человеческую личность ставят во главу угла, вовсе не жаждали предоставить этот самый угол Льву Наумовичу. Прежде чем попасть туда, надо было, как минимум, пожить в одном маленьком южном государстве, которое во главу угла ставило не столько личность, сколько отсутствие у личности крайней плоти на пенисе. И хотя этому государственному требованию Лебедь удовлетворял, но само государство не удовлетворило Лебедя. Чем и почему - об этом он потом говорил туманно... Я думаю, причина в том, что городок не особенно нуждался в русскоязычных филологах, а местные девушки - в интеллигентных мужчинах...
   Единственная должность, какую удалось получить русскоязычному филологу в маленьком городке маленького государства, была должность полотёра в местном универсаме. В этом качестве он пребывал семь с половиной лет безо всякого шанса скопить денег на переезд в страну, где не было бы раввината и где он как личность оказался бы в центре мироздания. Впрочем, и там, надо полагать, он не сделал бы лучшей карьеры. Так бы и оставался Лев Наумович по сей день полотёром, забывая постепенно русскую речь, берёзы и филологическую премудрость, но...
   Благая, хотя отчасти и печальная, весть пришла к нему не откуда-нибудь, а с родины. За те годы, что Лебедь провёл вдали от России, там, то есть здесь, не случилось ничего того страшного, что он предрекал. С продуктами у нас наладилось... В стране и особенно в столице увеличилась рождаемость... Снизилась смертность. Снизилась, но, увы, не прекратилась совсем - пожилые люди продолжали кое-где умирать, освобождая жилплощадь и даря своим более молодым родственникам радость сквозь слёзы. И вот в силу такой естественной смертности однажды в городе Москве скончалась старушка... И приходилась она Лебедю родной сестрой... Уходя в мир иной, Фаина Наумовна вернула младшему брату сестринский долг, завещав ему свою московскую квартиру.
   Услышав эту счастливо-печальную новость, Лебедь репатриировался с такой быстротой, что едва не успел на сестрины похороны. Мысль о том, чтобы продать новообретённую квартиру и отправиться всё-таки на ПМЖ в те страны, где ценят человеческую личность, почему-то даже не пришла ему в голову. Теперь он опять работает в музее-усадьбе писателя старшим научным сотрудником...
  
   Бедовый месяц... У всякого человека есть места, особенно для него памятные. Места, где прошло его детство, или где встретил он свою любовь, или просто где жил когда-то и, сам того не сознавая, был счастлив. Такие места хорошо иногда навестить: прийти, постоять, подумать; повздыхать, как над милой могилкой...
   Конечно, путешествовать в прошлое можно и так, умозрительно, ведь память у нас ещё не отнята, память-то наша. Хотя как сказать...
   Стёртые места... всё чаще я нахожу их не только на внешней поверхности собственной головы, но и внутри неё...
   В те свои молодые я... был "слаб на вино". Не в смысле особой приверженности к алкоголю, ему мы все были привержены, в том смысле, что быстро пьянел. Я быстро пьянел на наших студенческих попойках и потом уже плохо помнил, где шатались мы, с кем дрались, с кем целовались и какие другие совершали подвиги. Наутро, проснувшись у себя в общаге, я узнавал обо всём из рассказов товарищей, и это были мои первые опыты замещения стёртой памяти. Однако проснуться в общаге мне удавалось не всегда. Пробуждение после попойки могло застать меня и в случайном парадном, и на парковой скамейке, и на автобусной остановке, и в милицейском обезьяннике - да, собственно, где угодно. Единственное, что было общим для всех таких пробуждений, - это первая мысль, возникавшая ещё до того, как я открывал глаза: "Лучше бы мне не просыпаться". Мысль эта в основе своей пессимистичная и даже депрессивная, однако...
   Я не знал, в состоянии ли я пройтись, но этого никто не знает, пока не сделает первый шаг. Она взяла меня под руку, и я шагнул... Мы шли по Москве, и во мне тем временем совершалось чудо исцеления. Хорошо быть молодым! Лишь в молодости тело и душа способны на такие скорые метаморфозы... Неожиданно и почти беспричинно, если не считать причиной безрассудство молодости, я втюрился в Тому, что называется, по самые уши. Некоторые специалисты объясняют этот феномен действием какой-то таинственной "химии". Я готов согласиться, потому что "психологией" это во всяком случае не назовёшь. Без долгих рефлексий я обрушил на Тому всю силу открывшегося во мне первобытного чувства; я не дал ей опомниться и не оставил даже времени походить в "моих девушках". Всё произошло в течение нескольких недель - от умывания меня платочком до записи в Бюро гражданских состояний...
   Муж - это я, зять-примак, нежданное семейное излишество...
   Признаюсь, тесть мой был прав - держался я с ним нагловато. Да и не только с ним, Ирину Борисовну, например, я раздражал тем, что читал за столом. Она вообще находила чтение сомнительным занятием, а уж за столом - просто неприличным...
   Поддерживая друг друга, мы с Феликсом не без труда привели себя в ходячее состояние, оделись и, не слушая Томиных протестов, подались из дому...
   Обнаружив в себе отвращение к физическому труду, Дмитрич рассудил вполне здраво: надо устроить так, чтобы труд этот выполняли за него другие. Мысль нехитрая, но для дворника неожиданная. Вопрос заключался лишь в том, где найти дураков, желающих махать метлой вместо Дмитрича. И таковые нашлись...
   И месяц этот был декабрь. В те годы никто ещё не слыхал о глобальном потеплении; зимы в Москву приходили как положено - крепкие, морозные. Уже в декабре вся коммунальная армия вела оборонительные бои со снежной и ледяной стихией...
  
   Англичанка... Вот какие ужасы творились в нашей песочнице, но это доказывает, что в детском мире нет ничего невозможного.
   Однако в нашей взрослой жизни всё пока что обстоит сложнее. Конечно, благодаря Интернет-революции мы теперь можем продолжать играть хоть до старости и воображать себя... даже стыдно признаться кем. Впрочем, нет - нынче уже не стыдно. Но только воображать. Стоит нам попытаться воплотить свои фантазии в реальности, как мы сталкиваемся со множеством проблем. Общество ещё не готово отказаться от привычных табу...
   Я люблю ходить на художественные выставки. Изобразительное искусство, за исключением некоторых его остросовременных форм, хорошо уже тем, что оно безмолвно. Да, так вот что случилось. Недавно я бродил по некоей консервативно-художественной выставке... Я переходил от стенда к стенду, наслаждался чужим искусством, размышляя о своём... И тут вдруг...
   Знаю, знаю - разговаривать по мобильному на художественных выставках, равно как в театре и на похоронах, неприлично...
   Любим мы фантазировать; всё надеемся, что что-то необыкновенное с нами может ещё приключиться, а на самом деле всё давно решено, и нам остаётся просто доживать, вспоминая былое и старея под музыку своих воспоминаний.
  
   Кавказская кухня...
   - А он, всё он. И квартиру эту он ей купил. Они своих баб не бросают, чисто Восток. Он ей материальные запросы обеспечивает, а культурные она сама...
   - Да, меняется столица. Москва хлебосольная, сусально-златоглавая - где она? Где краснокаменная, кремлёвско-мавзолейная, прочная, как заставка советского ТВ?
   Нынче ваш брат провинциал Москву не жалует. Один тут доказывал мне, что она, дескать, соки пьёт из России-матушки. Дуется, мол, на её белом теле, наподобие огромного клеща, - и когда только лопнет. Пусть так, спорить не буду. Только задумывались ли вы, товарищи из глубинки, что клещ этот или кто там прирастает именно вами? Вы сами сюда, как говорится, прёте, вот в чём проблема. Московские крутые деляги - это ведь бывшие вы. И наш, извиняюсь за выражение, бомонд, перетекающий с одного культурного мероприятия на другое, - тоже вы на две трети. Кто ищет здесь барахолку, кто - ярмарку интеллигентского тщеславия, а результат один: столица толстеет и впрямь, того гляди, лопнет. Спасибо жуликам да лохотронщикам разным - они только и спускают Москве жирок. А иноземцы! Теперь их в городе пропасть...
   Может быть, Москва - это такая условность, вроде баржи, которую мы в детстве грузили существительными? И грузим, и грузим до сих пор, не задумываясь о том, что баржа уже давно легла брюхом на дно... Москва без лица, но коварна. Зазеваешься, а она подкрадётся, дунет в ухо и расхохочется. У тебя от неожиданности метель в башке сделалась, ум с разумом перепутались, а ей любо. Шибко Москва пугать любит!..
  
   Собачья площадка... В целях выравнивания социальных возможностей и недопущения в дальнейшем конфликтных ситуаций вокруг собачьей площадки управа постановила ограждение объекта ликвидировать, а гражданам с компаньонами нечеловеческого происхождения впредь отправлять естественные надобности в свободном режиме... Трудно описать уныние, охватившее наше человекособачье сообщество. Утешением нам служит лишь то, что ликвидации подверглась площадка, а не мы сами - с управы бы и такое сталось. Но у меня, как писателя, здесь есть ещё личная причина для огорчения. Дело в том, что я вынашивал замысел небольшого произведения, в котором наша собачья площадка стала бы основным местом действия...
   Крестьянский ген агрессивен, и велика его ползучая сила. Вы посмотрите, что делается даже сейчас, до всякого объединения города и области. В моём микрорайоне ещё ничего, но дальше, на окраинах, там, где нет ни бомжей, ни яппи и где люди ходят в магазин в шлёпанцах, - там творится уже форменная деревня. Бабки сажают в палисадниках петрушку, на лоджиях у граждан живут куры, а в гаражах порой можно встретить лошадь.
   Силён растительный ген! Даже сейчас в моём дворе неутомимые таджики-дворники не успевают сбривать траву - это её-то, битую тысячью подошв, травленную смогом. Что же будет, когда интервенты из области принесут на своих сапогах свежие, дикие семена и споры? Мы просто потеряемся в бурьяне, вьюн оплетёт наши ноги, и лёгкие наши захлебнутся кислородом.
   Мы, бледные жители, взращённые гидропоническим способом, проиграем в борьбе за выживание существам, черпающим силу в земле. Мы уйдём, с нами вместе уйдут в небытие искусство и фундаментальная наука. Такая вот наша перспектива...
   И ещё. Я должен предупредить особо всех нынешних и будущих покорительниц Москвы. Если вы надеетесь стать сперва полноправной москвичкой, а уж после обрести семейное счастье, выбросьте эту идею из головы. Москвичи друг на друге не женятся. Ловить в Москве жениха полагается сразу по приезде, пока вы ещё не что иное, как племенной материал из провинции. Либо надо поставить на мечтах о браке, да просто о хорошем мужчине, жирный крест. Карьерные дамы, сделавшие, как они любят выражаться, себя сами, сами себя, извините за грубость, и удовлетворяют...
   Лет десять назад она объявилась у нас в Москве - молодая, спелая, щёчки-яблочки...
   - Тебе, девушка, замуж в самый раз.
   - Глупости, замуж бы я и у себя в Васькове вышла. Я в Москву не за тем приехала.
   - А зачем же ты, милая, приехала?
   - А бизнес делать. Вот заработаю денег, куплю здесь квартиру, тогда и мужа себе подберу.
   - И каким же ты собралась заниматься бизнесом?
   - А всё равно каким. Знающие люди говорят, что в Москве деньги прямо на асфальте валяются, а вам, москвичам, просто лень их поднять... Ну, я побежала, а то, говорят, время - деньги.
   - Ну беги, подбирай с асфальта.
   Этот визит племянницы был всего лишь данью родственной вежливости. Мы с Тамарой, очевидно, не показались Лариске знающими, а стало быть, полезными людьми, поэтому в течение следующих нескольких лет она у нас не показывалась. Однако разными окольными путями до меня доходили удивительные сведения, что Лариска будто бы и вправду сделалась бизнесменшей... То ли сотовые телефоны из Китая возит, то ли янтарь из Прибалтики. Купи-продай, в общем.
   С годами Ларискин бизнес многократно расширился и окреп. У Лариски появились своя зарегистрированная фирма, офис, арендованный в каком-то деловом центре, и несколько штатных сотрудников - все как один благодарные земляки-васьковцы... Обзавелась Лариска и московской квартирой... Ездила на шикарной машине... Годы и город потрудились над Ларискиной внешностью. В прошлом остались щёчки-яюлочки; теперь это была решительная, напомаженная стопроцентная бизнесвумен, женщина, которая не упадёт ни с каких каблуков...
   Коньячные посиделки вошли у нас с Лариской в привычку. С одной стороны, это было неплохо; людям надо иметь привычки - они создают иллюзию устойчивости бытия. Но не все привычки доводят до добра, то есть мы знаем, что некоторые из наших привычек, наоборот, это самое бытие осложняют и даже укорачивают. Полагаю, привычка к коньяку могла довести мою Лариску до алкоголизма; тогда бизнес бы её захирел, и её бросили бы последние поставщики. Такая карьера типична - на нервной асфальтовой московской почве спиваются многие, очень многие из тех, кто думал завоевать столицу в частном порядке... Лариска вдруг опять исчезла...
   В жизни моей племянницы Лариски совершился, как оказалось, поворот сюжета... Письмо было из Швеции, и сообщалось в нём, что Лариска вышла замуж и скоро станет матерью...
  
   Прощание с Замойским... Бедный Замойский! Я уверен, что он не прочёл ни одной моей книжки. Духовная личность его умерла много раньше, чем тело. Такова, наверное, плата за семейное счастье...
  
   Ловушка для "гелендвагена"... Выражаясь научно, я чувствую, он ко мне относится амбивалентно. С одной стороны, я чувствую, что нередко раздражаю Дмитрия Павловича, а с другой - это тоже заметно - чем-то его привлекаю. Может быть, я просто непонятен ему как человек, и он хочет меня раскусить. Что ж, пусть попробует; только вряд ли это ему удастся, даже сидя со мной в одной лодке. Ему ли с его единственным работающим левозападным полушарием в мозгу понять художника...
   - Вот все вы такие, рационалисты. Если что-то не поддаётся вашему объяснению, вы норовите динамитом...
   Добрый, мудрый, русский ты наш мужик! Что бы мы без тебя делали?
  
   Человек с улицы... Когда мы с Тамарой въехали в эту нашу квартиру, то первым делом я, конечно, поменял казённый дверной замок на такой же стандартный, но купленный в магазине. Затем сразу же я взял бумажку со своим новым адресом (на случай, если забуду), пошёл на почту и выписал газету. Оба эти поступка явились, как я понимаю, актами гражданского самоутверждения, в котором я тогда чувствовал потребность. Ведь квартиру купил нам Томин папа, а сам я, студент средней успеваемости, представлял собой социальную единицу довольно низкого разряда. Ключи от своей квартиры и газета, которую мне теперь обязаны были доставлять персонально, безусловно подняли мой статус, правда, лишь в собственных моих глазах...
   Мне нужен был регулярный источник информации. Я ведь намеревался стать добропорядочным обывателем, а обыватель, как правило, любит, угнездившись в надёжном убежище, выглядывать оттуда незаметно, наблюдая за происходящим в мире...
   И только два ежедневных печатных органа, две газеты могли худо-бедно удовлетворить обывательскому спросу - одна городская московская и одна всесоюзная... С приходом свободы и демократии обе они опошлились и выродились в таблоиды. Таким образом, выбор мой был невелик. Из двух газет я, как обыватель с относительно широким кругозором, предпочёл всесоюзную.
   А спустя несколько лет над страной зашумели ветры перемен. Мы встретили их с энтузиазмом, я и моя газета. Все тогда опьянели от наступившей свободы. Но что у трезвого на уме, то у пьяного на языке - вот и у моей газетки язык развязался сверх всякого приличия... Читать приходилось интервью с безумными политологами, криминальные репортажи и ежедневные отчёты о каких-то гламурных попойках. Некоторое время я по инерции продолжал ещё выписывать эту газету, хотя и чувствовал, что скатываюсь вместе с ней вниз по лестнице эволюции... Без газеты я совершенно одичал, потерял счёт дням и выпал из мирового политического процесса...
   Мои размышления по поводу газеты и не только были прерваны неожиданным телефонным звонком из одного литературного клуба. Меня приглашали на встречу с читателями... А вообще-то, все московские литераторы ждут таких звонков и с радостью на них откликаются, так как думают, что встречи с читателями прибавляют им популярности. Из литераторов для клубов предпочтительнее поэты, потому что у поэтов больше харизмы, а из клубов для литераторов - те, которые прилично угощают...
  
   Лёлик, танцуй! Вот он и снова пришёл в Москву - настоящий осенний дождик я узнаю о нём не по грому и молниям, не по рёву низвергающихся вод, а по тихому таинственному шепотку, по шуршанию и шелесту, раздающимся в темноте за окнами... Сурова наша осень; она моет город без мыла, трёт его шершавым мочалом туч...
   Я узнаю этот дождик по тихому медитативному постукиванию. Что он хочет - ввести меня в транс или о чём-то напомнить? Некоторые авторы говорят, что в дождь им хорошо работается. Другие - что спится...
   Прямо подо мной на газоне искрится россыпь пустых бутылок и разноцветных жестяных банок. С давних пор этот газон под моими окнами сделался чем-то вроде форума для нашей местной молодёжи. Здесь юноши и девушки от тринадцати лет принимают энергетические напитки, грызут орешки, курят, сквернословят и на забавном молодёжном языке судачат о своих делах... Многие из здешних завсегдатаев успели на моих глазах вырасти и даже завести животики. Под задами этих бывших подростков металлический заборчик, ограждающий газон, давно потерял свою форму... Сегодня дождик... Нахальное, оговорчивое, непослушное племя младое покорилось стихии и разбрелось по домам, чтобы остаток вечера провести за компьютерными стрелялками...
  
   Финал. Хороший сон - лучшая профилактика неврозов... Хороший сон - это правильный сон. А правильный, это когда человек ложится спать до полуночи, а наутро просыпается естественным образом, то есть сам, без будильника...
   Ещё одно важное условие... "Хорошо спится тому, у кого совесть чиста"...
   Я люблю писать книжки, я только с трудом их заканчиваю... Я, видите ли, полагаю, что хороший финал нельзя сочинить. Хороший финал, он должен наступить сам, естественным путём. Книжке закончиться - это как человеку проснуться. Таков уж мой творческий метод - нагородивши двести машинописных страниц бессвязного текста, я жду финала, как спасения, как счастливого пробуждения. Вот явится он откуда-то (но только не из моей головы!) и всё расставит по местам, и сложатся мои листочки в стопку, и соберётся из них книжка. И можно будет налегке приниматься за другую...
   Каждый свой выход из дому я стараюсь совмещать с выносом мусора...
   Вот это новость так новость! Я в шоке...
   - Ты уверена?..
   Долгие годы мы прожили с ней в браке, порой счастливом, но, увы, бесплодном. Тема отцовства-материнства недаром отсутствует в моей прозе. Вот, может быть, теперь...
  
   З А Г У Л
  
   Весна... Грачи в этом году прилетели по расписанию и, как обычно, сразу же по прилёте взялись за дело... Грачи принесли с собой дух деловитого оптимизма: глядя на них, можно было подумать, что вот с их появлением дела в природе пойдут, наконец, на лад. Но получилось иначе. Наплевавши на грачей и на прочие разные приметы, зима взяла и опять вернулась...
   Теперь же, когда после оттепели холода завернули снова, вороны с галками злорадно поглядывали на обескураженных грачей. "Так вам и надо! Ишь туристы!" А грачи, поохав, тоже в конце концов расселись по деревьям и впали в оцепенение...
   Грянуло солнце; в его лучах вспыхнули миллионы сосулек и заплакали счастливыми слезами. Свершилось чудо ежегодного вселенского мироточения...
   И люди... тоже переживали весенний чувственный прилив. На улицах города во множестве показалась молодёжь. Юные неженатые составляли пары и гуляли, обнявшись: у каждого парня в свободной руке была бутылка пива, а у каждой девушки - сигарета. Семейная молодёжь везла своё пиво уже в кузовах детских колясок, в ногах у тех, для кого эта весна была первой в жизни. Горожане всех возрастов находили повод лишний раз выйти из дому, чтобы глубоко затянуться воздухом... Город радовался весне...
   Путь от завода до Жилдомов - это десять минут ходу, женским шагом - минуть двенадцать. Но для обладателей автомобилей он часто растягивался на многие часы. Дело в том, что тропа проходила удачно для них мимо гаражного кооператива. То есть мимо проходила тропа, а автомобилисты, конечно, сворачивали в гаражи... Автомобилисты редко упускали случай навестить своего четырёхколёсного друга. Лишний раз ведь не помешает проверить давление в шинах или уровень масла. Трудно потом не поддаться искушению завести мотор. Только лишь завести, чтобы в тысячный раз стать свидетелем чуда. Один поворот ключа - и состав немного агрегатированного железа вдруг в конвульсиях оживает...
   Впрочем, прогреваться, оставаясь на месте, умели не только автомобилисты, но также, к примеру, члены Общества охотников. Среди заводчан были любители русской бани, приверженцы подлёдной рыбалки и некоторых других узаконенных форм пьянства. Находились и такие, кто предпочитал пьянство в простейших, неузаконенных формах...
  
   Вагончик... На краю участка под большой плакучей берёзой стоит строительный вагончик. Какими судьбами заехал он на личное подворье, неизвестно... Раньше вагончик сотрясался от воплей и магнитофонной музыки, его пучило от табачных извержений, но Толин родитель терпел всё это... Он думал, что таким образом решает проблему поколений. Но со времён тех шумных юношеских посиделок минуло уже три года. Толя и его товарищи стали взрослыми - они отдали Родине воинский долг и могут теперь выпивать, где им вздумается... Отсюда сегодня им приятней всего бросить взгляд на прожитое... В несуетливой рассадке и в их умелом обращении с бутылочными пробками сказывается немалый опыт. Товарищи успели уже пройти известные стадии мужского превращения. Армейскую службу они испытали, как окукливание, которое само есть жизнь внутри жизни. Каждый теперь цветёт ставшей на крыло зрелой особью, и, без сомнения, каждый познал в себе силу пола. Только нечаянный хохоток да порой излишнее бахвальство в речах обнаруживают, что собравшиеся мужи кое-что удержали из детства. Впрочем, надо отдать им должное, основания для бахвальства у друзей имеются. Жизнь складывается для всех удачно...
   Встретились они очень вовремя. В самый такой момент, когда мечты их, распустившись въяве, ещё не успели облететь и обратиться в быль. Каждый из четверых полагает, что обрёл уже своё поприще, и каждому думается, что он стал самостоятельной личностью. Прошлое их мальчишеское соперничество уступило место взаимному снисходительному великодушию, которое обычно предшествует распаду команды.
   Но этот распад - он должен случиться потом, а сейчас очередная выпитая бутылка только усиливает их чувство товарищества. Пока что они - коллектив, и настолько дружный, что...
   Но от смеха до грусти во хмелю один только шаг...
  
   Вечером на стадионе...
   - Время, однако...
   Друзья нехотя поднялись со скамьи. Оба испытывали чувство некоторой незавершённости, ведь они не успели даже толком поговорить. Впрочем, если выпивать, как они, без закуски, то это случается в порядке вещей...
  
   Вагончик (продолжение)... Чем берёт молодость, так это крепостью организма. Живителен молодой сон. Ещё и ночь не вполне смерклась, а он уже очнулся и даже почувствовал, что способен встать на ноги. Спотыкаясь в темноте о лежащих товарищей, он выбирается из вагончика и пытается сориентироваться на местности. Это не так-то просто... Метров сто он шагает на автопилоте... По немощёным улицам частного сектора он идёт нетвёрдой кукольной походкой... А сзади за ним крадётся нечистая его совесть, примериваясь напасть, когда он немного протрезвеет. У него недостаёт ещё опыта супружеской жизни, поэтому он даже не составил никакого связного текста в свою защиту...
   Он понимает, что ведёт себя глупо и безусловно достоин осуждения, но всё-таки реакция жены его изумляет. Впервые за недолгую совместную жизнь он видит на лице жены выражение ненависти - такой горячей, что из глаз её даже испарились слёзы.
   И ещё раз это лицо является ему под утро. Сухой ненавидящий её взгляд прожигает его вдруг сквозь толщу какого-то мирного, совсем не хмельного сновидения. Сон прерывается так внезапно, словно его сбросили с кровати. Ещё не успев ничего припомнить, он чувствует, что случилось нечто ужасное...
   Целых три месяца, до этой самой минуты, их союз представлялся ему незыблемым, как утёс...
  
   Отбивная на ужин... Поставленные набок и на попа, жилые дома напоминали костяшки домино, только счёт очков в них шёл на тысячи. И в каждом пятнышке-окне просвечивала сквозь занавески чья-то личная жизнь. В окнах играли всполохи телевизионных зарниц; из форточек слышался гром вымываемой посуды, детский плач, перебранки и смех...
  
   День в музее...
   - Ах, Наденька, вы буквально расцвели!
   - Разве?
   - Не сочтите за комплимент. Вы пришли к нам совсем ещё девочкой, то теперь, когда стали матерью... Вас... вас хочется писать!
   - Дело не в одном материнстве. Человек цветёт оттого, что получил квартиру...
   - Возможно, коллега, возможно. Однако главное украшение современной женщины - это диплом. Он у вас синенький или красный?..
  
   Отбивная на ужин (продолжение)...
   - Время, однако...
   Какое время она имела в виду?.. Может быть, она упомянула время в более широком смысле. Она ведь стояла, приводя себя в порядок, перед зеркалом, а именно в такие минуты время является женщине в своём философском качестве.
   Она со временем не кокетничала - она сражалась в ним в честном бою. Хотя какой же это был честный бой - в лучшем случае организованное отступление...
  
   Вина третьей степени... "Чета эстрадных знаменитостей объявила о том, что их брак себя исчерпал.
   - Мы расходимся, но не развенчиваемся. Отныне каждый из нас будет жить своей жизнью... От людей ничего не скроешь!.. Вот думаю поехать куда-нибудь развеяться..."
  
   Улица случайная... Он шагал из улицы в улицу, каждой присваивая название. Улица Раздражения сменялась улицей Тоски, а оттуда уже рукой подать до улицы Сожжения мостов. Он шёл твёрдой поступью человека, не желавшего походить на странствующего пьянчугу, но, объективно говоря, на данный момент он таковым и являлся. "Развеяться надо!.. Мне надо развеяться..." Однако улица Развеяния никак не попадалась...
   - Ба! Кого я вижу!.. Ну как ты? И что это бродишь так поздно?
   - А ты что тут делаешь?
   - Я?.. Вот гонял за боеприпасами. Босс гуляет...
   - И кто же он?
   - Галя, конечно. Это ж его поместье.
   - Галя... Но ведь он, кажется, бандит... Ты что ж это - на него шестеришь?
   - И вовсе не шестерю... Я здесь типа управляющий. И вообще он от старых дел отошёл - у Гали теперь типа бизнес... Он тебе рад будет. Всё равно ты, я вижу, без дела шатаешься...
   - Повезло ему с бабой. Главное дело, помалкивает - не то что другие прочие... Я свою в нашем стриптиз-клубе надыбал, а надо было, как Хохол, с хутора брать. Ноги от ушей, а сама дура дурой...
   - И где же она сейчас?
   - Слава богу, в Испании. Силикон себе новый вставила - и к морю...
   - Сам-то ты как?.. Вышел из своего профсоюза?
   - Так и есть... Теперь я типа на дембеле. Да и с кем воевать? Братва моя полегла смертью храбрых, а кто уцелел, все теперь в бизнесе.
   - И ты, значит, тоже?
   - Что я, хуже людей? Вот, магазин открыл - торгую стройматериалами... Я тут и к культуре пристрастился. Видал мою галерею? Как у Армани стал одеваться, так меня это дело и засосало. Бабе силикон да цацки, а мне живопись подавай...
   Демонстрируя свою тягу к культуре, хозяин достал из бара бутылку текилы...
   - Они эту гадость из кактуса гонят...
  
   Шелапутинский переулок...
   - У мужика есть только два настоящих повода, чтобы напиться, - это женитьба и рождение ребёнка. Первым разом ты входишь в дверь, а вторым - она за тобой захлопывается...
   Вереница небритых мужчин, пахнущих бедой, тянется вдоль цоколя дома и спускается по лестнице туда, где ниже нулевой отметки устроено как бы крыльцо наоборот...
   Взмахом нечистой тряпки официант указывает на большой шестиместный стол, где сидят уже трое других посетителей. Судя по их виду, они находятся тут со времени открытия бара. Молчаливые и бесстрастные, как опиумные курильщики, эти трое, похоже, не могут уже ни пить, ни встать и уйти...
   Покуда они в подвале поправляли своё самочувствие, день в Москве успел достичь кульминации. Солнце уже через крыши перекинуло кипятильник в желоба улиц, сотрясаемые мощными рукотворными потоками. Подножья домов омывает людская пена: гости столицы и москвичи, топая, цокая, шаркая, торопятся куда-то с серьёзными лицами. Кто-то спешит заработать деньги, кто-то хочет потратить их, но в любом случае при виде такой массовой целеустремлённости сограждан бездельнику должно быть не по себе...
  
   Дядина квартира... После часа езды электричку стало понемногу прихватывать за колёса. Огней за вагонными окнами прибывало. Будто прикуриваясь друг от друга, они делились и множились, где выстраиваясь в цепочки, где высыпая гроздьями. Белые и цветные, всяк по-своему пламенея, искрясь и мерцая, огни сливались в единую величественную светящуюся кляксу. Москва напоминала бескрайнее поле подожжённой травы или грандиозный разворошенный костёр, погасить который не в силах были бы все пионеры в мире. А он был маленькая хворостинка, уготованная для этого костра...
   Сразу по выходе из вагона он ощутил, как на уши ему надавило воздухом...
   Зато, несмотря на поздний час, здесь хорошо была представлена картина разнообразных человеческих отношений. Вступать в эти отношения так или иначе был вынужден каждый, кому вздумалось путешествовать по ночному городу. В метро и на улицах, которыми он ехал и шёл, он везде ощущал толчки и касания людских тел. Он ловил на себе мимолётные оценивающие взгляды; с ним заигрывала реклама, чьи страстные, как мычание дауна, призывы порой не поддавались расшифровке. И не только реклама хотела быть им услышанной. Взобравшись с ногами на лавочки, шумели полночные пивные подростки; галдели кавказцы, "орлами" рассевшиеся на тротуарах, ругались простуженными голосами голоногие проститутки.
   На всех языках, кроме русского, Москва заговаривала с ним, смущая и создавая впечатление сложности, не доступной его пониманию. А ведь он помнил её совсем другой. Когда-то ночная столица выглядела величественно-молчаливой... Всё это осталось в прошлом...
  
   Профсоюзная командировка... До чего же много в Москве контор! Пляшут в глазах разновеликие вывески: чёрные с золотом, мраморные, литые в бронзе. Министерства, управления, чего-то отделы, за чем-то надзоры и, конечно, всевозможные комитеты...
  
   Беспокойная ночь... Книжные шкафы, стоявшие по всем четырём стенам, обкладывали комнату тишиной. Книги съедали живую речь - в томах увязала и глохла товарищеская беседа...
   Да, он спал, но... как-то нехорошо. Вообще, сон у пьяных бывает двух видов: он либо напоминает кому, либо, наоборот, протекая в судорогах и вскриках, заканчивается падением с кровати. Сон Нефёдова был второго типа. Может быть, его тревожила совесть, лишь частично приморенная алкоголем, а возможно, ему был короток антикварный диван. Вдобавок, по московской традиции, Игорю стали сниться тараканы...
  
   Утро сюрпризов... Когда Игорь, морщась, сумел всё же от него отлепиться, то увидел, что предмет, на котором он спал, был книжный том. "Мосты и тоннели. Справочник" - было вытиснено на обложке, и та же надпись зеркально читалась на щеке Нефёдова... Он сел, привалившись спиной к шкафу, и постарался собраться с мыслями... Ему захотелось ближе познакомиться с книгой, что чуть его не убила. Нефедов откинул верхнюю корочку переплёта... и не поверил своим глазам - под обложкой был вовсе не справочник! На титульной странице чернилами от руки было выведено заглавие: "Отечеству провозвестие. Роман П.П. Почечуева"... Далее Игорь уже не мог читать - от волнения строчки прыгали в его глазах.
   - Ай да дядя!.. Ну и прохиндей...
  
   Куда глаза глядят... Но очувствоваться, прийти в себя скоро не получалось. Довольно долго он просто сидел, оцепенело созерцая уличное мельтешение. Кто-то со стороны мог принять его за человека, ожидающего автобуса, а Нефёдов ждал, когда к нему вернётся способность мыслить. И мысль его постепенно оживала... Он сидел и курил в позе задумчивости на остановке. Сколько времени так прошло - вычислить невозможно...
  
   Надежда Николаевна... Сила духа, надёжный макияж и чувство общественной значимости - вот лучшие средства для женщины, чтобы не впасть в уныние... Больше о личном она не думала. Отключив телефон, она и в себе тоже выключила несвоевременные переживания. Выйдя из дома, она взяла ровный деловито-бодрый шаг, а лицо её приняло непроницаемо-доброжелательное выражение. Нельзя было даже вообразить, что эта женщина час назад плакала в подушку...
   Почечуевцы не спеша расходились по рабочим местам, чтобы весь день пить чаи, читать книги, вести отвлечённые разговоры или просто бездельничать в сени дерев и истории...
   Сегодня шоссе между городом и музеем было с обеих сторон сплошь обставлено особняками. Разнообразно уродливая застройка съела, сомкнула пространство между реальностью и мечтой. Хозяева этих особняков глядели помещиками и держали богатые выезды...
   Иван Степанович никак не решался обогнать велосипедиста, выжимавшего педали перед самым носом автобуса. Дело в том, что велосипедист этот был не кто иной, как директор Морковский. Он таким способом добирался на службу, потому что езда без мотора отвечала его экологической концепции. Музей Морковский возглавил недавно, но сотрудники успели привыкнуть к тому, что с утра от него разит потом, и к тому, что у него много концепций. К сожалению, почечуевская действительность ни одной из этих концепций не соответствовала. Сотрудников музея (справедливо отчасти) считал бездельниками, а самого Почечуева находил переоцененным автором и взглядов его на историю России не разделял. С историей же собственно почечуевской усадьбы Морковский ознакомился по путеводителю, купленному в музейном киоске. Путеводитель был издан на русском и четырёх иностранных языках, но Морковский оказался полиглотом и в тот же день, запершись у себя в кабинете, исправил все пять вариантов.
   Но бумажными преобразованиями новый директор не ограничился. Заглянув в лесопарк, Морковский обнаружил, что деревья в нём растут безо всякой концепции. Он приказал сделать в парке просеки для устройства велосипедных дорожек и продумать возможность фонарного освещения. Этому начинанию воспротивилась Шубина, начальница лесопаркового отдела, но Морковский её уволил, а руководить отделом назначил рабочего Игната, человека неграмотного, но жадного до топора. Были у него планы и по экспозиционной части, но осуществить их пока что не удавалось. Учёный совет противился его концепции альтернативной экскурсии, а хранительница Нефёдова запрещала устраивать в Главном доме перфомансы и инсталляции...
  
   Советский отдел... И вот уже Советский отдел превращается в дискотеку. В дело пущен магнитофон - музейный механический экскурсовод, ни разу ещё не употреблявшийся по прямому назначению. Плёнка с методичной вынута, а вместо неё из динамика рвутся мелодии и ритмы зарубежной эстрады. Сама Попа уже колеблется в танце, основу которого составляют лебединые взмахи рук. Рядом, смешно оттопырив зад и поводя коленями, самовыражается Шерстяной. Питерский с Кронфельдом на встречных курсах демонстрируют стильный проход, освоенный ими лет двадцать назад в университетской общаге. Сколько людей, столько пластических автопортретов, но лишь Наденька здесь танцует по-настоящему и не повторяет затвержённых па. Ножки её то бьют с прискоком, то чертят изящно по полу; жесты рук неожиданны, разнообразны и полны страсти. Груди порхают под тонкой тканью, ложбинка на обнажённой спине живёт каждое мгновение; платье попеременно натягивается на бёдрах. Радость движения, вдохновенная чувственность выражаются в её лице - в танце Наденька прекрасна и бесподобна. Однако не все из присутствующих в восторге от её свободной манеры. В числе нетанцующих созерцателей есть несколько старушек-смотрительниц. Они перешёптываются между собой и делятся замечаниями...
  
   Профессор из Ганновера...
   - Россия ест очен карашо!
   - Что же в ней хорошего, если пиво плохое?
   - Карнавал! В России всегда карнавал! - он махнул рукой в сторону улицы, запруженной праздной публикой.
   - Это здесь такой карнавал, для туристов.
   - И здъес, и там. В Россия гуляйт, кто где хочет.
   - Гуляйт, плевайт, окурки бросайт... Это не карнавал, уважаемый, а бардак...
   - Я профессор славистики из Ганновер, я изучайт русски литература, я понимайт Россия! Россия есть душа мира, Россия ест брюкке между Ойропа и Азия...
  
   Пульмонология... Так умирают сердечники - тихо, быстро и где придётся...
  
   Рукопись в опасности...
   - Оставить в литературе след - то же самое, что оставить его на воде.
   - Ну, это вы зря, Почечуев сто лет как умер, а его читают, и чтят...
   - Чушь! Распиаренный автор. Бренд! Чтят его простаки вроде вас, а для литературоведов и разных там славистов это просто кормушка. Бизнес, мой дорогой, вот что такое ваш Почечуев! Если бы вы не упрямились, то и мы с вами могли бы урвать себе кусочек...
  
   Ёлочка... Колька-сержант ухмыляется... Его напарник поднимает глаза от книжки. Он до сих пор помалкивает, да и теперь лишь моргает глазами. Это "мент-студент", самый разложившийся из здешних ментов; за время службы в музее в нём развилась необыкновенная страсть к чтению. Скоро, наверное, он будет носить очки...
  
   Хинкали... Он глядит на эту гору, на приморский безымянный отрог Кавказа, крытый плешивой, как старое бильярдное сукно, но не умирающей южной зеленью...
   - Послушай, зачем нам эти хинкали? Давай мы с тобой... сходим сегодня в горы...
   Предложение - он это знает - встречено будет в штыки. Не беда...
   Нет, восхождение такой сложности не для кисейных барышень! Игорь карабкается по камням, хватаясь за ветки, отвечающие на пожатие руки острыми шипами. До чего всё-таки недружелюбные заросли! Попадись они Игорю где-то на ровном месте, разве сунулся бы он в них? Но здесь его вдохновляет сам факт продвижения вверх. Если держишь свой путь к вершине, то думаешь, что у тебя есть цель и жертвы твои не напрасны. Этим-то горы и привлекательны. Утешаясь подобными мыслями, он убеждает себя, что в трудностях подъёма как таковых содержится глубокий смысл...
  
   "Риелтор Харламов - жулик" слово "жулик" в этой фразе стояло первым, потому что электричка прочитывала её с конца. Дальше был телефон какой-то Светы, предлагавшей желающим интимные услуги, а за ним уже следовали призывы к свержению государственного строя. Бетонные придорожные ограждения, быки мостовых переходов и нескончаемые слепые депо давали простор проявления гласности. Однако чем дальше от Москвы, тем более краткими и ненормативными делались настенные высказывания. Да и стен самих, годившихся для письма, с каждым километром становилось меньше...
   Труднее всего в разговоре с женщинами заставить их слушать не перебивая. Но если, пусть даже угрозой, суметь овладеть их вниманием, то в душе их получит отклик любая, самая нелепая история...
   Нефёдов, лёжа в подушках, думал о том, как приятно и хорошо быть человеку дома. Сейчас ему хотелось есть, но ещё больше он хотел спать...
   - Нет, ты скажи мне, за что она тебя так любит?
   - Кто?
   - Твоя Надя!.. Почему эти женщины любят одних за так, а других только за машину?
   - Сложный вопрос... Но... как же Леночка?
   - Какая?.. Ах да! Хорошо, что ты мне напомнил... Женюсь! Непременно женюсь... если не подведёт машина...
   - Зачем же тогда?..
   - Чтобы тем, кто женат, не завидовать...
  
   Эпилог... Когда в наших краях кончается весна и наступает лето? Этого никто не знает точно. Синоптики говорят одно, народные приметы другое, а собственные наши глаза третье... А может быть, её больше и нет, этой разделяющей грани. Черёмуха у нас теперь распускается, когда хочет... Зато мы получили свободу выбора, нынче каждый решает сам: если в душе у кого весна, тому и кругом весна, если лето - тоже приемлемо. Лето - время прогресса, за летние месяцы кто-то древесный вырастет на вершок, кто-то животный нагуляет бока, а умный сделается разумным...
   __________________
  
  
   "Учительский сын, рождённый в деревне... В биографии писателя много впечатляющих страниц...
   - Люди, которые читают книги, и люди, которые смотрят сериалы, - разные, и они не пересекаются. Никогда. Поэтому я по-прежнему буду писать книги.
   - Что подтолкнуло вас к сочинительству?
   - Никакой очевидной причины для занятий этой странной деятельностью нет. Правда, я с детства любил читать. Маниакально любил поэзию. Я приходил из школы, где был совершенно нормальным подростком, и дома до остервенения читал... Уже в 1987 году мама подарила мне печатную машинку, и я двумя пальцами набрал две такие толстенные антологии символистов и футуристов. В России их никто ещё не издавал под одной обложкой - такие книги появились лет 10-15 спустя. А у меня уже были два толстых тома...
   - Но когда служили в ОМОНе, а потом воевали, наверное, было уже не до книг?
   - И тогда не переставал читать... И в какой-то момент дочитался до такой степени, что ушёл из ОМОНа и устроился работать журналистом. Но через год я понял: не всё, что хочется сказать, подвластно журналистике, и начал писать первый роман...
   - И вас не смущало, что тогда, в начале двухтысячных, читателей серьёзных книг, да и вообще книг, становилось всё меньше и меньше?
   - Прокомментирую одним рассказом. Город ..., 84 тысячи жителей. По пути в деревню остановились в центре и стали выяснять, есть ли тут книжный магазин. Никто не знает. Тогда начали прицельно опрашивать женщин интеллигентного вида. Одна из них наконец вспомнила: вон там вроде был! Дошли до указанного места, обнаружили еле заметную вывеску "Книги" и комнату четыре на четыре. "Один книжный магазин на весь город?" - спрашиваю у продавщицы. "Один". - "И такой маленький?" - "Что оставили". - А раньше какой был, в эпоху исторического материализма?" - "Весь первый этаж этого дома был отдан - отвечает. Посмотрел я на полки. Современная русская литература была представлена тремя книгами: Александрой Марининой, повестью Павла Санаева "Похороните меня за плинтусом" и одной книгой Михаила Веллера в мягкой обложке. Кроме них обнаружились два тома русской классики - Гончаров и Грибоедов. Я спросил у продавщицы: "А сколько у вас постоянных читателей осталось?" - "Четыре", - ответила она уверенно. Тут входит строгая, высокая, с волевым взглядом пожилая дама в очках, видимо одна из этих четырёх: "Акунина привезли?" - "Нет пока". - "А этот хулиган, Захар Прилепин, не появился?" ...
   - У вас четверо детей. При столь насыщенной жизни находите время на воспитание?
   - Я поставлен в тупик и ищу ответ на вопрос: где в этой жизни притаиться нормальному отцовскому чувству? А не надо прятать в себе... плохого родителя. С тех пор как я стал зарабатывать как писатель, в нашем доме периодически какие-то вечеринки, пьянки. С друзьями мы сидим до позднего вечера, ходим в сауну. Там иногда звучит нецензурная речь, нецензурный рэп. Собственно, он и в машине у меня звучит периодически. Не всё подряд, но что-то я позволяю себе слушать и при детях. Сам ругаюсь редко, жена не ругается никогда. Тем не менее это не табуированная в нашей семье лексика. И вот спустя 3-4 года такой жизни, когда мой сын, по идее, должен был пуститься во все тяжкие, его учительница мне сказала...
   - Он читает ваши книги?
   - Читает лет с двенадцати, сейчас уже все прочёл. Я стараюсь быть адекватным папой для своих детей. У меня только одна задача - не позволить детям усомниться в моём мужестве. Хотя, если уж совсем честно, у меня даже этой задачи нет. И у жены, надеюсь, тоже, кроме того, что она должна вести себя как женщина и не терять своего достоинства при детях. Никогда. Я считаю, что опыт моей семьи необходимо транслировать на всю нашу Россию-матушку.
   - Так глобально?
   - Да. Современная Россия - это страна узаконенного лицемерия. Мы прекрасно знаем, что вещи, о которых нам говорят наши "большие" люди, к нам самим не имеют никакого отношения. В этой ситуации общество, люди постоянно находятся в состоянии когнитивного диссонанса, пытаясь примириться с действительностью.
   - Вы считаете, люди задумываются об этом?
   - Я очень много езжу по стране... Так вот, непреодолимой разницы между жителями, скажем, Калининграда и Владивостока я не ощущаю.
   - В каком смысле?
   - Для всех очевидны базовые вещи: есть Родина, к которой надо относиться с уважением, есть дети - их надо воспитывать, есть мужество и честь, есть хорошее и плохое. А вот мой опыт перемещения по Франции, Италии или Испании показывает, что даже на уровне психологии, языка, привычек, менталитета люди там отличаются несопоставимым образом. В России, если не считать этнических групп, найти разницу между русским человеком из Новгорода и Владивостока очень трудно. Не думаю, что подавляющее число граждан, населяющих Россию, асоциальны, аморальны, вульгарны, непатриотичны. Поэтому, пока нас ещё достаточное количество для обустройства этой территории, надо взбодриться и поменять сложившуюся ситуацию".
  
   - Я знаю ВСЁ! - сказала "Википедия".
   - Во мне всё можно найти! - похвастался "Гугл".
   - Я самый главный в мире! - заявил ИНТЕРНЕТ.
   - Ну, ну... - тихо ответило электричество.
  
   НОВОЕ ВРЕМЯ - НОВЫЕ ИМЕНА... В современном русском языке активно обновляется группа слов, связанных с обозначением профессий и видов трудовой деятельности.
   1. Структурная организация, управление производством, контроль за деятельностью предприятий, компаний, фирм в условиях рыночной экономики: аналитик, антикризисный управляющий, аудитор, бизнес-аналитик, директор по маркетингу, инсайдер, логист, маркетолог, прокурист, риск-менеджер.
   2. Торговая деятельность: торговый дилер, директор по продажам, дистрибьютер, индент-агент, консигнатор, мерчендайзер, промоутер, супервайзер, торговый представитель, менеджер.
   3. Банковская и финансовая деятельность: андеррайтер, брокер, кредитный эксперт, трейдер, финансовый директор, флотрейдер.
   4. Информационные технологии, Интернет: вебпрограммист, визуализатор, комьюнити-менеджер, контент-менеджер, линк-менеджер, системный администратор, социобилдер, ERP-программист, HTML-верстальщик, ИТ-специалист, java-разработчик.
   5. Рекламная деятельность, пиар, журналистика: арт-директор, бильдредактор, бьюти-редактор, копирайтер, креатив-менеджер, легмен, медиапланер, медиастратег, интервьюер, пиарщик, спичрайтер, PR-менеджер, PR-консультант, PR-стратег.
   6. Медицина, психология: ароматерапевт, биоэнерготерапевт, фитотерапевт, фунготерапевт, цветотерапевт, бизнес-тренер, коучер, лайфстайл-менеджер, тимбилдер, хедхантер, эйчар.
   7. Сфера обслуживания населения, организация досуга: бариста, бар-менеджер, кальянщик, менеджер зала, пиццамейкер, сомелье, сушист, титестер, фуд-стилист, шеф-кондитер, шоколатье, брейдер, визажист, Кутюрье, маникюрист, пирсингер, стилист, тату-мастер, шопер, аниматор, букмекер, диджей, слот-оператор, слот-супервайзер, турагент.
  
  
   "Русские не сдаются... Это была самая настоящая трагедия. Шла русско-японская война 1904 года... 110 лет назад, 9 февраля (27 января по старому стилю) 1904 года... Корейский порт Чемульпо. К нему подошла целая японская эскадра, и понятно, что один крейсер и небольшая канонерская лодка не могли бороться с такой эскадрой. Не могли, а всё же боролись. Когда у "Варяга" была сбита мачта и получено серьёзное повреждение в кормовой части - повреждение, вследствие которого начался пожар, - "Варяг" отошёл вместе с "Корейцем" на внутренний рейд. Здесь наши моряки, верные своему старинному воинскому долгу, что "русские не сдаются", взорвали "Корейца", а "Варяг" - сгорел и затонул.
   А всего три недели спустя в мюнхенском журнале будет опубликовано стихотворение, посвящённое гибели русского крейсера. Это стихотворение будет переведено на русский Еленой Студенской. А вслед за этим 16-летний Александр Турищев положит перевод на музыку. Так родилась великая песня "Врагу не сдаётся наш гордый "Варяг", впервые прозвучавший 29 апреля 1904 года в Зимнем дворце во время торжественной церемонии чествования моряков "Варяга" и "Корейца".
   Крейсер "Варяг" - корабль с короткой, но уникальной, "космополитической" судьбой. Считавшийся одним из самых красивых кораблей флота, он был построен по заказу русского правительства на верфях США. Получил "скандинавское имя". Погиб в корейских водах под русским Андреевским флагом. Вскоре был поднят со дна японцами. В конце 1907 года введён в состав японского флота. В 1916 году Россия выкупила "Варяг" вместе с другими захваченными японцами кораблями Первой Тихоокеанской эскадры. Вскоре выяснилось, что крейсеру требуется ремонт, и в феврале 1917 года его отправили на судоверфь в Глазго. Но грянула революция, и британцы конфисковали "Варяга" в счёт компенсации царских долгов. После продали крейсер по цене металлолома Германии. Но он дотуда так и не добрался: в 1920 году, следуя на разборку, сел на камни и затонул у берегов Южной Шотландии, в заливе Ферт-оф-Клайд..."
  
   Родина, Любовь, Счастье... Все понятия спутаны сегодня в России. Ложь - это часть войны.
   Распад СССР - это предательство властных правящих элит...
   И народ с этим не смирился...
  
   "Биохимия предательства... Изгажено, оплёвано всё наше прошлое. Уничтожение великой империи СССР произведено. На повестке дня наших врагов - существование России. Мы думали, что всех предателей уничтожили в прежние трагические времена, а оказалось, что они живучи, может быть, даже бессмертны... Надо это иметь в виду и не расслабляться.
   Теоретическое обоснование для предательства - тема бессмысленности подвига. Задача - создать как можно больше предателей, чтобы легче было уничтожить Россию. Цель психологической войны - найти способ принуждения к предательству. Едва заметное, но постоянное воздействие. Подрыв единства с помощью национальных интересов. Психологическая война с целью вызвать массовое предательство. Разжигать межнациональную рознь. Голубая мечта США - рассорить всех со всеми, посеять ненависть, чтобы легче было всех подмять под себя. На это направлена вся политика США.
   1991 год. Советский Союз проиграл эту войну благодаря предательству. Это была грандиозная битва мировоззрений. Дегенераты. Подвиги развенчивают те, кто на них не способен. Обыденные, визгливые предатели и незаметные герои. Герои живы, и их много... Они проявляются, когда стране трудно... Замечательный профессионал и замечательный человек - это герой нашего времени".
  
   "Смена эпох многое сломала, что не следовало и нельзя было делать. Покалечены человеческие судьбы, подрублен человеческий потенциал, ослаблена система. Было всё: и верность, и мужество, и стойкость, и предательство. Эти главы написаны не только с ощущением сопричастности к происходившему, но и с чувством личной боли за Отечество и гордости, что страна в целом выдержала испытание временем и вновь заступила на пост. Может, один из важнейших в стране - охранять её безопасность".
  
   "Грязь и мразь в Интернете...
   Метафора времени... Они днём ищут в Интернете новости о продажных судьях, бесчестных врачах и депутатах, а ночью надевают на голову чёрные капюшоны и вершат правосудие... Когда правоохранительные органы не выполняют свои функции, то рано или поздно найдётся тот, кто это выполнит за них. Это неправильно, ужасно, это приводит к разного рода аномалиям...
   Вечные вопросы: можно ли убивать во благо? Если "не убий" - то что делать, если не работает судебная система?.. Убийство - вещь ужасающая. Не дай Бог каждому из нас оказаться перед этим выбором!..
   Взрослые должны понять, какая на них лежит ответственность... В людях живёт чувство несправедливой обиженности. Они не верят, что закон действует, что он карает виновного и защищает невиновного вне зависимости от рангов, денег и связей... Это предостережение...
   Я верю в человека и верю, что чувство стыда у людей существует. Человек, который не испытывает угрызений совести, - уже не человек... Врач, который отказался делать операцию, потому что ждал взятку. В результате чего умер ребёнок. Он вообще человек? ... С детьми надо говорить о том, что нельзя быть равнодушным в жизни, что нельзя проходить мимо зла... но нельзя вершить самосуд...
   Коррупция стала бытовым явлением, а взятка - нормой жизни. Депутаты и чиновники приобретают недвижимость, по стоимости в сотни раз превышающей их совокупную зарплату за десять лет, и это ни у кого не вызывает особого возмущения. А к человеку, борющемуся с коррупцией, относятся с чувством жалости и лёгкой насмешки... Если коррупция вечна, неистребима, то стоит ли против неё бороться? Думаю, что стоит. Коррупция есть во всех странах. Вопрос в количестве и масштабе. "Во все времена были люди, которые идут наперекор устаревшим общественным привычкам и условиям... Борьба трудна и часто пагубна; но тем больше славы для избранных: на них благословение потомства; без них ложь, зло, насилие выросли бы до того, что закрыли бы от людей свет солнечный...".
   Коррупция - источник доходов для всех... и даже для тех, кто с нею борется... Коррупция бытовая, деловая... разная...
   Бороться с коррупцией в России может только оптимист".
  
  
   БЛАЖЕННЫЙ...
   - Чем вы занимаетесь в жизни?
   - Журналом "Политическая пропаганда"...
   - Вы считаете журнал своей работой?
   - У меня нет разделения на работу и отдых - это одно большое действие, которое я веду. Ещё читаю лекции, они мне иногда приносят какие-то деньги.
   - Сколько вам нужно денег на жизнь?
   - Это по-другому всё происходит... Иногда бывает, что я читаю лекцию или мне кто-то оказывает помощь и денег вдруг становится больше - могу куда-то поехать или что-то сделать. А потом денег вообще не становится - тогда необходимо предпринять действия для их поиска.
   - А так часто бывает?
   - Да. Как прожить? Перестать постоянно тратить деньги, не есть много еды, передвигаться бесплатно. Но стабильности и не должно быть. Желание стабильности - тоже один из рычагов и инструментов власти: когда человека приучают желать её, он сам себя лишает свободы, потому что только нестабильность даёт стабильное движение.
   - Вас не "обламывает" когда нет денег?
   - Нет, это и не должно "обламывать". Отсутствие денег будет проблемой на сей день - значит, надо куда-то поехать, что-то решить. Но это не даст мне повод подумать, что нужно найти работу и начать заниматься тем, на что бы я тратил время - и был бы вынужден не тратить на то, чем занимаюсь сейчас. Если мы говорим о ценностях, то реальную цену имеет время. Вся экономика построена на том, что у человека за копейки отбирают его время, и я не буду его продавать - им надо дорожить.
   - Открытая информация - у вас есть жена. Вы сказали, что можете жить без значительных расходов, но предполагается, что когда берёшь на себя обязательство перед кем-то, должен обеспечить - такой мужской подход.
   - Не существует никакого "мужского подхода" - существуют системы манипуляции и схемы удержания человека в системе: он сначала несёт обязательства перед родителями (они его контролируют, помещают в дисциплинарные институции: в детский сад, школу, институт), потом армия, после - работа. Родители меняются на жену, перед которой у него теперь "мужские" обязательства. Хотя на самом деле у него обязательства не перед женой, а перед государством. Все эти люди становятся трансляторами воли государства.
   - Вы можете без еды, а близкие - женщина или ребёнок - могут не выдержать...
   - Если детям нужна еда, то я, естественно, найду её. И важный момент: почему разговор строится вокруг категории "жена"? Это как раз и есть дискурс власти. У меня нет никакой жены. Есть человек, женщина, которая является моим партнёром, мы с ней в свободных отношениях, вместе работаем. Это наиболее правильные отношения, потому что муж и жена - глупые юридические статусы, которые во время конфликтов с властью или государством делают одного человека ответственным за другого. Такими людьми проще управлять и манипулировать.
   - Вы аскетично живёте?
   - Стараюсь ограничивать себя по мере возможностей.
   - Что вам необходимо для жизни?
   - Чай, иногда кофе. Еда любая, кроме мяса и рыбы.
   - Что является излишеством?
   - Излишество - это количество приёмов пищи в день. Я думаю, что отношение человека к еде - один из показателей того, кем он является. Сейчас много делений на различные политические позиции, субкультуры: люди называют себя левыми, правыми, различными либералами, анархистами, социалистами. Не надо смотреть на то, как человек себя называет - а посмотреть, сколько и что он ест, как это делает. Есть представители якобы левых убеждений, но когда видишь их отношение к пище (любовь засиживаться в кафе, обедать по три раза в день, вести долгие, ни к чему не обязывающие споры во время еды), то видишь типичных представителей мелкой буржуазии. Иногда складывается ощущение, что все встречи и разговоры являются поводом выпить или пожрать. Или есть анархисты, которые вместо изощрённых атак на государство заняты бесконечной готовкой веганской пищи. Да, еда - важный показатель.
   - Что бы вы сказали о себе в этом контексте?
   - Я стараюсь не есть лишнего - мне кажется, так легче жить.
   - Что вы делали после окончания школы?
   - Из нескольких школ меня выгоняли - возникали конфликты с учителями и администрацией. Они постоянно придумывали какие-то идиотские правила. В школе вся моя любовь к искусству сводилась к тому, что я рисовал во время уроков. И как-то я рисовал на уроке порнографические картинки - одни одноклассники попросили изобразить других. Видимо, это получилось удачно, картинка вызвала много злости. И человек не нашёл ничего лучше, чем отдать рисунок классному руководителю. Это была одна из множества причин, почему меня "попросили" из этой школы после 9-го класса. Я пошёл в другую школу, но не стал в ней учиться - мне там было неинтересно. Но 11 классов я закончил - в другой школе, тоже без интереса.
   - Что было потом?
   - Потом я пару лет ничего не делал. Ходил в кино, музеи, гулял, больше узнавал жизнь. Потом понял, что единственное, что мне нравится - рисовать, и подумал, что надо продолжить этим заниматься. Я пошёл в художественные институции и провёл там много времени - около семи лет. Это мне дало достаточно большой инструментарий. Я несколько лет учился на "программном дизайне", потом пошёл на монументальную живопись: специализация на дизайне предполагает некую профессию, а у меня были другие цели - надо было понять, из чего всё состоит. Ближе к последним курсам я пошёл в фонд "Про Арте". Всех этих лет обучения мне хватило для того, чтобы понять, что происходит с потенциальным художником. Я видел, как в государственный институт, в котором я учился, приезжают молодые люди, полные потенциала и стремлений, и как в них всё убивается отработанными, планомерными методиками. В понятие "художник" вкладывается то, что он должен быть обслуживающим персоналом: он ищет заказчика, работает на него, и все его мысли заняты тем, чтобы угодить заказчику - такая собачья покорность. Естественно, мне это претит.
   - Вы смотрите после акций, что пишут СМИ?
   - Смотрю, потому что мне нужно понять, что СМИ делают с информацией. Любое взаимодействие со СМИ я воспринимаю как часть работы: есть информационное поле, в котором государство старается нести свой нарратив. Людьми управляют с помощью СМИ, навязывания определённых фобий и установок. Это инструмент власти, не менее значимый, чем, например, законодательная система. Задача политического искусства, которым я занимаюсь, - заставить инструменты власти работать на цели искусства, и, как следствие, на критику режима. Для меня критерий определения удачной акции в том, насколько эти инструменты работают на дискредитацию аппаратов власти и оказываются втянуты в сферу моего высказывания. В этом отношении "Фиксация" была самой удачной: следователи, психиатры и прочие эксперты до сих пор бьются над извечной проблемой границ искусства и хотят решить вопрос: искусство ли это, превращается ли страна в полицейское государство или нет?
   - После акции "Фиксация" кто-то посчитал, что планка уже сильно поднята. Не будет ли любая ваша акция теперь выглядеть блёкло?
   - Задачи на повышение планки не стоит, у меня есть внутренняя задача - делать развёрнутое высказывание, работать с контекстами. Зрелищность же здесь не работает, она - на витрине магазина.
   - К сожалению, большинство людей обратило внимание на "Фиксацию" исключительно по определённым причинам.
   - Это первое, через что люди в это входят, потом узнают какие-то вещи. Жест не я придумал - на зонах заключённые прибивают себя, когда администрация устраивает беспредел. Я говорил о стирании этого контекста между волей и зоной, о том, что государство у нас становится полицейским.
   - Большинство не поняли этой идеи. Обидно?
   - Нет, конечно.
   - Должен ли смысл акции считываться сразу?
   - Не обязательно. У акции есть интерпретации, моя задача - сделать её наиболее лаконичной для себя. Если акция однозначна для меня, у других возникнет не меньше десяти интерпретаций - человек всё равно накладывает увиденное на свой опыт и понимание происходящего.
   - Но когда вы много стараетесь, а потом понимаете, что большая часть общества акцию не поняла и сочла вас психбольным...
   - Так это замечательно, что часть общества так возмутилась. То, что кто-то возмутился и стал определять меня как ненормального человека, говорит о том, что его это обеспокоило, и он стал ограждаться от этого некой иллюзорной нормой. А если это вывело людей из состояния покоя, то я с большей уверенностью могу сказать, что они увидели себя. Из десяти, которые скажут, что я ненормальный, пять всё равно потом вернутся к этому, потому что у них возникнет вопрос: "Так, нужно же понять". И один из пяти поймёт.
   - То есть вы верите в людей.
   - Конечно.
   - А они в вас?
   - Думаю, что тоже верят иногда. По крайней мере, поддерживают - всё и держится на человеческой поддержке. Иногда, конечно, пишут угрозы, пару раз были звонки "специальные", но, думаю, это "эшники" (сотрудники центра по противодействию экстремизму) звонили. Это было после "Фиксации" - интересовались, как мои органы, не болят ли? Пишут разное. Многие поддерживают, кто-то выражает сарказм, кто-то советует застрелиться, а некоторые спрашивают, зачем я это сделал.
   - Это не подкашивает?
   - А что может подкашивать? Когда кто-то не понимает? Да это бред! Я же не делаю что-то, чтобы понравиться.
   - Я же не говорю, что не нравится. Я говорю - не понимают.
   - Понимают, я же знаю, что понимают. Это видно. Потому что я говорил о положении людей - те, кто хорошо понял, почувствовал, их это и взбесило.
   - Что на акциях вы никогда бы не сделали по моральным соображениям?
   - Если я применяю какое-то насилие по отношению к себе, то не стал бы осуществлять его над кем-то. Ещё вопрос ответственности - это такая сфера, в которой в определённый момент начинаются конфликты с правоохранительной системой, и для меня важно на кого в итоге ложится ответственность - плохо кого-то подставить.
   - То, что вы разделись на Красной площади и у ЗакСа говорит об определённой внутренней свободе. Приходилось ли себя перебарывать?
   - Конечно. Сначала даже немножко страшно думать о том, что потом будет сделано - перед каждой акцией надо преодолеть фобии, в этом и есть смысл. Также и любой человек может это преодолеть - все одинаково чувствуют боль, всем навязывают страх наготы. Вопрос в том, ставишь ли ты для себя задачу это преодолеть и для чего ты её ставишь.
   - Какое из событий вашей жизни принесло вам наибольшую радость?
   - Я испытал большую радость, когда увидел, что подпись следователя, который возбудил уголовное дело по акции "Фиксация", является практически точным пластическим аналогом акции "Туша". Это то, о чём я вам говорил, - втягивание инструмента власти в поле искусства.
   Досье. Акции ...
   "Шов". Акция в поддержку ... "Он больше часа простоял возле Казанского собора с зашитым ртом.
   "Туша". Обнажённый, замотанный в колючую проволоку, возле здания ЗакСа Петербурга. "Акция показывает существование человека в репрессивной законодательной системе, где любое движение вызывает жестокую реакцию закона, впивающегося в тело индивида".
   "Фиксация". Художник прибил свою мошонку к брусчатке Красной площади. "Голый человек, смотрящий на свои прибитые гвоздём к кремлёвской брусчатке яйца, - метафора апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества".
   "Свобода". Возле Спаса-на-Крови несколько человек устроили "майдан в Петербурге" - жгли покрышки и стучали по железу, рядом развевался флаг Украины.
   "Раньше диссиденты были более приличными людьми, чем нынешние. Своими выходками они оскорбили диссидентское движение, они покрыли его гнусным позором. Диссидент - шестидесятник".
  
   В современном мире ядерное оружие сделало невозможным применение военной силы в международных конфликтах. Если силы дипломатии себя исчерпали, значит - террор. Захваты самолётов, организация автокатастроф, интеллектуальные спецоперации...
   Интернет - это тоже террор...
  
   ДМИТРИЙ ГЛУХОВСКОЙ "МЕТРО 2033"
  
   Культовый роман Дмитрия Глуховского "Метро 2033" - один из главных бестселлеров последних лет. Переводы на десятки иностранных языков. Титул лучшего европейского дебюта 2007 года (Еврокон - 2007).
  
   2033 год. Весь мир лежит в руинах. Человечество почти полностью уничтожено. Москва превратилась в город-призрак, отравленный радиацией и населённый чудовищами. Немногие выжившие люди прячутся в московском метро - самом большом противоатомном бомбоубежище на земле. Его станции превратились в года-государства, а в туннелях царит тьма и обитает ужас. Артему, жителю ВДНХ, предстоит пройти через всё метро, чтобы спасти от страшной опасности свою станцию, а может быть и всё человечество...
  
   КРАЙ СВЕТА... Люди всегда умели убивать лучше, чем любое другое живое существо...
   Один из этих авторитетов даже работал раньше, ещё тогда, помощником машиниста электропоезда. Таких людей почти не осталось, и были они в большой цене, потому что на первых порах оказались единственными, кто не терялся и не поддавался страху, оказавшись вне удобной и безопасной капсулы поезда в тёмных туннелях Московского метрополитена, в этой каменной утробе мегаполиса. Все на станции относились к нему с почтением и детей своих учили тому же, оттого Артём, наверное, и запомнил его, на всю свою жизнь запомнил: измождённого худого человека, зачахшего за долгие годы работы под землёй, в истёртой и выцветшей форме работника метрополитена, уже давно потерявшей свой шик, но всё ещё надеваемой с той гордостью, с какой отставной адмирал облачается в парадный мундир. И Артёму, тогда совсем ещё пацану, виделись в тщедушной фигуре помощника машиниста несказанная стать и мощь...
  
   Ещё бы! Работники метро были для всех его обитателей тем же, что проводники-туземцы для научных экспедиций в джунглях. Им свято верили, на них полностью полагались, от их знаний и умений зависело выживание остальных. Многие из них возглавили станции, когда распалась единая система управления, и метрополитен из комплексного объекта гражданской обороны, огромного противоядерного бомбоубежища, превратился во множество не связанных единой властью станций, погрузился в хаос и анархию. Станции стали независимыми и самостоятельными, своеобразными и карликовыми государствами, со своими идеологиями и режимами, лидерами и армиями. Они воевали друг с другом, объединялись в федерации и конфедерации, сегодня становясь метрополиями воздвигаемых империй, чтобы завтра оказаться поверженными и колонизированными вчерашними друзьями или рабами. Они заключали краткосрочные союзы против общей угрозы, чтобы, когда эта угроза минует, с новыми силами вцепиться друг другу в глотку. Они самозабвенно грызлись за всё: за жизненное пространство, за пищу - посадки белковых дрожжей, плантации грибов, не нуждающихся в дневном свете, курятники и свинофермы, где бледных подземных свиней и чахлых цыплят вскармливали бесцветными подземными грибами, и, конечно, за воду - то есть за фильтры. Варвары, не умевшие починить пришедшие в негодность фильтрационные установки и умирающие от отравленной радиацией воды, со звериной яростью бросались на оплоты цивилизованной жизни, на станции, где исправно действовали динамо-машины и маленькие кустарные гидроэлектростанции, где регулярно ремонтировались и чистились фильтры, где, взращенные заботливыми женскими руками, буравили мокрый грунт белые шляпки шампиньонов и сыто хрюкали в загонах свиньи.
   Их вёл вперёд, на бесконечный отчаянный штурм инстинкт самосохранения и известный революционный принцип - отнять и поделить. Защитники благополучных станций, организованные в боеспособные соединения бывшими профессиональными военными, до последней капли крови отражали нападения вандалов, переходили в контрнаступления, с боем сдавали и отбивали каждый метр межстанционных туннелей. Станции копили военную мощь, чтобы отвечать на набеги карательными экспедициями, чтобы теснить своих цивилизованных соседей с жизненно важного пространства, если не удавалось достичь договорённостей мирным путём, и наконец, чтобы давать отпор той нечисти, что лезла изо всех дыр и туннелей. Всем тем странным, уродливым и опасным созданиям, каждое из которых вполне могло бы привести Дарвина в отчаяние своим явным несоответствием законам эволюционного развития. Как разительно ни отличались бы от привычных человеку животных все эти твари, то ли под невидимыми губительными лучами переродившиеся из безобидных представителей городской фауны в исчадий ада, то ли всегда обитавшие в глубинах, а сейчас потревоженные человеком, они всё-таки тоже были частью жизни на земле. Искажённой, извращённой, но всё же частью. И подчинялись они всё тому же главному импульсу, которым ведомо всё органическое на этой планете. Выжить. Выжить любой ценой...
  
   Был это, конечно, никакой не чай, а настойка из сушёных грибов с добавками... За пределами станции пошла об их чае слава - и челноки двинулись к ним. Сначала рискуя собственными шкурами, поодиночке... Потекли деньги. А где деньги - там и оружие... Там жизнь...
  
   Андрей любил туннель и знал его хорошо со всеми ответвлениями. А на станции, среди фермеров, среди работяг, коммерсантов и администрации, он себя чувствовал неуютно - ненужным, что ли. Не мог он заставить себя заставить рыхлить землицу для грибов или, ещё хуже, пичкать этими грибами жирных свиней, стоя по колено в навозе на станционных фермах. И торговать он не мог, сроду терпеть не мог торгашей, а был всегда солдатом, воином и всей душой верил, что это единственно достойное мужчины занятие. Горд был тем, что он всю свою жизнь только и делал, что защищал и провонявших фермеров, и суетливых челноков, и деловых до невозможности администраторов, и детей, и женщин. Женщины тянулись к его пренебрежительной, насмешливой силе, к его полной, стопроцентной уверенности в себе, к его спокойствию за себя и за тех, кто был с ним, потому что он всегда мог их защитить. Женщины обещали ему любовь, они обещали ему уют, но он начинал чувствовать себя уютно лишь после пятидесятого метра, когда за поворотом скрывались огни станции. А женщины туда за ним не шли. Почему?..
  
   - Чужим челнокам, которые у нас на станции языком треплют, верить нельзя - они, может, челноки, а может, и провокаторы, дезинформацию распространяют.
   - Челнокам вообще верить нельзя. Корыстные они люди. Откуда ты его знаешь: сегодня он твой чай продаёт, а завтра тебя самого со всеми потрохами кому-нибудь продаст...
   - Наши - все нормальные. Люди как люди. Деньги только любят. Жить хотят лучше, чем другие...
   - Вот-вот... Деньги они любят... А кто их знает, что они делают, когда в туннель выходят? Можешь ты мне с уверенностью сказать, что на первой же станции их чьи-нибудь агенты не завербуют?
   - Чьи агенты? Чьим агентам наши челноки сдались?
   - Молод ты ещё и многого не знаешь. Слушал бы старших, глядишь, пожил бы подольше.
   - Должен же кто-то выполнять эту работу!..
   - Ладно, экономист нашёлся... Рассказывай... У соседей что? На Алексеевской? На Рижской?..
   - Говорят, присоединяться к нам хотят... Там у них давление с юга растёт. Настроения пасмурные: все шепчутся о какой-то угрозе, все чего-то боятся, а чего боятся - никто не знает. То ли с той стороны линии империя какая-то возникла, то ли Ганзы опасаются, что захочет расшириться, то ли ещё чего-то. И все эти хутора к нам начинают жаться...
   - А чего конкретно хотят? Что предлагают?
   - Просят объединиться с ними в федерацию с общей оборонной системой, границы с обеих сторон укрепить... Хозяйство чтобы общее, работать, помогать друг другу, если надо будет.
   - А раньше где они были?.. Когда чёрные нас штурмовали?..
   - Нам союз не помешает...
   - И будут у нас свобода, и равенство, и братство!..
   - И говорят, что главный наш вроде соглашается. Не имеет принципиальных возражений. Детали только надо обсудить. Скоро съезд будет. А потом референдум...
  
   Ганзой называлось Содружество станций Кольцевой линии. Эти станции, находясь на пересечении всех остальных веток, а значит, и торговых путей, объединённые между собой туннелями, почти с самого начала стали местами встреч коммерсантов из всех концов метро. Они богатели с фантастической скоростью и вскоре, понимая, что их богатство вызывает зависть слишком у многих, решили объединиться...
  
   Сокольническая линия... Тянуло на эту линию всех ностальгирующих по славному социалистическому прошлому. На ней особенно хорошо принялись идеи возрождения советского государства. Сначала одна станция официально вернулась к идеалам коммунизма и социалистическому типу правления, потом соседняя, потом люди с другой стороны туннеля заразились революционным оптимизмом, скинули свою администрацию, и пошло-поехало...
   Коалиция антикоммунистических станций, ведомая Ганзой, приняла вызов...
  
   А народ тем временем уставал всё больше и больше... Пустела и слабела Ганза. Война больно ударила по торговле, челноки находили обходные тропы, важные торговые пути пустели и глохли...
   Политикам... пришлось срочно искать возможность закончить войну, пока оружие не обернулось против них... Мирный договор подписали быстро... Все остались довольны... И теперь, когда пушки и политики замолчали, настала очередь пропагандистов, которые должны были объяснить массам, что именно их страна добилась выдающихся дипломатических успехов и, в сущности, выиграла войну...
  
   - Каннибалы... Нелюди они. Нежить. Чёрт их знает, что они вообще такое. Хорошо у них оружия нет, так что отбиваемся. Пока что....
   - Вы это... Не надо о чёрных. В прошлый раз вот так сидели, говорили о них, они и приползли... Это, может, и совпадения, а вдруг - нет? вдруг они чувствуют?..
  
   ОХОТНИК... Наконец, дождавшись, пока упыри подойдут совсем близко, зажигают прожектор - и в его луче становятся видны странные, бредовые силуэты. Нагие, с чёрной лоснящейся кожей, с огромными глазами и провалами ртов...
  
   Сталкеры... Раньше так называли и людей, которых бедность толкала на то, чтобы пробираться на покинутые военные полигоны, разбирать неразорвавшиеся снаряды и бомбы и сдавать латунные гильзы приёмщикам цветных металлов; и чудаков, в мирное время ползавших по канализации, да мало ли кого ещё... Но было у всех этих значений нечто общее: всегда это было крайне опасная профессия, всегда - столкновение с неизведанным, непонятным, загадочным, зловещим, необъяснимым...
   В метро сталкерами называли тех редких смельчаков, которые отваживались показаться на поверхности... Людей, которые отваживались на это, были сотни. Тех, кто при этом умер вернуться назад живым, - единицы, и были такие люди на вес золота, они ценились ещё больше, чем бывшие работники метрополитена. Самые разнообразные опасности ожидали там, наверху, дерзнувших подняться - от радиации до жутких, искорёженных ею созданий. На поверхности тоже была жизнь, но это уже не была жизнь в привычном человеческом понимании.
   Каждый сталкер становился человеком-легендой, полубогом, на которого восторженно смотрели все - от мала до велика. Когда дети рождаются в мире, в котором некуда и незачем больше плыть и лететь, а слова "лётчик" и "моряк" тускнеют и постепенно теряют свой смысл, они хотят стать сталкерами. Уходить облачёнными в сверкающие доспехи, провожаемыми сотнями полных обожания и благоговения взглядов, наверх, к богам, сражаться с чудовищами и, возвращаясь сюда, под землю, нести людям топливо, боеприпасы, свет и огонь...
  
   Когда ты поднимаешь взгляд и он не упирается в бетонные перекрытия и прогнившие переплетения проводов и труб, а теряется в тёмно-синей бездне, разверзшейся вдруг над твоей головой, - что это за ощущение! А звёзды! Разве может человек, никогда не видевший звёзд, представить себе, что такое бесконечность, когда, наверное, и само понятие бесконечности появилось некогда у людей, вдохновлённых ночным небосводом? Миллионы сияющих огней, серебряные гвозди, вбитые в купол синего бархата...
  
   - У вас, я слышал, странные вещи творятся. Нежить какая-то лезет... Что это?
   - Смерть это. Это наша смерть будущая подбирается. Судьба наша подползает. Вот что это такое... Это угроза всему. Всему этому загаженному метро, не только нашей станции.
   - Да нет, не только метро. Всему нашему прогрессивному человечеству, которое доигралось-таки со своим прогрессом. Пора платить! Борьба видов... И эти чёрные не нечисть, и никакие это не упыри. Это хомо новус - следующая ступень эволюции, лучше нас приспособленная к окружающей среде. Будущее за ними! Может, сапиенсы ещё погниют пару десятков, да даже и с полсотни лет в чёртовых норах, которые они сами для себя вырыли, ещё когда их было слишком много и все одновременно не умещались наверху, так что тех, кто победнее, приходилось днём запихивать под землю...
   Там, наверху, мы уже не у себя дома. Мир больше не принадлежит нам... Мы зубами вцепимся в жизнь, мы будем держаться за неё из всех сил, ведь что бы там ни говорили философы и ни твердили сектанты, вдруг там ничего нет? Не хочется верить, не хочется, но где-то в глубине души ты знаешь, что так и есть... А ведь нам нравится это дело, не правда ли? Мы с тобой очень любим жить!..
   Сдавайся, сапиенс! Ты больше не царь природы! Тебя свергли! Нет, тебе не обязательно подыхать сразу же, никто не настаивает. Поползай ещё в агонии... Но знай, сапиенс: ты отжил своё! Эволюция, законы которой ты постиг, уже совершила свой новый виток, и ты больше не последняя ступень, не венец творения. Ты - динозавр. Надо уступить место новым, более совершенным видам. Не следует быть эгоистом. Игра окончена, пора дать поиграть другим. Твоё время прошло. Ты вымер. И пусть грядущие цивилизации ломают головы над тем, отчего же вымерли сапиенсы. Хотя это вряд ли кого-нибудь заинтересует...
   - А ты здорово сдал с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Ведь я помню, как ты говорил мне, что если сохраним культуру, если не скиснем, по-русски говорить не разучимся, если детей своих читать и писать научим, то ничего, то, может, и под землёй протянем... И вот - сдавайся, сапиенс... Что же так?
   - Да просто понял я кое-что...
   - Сопротивление бесполезно, да?.. А вот нет! Не дождёшься! И они не дождутся!.. Да я зубами за жизнь цепляться буду... Пусть другие виды подождут в общей очереди... Если ты думаешь, что твоё место - на дне, вперёд. А мне с тобой не по пути...
   Ну, а ты что думаешь, парень? Говори, не стесняйся... Тоже хочешь как растение? Как динозавр? Сидеть на вещах и ждать, пока за тобой придут? Знаешь притчу про лягушку в молоке? Как попали две лягушки в крынки молоком. Одна, рационально мыслящая, вовремя поняла, что сопротивление бесполезно и что судьбу не обмануть. А там вдруг ещё загробная жизнь есть, так к чему излишне напрягаться и напрасно тешить себя пустыми надеждами? Сложила лапки и пошла ко дну. А вторая дура, наверное, была или атеистка. И давай барахтаться. Казалось бы, чего ей дёргаться, если всё предопределено? Барахталась она, барахталась... Пока молоко в масло не сбила. И вылезла. Почтим память её товарки, безвременно погибшей во имя прогресса философии и рационального мышления.
   - Кто вы?
   - Кто я? Охотник.
   - Но что это значит - охотник? Чем вы занимаетесь? Охотитесь?
   - Как тебе объяснить... Ты знаешь, как устроен человеческий организм? Он состоит из миллионов крошечных клеток - одни передают электрические сигналы, другие хранят информацию, третьи всасывают питательные вещества, четвёртые переносят кислород... Но все они погибли бы меньше чем за день, погиб бы весь организм, если бы не было клеток, ответственных за иммунитет. Их называют макрофаги. Они работают методично и размеренно, как часы, как метроном. Когда зараза проникает в организм, они находят её, выслеживают, где бы она ни пряталась, рано или поздно достают её и... ликвидируют...
   Представь себе, что весь метрополитен - это человеческий организм. Сложный организм, состоящий из сорока тысяч клеток. Я - макрофаг. Охотник. Это моя профессия. Любая опасность, достаточно серьёзная, чтобы угрожать всему организму, должна быть ликвидирована. Это моя работа...
   - Здорово... Ведь если бы вас не было... То мы бы уже все давно...
   - Ценишь? Ну, если народ ценит, значит, нечего слушать пораженцев... Что-то у вас страшное творится... Что-то такое, чего нельзя оставить... Это не просто нежить, не просто вандалы, не выродки. Тут что-то новое. Что-то зловещее. От этого нового веет холодом. Могилой веет...
  
   - Вообще говоря, тебя и твоих друзей за это следует убить, из воспитательных соображений. Но я уже гарантировал тебе неприкосновенность... Ввиду возраста и общей безмозглости на момент происшествия, а также за давностью лет вы помилованы. Живи... А теперь послушай мой секрет... Опасность должна быть устранена. Я сделаю это... Но чёрт знает, что происходит за семисотым метром в северном тоннеле. Там ваша власть заканчивается. Начинается власть тьмы - самая распространённая форма правления на территории Московского метрополитена. Я пойду туда. Об этом не должен знать никто... Я чувствую, я почти вижу, как маленький червячок сомнения и ужаса гложет мозг у всех... Я не могу положиться на людей с червивыми мозгами. Мне нужен здоровый человек, чей рассудок ещё не штурмовали эти упыри. Мне нужен ты... Не жди меня больше двух дней. И не бойся. Ты везде встретишь людей, которые тебе помогут. Сделай это обязательно! Ты знаешь, что от тебя зависит... Всё. Пожелай мне удачи...
  
   ЕСЛИ Я НЕ ВЕРНУСЬ... Трудовая повинность на станции была обязательной, и все, от мала до велика, должны были отработать ежедневную норму... Мужчины к тому же были обязаны раз в двое суток нести боевое дежурство в одном из туннелей, а во времена конфликтов или появления из глубин метро какой-то новой опасности дозоры многократно усиливались, и на путях постоянно стоял готовый резерв. Так чётко жизнь была отлажена на очень немногих станциях, и добрая слава, которая закрепилась за ВДНХ, привлекала множество желающих обосноваться на ней. Однако чужаков на поселение принимали редко и неохотно...
   Артём знал, что отчим, несмотря на свою почти отеческую к нему любовь, не думает о нём как о продолжателе своего дела и по большому слову считает его балбесом, причём совершенно незаслуженно. В дальние походы он Артёма не брал, несмотря на то, что Артём всё взрослел... Он и не понимал даже, что именно этим своим неверием в Артёма подталкивал его к самым отчаянным авантюрам, за которые сам его потом и порол. Он, видимо, хотел, чтобы Артём не подвергал бессмысленной опасности своей жизни в странствиях по метро, а жил так, как мечталось жить самому: в спокойствии и безопасности, работая и растя детей, не тратя понапрасну своей молодости. Но, желая такой жизни Артёму, он забывал, что сам, прежде чем начать стремиться к ней, прошёл через огонь и воду, успел пережить сотни приключений и насытиться ими. И не мудрость, приобретённая с годами, говорила в нём теперь, а годы и усталость. В Артёме же кипела энергия, он только начинал жить, и влачить жалкое растительное существование... казалось ему совершенно немыслимым. Желание удрать со станции росло в нём с каждым днём... Карьера чайного фабриканта и роль многодетного отца Артёму нравились меньше всего на свете. Именно тягу к приключениям, желание быть подхваченным, словно перекати-поле, туннельными сквозняками и нестись вслед за ними в неизвестность, навстречу своей судьбе, и угадал в нём, наверное, Хантер, попросив о такой непростой, связанной с огромным риском услуге. У него, Охотника, был тонкий нюх на людей, и уже после часового разговора он понял, что сможет положиться на Артёма...
   На ВДНХ гордились тем, что, несмотря на удалённость от центра и главных торговых путей, поселенцам удавалось не просто выжить в ухудшающихся день ото дня условиях, но и поддерживать, хотя бы в пределах станции, стремительно угасающую во всём метрополитене человеческую культуру.
   Администрация станции старалась уделять этому вопросу как можно больше внимания. Детей обязательно учили читать, и на станции даже имелась своя маленькая библиотека, в которую в основном и свозились все выторгованные на ярмарках книги. Беда заключалась в том, что книги челнокам выбирать не приходилось, брали, что давали, и всякой макулатуры скапливалось предостаточно.
   Но отношение к книгам у жителей станции было таково, что даже из самой никчёмной библиотечной книжонки никогда и никем не было вырвано ни странички. К книгам относились как к святыне, как к последнему напоминании о канувшем в небытие прекрасном мире. И взрослые, дорожившие каждой секундой воспоминаний, навеянных чтением, передавали это отношение к книгам своим детям, которым и помнить уже было нечего, которые никогда не знали и не могли узнать иного мира, кроме нескончаемого переплетения угрюмых и тесных туннелей, коридоров и переходов.
   В метро были немногочисленные места, в которых печатное слово так же боготворилось, и жители ВДНХ с гордостью считали свою станцию одним из последних оплотов культуры...
  
   - Обстановка? Вроде ничего. Ходят, конечно, слухи всякие, но это как всегда, ты же знаешь, челноки не могут без слухов и историй. Они прямо чахнут, ты их не корми, в слухи дай рассказать. Но верить в их байки или не верить - это ещё вопрос...
  
   - Да неужели тебе вообще не интересно ничего, кроме того, что ты можешь увидеть и пощупать? Неужели ты правда считаешь, что мир ограничивается тем, что ты видишь? Тем, что ты слышишь?..
  
   Артём опустился на постель, уткнулся лицом в подушку и тут же уснул, хотя собирался ещё раз обдумать своё положение в тишине и покое. Сон, болезненный и бредовый после всех разговоров, мыслей и переживаний прошедшего дня, обволок его и решительно увлёк в свои пучины...
  
   Карлос учил их правильно готовить из поганок дурь и объяснял, что употреблять её так, как это принято, - чистое преступление, потому что эти поганки на самом деле не грибы вовсе, а новый вид разумной жизни на Земле, которая, может заменит со временем человека. Что грибы эти не самостоятельные существа, а лишь частицы связанного нейронами единого целого, ... гигантской грибницы. И что на самом деле тот, кто ест дурь, не просто употребляет психотропные вещества, а вступает в контакт с этой новой разумной жизнью. И если всё делать правильно, то можно подружиться с ней, и тогда она будет помогать тому, кто общается с ней через дурь. Но потом вдруг появился Сухой и, грозя пальцем, сказал, что дурь употреблять вообще нельзя, потому что от длительного её употребления мозги становятся чёрными...
  
   ГОЛОС ТУННЕЛЕЙ... Вот почему так немногословны были идущие: болтовня расслабляла и мешала вслушиваться в дыхание тоннелей...
   - Натуральные фашисты. Когда-то давно, когда мы ещё жили там, были такие. Бритоголовые были и ещё такие, которые назывались РНЕ, и другие, против иммиграции, какие-то пни, и ещё всякие разные, такая уж была в то время мода... Потом вроде исчезли. Не слышно о них ничего и не видно. И вот вдруг объявились... Историю двадцатого века наше поколение ещё помнит... Мутанты, между прочим, существуют на самом деле... А чёрные наши чего стоят! И есть ещё сектанты, сатанисты... Кунсткамера...
   Полис оставался для метро явлением совершенно уникальным. Там ещё можно было встретить хранителей тех старых знаний, применения которым в суровом новом мире, с его изменившимися законами, просто не находилось. Знания эти для обитателей почти всех остальных станций, в сущности, для всего метро, медленно погружавшегося в пучину хаоса и невежества, становились никчёмными, как и их носители... Прямо над Полисом возвышалось здание Библиотеки имени Ленина - самого обширного хранилища информации ушедшей эпохи. Сотни тысяч книг на десятках языках, охватывающих, вероятно, все области, в которых когда-либо работала человеческая мысль, и накапливались сведения...
   Из всех тех немногих конфедераций, империй и просто могущественных станций только Полис посылал сталкеров за книгами. Только там знания имели такую ценность, что ради них были готовы рисковать жизнями своих добровольцев, выплачивать баснословные гонорары наёмникам и отказывать себе в материальных благах во имя приобретений благ духовных.
   И, несмотря на кажущуюся непрактичность и идеализм своего руководства, Полис выстаивал год за годом, и беды обходили его стороной...
  
   ЗА ПАТРОНЫ... Странствуя по метро, ... некоторые приобретали необъяснимый страх, кто-то слышал звуки, голоса, постепенно терял рассудок, но все сходились в одном: даже когда в тоннелях нет ни души, они всё равно не пустуют. Что-то невидимое и почти неощутимое медленно и тягуче течёт по ним, наполняя их своей собственной жизнью...
   Артёму показалось вдруг, что он стоит на пороге понимания чего-то очень важного, как если бы последние полчаса его блужданий в кромешной тьме туннелей и в сумерках собственного сознания приподняли завесу над великой тайной, отделяющей всех разумных созданий от познания истинной природы этого нового мира, выгрызенного прошлыми поколениями в недрах Земли.
   Но вместе с тем ему стало страшно, словно он только что заглянул в замочную скважину двери, надеясь узнать, что за ней, и увидел лишь нестерпимый свет, бьющий изнутри и опаляющий глаза. И если открыть дверь, то свет этот хлынет неудержимо и испепелит на месте того дерзкого, который решится открыть запертую дверь. Однако свет этот и есть Знание.
   Вихрь этих мыслей, ощущений и переживаний захлестнул Артёма слишком внезапно, он был совершенно не готов ни к чему похожему... Он испугался этого знания, отступил, и теперь приподнявшаяся было завеса тяжело опустилась обратно, быть может, навсегда. Ураган в его голове стих так же внезапно, как и начался, только опустошив и утомив рассудок... Медленно-медленно его душа наливалась горечью опасения, что он стоял в шаге от просветления, но не решился, не отважился отдаться на волю течения туннельного эфира, и теперь ему всю жизнь остаётся лишь бродить в потёмках, оттого что однажды он убоялся света подлинного Знания... Но что такое Знание?..
   - Знание - это свет, а незнание - тьма!
  
   - Есть местечки в этом гадюшнике, где всё что хочешь достать можно. Идёшь, а тебя зазывают наперебой: "Оружие, наркотики, девочки, поддельные документы", а эти... устроили здесь ясли: того нельзя, этого нельзя...
  
   - Существенно ли, разложится оное тело здесь или на станции, если его бессмертная душа уже вознеслась к Создателю? Или перевоплотилась - в зависимости от вероисповедания. Хотя все религии заблуждаются в равной степени...
  
   Он всмотрелся пристальней в лицо своего спасителя. На вид тому было за пятьдесят, но выглядел он на удивление свежо и бодро. Рука его, поддерживающая Артёма, была тверда и ни разу за весь путь не дрогнула от усталости. Седеющие, коротко стриженные волосы и маленькая аккуратная бородка насторожили Артёма: был он какой-то слишком ухоженный для метро...
  
   - Здесь нет власти. И некому дать живущим здесь свет. Поэтому каждый, кто нуждается в свете, должен добыть его сам. Кто-то может сделать это, кто-то нет...
  
   ПРАВО СИЛЬНОГО... Стоит заснуть и проснуться, как ярость пережитого стремительно меркнет, и, вспоминая, трудно уже отличить фантазии от подлинных происшествий, которые становятся такими же блёклыми, как сны, как мысли о будущем или возможном прошлом...
  
   - Ты, видимо, родом со станции, где часы исправны и все с благоговением смотрят на них, сверяя время на своих наручных часах с красными цифрами над входом в туннели. У вас время одно на всех, как и свет. Здесь всё наоборот: никому нет дела до других. Никому не нужно обеспечивать светом тех, кого сюда занесло. Подойди к людям и предложи им это - твоя идея покажется им абсурдной. Каждый, кому нужен свет, должен принести его сюда с собой. То же со временем: каждый, кто нуждается во времени, боясь хаоса, приносит сюда своё время. Оно здесь у каждого - собственное, и у всех оно разное, в зависимости от того, кто когда сбился со счёта, но все одинаково правы, и каждый верит в своё время, подчиняет свою жизнь его ритмам... Попробуй, освободи время - и ты увидишь: для разных людей оно течёт по-разному, для кого-то медленно и тягуче, отсчитываемое выкуренными сигаретами, вдохами и выдохами, а для кого-то мчится, и измерить его можно только прожитыми жизнями...
   Вот удивилось бы начальство, узнав, что никакого времени больше нет, что пропал сам смысл его существования!..
  
   - Я последнее воплощение... Больше воплощений не будет. Всему пришёл конец. Я не знаю точно, как это получилось, но на этот раз человечество перестаралось. Больше нет ни рая, ни ада. Нет больше чистилища. После того, как душа отлетает от тела, ей нет больше прибежища. Сколько мегатонн, беватонн нужно, чтобы рассеять ноосферу? Ведь она была так же реальна, как этот чайник. Как бы то ни было, мы не поскупились. Мы уничтожили и рай, и ад. Нам довелось жить в очень странном мире, в мире, в котором после смерти душе предстоит остаться точно там же. Ты понимаешь меня? Ты умрёшь, но твоя измученная душа больше не перевоплотится, а поскольку нет больше рая, для неё не наступит успокоение и отдохновение. Она обречена остаться там же, где ты прожил всю свою жизнь, - в метро... Она будет метаться под сводами этих подземелий, в туннелях, до скончания времён, ведь ей некуда больше стремиться. Метро объединяет в себе материальную жизнь и обе ипостаси загробной. Теперь и Эдем, и Преисподняя находятся здесь же. Мы живём среди душ умерших, они окружают нас плотным кольцом - все те, кто был задавлен поездом, застрелен, задушен, сожран чудовищами, сгорел, погиб такой странной смертью, о которой никто из живущих не знает ничего и никогда не сможет даже такое вообразить... Тебе знаком страх туннеля? Я думал раньше, что это мёртвые слепо бредут за нами по тоннелям, шаг за шагом, тая во тьме, как только мы оборачиваемся. Глаза бесполезны, ими не различить умершего, но мурашки, пробегающие по спинам, волосы, встающие дыбом, озноб, бьющий наши тела, свидетельствуют о незримом преследовании. Так я думал раньше. Но после твоего рассказа многое прояснилось для меня. Неведомыми путями они попадают в трубы, в коммуникации... Похоже, что кто-то заточил в трубы саму Лету, реку смерти... Твой товарищ говорил не своими словами, да это и был не он. Это были голоса мёртвых, он услышал их в голове и повторял, а потом они увлекли его за собой...
   Ты можешь не бояться мести, он больше не перевоплотится... Я думаю, что, попадая в эти трубы, умершие теряют себя, они становятся частью целого, их воля растворяется в воле остальных, а разум иссыхает. Он больше не личность...
  
   - Я знаю, что поход твой имеет цель и что твой путь далёк и тернист. Я не понимаю, какова твоя миссия, но её бремя будет слишком тяжело для тебя одного, и я решил помочь тебе хоть в чём-то...
   Он вторгся в мои сновидения, а такого я обычно никому не прощаю. Но с ним всё было иначе. Ему, как и тебе, нужна была моя помощь, и он не приказывал, он не требовал подчиниться своей воле, а, скорее, очень настойчиво просил. Он не умеет пользоваться внушением и странствовать по чужим мыслям, просто ему было трудно, очень трудно, он отчаянно думал о тебе и искал дружескую руку, плечо, на которое мог бы опереться. Я протянул ему руку и подставил плечо. Я вышел тебе навстречу...
   Поверь, я ничего не делаю зря. Тебе может показаться, что некоторые мои действия лишены смысла и даже безумны. Но смысл есть, просто он недоступен тебе, потому что твоё восприятие и понимание мира ограничено. Ты ещё только в самом начале пути. Ты слишком молод, чтобы правильно понимать некоторые вещи...
   Никогда впредь не заговаривай так легкомысленно о вещах, в которых ничего не смыслишь!..
  
   - Наши друзья весьма близки к панике... Кроме того, они подозревают, что только что линчевали невинного, а такой поступок не стимулирует рационального мышления. Сейчас мы имеем дело не с коллективом, а со стаей. Отличное ментальное состояние для манипуляции психикой!..
   Главное теперь - авторитет. Сила. Стая уважает силу, а не логические аргументы...
  
   - Общение с себе подобными - неотъемлемая черта человеческих существ. И даже если их воля подавлена, а сами они, в сущности, загипнотизированы, они всё равно тяготеют к общению. Человек - существо социальное, и тут ничего не поделаешь. Во всех других случаях я покорно принял бы любое человеческое проявление как Божий замысел или как неизбежный результат эволюционного развития, в зависимости от того, с кем я беседую. Однако в данном случае такой ход мышления вреден. Мы должны вмешаться и направить их мысли в нужное русло...
  
   - Никогда не рассуждай о праве сильного. Ты слишком слаб для этого...
  
   ХАНСТВО ТЬМЫ...
   - Потрясающе... Это как тогда... Нет потолка, и всё синее такое... Боже мой, красота какая! И как дышится-то!
   - Это небо. Любопытно, правда? Если тут глаза под настроение закрыть и расслабиться, его многие видят. Странно, конечно...
  
   - Когда такое творится, человеки должны заодно быть...
  
   - Туристы? Или челноки?
   - Нет, мы не челноки, мы странники, с нами нет никакого груза...
  
   Бык, наверное, даже не разобрал, что он сказал, но интонация ему не понравилась... Опустив подбородок, он обвёл парня мутным взглядом. Глаза у него были совершенно пустые и казались почти прозрачными, никаких признаков разума в них не обнаруживалась. Тупость и злость, вот что они излучали...
  
   Артём снова и снова удивлялся тому, какой разной, непохожей, оказывается, может быть музыка, до чего сильно она способна влиять на настроение...
  
   Пришлось обойти ближайшие лотки в поисках чего-то, более пригодного к употреблению... задерживаясь у книжных развалов - так, ничего интересного. Всё больше дешёвые, разваливающиеся книжонки карманного размера: про большую и чистую любовь - для женщин, про убийства и деньги - для мужчин...
  
   ЧЕТВЁРТЫЙ РЕЙХ... Главное то, что происходит внутри, а не снаружи. Главное - в сердце оставаться всё тем же, не опуститься, а условия, чёрт с ними, с условиями...
   - Что вы говорите? Фашисты? Ах, да... такие бритоголовые, на рукавах повязки, просто ужасно... Какие-то у них там парады, марши... Через платформу всё маршировали и песни пели. Что-то про величие духа и презрение к смерти. Но, вообще, знаете, немецкий язык они удачно выбрали. Немецкий просто создан для подобных вещей...
  
   - Почему паспорт советского образца?..
  
   - Знаете, у нас есть маленький кружок на Баррикадной, собираемся по вечерам, иногда к нам с Улицы 1905 года приходят, а вот теперь и с Пушкинской всех инакомыслящих прогнали, и Антон Петрович к нам переехал... Ерунда, конечно, просто литературные посиделки, ну, о политике иногда поговорим, собственно... Там, знаете, образованных тоже не особенно любят, на Баррикадной, чего только не услышишь: и что вшивая интеллигенция, и что пятая колонна... Так что мы там потихонечку. Но вот Яков Иосифович говорил, что, дескать, Университет не погиб. Что им удалось блокировать туннели, и теперь там всё ещё есть люди. Не просто люди, а... Вы понимаете, там когда-то Московский государственный университет был, это ведь из-за него так станция называется. И вот, дескать, части профессуры удалось спастись и студентам тоже. Под университетом ведь размещались огромные бомбоубежища, сталинской ещё постройки, по-моему соединённые особыми переходами с метро. И теперь там образовался такой интеллектуальный центр, знаете... И что там образованные люди находятся у власти, всеми тремя станциями и убежищами управляет ректор, а каждая станция возглавляется деканом - всех на определённый срок избирают. Там и наука не стоит на месте - всё-таки студенты, знаете ли, аспиранты, преподаватели! И культура не гаснет, не то что у нас, и пишут что-то, и наследие наше не забывается... А Антон Петрович даже говорил, что ему один знакомый инженер по секрету рассказывал, будто они там даже нашли способ на поверхность выходить, сами создали защитные костюмы, и иногда их разведчики появляются в метро...
  
   - Ах, какой красивый город был - Питер!.. Исаакий... А Адмиралтейство, шпиль этот вот... Какая грация, какое изящество! А вечерами на Невском - люди, шум толпы, смех, дети с мороженым, девушки молоденькие, тоненькие... Музыка несётся... Летом особенно, там редко когда хорошая погода летом: так, чтобы солнце и небо чистое, лазурное, но когда бывает... И так, знаете, дышится легко...
   Боже, какой прекрасный мир мы загубили...
  
   DU STIRBST... Раньше Артём всё пытался представить: что же должен чувствовать, о чём думать человек, приговорённый к смерти, за ночь до казни? Страх? Ненависть к палачам? Раскаяние? Внутри него была просто пустота. Сердце тяжело бухало в груди, в висках стучало, во рту медленно скапливалась кровь, пока он её не проглатывал. Кровь была запаха мокрого, ржавого железа. Или это влажное железо имело запах свежей крови?
   Его повесят. Его убьют. Его больше не будет. Осознать это, представить это себе никак не получалось. Всем и каждому понятно, что смерть неизбежна. В метро смерть была повседневностью. Но всегда кажется, что с тобой не случится никакого несчастного случая, пули пролетят мимо, болезнь обойдёт стороной. А смерть от старости - это так нескоро, что можно даже не думать об этом. Об этом надо забыть, и если такие мысли всё же приходят, надо их гнать, надо душить их, иначе они могут пустить корни в сознании и разрастись, и их ядовитые споры отравят существование тому, кто им поддался. Нельзя думать о том, что и ты умрёшь. Иначе можно сойти с ума. Только одно спасает человека от безумия - неизвестность. Жизнь приговорённого к смерти, которого казнят через год, и он знает об этом, жизнь смертельно больного, которому врачи сказали, сколько ему осталось, отличаются от жизни обычного человека только одним: первые точно или приблизительно знают, когда умрут, обычный же человек пребывает в неведении, и поэтому ему кажется, что он может жить вечно, хотя не исключено, что на следующий день он погибнет в катастрофе. Страшна не сама смерть. Страшно её ожидание...
  
   Насколько проще умирать тем, кто во что-нибудь верит! Тем, кто убеждён, что смерть - это не конец всему. Тем, в чьих глазах мир чётко разделяется на белое и чёрное, кто точно знает, что надо делать и почему, кто несёт в руке факел идеи, веры, и в его свете всё выглядит просто и понятно. Тем, кто ни в чём не сомневается, ни в чём не раскаивается. Такие умирают легко. Они умирают с улыбкой...
  
   - Добро пожаловать в Первую интернациональную красную боевую имени товарища Эрнесто Че Гевары бригаду Московского метрополитена!.. Товарищ. Эрнесто. Че. Гевара. Великий Кубинский Революционер...
  
   Артёму снова пришлось пересилить себя и отказаться от предложения, но теперь это далось ему легче. Им овладело весёлое отчаяние. Весь мир был против него, всё шло наперекосяк...
  
   Нет, незачем было мечтать, в новом мире такого больше быть не могло, в нём каждый шаг давался ценой невероятных усилий и обжигающей боли. Те времена ушли безвозвратно. Тот волшебный, прекрасный мир умер. Его больше нет. И не стоит скулить по нему всю оставшуюся жизнь...
  
   НО ПАСАРАН!.. Артём понял, что прав был тот древний мудрец, который, умирая, заявил, что знает только то, что ничего не знает...
   - Товарищ Артём! На прощание я хочу сказать тебе две вещи. Во-первых, верь в свою звезду. Как говаривал товарищ Эрнесто Че Гевара, аста ла викториа съемпре!
   И во-вторых, и это самое главное - НО ПАСАРАН!..
  
   Мы с ним дельце обделали, думаю, надо обмыть. Он мне говорит, ты, мол, осторожнее, здесь пьяные часто пропадают...
   - Ну, и кто это был?
   - Сатанисты, понял? Они решили, что конец света уже наступил, и метро - это ворота в ад...
   - Врата.
   - Ну, метро - это врата в ад, а сам ад лежит немного глубже, и дьявол, значит, их там ждёт, надо только до него докопаться. Вот и роют. С тех пор четыре года прошло. Может, уже докопались...
   Мысль, что метро - это преддверие ада или, может быть, даже первый его круг, загипнотизировала его, и перед глазами возникла невероятная картина: сотни людей, копошащихся, как муравьи, роющих вручную бесконечный котлован, шахту в никуда, пока однажды лом одного из них не воткнётся в грунт странно легко и не провалится вниз, и тогда ад и метро окончательно сольются воедино...
   Кто знает, сколько ещё таких станций в метро, каждая из которых прикрывает своё направление, сражаясь не за всеобщее спокойствие, а за собственную шкуру... Можно уходить назад, отступать к центру, подрывая за собой туннели, но тогда будет оставаться всё меньше жизненного пространства, пока все оставшиеся в живых не соберутся на небольшом пятачке и там сами не перегрызут друг другу глотки...
   Спохватившись, Артём запретил себе думать дальше. Это просто голос слабости, предательский, слащавый, подсказывающий аргументы, чтобы не продолжать Похода, перестать стремиться к Цели. Но нельзя ей поддаваться. Этот путь ведёт в тупик...
  
   Там, на красном бархате, любовно подсвеченные крошечными лампочками, покоились две книги. Первая - превосходно сохранившееся солидное издание в чёрной обложке, тиснёная золотом надпись на которой гласила "Адам Смит. Богатство народов". Вторая - изрядно зачитанная книжонка, в порванной и заклеенной узкими бумажными полосками тонкой обложке, на которой жирными буквами значилось "Дейл Карнеги. Как перестать беспокоиться и начать жить"...
  
   "Центральный офис". Эта станция произвела на Артёма неизгладимое впечатление. Нет, она не поразила его, как первая Павелецкая, здесь не было и следа того таинственного мрачноватого великолепия, напоминания выродившимся потомкам о минувшем сверхчеловеческом величии и мощи создателей метро. Но зато люди здесь жили так, словно и не кипело за пределами Кольцевой линии упадочное безумие подземного существования. Тут жизнь шла размеренно, благоустроенно, после рабочего дня наступал заслуженный отдых, молодёжь уходила не в иллюзорный мир дури, а на предприятия - чем раньше начнёшь карьеру, тем дальше продвинешься, а люди зрелые не боялись, что как только их руки потеряют силу, их вышвырнут в туннель на съедение крысам. Теперь становилось понятно, почему Ганза пропускала чужаков на свои станции так мало и неохотно. Количество мест в раю ограничено, и только в ад вход всем открыт.
   - Вот наконец и эмигрировал!..
   Артём отметил про себя, что все пограничники и таможенники очень гордятся своим местом, сразу видно, что они занимаются любимым делом. "С другой стороны, такую работу нельзя не любить"...
   В конце дня, когда руки были истёрты..., Артёму показалось, что он постиг истинную природу человека, как и смысл его жизни. Человек теперь виделся ему как хитроумная машина по уничтожению продуктов и производству дерьма, функционирующая почти без сбоев на протяжении всей жизни, у которой нет никакого смысла, если под словом "смысл" иметь в виду какую-то конечную цель. Смысл был в процессе: истребить как можно больше пищи, переработать её поскорее и извергнуть отбросы, всё, что осталось от дымящихся свиных отбивных, сочных тушёных грибов, пышных лепёшек - теперь испорченное и осквернённое. Черты лиц приходящих стирались, они становились безликими механизмами по разрушению прекрасного и полезного, создающими взамен зловонное и никчёмное. Артём был озлоблен на людей и чувствовал к ним не меньшее отвращение, чем они к нему. Марк стоически терпел и время от времени подбадривал Артёма высказываниями вроде: "Ничего-ничего, мне и раньше говорили, что в эмиграции всегда поначалу трудно"...
  
   Наступил третий день их пребывания на станции. Время здесь шло не сутками, оно ползло, как слизень, секундами непрекращающегося кошмара. Артем уже привык к мысли, что никто больше никогда не подойдёт к нему и с ним не заговорит, и ему уготована теперь судьба изгоя. Словно он перестал быть человеком и превратился в какое-то немыслимо уродливое существо, в котором люди видят не просто что-то гадкое и отталкивающее, но ещё и нечто неуловимо родственное, и это отпугивает и отвращает их ещё больше, как будто от него можно заразиться этим уродством, как будто он - прокажённый.
   Сначала он строил планы побега. После пришла гулкая пустота отчаяния. После неё наступило мутное отупение, когда рассудок отстранился от его жизни, сжался, втянул в себя ниточки чувств и ощущений и закуклился где-то в уголке сознания. Артём продолжал работать механически, движения его отточились до автоматизма, надо было только выгребать, кидать, катить, снова выгребать, снова катить, опорожнять и возвращаться обратно побыстрее, чтобы снова выгребать. Сны потеряли осмысленность, и в них он, как и наяву, бесконечно бежал, выгребал, толкал, выгребал и бежал...
  
   Часто бывает, что мысль, кажущаяся во сне гениальной, при пробуждении оказывается бессмысленным сочетанием слов...
  
   НЕ ВЕРЮ...
   - Возрадуйся, о возлюбленный брат мой, ибо встретил ты меня на своём пути, и отныне всё переменится в жизни твоей. Закончился беспросветный мрак твоих бесцельных скитаний, ибо вышел ты к тому, что искал...
   Веруешь ли ты в Бога истинного, единого?.. Только лишь вера истинная спасёт тебя от вечных адовых мук и дарует тебе искупление грехов твоих. Потому что грядёт царствие Бога нашего, и сбываются священные библейские пророчества. Изучаешь ли ты Библию?..
   Священную Книгу, дарованную нам свыше, изучать необходимо, и великие блага нисходят на вернувшихся на путь истинный. Библия - драгоценный дар Бога нашего...
   Неужели ты мог бы представить себе мир, в котором нет Его? Неужели наш мир мог бы возникнуть сам по себе, а не в соответствии с мудрой Его волей? Неужели всё бесконечное разнообразие форм жизни, все красоты земли, всё это могло возникнуть случайно?..
   Подумай, ведь если в этом мире нет проявления Божественной воли, то это значит, что люди предоставлены сами себе, и в нашем существовании нет никакого смысла, и нет никакой причины продолжать его... Это значит, что мы совсем одиноки, и некому заботиться о нас. Это значит, что мы погружены в хаос, и нет ни малейшей надежды на свет в конце туннеля... В таком мире жить страшно. В таком мире жить невозможно.
   Артём задумался. До этого момента он видел свою жизнь именно как полный хаос, как цепь случайностей, лишённых связи и смысла. И пусть это угнетало его, и соблазн довериться любой простой истине, наполнявшей его жизнь смыслом, был велик, он считал это малодушием и сам, сквозь боль и сомнения, укреплял себя в мысли, что его жизнь никому, кроме него самого, не нужна, что каждый живущий должен сам противостоять бессмыслице и хаосу бытия...
   - Как узнать, чего требует от нас Бог? Для этого ответьте на три вопроса: какие важные сведения содержит Библия? Кто её автор? Почему её надо изучать?..
   Проповедник сообщил, что в Библии изложена истина о Боге: кто Он и каковы Его законы. После этого он перешёл ко второму вопросу и рассказал, что Библию на протяжении 1600 лет писали примерно сорок разных людей, но всех их вдохновлял Бог. Поэтому автор Библии не человек, а Бог, живущий на небесах.
   Изучать Библию нужно, потому что познание Бога и исполнение Его воли - залог вашего вечного будущего...
   Главные качества Бога - любовь, справедливость, мудрость и сила...
   В третьем моём уроке я расскажу вам, кто такой Иисус Христос. И вот три вопроса: почему Иисус Христос назван первородным сыном Бога? Почему он пришёл на землю как человек? Что сделает Иисус в недалёком будущем?..
   - Не послушавшись повеления Бога, первый человек Адам совершил то, что в Библии названо грехом. Поэтому Бог приговорил Адама к смерти. Постепенно Адам состарился и умер, но он передал грех всем своим детям, и поэтому мы тоже стареем, болеем и умираем. И тогда Бог послал своего первородного сына, Иисуса, чтобы тот научил людей истине о Боге, сохранив совершенную непорочность, показал людям пример и пожертвовал своей жизнью, чтобы освободить человечество от греха и смерти.
   Артёму эта идея показалась очень странной. Зачем надо было сначала карать всех смертью, чтобы потом жертвовать собственным сыном, чтобы вернуть всё, как было? И это при условии собственного всемогущества?
   - Иисус возвратился на небо, воскрешённый, как духовная личность. Позднее Бог назначил его Царём. Скоро Иисус устранит с земли всё зло и страдания! Но об этом - после молитвы!
   Собравшиеся послушно склонили головы и предались таинству молитвы... Артём купался в многоголосном гудении, из которого можно было выудить отдельные слова, но общий смысл всё время ускользал...
   - И вот три вопроса: откуда взялся Сатана Диавол? Как Сатана обманывает людей? Почему нам необходимо сопротивляться Диаволу?..
   Сатана обманывает людей, чтобы они поклонялись ему. Есть три способа обманывать: ложная религия, спиритизм и национализм. Если религия учит лжи о Боге, она служит целям Сатаны. Приверженцы ложных религий могут искренне думать, что они поклоняются истинному Богу, но в действительности они служат Сатане. Спиритизм, когда люди призывают духов, чтобы они охраняли их, вредили другим людям, предсказывали будущее и совершали чудеса. За всеми этими действиями стоит злая сила. Кроме того, Сатана обманывает людей, возбуждая в них крайнюю национальную гордость и побуждая их поклоняться политическим организациям. Люди порой считают, что их народ или раса лучше других. Но это неправда...
   Что Бог замыслил для земли? Он сотворил землю, чтобы на ней вечно и счастливо жили люди! Он хотел, чтобы землю населяло праведное, радостное человечество. Земля никогда не будет уничтожена. Она будет существовать вечно!..
   Прежде чем земля станет раем, должны быть удалены злые люди. Нашим предкам было завещано, что очищение случится в Армагеддоне - Божьей войне по уничтожению зла. Затем Сатана будет скован на тысячу лет. Не будет никого, кто вредил бы земле. В живых останется только народ Бога! Тысячу лет землёй будет править Царь Христос Иисус!..
   Теперь семя Божье заронено и в тебя, оно упало на благодатную почву...
   Хочу рассказать тебе только, как не следует тебе поступать, чтобы ты не был отвергнут. Ты должен научиться ненавидеть зло и избегать дел, которые Бог ненавидит: блуд, подразумевающий неверность, скотоложество, кровосмешение и гомосексуализм, азартные игры, ложь, воровство, приступы гнева, насилие, колдовство, спиритизм, пьянство...
  
   Его захлестнуло понимание того, что метро - это не просто сооружённое некогда транспортное предприятие, не просто атомное бомбоубежище или обиталище нескольких десятков тысяч человек... Что в него кто-то вдохнул собственную, загадочную, ни с чем не сравнимую жизнь, что оно обладает неким непривычным и непонятным человеку разумом и чуждым ему сознанием...
  
   Где живёшь, куда идёшь, во что веришь, во что не веришь, кто виноват и что делать?..
  
   - Во-первых, овцы грешны тем, что отвергли своих пастухов в минуту их слабости. Во-вторых, за то время, когда Метро-2 оказалось отрезанным от нашего мира, развитие пастырей шло иначе, нежели наше, и теперь они являются не людьми, а существами высшего порядка, чья логика нам непонятна и мысли неподвластны. Неизвестно, что задумано ими для нашего метро, но в их силах изменить всё, даже вернуть нас в утраченный прекрасный мир, потому что они вновь обрели своё былое могущество. Оттого, что мы взбунтовались против них однажды и предали их, они не участвуют больше в нашей судьбе. Однако пастыри присутствуют повсюду, и им ведом каждый наш вздох, каждый шаг, каждый удар - всё, что происходит в метро. Пока они просто наблюдают. И только когда мы искупим свой страшный грех, они обратят на нас благосклонный взор и протянут нам руку. И тогда начнётся возрождение. Так говорят те, кто верит в Невидимых Наблюдателей...
  
   - А как тогда вам жилось?
   Он любил задавать этот вопрос старикам и слушать потом, как они, бросив все дела, с удовольствием принимались вспоминать, как же это было - тогда. Их глаза затягивались мечтательной поволокой, голос начинал звучать совсем по-другому, а лица будто молодели на десятки лет. И пусть те картины, которые вставали перед их мысленным взором, ни в чём не походили на образы, рисовавшиеся Артёму во время их рассказов, всё равно, это было невероятно увлекательно. И как-то сладко и мучительно щемило сердце...
  
   - А почему вы здесь книги жжёте?
   - Прочитали уже.
   - В книжках правды нет!
  
   - Знаете, был я у них на собрании: они там очень странные вещи говорят... Например, что главное злодеяние Сатаны - в том, что он захотел себе тоже славы и поклонения... Я думал раньше, что там всё было намного серьёзней. А тут просто ревность, оказывается. Неужели мир так прост и всё крутится вокруг того, что кто-то не поделил славу и поклонников?..
   - Мир не так прост...
   - И ещё кое-что... Вот они там говорят, что главные качества Бога - это милосердие, доброта, готовность прощать, что он - Бог любви, что он всемогущ. Но при этом за первое же ослушание человек изгнан из рая и стал смертным. Потом несчётное количество людей умирает - не страшно, и под конец Бог посылает своего сына, чтобы он спас людей. И сын этот сам погибает страшной смертью, перед смертью взывает к Богу, спрашивает, почему Тот его оставил. И всё это для чего? Чтобы своей кровью искупить грех первого человека, которого Бог сам же спровоцировал и наказал, и чтобы люди вернулись в рай и вновь обрели бессмертие. Какая-то бессмысленная возня, ведь можно было просто не наказывать так строго их всех за то, чего они даже не делали. Или отменить наказание за сроком давности. Но зачем жертвовать любимым сыном, да ещё и предавать его? Где здесь любовь, где здесь готовность прощать, где здесь всемогущество?..
   - Примитивно и грубовато изложено, но в общих чертах верно.
   - Если Бог и имеет какие-то качества или отличительные свойства - это уж точно не любовь, не справедливость и не всепрощение. Судя по тому, что творилось на земле с момента её сотворения, Богу свойственна только одна любовь: он любит интересные истории. Сначала устроит заваруху, а потом смотрит, что из этого выйдет. Если пресновато получается, перцу добавит. Так что прав был старик Шекспир: весь мир - театр...
   - Только с сегодняшнего утра ты уже успел наговорить на несколько столетий горения в аду.
   - Значит, тебе будет там с кем поболтать.
   - С другой стороны, сколько интересных знакомств там можно завязать.
   - Например, среди высшей иерархии католической церкви.
   - Да, они-то уж точно. Но, строго говоря, наши тоже...
  
   - Вот я тебе предложу маленькую теорию, а ты сам посмотри, подходит ли она к твоей жизни. Мне так кажется, что жизнь, конечно, пустая штука, и смысла в ней в целом нет, и нет судьбы, то есть такой определённой, явной, так, чтобы родился и всё уже знаешь: моя судьба - быть космонавтом или, скажем, балериной, или погибнуть во младенчестве... Нет, не так. Когда проживаешь отведённое тебе время... Может случиться, что происходит с тобой какое-то событие, которое заставляет тебя совершать определённые поступки и принимать определённые решения, причём у тебя есть свободный выбор: хочешь сделай так, хочешь этак. Но если ты примешь правильное решение, то дальнейшие вещи, которые с тобой будут происходить, - это уже будут не просто случайные события. Они будут обусловлены тем выбором, который ты сделал...
   Если ты опять оказался на перепутье и вновь принял нужное решение, потом перед тобой встанет выбор, который тебе уже не покажется случайным, если ты, конечно, догадаешься и сумеешь осмыслить его. И твоя жизнь постепенно перестанет быть просто набором случайностей, она превратится... в сюжет, что ли, всё будет соединено некими логическими, не обязательно прямыми связями. Вот это и будет твоя судьба. На определённой стадии, если ты достаточно далеко ушёл по своей стезе, твоя жизнь настолько превращается в сюжет, что с тобой начинают происходить странные, необъяснимые с точки зрения голого рационализма или твоей теории случайных событий вещи. Зато они будут очень хорошо вписываться в логику сюжетной линии, в которую теперь превратилась твоя жизнь. Думаю, судьбы просто так не бывает, к ней надо прийти, и если события в твоей жизни соберутся и начнут выстраиваться в сюжет, тогда тебя может забросить в такие дали... Самое интересное, что сам человек может и не подозревать, что с ним творится, или представлять себе происходящее в корне неверно, пытаться систематизировать события в соответствии со своим мировоззрением. Но у судьбы - своя логика...
  
   Тогда это должно означать, что, отступись он от своей цели, сойди со своей стези, - судьба тут же отвернётся от него, и её невидимый щит, оберегающий сейчас Артёма от гибели, тотчас рассыплется на куски, Ариаднина нить, по которой он осторожно ступает, оборвётся, и он останется один на один с бушующей действительностью, взбешённой его дерзким посягательством на хаотическую сущность бытия... Может, тот, кто однажды попробовал обмануть судьбу, у кого хватило легкомыслия продолжать упорствовать и после того, как зловещие тучи сгустились над головой, не может просто так сойти с пути? Пусть всё ему сойдёт с рук, но с этих пор его жизнь превратится в нечто абсолютно заурядное, серое, и никогда в ней больше не случится ничего необычного, волшебного, необъяснимого, потому что сюжет будет оборван, а на герое поставят крест...
   Значит ли это, что Артём не просто не имеет права, а уже не может теперь отступить от своего пути? Вот она, судьба? Судьба, в которую он не верил? И не верил только потому, что не умел правильно воспринять происходившее с ним, не умел прочесть знаков, стоявших вдоль его дороги, и продолжал наивно считать уходящий к далёким горизонтам специально для него проложенный тракт - путаным переплетением заброшенных тропинок, ведущих в разные стороны?
   Выходило, что он ступал по своей стезе, и события его жизни образовывали стройный сюжет, обладавший властью над человеческой волей и рассудком, так что его враги слепли, а друзья прозревали, чтобы прийти вовремя ему на помощь. Сюжет, управляющий реальностью так, что непреложные законы вероятности послушно, словно пластилин, меняли свою форму под натиском растущей мощи невидимой длани, двигающей его по шахматной доске жизни... И если это было действительно так, отпадал сам собою вопрос, на который раньше можно было ответить лишь угрюмым молчанием и стискиванием зубов: зачем всё это? Теперь мужество, с которым он признавался сам себе и упрямо твердил другим, что никакого провидения или высшего замысла, никаких законов и никакой справедливости в мире нет, оказывается ненужным, потому что замысел начинал угадываться... Этой мысли не хотелось сопротивляться, она была слишком соблазнительна, чтобы отвернуться от неё с тем же твердолобым упрямством, с которым отвергал он объяснения, предлагаемые религиями и идеологиями...
  
   Сомнения отпустили Артёма, уступив место совершенному спокойствию и уверенности в том, что наконец-то он всё делает правильно. Словно, сбившись было с курса, он всё же сумел встать на прямые блестящие рельсы своей судьбы...
   - Красивая теория, правда?
   - Можно подумать, ты в неё веришь...
  
   ПОЛИС... Убеждённость в том, что, пока он следует своей стезёй, ему ничего не угрожает, занимала всё место в его сознании. Куда подевался неизбежный, казалось, страх туннелей? Куда пропали усталость и неверие?..
  
   В Полисе власть делят военные и библиотекари, потому что наверху раньше стояли здания Библиотеки и какой-то организации, связанной с армией...
  
   - Ты, значит, библиотекарь?
   - Какой ещё библиотекарь? Ты библиотекаря хоть живого видел? И не советую!.. Ты эти вещи не путай никогда. Я не библиотекарь, а хранитель. Нас ещё браминами называют... У нас тут вроде кастовой системы. Как в Древней Индии. Каста... Ну, вроде как класс... Каста жрецов, хранителей знаний, тех, кто собирает книги и работает с ними. И каста воинов, которые занимаются защитой, обороной. На Индию очень похоже, там ещё была каста торговцев и каста слуг. У нас это всё тоже есть. Ну, мы между собой и называем это по-индийски. Жрецы - брамины, воины - кшатрии, купцы - вайшьи, слуги - шудры. Членом касты становишься раз и на всю жизнь. Есть особые обряды посвящения... В Индии это семейное было, а у нас сам выбираешь, когда тебе восемнадцать исполняется... У нас, вообще говоря, между кастами особенно хороших отношений нет. Раньше даже враждовали...
  
   - Всю Великую Библиотеку строили для одной-единственной Книги. И лишь одна она там и спрятана. Остальные нужны только, чтобы её скрыть. Её-то на самом деле и ищут. Её и стерегут... Это Древний фолиант. На антрацитно-чёрных страницах золотыми буквами там записана вся История. До конца... И у кого есть это знание... Нельзя нам это рассказывать. Это та часть Завета, что для посвящённых...
   Одна только осталась. Было три фолианта. Прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и Настоящее сгинули безвозвратно века назад. Остался последний, самый главный... Он затерян в Главном Книгохранилище. Там больше сорока миллионов томов. Один из них - с виду совершенно обычная книга, в стандартном переплёте - и есть Он. Чтобы узнать Его, надо раскрыть книгу и перелистать - по преданию, страницы у фолианта действительно чёрные. Но чтобы перелистать все книги в Главном Книгохранилище, придётся потратить семьдесят лет жизни, без сна и отдыха. А люди там больше дня оставаться не могут, и потом, никто тебе не даст спокойно стоять и рассматривать все тома, которые там хранятся...
  
   Пентаграмма наиболее распространённый и доступный для начинающих тип портала между мирами, допускающий в нашу реальность демонов. При этом создатель пентаграммы при умелом её использовании устанавливает контроль над вызванным в наш мир демоном, который обязан служить ему. Обычно, чтобы лучше контролировать призванное существо, вокруг пентаграммы чертится защитная окружность, и демон не способен покинуть её периметр...
  
   - Полянка среди нас зовётся Станция судьбы... Мы верим, что на этой станции люди встречаются с посланниками Провидения. Большинству из них Провидению сказать нечего, и они просто проходят через пустую, заброшенную станцию. Но те, кто кого-то встретил на Полянке, должны отнестись к этой встрече со всем вниманием и на всю жизнь запомнить то, что им там было сказано...
   Наши старейшины убеждены, что ты не случайно пришёл к нам. Ты не обычный человек, и твои особые способности, которые уже не раз спасали тебя в пути, могут помочь и нам. А мы за это протянем руку помощи тебе и твоей станции. Мы - хранители знаний, и среди этих знаний есть такие, что способны спасти ВДНХ...
   - Что я должен сделать?
   - Подняться наверх, в большое книгохранилище. Найти там нечто, что принадлежит нам по праву, и вернуть это сюда...
  
   ВЕЛИКАЯ БИБЛИОТЕКА...
   - Это я-то ясновидящий?
   - Старейшины считают, что у тебя дар и что судьба у тебя особенная. Где-то в Завете есть предсказание, что должен явиться юноша, ведомый судьбой, который найдёт сокрытые тайны Великой Библиотеки... Старейшины уверены, что этот человек - ты.
   - Это та книга, про которую ты говорил?
   - Ты должен почувствовать её, она спрятана не от всех. Если ты действительно тот самый "юноша, ведомый судьбой", тебе даже не придётся рыскать по книгохранилищу. Книга сама найдёт тебя...
  
   ТАМ, НАВЕРХУ... Он стоял посреди этого величественного кладбища цивилизации... Представить себе, как жили люди... Это было невозможно. О чём они думали каждый день? Что их тревожило? Что вообще может тревожить людей, если им не приходится каждую секунду опасаться за свою жизнь и постоянно бороться за неё, пытаясь продлить её хотя бы на день?..
   Артём восхищённо и зачарованно оглядывался по сторонам... Только сейчас он начал на самом деле понимать тоску, которая звучала в голосах стариков, вспоминавших прошлое, возвращавшихся в своём воображении к городу, в котором они жили раньше. Только сейчас он начал осознавать, как далеко от своих прежних достижений и завоеваний находится теперь человек... Сможет ли человек выжить, и даже если сможет, будет ли это тот же человек, который покорил мир и уверенно правил им? Теперь, когда Артём сам смог оценить, с какой высоты человечество обрушилось в пропасть, его вера в прекрасное будущее испарилась окончательно...
   Куда всё это кануло? Мир казался опустевшим и заброшенным, но Артём понимал, что это иллюзия: земля не была покинутой и мёртвой, она просто сменила хозяев...
   Существа неподвижно стояли... Откуда ему знать, как ведут себя создания, появившиеся на Земле вопреки эволюционным законам?..
  
   ДЕТИ ЧЕРВЯ...
   - За что наказывает?
   - За гордыню. Он сотворил человека последним, и был человек самым любимым детищем его. Ибо другим не дал разума, а человеку дал. Знал он, что разум - опасная игрушка, а потому наказал: живи в мире с собой, в мире с землёй, в мире с жизнью и всеми тварями, и почитай меня. После этого ушёл, но перед этим сказал: настанет день, и вернусь. Делай так, как если бы я был рядом. И люди послушались своего создателя и жили в мире с землёй, которую он сотворил, и в мире друг с другом, и в мире с другими тварями, и почитали Его. И у них родились дети, и у их детей родились дети, и от отца к сыну, от матери к дочери передавали они слова Его. Но умерли те, кто своими ушами слушал наказ его, и умерли их дети, и сменилось много поколений, а Он всё не возвращался. И тогда один за другим перестали люди соблюдать Его Заветы и делать, как Он хотел. И появились те, кто сказал: Его не было никогда, и нет сейчас. И другие ждали, что Он вернётся и покарает их... Но Он не возвращался и только плакал о людях.... Но те, кто отказался от своего Создателя, сказали: нас никто не сотворил, мы были всегда. Прекрасен и могуч человек, не может он быть сотворён! И сказали: вся земля наша, и была наша, и будет... И зажгли огонь, и стали убивать созданий, которых создал Он, говоря: вот, вся жизнь, что вокруг, наша, и всё здесь только, чтобы утолить наш голод. И создали машины, чтобы убивать быстрее, чтобы сеять смерть, чтобы рушить жизнь, созданную Им, и подчинить Его мир себе. Но и тогда не появился Он. И засмеялись они, и стали дальше делать против того, что говорил Он. И решили, чтобы унизить его, построить такие машины, которые повторяли бы обличие его. И создали они такие машины, и зашли в их нутро, и смеялись: вот, сказали, теперь можем сами управлять Им, и не одним, а десятками. И бьёт свет из их очей, и гремит гром, когда ползут, и люди выходят из чрева их... Но и этого не хватило им. Росла ненависть в сердце их. Решили они сделать так, чтобы разрушить саму землю, где жили. И создали тысячи машин разных: исторгающих пламя, и плюющих железом, и рвущих землю на части. И стали уничтожать землю и всё живое, что было в ней. И тогда не выдержал Он и проклял их: отнял у них самый ценный дар свой - разум. Овладело им безумие, обратили они свои машины друг против друга и стали убивать один другого. И уже не помнили, зачем делают то, что делают, но не могли остановиться. Так покарал Он человека за гордыню.
   - Но не всех?
   - Нет. Были те, кто всегда помнил о Создателе и почитал его. Отреклись они от машин и света и жили в мире с землёй. Они спаслись, и Он не забыл верности их, и сохранил разум их, и обещал отдать им весь мир, когда враги его падут. И будет так... Терпение Его огромно, и хватило его на долгие века человеческих бесчинств. Но и оно не бесконечно. Предсказано, что, когда нанесёт Он последний удар по тёмному сердцу страны врагов, их воля будет сломлена, а мир достанется добрым людям. Предсказано, что пробьёт час, и призовёт Он на помощь реки, и землю, и воздух. И просядет толща земная, и ринутся потоки бурлящие, и будет тёмное сердце врага низвергнуто в небытие. И тогда наконец восторжествует праведный, и будет счастье доброму, и жизнь без болезней, и грибов досыта, и всякого скота в изобилии...
  
   - Вам, конечно, этого момента не застать, да и мне тоже, но сейчас закладывается основа будущей цивилизации: культуры, которая будет жить в мире с природой. Для них каннибализм - это вынужденное зло. Без животных белков, видишь ли, никуда. Но предания останутся, и когда прямая потребность убивать и жрать себе подобных пропадёт, они должны прекратить это делать. Вот тогда Он и напомнит о себе. Жаль только, жить в эту пору прекрасную...
   - Знаете, я столько уже навидался в метро. На одной станции верят в то, что, если глубоко копать, можно докопаться до ада. На другой, что мы уже живём в преддверии рая, потому что последняя битва добра и зла завершена и те, кто выжил, избраны для вхождения в Царство Божие. После этого история ваша уже как-то неубедительно звучит. Вы сами хотя бы верите?..
   - Какая разница, во что верю я или другие жрецы? Жить тебе осталось немного, пару часов, так что расскажу-ка я тебе кое-что. Ни с кем не удаётся быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесёт в могилу... Так вот, во что верю я сам, не важно. Главное, во что верят люди. Нелегко уверовать в бога, которого сам создал... Я когда студентом был, учил философию и психологию в университете... И был у меня профессор: преподаватель когнитивной психологии, умнейший человек, так весь мыслительный процесс по полочкам раскладывал... Я тогда как раз, как и все остальные в этом возрасте, задавался вопросом: есть ли Бог, книги разные читал, разговоры на кухне до утра разговаривал - ну, как обычно. И склонялся к тому, что, скорее, всё-таки нет. И как-то я решил, что именно этот профессор, большой знаток человеческой души, может мне на больной для меня вопрос ответить точно... Он меня тогда очень удивил. Для меня, говорит, этот вопрос даже не стоит. Я сам из верующей семьи, привык к мысли, что Он есть. С психологической точки зрения веру анализировать не пытаюсь, потому что не хочу. И вообще, говорит, для меня это не столько вопрос принципиального знания, сколько повседневного поведения. Моя вера не в том, что я искренне убеждён в существовании высшей силы, а в том, что я выполняю предписанные заповеди, молюсь на ночь, в церковь хожу. Лучше мне от этого становится, спокойнее... Верю я или не верю - не так уж важно. Но заповеди, вложенные в Божественные уста, живут веками. Дело за малым: создать бога и научить его нужным словам...
  
   - Видели ли вы гибель этого мира? Понимаете ли вы, кто в ней повинен? Кто знает по именам тех, кто одним нажатием кнопки, даже не видя того, что творит, стирал с лица земли сотни тысяч людей? Превращал бескрайние зелёные леса и выжженные пустыни? Что вы сделали с этим миром? С моим миром? Как вы посмели взять на себя ответственность за то, чтобы обратить его в ничто? Земля не знала большего зла, чем ваша адская машинная цивилизация, цивилизация, противопоставляющая неживые механизмы природе! Она сделала всё возможное, чтобы окончательно подмять, сожрать и переварить мир, но зарвалась и истребила самоё себя... Ваша цивилизация - это раковая опухоль, это огромная амёба, жадно всасывающая в себя всё, что есть полезного и питательного вокруг и исторгающая только зловонные отравленные отходы. И теперь вам снова нужны ракеты! Вам нужно самое страшное оружие, созданное цивилизацией преступников! Зачем? Чтобы довершить начатое? Чтобы шантажировать последних выживших? Прорваться к власти? Убийцы! Я ненавижу вас, ненавижу вас всех!..
   Но ваше время заканчивается... И пусть я сам уже не доживу до этого, но вам на смену придут другие, придут те, кто понимает губительность техники, те, кто сможет обходиться без неё! Вы вырождаетесь, и вам остаётся недолго. Как жаль, что я не увижу вашей агонии! Но мы взрастим сыновей, которые увидят! Человек раскается в том, что в гордыне своей уничтожил всё, что было у него ценного! После веков обмана и иллюзий он наконец научится различать зло и добро, правду и ложь! Мы воспитаем тех, кто заселит землю после вас...
   Артёму показалось, что на свою речь старик израсходовал всю жизненную энергию и волю и теперь, выплюнув наружу весь без остатка огонь ненависти и презрения, впал в прострацию...
  
   Артём начинал понимать, что некоторые тайны прекрасны именно потому, что не имеют разгадки, и что есть вопросы, ответов на которые лучше никому не знать...
   Ему показалось, что всё на свете вдруг потеряло смысл - и его миссия, и попытки человека выжить в изменившемся мире, и вообще жизнь во всех её проявлениях. В ней не было ничего - только пустой тёмный туннель отмеренного каждому времени, по которому он должен вслепую брести от станции "Рождение" до станции "Смерть". Искавшие веру просто пытались найти в этом перегоне боковые ответвления. Но станций было всего две, и туннель строился только для того, чтобы их связать, поэтому никаких ответвлений в нём не было и быть не могло...
  
   ВЛАСТЬ...
   - Ребята! Пацаны! Не поддавайтесь! А давайте... хором! Споём!..
   Вставай, страна огромная...
   Вставай на смертный бой!
   С фашистской силой тёмною...
   С проклятою ордой...
   Пусть ярость благородная
   Вскипает, как волна...
   Идёт война народная,
   Священная война!
  
   ПОСЛЕДНИЙ БОЙ...
   - А что? Жить как-то надо.
   - Зачем такая жизнь вообще нужна?
   - У тебя есть предложения?
   - Да в чём смысл такой жизни? Цепляться за неё, терпеть всю эту грязь, унижения, детьми своими торговать, мох жрать, ради чего?
   - Ради чего? Ты что же, парень, "ради чего" живёшь?
   - Да, лично я - "ради чего".
   - Ну, и ради чего? Ради спасения человечества? Брось, это всё ерунда. Не ты спасёшь, так кто-нибудь другой. Я, например... И потом, не могут же все ради этого жить.
   - И как она тебе, жизнь без смысла?
   - Как это без смысла? У меня он есть - тот же, что и у всех. И вообще, поиски смысла жизни обычно приходятся на период полового созревания. Так что у тебя, кажется, затянулось.
   Я себя хорошо помню, когда мне семнадцать было. Тоже всё пытался понять: как, да зачем, да какой смысл? Потом это проходит. Смысл, брат, в жизни только один: детей сделать и вырастить. А там уж пускай они этим вопросом мучаются. И отвечают на него, как могут. На этом-то мир и держится. Вот такая теория.
   - А со мной ты тогда зачем идёшь? Жизнью рискуешь? Если ты не веришь в спасение человечества, то что?
   - Во-первых, приказ. Приказы не обсуждаются. Во-вторых, если ты помнишь, детей недостаточно сделать, их надо вырастить. А как я их буду растить, если их ваша шушера с ВДНХ сожрёт?..
   От него исходила такая уверенность в себе, своих силах и своих словах, его картина мира была так соблазнительно проста и слаженна, что Артёму не захотелось с ним больше спорить. Наоборот, он почувствовал, что боец вселяет и в него уверенность, которой ему не хватало...
  
   - Не беги... Посмотри в глаза своей судьбе...
  
   Его странствие подходило к концу. Артем и сам не смог бы сказать, сколько времени он отсутствовал. Может быть, прошло две недели, может, больше месяца.
   Каким простым, каким коротким казался ему путь... Перед ним тогда лежал неведомый мир, о котором ему достоверно ничего не было известно, и поэтому можно было выстраивать маршрут, задумываясь о продолжительности дороги, а не о том, во что она превращает идущих по ней путников. Жизнь предложила ему совсем другой вариант, запутанный и сложный, смертельно опасный...
   У каждого своё предназначение...
   Почему-то Артёму стало холодно и неуютно. Принять такое предположение означало принять жертву, поверить в то, что его избранность позволяет ему продолжать свой путь за счёт чужих жизней, страданий... Что же, топтать других, ломать, калечить их судьбы только ля того, чтобы выполнить своё предназначение?..
   Конечно, мальчику хотелось бы рассчитывать на более осмысленную и значительную роль в этом мире... И уж если жертвовать своей жизнью, чтобы спасти чужие, то только принимая на себя этот крест сознательно и добровольно...
  
   Кому верить? Во что?.. Любая вера служила человеку только посохом, который поддерживал, не давая оступиться и помогая подняться на ноги, если люди всё же спотыкались и падали...
   Он понимал, почему и зачем человеку нужна эта опора. Без неё жизнь становилась пустой, как заброшенный туннель...
  
   Опорой ему служило сознание того, что он выполняет задание огромной важности, что на кон поставлено выживание всего метро, и что эта миссия не случайно была поручена именно ему...
  
   Артёмово личное Провидение вкладывало ему в руки могучее орудие и посылало ему человека, помогающего нанести смертельный удар по необъяснимой и беспощадной силе, сокрушить её. Пока он верил в своё предназначение, он был неуязвим, хотя шедшие рядом с ним люди гибли один за другим...
   Теперь он не мог уже больше поверить в то, что вся его жизнь - только цепь случайностей... Он должен идти вперёд, даже если это означает нести ответственность не только за собственную жизнь, но и за жизни других. Все жертвы не напрасны, он должен их принимать, он обязан пройти свой путь до конца и завершить то, ради чего он оказался в этом мире. Это и есть его судьба.
   Как же ему раньше не хватало этой ясности в мыслях! Он-то всё время сомневался в своей избранности, отвлекался на глупости, колебался, а ответ всегда был рядом... Усложнять жизнь ни к чему...
  
   "Тот, у кого хватит храбрости и терпения всю жизнь вглядываться во мрак, первым увидит в нём проблеск света"...
  
   РОЖДЁННЫЕ ПОЛЗАТЬ... Пока жизнь вернётся в свою колею, пройдёт ещё не меньше года. Отечественная война шла 5 лет, дольше ничего не может быть. Всё будет хорошо. Меня найдут...
   Больше не хочу. Похороните меня по-человечески...
  
   Год-два, и всё вернётся на круги своя, всё будет, как прежде. Жизнь продолжится, и о случившемся все забудут...
   Артём подумал о себе. Ему и самому всегда хотелось верить, что однажды люди смогут подняться из метро, чтобы снова жить как прежде, чтобы восстановить величественные здания, воздвигнутые их предками, и поселиться в них, чтобы, не щурясь, смотреть на восходящее солнце...
   За годы существования в метро человек не накопил сил, чтобы с триумфом подняться вверх по ступеням, сияющего эскалатора, ведущего к былой славе и великолепию. Напротив, он измельчал, привык к темноте и тесноте. Большинство уже позабыло за ненадобностью о некогда абсолютной власти человечества над миром, другие продолжали тосковать по нему, третьи прокляли. За кем из них было будущее?..
  
   Чёрные были истинным венцом разрушенного мироздания, фениксом, восставшим из пепла человечества. И они обладали разумом - любознательным, живым, но, к несчастью, настолько не похожим на людской, что никакой возможности наладить контакт не было... Чёрные предпринимают новую попытку протянуть людям руку помощи, а они снова вцепляются в неё с такой ненавистью, что вызывают теперь опасение...
   Они - не соперничающие за выживание виды, а два организма, предназначенные природой для симбиоза. И вместе - с человеческим знанием техники и истории отравленного мира, со способностью чёрных противостоять его угрозам, - они могут вывести человечество на новый виток, и остановившаяся Земля, скрипнув, продолжит вращение вокруг своей оси. Потому что чёрные - это тоже часть человечества, новая его ветвь, зародившаяся здесь, на останках сметённого войной мегаполиса.
   Чёрные - порождение последней войны, они - дети этого мира, лучше приспособленные к новым условиям игры. Как и многие другие существа, появившиеся после, они ощущают не только привычными человеку органами, но и щупальцами сознания...
   И вот тогда начался долгий, терпеливый поиск Посредника, увенчавшийся удачей, восторгом, потому что такой толмач, избранный, был найден...
   Наконец контакт становится вполне устойчивым: каждый день, иногда по нескольку раз удаётся сблизиться с избранным, и тогда он делает ещё один робкий шаг к пониманию своей задачи. Своей судьбы. Он всегда был предназначен именно для этого, ведь даже саму дорогу в метро, к людям, чёрным открыл не кто иной, как он...
   Артём должен был только протянуть руку навстречу поданной ему ладони - пусть страшной, пусть непривычной, обтянутой лоснящейся чёрной кожей, но, несомненно, дружеской. И тогда дверь откроется. И всё будет по-другому. Перед ним распахнулись необозримые новые горизонты, прекрасные и величественные. Сердце заполнила радость и решимость, и была только капелька раскаяния в том, что он не смог понять всего этого раньше, что он гнал от себя друзей и братьев, тянувшихся к нему, рассчитывавших на его помощь, его поддержку, потому что только он один во всём мире может это сделать.
   Он взялся за ручку двери и потянул её вниз.
   Сердца тысяч чёрных далеко внизу вспыхнули радостью и надеждой.
   Тьма перед глазами рассеялась и, приникнув к биноклю, он увидел, что сотни чёрных фигурок на далёкой земле замерли. Ему показалось, что все они сейчас смотрят на него, не веря, что столь долго ожидаемое чудо свершилось и положен конец бессмысленной братоубийственной вражде.
   В эту секунду первая ракета молниеносно прочертила огненно-дымный след в небе и ударила в самый центр городища...
   А с неба всё падали и падали новые ракеты, и каждая смерть отдавалась тоскливой болью в душе Артёма.
   Он отчаянно пытался нащупать в своём сознании хотя бы след того присутствия, которое только что так приятно наполняло и согревало его, которое обещало спасение ему и всему человечеству, которое придавало смысл его существованию... Но от него ничего не осталось...
  
   ЕВАНГЕЛИЕ ОТ АРТЁМА... Не знаю, что я ищу на этом пепелище. Возможно, и ничего не ищу - говорят же, что убийц тянет вернуться на место преступления... Одно точно: мне не отыскать тут ни прощения, ни надежды...
  
   Когда меня спрашивают, с чего всё началось, я говорю им: всё началось в тот день, когда мы открыли гермоворота на Ботаническом саду. Мы - я и двое моих друзей. Мы были детьми и не ведали, что творим. Да, мы нарушили запрет, но какой мальчишка не нарушает запретов?..
  
   Настал Судный день. Праведников и грешников призвали, чтобы воздать им по делам их. А мы спрятались от Бога в метро, убереглись от его очей, и ему стало лень выковыривать нас из нор. Потом он занялся другими делами или умер, а нас забыли на использованной и выброшенной Земле. И мы полетели на ней в никуда...
   ­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­______________
  
   Новомученики и исповедники... И трагический опыт жизни... И пример стойкости и святости... Мы прославляем их имена...
  
   Часто их обвиняли, что своими мыслями, убеждениями, делами они мешают идти вперёд, они стоят поперёк общего потока...
   Что означает подлинное движение человечества вперёд? Убрать дискриминацию отдельных групп, снять путы с интимной жизни, оправдать грех законами?
   Демократия, свобода выбора... Себя оправдать и народ соблазнить...
   Не продайте Родину на ваших торгах...
   3 правозащитника - 5 мнений. Непростые люди...
  
   Бог дал Закон, нарушение которого ведёт к гибели человеческой цивилизации. Мы не можем бросать вызов Божьим Заповедям, не можем отказаться от Божьей Правды...
   Не просто развивается человеческая история. Как не сбиться с Пути, не потерять себя? Путеводная нить в жизнь вечную - это сам Бог. Будем надёжно держать эту нить и исполнять Его Законы. И хранить Державу Российскую!
  
   Сплочённая дружная команда, которая подчинена одной цели, - только так можно победить в деле. В 1990-ые годы мы были не одной командой, все занимались самоустройством. И многие поняли, что и в стране, и в семье надо жить одной командой, только тогда будет успех.
   Чёртово лихолетье 1990-х годов. Сколько личных жертв...
  
   Когда вы из двух зол выбираете меньшее, вы всё равно выбираете зло, а не добро.
   Атмосфера несправедливости и неправедности порождает зло, которое витает в воздухе и как вирус заражает всё новых жертв.
  
   Жизнь надо любить, иначе незачем и начинать жить.
   Цель жизни - излучать свет.
  
  
   Национальная идея - национализация! То, что ты сделал сам, - твоё. Но земля, её недра принадлежат всему народу. Все предприятия, построенные в советское время, - принадлежат всему народу.
   Когда увидим торжество справедливости?
  
   У нас грандиозное прошлое и грандиозное будущее. Россия способна решать многое... всё... Это русский характер!
  
   - Полагаете, в России судьбы всего мира решаются?
   - Это не нам судить. Это история рассудит.
  
   ВАСИЛИЙ АКСЁНОВ "ОСТРОВ КРЫМ". 1977 - 1979 годы.
  
   ПРИСТУП МОЛОДОСТИ... "По неопределённым сообщениям, поступающим из..."
   Когда-то был ведь заштатный городишко, лежащий на унылых серых холмах, но после экономического бума ранних сороковых Городская управа объявила Симферополь полем соревнования самых смелых архитекторов мира, и вот теперь столица Крыма может поразить любое туристское воображение.
   Площадь Барона, несмотря на ранний час, была забита богатыми автомобилями...
   В Крыму любая стенка - это витрина демократии... Лучников наблюдал за трудом юного энтузиаста, который висел паучком на середине стены и завершал огромный лозунг "Коммунизм - светлое будущее всего человечества", перекрывая красной краской многоцветные откровения вчерашнего дня. На заду паренька на выцветших джинсах красовался сверкающий знак "серп и молот". Временами он бросал вниз, в автомобильную реку, какие-то пакетики-хлопушки, которые взрывались в воздухе, опадая агитационным конфетти...
   "Приезжайте в Крым, и вы увидите пасторали XVIII века на фоне архитектуры XXI века!" - обещали туристские проспекты и не врали.
   "Откуда всё-таки взялось наше богатство?" - в тысячный раз спрашивал себя Лучников, глядя с фривея вниз на благодатную зелёную землю, где мелькали прямоугольные, треугольные, овальные, почковидные пятна плавательных "пулов" и где по вьющимся местным дорогам медленно в больших "Кадиллаках" ездили друг к другу в гости зажиточные яки. Аморально богатая страна...
   Женщины мило улыбались. Вот эта способность русских баб мгновенно переходить от хмурости, мрачной настороженности к душевной теплоте - вот это клад!..
   Возраст, в конце концов, паршивое увеличение цифр...
   Пока ещё ключи к политике Острова лежит в ладонях патриотов, потомственных военных, сохраняющих уверенность в своих силах, стерегущих Крым до светлого дня Весеннего похода, до Возрождения Отчизны... Не нужно, конечно, обольщаться, но нельзя и забывать о нашем герое Бейли-Лэнде, и почему не вспомнить иногда ... о собственном славном опыте, когда небольшие наши, но ультрасовременные "форсиз" в течение недели перемолотили огромную турецкую армию и заставили современных янычар заключить пакт дружбы. Так что, несмотря на постоянную и страшную опасность и даже именно в связи с этой опасностью, нам не нужен в президентах потенциальный пораженец...
   Как всегда мысль о "кругах" напомнила его тёмным гневом. Паяцы и мастодонты, торгаши и дебилы, всерьёз рассуждают, видите ли, о Возрождении! Богатые и безнравственные смеют считать себя хранителями русской культуры...
   Шесть десятилетий вы на своей Базе Временной Эвакуации наслаждаетесь комфортом, свободой и спокойствием... в то время когда такие сложнейшие и драматические процессы происходят в России...
   Каховка, Каховка,
   Родная винтовка,
   Горячая пуля, лети!
   ...
   - Эта комсомольская романтика напоминает мне собственную юность и наш юнкерский батальон. Ведь я дрался в самой Каховке... И девушка наша Верочка, княжна Волконская, шла в шинели... по горящей Каховке...
   Неужели он, как и эти две дурочки, считает меня человеком пятидесятых? Во всём мире меня считают человеком, определяющим погоду и настроение именно сегодняшнего дня, и только мой собственный сын нашёл между нами пропасть поколений... Не слишком ли примитивно? Во всех семьях говорят о разрыве поколений, значит, и мы должны иметь эту штуку? Может быть, он не слишком умён? Провалы по части вкуса?..
   - Вы хотите сказать, что вы - элита, призванная править народом Крыма?
   - Не вы, а мы. Уж не отделяешься ли от нас?
   - Антон у нас теперь представитель культуры яки.
   - Яки! Будущее нашей страны - это яки, а не вымороченные врэвакуанты, или обожравшиеся муллы, или высохшие англичане... Яки - это хорошо, это среднее между "якши" и "о'кей", это формирующаяся сейчас нация Острова Крыма, составленная из потомков татар, итальянцев, болгар, греков, турок, русских войск и британского флота. Яки - это нация молодёжи. Это наша история и наш будущее, и мы плевать хотели на марксизм и монархизм, на Возрождение и на Идею Общей Судьбы!
   За столом после этой пылкой тирады воцарилось натянутое молчание.
   - Вы уж извините нас, уважаемые леди. Быть может, вам не всё ясно. Это вечный спор славян в островных условиях...
   - А когда он стал яки-националистом?
   - Думаю, что сегодня утром. Они часа два беседовали на море с...
   - Андрей, на тебя готовится покушение... Сведения идут прямо из СВРП. Правое законспирированное крыло Союза Возрождения Родины и Престола приняло решение убрать тебя и таким образом ликвидировать нынешний "Курьер"... Ты знаешь прекрасно, что твой "Курьер" и ты сам чрезвычайно раздражаете правые круги Острова...
   - Сейчас уже и левые, кажется.
   - Так вот, мой старый друг тоже всегда возмущался твоей позицией и Идеей Общей Судьбы, которую он называет просто советизацией, но сейчас он глубоко потрясён решением правых из СВРП. Он считает это угрозой нашей демократии...
   - Андрюша, ты знаешь, на какой пороховой бочке мы живём, в какую клоаку превратился наш Остров... Тридцать девять одних только зарегистрированных политических партий. Масса экстремистских групп. Идиотская мода на марксизм распространяется, как инфлуэнца. Теперь любой богатей-яки выписывает для украшения своей виллы собрания сочинений прямо из Москвы. Врэвакуанты читают братьев Медведевых. Муллы цитируют Энвера Ходжу. Даже в одном английском доме недавно я присутствовал на декламации стихов Мао Цзедуна. Остров наводнён агентурой. Си-Ай_Эй и Ка-Гэ-Бэ действуют чуть ли не в открытую. Размягчающий транс разрядки. Все эти бесконечные делегации дружбы, культурного, технического, научного сотрудничества. Безвизовый въезд, беспошлинная торговля... - всё это, конечно, невероятно обогащает наше население, но день за днём мы становимся международным вертепом почище Гонконга. С правительством никто не считается. Демократия, которую Арсений Николаевич с сотоварищами вырвали у Барона в тысяча девятьсот тридцатом году, доведена до абсурда. Пожалуй, единственный институт, сохранивший до сих пор свой смысл, - это наши вооруженные силы, но и они начинают развинчиваться...
   Понимаешь ли, Андрей, в другой, более нормальной обстановке твоя Идея Общей Судьбы была бы всего лишь одной из идей, право на высказывание которых - любых идей! - закреплено в Конституции. Сейчас Идея и её активный пропагандист "Курьер" становится реальной опасностью не только для амбиций наших мастодонтов, как ты их называешь, но и для самого существования государства и нашей демократии. Подумай, ведь ты, проповедуя общую судьбу с Великой Родиной, воспитывая в гражданах комплекс вины перед Родиной, комплекс вины за неучастие в её страданиях и, как говорят они там, великих свершениях, подумай сам, Андрей, ведь ты проповедуешь капитуляцию перед красными и превращение нашей славной банановой республики в Крымскую область...
   - Я не понимаю, ты что, подготавливаешь меня к покушению, что ли? Доказываешь его целесообразность?..
   - Я рисую тебе общую картину, чтобы ты уяснил себе степень опасности...
  
   Андрею тогда на политику было наплевать, он воображал себя поэтом, кутил, восторгался кипарисами и возникающими тогда "климатическими ширмами" Ялты, таскался по дансингам за будущей матерью Антона Марусей Джерми...
   Игнатьев-Игнатьев тоже вращался в ту пору вокруг блистательной Маруси... Он носил какое-то странное полувоенное одеяние с волчьим хвостом на плече - "Молодая волчья сотня"... После трёх коктейлей он начинал громогласно ораторствовать. Тема тогда у него была одна. Сейчас, в послесталинское время, в хрущёвской неразберихе, пора высаживаться на континент, пора стальным клинком разрезать вонючий маргарин Совдепии, в неделю дойти до Москвы и восстановить монархию.
   Однако, когда началась Венгерская революция 1956 года, "Молодая волчья сотня" осталась ораторствовать в уютных барах Крыма, в то время как юноши из либеральных семей, всё это барахло, никчёмные поэтишки и джазмены, как раз и организовали баррикадный отряд, вылетели в Вену и пробрались в Будапешт прямо под гусеницы карательных танков. Андрей Лучников тогда еле ноги унёс из горящего штаба венгерской молодёжи... К концу года раны борца за свободу затянулись, состоялась шумнейшая свадьба, которую некоторые эстеты считают теперь зарёй новой молодёжной субкультуры...
   И вот - покушение на жизнь!
   - Какие меры я могу принять, вооружиться? Я и так, словно Богд, не расстаюсь с "береттой".
   - Ты должен изменить направление "Курьера"...
  
   И это была земля его предков, коммунистическая Россия, и не было в мире для Андрея Лучникова ничего роднее...
   "Молитесь, родные мои, молитесь! Нет у вас храма, в угол встаньте и молитесь! Святого образа нет у вас, на небо молитесь! Нету лучшей иконы, чем небо!"...
  
   - Нет, я русский, но из Крыма.
  
   "Да, совсем не трудно переменить курс "Курьера. Нет ничего легче, чем презирать эту страну, нашу страну, мою, во всяком случае. Кстати, в завтрашнем номере как раз и идёт репортаж о советских дорогах. Это же внутренний диссидентский материал, ему цены нет... Анонимный материал из Москвы, талантливое издевательство над кошмарными советскими... Быть может, этого достаточно, чтобы на несколько дней сберечь свою шкуру?"...
  
   - Ты же знаешь, Андрей, что, когда Сталин начал налаживать кое-какие связи с Крымом, он как бы установил, что там никто не говорит по-русски, что русским духом там и не пахнет, что это вроде бы совершенно иностранное государство, но в то же время как бы и не государство, как бы просто географическая зона, населённая неким народом, а народы нами любимы все как потенциальные потребители марксизма. Однако, возражаю я, ни Сталин, ни Хрущёв, ни Брежнев никогда не отказывались от претензий на Крым как на часть России, не так ли? Верно, говорят умные друзья-аппаратчики. В территориальном смысле мы не отказываемся и никогда не откажемся и дипломатически Крым никогда не признаем, но в смысле культурных связей мы считаем, что там у вас полностью иноязычное государство. Тут есть какой-то смысл? Тут глубочайший смысл - таким образом даётся народу понять, что русский язык вне социализма немыслим. Да ведь вздор полнейший, ведь все знают, что в Крыму государственный язык русский. Все знают, но как бы не замечают...
   Да ведь, впрочем, Андрей Арсеньевич, тебя действительно иногда надо переводить на современный русский, то есть советский... Интонация у тебя совсем не наша. Знаем, знаем, что ты патриот, и твою Идею Общей Судьбы уважаем, грехи твои перед Родиной забыты, ты - наш, мы тебе доверяем, но вот фразу "Нет слов, чтобы выразить чувство глубокого удовлетворения" - тебе не одолеть...
  
   Как растерялся, так небось по-русски заговорил...
  
   - У меня сегодня ночь ностальгии. Хочу побродить по Коктебелю. Да ты не бойся, я вооружён до зубов...
   Медленно растворялось очарование ночи, малярийный приступ молодости постепенно проходил гнусноватое выздоровление. Ноги обретали их собственную тяжесть. Лучников шёл по Коктебелю и почти ничего здесь не узнавал, кроме пейзажа. Тоже, конечно, не малое дело - пейзаж. Вот все перекаты этих гор, под луной и под солнцем, соприкосновение с морем, скалы и крутые лбы, на одном из которых у камня Волошина трепещет маслина, - всё это столь отчётливо указывает нам на вездесущее присутствие Души...
  
   Отец, сын, любовь, прошлое и будущее - всё соединилось и взбаламутилось непонятной надеждой. Остров и Континент, Россия... Центр жизни, скрещенье дорог...
  
   Арсений Николаевич, разумеется, не спал всю ночь, много курил, вызвал приступ кашля, отвратительный свист в бронхах, а когда наконец успокоилось, ещё до рассвета, открыл в кабинете окно, включил Гайдна и сел у окна, положив под маленькую лампочку том русской философской антологии. Открыл её наугад - оказался Павел Флоренский...
  
   ПРОГРАММА "ВРЕМЯ"... "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи!"...
   Веруля, запойная курильщица, готова была за одну такую сигарету продать любую государственную тайну...
  
   Гангут по старой диссидентской привычке вяло иронизировал, но на самом-то деле размагничивался в пропагандистском трансе, размягчался, и сам, конечно, сознавал, что размагничивается, но отдавался, распадался, ибо день за днём всё больше жаждал этих ежевечерних размягчений. Прокатившись по кризисным перекатам западной действительности, поскользив по мягкой благодати советского искусства, программа "Время" приближалась к самому любимому, к спортивным новостям. Где-то он вычитал, что современный телезритель хотя и следит за спортивными событиями, размягчившись в кресле, тем не менее всё-таки является как бы участником, и в организме его без всяких усилий в эти моменты происходят спортивные оздоровляющие изменения. Вздор, конечно, но приятный вздор...
  
   Словом, неподходящий был момент у Гангута для созерцания чужого счастья. Вместе с другими горемыками он предпочёл насосаться гадкого вина, изрыгать антисоветчину и валяться по углам. Впрочем, чудное было время. Хоть и душили нас эти..., а время было чудесное. Где теперь это время? Где теперь тот авангардист? Где две трети тогдашних гостей? Все отвалили за бугор. Израиль, Париж, Нью-Йорк... Телефонная книжка - почти ненужный хлам. "Ленинград, я ещё не хочу умирать, у меня телефонов твоих номера...", а в Питере звонить уже почти некому. Как они проходят, эти проклятые, так называемые годы, какие гнусные мелкие изменения накапливаются в жизни в отсутствие крупных изменений. Кошмарен счёт лет. Ужасно присутствие смерти. Дик и бессмертный быт... Виталий Гангут рывком выскочил из продавленного кресла и вперился в цветное изображение Татьяны Луниной. У неё такой вид, какой был тогда. Неужели наши девки ещё могут быть такими? Неужели мы ещё живы? Неужели Остров Крым ещё плавает в Чёрном море? "Сборная юниоров на соревнованиях в Крыму победила местных атлетов по всем видам программы. Особенного успеха добились..." Что она говорит? Почему я не женился на ней? Она не дала бы мне опуститься, так постареть, так гнусно заколачивать деньгу на научпопе...
   Вот она... Где же Андрюшка? Сколько лет мы не виделись? В прошлом году мы ехали вместе с юга на моей развалюхе и ругались всю дорогу. Как безумные мы только о политике тогда и бубнили: о диссидентах, о КГБ, о геронтократии, о Чехословакии, о западных леваках, о национальной психологии русских, о мессианстве, об его теории Общей Судьбы... Именно тогда Лучников сказал Гангуту, что он, его друзья и газета "Курьер" борются за воссоединение Крыма с Россией, а тот взорвался и обозвал его мазохистом, мудаком, самоубийцей, вырожденцем с расщеплённой психологией...
   - Вы, сволочи буржуазные, с жиру беситесь, невропаты проклятые, вы хотите опозорить наше поколение, убить до срока нашу надежду, как и ваши отцы, золотопогонная падаль, проорали в кабаках всю Россию и сбежали!
   - Да ведь твой-то отец, Виталий, был матросом на красном миноносце, он же дрался как раз за Крым... Вы тут ослепли совсем из-за того, что вам не дают снимать ваши говенные фильмы! Ослепли от злобы, выкидыши истории!..
   Знали оба, что больше не встретятся, что теперь их жизни начнут удаляться одна от другой, что каждый может уже причислить другого к списку своих потерь.
   Чем было для поколения Гангута в Советском Союзе курьёзное политико-историко-географическое понятие, именуемое Остров Крым? Надеждой ли на самом деле?.. С детства они знали о Крыме одну лишь исчерпывающую формулировку: "На этом клочке земли окопались белогвардейские последыши чёрного барона Врангеля. Наш народ никогда не прекратит борьбы против ошмётков белых банд, за осуществление законных надежд и чаяний простых тружеников территории, за воссоединение исконной русской земли с великим Советским Союзом"... В пятьдесят шестом, когда сам автор был подвергнут сомнению, в среде новой молодёжи к черноморскому острову возник весьма кипучий интерес...
   Его отец действительно дрался за Остров во время Гражданской войны и находился на миноносце "Красная заря", когда тот был накрыт залпом главного калибра с английского линкора. Вынырнув из-под волны, папаша занялся периодом реконструкции... Он рассказывал о многом, иногда о Крыме.
   Наш флот был тогда в плачевном состоянии. Если бы хоть узенькая полоска суши соединяла Крым с материком, если бы Чонгар не был так глубок, мы бы прошли туда по собственным трупам. Энтузиазм в те времена, товарищи, был чрезвычайно высок.
   В первые послесталинские годы Остров потерял уже свою мрачную, исключающую всякие вопросы формулировку, но от этого не приблизился, а, как ни странно, даже отдалился от России. Возник образ подозрительного злачного места, международного притона, Эльдорадо авантюристов, шпионов. Там были американские военные базы, стриптизы, джаз, буги-вуги, словом, Крым ещё дальше отошёл от России, подтянулся в кильватер всяким там Гонконгам, Сингапурам, Гонолулу, стал как бы символом западного разврата, что отчасти соответствовало действительности... Ялта от берегов русского смысла была даже дальше, чем Лондон, куда уже начали ездить, не говоря о Париже, откуда уже приезжал Ив Монтан. И вдруг Никита Сергеевич, ничего особенного своему народу не объясняя, заключил с островом соглашение о культурном обмене. Началось мирное сосу-сосу. Из Крыма приехал фольклорный татарский ансамбль, зато туда отправился московский цирк, который произвёл там подобие землетрясения, засыпан был цветами, обсосан всеобщей любовью. В шестидесятые годы стали появляться первые русские визитёры с острова, тогда-то и началось знакомство поколения Гангута со своими сверстниками, ибо именно они в основном и приезжали, старые врэвакуанты побаивались. В ранние шестидесятые молодые островитяне производили сногсшибательное впечатление на москвичей и ленинградцев. Оказывается, можно быть русским и знать ещё два-три европейских языка как свой родной, посетить десятки стран, учиться в Оксфорде и Сорбонне, носить в кармане американские, английские, швейцарские паспорта. У себя дома крымчане как-то умудрялись жить без паспортов. Они каким-то странным образом не считали свою страну страной, а вроде как бы временным лагерем. И всё-таки были русскими, хотя многое не понимали. Они, например, не понимали кипучих тогдашних споров об абстрактном искусстве или о джазе. Острейшие московские вопросы вызывали у них только улыбки, пожатие плечами, вялый ответ - вопросец "почему нет?". Поколению, выросшему под знаком "почему да?", трудно объяснить им свою борьбу, проблемы, связанные с брюками, с причёсками, с танцами, с манерой наложения красок на холсты, с "Современником", с театром на Таганке. Впрочем, находились и такие, кто всё хотел понять, во всё старался влезть...
   В те времена всё говорилось, писалось, снималось и ставилось от имени поколения. Где они сейчас, наши шестидесятники? Сколько их ринулось в израильскую щель и рассеялось по миру?.. В количестве и в географии расселения - тоже приметы катастрофы. Отъезд - это поступок, так говорят иные. Нельзя всю жизнь быть глиной в корявых лапах этого государства. Однако есть ведь и другие поступки. Самые смелые сидят в тюрьмах. Отъезд - это климакс, говорят другие и, может быть, это вернее. Оставшиеся говорят "катастрофа" и покупают "Жигули". Вдруг оказывается, что можно хорошие деньги делать в "Научпопе", плюнуть на честолюбие и заниматься самоусовершенствованием... Всё реже звонил у Гангута телефон, всё реже он выходил вечерами из дома, всё меньше оставалось друзей... Завтра же с утра в ОВИР за формулярами, линять отсюда, линять... Молодая отвага не впервые посещала знаменитого в прошлом режиссёра... А потом, глядишь, и фильм дадут ставить, а ведь любой мало-мальски неконформистский фильм полезнее для общего дела, чем десяток "Континентов". Фальшивое приглашение в Израиль, возникшее в короткий период диссидентщины, тем не менее тщательно сохранялось как залог для будущих порывов молодой отваги...
   Школьники среди бела дня звонят в дверь и ошарашивают творческую интеллигенцию вопросом: "Извините, пожалуйста, нет ли у вас бумажной макулатуры?"...
  
   - Сейчас люди ищут друг друга. Идёт исторический отбор.
   - Вы славянофилы?..
  
   ЛЮБОПЫТНЫЙ ЭПИЗОД... Приятно видеть на телеэкране хорошо отдохнувшую, мило одетую женщину... Симпатичные лица на экране... полезны... Такие лица могут незаметно, год за годом, десятилетие за десятилетием, изменять психологическую структуру населения...
  
   Такая уж у Марлена Михайловича была работа - всё знать, что касается Крыма. Не всегда ему и хотелось всё знать, иногда он, секретно говоря, даже хотел чего-нибудь не знать, но материалы поступали, и он знал всё. По характеру своей работы ему приходилось "курировать" понятие, именуемое официально зоной Восточного Средиземноморья, то есть Остров Крым...
  
   Вообще-то по своему рангу Марлен Михайлович мог бы и не посещать улиц Москвы. Коллеги его уровня улиц Москвы не посещали, а только с вяловатым любопытством взирали во время скоростных перемещений из дачных посёлков на Старую площадь, как за окнами "персоналок" суетятся бесчисленные объекты их забот. Марлен Михайлович, однако, считал своим долгом поддерживать живую связь с населением...
   Мимо текла по тротуару толпа, и Кузенков, чтобы не терять времени, стал её наблюдать. В поле его зрения попала странная парочка: шли две эпохи, одна из эпох вцепилась в другую...
   - Сорок лет сражались за социализм! За наши идеалы! Не позволю! Не оставлю в покое! Никогда в покое врага не оставлял. Сейчас тебя научат, как агитировать! Пошли в опорный пункт!..
  
   ПРОКЛЯТЫЕ ИНОСТРАНЦЫ... Деморализованная и разложившаяся Россия опять даёт заголовки мировым газетам. Кто же настоящие герои современной России, кто храбрее - космонавты или диссиденты?..
  
   Чтобы участвовать в кровообращении России, надо стать её частью... Многие уже забыли, что Крым - часть России...
  
   И вот мы в атмосфере Юнайтед-Нэйшн-Эдюкэйшн-Сайенс-Калча-Организейшн. Конечно же, повсюду звучит музыка, чтобы человек не скучал. Должно быть, главная цель могучей организации международных дармоедов - не дать человеку скучать ни минуты...
  
   Крым, естественно, не был членом ООН, но в органах ЮНЕСКО активно участвовал... В документах ЮНЕСКО употреблялось обозначение "Остров Крым", но Пётр Сабашников на все заседания являлся со своей табличкой "Крым - Россия" и перво-наперво заменял ею унизительную географию капитулянтов. После заседания он всегда уносил эту табличку с собой, чтобы не выбросили...
  
   - Какой могла бы быть жизнь на земле, если бы не наши дурные страстишки. Как мы запутались со дня первого грехопадения...
  
   Новые эмигранты для всего русского зарубежья были загадкой, для Лучникова же мука, раздвоенность, тоска. По сути дела, ведь это были как раз те люди, ради которых он и ездил в Москву, одним из которых он уже считал себя, чью жизнь и борьбу тщился он разделить. Увы, их становилось всё меньше в Москве, всё больше в парижских кафе и американских университетских кампусах. В Крым они наведывались лишь в гости или для бизнеса, ни один не осел на Острове О кей... Вот она, пропасть, это и есть тот самый шестидесятилетний раскол в глыбе "общей судьбы"...
  
   - Я, знаешь ли, недавно прочёл твою книгу "Мы - русские?" Сногсшибательно! Все эти психологические курьёзы. Это свойственно, быть может, только вам, русским... Скажи только честно: воссоединение с Россией - это действительно твоя мечта или это... такой твой политический приём? Мы не виделись несколько лет. Я хотел бы знать, что у тебя за душой...
   - Я никогда не говорил с тобой на такие серьёзные темы. Я предпочёл бы и дальше держать тебя за своего старого друга...
   - Чудак! Моё предложение стоит... Мы можем с тобой воссоединить Остров с Россией!..
   Фильм. Они снимут гигантский блокбастер о воссоединении Крыма с Россией. Трагический, лирический, иронический, драматический, реалистический... суперфильм... сценарий почти готов. Массовка готова... Принимаешь предложение?..
   - От чьего имени ты меня провоцируешь?
  
   - Чертовски рад вас видеть, всегда рад гостям из России, особенно молодёжи. Хоть и живу уже почти полвека в изгнании, но душой всегда на родине, в её пространствах, на её реках, на её равнинах и островах... Неплохая смена подросла у нас на Урале, интересные идеи, сила, хватка. А как на юге? Что в Крыму?..
   Вы даже не представляете, как мы здесь, на чужбине, радуемся родному слову, будь то московская "Правда" или симферопольский "Курьер"!..
   - Мы выражаем Идею Общей Судьбы.
   - Кого вы представляете?
   - Определённое интеллектуальное течение, именуемое Союзом Общей Судьбы. Аббревиатура СОС.
   - Браво! Это действительно находка - СОС! Однако кого же вы...
   - Ваше превосходительство, ни одна из разведок мира за нами не стоит... Вам, должно быть, это трудно представить.... Наша сила в полной гласности и ... в готовности к любому повороту событий...
  
   Вы все, телевизионщики Эй-Би-Си, спикеры, гафферы, камерамены, вся сволочь, знайте, что Андрей Лучников - не "мобил-дробил". Он - Луч, вот он кто... мотоциклист, баскетболист и автогонщик, лидер молодёжи пятидесятых, лидер плейбойства шестидесятых, лидер политического авангарда семидесятых, он лидер...
  
   Приём в честь диссидента. Не пойти нельзя... Гости стояли и сидели по всем трём этажам и на лестнице. Французская, английская, русская, польская и немецкая речь. Почётный гость, пожилой советский человек, говорил что-то хозяйке, хозяину, гостям, журналистам, издателям, переводчикам, писателям, актёрам, ультраконсерваторам и экстрарадикалам - парижское месиво от тапочек-адидасок до туфелек из крокодиловой кожи, от значков с дерзкими надписями до жемчужных колье... Среди гостей была даже и одна звезда рока, долговязый и худой, в золотом пиджаке на голое тело. Непостижимые извивы марихуаной психологии перекинули его недавно из Союза красных кхмеров Европы в Общество содействия демократическому процессу России.
   Лучников знал диссидента, милейшего московского дядечку, ещё с середины шестидесятых годов, не раз у него сиживал на кухне, философствовал... Помнится, поражало его всегда словечко "мы". Диссидент тогда ещё не был диссидентом, поскольку и понятия этого ещё не существовало, он только ещё в разговорах крамольничал, как и тысяча других московских интеллигентов крамольничали тогда на своих кухнях. "Да ведь как же мы всё время... как мы извращаем... вот мы взялись... вот мы... и сами себя и весь мир мы..." Как и всех иностранцев, Лучникова поражало тогда полнейшее отождествление себя с властью...
   Несколько вспышек. Кто допустил сюда папарацци? В разных углах лёгкая паника. Кто снимал? Кого снимали? Ни охотник, ни цель не обнаружены...
  
   Идеология прёт со всех сторон, а судьба народа, снова брошенного своей интеллигенцией, никого не волнует... С мерзостью в душе и с головной болью он проехал бульвар Сен-Жермен, где даже в этот час кишела толпа; уличный фигляр размахивал языками огня, ломались в суставах две пантомимистки...
  
   - Сталин сказал мне тогда дословно следующее: "Наш народ ненавидит белогвардейское гнездо в Чёрном море, но пока не возражает против его существования. Нужно подождать каких-нибудь пятьдесят лет. Возвращайтесь в Париж, генерал, и боритесь за правое дело"...
   - Пятьдесят лет, кажется, ещё не истекли, а?
   Фон Витте слабо улыбнулся своим воспоминаниям.
   - Это был мой последний визит в Москву. В тот вечер я смотрел "Лебединое озеро" в Большом. Божественно!..
   Вы были правы, Андрей Арсеньевич. Я прожил жалкую и страшную, полностью недостойную жизнь...
  
   ДЕКАДЕНТЩИНА... "Слава великому советскому народу, народу-созидателю!"... Вот я и дома: всё соединилось, водка и дым отечества - это мой дом - Россия, мой единственный дом...
  
   Увы, как мала отдельная личность перед неумолимыми законами истории...
  
   Сидя рядом с Татьяной на каком-нибудь продавленном диване, за каким-нибудь очередным застольем, после выступления какого-нибудь нового гения, он оглядывал лица вокруг и удивлялся, откуда снова так много в столице наплодилось неидеальных граждан. Вроде бы все уже поразъехались... Вроде бы вся уже эта публика засела в парижских кафе, в Нью-Йорке и Телль-Авиве, но вот, оказывается, снова их целый "клоповник", таких тружеников... и новые подросли, да и старых ещё немало. "Декаданс в нашей стране неистребим"...
   "Русский курьер". Полемика о декадансе ...
   ...Декаданс для меня - это моя жизнь, моё искусство...
   ...Прости меня, но то, что ты считаешь декадансом, то, чем мы занимаемся, на самом деле здоровое искусство, то есть живое...
   ...Однако же не реалистическое же наше искусство ведь же...
   ...Декаданс - это культурная деморализация, потеря нравственных качеств, вырождение, омертвение, эстетический сифиляга...
   ...Разве видим мы эти черты в живом, вечно взбудораженном искусстве модернизма, авангардизма, в кружении его сперматозоидов?..
   ...Однако же это переворачивает же все наши понятия же, ведь мы привыкли же всегда считать себя декадентами, то есть представителями заката, а с другой стороны, видеть как бы рассвет... искусство же нового же общества, а мы как бы держимся же за старое, уходящее же общество, которое как бы от нездоровья чурается народности, передовых идей, социального содержания, революционного призыва же... вот встают физкультурники волнами от Камчатки до Бреста, а ведь мы похмельем мучаемся...
   ...Моё глубокое убеждение, что здоровье человечества заключено в либерализме, а революция - это вырождение; насилие и кровь - суть полная невозможность найти новые пути, увидеть новые виды, но лишь возврат к мрачности, к древнему распаду... ригидность мышц, обызвествление мозга...
   ...Однако я не могу расстаться со словом "декаданс", я люблю его.
   ...Прости меня, можешь не расставаться, но имей в виду другой смысл слов...
  
   Параллельно шла и другая московская жизнь, в которой он оставался редактором "Курьера", могущественной фигурой международного журналиста. У них был здесь солидный корреспондентский пункт на Кутузовском проспекте, чуть ли не целый этаж, и даже зал для коктейлей...
   В один из дней пребывания в Москве своего издателя корпункт "Курьера" устроил "завтрак с шампанским". Скромнейшее угощение: горячие калачи с чёрной икрой и непревзойдённый брют из подвалов кн. Голицына в Новом Свете. Среди приглашённых были крупные дипломаты и, конечно, директор Станции Культурных Связей Восточного Средиземноморья, то есть посол Крыма в Москве Борис Теодорович Врангель, внучатый племянник того самого "чёрного барона, "покрасневший", однако, к этому дню до такой степени, что его не без оснований подозревали в принадлежности к одной из пяти крымских компартий... Понаехало на завтрак и множество деятелей культуры, среди которых немало было друзей по прежним безобразиям... Ждали, однако, и некую неведомую пока персону, упорные ходили слухи, что непременно кто-то явится чуть ли не с самого верха... На все приемы в корпункте "Курьера" по списку, составленному лично шефом, приглашались десятка полтора московских красоток, нечленов, недеятелей, непредставителей, по большей части бедных ..., девочек - увы - уже не первой свежести, дамочек с чудными знаками увядания. Где-то они ещё позировали, фотографировались, демонстрировали модели Славы Зайцева, переходили из постели в постель и наконец ловили фортуну - замуж за иностранца! Здесь на приёмах "Курьера" им отводилась роль передвигающихся букетов. Развязные молодчики ... даже согласовывали с ними по телефону цвета туалетов. Красотки, впрочем, не обижались, а радовались, что хоть кому-то нужны...
  
   Затем он начал излагать суть дела. Начнём с того, что он испытывает полное уважение к Андрею Лучникову и как к одному из крупнейших мировых журналистов, и как к человеку... Короче говоря, в ответственных организациях нашей страны придают Лучникову большое значение. Мы... давайте я для простоты буду говорить "мы"... мы понимаем, что в определённой исторической ситуации такая фигура, как Лучников, может сыграть решающую роль. История сплошь и рядом опровергает вздор наших теоретиков о нулевой роли личности...
   Давайте напрямик - мы опасаемся, что в какой-то весьма ответственный момент Лучников может пойти на совершенно непредвиденный вольт, проявить то, что можно было бы назвать рефлексиями творческой натуры, и внести некий абсурд в историческую ситуацию. В этой связи нам, разумеется, хотелось бы, чтобы с Лучниковым всегда находился преданный, умный и смелый и гордый друг...
   - Однако то, что я сказал, всего лишь преамбула... В конце концов, главная наша задача - это сам Андрей Арсеньевич, его личная безопасность... Дело в том, что на Лучникова готовится покушение. Реакционные силы в Крыму...
   - Из этого вытекает необходимость определённых действий... Давайте вместе думать...
   Вы - гигант, Глеб, вы для меня какой-то идеал славянской или, если хотите, варяжской мужественности...
  
   Лучников обнимал за зябкие плечики Лору Лерову, одну из тех увядающих "букетиков", что украшали недавний праздник "Курьера". Десяток лет назад - звезда Москвы, манекенщица Министерства лёгкой промышленности, поочерёдная любовница дюжины гениев, сейчас явно выходила в тираж. Всё на ней было ещё самое последнее, широкое, парижское, лиловатое, но приходило это лиловатое к ней уже не от бескорыстных московских гениев, а от каких-то сомнительных музыкантов, подозрительных художников, короче говоря, от молодчиков фарцы и сыска, а потому и носило какой-то отпечаток сомнительности. Она плакала... её била похмельная дрожь - ещё более явный признак заката...
   - У меня уже все уехали... Ирка в Париже, у неё там "бутик"... Алка за богатого бразильца вышла замуж... Ленка у Теда Лапидуса работает в Нью-Йорке... Вера и та в Лондоне, хоть и скромная машинисточка, но счастлива, посвятила свою жизнь Льву, а ведь он больше любил меня, и я... могла бы посвятить ему свою жизнь, если бы не тот проклятый серб... Все, все, все уехали... Лев, Оскар, Эрнест, Юра, Дима - все, все... все мои мальчики... просто иногда некому позвонить... в слякоти мерзкой сижу в Москве... никто меня уже и на Пицунду не приглашает... только жульё заезжает...
  
   За три дня московского свинства он так похудел, что пиджак болтался теперь на нём, словно на вешалке. Жалость к заблудшим московским душам, от которых он и себя не отделял, терзала его. Он очень нравился себе таким - худым и исполненным жалости.
   Дружище его Виталий Гангут, напротив, как-то весь опух, округлился, налился мрачной презрительной спесью. Он, видимо, не нравился себе в таком состоянии, а потому ему не нравился и весь мир...
   - Не плач, Лорка. Мы тебя скоро замуж отдадим за богача, за итальянского коммуниста. Я тебе шмоток пришлю целый ящик.
   Гангут шёл на несколько шагов впереди... выражая спиной полное презрение и к страдалице, и к утешителю.
   - Ах, Андрюша, возьми меня на Остров. Мне страшно. Я боюсь Америки и Франции.! На Острове хотя бы русские живут...
   - Возьму, возьму. Ты - наша жертва, Лорка. Мы из тебя всю твою красоту высосали, но мы тебя на помойку не выбросим, мы тебя...
   - Ты лучше спроси у неё, сколько она башлей из Вахтанга Чарквиани высосала. Жертва! Сколько генов она сама высосала из нашего поколения!..
   - Витася - скот, ему никого не жалко. Распущенный и наглый киногений. Пусть гниёт в своём Голливуде, а мы будем друг друга жалеть и спасать...
  
   - Ты, кажется, Россию любишь? Ты, кажется, большой знаток нашей страны? Ты вроде бы даже и сам русский, а? Ты просто такой же советский, как мы, да? Тогда отгадай, что это за очередь, творец Общей Судьбы!
   - Мало ли за чем очередь...
   - Знаток! Это очередь в избирательный участок. Товарищи пришли сюда за два часа до открытия, чтобы первыми отдать голоса за... Сегодня у нас выборы...
   Старики в орденах, до этого мирно беседовавшие у монументальных колонн Дворца культуры, теперь враждебно смотрели на трёх иностранцев, на двух мерзавцев и одну проститутку, на тех, кто мешает нам жить.
   - Это бабушки и дедушки из нашего дома. Они все герои первых пятилеток...
  
   - Имя ваше звучит хорошо для русского уха.
   - Что особенно хорошего слышит в моём имени русское ухо?
   - Лучниковы - старый русский род, гвардейцы, участники многих войн за Отечество... А вы случайно, не родственник тем, островным, Лучниковым? Этот род процветает - один, кажется, "думец", другой - владелец газеты... Лично я только бы гордился таким родством...
  
   Поднимались тосты за верность. Все тосты были за верность. За верность земле, за верность народу, флагу, долгу, за верность другу. Федор Васильевич предложил тост за русских людей за рубежом, сохранивших верность истории...
   Гангут между тем то и дело бросал другу красноречивые взгляды - пора, мол, линять. Лучников же и не думал линять. Нежданно-негаданно он попал в сердцевину московского "Русского клуба", а упускать такие возможности журналисту уже никак нельзя. К тому же и связь тут с делом его жизни самая что ни на есть прямая...
   Вечерело. Горели над Москвой кресты реставрированных церквей. Обед угасал и переходил в другую фазу - в поездку куда-нибудь "на лоно"...
   На лоне за тремя проходными со стражей оказался дивный ландшафт, зелёные холмики, озарённые закатным солнцем, дорожки, посыпанные красным утрамбованным кирпичом, гостеприимные "палаты" в традициях, но со всем, что нужно, и прежде всего, конечно, с финской баней. Закат Третьего Рима - финские бани за семью печатями...
   Нет, на римских сенаторов они всё же мало похожи. Мафия! Да, конечно, это - Чикаго, компания из фильма о "Ревущих Двадцатых" - все эти жлобские носогубные складки, страннейшее среди истеблишмента не вполне легальной власти...
   Он был явно счастлив, ох, как счастлив! Радостью, подобострастием и вдохновением сияли его обычно мрачновато-лукавые глаза. Он чувствовал свой звёздный час. Вот он пришёл, и так неожиданно, и благодаря кому - какому-то жалкому пьянчуге Гангуту! Русская историческая аристократия, шефы партии, армии и торговли - и он среди них. Олег Степанов, рядовой национального движения. Сегодня рядовой, а завтра...
   - Не думайте, что с возрождением национального духа отомрёт наша идеология. Коммунизм - это путь русских. Хотите знать, Лучников, как трансформируется в наши дни русская историческая триада?
   - Хочу.
   - Православие, самодержавие и народность! Русская историческая триада жива, но трансформирована в применении к единственному нашему пути - Коммунизму!..
   Наш народ обернулся к своей извечной мудрости, к идеологии общности, артельности, то есть к коммунизму!
   Самодержавие, само по себе почти идеальная форма власти, в силу случайностей браков и рождений, увы, к исходу своему тоже потеряло национальный характер. В последнем нашем государе была одна шестьдесят четвёртая часть русской крови. И народ наш в корневой своей мудрости сомкнул идеологию и власть, веру и руку, изумив весь мир советской формой власти, советом! Итак, вот она, русская триада наших дней - коммунизм, советская власть и народность! Незыблемая на все века народность, ибо народность - это наша кровь, наш дух, наша мощь и тайна!..
  
   - А я хочу без них поездить по своей родной стране. Мне интересно знать, как живёт моя родная страна. Что я, не русский?
   - Луч - настоящий русский. Он - редактор русской газеты в Симфи...
  
   О.К. ...
   - Сексуальная революция покончила с проституцией. Неожиданный результат, правда? Ты видишь, какое здесь выросло поколение девиц? Даже меня они удивляют всякий раз, когда я приезжаю в Ялту. Какие-то все нежные, чудные, с добрым нравом и хорошим юмором. О половых контактах они говорят, словно о танцах. Внук мне рассказывал, что можно подойти к девушке и сказать ей "позвольте пригласить вас на "пистон".
   Это советский сленг, модный в этом сезоне. То же самое и в полном равенстве позволяют себе и девицы. Как в дансинге...
  
   - Все сейчас читают что-то по-русски. Повсюду только и говорят о ваших проклятых проблемах, как будто в мире всё остальное в полном порядке - нефть, например, аятолла в Иране, цены на золото...
   - Наш Остров, между прочим, стал сплошной съёмочной площадкой...
  
   Индивидуальная поездка в Ялту! Все советские туристические, спортивные и делегационные маршруты обходили этот город стороной, считалось почему-то, что соблазны космополитического этого капища совсем уже невыносимы для советского человека. Считалось почему-то, что Симферополь с его нагромождением ультрасовременной архитектуры, стильная Феодосия, небоскрёбы международных компаний Севастополя, сногсшибательные виллы Евпатории и Гурзуфа, минареты и бани Бахчисарая, американизированные Джанкой и Керчь, кружево стальных автострад и поселения богатейших яки - менее опасны для идейной стойкости советского человека, чем вечно пританцовывающая, бессонная, стоязычная Ялта, пристанище киношной и литературной шпаны со всего мира... Мекка всемирного анархизма, сумасбродства, греха, шалая и беспутная Ялта!..
  
   Она увидела, что на набережной бушует массовая драка, и различила, что дерутся друг с другом три молодёжные банды: парни в майках, похожих на флаг, выкинутый официантами, парни в майках с серпом-молотом на груди и парни в престраннейших одеяниях: то ли кимоно, то ли черкесках с газырями и с волчьими хвостами за спиной. Драка явно была нешуточная: мелькали бейсбольные биты, пролетали бутылки с горючей смесью "молотовский коктейль"...
   С другой стороны Татар от порта на бушующую молодёжь, видимо, тоже наступали шеренги полиции, поблёскивали в последних солнечных лучах пластмассовые щиты.
   - Что происходит?
   - Третье поколение островитян выясняет отношения насколько я понимаю, на митинг яки напали с двух сторон, очень справа и очень слева. "Молодая волчья сотня" с одной стороны, и "Красный фронт" с другой...
   - Ребята, однако, звереют не по дням, а по часам...
   - Да ведь это повсюду. В Лондоне дерутся и в Париже, я недавно сам видел на Елисейских Полях...
   - Кажется, затихает. Идёт на спад. Сгорела пара автомобилей, выбито несколько витрин. Вижу смеющиеся лица. Полиция оттесняет парней на пляж. Ну, началось - купание! Чудесно!..
  
   Лучников-старший давно уже стал манкировать традиционными врэвакуантскими салонами, имитирующими "нормальную русскую светскую жизнь". Давно уже, по крайней мере пару десятилетий назад, стала чувствоваться в этих "средах", "четвергах" и "пятницах" нестерпимая фальшь: на Острове создавалось совсем иное общество, но в замкнутом мирке врэвакуантов всё ещё поддерживался стиль и дух "серебряного века" России. Его уже и приглашать перестали, то есть не напоминали, но обижались до сих пор - экий, мол, видите ли, международный европейский этот Лучников, гнушается русской жизнью. Трудно было не стать космополитом на такой космополитической площадке, как остров Крым, но находились, однако, мастодонты, которые умудрялись поддерживать в своих домах из поколения в поколение выветривающийся дух России...
   Вдруг этот Нессельроде стал названивать: что же вы, Арсений Николаевич? Как-то вы оторвались от нашего общества. Почему бы вам не заехать как-нибудь на нашу "пятницу" в Артек? Были бы счастливы, если бы и Андрей Арсеньевич вам сопутствовал... У нас сейчас вокруг Лидочки группа молодёжи, и ваш сын едва ли не кумир в их среде... Эти новые идеи... не доведут они до хорошего нашу армию... но что поделаешь, и нам отставать нельзя...
  
   - Как это ни печально, но именно ваш внук Антон... и вовлёк нашего Костеньку в это дикое движение яки-национализма, он его сегодня и потащил на Татары. Мы прочим Костеньке дипломатическое поприще, но это, вы понимаете, не вяжется с уличными потасовками. Да ведь это и опасно для жизни, в конце концов... Там была "Волчья сотня".
   - Там была "Волчья сотня" и хулиганы из "Красной стражи". Сбежалась всякая шваль - и просоветчики, и прокитайцы, и младотурки уже ехали, но, к счастью, опоздали. Я звонил полковнику Мамонтову в ОСВАГ и завтра же буду ставить вопрос на думской фракции. Вот вам первые цветочки нашего пресловутого ИОСа, ягодки будут потом... А вы знаете, что они называют себя сосовцами? Новая партия - СОС, Союз Общей Судьбы. Нет, их там сегодня не было, но именно они и заварили всю эту политическую кашу на нашем ост... простите, в зоне временной эвакуации...
   Раздались позывные этой самой популярной островной программы, которая старалась передавать прямую трансляцию с места чрезвычайных событий, а потом повторяла их уже в подмонтированном драматизированном виде.
   Все обернулись к светящемуся в углу веранды огромному экрану телевизора. Три разбитных комментатора, один по-русски, другой по-английски, третий по-татарски, непринуждённо, с улыбочками, перебивая друг друга, рассказывали о случившемся два часа назад на набережной в Ялте столкновении молодёжи...
   Крупный план... Вот эффектные кадры: несущаяся в атаку "Волчья сотня". Рты оскалены, шашки над головой. Шашки затуплены, ими нельзя убить, но покалечить - за милую душу! Несущиеся с другой стороны и прыгающие в толпу с балконов старинных отелей первой линии Ялты остервенелые "красные стражники". "Коктейль Молотова снова в моде!" Камера панорамирует дерущуюся набережную, средний план, крупный... Кадр рекламы напитка... Сдвинутые ряды городовых, словно римские когорты, наступают со всех сторон. Струи воды, слезоточивые газы. Бегство. Опустевшая набережная с остатками битвы, с догорающими машинами и выбитыми витринами. Все три комментатора за круглым столом. Смотрят друг на друга с двусмысленными улыбочками. "Чьи же идеи взяли верх? Кто победил? Как говорят в таких случаях в Советском Союзе - победила дружба!"...
   Пока ехали, Антон без умолку болтал о своей новой идеологии, может быть, он решил за дорогу до аэропорта обратить и дедушку в свою веру. Шестьдесят процентов населения на Острове - сформировавшиеся яки. Вы, старые врэвакуанты, оторвались от жизни, не знаете жизни народа, не знаете тенденций современной жизни. Долг современной молодёжи - способствовать пробуждению национального сознания. Всё русское на острове - это вчерашний день, всё татарское - позавчерашний день, англоязычное население - это вообще вздор. Нельзя цепляться за призраки, надо искать новые пути.
   Дед соглашался, что в рассуждениях внука есть определённый резон, но, по его мнению, они слишком преждевременны. Чтобы говорить о новой нации, нужно прокатиться по меньшей мере ещё через пару поколений. Сейчас нет ни культуры яки, ни языка яки. Это просто мешанина, исковерканные русские, татарские и английские слова с вкраплениями романских и греческих элементов...
   - Ваше движение, если уж оно существует, должно быть гораздо скромнее, оно должно носить просветительский характер, а не...
   - Если мы будем скромнее, будет поздно. Может быть, ты и прав, дед, мы родились слишком рано, но, если мы будем ждать, всё будет кончено очень быстро. Нас сожрёт Совдепия, или здесь установится фашизм...
  
   - Жизнь наша кончается... Давай напьёмся, как в старые годы?
   - Я и в старые годы никогда не напивался...
   - Ты знаешь, сколько в живых осталось из нашего поколения к сегодняшнему дню?
   - Я стараюсь об этом не думать Живу на своей горе и думаю о них как о живых...
   - Поверь, весь бизнес и вся политика для меня сейчас - зола, главное на закате жизни - человеческие отношения. Мне говорят: ты - Ной, ты можешь вести наш ковчег! Вздор, говорю я. Какой я вам Ной, я лишь старый козёл, которого пора выбрасывать за борт...
  
   - Вот кто Ной. Ной - это ты, Арсений Лучников!.. Ты ведь знаешь, что в мире существует такая штука - Трёхсторонняя Комиссия. Я на ней часто присутствую и делаю вид, что всё понимаю, что очень уважаю всех этих джентльменов, занятых спасением человечества. Симы, хамы и яфеты строят ковчег в отсутствие Ноя... Ты хочешь узнать, что думают в Трёхсторонней Комиссии о ситуации на Острове Крым? Видишь ли, мне самому на всё наплевать, мне важно как-то вместе с тобой и с оставшимися сверстниками дожить свой срок и "присоединиться к большинству" в добром старом английском смысле, но они мне сказали: наша Комиссия - это Ной, мы строим ковчег среди красного потопа...
   Излагаю суть дела... Ситуация на Острове и вокруг него становится неуправляемой. Советскому Союзу достаточно пошевелить пальцем, чтобы присоединить вас к себе. Остров находится в естественной сфере советского влияния. Население деморализовано неистовством демократии. Идея Общей Судьбы овладевает умами...
   Не произошло этого до сих пор только потому, что в России очень влиятельные силы не хотят вас заглатывать, больше того, эти силы отражают массовое подспудное настроение... Этим силам не нужна новая автономная республика, они не знают, как поступить с пятью миллионами лишних людей, не снабжённых к тому же специфической советской психологией... Однако ситуация выходит из-под контроля. Просоветские настроения на Острове - это единственная реальность. Остальное: все эти яки, китайцы, албанцы, волчьи сотни - детские игры. Советская система, как это ни странно, мало управляема по сравнению с западными структурами, ею движут зачастую малоизученные стихийные силы, сродни тектоническим сдвигам. Близится день, когда СССР поглотит Остров.
   - Никто у нас и не сомневается в этом...
   - Далее начинается художественная литература. Запад вроде бы совершенно не заинтересован в существовании независимой русской территории. Стратегически Крым в наше время полный ноль. Природных ресурсов вам самим едва хватает... Промышленность ваша - лишний конкурент на наших суживающихся рынках. Казалось бы, наплевать и забыть, однако Запад, ну и, конечно, Трёхсторонняя Комиссия в первую очередь оказывается всё-таки заинтересована в существовании независимого Крыма. В соответствии с современным состоянием умов, мы заинтересованы в вашем существовании нравственно и эстетически.
   Западу, видите ли, важно, чтобы в тоталитарном потопе держался на плаву такой красивый ковчег, как Остров О'кей. Как тебе нравится такой бред?
   - Не так уж глупо.
   - Ага, в тебе я вижу, заработал дворянский романтизм. Так знай, что ваша дворянская русская старомодная сентиментальность, так называемые "высокие порывы", сейчас считается современными футурологами наиболее позитивной и прагматической позицией человечества.
   - И потому я - Ной?
   - Только ты и никто другой.
   - Где же ваш Арарат?
   - North Atlantic Treati Organisation. Резкое и решительное усиление западной и даже проамериканской ориентации. Западный военный гарант. Стабильность восстановится... Будет яростная пропагандистская кампания, задавят десятка два диссидентов, потом всё успокоится. Комиссия получила достаточно ясные намёки от тех же московских источников. В конце концов там же тоже есть люди, понимающие, что мы все связаны одной цепочкой... Ты Сахарова читал? Представь себе, в Кремле есть люди, которые его тоже читают.
   - Я не гожусь. Я слишком стар, у меня слишком много накопилось грусти, я не хочу терять свою гору. Я буду сидеть на своей горе. Мне почти восемьдесят лет. Я молод только по сравнению со своей горой. И наконец, я не хочу враждовать со своим сыном.
   - Понимаю. Возьми меня на свою гору. Мне тоже всё надоело: мне смешно сидеть на этой Трёхсторонней Комиссии, где все такие прагматики и оптимисты, мне просто смешно на них смотреть и слушать... Уходящая жизнь... Как бы я хотел верить, что основные события начнутся за гранью жизни...
  
   - Вы не представляете, ребята, какие у меня были приключения на исторической родине... Нет-нет, наша родина поистине страна чудес. Он стал рассказывать о том, как целую неделю...
   Я вернулся из России преисполненный надежд. Этому полю не быть пусту!..
  
   "Мерзость, - думала она. - В самом деле, вот мерзость капитализма. Всего полно, в карманах масса денег, все проституируют и жаждут наслаждений. Погибающий мир. Мне нужно выбраться отсюда как можно скорее. Улечу завтра в Москву... Я буду жить в нашем, в моём мире, где всего не хватает, ... да-да, это более нормальный мир... буду чувствовать себя нормальным человеком...
  
   - Какие у вас повадки сходные. Вы даже одеваетесь похоже.
   - Вы имеете в виду наших коллег из Москвы? Вы правы. Разведка в наше время - международный большой бизнес, и принадлежность к ней накладывает, естественно, какой-то общий отпечаток...
   Информация в наше время - это второстепенное, не ахти какое трудное дело. Гораздо важнее и гораздо труднее проникнуть в психологию изучаемого объекта. Мне, например, очень трудно понять причину вашей истерики...
  
   - Обратите внимание, Мухтар-ага, какие невероятные дамы стали приезжать к нам из Москвы.
   - Да-да, там определённо происходят очень серьёзные изменения, Флинч, если начинают появляться такие невероятные дамы.
   - Что вы думаете, Мухтар-ага, насчёт Идеи Общей Судьбы?
   - Я уверен, Флинч, что мы принесём большую пользу великому Советскому Союзу. Я хотя и не русский, но горжусь огромными успехами СССР. Это многонациональная страна, и, между прочим, там на Волге живут наши братья-татары. А вы, Флинч? Мне любопытно, что вы, англо-крымчане, думаете о воссоединении?
   - Я думаю, что мы хорошо сможем помочь советским товарищам в организации отельного дела...
  
   - Дело в том, что тебя выследила "Волчья сотня". Это законспирированное крайне правое крыло СВРП, Союза Возрождения Родины и Престола. На Родину и Престол они, честно говоря... Это просто самые настоящие фашисты, бандюги, спекулирующие на романтике "белого движения", отсюда и хвосты волчьи, как у конников генерала Шкуро. Они малочисленны, влияние их на массы почти нулевое, но оружие и деньги у них есть, а главное - наглое хулиганское безумие...
  
   В СТЕКЛЯННОМ ВИГВАМЕ... Конец лета в Крыму: испаряющийся запах полыни на востоке, тёплый дух первосортной пшеницы в центральных областях, пряные ароматы татарских базаров в Бахчисарае, Карасу-базаре, Чуфут-Кале, будоражащая секреция субтропиков...
  
   Супермены вшивые: презрение к немолодым, если ты ещё молод, презрение к молодым, если ты уже немолод...
  
   - А говорят, что аристократия вырождается!
   - Аристократы никогда не вырождались. Аристократия возникла в древности из самых сильных, самых храбрых и самых хитрых воинов, а древность - это времена совсем недавние...
  
   Революция накопилась в генетическом коде русского народа как ярость ординарности (имя которой всегда и везде - большинство) против развязного, бездумного и в конечном счёте наглого поведения элиты, назовём её дворянством, интеллигенцией, новобогачеством, творческим началом, западным влиянием, как угодно...
  
   НЕДОПАРЕННОСТЬ... Он представлял Андрея как сложную противоречивую личность, которой ещё не открылась окончательная мудрость учения, но который является искренним и самоотверженным другом Советского Союза и страстным сторонником объединения Крыма с Россией, то есть "почти своим"...
  
   Только лишь чуждый человек, именно последыш белогвардейщины или внутренний нравственный ублюдок, может так подло обратиться с нашей историей, с человеком, имя которого для поколений советских людей означает победу, порядок, власть... Низведение к ничтожеству деятелей нашей истории - это вражеский, элитарный, классово и национально чуждый выпад...
   - Значит, пятимиллионная пятая колонна диссидентщины? Хочет изнутри нас взорвать?...
  
   Все тут расхохотались, очень довольные. Конфликт был сглажен, но всё-таки состоялся, и это было очень важно - состоявшийся, но сглаженный конфликт давал бездну возможностей для размышлений и предположений...
  
   ВИТАЯ В СФЕРАХ...
   - Никогда ни один крымский солдат не выстрелит по советскому солдату. Речь идёт не о военной проблематике, а о состоянии умов...
   - Что за чушь! Да ведь они же белые!
   - Они были белые. Их деды были белыми...
   - Да ведь там все эти партии остались, и кадеты, и октябристы...
   - В Крыму зарегистрировано свыше сорока политических партий...
   - Самым важным событием в политической жизни Острова является возникновение Союза Общей Судьбы, во главе которого стоят влиятельные лица среднего поколения русской группы населения... Они хотят воссоединения Крыма с Россией...
   - Мороки-то с этим воссоединением. Куда нам всех этих островитян девать? Сорок партий, да и наций, почитай, столько же... кроме коренных-то, татар-то и наших русаков полно, и греков, и арабов, иудеи тоже, итальянцы... даже, говорят, англичане там есть...
   - Политическая ситуация на Острове сейчас чрезвычайно запутана и усложнена.
   Есть симптомы появления нового национального сознания. В четвёртом поколении русской эмиграции, то есть среди молодёжи, распространяются идеи слияния этнических групп в новую нацию, так называемых яки. Намечается поляризация. Эта вдохновенная, но неорганизованная группа молодёжи противопоставляет себя Союзу Общей Судьбы... Симпатия к Советскому Союзу и даже тенденция к слиянию с ним - главенствующая идея на Острове, несмотря ни на что. Естественно, в этом русле идут и многочисленные левые и коммунистические партии, которые, к сожалению, всё время борются друг с другом. Влияние китайцев слабое, хотя и оно в наличии. Анархические группы появляются, исчезают и снова появляются... Группу татарских националистов тоже нельзя сбрасывать со счёта... Существуют и полууголовные, а следовательно, опасные группировки русских крайне правых, "Волчья сотня". Что касается Запада, то в стратегических планах НАТО Крыму сейчас уже не отводится серьёзного места, но тем не менее действия натовских разведок говорят о пристальном внимании к Острову как к возможному очагу дестабилизации. Словом, по моему мнению, если бы в данный момент провести соответствующий референдум, то не менее семидесяти процентов населения высказалась бы за вхождение в СССР, однако тридцать процентов - это тоже немало, и любое неосторожное включение в сеть может вызвать короткое замыкание и пожар. Через три месяца на Острове предстоят выборы. Естественно, они должны хоть в какой-то степени прояснить картину. Нам нужно использовать это время для интенсивного наблюдения, дальнейшего усиления нашего влияния путём расширения всевозможных контактов... Тяга к советским изданиям сейчас своего рода мода на Острове, и она может в один прекрасный момент измениться...
  
   СТАРАЯ РИМСКАЯ ДОРОГА...
   - Завтра мерзавца выпустят под залог, и начнётся бесконечная следственная и судебная волокита, а он тем временем смоется куда-нибудь в Грецию или в Латинскую Америку.
   - Неужели даже срок не получит?
   - Да, можно считать, что господин Шмидт выкрутился. Таковы гримасы буржуазной демократии...
  
   Это был человек чести и мечты, настоящий русский рыцарь...
  
   СОС не является политической партией, ибо призывает в свои союзники всех граждан по всему политическому спектру. Основная идея Союза - ощущение общности с нашей исторической родиной, стремление выйти из островной эйфорической изоляции и присоединиться к великому духовному процессу человечества, в котором той стране, которую мы с детства называем Россией и которая именуется Союзом Советских Социалистических Республик, уготована особая роль. Мы призываем к размышлению и дискуссии и в конечном историческом смысле к воссоединению с Россией, то есть к дерзновенной и благородной попытке разделить судьбу двухсот пятидесяти миллионов наших братьев, которые десятилетие за десятилетием сквозь мрак бесконечных страданий и проблески волшебного торжества осуществляют неповторимую нравственную и мистическую миссию России и народов, идущих с ней рядом. Кто знает, быть может, Крым и будет электронным зажиганием для русского мотора на мировой античной трассе. В этот торжественный и столь любимый нашим населением день я счастлив сообщить о возникновении на островной части нашей страны Союза Общей Судьбы и о намерении нашего Союза участвовать в очередных выборах во Временную Государственную Думу... Народ Острова должен сделать сознательный выбор...
   Что касается самого выбора, то он формулируется нами как: сытое прозябание на задворках человечества или участие в мессианском пути России, а следовательно, в духовном процессе нашего времени...
   Мы призываем вас присоединиться к Союзу Общей Судьбы, голосовать за людей, верных этой идее. Сейчас я говорю - СОС! Господи, укрепи!..
  
   ТРЕТИЙ КАЗЁННЫЙ УЧАСТОК...
   - Трудно поверить в то, что такое великое событие произойдёт при жизни нашего поколения, но если оно произойдёт - это будет поистине эксайтмент: стать свидетелем исторического перелома, такое выпадает на долю не каждому...
   Обожаю всё русское! И это вовсе не потому, что имею одну шестьдесят четвёртую часть русской крови, как наш последний государь, а просто потому, что мы здесь, на Острове, все, и даже татары, каким-то образом причисляем себя к русской культуре...
   Конечно, и сейчас есть разные течения, не все такие прогрессивные, как наш замечательный Андрей, но ведь великий Советский Союз в наше время стал так могуч, что может позволить себе некоторые дискуссии среди своих граждан, не так ли?..
  
   - Главное - энергия, главное - инициатива. Равномерное же распределение благ - это суть человеческой цивилизации. Не этому ли учил нас Иисус?
   - Правильно, Иисус учил нас этому, но мы пока оказались плохими учениками...
  
   Он много думал над этой ситуацией так называемого "доносительства" и понял, что в основе своей она идёт от великого чувства общности, чувства единой семьи, от массовой тяги к совершенству, от чувства некой общей матери, которой можно и пожаловаться на брата...
  
   Хозяин бара смотрел по телевизору хоккейный матч СССР - Канада...
  
   ВЕСНА... В середине весны, то есть к концу апреля, склоны Карадага, Сюрю-Кая и Святой горы покрываются цветами горного тюльпана и мака, что радует и вдохновляет зрение. Цветение полыни, чабреца и лаванды наполняет воздух мимолётной, такой, увы, летучей и быстро пропадающей обонятельной поэзией. Не хочется пропустить ни мига из этой череды быстро проносящихся мигов цветения. Ночью - окна настежь, днём - блуждание по горам...
  
   У каждого человека свой космос, но в моём слишком просторно, слишком много пустот...
  
   Он подумал о том, как безнравственно современное искусство. Всё снимается на плёнку, и всё демонстрируется, и чем естественнее выглядит человеческая трагедия, чем лучше, а во имя чего? Цель полностью утеряна...
  
   Храм Святого Владимира, русский храм в византийском стиле, построенный в начале века, на том месте, где первый русский, князь Владимир, принял христианство...
  
   - Бодрствуйте, ибо не знаете, в который час Господь ваш придёт...
  
   - Дело сделано! Через неделю мы победим! Последний пол показал, что СОС получит более девяноста процентов!
   Ещё через неделю Госдума обратится к Советскому правительству с просьбой о включении в СССР на правах союзной республики...
  
   XXI век - век русских!
  
   ВАСИЛИЙ АКСЁНОВ "ОСТРОВ КРЫМ" 1977 - 1979 гг.
  
   Интерес к роману, который был издан тридцать лет назад - в неожиданной современности... В жизни острова Крым пытаешься найти суть дня сегодняшнего, при помощи "Острова Крым" заглянуть в собственное будущее...
  
   16 марта 2014 года состоялся Референдум в Крыму о присоединении к России. Ураганная явка - 81,7%. СЕРГЕЙ ВАЛЕРЬЕВИЧ АКСЁНОВ - Председатель правительства автономной республики Крым. На высоком эмоциональном подъёме Крым на Референдуме проголосовал за присоединение к России - 95,7%.
   21 марта 2014 года в Москве, Севастополе и Симферополе одновременно прогремели 30 залпов победного салюта.
   11 апреля 2014 года принята Конституция Крыма.
  
   ВРЕМЯ ВЫБРАЛО НАС, И МЫ ОЩУЩАЕМ СЕБЯ ЧАСТЬЮ ИСТОРИИ.
  
   - Мне не хочется быть взрослым. Это такие заботы, ответственность...
  
   "Вот вам леса просвещения, за которыми не скрывается никакого здания; вот вся его дурь.
   Вот вам зеркало, в котором педагоги, наставники, репетиторы, гувернёры, школьные учителя могут увидеть себя в настоящую величину.
   Вместе с учением растёт также шелуха и скорлупа, которую ученики, по неопытности своей, не умеют отбрасывать!
  
   Науки можно вызубрить, но мудрость никогда.
  
   Я убеждён, что в интеллектуальном мире существует проход и что душа человека может запастись знанием и полезными сведениями, следуя более короткими путями, чем те, что мы обыкновенно избираем. Но увы! Не у всякого поля протекает река или ручей, не у всякого ребёнка есть отец, способный указывать ему путь".
  
   Мир большой, ищи себя! Ищи своё достойное применение в мире!
  
   А за грех ждёт расплата. Так мир устроен.
  
   - Ваше внутреннее состояние зависит от атмосферы в стране, в обществе?
   - К большому сожалению, нельзя быть независимым от внешнего мира. А жить с этим миром - это тоже большое искусство, потому что очень важно в нём не потеряться. Он так устроен: перемалывает и выплёвывает.
   - Что главное отличает современных 20-летних от тех, кому было 20 лет в конце 1990-х?
   - Да ничего. Все молодые - хорошие люди. И гибнут они все одинаково. Это несвершившиеся поколения... И среди них встречаются чудесные люди, чуткие, разумные, а бывает абсолютнейшая масскультовская дребедень...
  
   "Мы не должны получать выгоду от кооперативных усилий других людей, не внося своей равной доли".
  
   Никогда не жалуйтесь на ВРЕМЯ, ибо вы родились для того, чтобы сделать его лучше.
  
   И в мирное время есть место подвигу...
  
   А тот, кто приносит свет в жизнь других людей, и сам не остаётся в тени!
  
   ТЫ ДЕЛАЕШЬ МИР СВЕТЛЕЕ!?
  
  
  
   76
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"