Вода была прохладной, и причиной тому была не середина осени. Ручей, в котором мы с Олегом мыли котелок и ложки, скорее всего, питался родниками. Вернее было бы сказать, что мытьем занимался я, а маленький сын нашей подруги Ольги серьезно помогал мне по большей части морально. Наведение порядка в кухонном хозяйстве явно не веселило юного непоседу. Он потихоньку расстреливал из какой-то рогулины сидевших у палатки Ольгу с Владимиром.
- Тыщ-тыщ, - дострелял обойму Олежка. - Пойдем в разведку?
- Боец Ларионов, нужно срочно доставить груз столовых приборов в расположение части, - серьезно сказал я, протягивая ему помытые ложки, нож и половник. - Задание чрезвычайно важное и срочное.
- Тю-ю-ю, - разочарованно сказал боец Ларионов, - это девчоночье задание, солдаты должны стрелять врагов, а посуду мыть - это не солдатское дело.
- Отставить разговоры, - улыбнулся я. - Неси уже, я домою котелок и принесу воды для чая.
Олежка наклонился ко мне, забрал столовые приборы и, на секунду задумавшись, резко припустил в сторону костра, улюлюкая и размахивая половником вместо боевого томагавка, как заправский индеец. С потревоженного откоса, откуда началась стремительная атака нью-Чингачкука, в ручей сползла довольно большая осыпь глинистого грунта, заполнившая и перевернувшая почти чистый котелок.
- Помощник, - усмехнулся я, потянувшись за котелком.
Домыв, вернее перемыв заляпанный влажной глиной котелок, я потянулся и поставил его под тоненькую струйку ответвления ручья чуть выше по течению. Присев обратно, я стал ждать, бездумно скользя взглядом по воде.
В месте, куда сползла глина, меня привлек необычный отблеск. В глиняном оползне виднелись фигурные края какой-то явно не природной штуковины. Через минуту в моей руке лежал отмытый от плотного слоя глины орден. Две совмещенные звезды, винтовка и сабля на заднем плане, надпись по центру "отечественная война" и сверкающий серп с молотом. Я никогда не был знатоком нумизматики и фалеристики, хотя эти заковыристые слова слыхал от друга Володи, но то, что лежало у меня на руке, однозначно было орденом отечественной войны какой-то степени.
Я повертел награду ушедшей войны на руке. К моему удивлению ни следов ржавчины, ни следов каких-либо окислов награда не имела. Три луча красной звезды совершенно утеряли эмаль, один луч смог сохранить едва четверть, и лишь середина с одним из нижних лучей остались в одежде темно-красного, вернее будет сказать вишневого цвета. Эмаль осталась и на колечке, где было написано "отечественная война". Награда не казалась новой, но я ни за что не поверил бы, что она пролежала столько времени в глине на берегу этого ручья. Повертев еще немного орден в руках, я попытался отвернуть закрутку, но она не поддалась.
Неся в одной руке наполненный котелок в другой - находку, я раздумывал о странных путях совместивших нас вместе. Несмотря на замерзшую руку, орден ощущался каким-то теплым, как будто пролежал все это время на солнце. Едва дотерпев, я поставил котелок у костра и наклонился к Владимиру.
- Смотри, какая находка, - разжал я ладонь перед его лицом, - кажется это по твоей части.
- Отечественная война второй степени, - пальцы Владимира ловко сцапали награду. - На новодел явно не похоже. Где ты его взял?
- В ручье, - усмехнулся я. - Вернее в глине у ручья. Правда, странно, что он так хорошо сохранился?
- Если настоящий, то изготовлен из драгметаллов, - ответил Вова, взглянув мне в лицо. - Там ничего не было у ручья больше? Железок каких или подметок от сапог?
- Нет, - уверенно ответил я, так как осмотрел после находки окрестность осыпи.
- Странная находка, - хмыкнул Владимир. - Конкретно тут вообще-то не было активных боевых действий, но война в этих краях сняла щедрую жатву.
Мой друг повертел орден в руках, попытался сдвинуть закрутку. Потом взял кружку, плеснул в нее воды из котелка и положил туда орден.
- Пусть отмокнет, - пояснил он. - На реверсе должна быть надпись "монетный двор" и номер. Хотя, надписи может и не быть, но номер будет обязательно, если награда настоящая.
Мы помолчали, глядя в угли. Не знаю, о чем молчал Владимир, мне почему-то лезли в голову сплошь какие-то военные темы. В начинающихся сумерках под говор и смешки от соседней палатки ребят из Краснодара подошла Ольга с Олегом и Татьяна с дочкой Натальей.
- Чего сидите, как сычи? - спросила Ольга.
- Да так, - ответил Владимир, выловив из кружки орден. - Вот находка Сашкина.
- Ух ты! - загорелись глаза Олега. - Классная медаль!
- Орден, - поправил Владимир, отдергивая руку. - Не для любопытных немытых ручонок.
Олег набычился, но глаза выдавали его интерес. Орден все же попал ему в руки, а потом прошелся по кругу новоприбывших. Очень странно, но никто, даже дети не задали вопросов, как будто это было табу. Когда орден совершил "круг почета", Вова аккуратно отвернул закрутку. Из-под нее вывалился кусок размокшей глины с истлевшими остатками ткани. В ход пошла вода из кружки и рукав куртки моего друга. Через долгие мгновения ожидания в луче фонаря блеснули какие-то буквы.
- Монетный двор 226254, - прочитал Владимир. - Почти полностью уверен, что он настоящий и, судя по номеру, боевой. Где-то сорок третий год.
Орден опять совершил прогулку по рукам. На этот раз вопросов было море и о том, что это за орден, за что вручался, кому и можно ли узнать владельца. Потом была Вовина лекция о награде вообще и о том, за что она могла вручаться, закончившаяся неутешительным резюме о том, что узнать владельца будет не просто. Все данные только в архиве и получить их только через запрос, который может и не сработать или ответ может прийти через год-полтора.
- Странная у нас страна, - тихо сказала Таня. - Мошенников и махинаторов, попсу всякую и прыгающих девок с голыми задницами напоказ выставляют, а как имя героя, защитившего страну в тяжелую годину, так год ждать и то без гарантий.
Все помолчали, как будто была объявлена минута траура. К костру подтянулись ребята-соседи, был заварен чай и вынуты пряники с коньяком. Но разговоры почему-то так и остались на военной теме, как будто все присутствующие негласно решили устроить вечер памяти всем тем, кто помогал одержать победу в той далекой, но очень жестокой войне.
Невзирая на походные условия, я провалился в сон, как только голова коснулась импровизированной подушки. Руку слегка покалывал зажатый в ней орден, а последняя осознанная мысль была о далекой войне.
*****
- Черт, как холодно, - подумал я, попытавшись плотнее свернуться калачиком. - И что за железяка такая холодная в руке.
Но, несмотря на мое нежелание проснуться, холод все же постепенно брал мои бастионы терпения, за которыми мне пришлось бы встать и решить ряд насущных проблем. Рядом кто-то тихо кашлянул и, смачно выругавшись, высморкался. Мое сознание уже забило тревогу, а в следующий момент я проснулся от близкого взрыва. Кинуло землей, рядом уже в полный голос опять выматерились. Холод отпрыгнул на второй план, как и мысли о каком-то неудобстве, когда перед своими открытыми, но еще мутными со сна глазами я увидел цевье и ствол винтовки, которую, по-видимому, и сжимали мои руки.
- Что за фигня? - удивилось мое замерзшее сознание.
- Уснул на посту! - заметалась по моей голове чья-то совершенно чужая безумная мысль.
Проморгавшись и сфокусировав зрение, я увидел напротив ухмыляющуюся морду лица капитально небритого мужика в какой-то коричневой изрядно грязной шинели и пилотке, надетой поперек. Не знаю, что выражало мое лицо, но мужик тихо засмеялся в усы и, протянув мне руку с дымящимся окурком какой-то злобной "козьей ноги", сказал:
- Курни, артиллерия, да не бзди, спи пока можно. Дальше штрафроты не пошлют, а ты уже и так в ней.
- Штрафная рота!? - искренне и совершенно безмолвно испугалось что-то во мне, тут же смирившись. - Да, штрафрота. Гребаный шанс искупить кровью.
- Какая к вашей матери штрафная рота!? - удивился я, внимательно осмотрев мужика, перетащив взгляд на зажатую в руках винтовку.
- Курить-то будешь? - спросила небритая морда. - Или не проснулся еще?
- Трехлинейка? - полувопросительно сказал я сам себе.
- А ты маузер предпочел бы? - усмехнулся небритый мужик. - Завтра утром у тебя будет шанс разжиться им.
- Какой маузер? - раздраженно взбрыкнул я.
- Немецкий, какой еще, - опять расплылся в улыбке небритый обладатель морды. - Или шмайсер, а коль и он не по тебе, то бери швейную машинку.
- МП-40, - автоматически поправил я.
- Во-во, бери хоть этот МП, хоть МГ, хоть ТТ, да все, что найдешь по дороге, - беззлобно рассмеялся мужик. - Хотя, тебе лучше до колотушки добраться ихней. Жахнешь пару раз, так нам подмога.
- Что я тут делаю? - спросил я сам у себя.
- Да что и все, - усмехнулся веселый мужик. - Искупаешь кровью. Завтра вон пойдешь в атаку и как говорил мой дед: "Или грудь в крестах, или голова в кустах".
- Какую атаку? - из последних сил сдерживался я.
- Браток, тебя что, сном контузило с непривычки? - серьезно спросил мужик. - Ты в штрафроте, и я, и вон они тоже. И все мы завтра пойдем погибать, потому что Родина в лице комиссаров любезно дала нам шанс помереть не просто так, а в бою. И хоть ты возмущайся, хоть по земле катайся, толку не будет. Если невтерпеж, то можешь бежать вон хоть в ту, хоть в другую сторону, шлёпнут быстро и с гарантией. Но я бы на твоем месте поспал еще, последний раз что-то приятное перед смертью.
Не вняв совету бывалого штрафника, я поднялся и посмотрел на поле, которое вполне могло стать моим последним пейзажем, если только сон это не кончится во время. Перед окопами было с километр открытого пространства, заросшего бурьяном с редкими чахлыми кустиками. Дальше поле переходило в довольно высокий холм с молодой рощицей. С одной стороны поле огибало холм и проваливалось в открытое пространство. С другой стороны из холма выступал крутой кусок скалы, по которой тек небольшой ручей. Со стороны холма на скалу вел пологий склон. За скалой холм переходил в гряду довольно высоких пригорков или низких гор.
- Береговой, который артиллерист, к комбату! - услышал я с удивлением свою фамилию, передаваемую по цепочке окопов.
- Иди вон лучше, Серега, - может у комбата чайком горячим угостят.
*
В землянке было тепло, накурено и людно. Одинаковые, на мой взгляд, люди в поношенных шинелях и фуфайках о чем-то громко и матерно спорили, склонившись над столом.
- О, старлей, иди сюда, - махнул мне рукой хмурый мужчина с волевым уставшим лицом. - Есть вопросы.
- Бывший старлей, капитан, бывший, - громко и с ярок выраженным пренебрежением поправил толстомордый мужик с тремя кубарями в красной петлице.
Капитан с хмурым лицом немного презрительно поглядел на прервавшего его старлея и кивнул мне подзывая:
- Нужно твое мнение, Береговой. Знаю, что ты был не последним спецом по части артиллерии. Вот смотри...
Комбат кратко описал положение дел и указал данные по огневым точкам врага, добытым вернувшейся разведгруппой. Положение дел было совершенно точно определено моим небритым соседом по окопу и коротко могло быть описано молодежью моего времени, как "жоппа" именно с двумя "п", усиливающими ее неизбежность. В атаку на высоту нашей уже неполной штрафной роте предстояло идти по ровному постепенно поднимающемуся полю метров восемьсот. Перед самыми позициями немцев находился небольшой овражек с крутым подъемом из-за которого на высоту была возможность попасть только с флангов. Немцы никогда не слыли дураками в плане военных действий, фланги прикрывали две пулеметных точки, а на самой высотке стояло 50-мм орудие. Спор шел как раз на тему предстоящего штурма и роли орудия в нем. Вчерашняя атака была совершенно безуспешной, а к вечеру воздушная разведка сообщила, что немцы развернули на высоте артиллерийское орудие. Именно на счет него и наилучшего направления удара с новым фактором риска и хотели спросить меня, как бывшего командира батареи.
- Да радуйтесь, что вчера с минами решили вопрос, - снова презрительно вставил особист.
- Молчал бы герой, - бросил кто-то в ответ. - Треть батальона положили, а штрафников так вообще с половину, хорошо не всех насмерть. Твоим бы пузом там мины зачистить...
- Молчать! - взревел старлей. - Да как ты, сволочь штрафная, смеешь вообще вякать на командира красной армии! Да я тебя прямо сейчас!
- Остынь, старлей, - резко и властно отрезал комбат. - Не можешь уйти отсюда, так не лезь с советами. Завтра тут и так некого расстреливать будет. Шел бы чаю попил что ли. Калугин, угости старлея чайком!
Особист еще что-то шипел и плевался, периодически хватаясь за кобуру, но для людей у стола он перестал существовать.
- Что думаешь, Береговой, - спросил комбат.
- Мертвые зоны орудия тут, тут и тут, - удивился я полному осознанию того, о чем говорю. - При лучшем раскладе пересечь поле до мертвой зоны артиллерии рота сможет минут за пятнадцать, при невероятном везении - за десять. За это время немцы отстреляют все, что у них есть на эту пушку. Даже при скромном калибре нас положат еще до того, как мы подойдем на дистанцию прицельного выстрела. Я уже не говорю про пулеметы.
- Черт, единственный шанс был вчера, - выругался пожилой чисто выбритый мужик.
- Мины, - коротко ответил комбат. - Когда только чертовы немцы понатыкать их успели. Скорее всего, это орудие осталось от разбитой вчера нашей авиацией батареи, что шла к соседям. Здесь-то танки не пройдут, не стали бы немцы сюда пушки тащить специально.
- Так что, пушкарь, - спросил седой мужчина со знаками старшины в петлицах, - ты бы положил батальон немцев при таком раскладе с сорокопяткой под рукой?
- Положил бы, - уверенно сказал я. - Здесь бы положил. Была бы сотня осколочных и штук десять шрапнели на всякий случай. У ПАК-38 скорострельность, конечно, меньше, но то, что не сделает пушка, доделают пулеметы. С пушкой на позиции нам не дойти даже до пулеметов. Нужно ее ровнять. Может, авиацию запросить?
- Нет авиации, - рявкнул из угла особист, - вся для нормальных войск работает, еще ей для отрепья время и бомбы тратить.
- Если отрепье не возьмет высоту, немец потом основным силам во фланг сможет ударить своими танками, - отрезал комбат. - И привет планам ставки.
- Ну ты только не рисуй мне тут Репина маслом, что кроме вас воевать некому, - вякнул особист. - Тебя послушать, так только штрафники войну и вершат. Может, высота эта нужна командованию, чтобы вас на прочность проверить.
- На высоту танки не влезут, если мы ее возьмем, то огонь гаубиц корректировать сможем, немцам этого сделать не дадим и при наличии пары противотанковых орудий проход им значительно сузим. Немец аккуратный, он с таким раскладом не полезет, - спокойно пояснил комбат. - Вот и утыкали ее, что того ежа. И корректировщик у них там где-то сидит, что к гадалке не ходи.
Закончив отповедь, комбат попытал мнение командира штрафной роты - молодого лейтенанта с еще не выветрившимся запахом краски с новенькой формы - лейтенант, краснея ушами, что-то путано пытался пояснить по атаку двумя линиями, потом смутился и, покраснев окончательно, сказал, что добавить больше нечего.
Комбат вопреки ожиданиям окружающих, к несвязным речам молодого специалиста отнесся серьезно и, подумав, выразил свое мнение, что план ничем не хуже того, что был предложен раньше.
Опять повисло молчание, крепко сдобренное табачным дымом.
- По овражку подняться, где ручей, ночью небольшой группой и вывести из строя пушку, - в полголоса проговорил я и удивился своей выходке.
- Там колючка, круто и скользко от воды, - ответил старшина. - Разведка ходила, сказали, что там не пройти в атаке, немцы даже этой зоной пожертвовали при установке пулеметной точки, чтобы лучше охватить поле. Только колючку поставили, может мины еще.
- Мины там негде ставить, - ответил молодой боец. - Вода и скалы. Да и смысла нет.
- Так я и не предлагаю атаку там делать, - спокойно сказал я. - Малой группой ночью вполне можно пройти, а вода поможет шум скрасть.
- Верная смерть, - покачал головой молодой боец, который высказался про мины.
- А в поле что? Вечная жизнь? - зло спросил я. - Загробная?
- Сам-то пойдешь, артиллерия? - спросил парень. - А то разведку все горазды в дырку от задницы засунуть и язык через нее вытащить.
- Пойду, - кивнул я. - Если орудие устранить, у батальона будет шанс. С ним - никакого.
- Как орудие уничтожать думаешь? - спросил комбат.
- Главное - подобраться. А там и стрельнуть пару раз можно, раз уж я туда пойду, - предположил я. - А как туго станет - снаряд в казенник и гранату в замок. Перекосит все и заклинит. Починить можно, но не сразу. Гранаты-то для отрепья предусмотрены?
- План твой - дерьмо, - ответил молодой парень. - Но лучше такой, чем никакого. Разведка с тобой.
- Хорошо, - согласился комбат. - Кого возьмешь, Пустохайлов?
- Думаю, что пойдут артиллерист, я и еще трое ребят, - ответил разведчик. - Если не сможем по-тихому подобраться к пушке, то и взвода не хватит.
- Бери только не из уголовников, - согласился комбат. - Тут любая тюремная выходка может стать последней.
- Нормальное оружие-то будет? - спросил с надеждой разведчик.
- У тебя и свое есть. Штрафникам, кто пойдет, два ППШ дам, по паре гранат на каждого не дам, но три штуки на всех выделю, - развел руками комбат. - Можешь МП-40 забрать, что с прошлой разведки принесли, но на него патронов на полторы очереди. Видел же, что кроме трехлинеек нет ничего. Хорошо, что хоть патронов к ним хватает.
- Годится, - согласился разведчик. - Тогда мы часа в два ночью выдвинемся, чтобы к пяти быть на месте. Часик на всякие неожиданности, ну а там вы уж не тяните, авось еще и поживем немного.
- Василий, если просто выведете орудие из строя, считай, задачу выполнили, - положил руку на плечо разведчику комбат.
- Сделаем, товарищ комбат, - кивнул разведчик и, покосившись на особиста, добавил, - или искупим кровью.
*
До оврага с ручьем добрались довольно просто. Прятаться среди трупов, оставшихся с прошлого штурма, и перебегать между осветительными ракетами оказалось не сложно, но очень тягостно лично для меня. Одна часть моей души готова была запаниковать, в то время как другая черство и даже где-то меланхолично говорила, что война на то и война. И эти бойцы были бы рады, что хоть чем-то помогли нам бить врага. В овраге было совсем темно, мелкий ручей звонко катил холодную воду по камням. Вопреки моим опасениям камни не были скользкими, но вот от холодной воды быстро замерзли промокшие ноги. Особо тихушничать было не обязательно, это, наверное, и спасло нас. Я шел первым по правой стороне. И когда за довольно большим выступом на светлом фоне грунта обрисовалась темная фигура, я сначала чуть не закричал от страха, потом чуть не выстрелил из трехлинейки. В конце концов, кинулся вперед, каждую секунду ожидая выстрела. Секунды моей оставшейся жизни стали как будто резиновыми, с трудом продираясь сквозь ткань бытия. С короткого разбега я ударил немца стволом винтовки в живот. К моему удивлению он даже не вскрикнул. А вот удержать инерцию своего движения я не смог, и мы клубком покатились по короткому склону к воде, звякая всем имеющимся железом о камни. Мне тогда казалось, что мы гремим, как товарный состав. С минуту я лежал в ручье, пока тихий шепот не позвал:
- Артиллерия, ты живой?
- Да, - тихо ответил я и стал выбираться из-под придавившего меня тела немца.
- Круто ты его, - зашептал кто-то в ухо, помогая поднять немца. - Я бы не сдержался и стрельнул бы.
- Я бы тоже стрельнул, если бы по совету Пустохайлова не оставил патронник без патрона, - ответил я. - А немец, похоже, дохлый был уже. Вчера его подстрелили, видать.
- Немец нам в тему, - сказал рядом Пустохайлов. - У него подсумки автоматные. Посмотрите, тут и автомат может быть. В любом случае теперь хоть к трофейной трещалке есть патроны.
- Нашел, - сдавленно ответили где-то сбоку.
- Хорошо, - ответил разведчик. - Мы у склона, дальше нам в гору. Предлагаю проверить оружие и закрепить все, чтобы не гремело. Вода водой, а шуметь лишний раз не стоит.
- Я шмайсер возьму, а трехлинейку куда? - ответил сбоку обладатель трофея.
- Выкинь ее нафиг, - прошептал Пустохайлов. - За это тебя точно не расстреляют. Бери пару магазинов и сбрую от немца надень, удобнее будет.
- А может вообще шинельку накинуть с него, глядишь за своего сканаю, - предложил боец.
- В шинели неудобно будет и толку ноль, - ответил разведчик. - Артиллерия, ты тоже мосинку тут брось. С ней не залезешь, да и в ближнем бою от нее толку, что от дубины. Держи вот ТТ, правда патронов всего только то, что в обойме. Так, всем отдых полчаса и лезем. Не забываем подогнать все, чтобы не мешало и не звенело, кто сорвался - падает тихо, тут не высоко, есть шанс, что выживет. Вопросы?
Ответом было молчание. Я с облегчением аккуратно прислонил винтовку к каменной стене оврага. Хоть и была она оружием, но я лично не мог себе представить, как буду с ней карабкаться на крутой мокрый склон.
- Так, пошли, - прошептал Пустохайлов, тронув меня за плечо, - я первый, разведаю. Если все нормально, кину два камня с промежутком в секунду. Не забывайте, если приспичит, падать молча.
Минут через пять наверху послышались сильно заглушенные плеском воды голоса немцев. Но ни стрельбы, ни криков не последовало.
- Уходим, что ли? - спросил шепотом кто-то, - сигнала нет, да и шум там какой-то был.
- И что, завтра подыхать хоть так хоть эдак, - ответили ему. - Я полезу, даже если не будет сигнала.
Рядом резко щелкнул упавший камушек, вскоре второй. Вздохнув, я полез. Наверное, склон был не трудным, но усталость, льющаяся вода и обстановка добавляла пикантности моменту. Почти у самого верха я услышал шепот нашего разведчика:
- Левее бери, и осторожно, там склон осыпаться может. А тут прямо мины стоят.
- А ты как в них не влез? - спросил я, кинув вниз один за другим два камушка.
- Так вот эти помогли, - пнул он легонько что-то темное рядом с узкой тропинкой. - Караулы сменяли ну и по педантичности предупредили смену, чтобы не подходили сюда, потому что заминировано.
- Автоматы есть? - с надеждой спросил я.
- Нет, у этих винтовки, - прошептал в ответ разведчик. - Зато шесть гранат и жратва какая-то в сумках. Я уже месяца два не ел тушенки.
Подъем прошел без приключений. Вопреки опасениям разведчика никто не сорвался.
- Может, этих вниз? - спросил один из наших.
- Нет смысла шуметь, - ответил командир группы. - Если проверять не будут этот пост, то мы начнем еще до смены. Ну а проверят, так хоть трупы, хоть отсутствие часовых - все тревога. Посади ты их вон к той скале, если не лень.
- Командир, может, перекусим, - спросил один из бойцов. - Сытым помирать веселее.
- Нет, нам нужно к пушке добраться, - ответил разведчик. - Если все будет без шума, у позиции мы и приляжем тихо до времени, можно и перекусить будет только в ползуба. Хотя, хрен с вами, жрите, только тихо, я прогуляюсь пока, ознакомлюсь с местом.
Командир нашего скромного отряда вернулся минут через пятнадцать, оборвав трапезу на самом интересном месте. Сборы были недолгими.
- Так, отдохнули, теперь ползком за мной, - сказал он шепотом. - Все разговоры отставить. Общаться только знаками, кто какие знает или строго в ухо товарища. На позиции пушки два часовых, но солдатики расслаблены.
Часовых сняли вообще без шума. Серое воинство настолько увлеклось сигаретами и мирной беседой о чем-то, что даже не успели понять, когда тихо померли.
- Так, дальше действуем без шума, - начал инструктаж наш командир, - задачу мы почти выполнили. Теперь можно будет и пострелять, если наш артиллерист справится или взорвать, если что пойдет не так. До смены караула у нас с час, но без гарантий. На смену приходят трое: двое часовых и унтер. При некоторой сноровке сможем их снять без шума. Если нет, то шумим и действуем по обстоятельствам. Наши начинают в шесть. Комбат планирует по темноте преодолеть поле и с первыми проблесками рассвета подойти к колючке. Если со сменой постов будет, как я спланировал, то у нас будет шанс помочь нашим огнем. Но минут от двадцати до сорока нам придется держать оборону или взрывать орудие и уходить, а скорее просто тут и лечь. У кого какие мысли, братишки?
- С орудием проблем нет, система вполне понятная, хоть и не стрелял из нее, - начал я первым. - Осколочных снарядов много, я не считал, думаю, перетащить ящиков пять, вряд ли нам дадут сделать больше двадцати выстрелов. Позиции пулеметов я не вижу, но думаю, что левый мы не накроем из-за рельефа, а вот правый вполне можем. Ну и прижать фрица в окопах, пока наши ребятки не подойдут вплотную тоже. Мне понадобится минимум один человек, иначе вести огонь буду совсем медленно.
- Годится, - согласился разведчик. - Еще идеи?
Больше идей не высказали.
- Тогда слушайте мои мысли, - продолжил командир. - Сейчас Серега нам всем пояснит, как вывести из строя орудие на случай проблем. Потом делаем так. Сурков остается у орудия, вы с Сергеем займитесь снарядами тихо и быстро. Рябушкин, как снимем новую смену, займешь позицию вон там, на взгорке, пока есть время возьми у дохлых фрицев лопату и тихо окопайся, как получится. Если все по плану, берешь пару гранат и прикрываешь направление от правофланговых окопов. Шлыков, нам с тобой нужно будет держать тыл. Там полевая кухня, офицерская землянка и расчет артиллеристов. На косогоре не очень удобное место, но придется нам его брать. Иначе долго пострелять не дадут.
- Пушку проще всего вывести из строя так, - начал я после кивков наших бойцов. - Загружаем в казенник снаряд или гильзу, вот сюда вставляете гранату, лучше немецкую, прижимаете тут и все. Дальше ноги в руки, руки - в карманы. Гранату одну я тут положу, чтоб под рукой была. Кстати, разведка, есть идея, как малость напакостить фрицам с вашей стороны. Устройство называется "растяжка". Не знаком? Поясняю. Граната, лучше осколочная, крепится к дереву или камню у тропы, к кольцу привязывается шнур и крепится сантиметрах в десяти над землей, усы немного ослабляются. Можно еще подвесить сверху, тогда граната крепится за промежуток между кольцом и чекой. Дерг - игрушка падает. Но лучше всего будет привязать ее над землей где-то в полутора-двух метрах на ветке над тропой или на крайний случай на стволе дерева. Шнурок через какой-нибудь сучок внизу, как через блок и параллельно земле над тропой. Тогда гостей посечет осколками, даже если они залечь успеют. Можно еще грузы на веревках к колечкам подвесить и веткой расклинить, тогда шнура не видно будет вообще, ветку сдвинул и привет, но ты в темноте, да еще в первый раз и сам подорваться можешь. Так что не буду объяснять даже. Ты главное усы своди уже после того, как веревку перетянешь через тропу, а то и сам взорвешься.
- Хорошая идея, - почесал голову разведчик. - Сам придумал?
- Друзья подсказали, - буркнул я. - Шнур вон можно расплести из каната, в барахолке пушечной есть. Он не сильно тонкий, но по полумраку и его вряд ли заметят. Бери наши три лимонки и навешай серым подарков.
- Только если смена на них подорвется, шум раньше времени будет, - задумался паренек.
- Так ты их установи, а как смену снимете, так веревки через дорогу и укрепи для следующих гостей, - сказал я.
- Голова ты у нас, артиллерия, - хмыкнул командир. - Если все ясно, приступаем.
*
О чем думает боец в последние минуты перед боем? Многие задавали себе вопрос, не побывав там. Теперь я знаю, о чем думаю я, хотя для меня так и остается загадкой, о чем думают другие. Возможно, логичнее всего было бы забиться в истерике прямо там, в окопе, при пробуждении, отдавшись нахлынувшей тогда панике и надеясь на то, что сон вот сейчас кончится. Но именно глубоко уставшие от чужой смерти глаза небритого бойца и совершенно не гармонирующая с ними веселость быстро и холодно пояснили мне, что шутки такого плана не уместны. Он сказал чистую правду, что если атака страшнее смерти, то можно бежать прямо сразу в любой момент и в любую сторону, быстрая смерть ждет отовсюду. А мне тогда жутко захотелось еще пожить, так захотелось, как не хотелось никогда в моей прошлой жизни.
Мысли о глупой ситуации то приходили, то пропадали, пока я искал и таскал с Сурковым ящики с осколочными снарядами к пушке. Они блуждали вместе с сомнениями, пока проверял и протирал от остатков смазки и влаги латунные цилиндры и темные боевые части. Открытые ящики со снарядами мы уложили в рядок прямо у станины, вопреки возмущению столь бестактным нарушением инструкций моей второй половины сознания. Они грызли меня, пока я укладывал рядом со стенкой артиллерийского капонира немецкую винтовку, из которой прежде ни разу не стрелял. Они жужжали осенними мухами, пока я укладывал пару немецких гранат-толкушек, которых раньше ни разу не держал в руках. Чтобы не сплоховать в последний момент, я открутил колпачок одной из гранат, поболтал пальцем белый фарфоровый шарик на веревочке и вернул все на место. Мои теоретические познания на счет этих гранат, похоже, были верными.
На тропинке показалась тень, и послышался условленный звук.
- Уложили мы смену, - потёр разведчик рёбра. - Шмакову только по голове крепко приложили, но ничего, живой. И подарки твои развесили. Так что я пойду на тропке устрою засидку, а Шмакова с Вами оставлю, пусть очухается. И вот вам автомат - был у унтера - все лучше в окопном бою. Ладно, мужики, на нас ребята надеются. Как сможете опознать пулеметную точку, так и начинайте. Ну и пушка на вас, коли что-то криво пойдет. Всё, наши только что должны были пойти в атаку.
- А если не пошли? - шепотом спросил Сурков.
- Тогда искупим кровью и прихватим с собой побольше немца, - шикнул командир. - Назад уже поздно.
Было еще темно, когда справа, разрывая уютную тишину, ударила длинная пулеметная очередь. Только с этим первым звуками выстрелов я смог четко зафиксировать мысль о том, что просто хочу надеяться, что проснусь там в своем времени и своей палатке даже если погибну тут в этом странном сне.
- Заряжать? - спросил Сурков, вытаскивая меня из оцепенения.
- Осколочный, - пробурчал я автоматически, подавшись к рукояткам наведения.
- Других и не брали, - прокряхтел он, лязгнув запираемым замком.
Линии окопов было практически не видно, и я навел пушку, что называется "на глазок" по вспышкам пулемета. Удар выстрела, дымящаяся гильза глухо ткнулась в грунт, а взрыв поднял в светлеющее небо какие-то бревна ниже по склону. Пулемет продолжал яростно семафорить огненными строчками, немцы, похоже, не поняли, что стреляли по ним.
- Хренова редька, - выругался я. - Мимо.
Лязгнул замок, выстрел, взрыв разорвал тьму чуть дальше намеченной точки, зато в линии окопов. Пулемет умолк, а со стороны окопов раздались крики. Одновременно с ними жахнуло где-то позади нас, и запел песню ППШ нашего командира.
- Шмаков, если очухался, живо к разведчику, он там один долго не просидит, - сказал я, смещая прицел пушки чуть левее.
Пулемет опять выдал факел огня. Следующий снаряд попал точно в район пулеметных вспышек, выбросив в воздух вместе с грунтом темное на фоне светлеющего неба тело какого-то подвернувшегося фрица. Гулко затараторил левый пулемет, а в окопах запорхали огоньки, принесшие в нашу сторону первые пули.
- Наших не видно? - спросил Сурков, защелкивая очередной раз замок орудия.
- Нет, но, судя по тому, что заработал левый пулемет, они где-то на подходе, - ответил я.
Позади нас на тропе шел бой, уверенно стрекотал ППШ разведчика, иногда что-то взрывалось. Я успел положить еще снаряд в расположение окопов первой линии, когда правее и выше нас открыл огонь Рябушкин. В ответ где-то недалеко застрекотали разбуженными сороками несколько немецких автоматов и слаженно бумкнуло штуки три винтовки. По щитку пушки прощелкала пара пуль, заставивших меня пригнуться. Сурков, загнав очередной снаряд, припал к брустверу орудийного дворика и открыл куда-то вниз огонь из трофейного автомата. Нами занялись всерьез, а это значит, что у меня есть два, может три выстрела. Сильно бухнула граната ниже по склону, видно просто не долетев до нас. Прицелившись в проступившую с рассветом линию окопов, я положил снаряд прямо в траншею второй линии обороны фрицев и нагнулся за следующим. Это и спасло меня, по внутренней броне пушки защелкали пули. Стреляли от леса, да и ППШ нашего командира было не слышно.
- Кранты нам, - сказал Сурков, запуская немецкую гранату в сторону тропы, - видать, смяли наших ребят. Взрывай эту дуру, артиллерия, отвоевались.
- Ты постреляй еще, гранат вон покидай, - сказал я Суркову, лежа запихивая снаряд в казенник пушки. - Положу еще пару на вторые окопы без прицела, все ребятам проще будет.
Сурков, не вылезая из окопчика, кинул пару гранат в сторону склона и одну в сторону тропы. Рябушкин, видимо сменив обойму, снова открыл огонь, вызвав приступ немецкой ругани где-то ниже нас. Я успел еще раз выстрелить и зарядить пушку, стоя на четвереньках.
- Артиллерия, мочи пушку, - прокричал Сурков. - Нас сейчас гранатами накроют, уже не промажут, близко, а Рябушкина на долго не хватит.
Рванула последняя граната Суркова в стороне тропинки, оттуда ударило три автомата под завывания раненого. Я выстрелил, загнал новый снаряд и придавил замком немецкую гранату. Взорвать ее сейчас было равносильно гарантированной смерти нас с Сурковым. Сомнения полезли ко мне в голову. Мне чертовски сильно захотелось жить, а руки сами откручивали колпачок на деревянной ручке. Рядом зашипел Сурков, видимо раненный огнем со стороны тропы. Отбросив сомнения, я дернул шарик на верёвке, и в тот же момент очередная чужая граната взорвалась прямо за щитком пушки. Меня отбросило на стенку окопа и щедро присыпало многострадальной русской землей. Наверное, я на какое-то время выпал из реальности, потому что когда я снова ощутил звон в ушах и приоткрыл глаза, спиной ко мне здоровый немец в сильно вымазанной землей форме стрелял из автомата куда-то вниз, осыпая дымящимися гильзами припорошенное замлей тело Суркова. Граната так и торчала в замке пушки, видимо, не сработал запал. Мои руки и ноги подавали слабые признаки жизни, но слабость во всем теле и гул со звоном в голове вряд ли добавляли мне резвости. Не шевелясь, я огляделся. Никакого оружия под рукой не наблюдалось, разве что шарик на веревочке, а шансы в рукопашной с довольно рослым немцем у меня просчитывались скорее в районе отрицательных величин.
- Нужно взорвать чертову пушку, - крутилась в голове мысль. - Пока слышен ППШ нашего разведчика, немец отвлечен. Но это не на долго. Только бы найти гранату или завалить фрица, а лучше сначала первое, потом второе.
Я тогда не придал значения тому, что стрекот ППШ раздавался снизу по склону. Время для меня, видимо, встало, так и остановившись на том моменте, когда штрафная рота пошла в атаку. Я попытался привстать, и вынуть из-под себя руку. Потихоньку к телу возвращались ощущения, острый угол какой-то штуковины сильно давил в ребра. Я дернулся, освобожденная рука скользнула по телу и уперлась в рифленую рукоять. Тут я и вспомнил о пистолете. Неверными руками я загнал патрон в патронник. Немец, видимо, услышав звук, стал оборачиваться. Он бы, скорее всего, успел раньше, но наступил на ногу убитого Суркова, оступился и выдал очередь значительно выше бруствера нашего окопчика. Выстрелил я, наверное, раза четыре, а может и пять. Хорошо, если в немца попала пара пуль. Но гарантировать с уверенностью я мог бы только одну, заставившую сползти врага по стенке окопчика. Скользкими то ли от своей, то ли от чужой крови руками я вынул из-за поясного ремня у немца гранату и сунул себе за ремень. В голове в самом разгаре шло выступление шаманского бубенного ансамбля. Ноги и руки казались ватными, а заклиненная замком пушки негодная граната не хотела покидать насиженное место. Бросив ТТ, я ухватился за нее двумя руками. Меня не заботило, что меня могут подстрелить, что уже совсем рассвело, как и прочее огромное количество других "что". Мне нужно было взорвать пушку, пока еще трещит ППШ. Замок подался, освободив гранату, тут же полетевшую мне под ноги. Где-то рядом за бруствером взорвалось, осыпав меня землей и добавив бодрости шаманам в моей голове. Скользкая от крови граната при извлечении из-за моего ремня чуть не выскользнула из рук. Но все же я изловил беглянку и засунул в нужное место, придавив замком затвора. Металлический колпачок не желал откручиваться, и я пустил в ход зубы, вцепившись в его края. Тут-то и легла мне на плечо чья-то рука.
- Не успел, - подумал я, из последних сил рванув зубами крышку.
Крышка поддалась и выскользнула изо рта, а руки соскользнули с металла пушки. Я не удержался на ногах и упал на спину. Через слезящиеся от пыли глаза я смутно видел стоящую надо мной фигуру, которая почему-то не стреляла. Удивляться было некогда, и я дернулся к свисавшей из ручки гранаты веревочке с белым шариком. Меня попытались оттащить, я брыкался, лягался и ругался, поставив перед собой последнюю в жизни цель - дернуть посильнее эту чертову верёвку. Не успел. Небо сильно и совершенно не пушисто рухнуло на мою и без того обиженную контузией голову...
*
Кто-то аккуратно ощупывал мои рёбра, быстро перебирая ловкими пальцами. Голова болела, меня тошнило. Мысль о том, что я жив, почему-то вызывала во мне негодование. Плен. Я слишком много читал о нем. Немцы были явно не теми людьми, которые заботились о пленных раненных.
- ... меня бы еще раз перевязала, сестрица, - послышался обрывок разговора, - и спиртом обработать надо, особенно изнутри...
- Щас придет комбат, обработает тебя, где надо, - послышался знакомый голос кого-то из нашего диверсионного отряда. - И за спирт еще вспомнит, который ты у девахи выциганил.
- А почему его все называют "старлей"? - поинтересовался девичий голосок. - У вас же в роте только штрафники из солдат, да сержантов всяких, командиров бывших нет.
- Да был он старшим лейтенантом, - ответил глухой мужской голос. - Разжаловали в рядовые, потом, правда, чуть подумали и дали старшего сержанта. Что-то там с окружением и утерей техники случилось. Война-то поначалу у нас больше на откровенное бегство смахивала...
- Помолчи уже, балабол, - перебил говорившего Ряпушкин. - Тебе все еще проблем мало?
- Все, замолк, - стушевался первый говоривший, - идёт вон по нашу душу.
- Жив? - спросил какой-то отдаленно знакомый голос.
- Контузия, да еще и Ковалев его приложил, - ответил девичий голос. - Но помирать он пока не собирается.
- Бред контуженного, - подумал я лениво, - наверное, все же я погиб и это какие-нибудь райские гурии или ангелы.
-Это хорошо, потому что он теперь больше не штрафник, - ответил мужской голос. - Перевяжи его и помоги одеться, комдив хотел лично поблагодарить выживших из этой группы.
Каким ласковым может быть солнце, знает только тот, кто уже окончательно попрощался с ним. Со мной в артиллерийском дворике сидел Рябушкин с перевязанной головой, рукой и ногой, а на носилках лежал забинтованный, практически как мумия, наш разведчик. Пахло порохом, сырой землей, травой и тротильной кислинкой. Пушка была засыпана землей и немного наклонена, в открытом казеннике виднелось донышко снаряда, только вот гранату оттуда кто-то вынул.
- Ковалев, - сказала молоденькая сестричка, проследив мой взгляд. - Прости его, что он тебя так. Ты, похоже, был контужен и ничего не понимал, постоянно кидался на эту гранату. Хочешь водички?
- Водка есть? - еле продавил я слова через потрескавшиеся губы.
- Только комбату не говори, - заговорщически подмигнула медсестра.
- И мне, - ожил Рябушкин.
- Сиди уже, - звонко рассмеялась девушка, - спирта вам мало было, может и разведчику вашему дать?
*
Лицо комдива было хмурым, а глаза уставшими. Оставшуюся от штрафной роты горстку уцелевших бойцов он осматривал с суровой задумчивостью. Большинство штрафников "щеголяло" бинтами, некоторые стояли, опираясь на товарищей, некоторые лежали на носилках и просто на шинелях.
- Спасибо, бойцы, - глухо сказал он. - Вы сделали важное дело. Погибшие будут реабилитированы посмертно. С раненных в этом бою бойцов, кроме расстрельных статей, будут сняты обвинения. Герои будут награждены.
Бойцы стояли молча, никто не кричал "Служу трудовому народу", их лица были под стать лицу комдива, только в глазах до сих пор проступало отражение костлявой старухи с косой в руке.
- Где ответ, шрафбат!? - завопил майор с петлицами особого отдела НКВД. - Вы в строю или где!? А то ведь награды могут и боком выйти!
- Отставить, майор, - поглядел на него хмуро комдив. - Доставай лучше ордена.
- Я отпишу представления на отличившихся, товарищ генерал-майор, - немного заискивающе ответил майор. - Завтра у Вас будет рапорт.
- Отпишешь, майор, - пророкотал комдив. - Кому сейчас вручим, тех и запишешь. И орденские книжки, чтобы были заполнены до утра, я проверю.
- Но это нарушение, - попытался возмутиться майор.
- Об этом тоже можешь подать мне завтра рапорт, - устало перебил его комдив. - Комбат, где твои разведчики?
Комдив шел вдоль строя и заглядывал в лица бойцов, те при приближении, казалось, находили в себе скрытые резервы, расправлялись плечи, начинали блестеть глаза. Вот процессия подошла к нашему флангу строя.
Сержанту-разведчику был вручен орден красной звезды. Рябушкину и мне ордена отечественной войны второй степени.
- Благодарю, сынок, - пожал, комдив мою руку, протянув другой рукой коробочку с орденом. - Поздравляю тебя, старший сержант, с восстановлением в звании и заслуженной наградой. Читал я твою историю, но с возвращением командирского званием сейчас помочь не могу. Служи достойно, и все может наладиться.
- Служу трудовому народу! - глухо, но искренне ответил я.
Комдив уже давно прошел дальше по строю, награждая отличившихся при штурме высоты бойцов, а я стоял, глядя в открытую коробочку на тускло сверкающий в лучах закатного солнца орден с рубиновой эмалью на лучах звезды и золотым серпом-молотом в середине. Немного подрагивающей от контузии и ранения рукой я достал орден из коробочки, отвернул закрутку и увидел надпись: "монетный двор", а ниже шесть цифр: 226254
*****
Голова гудела, как будто я выпил вчера не "два по писят", а целую бутылку в одно лицо. Тело затекло от неудобной позы, сильно ныла рука и ребра. Как заправский алкоголик, я проковылял к костру, подкинул дров и хлебнул из котелка остатки чая. Не помогло и, прикрыв один глаз, я заковылял в сторону ручья. Что-то покалывало левую руку и я, раскрыв ладонь, увидел вчерашний орден. Сразу вспомнился странный сон, казавшийся сейчас просто продолжением похмелья.
- Я тебя уважаю, - искренне сказал я ордену и, отдав ему правой рукой честь, положил в карман камуфляжной куртки.
Водные процедуры и распитие холодной ключевой воды почти полностью привели меня в порядок. Посидев немного у журчащего ручья, я пошел к нашим палаткам, удивляясь странному сну, который вопреки обычаям очень четко и хорошо запомнился.
- Записать бы стоило, - подумал я. - Чудно это, хоть и сон.
Сняв промокшую при умывании тельняшку, я принялся ломать дрова. Нужно было поставить воду, чтобы сварить чего-нибудь на завтрак нашим соням. Голова почти не болела, рука тоже разработалась, и только отлежанные рёбра по-прежнему саднило. Прожужжала открываемая молния палатки, и я, кинув в костер очередное поленце, выпрямился, с улыбкой приветствуя первую ласточку нашего лагеря.
- Сереж, доброе утро, бум завтрак готовить! - радостно потянулась Ольга. - Ой, что это у тебя?!
Я проследил ее взгляд, заканчивающийся на моих ребрах. Поперек рёбер и немного наискось тянулась огромная красно-синяя гематома. Сильно удивившись, я прикоснулся к ней. Немного утомившаяся боль, оживившись, стрельнула по боку, лизнув локоть, пробежала и затерялась в голове. Что-то опять переключилось в моих мыслях и, разбросав отголоски боли, всплыла мысль, которую я с готовностью озвучил: