Иван, сидя в своем любимом ресторане, с усердием разглядывал до боли в желудке знакомое меню. Уже года два он этого не делал, так как стоило ему появиться в дверях этого благословенного заведения, как столик в углу тут же сервировали "как обычно". Но сегодня Иван прервал эту цепную реакцию - перемен требовал его желудок, да и сердце, но если насытить второе в ресторане нельзя, то у ног первого вся гастрономия. В этой смеси и пытался разобраться Иван. Вдруг взыграло ретивое и взбрело в голову его полакомиться лягушатиной. Конечно, сомневаться в том, что жаба рада не будет, не приходилось, однако для Ивана все было решено.
И вот во глубине салатных листьев перед Иваном предстала она - царица полей кукуруза, обрамляющая виновницу торжества - лупоглазую квакушку.
- Ну, здравствуй, Иван! Сколько лет сколько зим? Давно не виделись. Аль не признал?
Не признать было трудно, да Иван и не пытался. Этот образ навсегда засел в его памяти - Никита Семенович Борменталь, собственной персоной. Его голос всегда как гром среди ясного неба бил по барабанным перепонкам. Вот уже пять лет этот человек одним своим появлением неоднократно портил Ивану кровь, жизнь, а теперь и пищеварение.
- Позвольте присоединиться. Я уже отобедал, поэтому не извольте беспокоиться, - давно пожрав глазами все содержимое тарелки Ивана, произнес он. При этом лицо Никиты Семеновича, или, как все за раскосые глаза называли его, Никися, напоминало потревоженное желе, а на роль вишенки без кастингов подходил нос Борменталя.
Узрев такую картину, Иван внезапно вспомнил о Гринписе и решил уже отказаться от трапезы, но, представив, с каким сладострастием Никися будет поглощать что бы то ни было за чужой счет, взял себя в руки, а в руки - вилку.
Никися же в это время с усердием смотрел на чашку кофе, живописно изображенную на салфетке, словно пытаясь материализовать ее. Иван, не выдержав силы его мысли, одним взмахом волшебной купюры руками вездесущего за щедрое вознаграждение официанта материализовал сей нехитрый предмет, вызвав детскую радость в лице Никися. Со стороны могло показаться, что тот получил конфету из рук Деда Мороза на утреннике в детском саду.
Между тем пауза затягивалась петлей на шее. Никися не был тем человеком, с которым можно помолчать, а чавканье и прихлебывание, конечно, не в счет. Иван ослабил галстук, и Никися воспринял этот жест как отмашку.
- Знаете, Иван, зеленый Вам очень к лицу, - Иван искривился в улыбке, маскируя скрежет зубов пережевыванием листьев салата.
Никися отхлебнул кофе, подумав, что Иван тот еще скряга, раз заказанный им кофе заканчивается уже после первого глотка. Однако вслух причмокнул и изобразил блаженство, наяву граничащее с отвращением.
Иван посмотрел на Борменталя, перевел взгляд на лягушку, снова на Борменталя и поморщился. В ушах звенели колокольчики, а сквозь них приятный голос нашептывал: "все проходит - пройдет и это".
- Хорошо бы все прошло, - отозвался вслух Иван.
- Вот и я о том же, - обрадовался Никися. - как хорошо, что вы меня сразу поняли, а то я, честно признаться, переживал, что не буду услышан. И продолжил вдохновенно вещать что-то неподвластное уху Ивана, яростно размахивая руками.
Иван бросил взгляд на лягушку - та поежилась и плотнее завернулась в салат - Иван сочувственно вздохнул.
- Да вы так не переживайте - решение всех проблем, связанных с транспортировкой, мы берем на себя, - защебетал Никися.
-- Все пройдет хорошо, -- как заклинание повторил Иван.
-- Вот и чудесно! Вот здесь подмахните в уголке, -- засуетился Никися, подсовывая чистый лист.
-- И с чистого листа, с чистого листа, мы все начнем снача-а-ала-а-а, -- затянул Иван, махнув на все рукой и ударившись о земь. Грянувшая за Иваном посуда со стола звоном заглушила тишину.
... У Никися после этого случая дела в гору пошли, он за ними аж не успевал - в секцию по бегу записался, а в перерывах рассказывал всем побасенку про то, как один дяденька дело с ним иметь не хотел, и его жаба задушила. А лягушек в этом ресторане больше никто не заказывал, и жили они долго и счастливо и умерли в один день - мор напал.