Хван Федор : другие произведения.

Памятка моим детям

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.21*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мой папа, Федор Гунфенович Хван, прожил с одной стороны жизнь необычную, а с другой - типичную для советского человека 20 века. 5-летним мальчиком был занесен с толпой беженцев из Манчжурии в Советский Союз. Ему долго не давали советский паспорт, он жил с видом на жительство и очень переживал, что не может участвовать в выборах вместе со своими друзьями. Прошел путь от голодного детдомовца до зам.главного технолога огромного завода. Был лучшим мужем и отцом, из тех, кого я видела за свою жизнь. И очень скромным человеком. Папа оставил нам с братом в наследство свои мемуары, которые он назвал "Памятка моим детям". Это бесценная память о человеческой жизни, которой я очень бы хотела со всеми поделиться.


   Памятка моим детям
  
  
   Кто я такой? Мы очень мало рассказываем своим детям о себе, как росли, что было интересное, чего не хватало. В итоге дети имеют общее представление о своих родителях, а ведь много было интересного, кажется, мелкого, частного, а из этих частностей складывается жизнь.
  
   Так, кто я такой? Родился я 27 декабря 1927 года в Манчжурии, в провинции Хун-Чун, в деревне Надигоу, в семье батрака. В семье нас было 4 детей, старшая сестра с 1907 года рождения, брат с 1911 года, вторая сестра с 1920 года и я (последок). Мама звала меня "четвертый" (мое настоящее имя Хван Бен Мук).
   Жизнь в корейской деревне почти не помню, был маленький еще.
   Помню, однажды убежали всей деревней в лес (в 1933 г. Япония захватила Манчжурию). Лес был замечательный, рос дикий виноград, текла речка. На поляне вялились на солнце полоски из тыквы, на сладкие полоски садились пчелы, мы, дети, ловили пчел и отдавали старику, а он на них ловил рыбу. В лесу на деревьях были серые мешки - осиные гнезда. Вот такое впечатление осталось у меня от жизни в лесу.
   Весной 1933 пришлось опять бежать от японцев. Весь люд со всем скарбом, с детьми бежали к границе с Советским Союзом. Мама несла меня на спине (кореянки носят детей на спине). Этот момент не помню. По рассказам взрослых, толпа беженцев остановилась у границы, границу не переходили (очевидно, шло согласование на "верхах", что делать с беженцами). Наконец, очевидно, разрешили перейти границу. Солдаты или пограничники, не знаю, почему-то, были в шлемах-буденовках. Их называли ГПУ. По рассказам взрослых, они что-то кричали, махали руками, но никто не понимал по-русски, тогда солдаты просто стали перебрасывать, перетаскивать наши вещи через границу. Тогда вся толпа, наконец-то, поняла и хлынула на другую сторону.
   Так наша семья: папа, мама, старшая сестра с двумя сыновьями 1920 и 1927 года рождения, вторая сестра и я - стали беженцами. А брата с нами во время бегства не было, потому что он ходил в партизанах, и мы потеряли его. Вот так мы стали беженцами.
   Смутно помню, плыли на пароходе, в трюме, а потом долго ехали в теплушке. И тут в поезде нашлись руководители какие-то и переводчики. По словам взрослых, руководители вели себя очень плохо - обделяли всех, больше думали о себе. Это, наверное, обычное явление. Об этой дороге никаких воспоминаний нет, только смутно помню, на остановке бегали куда-то за кипятком.
   Весной 1933 г. нас привезли в город Черногорск, в Красноярском крае - это в 18 км от города Абакан. Надо отдать должное властям, или как их назвать, потому что всех обеспечили жильем (комнатой в бараке, но ведь все жили в бараках), всех обеспечили питанием - карточками (это в голодные годы), кто мог работать получил работу. Так жизнь начала входить в новую колею.
   Весной умер отец. Я его плохо помню, единственное, что осталось в памяти, - это как он читал книгу на корейском языке. Отец сидел на корточках и читал вслух, обязательно нараспев, не знаю, или так принято было, или что другое.
   Очень четко помню, как впервые в столовой дали борщ, и я со страхом смотрел - как можно есть эту отраву.
   Или вот еще курьез. Кореянки приобретали посуду для еды и больше всего выбирали ночные горшки, вместительные и с удобной ручкой.
   Или вот еще. Старик, впервые видевший паровоз, показывал, как ходит механизм, двигал палец в кулаке другой руки, спрашивал: "что такое?", все смеялись.
   Все это смешно и грустно. Люди вырваны из привычной обстановки, из привычного уклада жизни, многое вообще не понятно. Все ново, ново! Право, смех сквозь слезы!..
   Ну, а мы, дети, босоногие, чумазые, оборванные, бегали по улице, играли, смеялись - весело проводили время. А русские дети, да и взрослые, смеялись над нами, издевались, смотрели косо, с пренебрежением. И первое, чему я научился, это, кажется, ругаться, драться, всегда отвечать обидчику.
   Потом, конечно, все вошло в норму. Вместе ходили за город, в степь. Бывало, соберемся утром часов в пять на завалинке, кто-нибудь крикнет: "Айда в горы", и вся толпа человек 10-15 шли за город, целый день бегали по степи, копали саранки, хлебники, солодку - в общем, жили на подножном корму. А вечером возвращались в город, по пути заходили в магазин. Одна группа шла к хлебному прилавку (раньше хлеб резали и взвешивали на весах), таскала хлеб за пазуху, другая группа приподнимала стекла витрин и таскала колбасу или что-нибудь еще. А потом садились где-нибудь за углом и обедали, было очень весело! А дома попадало: "где ты бегаешь целый день голодный". Вот такая была жизнь босоногих.
   А теперь опишу немного жизнь в интернате. Я какое-то время жил там, потому что наша семья была очень бедная, и меня взяли в интернат.
   Вот один из эпизодов. Кому-нибудь из ребят захотелось ночью по-маленькому, а выходить на улицу (туалет на улице) в сибирские морозы не охота. Так он кому-нибудь младшему делал в постель, а утром сам его колотил "за провинность".
   Или еще. Ночью спящему вставляли в ноздрю воронку из бумаги, в воронку бросали горящую вату. Конечно, реакция понятна - вскакивал как сумасшедший, а всем остальным смешно.
   Или вот еще пример. Взрослые выбивали в кассе магазина чек на небольшую сумму, потом подделывали его на другую заранее рассчитанную сумму и отправляли меньших за продуктами. За это одаривали пряником или еще чем-нибудь. Таких фокусов было очень много. То, что написано у Макаренко в "Педагогической поэме" слабо, в жизни было гораздо круче.
   Все это происходило в 1935-36 гг. Мне, правда, не доставалось, потому что моя старшая сестра работала в интернате уборщицей - все-таки защита.
   Ну, а драки были, особенно драки между интернатскими и городскими ребятами. Не дай бог городскому обидеть интернатского, так все вставали на защиту. Даже в школе интернатских "уважали". Не знаю, почему городские так не любили нас.
   Теперь о том, как я стал Федей. В детстве ребята звали меня Петей, а потом Мишей. Однажды я увидел кинофильм "Федька". Содержание не помню, помню только, что фильм был про мальчишку-пулеметчика Федьку. И вот после этого я всем сказал, что теперь меня зовут "Федька". Так и привыкли и родные и окружающие, что меня зовут Федя, и по паспорту я Федор. Так я сам себе дал имя. Чудно! Было это в 1935 году.
  
  
  
  
   Школьные годы.
  
   В 1935 году в городе открылась корейская школа. Учителями были почему-то одни мужчины, наверное, потому, что они были грамотнее женщин (тоже особенность). Все предметы, кроме математики, учили наизусть. Попробуй не выучить урок, так колотили линейкой по рукам, или галошами друг друга по щекам по указу учителя. А по математике в 3-ем классе решали дроби. Мне опять повезло, никогда не наказывали, потому что память у меня была очень цепкая, и я всегда помнил все уроки.
   И вот наступил 1937 год. Началась, как в народе говорили, ежовщина. Весной, где-то в феврале, в одну ночь арестовали всех корейских и китайских мужчин (всех, кто работал). Впоследствии мы узнали, что все были вывезены в Коми АССР в город Ухту.
   Поскольку все учители были арестованы, корейскую школу пришлось закрыть, и нас перевели в русскую. Так я попал во 2-ой класс русской школы. Представьте, как мальчик, который плохо говорит по-русски, разве что только ругается хорошо, попадает в такое окружение. Читаю еле-еле по слогам, зато задачи решаю быстрее и лучше всех (потому что в корейской школе решали дроби). До сих пор помню первую учительницу, какой она была доброй, понимала мою беду, всячески огораживала. Звали ее Дранижникова Софья Дмитриевна. Она же приохотила меня к книгам. А первой книгой, которую я прочитал, была сказка "Маленький Мук".
   А как мы (то есть я и несколько таких же) ходили в школу, как были одеты!
   Представьте: Сибирь, зима, мороз 40 градусов. Слышно, как от мороза деревья потрескивают. Я одет в телогрейку, на ногах резиновые галоши, лунтаи (лунтай - это стеганые носки), без перчаток, руки засунуты в рукава телогрейки, плечи подняты чуть не до ушей. Прибежишь в школу, а ноги настолько замерзли, что больно до ломоты, долго отходят. Такой бедноты было очень много в школе, и все очень дружили между собой. Мы с презрением смотрели на более зажиточных, хорошо одетых, в валенках, в шарфах, с румяными щечками ребят. И если кто-нибудь из них говорил мне что-нибудь плохое, или пытался задираться, то я с удовольствием колотил их по головам книгами, никому спуску не давал.
   В 3-ем и 4-ом классах я учился хорошо, а по математике всегда был первым. И что интересно, мои домашние никогда не интересовались тем, как я учусь, как выполняю домашние задания. И так за все годы учебы никто никогда ни о чем не спросил. Единственно, что в конце учебного года спрашивали: "Перешел в следующий класс? Ну и молодец".
   В эти годы я очень любил петь, голос у меня был высокий и звонкий. На уроках пения учительница всегда подходила и слушала меня. А летом на каникулах мы с ребятами часто уходили в степь, в горы, как мы говорили (а это были всего лишь холмы), и всю дорогу я горланил песни. Ребята к этому привыкли и всегда просили меня петь. Мог любому певцу по радио подпеть. Голос сохранялся и в войну, и в институте. А потом пропал, видно, прокурил его.
   В 5-ом классе все изменилось. Со старой учительницей распрощались, а учителя стали предметниками. А в моем характере появилось упрямство. В зависимости от того, нравился мне учитель или нет, я мог ответить урок хорошо или плохо. Урок-то я всегда знал, выручала хорошая память, но отвечал "по настроению", поэтому часто получал тройки, но двойки никогда. Это было уже накануне войны, в 1940-41 годах.
   В нашей семье к тому времени тоже многое изменилось. Старшая сестра, та самая, которая родилась в 1907 году, назовем ее Машей, вышла вторично замуж в 1936 году (первый муж остался в Манчжурии), старший ее сын, родившийся в 1920 году, умер в 1935. Маша с мужем и вторым сыном Сашей, моим племянником, жили отдельно от нас. В 1940 г. вторая сестра Тася вышла замуж и уехала в Красноярск. Мы с мамой остались одни.
   В 1937 году мужа Маши, также как и других, арестовали ночью и увезли. Однако, в 1940-м его отпустили и он вернулся домой. Итак, получилось три группы: Тася с мужем в Красноярске, Маша с мужем и сыном в Черногорске отдельно и мы с мамой отдельно. Жить стало очень трудно. Мама не могла работать, болела. Я еще маленький - тоже не помощник. И тогда было решено: мама остается в Черногорске с Машей, а я уезжаю жить в Красноярск к Тасе.
   С какой болью мама с любимым сыном-последышем расставалась, трудно передать. И вот в конце мая 1941 г. я поехал один в Красноярск. Домашние не побоялись отпустить одного в дальнюю дорогу (я ведь впервые ехал на поезде так далеко). Мне было очень интересно, всю дорогу смотрел в окно: леса, горы, туннели, мосты, на станциях люди торгуют картошкой, солеными огурчиками - вообщем, всю дорогу просидел у окна. Поезд прибыл в Красноярск утром. Город меня поразил. Дома большие, народу на улице много, по сравнению с Черногорском с населением около 50 тыс. человек, Красноярск, конечно, столица.
   Вышел я из вокзала, а куда идти не знаю. Представьте такую картину - пацан, босоногий, волосы взъерошены, с небольшим мешочком через плечо, спрашивает: "Дяденьки, тетеньки, где такой-то район, улица?". Все пожимают плечами - не знаем. Но что интересно, никто не удивляется моему виду, наверное, многие бродили, как я. И вот нашелся какой-то дяденька, сказал, что нужный мне район находится на другом берегу Енисея. Он довел меня до какой-то улицы и сказал: "иди прямо, не сворачивай, дойдешь до берега реки и на катере переправишься на правый берег Енисея, а там спросишь улицу". Долго шагал я по центральной улице, что-то около 5-7 километров. Отбил все пятки об асфальт. Вообщем, добрался я до сестры Таси около 6 часов вечера голодный, усталый и очень обиженный (не знаю на кого).
   Вскоре началась война. Но я особенно не переживал, очевидно, еще не совсем дошло до сознания.
   В Красноярске я прожил недолго. Если в Черногорске я знал каждую улицу, все было знакомо, было много друзей, то в Красноярске, в большом городе, мне все было чуждо, и я был всегда один. И вскоре я очень затосковал, стал проситься назад домой. Дошло до того, что спать не мог, выходил в палисадник и просиживал всю ночь на улице. И тогда было решено отправить меня назад в Черногорск, а маму забрать в Красноярск. И в августе 1941 г. я уехал обратно в Черногорск.
   Мама плохо говорила по-русски, была безграмотная, поэтому я по знакомому пути привез ее в Красноярск к дочери Тасе. И вот, когда я отправился назад в Черногорск, мама проводила меня до причала, и такая тоска была у нее в глазах. Я до сих пор помню ее взгляд. Тогда я был, скажем так, несмышленышем, но сейчас понимаю, как тяжело было маме. Такая была наша жизнь.
   Вот снова я в Черногорске, живу у сестры Маши. Зять работал столяром, а сестра уборщицей, ее сын не учился, а я пошел в 6-ой класс. К этому времени все изменилось, в школе стало строже. Если кто плохо учился, грозились отправить в ФЗУ, а директриса кричала: "Ты помогаешь Гитлеру!". Глупо, конечно, но так было.
   Я к тому времени сильно изменился, стал еще упрямее, с презрением относился к тем, кто тянул руку, чтобы получить пятерку. Уроки всегда знал отлично, но к оценкам относился равнодушно, поэтому чаще всего получал тройки. Когда приходила комиссия из ГорОНО, учительница чаще всего вызывала меня (троечника) к доске. Очевидно, верила, что я не подведу.
   Помню, задали как-то выучить наизусть отрывок из "Евгения Онегина". Мальчишки, конечно, выучили "мой дядя самых честных правил...", а девчонки - письмо Татьяны: "Я к Вам пишу, чего же боле...". Мне до того надоело слушать одно и то же, все повторяют, как попки, что я взял да и выучил из середины романа описание природы. Помните, "меж гор, лежащих полукругом, пойдем туда, где ручеек, виясь, бежит зеленым лугом...". Ученики, наверное, не заметили, но я помню удивленный взгляд учительницы, которая начала судорожно перелистывать книгу в поисках этого текста.
   Вообщем, я стал своенравным, хулиганил на уроках - знал, что мне дальше не учиться, надо идти работать.
   Мы, т.е. я и несколько таких же голодранцев, очень не любили сытых, хорошо одетых детей руководителей, как тогда называли начальство. Конечно, глупо все это, но чувство неприязни возникало само по себе, ведь мы были еще детьми.
   В третьей четверти, т.е. где-то весной мальчишек заставили стричься наголо, но одному сынку какого-то начальника разрешили аккуратно подстричься. Вот и я уперся - не буду стричься. Приду в школу, а меня выгоняют из класса, и так продолжалось недели две. Тогда я вообще перестал ходить в школу, и так прогулял всю четверть. Не ходил в школу, однако внутри нарастала тревога. И в апреле я появился в школе. Странно, меня не выгоняют из класса. Хожу день, другой, никто ничего не спрашивает, к доске не вызывают, очевидно, решили меня не замечать. Вот тут я опять взбунтовался, кричу: "Почему у меня не спрашивают уроки?". На что мне ответили: "А, ты здесь, а мы и не знали". Вот так проучили меня. А потом стали на каждом уроке гонять меня то устно, то у доски, и как ни странно, я отвечал на все вопросы. Что со мной делать? Простить мое бунтарство нельзя, не выдать ведомость об окончании 6-го класса тоже нельзя. И тогда мне назначили дополнительные экзамены на лето по шести предметам. Все экзамены, конечно, я сдал. Мне выдали ведомость об окончании 6 классов средней школы.
   Почему я так подробно описываю последний год моей учебы? Потому, наверное, что последний год дался мне очень трудно. Ведь можно было бросить все, все равно дальше учиться не придется, надо работать. А вот и не бросил, опять какой-то дух противоречия, или на роду так мне написано. Более того, когда покидал школу, было до слез обидно, что не дали закончить 7 классов.
   Сейчас я понимаю, что все мои выкрутасы были неосознанным протестом против неустроенной жизни, обида на кого-то, на что-то. Ведь я, по сути, был еще мальчишкой.
   Вот и закончилось мое детство. Дальше уже другая история.
  
   Детские игры и забавы.
  
   Черногорск - это небольшой шахтерский город с населением около 50 тыс. человек (в те 1935-1938 гг.). С одной стороны (кажется с запада) расположены 4-5 угольных шахт. За городом с северной стороны сразу начинается степь, и на расстоянии 3-5 км тянется гряда невысоких гор, на самом деле это - холмы. В мае - июне в степи очень красиво - зелено и много цветов. К середине лета трава желтеет, выгорает, в отдельных местах ковыль колышется. Очень много цветов дикого ириса, их почему-то называли "пикульками". Вдали видны "наши горы", по утрам они синего цвета.
   Все это я описываю так, как было тогда, позже я не раз приезжал в Черногорск - все изменилось. Степь распахали, перепахали - не увидишь ни "пикулек", ни ковылька, и урожая с этого поля с "гулькин нос". Вот такие мы "умные".
   Мы очень часто ходили в степь, носились, копали саранки, солодку - бесились от души. Нам было очень весело. В горы ходили, особенно за черемухой. В Сибири черемуха считается хорошей ягодой. А ягода и правда хорошая - крупная, мясистая, очень сладкая. Заберешься на дерево, руками лень рвать, так ртом ловишь ягоды, к вечеру даже говорить трудно, оскомину наешь.
   А какие набеги делали на огороды! В те годы все сажали около дома маки, очень много маков. Вот и повадились мы рвать коробочки. Хозяйка выскочит из дома, мы в рассыпную, и попробуй нас догони.
   Ближе к осени ходили на бахчу за арбузами. Какие арбузы растут в Сибири! Некрупные, красные, сладкие, а соленые на зиму арбузы - просто объедение! Вот придем на бахчу, тащим арбуз так, чтобы тебя заметили. Поймают, заставят грузить воз. А за это - ешь, сколько хочешь, бери с собой, сколько можешь. Никогда детей не обижали, даже обедом кормили.
   Эх, как нам весело, беззаботно жилось! Мне тогда было 9-10 лет.
   А как и какие песни горланили тогда, правда песни все взрослые.
   Вот, например:
   "Ты бей, винтовка, быстро, ловко..."
   или
   "Нас не трогай, и мы не тронем, а затронешь - спуску не дадим.
   И в воде мы не утонем, и в огне мы не горим..."
   или
   "Прощай, мама, вот тебе моя рука.
   Улетаю я на Тихий океан..."
  
   После спасения челюскинцев над городом летали самолеты, разбрасывали листовки, и появились новые песни. Помню такие слова:
   "...за ним Михаил Водопьянов, Каманин, Доронин, Слепнев..."
  
   Сейчас те песни не поют, вообще даже о них не вспоминают. Или забыли, или не знают, или нельзя их петь - не знаю. А жаль, очень красивые были песни!
   Все это я называю "забавами" - ведь весело, искренне так жили мы, дети того времени.
   Когда оставались в городе, были другие игры. Играли в бабки, в чижика, в доску, в чугунку. Далее более серьезные игры (денежные) - это в чику, в стенку. Все эти названия непосвященным ничего не говорят.
  
   "Бабки" (1936 год).
   Это суставные кости, чаще всего свиней. Кости бывают трех видов:
  -- "бабки" - стоимостью 1 коп.
  -- "хрулек" - 2 коп.
  -- "кабанок" - 3 коп.
   Кабанок заливается свинцом и является битой. На расстоянии нескольких метров выстраивается ряд "бабок" (каждый выставляет несколько "бабок", как договорятся). Затем каждый по очереди "кабанком" выбивает "бабки", что вышиб - это твой выигрыш. Игра очень азартная. На каждый промах получаешь насмешку - "мазила", "лапша" и т.д.
  
   "Чижик" (1936-1937 гг)
   "Чижик" - это палочка толщиной 2-3 см, длиной 20-30 см, заостренная с 2-х сторон. У каждого играющего в руках бита. Битой бьют по заостренному концу чижика, и, когда он взлетает вверх, по чижику бьют так, чтобы он улетел как можно дальше. Выигрывает тот, кто дальше послал чижика. Проигравший должен взять чижика в рот, кричать "кули" и на одной ноге проскакать до начала кона (?). А рядом бежит вся толпа и улюлюкает, и толкает и т.д., кто, что может. Игра очень шумная и очень веселая, стоит сплошной хохот.
  
  
  
   Все эти игры были до 1938 года.
   В 1939 - 1940 годах стало жить труднее, в магазинах появились очереди, и как-то сами собой наши игры прекратились.
   В те годы я очень много читал, ходил в городскую библиотеку. Там меня знали, как постоянного читателя, и разрешали самому выбирать книги на стеллажах. Тогда детских книг было немного, брал взрослые. Одно время сильно увлекся Горьким. Помню, тома такие большие с черной обложкой. "Жизнь Клима Самгина" прочитал, наверное, лет в 12. Иногда попадались книги настолько интересные, что я прятался от ребят.
   И тогда же мне очень нравилось, как взрослые ребята играют на мандолине. Мечтал приобрести мандолину и научиться играть. И где-то в 1942 г. выменял мандолину на хлеб. И, конечно, очень надоел домашним, пока учился играть.
  
   Годы до института.
  
   После окончания 6-го класса я думал, что с учебой покончено навсегда.
   Жить стало очень трудно, надо было зарабатывать на хлеб.
   Долго не мог устроиться на работу, нигде 14-летних не брали. Я даже ездил в колхоз, но и там чужих (т.е. городских) не очень брали.
   Наконец осенью 1942 г. я с племянником устроился в столярную мастерскую, учеником столяра к зятю, т.е. мужу сестры Маши. Ученикам давали изготавливать табуретки. Целых 3 месяца я делал табуретки. Дело в том, что в табуретке заложены все элементы столярной работы. Если научился делать ее, то сможешь изготовить и стол, и тумбочку и т.д. Тут в мастерской я научился и пилить, и строгать, и долбить, и доски склеивать и т.д. Рядом работали старые мастера (их не брали в армию). Можно было увидеть много интересного. Нас учеников было человек пять, и когда собирались вместе, то разговаривали не о работе, а вспоминали свои игры до войны. Директору мастерской не нравилась наша "болтовня", и вел он себя как "держиморда". Особенно мне не нравился его сынок, который пытался нами командовать и задирал нас.
   Вскоре приехала мама из Красноярска - не могла ужиться с зятем. Стало еще труднее жить. Следом вскоре приехали и сестра Тася с малолетней дочерью Диной (это я дал ей имя Дина в 1941 году).
   Весной 1943 я перешел на работу на шахту учеником электрослесаря. К этому времени я получил "квартиру" (комнату в бараке), где жили я, мама, Тася и Дина. Моего заработка едва хватало, чтобы выкупить паек по карточкам. Тася не работала, болела, но ходила собирать колоски на колхозное поле после уборки урожая. Тогда паек был такой: работающим - 700 гр. хлеба, иждивенцам - 300 гр. На продуктовые карточки за всю войну ни разу ничего не отоварили.
   В столовой на эти же карточки давали щи из силоса. Осенью в бетонных канавах закладывали силос для скота, так из него и варили эти щи. На второе - рагу из этого же силоса.
   15 июля 1943 года умерла мама. Она болела и, как сейчас я понимаю, умерла от истощения. Хоронили маму мы с зятем. Копали могилу тоже вдвоем, и из-за того, что работа была тяжелая, купили на базаре по кусочку жмыха, погрызли и за работу.
   Не хотел так подробно писать о грустном, но воспоминания так и лезут в голову.
   После смерти мамы мы жили втроем - я, Тася и Дина. После войны Тася с дочкой уехала к мужу в Красноярск.
   Я многое опускаю из жизни той поры, где-нибудь в конце опишу отдельно эти годы.
  
  
   О работе на шахте
  
   На шахте я работал в механической мастерской. Основная работа - ремонт эл. двигателей, пусковой аппаратуры, эл. кабелей и т.д. Постепенно втянулся. Это каждодневная работа, ничего особенного. Почти каждую смену приходилось спускаться в шахту, там тоже было много ремонтной работы.
   В мастерской было много молодых, поэтому было и много шуток, приколов.
   Самое тяжелое - это когда в кузнице не хватало молотобойцев, тогда посылали бить кувалдой. У нас, молодых, сил не хватало, а когда сил нет, то и удары не точные, тут и смех и горе.
   Мне особенно надоедал зав.мастерской. Он был из эвакуированных донбасцев. Каждую смену приносил по два замка: "Хванка, сделай ключи". Где только он собирал эти замки, наверное, со всего эвакуированного населения. Так ключи к замкам только я и делал - никому больше он не поручал.
   Жилось очень трудно. Впроголодь, тебя шатает ветром. А как обносились, и говорить нечего.
   Я, например, всю войну проходил в брезентовой спецодежде, сверху замасленной так, что никакой дождь не брал. А на ногах шахтерские чуни, специальные резиновые шахтерские галоши.
   Многие овшивели, стыдно сказать, давили вшей - катали бутылкой. На шахте круглые сутки работала "прожарка" - это специальная каморка с высокой температурой, где одежду прокаливали, чтобы уничтожить вшей.
   Может быть, ближе к центру, в других городах было по-другому, не знаю. Но в отдаленной Сибири жизнь было аховской (или это мне так досталось?).
   Как не было тяжело, но мы много смеялись, шутили, были бодрыми, ведь мы были молоды, и что странно, никогда не простужались.
   Однажды я очень сильно заболел. Случился паралич левой половины лица - левый глаз не закрывается, лицо перекосило. Очень тяжело, когда не можешь моргнуть глазом. В больнице, как только не лечили, ничего не помогало. А больничный лист все равно не давали.
   Причиной болезни было то, что я 3 месяца работал в ночную смену с 6 вечера до 6 утра, не высыпался страшно. Один старик-кузнец мне говорит: "Брось все, Федька, иди отсыпайся". Вот я и залез под верстак, прижался к батарее и уснул. На утро встал, что-то рука болит, посмотрел, а там большой такой волдырь - это я обжегся о батарею и даже не проснулся.
   А дальше я приловчился спать между кузнечных горнов. Дело в том, что они были расположены в ряд. Вот ляжешь между ними, кусок угля под голову, тепло и очень хорошо спится. А когда понадобится, кузнецы тебя разбудят. Через неделю выздоровел, и никакого паралича.
   Все это мелкие частности, но из таких мелочей складывается жизнь.
   В 1944 году меня перевели работать в ламповую. Это цех, где заряжают, ремонтируют шахтерские аккумуляторы и лампочки. В смену нужно зарядить, выдать и принять до 200 шахтерских ламп. Аккумуляторы старые, смену не выдерживали. И вот, когда сдают лампы, каждый что-нибудь скажет, чаще матюгнет. Ну, и мы отвечали тем же.
   В смену работали зарядчица, раздатчицы и эл.слесарь. Слесарь был за старшего. Работа как работа, ничего интересного. Особенное было то, что у всех пальцы были разъедены щелочью, поэтому обмотаны изоляционной лентой. И еще при зарядке аккумуляторов выделяется очень ядовитый газ. Мы-то привыкли, но новички, заходившие к нам, сразу начинали чихать и кашлять.
   Работу в ламповой я вспоминаю с очень хорошим чувством. Какие мы были дружные, всегда готовые стоять друг за друга. И, несмотря на голод, всегда делились друг с другом. Может быть, обращались между собой грубовато, но в душе все были свои. Да и были мы, ребята и девчата, все примерно одного возраста.
   Постепенно заведующий ламповой всю работу свалил на меня, а сам ходил где-то по кабинетам, - "везет" же мне, как всегда.
   Вот и наступил долгожданный День победы - 9 мая 1945 года.
   Как раз в этот день наша смена работала с утра. Утром часов в 10 позвонил главный механик шахты: "Война кончилась, отпускай всех домой". Что тут началось, кто-то плачет, кто-то молча глотает слезы, кто-то усердно дымит самокруткой. Вообщем, на душе какое-то смятение. А как быть с зарядкой аккумуляторов - они нужны к началу следующей смены. Тогда я попросил девчат поставить аккумуляторы в зарядные станки, а остальное я сам прослежу. Отпустил всех домой. Что я тогда чувствовал, то ли радость, или еще что-то - не могу сейчас вспомнить.
   За всю войну мы не получили ни оборудования, ни одного нового аккумулятора, все поизносилось. Что только не выдумывали мы, трое слесарей, в ламповой. Ломали старые батареи, из отдельных элементов собирали новые.
   Однажды ради интереса собрали ручную лампу, считай карманную. Главный инженер увидел, отобрал для себя. Затем главный механик тоже затребовал себе такую же и т.д. Придумали на свою шею! А как ловко мы научились резать бутылки 0,5 литра. Дело в том, что в керосиновых лампах "вольф" применяются цилиндрические стекла. Стекла давно побились, а новых поставок нет. Поллитровые бутылки по диаметру точно подходят под лампу. Как отрезать у бутылки горлышко и донышко? Что только не придумывали - ничего не получалось. И все-таки придумали резать стекло проволокой с электронагревом. В смену резали до ста бутылок. Главный механик только головой качал - ну и пацаны!
   Я описал только один случай, а их было много. Действительно, "голь на выдумки горазда".
   Я проработал в ламповой до 1951 года, до поступления в институт.
  
   В 1944 году старшая сестра с зятем купили на окраине города маленький домик с большим приусадебным участком. Жить стало легче. Сестра все звала меня к себе, ведь тяжело одному. Я переехал жить к ней, а вскоре умер ее сын, мой ровесник. Я прожил с сестрой до 1951 года.
   В 1944 году мне было уже 16 лет, но паспорт мне не дали, как и всем корейским беженцам. В ОВИРе выдали мне "вид на жительство для лиц без гражданства". По этому "виду" я должен был раз в 3 месяца отмечаться в паспортном столе. Обидно! Особенно остро ощущалась "ущербность" твоя в дни общих мероприятий. Например, при голосовании каком-нибудь ты не имеешь права участвовать наравне со всеми. Мои товарищи, русские, не знали об этом, я скрывал. Если спрашивали, когда пойдешь голосовать, я с усмешкой, с бравадой какой-то отшучивался, а на душе кипела злость, обида и что-то еще. В обычной жизни ничего не замечаешь, но когда лишают тебя прав, тогда только и понимаешь, как это важно - иметь гражданские права.
   Однажды в сентябре 1946 года позвонили из шахтоуправления: "срочно беги в "красный уголок". Что, зачем, ничего не сказали. Пришел в "красный уголок", а там идет награждение работников (думал, вызвали для кворума). И вот вызывают меня на сцену, вручают медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг" - для меня полная неожиданность. Надо же, в профсоюз еле приняли, о комсомоле даже не заикайся, а тут правительственная награда, было от чего растеряться. Видно, как-то оценили мою работу в военное время.
   В 1947 году в городе открылась вечерняя школа рабочей молодежи, 7-й класс. Ну, как упустить такую возможность?! Домашние, конечно, отнеслись со скептицизмом: "делай, как знаешь".
   В начале нас набралось человек 30, к Новому году осталось только двое. Надо отдать должное кому-то, школу не закрыли, так мы вдвоем и закончили 7-ой класс. Учиться было трудно, потому что нас только двое, и надо быть готовым отвечать на каждом уроке по каждому предмету. Так я получил неполное среднее образование.
   Летом 1948 года захотелось мне перейти на работу в другую шахту. В то время по собственному желанию нельзя было уволиться, только по уважительной причине. И тогда я опять выкинул фортель - взял да и поступил в горный техникум в городе, перешел на другую шахту, а учиться в техникуме так и не стал. Правда, вскоре я вернулся на свою "родную" шахту.
   Сестра мне все говорила: "Что ты мечешься?". Видно, чего-то мне не хватало, и я неосознанно хотел большего в жизни. Мои друзья обзавелись семьями, жизнь у них потекла по накатанному укладу. А я... я хотел учиться дальше.
   В 1948 году вечерняя школа не работала. В 1949 в ней открыли 8-ой класс, и я опять в школу. И так в 1951 году окончил 10 классов, в 24 года. Теперь я имею среднее образование!
  
   1951 год - переломный момент в моей жизни.
  
   Я далеко ушел от "укатанного" жизнью мальчишки - теперь я взрослый человек, могу строить свою жизнь, как хочу, даже жениться, о чем все время намекала сестра.
   Еще весной 1951 года передо мной стал вопрос: "вот окончу 10 классов, а дальше что делать?". Уехать я не могу, потому что я не гражданин Советского Союза, нет паспорта, надо ходить в милицию отмечаться каждые три месяца. И тогда, может быть, от упрямства, написал подробное большое письмо и отправил по адресу: "Москва, Кремль, Президиум Верховного Совета СССР", с почтовым уведомлением. (А я ведь хлопотал о паспорте с 1949 года).
   Недели через две пришло почтовое уведомление о том, что письмо вручено коменданту Кремля. А еще через неделю вызывают меня в паспортный стол. Спрашивают: "писал в Москву, зачем?". Тут, конечно, меня прорвало. Напомнил им, сколько бумаг оформил, сколько рекомендаций было, и все это не простыми словами, а...
   Тут же меня ознакомили с решением Верховного Совета: "Принять тов. Хвана Ф.Г. в советское гражданство на общих основаниях". Так я получил паспорт.
   Тут еще одно событие. Старший брат, которого мы потеряли в Манчжурии в 1933 году, через 18 лет сумел разыскать нас.
   В мае 1951 года пришло письмо из Узбекистана от брата с просьбой подтвердить, мы ли это те, кого он нашел. Слез было много, ведь многие корейцы помнили его еще по Манчжурии.
   Тут и у меня созрело окончательное решение поступать в институт. Тут опять трудности. С шахты не уволишься, пока не получишь вызов из института, в который поступаешь. А времени уже нет. Пришлось выкручиваться опять.
   Пошел в больницу к окулисту (а зрение у меня с детства плохое). Проверили зрение и дали заключение - предоставить работу, несвязанную с физическим напряжением, поднятием тяжестей и наклоном, а работу в ламповой вообще запретили. Тут я уперся наглухо, пришлось отпустить меня с шахты.
   Я, конечно, поехал сначала на встречу с братом в город Ангрен, это в Узбекистане. Поезда туда ходили очень плохо, но все-таки я доехал до Ташкента. Там меня встретил брат. Друг друга мы узнали - были очень похожи. Было много разговоров, много горечи от того, что он маму не увидел. Брат одобрил мое решение поступать в институт.
  
   Я - студент
  
   Итак, поехал я в Томск, в политехнический институт. Тогда вступительные экзамены были по шести предметам. Попал я в третий поток, откуда большинство отсеивали. Сдал все экзамены очень хорошо, а химию завалил, или меня завалили. Короче говоря, не прошел по конкурсу. В это время представители других институтов дежурили в приемной и набирали абитуриентов, не прошедших по конкурсу. Меня поймал представитель Алтайского машиностроительного института, забрал мои документы: езжай в Барнаул, там пересдашь химию.
   Так я оказался в Барнауле. Может быть, это судьба моя, иначе я не встретился бы с будущей женой Люсей Ш.
   Первая мимолетная встреча случилась, когда я пересдавал химию, а она сдавала очередной экзамен по химии и, кажется, я подбросил ей шпаргалку. А потом оказались мы в одной группе.
   Итак, началась студенческая жизнь.
   Тут нечего много рассказывать. Учеба, коллоквиумы, сессия, сдача экзаменов, пересдача и т.д. - обычная студенческая жизнь. Старались сдавать экзамены на "4" и на "5", потому что с тройкой стипендию не давали. Материально было очень трудно, стипендии, конечно, не хватало, а помощь из дома была слабая. Ну, это как у большинства студентов.
   Особенно мы не любили общеобразовательные предметы. Как только мы их не называли. Например, "теорию машин и механизмов", сокращенно ТММ, мы называли "Терпи, Молчи, Мучайся" или "Тут Моя Могила" и т.д. Это все студенческие присказки.
   Мне очень легко давалась практика - слесарная, станочная, кузнечная - я все-таки не со школьной скамьи, а электрослесарь 7-го разряда. (Это так мимоходом).
   С Люсей (я всегда называл ее Люся, а не Люда) мы учились в одной группе, жили в одном общежитии. В группе она была комсоргом. Как-то попыталась завлечь меня в комсомол, я отмахнулся, отстань.
   На третьем курсе я часто бывал в комнате, где Люся с подругами жили вчетвером. Вместе готовились к семинарам. Постепенно привыкли друг к другу, в кино ходили вместе, иногда вместе отмечали праздники - в общем, были обычные хорошие друзья. А на четвертом курсе как-то постепенно прикипели друг к другу.
   Трудно представить нас таких разных вместе. Люся из интеллигентной семьи, светлая, стройная девушка, а я - бывший слесарь, еще не совсем отесанный парень. Да и внешне мы разные. Но что-то внутреннее, может быть, еще не осознанное, связало нас. Я очень благодарен судьбе за это.
   Мои родные, старшая сестра и брат, твердили мне, чтобы я женился на кореянке, чтобы жена понимала обычаи, уклад корейской жизни и т.д. Я их хорошо понимаю, они же старые истинные корейцы, привыкли жить по своим понятиям. Я им все время объяснял, что женюсь только на той, к кому меня по-настоящему притянет, не важно какой она будет национальности.
   Сестра знала мое упрямство, махнула рукой - все равно сделаешь все по-своему. Конечно, сделаю по-своему, мне жить - мне и решать.
   Люсины родители меня не знали, видели пару раз и все, отговаривали любимую дочь от решительного шага, но и Люся показала свой характер. Вот так вот!
   Наступил 1956 год. Весной мы с Люсей и еще две девушки уехали на преддипломную практику в город Рубцовск, там пробыли два месяца. Затем работа на дипломным проектом. Мне досталась тема "автоматическая линия по обработке головок блока трактора С-80" - тема сложная, но я собрал достаточно материала во время практики.
   Мы с Люсей много спорили над ее проектом, иногда даже ссорились. Я все подгонял ее, чтобы проект закончить с запасом времени, хотя бы на неделю. (Это в моем характере, всегда иметь запас времени). А Люся все тянула - еще много времени - вот я и торопил ее, а она сердилась: "что ты меня подгоняешь?"
   Сейчас я вспоминаю об этом с какой-то затаенной грустью. Как мы были молоды, какие были мечты!
  
   Я - инженер
  
   И вот, наконец, 23 июня 1956 года защита диплома. Накануне мне дали ключ от актового зала, сказали, ты будешь открывать защиту, то есть первым защищаешь свой проект.
   Опять поспорили с Люсей, она настаивала, чтобы я надел костюм с галстуком. Вот еще, буду я париться в костюме. Надел тенниску, настоял на своем.
   Утром пришел в институт, развесил чертежи в актовом зале, закрыл его и в скверик. Полчаса сидел, курил - почему-то думал не о защите. Мысли были о шахте, о друзьях, которые обзавелись семьями, живут своим хозяйством в достатке. А я все такой же бедняк.
   В 9 часов открыл актовый зал, народу было много, каждый готовится к своей защите и слушает, какие вопросы задает комиссия. Я плохо помню, как я говорил, как отвечал на вопросы. Люся потом сказала, что я отвечал очень кратко, конкретно.
   Вообщем все!Я защитил дипломный проект!
   А потом в конце дня объявили оценки - я получил пятерку - и присвоили всем звание инженера-механика. Преподаватели жали руки и называли нас "коллегами". Мне было очень не просто. Это меня, когда-то катанного жизнью пацана, называют "коллегой", было от чего взволноваться.
   Люся защищалась тремя днями позже. Как я "болел" за нее! Я, наверное, волновался больше, чем она сама.
   Затем наступила пустота, чего-то не хватает, ничего не надо делать, не знаешь, куда себя деть. А дальше... дальше начались другие заботы.
   Люся получила назначение на работу в город Алтайск, это рядом с Барнаулом, на завод, где работал ее папа, то есть поехала домой.
   Я получил направление в Красноярск, на комбайновый завод. Вот и расставание.
   Приехал я домой, домашние обрадовались, что буду работать в Красноярске, а что касается Люси - это тебе жить, тебе и решать. Вот так "получил" согласие.
   Приехал я на завод в Красноярск, разместили меня в общежитии, давай оформляйся на работу. Ну да еще чего! Потребовал письменной гарантии на квартиру. Конечно, нахал! Говорят, ты оформляйся, начни работать, а потом стань в очередь на квартиру. Но я уперся рогом, пока не дадите квартиру, оформляться на работу не буду. Директор завода и уговаривал, и ругался - где ты воспитывался, такой умник. А я свое - я уже много работал до института и знаю ваши обещания. Короче, целую неделю спорили и, наконец, вынуждены были написать на путевке "квартиру предоставить не можем". Ну, и все, до свидания.
   Вернулся опять в Барнаул, поступил на завод механических прессов конструктором. Тут опять мое метание, еле-еле уволился и поступил на завод "Трансмаш" конструктором II категории.
   Ну, кажется, все наладилось. С Люсей видимся каждую неделю - она в выходные дни приезжала в Барнаул. Но ее родители не успокоились. Вскоре ее отец получил назначение (или очень постарался его получить) в Чебоксары на строящийся завод. Итак, Люся с родителями уезжает в Чебоксары, на другой конец Союза.
   Опять расставание! Проводы для меня были очень тяжелыми. Впоследствии Люся рассказывала, что кондукторша спрашивала, кто этот очень расстроенный молодой человек? Видно, по лицу понятно было, как я тяжело переживал.
   Началась переписка. Люся написала про завод, что его как такового еще нет, только строится, и специалисты очень нужны. Приезжай - остальное на месте решим.
   Увольняюсь с завода, где так хорошо меня приняли, дали конструктора II категории. За три месяца ухожу с двух заводов. Что я мечусь, когда остановлюсь?! Что меня ждет впереди - полная неизвестность.
  
   В Чебоксарах
  
   Чебоксары. Раньше никогда не слышал о таком городе. Доехал до Канаша утром 30 ноября 1956 года, на такси доехал до Чебоксар. Спрашиваю, где находится ул. Школьный проезд, никто не знает. Мы с таксистом объехали почти полгорода, пока кто-то не подсказал, что это у бензоколонки.
   Я в валенках, бреду с большим деревянным чемоданом и вдруг слышу, кто-то окликает меня по имени. А это Люсина мама увидела меня в окно и машет рукой. Встретила меня Клавдия Алексеевна очень добро, ласково. Она была очень хорошая, добрая женщина, приняла меня, как своего. Отогрела, напоила чаем и показала, где находится заводоуправление. Тогда технический отдел ОГТ временно размещался в стройконторе.
   Я, конечно, не мог дождаться вечера, отправился туда. Я остановился в коридоре, еще не сориентировался и... и выскакивает Люся из комнаты. Надо же, она услышала мой кашель, бросила все и вышла в коридор.
   Мы были очень рады друг другу - ведь не виделись больше месяца. Так я опять не один, опять своим упрямством пытаюсь решить свою судьбу.
   Я остановился у Люси. Вечером мы с ее отцом поговорили обо всем, и 15 декабря 1956 года мы с Люсей зарегистрировались в ЗАГСе.
   Итак, мы с Люсей теперь муж и жена - долго и трудно шли к своему счастью.
   Счастье, а какое оно? Как сложится наша жизнь? Ведь мы такие разные, что свяжет нас накрепко?
   На завод (тогда он назывался Чебоксарский завод тракторных запчастей) я пришел 4 декабря 1956 года. Пришел к главному инженеру Жарову Анатолию Николаевичу на собеседование. Он распросил меня, кем работал, какой был дипломный проект. Я сказал, что начинал работу конструктором, что тема дипломного проекта "автоматическая линия по обработке головок блока трактора С-80". Он посмотрел на меня и сказал, что завод как раз заказал автоматическую линию по обработке головок трактора С-80. Будешь технологом.
   Надо же! Прямо как специально подгадал случай совпасть теме моего диплома с работой. Конечно, дипломный проект от реальной линии очень, очень отличается, но принципы, методы, требования мне понятны. Так из конструктора стал я технологом. А Люся работала конструктором в этом же отделе, так и на работу ходили вместе.
   А дома... Пока живем у Люсиных родителей, нам выделили одну комнату. Оба работаем, теща готовит, пока самостоятельно ничего не умеем делать, да и родители Люси освободили нас от домашних дел. А вскоре они получили новую квартиру, а мы с женой остались жить на старом месте.
   Мы начинали жить с нуля. У нас была одна кровать да стол, и то взятый напрокат - больше ничего. Наших инженерных окладов хватало от получки до получки. Ну, я-то привычный, а жене было не сладко. Старались экономить. Сколько было радости, когда купили небольшой шифоньер, а затем радиоприемник.
   В это время я много работал, задерживался допоздна, а жена крутилась дома одна - ходила после работы в магазины, готовила ужин и т.д. Ну что поделаешь, семейная жизнь - это не жизнь за спиной матери.
   Через год родился сын Саша (28 декабря 1957 года). Я теперь настоящий семейный человек, у меня есть сын. Это очень здорово! Хлопот он маме добавил, но радостей еще больше.
   А как радовались мои черногорские родственники! Как же, ведь я самый младший в семье, любимец сестер и брата. Особенно радовалась старшая сестра - ведь она заменила мне маму. Она помнила все мое детство, работу в военное время на шахте. Часто говорила, "как ты только выжил в войну". Часто вспоминала, как я с ночной смены утром, чуть поспав, строил дом, а потом бежал в школу.
   А было это так. В 1950 мы с зятем решили построить дом из железнодорожных шпал. Я брал ручную тележку, нагружал шпалами у железнодорожного полотна и возил на свою стройку, и мы с зятем возводили стены дома. А потом, немного отдохнув, я шел в школу.
   Я тогда был молод, здоров, чувствовал себя очень хорошо.
   Мои сестры и брат очень гордились мной. А как же, ведь я один из всех местных беженцев, да и русских моих друзей, сумел упрямо окончить вечернюю школу, институт и стал инженером. Да и мое письмо в Кремль - мало кто отважился бы писать в Москву.
   (Это я отвлекся, просто воспоминания захлестнули меня). Теперь вернусь в Чебоксары.
   А сынишка между тем рос. Что интересно, просыпался всегда с улыбкой. Жалко было отдавать его в детские ясли, и мы взяли няню. Все называли ее тетя Нюра, она жила у нас, как член семьи, помогала во всем жене.
   В 1959 году я получил новую квартиру в доме, где жили Люсины родители. Жить стало легче, рядом родители, всегда помогут.
   В отпуск я всегда ездил в Черногорск, меня постоянно тянуло туда. Может быть, я неправильно поступал по отношению к жене, надо было ей дать отдохнуть, но хорошие мысли всегда приходят позже.
   В 1959 г. решили ехать в Черногорск всей семьей. Это 6 дней на поезде с тремя пересадками, но ведь когда-то надо показать родственникам жену и сына. Дорога трудная, да еще и с ребенком - жене пришлось очень трудно.
   Встретили нас очень хорошо. Веля носила Сашу на руках. Больше внимания уделялось Люсе - корейская тактичность. Может быть, вначале у Люси была какая-то настороженность, потом все прошло, она стала своим, родным человеком.
   На вечере-гулянке собралось много гостей, ведь все меня здесь знали с малолетства. А подарков надарили Люсе! - отрезы бархата, крепдешина и многое другое. Для нее это была такая неожиданность.
   Маленький Саша вообще не сходил с рук Вели и Лены, моей племянницы. Умненький, веселенький, удивлял всех своим развитием. Однажды, когда он сказал слово "выключатель", брат был очень удивлен - как произнес такое сложное слово!
   Эта поездка была очень удачной и нужной. Если у моих родственников были какие-то сомнения относительно моей жены и женитьбы, то теперь все встало на место.
   Со стороны люсиных родителей тоже все наладилось. Тесть и теща постепенно узнали меня, поняли, и у тещи я стал любимым зятем.
   И на работе все ладилось. Я был уже не новичок, а настоящий инженер-технолог. Работы было очень много, запуск и освоение автоматической линии требовали много времени. Зачастую приходил домой очень поздно. Но это работа, поэтому жена хорошо понимала меня, да и тесть (он был зам. директора завода) знал заводскую жизнь.
   Я много ездил в командировки.
   Материально жилось трудно. Нашей инженерской зарплаты едва хватало от получки до получки. Был даже год, когда я зиму проходил в фуражке, не мог купить шапку. Жене тоже хочется одеться, ее понять можно. Выкручивались, как могли. Мне очень помогала старшая сестра. Когда я приезжал в отпуск, она полностью одевала меня.
   Иногда жена пыталась занять деньги, но я всегда сопротивлялся - не люблю влезать в долги.
   Между тем сынишка подрастал, очень смышленный мальчик. Летом всегда гуляли с няней и обязательно подгадывали время, когда я возвращался домой. Еще издали он бежал ко мне: "папа!". Я брал его за руку, и мы очень весело шли домой.
   Так жизнь шла обычным накатанным путем. Постепенно обзавелись необходимой мебелью, стали одеваться лучше. Я часто стал ходить на рыбалку. Иногда брал с собой жену, но она вскоре отказалась от походов, это не для нее.
   В 1962 году родилась дочь - Лена (9 марта 1962 года). Сейчас уже не помню, то ли в этот день или несколькими днями позже был сильный снегопад, и гремел гром. Надо же, в марте гром! Надо же, оповестили, что у нас родилась дочь! (Шучу).
   Няне трудно было ухаживать за двумя детьми. Сашу пришлось устраивать в детский сад. Вначале он не хотел ходить в садик, но потом привык. Он очень рано начал читать. Воспитательница всегда удивлялась - соберет вокруг себя детей и читает книжку.
   А еще я помню, каждый вечер рассказывал ему сказки. (Придумывал на ходу).
   И дочка росла. Когда научилась сидеть, день проводила в коляске, что-то лепетала и всегда улыбалась, когда видела меня или маму.
   Засыпала на ночь очень трудно, целый час надо было укачивать, петь песенки и обязательно только маме. Мама все пела "по долинам да по взгорьям", и под эту песню дочка засыпала. Я же усталый уходил на кухню, ложился на пол и засыпал. Когда дочка ночью просыпалась, если я брал ее на руки, то всегда вырывалась - давай маму. Вот и приходилось больше жене недосыпать.
   В целом мы дочке больше уделяли внимания, потому что уже имели опыт, и вообще младшему всегда больше заботы уделяется. Это во всех семьях так, поэтому у старших иногда возникает какая-то детская ревность. Вскоре и дочка подросла и пошла в детский сад. Няня вскоре ушла от нас.
   Жена в это время работала в сельхозинституте. Очень уставала, да еще вечером надо готовиться к следующим занятиям. И еще сильно досаждала работа с группой, поскольку она еще была и "классной дамой". Если кто-то из студентов группы где-то проштрафился, то спрашивали с нее. Надо было собирать группу, прорабатывать провинившегося и т.д.
   И еще к каждому празднику надо было готовить выступление самодеятельности (она еще и руководила факультетской самодеятельностью).
   Я забыл сказать. Еще в институте жена пела под струнный оркестр. У нее был высокий, чистый голос, очень красивого тембра, а я играл в оркестре на домбре. Особенно памятны дни каких-нибудь выборов. В 6 утра в автобус садились оркестранты и певцы, и целый день ездили по избирательным участкам с концертами.
   Так вот, жена руководила факультетской самодеятельностью. Сколько сил, нервов тратила она, чтобы собрать, отрепетировать и выступить с хором и солистами. А как-то сама спела в конце концерта романс и с большим успехом.
   А вечером с какой радостью рассказывала о выступлении своих "артистов" и хвасталась занятым местом. Иногда и дома она пела, а я подпевал вторым голосом. Вот так жизнь шла своим чередом.
   А дети подрастали. Саше идти в первый класс. Мы хотели устроить его в школу N 16, она находилась близко с домом. Тогда эта школа считалась чуть ли не элитной. Директриса сама выбирала, кого принять в школу и, конечно, руководствовалась только своими соображениями. Тут мне пришлось проявить свое упрямство. Доказывал, что мальчик развитой, и живем мы чуть ли не во дворе школы. Пришлось ей согласиться.
   А Лена ходила в садик. Она не очень его любила. В садике ее учили танцевать, и ей это очень нравилось. И еще помню ее детские песенки, например, "паровоз по рельсам мчится...". Лена любила кататься на велосипеде. Представьте: румянощекая девочка с яркими губами катается на площадке около кинотеатра "Мир". Я сижу на скамейке с сигаретой в руках, она проезжает мимо меня, с улыбкой говорит: "Папа!".
   А еще осенью ходим мы с Леной по Лакреевскому лесу и собираем желуди. Собрали целую корзиночку. Вот так память выхватывает очередной эпизод.
   А потом и Лена пошла в первый класс. У нас где-то есть фото, на котором идут брат с сестренкой в школу. Фотографией я увлекался давно. Детей фотографировал по мере их роста, особенно в раннем возрасте.
   Работа на заводе шла обычным порядком. Были и успехи, благодарности, и выговоры. Ну, это обычная история. В целом я считался хорошим специалистом. Вскоре меня назначили начальником технологического бюро ОГТ. Работы было сверх головы. Много ездил в командировки. Затем меня назначили заместителем главного технолога завода. Работы прибавилось, но все шло хорошо. У меня перебывало много студентов-дипломников, я и консультировал, и рецензировал дипломные проекты студентов.
   В общем, жизнь шла неплохо. Дети учились хорошо, у жены на работе все в порядке. Но... но, как всегда, зарплата была низкой. Ох, этот инженерский оклад! Сколько лет учиться, на работе ломать голову, а получать меньше слесаря или токаря! Я из писем знал, что мои черногорские друзья построили дома, купили кто машину, кто мотоцикл и т.д. А мы с женой считаем рубли от получки до получки. Абсурд!
   И все же жизнь наладилась. Приобрели и мебель, и цветной телевизор, и пианино. Уж больно дочке хотелось играть на пианино. Пригласили учительницу музыки. Целый год занималась с Леной, а затем она поступила в музыкальную школу. Параллельно с дочкой и Саша научился играть.
   Я довольно часто бывал в школе. Иногда по вызову, иногда по необходимости - я был в родительском комитете. Математичка часто сетовала, что Саша занимается ниже своих возможностей, по школьной программе претензий нет, а от него хотели большего. Я же считал, что если он справляется со школьной программой, ну и хорошо.
   И все же в 9-ом классе Сашу от городского РОНО направили на математическую Олимпиаду в Ереван. Там его, очевидно, приметили, потому что вскоре пришло письмо из МГУ о том, что они предлагают подготовить его для поступления в МГУ. Но этот упрямец заявил, что будет поступать только во ВГИК.
   Мы с женой решили, пусть попробует, потеряет год, что же, смиримся.
   В это же время у меня на заводе случился большой конфликт с главным инженером. Я только вернулся из отпуска. Вызвал меня главный инженер и откровенно сказал, что ему нужно устроить на работу своего друга и попросил меня перейти на другую работу. Я, конечно, отказался. А потом я ушел с завода с большой обидой на гл. инженера. Я действительно переживал - столько лет работать и уйти с завода из-за чьей-то прихоти. Жена меня успокаивала, переживала вместе со мной. Ничего, пережили.
   После завода я поступил работать в проектный институт главным конструктором проектов. Работа в институте больше бумажная, трудно привыкнуть после живого дела.
   В 1975 Саша поехал поступать во ВГИК. Мы с женой очень переживали. Кто учится во ВГИКе? Дети известных артистов, режиссеров, дети, которые росли в той атмосфере.
   Эти отборочные туры... Мы после каждого боялись, что Саша вернется домой. И, наконец, телеграмма - "со щитом!". Это была сенсация. Все знакомые удивлялись, поздравляли нас. Поступить во ВГИК! Или Кулиджанов и Лиознова увидели в нем что-то, или просто везение, или это судьба...
   Я понимаю, мы недостаточно помогали ему материально. Саше было трудно, но что поделаешь, я никогда привольно не жил. Видимо, тоже судьба.
   В 1980 году Саша окончил ВГИК и тут же женился на сокурснице. Ох, как трудно им было, а мы реально ничем не могли помочь. Даже пришлось просить помощь у сестры Таси.
   Лена училась хорошо, никаких нареканий не было. Успешно закончила школу. А дальше надо поступать в институт. Попробовала поступить в МГУ, но неудачно - там больше принимали своих, то есть москвичей. Пришлось ей идти на работу. Работала в библиотеке, в кинотеатре. И тут загорелась ВГИКом. Мы с женой не отговаривали - она умная девочка, сама решает свою судьбу. Поступила на заочное отделение ВГИКа. Будь по сему.
   Так жизнь текла своим путем. Все устоялось, все трое работаем. Только беспокойство за Сашу. Легко затеряться в их "банде".
   А как мы торжествовали, когда вышел фильм "Карнавал", и мы увидели в титрах его имя.
   В 1980 я все еще работал в проектном институте. Мне очень надоели мало кому нужные проекты, и замучили командировки, да и моя старая обида, с которой ушел с завода, прошла. И в 1981 году я вернулся на завод начальником тех. бюро при ОГТ. Все вернулось на свои места. Все обыденно: работа, дом, телевизор. У жены тоже все, как обычно: институт, дом... Только у дочки немного разнообразнее, такова у нее работа.
   Но зато суббота! Тут все по-другому - это рыбалка. Утром встаешь в 4 часа, спешишь на автобус до Новочебоксарска, потом на катере через Волгу и пешком через лес к своему заветному месту. И все это в болотных сапогах с рюкзаком за спиной. Компания очень хорошая, все друзья. Целый день стоишь в болотных сапогах в воде, с удочкой в вытянутых руках. Хорошо, если наловишь рыбки, а то, бывает, пустой идешь домой. Усталый, еле ноги волочишь. И все равно очень здорово!
   А еще после рыбалки пойдешь в баню, выпаришься, кажется, можно позвоночник нащупать через живот. Ох, как хорошо отдохнул!
   Жена все корила меня: "что заставляет тебя так выматываться!". Нет, не рыбаку это не понять. Смотреть долго на поплавок, увидеть, как нырнет он, и в ответ сердце твое ёкнет - это просто надо заразиться рыбацкой "болезнью".
  
   Мы - пенсионеры
  
   В 1986 году жене исполнилось 55 лет. Мы с ней обсуждали, работать дальше или выйти на пенсию. Решили, хватить работать, надо отдохнуть, и в том же году она ушла на пенсию.
   Вскоре пришел и мой черед. В 1987 г. я вышел на пенсию - получил свою "независимость".
   Это очень здорово - быть независимым ни от кого. Мы с женой прекрасно чувствовали себя на пенсии. Пенсия мала? Ну и что за беда? Как-нибудь проживем.
   Так и жили втроем - мы на пенсии, дочка работала. Одно всегда тревожило нас, как там Саша? Живет на отшибе от нас. Но тут ничего не поделаешь - это его выбор, его жизнь, его судьба.
   К нам каждым летом приезжал внук Артем. Вот уж бабушка откармливала его пирогами! Он страшный любитель пирогов, особенно с ягодами. Несколько раз я брал его на рыбалку, на пруды - ничего, научился удочку держать в руках.
   Однажды пошли на рыбалку я с Артемом и сосед со своим внуком. Рыба очень хорошо шла к нам, а они простояли впустую. Мы с Артемом поймали около ста штук карасиков, а сосед с внуком всего десяток. Вот уж у Артема вид был восторженный! А когда я отделил полулова соседу на уху, то Тема не мог понять, как это отдавать рыбу. Ну, он же новичок.
   На пенсии я нашел очень хорошее занятие - рыбалку. На рыбалке все забываешь, никаких забот, ничего никогда не болит. Тебя вымочит дождем, высушит ветром - все хорошо!
   С раннего лета до поздней осени три раза в неделю, понедельник, среда, пятница, - это наше время. Нас с напарником Борисом З. ничто не остановит - ни дождь, ни ветер.
   Встаешь в 4 утра. Спешишь на автобус. Целый час едешь на автобусе, потом пешком еще около часа, и дорогой обсуждаешь, какой будет сегодня клев. Одно ожидание удачи чего стоит!
   А потом, когда придешь на свое место, закинешь удочку и замираешь - ждешь поклевку. С каждым нырком поплавка у тебя внутри тоже что-то вздрагивает. Хорошее было время.
   Жена не возражала против моей рыбалки. Работы, какие нужно, я не откладывал, все успевал. Еще давно все покупки в магазине, на базаре я взял на себя, а жена дома хозяйствовала.
   Вскоре дочка закончила ВГИК. С учебой все, а работала по-прежнему в кинотеатре, и впереди никакого просвета.
   Наступили 1991-1992 годы. Гайдаровский отпуск цен всех подкосил. Наших пенсий да маленького заработка дочки, конечно, не хватало на нормальное житье. Я то ладно, переживал времена и похуже, а молодым как быть? (Что-то не то пишу).
   Дочка - молодец. Самостоятельно приняла решение ехать в Москву. Мы не отговаривали, потому что в Чебоксарах у нее впереди ничего нет.
   Дочке вначале в Москве было очень трудно, мы с женой понимали это, но реально ничем не могли помочь. Только переживали.
   Постепенно жизнь наладилась. Пенсию стали давать вовремя. Саша стал известным режиссером. У дочки все в порядке с работой, она востребована. У обоих есть какие-то проблемы, но это жизнь, все во всем гладко не бывает.
   Мы с женой очень радовались за своих детей и гордились ими. Оба встали на ноги, не затерялись в своей среде. Дай бог всем иметь таких детей!
   Мы с женой стали жить свободно. Наши пенсии и хорошая помощь от детей позволяли жить без нужды. Жить бы да жить! Радоваться жизни! Ан так, очевидно, не бывает...
  
   Ушла из жизни жена.
   Сорок пять лет вместе шли по жизни. Вместе всего добивались, боролись за свое счастье. Еще с института прикипели друг к другу. У меня никогда не было сомнения в своем выборе.
   Вместе преодолевали жизненные трудности. Вместе радовались за успехи друг друга. Вместе гордились своими детьми. И вот ее не стало. Очень горько!
   Я понимаю умом, что это неизбежный закон природы. Все равно очень больно!
  
   Итак, кто я такой?
   Я один из тех мальчишек, корейских беженцев, кто в 1933 г. перешел в Советский Союз, адаптировался здесь, пережил тяжелое военное время. Я, особенно в молодые годы, изо всех сил карабкался по жизни, хотел чего-то добиться и получил много хорошего.
   Я получил хорошее образование, рядом была любимая жена. У нас была хорошая семья, хорошие дети. Дети выросли, стали хорошими людьми, и я очень горжусь ими, моими Хванами. У меня есть толковый внук, и даже растет правнучка. И я с полным правом считаю: жизнь моя состоялась!
  
   Чебоксары
   февраль-март 2002
  
   ОТДЕЛЬНЫЕ ЭПИЗОДЫ МОЕЙ ЖИЗНИ
   (дополнение к биографии)
  
   Детские воспоминания о Манчжурии
  
  
   О том, как мы всей деревней убежали от японцев в лес, я уже писал.
   Так вот, лес был замечательный. На поляне на солнце вялились полоски-ремни из тыквы. Полоски эти очень сладкие, на них садились пчелы. Мы их ловили так: надломишь палочку, приставишь к пчеле, разогнешь палочку, и пчела поймана. Пчел относили к старику, он ловил на них рыбу. А мы, детвора 4-5 лет, забирались в речку по щиколотку. А вода чистая, прозрачная, дно видно. Отвернешь камень, а там сидит рак. Схватишь его за спину и на берег. Но если промахнешься, то рак тебя за палец клешней цап. Очень больно, сам выскакиваешь на берег.
  
   В конце поляны была широкая и глубокая яма. Через яму переброшено бревно. А за ямой рос дикий виноград. Мы переползали по бревну на ту сторону (нет, чтобы эту яму обойти). Там рвали виноград, лопали "от пуза". Там была еще какая-то ягода, кислая-кислая, кажется, кизил. И его ели. Потом обратно по бревну домой. И что интересно, никогда не страдали животом. А осиные мешки на деревьях взрослые запретили трогать, иначе искусают.
  
   Мы жили в деревне. Очень много было воробьев. Зимой воробьи сидели на стрехе крыши вплотную. Брат остро строгал палочку и ею снизу накалывал воробьев. А мама затем обрабатывала их и жарила. Мы с великим удовольствием поедали это блюдо.
  
   Весной мама в поле нарезала молодые, еще не зацветшие одуванчики. Обрабатывала, мыла и целиком подавала на обед бутончиками. Одуванчиков очень много, чуть ли не целое корыто. И вот крутая каша (корейцы едят кашу вместо хлеба), одуванчики, соевый соус - все уплеталось за милую душу. Все это очень вкусно, сытно, и после такой еды в теле появляется какая-то легкость. Мама очень поощряла такую еду.
   Впоследствии, уже в Черногорске мама собирала одуванчики, кормила меня и говорила, что от одуванчиков прибавляется становая сила. Конечно, все это, может быть, было от бедности. При всей любви к травам, мама не поощряла лебеду, говорила, это плохая трава.
  
   Мое любимое кушанье - крутое яйцо в соусе. Мама крутое очищенное яйцо зарывала в густой соевый соус, выдерживала несколько дней. Яйцо соусом пропитывалось, и получалось очень вкусное блюдо. То, что иногда горе-журналисты говорят, что корейцы едят тухлые яйца, так это неправда - это от непонимания или ради погони за сенсацией.
  
   Быль-легенда (рассказ мамы про своего дедушку)
  
   Мама мне в детстве рассказывала про своего дедушку (мне кто? прадед, наверное).
  
   Семья прадеда жила на окраине деревни. Домик стоял на отшибе. Сам прадед был человеком очень крепкого характера.
   Во дворе дома росла старая большая сосна, она мешала всем. Вот прадед и решил убрать ее. Выбрал свободный день, да и срубил дерево. Сел на пень отдохнуть и вдруг видит, из-под пенька выползла змея. Прадед палкой убил ее. Смотрит, выползает вторая. Прадед убил и ее. А потом, как поползли одна змея за другой. Прадед бил их до обеда, набил целую кучу и, наконец, гады перестали выползать.
   Прадед вошел в дом, только сел отдохнуть, смотрит, самая большая змея пробивает головой рисовую бумагу на окне (окна заклеивали рисовой бумагой, а не застекляли), вползает в дом и прилепляется на потолке. Что делать? Разожгли на полу жаровню (полы были земляными, и дымоход проходил под полом для тепла) и выкурили змею на улицу. Прадед вышел и убил и эту самую старую змею.
   А после этого он заболел, слег и через три дня умер.
   Позвали специального человека, который может выразить последнюю волю умершего. Тот вошел в транс и объявил:
   - "Я умер, потому что извел целую змеиную семью. Вам советую покинуть этот дом, здесь больше житья вам не будет".
   Но покинуть насиженное место не так-то просто, поэтому семья осталась жить там же. И тут началась всякая чертовщина: то посуда звякнет, то горшок упадет с полки, то дверь хлопнет - в общем, житья совсем не стало.
   Так и пришлось бросить дом и переехать в другое место.
   Так рассказывала мама и утверждала, что это правда.
  
   В интернате
  
   Было много различных забав и злых шуток, но о них писать не буду, больно они неприглядны.
  
   ....В то время на базаре продавали леденцы "петушки на палочке". Стоили они 10 коп. за штуку, Денег, конечно, у нас не было. Недалеко от нас был магазин, во дворе которого было очень много ящиков с пустыми бутылками из-под водки. Вот однажды ночью мы, пацаны, перелезли через ограду, нахватали бутылок и домой. А наутро пошли на базар к "петушкам". За каждую бутылку нам дали по пять петушков. Вот была удача и радость!
  
   ... Сидят в комнате пацаны. Идет обычный разговор, смех, шутки. И вдруг кто-то пукнул, испортил воздух. Раздается возглас "чичер", и все набрасываются на виновника, бьют его чем попало и поют песню "чичер", а тот только и успевает отмахиваться. И так, пока не допоют песню. Все это сопровождается смехом, шутками. Это называлось "чичер драть".
  
   ...А вот другая картина. Зима, на улице мороз. Собираются в столовой, столы сдвинуты. Топится печь-"голландка". Свет не зажигается. Никто ни с кем не сорится. Все очень задумчиво-грустно. И тут кто-то начинает песню. И все поют хором, все очень слажено и красиво.
   Песни все беспризорные - их очень много.
   Я помню такие слова:
  
  
  
   "Ой, ты, мама, мама, мама,
   Зачем ты меня родила?
   Судьбой несчастной наградила,
   Котомку с палкою дала".
  
   Особенно мне нравилась одна песня. Я ее до сих пор помню. Впоследствии, я ее часто напевал на шахте. Вот она эта песня:
  
   В том саду при долине
   Громко пел соловей.
   А я мальчик на чужбине,
   Позабытый от людей.
  
   Позабыт, позаброшен
   С молодых, юных лет
   Я остался сиротою.
   Счастья, доли мне нет.
  
   Вот умру, умру я.
   Спохоронят меня.
   И никто не узнает,
   Где могила моя.
  
   На могилу мою
   Знать никто не придет.
   Только ранней весною
   Соловей пропоет.
  
  
   Такие "посиделки" были часты. Все настроены дружелюбно. Видно, "беспризорное" настроение очень сплачивало ребят. Грустно как-то вспоминать.
  
   ...Был в интернате один паренек, вор-карманник. В то время женщины носили ридикюли. Так этот умелец залезал в них, вытаскивал деньги и нет, чтобы просто уйти, обязательно набрасывал туда камешки, закрывал и только тогда уходил. Потом всех угощал мороженым.
  
   ...А какие драки были между интернатскими и городскими, трудно сейчас представить все это. Почему городские так не любили нас? Всегда смотрели на нас свысока, как же, беспризорники. Трогать по одиночке нас боялись, но когда городских собиралась целая ватага, то обязательно задирали интернатских.
   В интернате жили очень отчаянные ребята и девчата. Против городских всегда выступали дружно. Бывало, те окружат наш дом и никого не выпускают на улицу. Тут драка принимала очень серьезный характер.
   Старшие ребята вооружались, чем попало: палки, камни, кирпичи, кочерга - все годилось для драки. Была специальная группа с рогатками, а мы, малышня, подносили в сумках гальку для стрельбы. А у наиболее отчаянных была "поджига". "Поджига" - это самодельный пистолет. Медная трубка с одного конца расплющена. Трубка закреплена на деревянной рукоятке. В открытый конец ствола крошится сера от спичек (пороха нет), хорошо трамбуется, закладываются кусочки свинца или другая дрянь.
   В запальную щель крошится сера от спички, и спичкой поджигается запал. "Поджига" стреляет очень громко, а кусочки свинца наносят очень болезненные раны. Вот так! Никогда городским так дружно не выступить, поэтому всегда побеждают интернатские.
  
  
   Детские годы после интерната (1936-1940 гг)
  
   О том, как ходили на бахчу за арбузами и делали набеги на огороды, я писал раньше. А вот другие эпизоды.
  
   Недалеко от города опытная сельскохозяйственная станция. Какие яблоки росли там! Крупные, сладкие, очень сочные. Утром на завалинке решаем: сегодня на опытную станцию за яблоками. И вот босоногая ватага перебирается через оросительный канал и в сад. А сад обсажен боярышником, а боярышник отличается тем, что у него очень большие острые шипы. Тихонько перебираемся через заросли боярышника, осматриваемся кругом - никого нет. Быстро набиваем пазухи яблоками и бежим назад. Ноги изодраны шипами аж до крови, но мы очень довольны. Яблок много и не ели, а вот просто любили мы это баловство.
  
   Сегодня мы идем на базар за смородиной. Ее привозили на длинных телегах. Телега внутри обложена бумагой. И смородина насыпается чуть не до верха. Мы подходили к телеге сзади, прорывали бумагу и залезали двумя руками внутрь. Вытаскивали целую пригоршню ягод, и в рот. Вымазаны как черти. Хозяин увидит нас и с какой-то жалобной укоризной говорит: ну, ребята, ешьте, сколько хотите, только бумагу не рвите. Ох, как весело, здорово было нам!
  
   В то время попасть в кино было очень трудно. В кассу кроме очереди толкотня страшная. Тогда взрослые парни выбирают кого-нибудь из нас, малышей, дают деньги, подсаживают, подбрасывают на голову толпы. И малыш ползет по головам к кассе. Наконец, добирается до нее, просовывает руку, покупает билеты и ползет назад, тут его подхватывают взрослые парни, ставят на ноги и за все "геройство" дают один билет. Никто из нас, малышей, не боялся того, что ему попадет, потому что взрослые парни в обиду нас не давали.
  
   А вот одно из моих "геройств" в школе.
   На перемене все кидались попить воды. Вода была в железном бачке, и кружка висела рядом. Ребята толкаются, каждый хочет быстрее напиться. Я всех расталкивал, спокойно брал кружку и пил. Попробуй возрази мне - получишь!
   Потом видел, что какая-нибудь девчонка робко стоит в сторонке, ждет. Когда все напьются. Я обязательно подходил с полной кружкой к этой девчонке, ждал, пока она напьется, чтобы никто не мешал. И когда она тихо говорила "спасибо", то внутри у меня что-то обрывалось, не знаю, как назвать это чувство. Видно, неосознанно понимал и всегда сочувствовал таким обиженным.
  
   В детстве взрослые корейцы часто нащупывали у меня за ушами какие-то косточки и говорили: у этого парня сильная, цепкая память. А память у меня действительно хорошая.
   Однажды сидели компанией в комнате. Нас было человек 5-6 и еще трое взрослых. И вот один из них говорит мне, слышал, ты хорошо решаешь задачи, а вот попробуй решить такую:
   "Есть денег рубль. На этот рубль должны помыться в бане 100 человек. На 1 копейку может помыться 10 солдат, на 3 копейки - один офицер, а генералу помыться стоит 5 копеек. Сколько солдат, офицеров и генералов может вымыться на рубль?".
   Вот это задача! Сразу и не подступиться.
   А мне было всего 12 лет. Под рукой ни бумажки, ни ручки, да и в комнате темно. Тогда я выбрал двух парнишек, сказал, запоминайте числа, какие я назову, а потом по моей просьбе назовете их. Долго перебирал разные варианты в голове. Никак не дается решение, отчаялся, хотел на все плюнуть. И вдруг в голове высвечивается решение, как будто кто-то включил рубильник.
   Вот оно: солдат 80 чел (8 коп.), офицеров 4 человека (12 коп.), генералов 16 человек (80 коп.). Всего 100 человек на 100 копеек.
   Мальчишки с ухмылкой смотрели на взрослых, они в этом случае были как бы противниками. А взрослые опять стали щупать какие-то косточки у меня за ушами. Надоели!
  
   Вот еще одна из мальчишеских шалостей.
   Мы ловили куриц на рыболовный крючок. Берешь нитку длиной метро десять, привязываешь маленький рыболовный крючок (мы их называли "заглотыш"), на крючок насаживаешь хлебный мякиш и подбрасываешь курице из-за угла. Когда курица клюнет, можешь тихонько тащить, и курица без всякого сопротивления идет к тебе. Так поймаешь пару птиц, и в мешок
   В это время другая группа дома набирает картошки.
   Все вместе идем на Центральную электростанцию. Она топилась углем, город-то шахтерский. Горячий шлак из топок вывозился вагонетками по рельсам на отвал, поэтому отвал всегда полыхал огнем. Куриц потрошили и с перьями зарывали в горящий шлак. Так же закапывали картошку. Спустя какое-то время все выкапывалось, и тут начинался пир. Все это проделывалось шумно и очень весело. И это не потому, что мы были такие уж голодные, а просто, я бы сказал, и не хулиганство, а какое-то мальчишеское озорство.
   Нас ведь никто не воспитывал, не приучал к "хорошим поступкам" и т.д. Мы были из самых беднейших, и мы, босоногая детвора, развлекались, как могли.
  
  
   Окончилось мое детство, как я уже писал, в шестом классе школы.
   Год я проработал в столярной мастерской, а затем с 1943 года я начал работать на шахте.
   Вот несколько эпизодов тех времен, оставшихся в памяти.
  
  
  
  
  
   Жизнь на шахте
  
   Легенда о белой женщине, хозяйке шахты.
  
   В то время я еще не читал П.Бажова о "Хозяйке медной горы", а вот на шахте у нас ходила похожая легенда. Рассказывали так.
   Под землей, в шахте, ходит высокая женщина, полностью одетая в белые одежды, - это Хозяйка шахты. Она всюду проходит свободно, никаких препятствий для нее нет. Появляется неожиданно и исчезает также незаметно. На того, кто с ней повстречается, нападает ужас, и он начинает выполнять все ее приказы. Никто не смеет ослушаться ее, ее слово выше любых законов.
   Рассказывали, якобы одному шахтеру повстречалась Хозяйка шахты. Она ему и говорить: "Что ты здесь торчишь? У тебя дома дети, марш на гора`!". Шахтер повернулся и чуть ли не бегом вышел из шахты. И как раз в том месте, где он только что был, случился обвал.
   И много подобных рассказов ходило тогда. Мы, молодые, конечно, не верили им, да и мало кто верил. Однако, когда идешь под землей по людскому ходку один и вдруг некстати вспомнишь про белую женщину, так мороз по коже. У меня был один случай, когда я, действительно, очень перепугался.
   А дело было так.
   Вызвал меня главный механик и говорит: "Завтра надо поставить муфту на электрокабель на одном из участков". (Муфта - это две половинки из чугуна с желобом посередине. Муфтой закрывали место соединения двух электрокабелей). Надо обязательно поставить ее не позднее завтрашнего дня, потому что может нагрянуть горный инспектор и остановить работу участка. А это было 30 апреля.
   Ну что ж, надо так надо. Дорога под землей займет 30 минут, работы всего на 20 минут, 30 минут обратно. В общем, за полтора-два часа успею.
   И вот 1-го мая спустился я в шахту, иду, мурлыкаю песню. И вдруг до меня доходит, ведь сегодня 1 мая, праздник, под землей никого нет, я совершенно один. Сразу стало не по себе. Иду и сдерживаю себя, как бы не побежать. Добрался до места, работаю не спеша, боюсь заторопиться, вместо двадцати минут работаю уже полчаса. Нервы напряжены, кажется, до предела.
   Вдруг слышу отдаленные шаги. (В шахте звуки и запахи распространяются очень далеко). И надо же очень некстати вспомнил про белую женщину. Я лампу спрятал за пазуху, весь сжался, сплошной комок нервов. Сижу в абсолютной темноте, а шаги размереные, неторопливые все ближе и ближе. Потом слышу, разговаривают двое. Ну, слава богу! Это врубмашинист с помощником пришли готовить участок для следующей смены. Я обрадовался, вытащил лампу из-за пазухи. И... ох, слышу вскрик - это они от неожиданности даже присели. А потом начались трехэтажные маты с двух сторон. Фу, наконец, разобрались. А потом пошли маты в три голоса в адрес главного механика. Он не имел права в такой день отправлять в шахту одного человека. Ведь он знал, что под землей никого нет.
   Вот такое приключение было со мной. Ты хоть и не веришь в "Хозяйку шахты", но если в определенном месте в определенное время вспомнишь про нее, то становится очень не по себе.
  
  
  
  
   Телефонная связь на шахте была закреплена за заведующим ламповой. (Я в это время работал в ламповой). Зав. ламповой часто использовал нас, слесарей, как связистов.
   Однажды телефонистка говорит мне: из 15-ой лавы вот уже полчаса идут беспрерывные звонки на коммутатор, а никто ничего не говорит, посмотри, что там такое.
   Я спустился в шахту, добрался до участка и что же вижу. Коногон (раньше вагонетки с углем по рельсам тащили лошади, а управлял ими коногон) снял телефон со стойки (а весит он 51 кг), сам прилег, ногой зацепился за ручку телефона и крутит ее как педаль. Я матюгнул его, что ты делаешь? Ведь переполошил всех. А он мне - разве слышно? Ему, оказывается, скучно, вагонетки нет, вот и развлекается. Вот паразит!
  
   В войну на шахте работало очень много мобилизованных на "трудфронт". Были украинцы, белорусы, армяне и очень много узбеков. С малороссами я часто ругался (матерился) из-за телефонного провода. Идет, паразит, в шахте, ему надо чем-то подвязать чуни, он, не задумываясь, отрывает телефонный провод метров пять и доволен. А ты потом идешь, ищешь, где обрыв, проходишь километры. А еще хлеще - надломит провод, все держится на изоляции, попробуй, найди, где навредил паразит. Это хулиганство - лишь бы досадить кому-нибудь.
   Узбеки, эти вели себя совсем по-другому. У них очень силен был дух накопления. Хлеб не ели - продавали, копили деньги. Сибирские морозы были для них непереносимы. Мерли, как мухи. Так вот рассказывали, после смерти находили, что почти у всех защиты были в халате многие тысячи рублей. Конечно, жалко их, люди оторваны от жарких мест, сибирские условия не для них. Но были отдельные узбеки, которые хорошо адаптировались, женились на местных и жили хорошо.
  
   Была на шахте группа людей, так называемых "банщиков". Это были люди, опустившиеся до самого низа. На шахте в бане есть чистое и грязное отделения. У каждого шахтера есть своя ячейка в обоих отделениях. Так вот эти "банщики" валялись в углах грязного отделения. Они были абсолютно безразличны ко всему, их ничего не интересовало. Они не работали, целыми днями валялись на полу. Их ругают, матерят, иногда и пинка дадут - им все равно. А когда кто-нибудь пожалеет, даст закурить, так "банщик" аж задрожит.
   И был среди них один, звали его Аркаша. Видно было, что Аркаша не простой человек, чувствовалось и образование, и ум, и что-то еще. Поэтому никто его не обижал, даже чем-то иногда и помогали. Так вот после окончания войны стали очищаться от "банщиков", их всех судили. А Аркаша на суде попросил слово, и такую речугу закатил с обвинением шахтового руководства, что всем досталось. Оказалось, что Аркаша высокообразованный специалист, занимал в Армении очень высокий пост и волей случая оказался в "трудармии". А на шахте не стали разбираться, дали лопату в руки, иди грузи уголь. Он со своим знанием мог бы сделать много полезного для шахты.
   Суд вынес очень неожиданное решение: отправить Аркашу (я так называю его, потому что не знаю настоящего имени) домой за счет шахты.
   Вот и такое бывало!
  
   На шахте после окончания войны работало много пленных японцев и наших так называемых "военнопленных", то есть людей, которые были в плену у немцев.
   Наши репатрианты, так их называли, жили в колонии. Командир (начальник) приводил группу на шахту, получал на всех лампы, заводил в шахту, а потом частенько сидел у нас в ламповой, грелся у печки и рассказывал. Большинство из них попало в плен после ранений. Их освободили из плена наши войска, а потом загнали уже в наши лагеря. Все они пользовались относительной свободой, ходили без конвоя, свободно общались с людьми. О них особенно нечего рассказать.
   А вот японские военнопленные, о них другой разговор.
   Японцы жили в охраняемом лагере. Распорядок там был военный, соблюдалась военная субординация, то есть все было, как в армии. Дисциплина была по-армейски строгая. Даже кухня была своя - наша пища для японцев не годилась. На работу и с работы ходили строем со своим командиром. А наши конвоиры просто сопровождали их.
   Старший командир, что-то типа полковника, немного говорил по-русски, а другой, вроде лейтенанта, неплохо говорил по-корейски. Оба называли меня Хван-сан (сан - это уважительная добавка к фамилии). Поэтому я мог свободно общаться с ними. Они приводили отряд на шахту, сдавали людей нашим горным мастерам по счету и были свободны (как-никак командиры). Очень часто зимой сидели в ламповой, грелись у печки и рассказывали. Оба говорили, что у нас не хуже, чем у них в армии. Правда, питания не хватает, особенно мало соли и сладкого.
   Наши конвоиры тоже частенько сидели у нас в ламповой. Говорили, что японцы - народ настолько дисциплинированный, что никаких недоразумений не бывает. Если возникает какой-нибудь вопрос, только скажи командиру, быстро наведет порядок.
   Полковник был очень образованным человеком, хорошо знал русскую литературу. Когда он, например, говорил об Одоевском, я очень удивлялся, потому что в то время и не слышал о таком.
   Девчата наши жалели пленных, угощали конфетами-подушечками (японцы очень любят сладкое). Наши конвоиры не запрещали, говорили, только не давайте соленого. Соль была запрещена, боялись, что японцы будут опухать.
   А какие обмены пошли потом. У всех японцев были наручные часы. Их отдавали за буханку хлеба. За авторучку просили четверть буханки.
   С лейтенантом мы часто разговаривали по-корейски, он по-русски не понимал, поэтому мог говорить только со мной. Он дарил мне часы, я отказался, сказал, мне они ни к чему, а он может обменять их на хлеб. А авторучку я принял, потом она мне долго служила в школе.
   Однажды в конце смены девчата говорят мне: не хватает одной лампы. Я к полковнику, говорю, Так и так, не сдали одну лампу. Он пообещал проверить. Выстроил своих солдат, что-то прокричал. Выходин один солдат, что-то отвечает Полковник, ничего не говоря, надавал ему пощечин. Я хотел вмешаться, но конвоир меня остановил, пусть сами разбираются. Я выдал этому солдату лампу, он сбегал в шахту и через полчаса принес мне недостающую лампу. А полковник потом долго извинялся за него. Вот такая дисциплина была у них.
   Меня некоторые взрослые предупреждали, что-то ты много общаешься в ними, как бы не заинтересовались "те, кому нужно". Но я общаюсь по работе, что тут криминального? Ничего, обошлось.
  
   Вернусь немного назад в 1944 год.
  
   Стычка с военкомом.
  
   Однажды меня вызвали в военкомат. Меня направили прямо к военкому. Ну, думаю, что-то решится. А мне тогда жилось очень трудно, готов был идти в армию или хоть куда, лишь бы что-то изменилось.
   Секретарша меня к военкому пропустила без очереди. Не успел я переступить порог, как он заорал на меня, "почему не в армии?".
   А надо сказать, что тогда я был, как волчонок, в любой момент мог взорваться и ответить очень "интеллигентным" языком. Так вот, он заорал на меня, а я ему отвечаю: "А ты мне повестку присылал? Нет? Так не ори на меня".
   А он все свое: "Завтра же освободишь квартиру в наказание за то, что не на фронте. У меня секретарша без квартиры". Вот оно что, вот почему меня секретарша без очереди пропустила! А он все свое: "Завтра же придешь и доложишь, что квартиру освободил".
   Тут, конечно, я не выдержал и такой выдал "сверхинтересный" мат ему, что он заглох. (Я ведь недаром, работая в ламповой, отвечал на сотни матов шахтеров). В конце послал его на три буквы и ушел. Он, конечно, не ожидал такой реакции с моей стороны, думал, напугаю пацана и все.
   В те годы любой маломальский начальник в отдаленной Сибири вел себя, как царь и бог.
  
   Конфеты из мерзлой картошки
  
   В те годы жилось очень трудно. Сестры ходили ранней весной на колхозные поля, выкапывали из-под снега прошлогодние капустные листья. Эти листья отваривали, пожуешь без соли (она была в дефиците) и идешь на работу. Было очень голодно. Поздней весной, когда сходил снег, кореянки наловчились выкапывать, собирать мерзлую картошку. Русские тоже последовали этому примеру. Мерзлую картошку долго вымачивали в кадке с водой. Конечно, запах стоял сильный, но кто на это обращал внимание. Затем картошку или варили, или натирали и стряпали лепешки. Получалась довольно съедобная еда. (В этом отношении русским не тягаться с кореянками). Уже не так голодали. А летом собирали одуванчики, молочай и еще какие-то травы, в общем, выходили из тупика.
   В то время мы сладкого совсем не видели. И вот старшая сестра говорит, давай сделаем конфеты. Что, откуда, как? Но она в Манчжурии привыкла к натуральному хозяйству, знала как. И вот, когда вымачивали мерзлую картошку, на дне кадки накопился большой слой крахмала, который и стал сырьем для конфет. Взяли горсть ячменя, намочили, дали прорасти. Эти ростки высушили, растерли, получился ячменный солод. Потом сестра разварила крахмал, добавила солод и дала отстояться два дня. Затем весь раствор стала кипятить и выпаривать. Наконец, на дне остался густой слой, что-то вроде патоки. Затем сели мы с сестрой друг против друга и стали растягивать эту массу. Растянем, сложим, снова растянем, сложим и т.д. Очень долго, а масса все густеет и густеет. Наконец, уже трудно стало растягивать. Сестра говорит, хватит, готово. Она нарезала эту тянучку на кусочки и дала застыть. Получились конфеты-тянучки!
   Ай да, сестра, молодец!
   Я сейчас, конечно, понимаю, что под действием ячменного солода крахмал превратился в сахар, а тогда для меня это было чудо и загадка.
  
  
   В институте
  
   Как я поступал в институт, я уже писал. Учеба как учеба - ничего особенного.
   Но об одном интересном случае хочу рассказать.
  
   Шла обычная общая лекция. Вдруг заходит секретарша ректора, прерывает лекцию и вызывает меня к ректору. Что такое? Ведь можно вызвать на перемене, а тут прямо с лекции. Вроде ничего не натворил, не чувствую за собой никакой вины. Ну, ладно. Захожу к ректору, здороваюсь.
   Он очень вежливо расспрашивает меня обо всем: об учебе, о жизни в общежитии. А потом спрашивает, могу ли я говорить и читать по-корейски. Я отвечаю, что могу. Хорошо говорю и понимаю простонародную речь, а литературную нет. Пишу и читаю по-корейски.
   Тогда ректор говорит: вот побеседуйте с товарищем, я пока оставляю вас, и вышел из кабинета.
   Я поворачиваюсь и вижу, в углу сидит молодой мужчина, здороваемся. Он представляется следователем прокуратуры и просит меня быть переводчиком в одном деле. Велел утром придти в прокуратуру к 8 часам. Ну, что же, надо так надо.
   Явился я утром к следователю, тут он рассказал, что за дело. В то время на Дальнем Востоке по контракту работали корейцы из Кореи на лесозаготовках. Вот один из них покинул место работы и уехал в глубь страны. Его поймали в Красноярске, дали предписание вернуться назад. А он не послушался, поехал дальше. Его снова поймали в Новосибирске, снова предписали вернуться. А он опять не послушался, поехал дальше. И, наконец, его арестовали в Барнауле. И вот идет следствие. А я должен переводить на допросе.
   Я следователю говорю, зачем такая таинственность, со мной можно было бы попроще, сразу объяснить мне. А он стал смеяться: у нас свои правила игры, ты не обижайся, мы с ректором перебрали многих (в институте учились несколько корейских ребят из Казахстана) и вот остановились на твоей кандидатуре. Ну что ж, правила ваши.
   Следователь посоветовал мне: ты встань за занавеску, понаблюдай за ним, а потом, когда выйдешь, объясни ему, что ты - не наш работник, а просто тебя попросили помочь в переводе.
   Привели арестованного. Молодой мужик лет 25-27, небольшого роста, довольно затравленный вид. Я вышел из-за занавески, поздоровался с ним по-корейски, он очень обрадовался. Я его расспрашиваю, откуда он и как попал в эту историю.
  
  
  
   Вот его рассказ.
   В Корее жилось трудно, работы почти не было. И когда объявили мобилизацию на работу в Россию, он подписал контракт на полгода. Привезли группу на Дальний Восток на лесозаготовку. Работа трудная, но хоть платили сносно. Подкопили денег, ожидали окончания срока. Прошло полгода, но домой не отпускают. Прошел год, все равно не отпускают. Пробовали протестовать, бесполезно. А там шли разговоры, что в Казахстане живет много корейцев, есть целые корейские колхозы. Вот он решил, раз не отпускают домой, так буду хоть жить среди корейцев. Собрался и поехал, ему знающие люди объяснили, как ехать, где делать пересадки и т.д.
   Все это я перевел следователю. Он подтвердил, что все - правда., что действительно, контрактников задержали (причины не знаю). Чисто по-человечески жалко мужика, но дело обязаны передать в суд. Попросил меня быть на суде, продолжать перевод.
   И вот суд. Судья зачитывает дело, говорит о нарушении местожительства, о невыполнении предписания, но ни слова о нарушении контракта. И сразу приговор - 1,5 года заключения.
   Я все это перевожу, и мне очень жалко мужика, он надеялся на оправдание, а тут - тюрьма. Он очень попросил меня написать кассационную жалобу. Но тут я пас. Объясняю ему, что я случайный человек, а ему обязаны представить официального переводчика.
   Потом сидим у следователя. Разрешил курить. Он говорит: ты здорово помог, тебя полагается оплата. Сколько? Где-то около 8 рублей. Вот черти!
   Спасибо у меня есть оправдание, почему я пропускал лекции и занятия. В крайнем случае, ректор заступится. Твои 8 рублей мне не надо, только больше меня не привлекай в такие дела. На этом и расстались. Об этом случае я никому в общежитии не рассказывал - ни к чему.
  
   Тоже из студенческих лет
  
   Однажды меня вызывает начальник первого отдела, или личного отдела, не помню. Меня, конечно, это насторожило. В те годы в институте училось много литовцев, немцев. К ним, почему-то, было пристальное внимание. Если кто-либо был замешан в чем-нибудь, хотя бы в драке, сразу становилось в институте известно и могли просто исключить. Поэтому эти ребята вели себя очень тихо и хорошо. Это одно.
   Второе. До 1953 года в России таким, как я, беженцам, получить паспорт было дело почти нереальным. Поэтому многие уезжали в Узбекистан, там было легко получить паспорт, только заплати кому надо. Это мне было хорошо известно. Тем более, что я сам наблюдал в Ташкенте, как продавали-покупали аттестат зрелости со всеми печатями, только впиши свою фамилию.
   И вот вызывает меня начальник "особого" отдела и начинает пристально расспрашивать, как я поступил в институт. Вот ведь тупой служака. Говорю, сдал экзамены и поступил в институт. А он, откуда приехал, зачем приехал (вот дурак) и все в таком роде. Надоел он мне. Поэтому прерываю его и начинаю нападать. Говорю, если вы меня смешиваете с определенной группой (имею в виду литовцев, немцев) или в подлоге с паспортом, то я советское гражданство получил по решению Президиума Верховного Совета РСФСР (почему бы и не козырнуть этим), так что ваши придирки ни к чему.
   Он, конечно, осекся, служака есть служака. Как, каким Президиумом?.. Можете доказать? Конечно, могу (почему бы ни дать ему "оплеуху"?).
   Сходил в общежитие, взял справку и к нему опять. Показываю справку с моей фотографией и с выпиской из Решения Президиума, протокол номер такой-то и т.д. Он, конечно, впервые увидел такую справку (мелкий служака). Спрашиваю: есть еще вопросы? Нет, Вы свободны (вот засранец, "свободны"!). Об этом случае я тоже никому не рассказывал - ни к чему.
   Много лет спустя, уже в Чебоксарах с этой справкой был довольно забавный случай. В 1976 году, когда шел обмен паспортов, в анкете был такой пункт - "на основании какого документа был выдан паспорт". Все, конечно, пишут "на основании свидетельства о рождении". А мне что писать? Конечно, на основании решения Президиума Верховного Совета. Женщина-начальник паспортного стола очень удивилась: Вы не подумайте ничего плохого, мне просто очень интересно, покажите, пожалуйста, справку. Я, конечно, не поленился, принес ей мою "драгоценную справку". Она и говорит, впервые вижу такое, расскажите, как это было. Я ей вкратце рассказал историю справки. Она и говорит, да, сколько работаю, о таком слышу впервые (вот я и похвастался!).
   Конечно, тогда, в 1951 году это был очень отчаянный шаг с моей стороны. Кстати, справка хранится до сих пор.
  
   Немного о студенческом нахальстве.
  
  -- В те годы достать билет на поезд было очень трудно. Поэтому на вокзалах обязательно была отдельная студенческая очередь. И было указание: студентов по возможности отправлять в первую очередь. Этим мы, студенты, всегда пользовались.
   В 1953 году я ехал на каникулы к брату в город Ангрен. Это в 188 км от Ташкента. Когда ехал обратно в Барнаул, я сделал остановку в Алма-Ате. Тогда у меня была мечта перевестись в другой институт. Алма-атинские институты мне не понравились. Надо ехать дальше в Барнаул. Пришел на вокзал, народу - пулей не пробьешь. Собрались мы, студенты: "Братцы, что будем делать?". Ладно, переночуем, может, завтра повезет. Спали мы все в скверике на привокзальной площади, постелили две газеты на траву, и хорошо. На завтра пришли на вокзал - бесполезно, нет билетов. Вот тут и проявилось сумасшедшее нахальство. Кто-то бросил клич: складываемся по рублю на телеграмму министру путей сообщения. А что? Собрали деньги, выбрали троих побойчее и отправили на почту. Они послали телеграмму-молнию министру МПС, что группа студентов вторые сутки не может уехать из Алма-Аты. Очень подействовало. Прицепили дополнительный вагон к поезду. Мы все хлынули в вагон, мне досталась третья полка. Все бесплатно, без билета. Правда, не было ни проводника, ни бачка с водой. Так и ехали. На остановках выходили попить - казахские детишки ходили с чайником, 1 рубль за стакан воды.
  
   - Похожий случай у меня был в Красноярске. Приехал я повидаться с сестрой Тасей. Пожил несколько дней, надо ехать обратно в Черногорск. Тогда ходил только один поезд "Красноярск - Абакан". Пришел на вокзал - конечно, билетов нет. Поискал, нашел студентов (мы всегда узнавали друг друга), двух парней и одну девушку. Мы вчетвером пошли к администратору: помогите с билетами, ведь есть указание студентов отправлять в первую очередь. А он ни в какую, ничего не знаю. Что делать?
   Тут студентка и говорит - пойдемте, ребята, в райком партии. Ты что, в своем уме, с таким вопросом идти в райком? Пойдемте, все равно здесь бесполезно ждать. Короче, уговорила нас. Она оказалась местная, знала, где райком. В общем, добрались мы до второго секретаря райкома, секретарша пропустила нас. Мы эту студентку вперед, ты затеяла, ты и излагай. Короче, секретарь райкома выслушал нас, хмыкнул и попросил секретаршу соединить с начальником вокзала. Вот он и говорит ему: "тут студенты пришли, они же голодные, у них денег же нет, отправь их, помоги". А сам посмеивается. Мы, конечно, поблагодарили его, и на вокзал. Нашлись билеты в общий вагон. Вот
   такие нахалы-студенты.
  
   Вспоминаю первый год целины. В тот год зерна было очень много, приемные пункты были забиты до отказа. Зерно привозили даже в Барнаул на заводы, рассыпали на полу, лишь бы спасти от дождя.
   Нас, студентов, весь курс отправили на уборку урожая. Привезли в район, распределили по колхозам. Мы, человек двадцать, попали в один колхоз, нас расселили по домам. Мы все работали на центральном месте, куда свозилось все зерно. Работали очень здорово, задорно, председатель колхоза был очень доволен. А колхозницы больше сидели, лузгали семечки и посмеивались над нами. Работайте, работайте, все равно ничего не получите.
   Нас у хозяйки жило четверо. Она готовила еду и т.д. Продукты нам отпускали со склада под расписку. Выдавали все: мясо, крупу, даже мед. Хозяйка говорила нам, раз выдают, берите больше, хоть поедите хорошо, все равно в конце работы ничего не получите. У нее было гусей штук двадцать, они всегда встречали нас с работы. А дело было в том, что когда мы приходили домой, то вытряхивали из обуви очень много зерна. А гуси все это клевали. Они ожирели, еле переваливались с ноги на ногу. В общем, раскормили мы их здорово, а хозяйка очень радовалась.
   Отработали мы два месяца. Настал день расчета. Нам подсчитали все - сколько съели за два месяца. Ну, думаем, ничего не осталось. Однако, как еще осталось! Каждый получил по 120-150 кг пшеницы. Куда девать зерно? Ну, и объявили, что продаем его. Ого, чуть не очередь покупателей собралась. В основном учителя и колхозная интеллигенция, кто получал не трудодни, а оклады. Распродали мы пшеницу по рублю за килограмм, а колхозники смотрели на нас с завистью - вот им выдали зерно, а нам когда и сколько, неизвестно. Надо было работать, а не щелкать семечки. Вот так вот!
  
   На четвертом курсе отправили нас, 20 человек, в колхоз на один день. Приехали. Что нужно делать, какая работа? Собирать огурцы, помидоры (остатки с полей). Говорят нам: "Обед готовьте сами, вот вам картошка, баранина, лук, соль". И надо же, жребий выпал на меня, помощников выбирал сам. Я, конечно, выбрал Люсю и еще своих друзей - Лешу Т. и Веру У. (которые потом поженились). Спрашиваю, ну, как будем готовить обед? Не знаем. Вот черти, привыкли, что дома мама готовит. Тогда я посадил их чистить картошку (ее было очень много), а сам взялся за мясо. Мяса тоже много, около 8 килограмм. Когда картошку почистили, стало очень неохота мыть ее в холодной воде. Тогда мы с Лешкой вот что придумали. Взяли 30-литровый молочный бидон, загрузили картошкой, налили воды, закрыли крышку и давай катать бидон по двору. А девчата хохочут над нами. Так мы и катали бидон минут двадцать, баловались. А картошку вымыли.
   В свое время сестра учила меня, как быстро мясо готовить. Нарезали мясо кусочками, картошку накрошили. Во дворе стояла печка, а в нее был вмурован котел. Разожгли печку, раскалили котел и загрузили туда мясо. Именно в сухой котел, и все время помешиваешь. Девчата говорят: почему без воды? Смотрите - учитесь! Минут через 20 насыпал в котел картошку и опять мешать. И только потом налил воды. И вот через полчаса получилось жаркое, можно пробовать. Оказалось, очень вкусно. (Ай да, сестра, как она научила меня!).
   Пришли все на обед, и даже колхозницы - нас-то покормите! Конечно, садитесь. Здорово, весь котел съели. Колхозницы удивлялись, никогда такое жаркое не ели. А мы смеемся - мы ведь студенты, а студенты все умеют. (Вот ведь бахвал!).
  
   Период с 1956 года и дальше
  
   Поступил я на завод 4 декабря 1956 года. Молодой, еще не научился вести себя "порядочно", сдержанно.
   В конце года шло общее собрание заводоуправления. Завод только строился, поэтому работников заводоуправления было немного. Все уместились в одной комнате.
   Начался отчет главного редактора стенгазеты. Несет такую ахинею, чего только не наговорил. Например, "стенгазета - это золотой горн администрации" и дальше все в таком роде. Никто докладчика не слушает, откровенно зевают, а кто и дремлет. Я сидел на заднем ряду. До того надоело слушать, что не выдержал и крикнул во весь голос: "Да гоните его оттуда!".
   Что тут началось. Все встрепенулись, поднялся хохот. Главный инженер сидел за столом, закрыл лицо ладонями и еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. А Люся, она сидела рядом со мной, прыскает в кулак, не может остановиться. А докладчик запнулся: "А? Что? Кто сказал?". Во-общем, очень скоро доклад закончился.
   А дома Люся хохотала: "Ну, Федька, отличился". А тесть, Яков Соломонович, качал головой - разве можно так вести себя? Ничего, можно.
   А гораздо позже Люся рассказывала этот случай своим подружкам, и все хохотали. И я смеялся, что делать, был "молодой", невоспитанный. Позже я тоже научился "вести себя подобающим образом", зевать и дремать на собраниях.
  
   Хочу рассказать несколько случаев, связанных с моей "нерусской внешностью".
   Пока работал на заводе, я очень много ездил в командировки. Наверное, объездил все города, где есть станкозаводы. Самой главной трудностью для командировочного тогда было найти гостиницу. Почему в те годы так трудно было устроиться в гостиницу? Как только не ухитрялись: кто-то вкладывал в паспорт денежную купюру и совал администратору, кто-то действовал через швейцара. И администратор, и швейцар пользовались этим и кормились за счет командировочных.
   Мне как-то везло, всегда устраивался в гостиницу - или принимали за иностранца, или вид у меня такой, но всегда место находилось. А, может быть, я много ездил и машинально принимал правильный тон разговора. Скорей всего именно так.
   В последние годы в Москве я гостил у люсиной тети - тети Мирры. А до этого всегда останавливался в гостинице "Турист", в 7-ом корпусе. А там больше жили иностранцы.
   В одну из московских командировок зимой вечером не захотел ехать в "Турист", поехал в "Россию". А в те годы устроиться в России было почти невозможным делом. Так вот, приехал в "Россию", зашел с центрального ходы, смотрю - иностранцев с чемоданами полный зал. Подошел к швейцару, говорю: помоги устроиться. Он смотрит на меня, как на ненормального, говорит, с центрального хода даже не мечтай, иди с северного, там может и удастся. Пришел с другого хода, смотрю у администратора аншлаг: "Мест нет", и в зале сидят человек десять, чего-то ждут. Я к швейцару - помоги. Он - нет, не могу, поднимись на второй этаж к диспетчерам, если сможешь их уговорить, получишь место. Ну что же, поднялся, пошел в диспетчерскую. А там что-то вроде прилавка, и сидят человек пять молодых девчат. Подошел, поздоровался и говорю: девчата, помогите, приехал издалека, а ночевать негде. Одна из них подошла и спрашивает: откуда приехали? Я ей отвечаю: да из Чебоксар я. Ну и все прыснули, ой, как далеко! Короче, посмеялись, пошутили и спросили фамилию. Я говорю - Хван, видите нерусская фамилия, так что помогайте. Ладно, сейчас позвоним администратору, примет Вас. Ну что же, спасибо вам, девчата. Спустился вниз, посидел минут пять и к администратору - на меня должна быть заявка. Да, отвечает, и дает анкету.
   Вот так и устроился. Ко мне подходят мужики - как удалось получить место? А швейцар издали качает головой, значит, не надо рассказывать про мой финт. Сказал им, что у меня была заявка от министерства. А потом вышли со швейцаром на улицу, покурили, и я его отблагодарил в виде пятерки.
  
   Однажды я приехал в командировку в Киев. Опять проблема с гостиницей. Зашел в "Москву", это очень хорошая гостиница на Крещатике. В холле сидят человек десять, чего-то ждут. А у администратора в окошке, как всегда, табличка "Мест нет".
   Я очень уверенно подошел к администратору, говорю: "Мне один люкс". Она машинально отвечает: "Люкса нет, могу предложить полулюкс". Я недовольно бурчу: "Ну что же, давайте полулюкс". Когда я заполнил анкету, до нее дошло, что я обыкновенный командировочный, но уже поздно давать задний ход, поэтому она спокойно оформила мне место. И когда один из посетителей подошел к ней с претензиями, почему мне дали место, а ему нет, она очень спокойно ответила: "Вы что, не видите, не наш человек?".
  
   Вот так два разных подхода, и это не специально, а как-то само собой получалось. И, как правило, срабатывало.
  
   Как-то я возвращался из Минска в Москву. Пришел на вокзал, билетов, конечно, нет. А народ толпится у кассы, никак не подойдешь. Что делать? Подошел к окошечку администратора и так очень серьезно говорю: "Мне сегодня обязательно надо выехать". Она взглянула на меня и отвечает: "Отправим Вас обязательно. Как Ваша фамилия?". Я отвечаю: "Хван". Она ее записала и говорит: "Через полчаса подойдите в кассу номер один". Какое там полчаса. Мне невтерпеж, подошел через 15 минут. Народ толпится у кассы, не подпускают никого. Я им говорю: "Мужики, все равно нет билетов. А у меня там бронь". Короче подошел к кассе и говорю кассиру: "На меня должна быть заявка". "Да, есть заявка, - отвечают, - сколько Вам билетов, один или два?". Да, один. Взял билет, отхожу от кассы, тут один мужик говорит: "Ну, почему ты не взял два билета, ведь тебе предлагали?". Ой, извините, ребята, не сообразил вовремя.
   Вот так опять помогла моя физиономия.
  
   А вот случай, нарочно не придумаешь.
   Опять командировка. На этот раз в город Павлодар едем втроем. Прилетели в Москву, а рейс в Павлодар только поздно вечером. Что делать? Пошли гулять по городу. Я предложил ребятам поехать на Новодевичье кладбище. Я там раньше бывал. Там кроме музея, само кладбище - очень даже есть что посмотреть. Приехали. Посетили музей - очень интересно. Пошли на кладбище - пускают только по пропускам. Что делать, пошли просто гулять.
   Идем, не спеша. Я по середине, а ребята по бокам. Идем, разговариваем о чем-то. И вдруг вырастает передо мной молодой солдат, отдает честь и говорит: "Здравия желаю!". Вот, черт! Что, почему? Но я выдерживаю тон, отвечаю: "Спасибо, и Вам того же!". А ребята молчат, не понимают ничего. Я спокойно подхватываю их под руки, и мы не спеша продолжаем прогулку. Завернули за угол дома, остановились, и тут на меня напал смех. Отсмеялись, ребята спрашивают: "Что такое, откуда он появился и почему приветствовал тебя?". О, господи, да откуда я знаю, что ему померещилось.
   Ну что же, повернули назад, идем тем же порядком по улице и наблюдаем. И что же видим - невдалеке находится вьетнамское посольство. Вот откуда он выскочил. А что? Вполне похоже - идет не русский, и по бокам сопровождающие.
   Вот такие фокусы бывают с моей корейской внешностью. Но я как-то привык к этому и автоматически принимаю нужный в таких обстоятельствах тон.
  
   Сны.
  
   Хочу рассказать о некоторых моих снах. Кажется, что особенного, сон как сон. Но бывают сны настолько яркие, необычные, что не забудешь их никогда. Некоторые сны заставляют задуматься, случайны ли они.
  
   В 1946 году я работал на шахте в ламповой. В ночную смену обычно быстро сделаешь свою работу, и часа два можно было поспать. В одну из таких ночных смен, я прилег возле печки и уснул. И вижу такой сон.
   Иду я по улице. Навстречу идет сестра. Я окликаю ее, брось ключи от дома. Она бросает ключи, и они попадают в яму. Я спускаюсь туда за ключами, а оттуда появляется девушка. Глаза у нее закрыты, и она очень крепко берет меня за руки. На меня нападает дикий ужас. Не знаю, чего боюсь, но очень страшно. И она мне говорит: "Проси у Бога, чего хочешь. Это как бы последняя просьба. Я со страха ничего не соображая, почему-то говорю: "Дай, Бог, мне крылья". Она мне отвечает: "Считай, что крылья у тебя уже есть, но не забывай, что у Бога и рога есть". И я проснулся.
   Как раз в этой смене со мной работала полячка, эвакуированная во время войны, некая Зося С. Она любила гадать, ворожить и т.д. Вот она мне и говорит: "Что с тобой? Ты весь дрожишь". Я рассказал ей сон, рассказываю, а сам до того испуган, что страх меня не отпускает. Она выслушала меня и говорит: "Ой, ой, это не простой сон, это очень даже пророческий сон. Тебе много дано от природы, и ты многого сможешь добиться, но и трудностей будет очень много".
   Не знаю, дано ли мне от природы много или нет, это едва ли. А вот трудностей действительно хоть отбавляй.
   Этот сон я до сих пор ясно помню.
  
   В 1985 или -86 году мы с женой поехали в Москву на несколько дней. Остановились у тети Мирры. Хорошо, без всяких забот, просто отдыхали.
   И вот однажды мне приснился сон. Наблюдаю розыгрыш Спортлото. Выпадают номера - 18, 21, 33. Их я запомнил, а остальные нет. Утром говорю жене, запиши эти номера. Она, конечно, смеется - мало ли что приснится, но записала. Вернулись в Чебоксары, я купил билет Спортлото, заполнил номера 18, 21, 33, а два других написал, как попало. Через неделю по телевизору идет розыгрыш Спортлото, жена сидит с билетом, ждет. И, о! мистика! Выпадают номера - 18, 21, 33. Жена шутит, ну, почему не запомнил остальные два номера?! Глядишь, выиграли бы значительную сумму. Значит, не полагается, кто-то решил, что для меня и этого достаточно, выиграл 10 рублей, ну и ладно.
   Жена потом говорила, если бы сама не записала эти номера, то ни за что никому бы не поверила.
   Как объяснить такие "фокусы"? Простым совпадением? Ну, хорошо, совпадение одного номера, да, может быть. Даже совпадение двух номеров - тоже допускаю. А три номера - нет объяснения.
  
   Вот еще один необъяснимый сон. Это было в 1993 или -94 году. Не помню уже.
   Снится мне Речной вокзал. Сижу в зале ожидания. Никого нет, я один. Заходят несколько молодых женщин, здороваются со мной, жалеют здоровья и т.д. Я ничего не понимаю, вижу их в первый раз. И так полушутя говорю им: "Вы меня с кем-то спутали, я вас не знаю". Они отвечают: "Вы нас не знаете, но мы Вас хорошо знаем". Как, откуда? "А выйдите, послушайте, как Вы поете". Что за черт? Вышел из зала. Смотрю, по реке плывет пароход, и по радио звучит песня. Поет очень хороший тенор, и песня мне очень нравится. Стараюсь запомнить... и проснулся. Прибежал на кухню, схватил ручку и на клочке бумаги записал, что запомнилось. Вот слова этой песни:
   Не для тебя ли музыка играла,

Не для тебя ли пел я про любовь?

Но ты твердила: мы с тобой не пара.

О неземном мечтала вновь и вновь.

Прошли года, тебя любовь земная

Нашла, и ты довольна тем вполне.

Но почему те песни вспоминая,

Грустишь и все вздыхаешь ты в тайне?

Не забыть нам те песни-ожидания.

Жаль до слез несбывшейся мечты.

   В этой грусти и воспоминании,
   Наверно, оба виноваты, я и ты.
  
  
   Там был какой-то припев и еще какие-то слова, но их я так и не смог вспомнить. А мелодию запомнил.
   Вообще, непонятно ничего. Я не то, что никогда не писал стихов, даже читать их особо никогда не любил. Учил только те, что в школе задавали.
   Конечно, стихи не мудреные, но они мне приснились.
  
   И еще один очень запомнившийся сон.
   Я в толпе стою в ложе, а впереди на сцене за ширмой находится то ли комиссия, то ли что-то в этом роде. Вызывают кого-то по очереди из толпы, и он летит на сцену, и там идет разборка его жизни.
   Мне почему-то очень тревожно и боязно. И я с опаской жду своей очереди. Оглядываюсь и вижу троих людей. Они не заметно наблюдают за толпой. Я вдруг понимаю, что это не наши люди, а представители другой стороны, то есть тех, кто находится на сцене. Они смотрят на меня, и тоже понимают, что я догадался, кто они такие. Тогда они говорят, нам здесь больше нечего делать, и уходят.
   Что это за сон? То ли какое-то предупреждение мне или моя фантазия? Вроде, ничего особенного, но уж больно крепко запомнился мне этот сон.
  
   Самые интересные сны были раньше, когда я был моложе. Интересные не событиями, а тем, что я мог ими управлять. Не знаю, как объяснить, но мог направлять события во сне по своему усмотрению. Правда, все это длилось не долго, вскоре это "умение" пропало.
  
  
  
   Вот и закончил я свою "памятку" детям. Может быть, я описал свою жизнь скупо, но все описывать, наверное, нет надобности.
   Из того, что написал, можно понять, как я рос, как жил, какие были беды и радости. Короче говоря, кто я такой, ваш папа.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
   2
  
  
  
  

Оценка: 7.21*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"