Нужно учиться и бодрствовать так же: или никак, или интересно
Фридрих Ницше
Вокруг, насколько мог видеть глаз, не было ничего, кроме камней. Камни, по виду совершенно различные, несли незримую печать вечности - та блекло-желтая глыба песчаника пережила расцвет и угасание фараонов; шлифованный кубический нефрит знал, какие занятия увлекали китайцев до того, как появились шелк, бумага и фарфор; кусок базальта величиной с голову слона, покрытый многочисленными сколами, был молчаливым свидетелем кровавых ритуалов в те времена, когда люди инструменту письма предпочитали - по вполне естественным причинам - инструмент убийства.
Взгляд эти древности не цепляли: чужие, угрюмые осколки той Земли, что играла с людьми, как с детьми, балуя неожиданными и чудесными открытиями и наказывая беспощадными катаклизмами. Нет, приятней был тот камень, что, несмотря на тяжеловесную замшелость и густую рябь водной эрозии, смотрелся по крайней мере хоть сколько-то своим. Так бывает, когда, высадившись на столичном вокзале, поначалу теряешься в толпе незнакомых людей и вдруг обнаруживаешь в этой толпе попутчика - также человека незнакомого, но хотя бы разделившего с тобой купе и беседу на протяжении нескольких часов.
Тот, свой камень, тоже был отнюдь не молод. Римские легионы еще не повернули на Север, когда неведомый мастер резцом своим вгрызался в толщу этого камня - да что там, тогда и самого слова "Рим" не изрекали еще ни одни уста. Мастер же был прилежен: острым металлическим жалом заставил проявиться скрытые доселе в сером валуне узоры из сплетающихся змей и цветов, покрыл поверхность загадочными письменами, провертел на вершине камня лунку.
Словно по дуновению ветра явились сюда, в этот каменный край, печальные и величественные фигуры в древних одеждах. Одни встали полукругом, отгородив замшелый валун от других, чужих камней; другие подошли ближе, пропустили вперед двоих - обнаженного крепкого мужчину, увенчанного холодным серебром, сплетшимся в светло-русых волосах в зубастый венец, и седого, высокого старца с острым копьем в руках.
Нагой мужчина преклонил колено, склонился над серым камнем, провел пальцами по узорам и письменам. Губы его зашевелились, будто он читал написанное, но не было слышно ни звука. Старец поднял копье, осветившееся неверным мерцанием Луны; фигуры собравшихся сместились ближе к камню. Копье ринулось вниз, пронзая тело того, кто был увенчан серебром, затем вновь взметнулось вверх. В лунку на камне упала первая капля, густая и вязкая; за ней еще одна, и еще, пока лунка не переполнилась. Линии орнамента вмиг набухли горячим, дымящимся соком плоти, и весь узор стал отчетливо виден - багрово-красный на бледно-сером.