Весной 1941 года я прибыл на станцию Амазар в распоряжение Грязнова - начальника геодезической партии экспедиции No47 Новосибирского Аэрогеодезического предприятия ГУГК.
Получив задание на полевой сезон, я немедленно приступил к подготовительным работам. Мне предстояло выполнить наблюдения с пунктов триангуляции1 на юг от станции Амазар в бассейнах рек Шилки и Аргуни, а также верхнего течения Амура.
Вся территория моего участка работ имела всхолмлённо-таёжный ландшафт с многочисленными речками и ручьями, впадающими в Шилку и Аргунь. В необжитой тайге было множество звериных и конно-вьючных троп. Вблизи единственного населённого пункта, села Покровка, имелась грунтовая тележная дорога, которая шла вдоль государственной границы.
Мной была сформирована бригада, в состав которой входили трое рабочих: Дмитрий Ожогин, двадцатитрехлетний парень, Дмитрий Иванович, самый опытный и старший среди нас, и местный житель станции Амазар Александр. Пять вьючных лошадей составляли наш транспорт, а молодая собака, клички которой сейчас не помню, должна была помогать нам в охоте. Снаряжение было походное: шестиместная палатка, запас продуктов, двуствольное ружьё - тулка, карабин и инструмент-универсал завода "Автомобилист" пятисекундной точности. Помощника у меня не было.
После праздника 1 Мая наш отряд приступил к выполнению Правительственного задания.
Снег в тайге в основном уже растаял, но лежал ещё в местах его надувов на затенённых северных склонах, в расщелинах и глубоких залесённых распадках. Солнечные и безлесные склоны возвышенностей в это время года являлись в утренние и вечерние часы пастбищами для изюбрей и кабанов. Здесь мы добывали мясо, необходимое для полноценного питания в полевых условиях. При постоянных конно-вьючных передвижениях невозможно взять с собой необходимое количество продовольствия, поэтому успех работы в необжитой местности прямо зависит от умения самостоятельно добыть себе пищу на месте производства работ. Для этого используется всё, что можно раздобыть: мясо, рыба, ягоды, грибы, орехи, черемша, полевой лук, листья и стебли ягодника (смородины, брусники, малины и прочего).
Радиостанций тогда в полевых бригадах не было, и если на участке производства работ не было населённых пунктов с почтовыми отделениями связи, то о ходе работы полевых бригад руководство ничего не знало долгое время.
Полная оторванность от мира делала встречу с любым человеком значительным событием в нашем однообразном ритме таёжной жизни. Нечего говорить о посещении населённых пунктов, которые попадались нам по пути следования. Любое село или деревенька были для нас центром мироздания, посещение которого становилось праздником. Здесь мы узнавали новости, запасались продуктами, полноценно мылись, стирали и чинили одежду.
Лето 1941 года было жарким, дождей не было совсем. Жара и сушь в июле способствовали распространению таёжных пожаров, от которых начали гореть хорошо высохшие торфяные болота. Тайга наполнилась дымом, наблюдения более пяти километров стали невозможны. Значительные простои, связанные с ожиданием улучшения видимости, сопровождали нас весь полевой сезон вплоть до первого снега. При этом даже в снегу торфяные болота продолжали дымить. Этот дым уже не был помехой для работы, однако нашлась другая причина, которую преодолеть мы не смогли. Трескучие морозы, до 60 градусов ниже нуля, в дальнейшем заставили нас закончить полевой сезон.
Примечание:
1. Пункты триангуляции - геодезические точки, расположенные на господствующих вершинах (горы, сопки, другие возвышенности). Для удобств работы на выбранных точках геодезисты строят деревянные пирамиды, или сигналы, позволяющие видеть их на большом расстоянии. Следом за геодезистами идут отряды топографов. Пользуясь пунктами они детально измеряют местность, собирают все необходимые сведения для будущей карты: названия хребтов, ключей, озер, низин, скорость и глубину рек, характер лесного покрова, проходимость болот, прослеживают тропы, пересекающие местность, и многое другое.
2. Метеопост
В конце августа мы вышли из тайги на левый берег Шилки. Шилка - красивая большая река, на берегах которой лес подходит вплотную к воде. Луга богаты травяной и кустарниковой растительностью. Небольшие заливы, протоки и озёра - места обитания уток разных пород: от небольших чирков до крупных кряковых.
По моим расчётам, мы вышли к реке на два-три километра ниже того места, где располагался метеопост. На нём мы рассчитывали отдохнуть и запастись продуктами. И верно, вдоль берега имелась грунтовая дорога, по которой мы тронулись вверх по течению реки.
Дорога - это благо цивилизации. После длительных походов по необжитым таёжным просторам всегда приятно и даже необычно оказаться на ровной поверхности, где ничто не мешает передвижению. Чувство лёгкости, воодушевления и благодарности людям, которые проложили здесь этот путь, испытывали, наверное, и наши лошади, которые ускорили шаг настолько, что пришлось их придерживать.
Когда мы выехали за кривун реки, то разглядели впереди лошадь, впряженную в длинные четырёхколёсные дроги. Сбоку повозку сопровождал человек. Заметив наш отряд, он остановился в ожидании. Подъехав ближе, мы увидели, что на дрогах за ним по дороге что-то волочится. Когда удалось разобрать, что это была рыба таких огромных размеров, что хвост её провисал до земли, удивлению нашему не было предела. Длина этого чудища составляла от четырёх до пяти метров, окружность тела была примерно 80 см. Хозяин упряжки, мужчина лет тридцати, назвал рыбу белугой. Познакомившись, мы вместе продолжили путь к метеопосту, куда транспортировал свой трофей наш новый знакомый. Он был служащим метеостанции. Его отец - начальник этой же метеостанции, пожилой добродушный человек, был большой мастер охоты и рыбалки.
Оказавшись принятыми в доме, находившемся в таёжном уединении на берегу реки, мы были приглашены его хозяевами за стол к обеду и с удовольствием познали качество белого мяса амурской белуги, заплывшей в многоводную Шилку.
За обедом нам рассказали, как ловится белуга на Шилке: большой кованый рыболовный крюк с насаженной на него приманкой обвязывают одним концом крепкой верёвки и ставят на глубине. Второй конец верёвки крепят к бочке, которая выполняет роль поплавка. Рыба заглатывает приманку, а с ней - крюк. Не имея возможности избавиться от снасти, белуга плавает по реке в разных направлениях. Дело рыбака заключается в том, чтобы найти свой поплавок на реке и, привязав лодку к бочке, плавать за ней, как на буксире. Если белуга останавливается, то необходимо подёргивать снасть, беспокоя её. Наконец, ослабевшая рыба повинуется тяге и следует за рыбаком, плывущим к берегу и буксирующим за собой добычу. На мелководье добытчик стреляет белуге в голову пулей, или жаканом. Чтобы вытянуть её на берег, требуется помощь лошади, запряжённой в дроги.
Здесь, на берегу Шилки, мы впервые за лето встретили людей, да ещё добрых и гостеприимных. От них мы узнали, что 22 июня фашистская Германия вероломно, без объявления начала войну против нашей Родины - Союза Советских Социалистических Республик. Находясь в Дальневосточной тайге и выполняя Правительственное задание по картографированию территории, наша бригада была полностью оторвана от мира. О начале войны мы, конечно, не знали, и эта новость потрясла нас, особенно переживал Дмитрий Иванович, который был родом из Белоруссии. Он вспоминал многочисленных знакомых и родственников, оказавшихся в оккупации. И у меня была тревога за моих родных: младший брат Иннокентий проходил срочную службу в армии на западной границе в Брест-Литовске, а двоюродный брат Гавриил после окончания Томского военного артиллерийского училища служил в Кишинёве. Положения на фронте на метеопосту хорошо не знали, так как сами получали новости с большой задержкой.
Здесь мы гостили два дня, впрочем, напрасно время не теряли: подремонтировали, почистили своё снаряжение, пополнили запас продуктов. Наши новые знакомые рассказали о характере местности и особенностях тайги в развилке рек Шилки с Аргунью. Нам стало известно о наличии буреломов, завалов, гарей, болот; о том, где следует ловить рыбу, добывать птицу, искать охотничьи зимовья.
Наконец, наш отряд был готов продолжать путь на правый берег Шилки. С помощью начальника станции мы без каких-либо происшествий переплавились через реку. На правом берегу мы с чувством глубокой благодарности попрощались с перевозчиком и двинулись к триангуляционному пункту.
3. Любопытный медведь. Гибель лошади
Закончив работу на одном из очередных пунктов раньше, чем обычно, я решил переехать на следующий сигнал с тем, чтобы использовать для работы на нём утренние часы, когда гарантирована хорошая видимость. Часть пути надлежало пройти уже в ночной темноте и мы, завьючив лошадей, тронулись по намеченному маршруту. Шли благополучно и быстро. Кромешная темнота нас застала у подножья возвышенности, на вершине которой в двух километрах находился триангуляционный пункт для наблюдений. Пройдя ещё немного, обнаружили поляну с доброй травой для лошадей. Здесь мы решили остаться на ночлег. Развели костёр, лошадей развьючили и отпустили пастись. Затем, развернув палатку, немного поели и приготовились ко сну.
Хорошая ночь, с ясным небом и яркими звёздами, тихая погода, наличие корма для лошадей, рисовали в моём воображении успешную работу утром на пункте и полное её завершение к середине дня. С этими приятными мыслями я заснул.
В тайге человек спит чутко: легко просыпается от подозрительного шороха или звука. Что уж говорить о собаке.
Нас разбудил истерический лай нашей молодой сучки. Она лежала у нас в ногах и с визгом бросилась в середину общего спального ложа. На опасность мы среагировали в одну секунду: кто сидя, а кто уже на ногах, вооружились карабином, двустволкой, топором и приготовились к защите. По поведению собаки мы поняли откуда исходит опасность, но во тьме нам ничего не было видно. В костре ещё тлели угли. Один из парней подкинул дров, костёр разгорелся и осветил вокруг нас двадцать метров. Ничего не увидев, мы успокоились.
Опасались мы в первую очередь нападения медведя. Быть может, собака почувствовала волка, рысь, или росомаху, но из них никто на группу людей нападать не будет. Волки агрессивны в стае лишь в зимнюю пору. Рысь осторожна и только прыжком с дерева может броситься на человека да и то в исключительном случае. Росомаха - это лишь пакостница и воровка. Но вблизи ещё государственная граница с Китаем, оккупированного Японией...
Мы покурили, наблюдая за поведением собаки. Она была неспокойна и смотрела в том же направлении. Прошло около часа и наша собака легла, успокоившись. Легли и мы, накидав ещё дров в костёр и снова уснули. Но в скором времени, лай и визг собаки повторился. Поднявшись вновь, я несколько раз выстрелил в воздух из карабина. Уснуть мы больше не смогли, позавтракали и, беседуя, дождались рассвета.
При утреннем свете мы с оружием пошли в направлении, куда ночью лаяла собака и всё быстро прояснилось.
Оказалось, что в радиусе шестидесяти метров от нашего табора, несколько кругов сделал хозяин тайги - медведь. В любопытстве и смелости ему не откажешь. Пришлось пожалеть, о том, что мы не стреляли в воздух после первого подъёма, это конечно дало бы возможность нам лучше отдохнуть, так как "мишка" наверняка бы покинул место своего наблюдения после выстрела.
Оседлав и навьючив лошадей мы двинулись к триангуляционному пункту, делая хорошие, двусторонние затеси на деревьях. Подняли инструмент и всё необходимое на сигнал. Я остался выполнять наблюдения, а парни верхами уехали искать горячего, молодого мерина, по кличке Гнедой, который ночью, быть может, испугавшись медведя, покинул наш лагерь.
Когда окончательно взошло солнце и появилась хорошая видимость, я приступил к работе. Смежные пункты, подлежащие наблюдению, я отыскал быстро и как только закончил программу в шесть круговых приёмов, приехал один из трёх моих спутников. Он сообщил, что Гнедой нашёлся метрах в двухстах от ночного табора, возле родника, где получил травму и не может самостоятельно подняться. Я бросил работу, и мы спустились по склону к роднику, где нас ждали остальные.
Наш Гнедой с месяц назад при форсировании промоины крепко ударился плечом о ствол дерева и с того времени всё больше хромал на левую переднюю ногу. Лечение, в виде глиняных и мочевых компрессов на плечо, успеха не имело.
Гнедой беспомощно лежал прямо в воде на левом боку, выбившись уже из сил, оставил попытки подняться самостоятельно. На ночь мы его спутали побочнем, то есть связали переднюю с задней ногой, что давало лёгкий свободный ход, но не позволяло бег рысью. Очевидно Гнедой хотел напиться, оперившись передними ногами на гольцы, согнул их в коленях, чтобы достать воду, но не удержался и упал. Ясно, что причиной падения была болезнь левого плечевого сустава. Пытаясь неоднократно подняться на ноги, он протёр о камни кожу и сухожилие на заднем левом стегне. Мы сделали козлы и с помощью верёвок с большим усилием подняли Гнедого. Но он только висел на подведённых под него верёвках, а самостоятельно держаться на ногах не мог. Не помогли ему наши попытки массажировать травмированные ноги коня. Пришлось положить Гнедого на правую сторону и оставить.
Вернувшись на пункт, я закончил всю работу и вечером опять попробовали поставить Гнедого на ноги, но безуспешно - он только висел на верёвках. Положив опять его на правый бок, мы отправились в свой лагерь ужинать и ночевать.
Утром наш Гнедой был мёртв. Мы остались с четырьмя лошадьми и лишним седлом. Пока готовился завтрак, я написал акт гибели лошади, сделал к нему абрис положения родника - места падения Гнедого. Все расписались в акте, для полной формы не хватало лишь подписи и заключения ветеринара. Мои спутники шутили позднее, что зря не разыскали и не пригласили для дачи заключения медведя, который нас беспокоил ночью.
4. Трудности нас преследуют
Надо спешить, чтобы наверстать много упущенного времени из-за дымовой завесы, созданной лесными пожарами, но нас преследуют неудачи. После утраты лошади, на одном из последующих пунктов новая задержка. В створе на один из смежных пунктов, стояло громадное листвяговое дерево, в два обхвата по окружности. Дерево закрывало видимость на смежный пункт и необходимо было его завалить, но у нас отсутствовала пила. Пришлось рубить в два топора это дерево, сменяясь попарно через несколько минут.
Рубка крепкого смолистого листвяга, легкими топорами здорово измотала нас. Казалось, что не хватит сил у нас и терпения, чтобы избавиться от этого препятствия.
После нескольких часов беспрерывной работы, волокна дерева начали рваться, что стало поводом для нашей радости. С воодушевлением, мы продолжали работать и вскоре вершина дерева плавно начала наклоняться. Треск и скрежет усиливался и перешёл в гул обламываемых сучьев и падения соседних деревьев под тяжестью объекта наших усилий. В конце последовал глухой и тяжёлый удар дерева о землю и шелест падающих на землю сучьев.
Мы повалились на землю вслед за нашим деревом и, распластавшись на траве, отдыхали довольные своей победой. Мои спутники шутили, а я думал о том, что появились уже первые признаки наступающей осени, поэтому подножный корм для лошадей в ближайшее время начнёт подсыхать и станет менее питательным. Скоро холода, а наш отряд не имеет тёплую одежду. Надо спешить, нельзя терять более ни одного часа.
Уже неделю как мы уменьшили норму потребления оставшихся продуктов. Теперь, ещё пришлось сократить время сна и отдыха. Стараясь как можно больше делать работы в течение каждого дня, мы не смели специально задерживаться для охоты, или рыбалки. В пути между тригопунктами, стреляли рябчиков, реже глухарей, каждый день надеялись на удачу и добыть косулю, кабана, или изюбра.
Впрочем, не смотря на всю нашу экономию, перед последним пунктом в развилке рек Шилки и Аргуни, продукты полностью закончились. Двигаясь к нему, в течение двух дней мы ели только переспевшую бруснику, да мелкий орех кедрового стланика. Такой скудный рацион стал причиной болезни всего отряда. Желудки наши не могли переварить орех, который мы глотали вместе с шелухой, пытаясь утолить голод. В результате никто из нас не мог опростать кишечник, не испытывая при этом острую боль.
Только за два километра до знака, в ельнике нам удалось наконец, настрелять рябчиков в достаточном количестве, благодаря чему, впервые за несколько дней мы поели досыта. Переночевав, в том же ельнике, рано утром отправились на сигнал.
Видимость была отличная, ничто не закрывало обзора на смежные пункты, подлежащие наблюдению. Я успешно выполнил привязку азимутных пунктов, измерил высоту знака, снял редукцию пункта и центровку инструмента. Затем измерил зенитные расстояния и рассчитал их в журнале наблюдений.
Наконец, работы на этом участке закончены. Мы дружно крикнули: "Ура!", и немедленно выдвинулись в обратный путь.
5. Снова метеопост
На обратном пути нам удалось подстрелить двух глухарей и трёх рябчиков. Этой добычи было достаточно для ужина и завтрака. Лошади от напряжённой работы сильно похудели и устали, поэтому мы двигались не спеша, испытывая возвышенное чувство выполненного долга. А те трудности, которые удалось преодолеть нашему отряду, усиливали удовлетворение от проделанной работы.
Когда мы подошли к реке против метеопоста, то просигналили выстрелами, вызывая лодку. Расседлав и стреножив коней, отпустили их пастись до утра. Нас забрал на правый берег Шилки начальник метеостанции. После дружеских приветствий первым делом мы спросили о военных событиях на западе. За ужином и перед сном всё говорили о войне. Новости были чертовски неутешительными. Я долго не мог уснуть: думал о судьбе своих братьев, о том, когда же наступит перелом в войне, и что можно ожидать от Японии - союзника гитлеровской Германии.
Утром для нас затопили баню, а мы под руководством начальника метеостанции отправились переплавлять лошадей на левый берег. Лошади были измотаны непрерывной работой и ослаблены недостаточным питанием, поэтому их решили переплавлять по одной за каждый рейс.
Половину реки лошадь плыла за лодкой, поддерживаемая мной на поводе, а потом она отказалась работать ногами и легла на бок. Мне пришлось подтянуть её голову и держать за уздечку как можно выше от воды. Такими же были последующие три рейса. На середине реки лошади теряли силы, и приходилось держать их за морды и волоком протаскивать по воде.
После бани и сытного обеда, посовещавшись, мы решили отдохнуть два дня. За это время привели в порядок снаряжение, пополнили запас продуктов за счёт рыбы, которую наловили здесь же. Кроме этого, начальник Шилкинского метеопоста обеспечил наш отряд вяленым мясом, овощами, мукой и солью.
Надо сказать, что в моём служебном удостоверении было указано, что партийные, военные органы, а также другие советские учреждения обязаны оказывать нашему отряду при необходимости всестороннюю помощь, так как мы выполняли Правительственное задание и наша работа была необходима для нужд народного хозяйства и для обороны страны. К моему удовольствию, удостоверение мне не пришлось предъявлять начальнику метеопоста. Добрые советские люди бескорыстно помогали нам в столь тяжёлое для всех время. В благодарность я подарил хозяевам этого гостеприимного дома полностью укомплектованное кавалерийское седло, оставшееся от нашего Гнедого. Собаку с собой дальше мы решили не брать, так как охотницей она оказалась неважной, а таскать её по тайге только для того, чтобы кормить, мы не имели возможности. Поэтому нашу сучонку я тоже предложил в подарок.
Спустя два дня наш отряд двинулся на восток, рассчитывая с работой достигнуть через несколько дней пограничную заставу, которая располагалась на слиянии рек Шилки и Аргуни. После заставы нам предстояло работать вдоль Амура, уходя далеко в тайгу на двадцать километров. Был уже конец сентября, а предстояло выполнить ещё очень много работы.
6. Застава
Пожары снова вмешались в наши планы. Наблюдения на каждом тригонометрическом пункте осуществлялись со значительными задержками из-за плохой видимости. Продукты закончились, и два дня мы ничего не ели. Я решил оставить работу и отправиться на заставу, до которой осталось семнадцать километров.
Поход мы начали ранним утром по конно-вьючной тропе и вскоре вышли на оставленный нашими коллегами-топографами табор. Кострище, колья от палатки, утоптанная трава, другие признаки их пребывания, а главное - надпись, старательно выполненная на большой затесе: "Прощай, наш табор! Едем домой!" Ниже стояли подписи двух топографов. Нам осталось только позавидовать им, перекурить и натощак двинуться дальше.
На заставу мы прибыли во второй половине дня. Она располагалась на берегу Амура и представляла собой несколько деревянных одноэтажных казарм, небольшое административное помещение; отдельно располагались столовая и склады. Нас встретили красноармейцы, они вызвали начальника заставы. Я представился по всей форме и предъявил свои документы. После официального знакомства меня пригласили в служебное помещение. Там я рассказал о проделанной нашим отрядом работе. Командир сказал, что он поджидает нас несколько дней: посты оповещения заметили группу из четырёх человек, следующих с запада на восток к заставе. Он задавал вопросы со знанием дела, и мне было приятно, что начальник заставы прекрасно знает топографическую службу и понимает её значение для государства.
Догадываясь, что мы голодны, он отвел нас в небольшой дом, где указал комнату, которую мы можем занять. С армейской точностью мы пришли к назначенному времени в столовую, где нас уже ожидал повар. Улыбаясь, он подал каждому суп, кашу и, словно извиняясь, произнёс: "Не удивляйтесь, что приготовил для вас маленькие порции. Командир сказал, что вам нельзя сейчас много кушать. Съешьте это и через два часа приходите обедать по-настоящему".
После обеда я был вновь приглашён к начальнику заставы. Он информировал меня об обстановке на западном фронте, о положении на советско-китайской границе. Я, в свою очередь, подробно по карте доложил ему о дальнейшем маршруте и показал пункты триангуляции, подлежащие наблюдению. Вместе мы прикинули время, за которое наша бригада дойдёт с работой до села Покровка, где дислоцируется пограничный отряд. Получилось пятнадцать дней. Исходя из этого, мы сделали расчет продуктов на этот переход и составили официальную заявку. Командир распорядился приготовить для нас всё необходимое, а я отправился на берег, где отдыхали мои товарищи.
День был солнечный и безветренный. Мы лежали на траве, наслаждаясь кратковременным отдыхом, когда услышали шум военного катера. Подняв головы, увидели, как под национальным флагом проходит вверх по течению Амура японский катер. На палубе не было экипажа, кроме офицера, стоявшего на мостике. Возле нашей заставы катер приблизился к берегу, что было безусловной провокацией вражеского судна. Мы были удивлены и возмущены нахальством японских военных.
На другой день наш отряд получил продукты в соответствии с заявкой. Расписавшись в получении, я сказал, что могу уплатить за провиант. Начальник заставы, быстро обернувшись, строго на меня посмотрел и, увидев, видимо, мою серьёзную физиономию, улыбнулся: "Вы расписались, и этого достаточно. Мы не торгуем".
Перед нашим отправлением начальник заставы посоветовал нам быть особенно бдительными в пограничной полосе. Он сказал, что нельзя ночевать на берегу Амура и разводить костёр на открытых высотах. Нельзя также в пограничной полосе охотиться и вообще стрелять без крайней необходимости. "Успеха в труде!" - закончил он и крепко пожал каждому руку.
Мы набрали высокий темп в работе. Погода, удачно выбранный маршрут, достаточное количество продуктов, качественные геодезические пункты, а главное, хороший обзор во все стороны с этих сигналов - всё это способствовало высокой производительности нашего отряда. Мы работали с энтузиазмом и взяли на себя обязательство до 7 ноября закончить всю работу на данном участке. С поставленной задачей мы справились и отработали на последнем сигнале перед селом Покровка за день до праздника Великой Октябрьской Социалистической Революции.
Седьмого ноября мы приготовили праздничный завтрак, уже не жалея провизии, так как до села осталось всего двенадцать километров. Насытившись, мы перекуривали у костра, когда неожиданно буквально в десяти метрах от нашего табора пробежала косуля. Она двигалась с большим трудом, тяжело дышала, язык уже вываливался изо рта. От неожиданности мы все оцепенели, потом похватали оружие, но я вовремя опомнился и запретил стрелять, напомнив, что рядом граница. Попадись она нам в другом месте или при других обстоятельствах, мы бы её, конечно, подстрелили, не рассуждая. Бедное животное, безусловно, убегало от какого-то хищника, и мы ощетинились оружием уже в противоположную сторону, ожидая преследователя. Но никто не появился. Очевидно, хищник понял, что сам может стать жертвой, и оставил преследование. Получилось, что мы спасли эту дикую козу. Быть может, она намеренно вышла на наш табор, рискнув от безысходности. Пробежав ещё метров сто, косуля пошла шагом, покачиваясь и беспрерывно оглядываясь назад, не утратив, впрочем, своей грациозности.
Но ни праздник, ни этот удивительный случай не оставляли нам право на задержку. Уже выпал первый снег, впереди зима, а работа ещё не была выполнена. Более не мешкая, мы уложили вещи, потушили костёр и отправились в Покровку.
7. Село Покровка и пограничный отряд
Около двух часов дня мы прибыли в Покровку. Я нашел в деревне контору колхоза и застал там председателя. Представившись и наскоро познакомившись с ним, я высказал просьбу дать возможность отряду разместится в селе на некоторое время.
Нас для отдыха отвели в отдельный домик. Выяснилось, что мы просчитались на один день и раньше срока отметили праздник. Колхозники готовились к торжественным мероприятиям на завтрашний день, и было неловко докучать им своими просьбами.
Мои товарищи остались отдыхать, а я отправился в пограничный отряд. Военные были осведомлены по своей линии связи о нашем приближении. Меня принимал заместитель начальника отряда, с которым я подробно обсудил последующий маршрут. Он дал мне дельные советы относительно того, где лучше оставаться на ночёвки, рассказал о состоянии дорог и троп, которыми нам предстояло идти, и главное - обозначил на карте точками места, где было заготовленное сено. Оно теперь являлось нашим стратегическим топливом. Вместе мы подсчитали время, необходимое для завершения работы на последнем участке, исходя из этого, определили количество продуктов и тёплых вещей для нашего отряда. Как и в прошлый раз, я составил заявку на их получение.
Вернувшись в дом, где нас поселили, я узнал, что мы приглашены на праздничный вечер по случаю годовщины Революции и меня просят выступить с речью. Отказаться было невозможно, хотя мне было очень жаль времени.
Главной нашей бедой было отсутствие печки. Холода с каждым днём крепчали. В тайге приходилось спать на земле возле большого костра, используя палатку лишь в качестве навеса над ним. При таком устройстве ночлега невозможно было нормально отдохнуть, так как мы просыпались то от холода, то от жаркого пламени, тревожась за сохранность палатки и собственной одежды. В общем, небольшая металлическая печь, которая могла бы уместиться в шестиместной палатке, для нас была жизненно необходима. Но таковой в деревне не оказалось. Печь надо было изготовить специально по размерам. Я подробно обсудил этот вопрос с председателем колхоза. Он меня заверил, что всё необходимое для нашего отряда будет предоставлено после праздника, восьмого числа, а пока приглашал нас в баню и на ужин. Праздничные дни очень стесняли, но делать нечего - пришлось отдыхать.
На торжественный вечер мы пришли всем коллективом. Здесь мы впервые услышали песню-гимн "Священная война", которая произвела неизгладимое впечатление. После выступления председателя и передовиков колхоза, которые призывали к отдаче всех сил для фронта и для победы, слово предоставили мне. Я всегда был неважным оратором, но в этот раз, вдохновлённый выступлением предыдущих товарищей, сказал краткую, но взволнованную речь о работе нашего Аэрогеодезического Предприятия на просторах нашей Родины, поздравил всех собравшихся с праздником и выразил уверенность в скорой победе над фашисткой Германией.
Ещё один день ушёл на сборы. Советские люди к нам отнеслись с глубоким участием и полностью экипировали наш отряд, ни в чём мы не получили отказа.
В качестве временной базы я решил использовать зимовьё с заготовленным сеном. Вблизи него на расстоянии от восьми до пятнадцати километров располагались несколько тригонометрических пунктов, что укрепило нашу уверенность в том, что задачу, возложенную на нас, мы сможем выполнить.
Итак, в полдень девятого ноября 1941 года наш отряд вновь углубился в тайгу, с расчётом дойти до первого пункта наблюдения к вечеру.
8. Конец полевого сезона
Первый день работы на новом участке был успешным: мы без задержек отработали на сигнале, перед этим хорошо отдохнув ночью. Наша печь отлично справлялась со своей задачей: быстро нагревала внутри палатки, долго держала тепло, при этом дров требовала совсем немного.
Начались обильные снегопады, которые шли в течение двух недель с краткими перерывами. За это время в тайге выпало восемьдесят сантиметров снега. Плохая атмосферная видимость была причиной больших задержек на каждом пункте. В эти снежные дни удалось отнаблюдать только три сигнала.
Наконец, с работой мы добрались до зимовья. Это был небольшой, но добротный дом с деревянным полом, двумя окнами, нарами и большой чугунной печью. Главное, рядом были стога заготовленного сена. Всё, казалось бы, располагало к тому, чтобы удачно завершить полевой сезон. Но после снегопада резко усилился мороз, и на первом пункте от зимовья работа остановилась. Видимость вновь стала плохой, так как тайгу затянул морозный туман. Кроме того, инструмент наш отказался работать на холоде: алидаду1 заклинивало на оси, и вращение её стало тугим. А ведь зима ещё не наступила, настоящие морозы были впереди.
Стало ясно, что с маху этот пункт не отработать. Мы выбрали ровную площадку, расчистили её от снега, поставили палатку, устроили в ней печку и заготовили впрок дров. Я написал письмо собственникам сена, которое мы использовали, указав адрес нашей партии в Амазаре и номер нашего геодезического отряда. В письме я заверил, что за всё сено, которое мы используем, будет внесена плата в полном объёме по указанной цене. Для верности я поставил штамп нашего отряда и отправил Александра с этим письмом в зимовьё, где ему надлежало кормить и беречь лошадей.
Когда мы остались втроём в ожидании улучшения видимости, я отметил в своей памяти семнадцатое ноября. Ровно два года назад в восточных Саянах на хребте Хамар-Дабан с удивительным видом на озеро Байкал я закончил свой полевой сезон. Но в 1941 году я не мог даже предположить, сколько времени нам ещё потребуется для полного завершения работы. Находясь в глубоком тылу, но на своём переднем крае, мы делали всё, что от нас зависит, чтобы выполнить долг перед Родиной и советским народом. В те дни мы, конечно, не знали о героической защите Москвы и Ленинграда. Не знали мы и о том, что некоторые близкие нам люди уже погибли в боях с гитлеровской нечистью, но твёрдо были убеждены, что никакие силы не в состоянии растерзать нашу Социалистическую Отчизну.
Проходят дни - видимость не улучшается, мороз с каждым днём крепчает, алидада инструмента вращается туго, пробные приёмы не укладываются в допуски инструкции, что означает брак. Мне пришла в голову мысль уменьшить количество масла на оси инструмента. Вскрыл ось, удалил с неё и бюксы всё старое масло, а затем дал мизерную порцию новой смазки. Инструмент после его регулировки работает, но качество приёмов не соответствует требованиям. Вскоре алидаду вновь заклинило. Пробовал работать с сухой осью без смазки, что, конечно, рискованно - могут появиться задиры на оси, и инструмент выйдет из строя.
Работа не двигается, мы нервничаем. Отрегулируешь инструмент и можно наблюдать, но плохая видимость. Улучшается видимость - не вращается алидада.
Для меня стало ясно, что ось инструмента и его бюкса сделаны из разных металлов, поэтому имеют разные коэффициенты расширения и сжатия при изменении температуры. Решили дождаться хорошей видимости, отработать всё же на этом пункте, и потом принимать решение о продолжении или прекращении работ исходя из количества провизии, а главное, температуры воздуха. Мерить её было нечем, но и так было понятно, что зима выдалась суровая.
Каждый вечер мы смотрели на небо, пытаясь угадать погоду на завтра. В один из таких вечеров при полном отсутствии ветра вызвездилось небо. "Значит, утром будет морозно, - сделали мы вывод, - и видимость должна быть хорошая". Наготовили дров на всю ночь и улеглись на наши перины, сделанные из сена. Уснули быстро, но проспали недолго. Я проснулся сразу от слов, сказанных резко и на высокой ноте Дмитрием Ивановичем: "Пожар! Горим!"
Мы соскочили и оказались на открытом воздухе. Палатка сгорела почти целиком, от неё остались только нижние борта, скрытые под снегом. Осмотрелись - и всё поняли. Грунт под печкой постепенно подтаивал, и плоские камни, на которых она стояла, дали усадку с наклоном в одну сторону, из-за чего труба печи, выходившая в отверстие, устроенное в потолке, тоже наклонилась и, прижавшись к палатке, подожгла её. Сухая нагретая палатка вспыхнула и сгорела за считаные секунды. Дмитрий Иванович проснулся от задевшего его лицо горящего куска материи.
Каждый из нас имел новые валенки, ватные брюки, телогрейку и полушубок, которые нам выдали в пограничном отряде. Надев всё это, мы развели костёр и стали дожидаться утра. Дрова были заготовлены для печки, но для костра их было слишком мало. Расчищать снег, чтобы добыть валежник, значило промочить одежду, чего допускать в создавшейся обстановке было недопустимо. Куда-то двигаться ночью и думать было нечего, поэтому мы расположились возле небольшого костра, подстелив сено, которое, на наше счастье, не тронул огонь, поговорили немного и уснули.
Мне снилось, что я преодолеваю вплавь неширокую реку, вода дьявольски холодная, пронизывает всё тело. Мои силы иссякают, я плохо загребаю воду, а плыть ещё метров десять, но при всём старании я не в состоянии приблизиться к желанному берегу. Мозг сверлит мысль, что ещё немного - и начнутся судороги рук и ног, и возле самого берега я утону. Приказываю себе плыть, делать больше усилий, больше движений, но заветный берег, кажется, всё отдаляется от меня. Эта борьба за жизнь, невыносимая мысль о том, что я сейчас погибну, дали необходимый сигнал - и я проснулся, вернее, очнулся от этого наваждения.
Я понял, что мы замерзаем, попытался встать, но ноги не слушались. Я упал рядом с костром, прямо лицом в снег. Руки, которые я пытался вытянуть для упора, предательски застыли на груди и в локтях не разогнулись. Горячий пепел костра полетел во все стороны, я сумел перевернуться на спину. Лёжа на спине, плавно стал разводить руки и распрямлять их. Потом выпрямил ноги и после гимнастики с трудом поднялся на ноги.
Мой окрик не разбудил товарищей. Они крепко спали. С трудом я дошел до Мити: "Проснись! Вставай! Замерзаем!" Митя только сопит. Я ударил его по голове кулаком, он крикнул от боли и проснулся. Я заставил его делать те же упражнения: разгибать руки и ноги в суставах. Тем временем взялся за Дмитрия Ивановича: трясу его, бью по голове, в грудь, но он не просыпается. Подошёл Митя, и мы вместе подняли нашего товарища и на весу принялись разводить его руки и ноги в разные стороны. Наконец, Дмитрий Иванович проснулся и самостоятельно продолжил зарядку, чтобы разогнать кровь по всему телу.
Мы были близки к тому, чтобы не проснуться никогда. Я, как руководитель бригады, ответственный не только за порученное дело, но и за подчинённых мне людей, за их жизнь и здоровье, не имел права засыпать вообще в сложившейся обстановке.
Оставшись без палатки, без дров в этот трескучий мороз, мы тем не менее были счастливы и ликовали от простой мысли, что живы. Не позволяя себе расслабиться, я затеял игры: петушиный бой и салочки до самого рассвета.
С первыми лучами солнца отряд наш отправился к зимовью. Шли налегке, не спеша, чтобы не потеть, без отдыха и перекуров. Добравшись до зимовья, мы хорошо пообедали и с конями двинулись в обратный путь за инструментами. С пункта по кратчайшему пути по карте и с компасом тронулись к Амуру в деревню Покровка. Преодолев без остановок и приключений одним махом двенадцать километров тайги без тропы по глубокому снегу, мы благополучно вышли на дорогу. Вблизи деревни общее напряжение спало.
Здесь на берегу Амура к трескучему морозу добавился хилус - ветер по долине реки. Холод прожигал тело сквозь одежду и пробирал до самых костей. Вдоль дороги на другом берегу шёл обоз, в темноте отчетливо был слышен скрип саней и разговор на китайском языке.
Нас догнал пограничный патруль из трёх конных красноармейцев, который, видимо, сопровождал обоз китайцев, движущийся вдоль границы. Нам приказали остановиться. Я представился и предъявил документы, после чего мы получили разрешение двигаться в Покровку.
Красноармейцы были очень тепло одеты: кроме армейских бушлатов, ватных штанов и валенок, на головах были шерстяные шлемы со щелями для глаз; на руках специальные шерстяные перчатки с напалком для указательного пальца, а поверх надеты ещё большие краги из шкуры косули. Однако лица большей части красноармейцев, которых мы видели в пограничном отряде, были всё же обморожены, со следами тёмных пятен.
Три километра до Покровки мы преодолели с трудом из-за сильного мороза с ветром, который дул нам навстречу, так что приходилось идти спиной вперёд. В деревне мы узнали, что температура воздуха в этот день была около шестидесяти градусов ниже нуля.
Так закончился полевой сезон 1941 года. Нам не удалось выполнить весь объём запланированных работ, и меня не покидало чувство некоторого волнения за самовольный выезд с объекта при незавершённом производственном задании.
После двухдневного отдыха в Покровском колхозе мы двинулись в Амазар тайгой по тропе, покрытой чистым белым снегом. У последнего колхозного стога накормили лошадей, отдохнули сами и, взяв впрок вязанки сена, продолжили путь. С одной ночёвкой у костра за двое суток мы прошли девяносто километров и прибыли на станцию Амазар. Это произошло в двадцатых числах декабря.
Явившись в служебную квартиру, я застал там своего коллегу - инженера Городовича Александра Осиповича. Мы вместе учились в Томске, а также проходили действительную военную службу в Новосибирске в 1935 году.
Городович работал так же, как и я, в Амазарской партии. При производстве топографических работ на своём участке Саша, ожидая хорошей видимости у прибора, имел несчастье получить временную слепоту от ультрафиолетовых солнечных лучей, которые отражались кристаллами снега. В связи с этим он был вывезен рабочими своей бригады и закончил на этом полевые работы ещё месяц назад. За это время Александр успел вылечиться и уже съездил с начальником экспедиции Коншиным в Хабаровск в Штаб Военного Округа. Там они мотивированно доложили о создавшейся обстановке, в которой оказались полевые бригады. Наступившие морозы выводили из строя геодезические инструменты, что делало пребывание топографических бригад в поле бесполезным. Командование Штаба Округа согласилось с доводами, и был отдан приказ о прекращении полевых работ.
После рассказа Городовича я уже был спокоен, так как автоматически реабилитировался за свой самовольный выезд с участка работ. Надо сказать, что полевой сезон 1941 года оказался неудачным для многих полевых бригад: подвели лесные пожары и, конечно, суровая зима этого года.
Я сдал собранный полевой материал начальнику партии Матеву. Он принял мой отчёт и откомандировал на базу в Сковородино, где мои спутники занялись хозяйственными работами, а я приступил к выполнению камеральных работ.
Примерно через месяц я отбыл в Новосибирск для дальнейшей работы на предприятии по обработке полевого материала. Там я обратился с рапортом к начальнику Новосибирского Аэрогеодезического предприятия инженеру Каусману с просьбой о возврате удержанной с меня суммы за павшего Гнедого. Его балансовая стоимость составляла 1300 рублей. Конь относился к основным средствам, поэтому руководство партии списать с моего баланса его не могло. Это решение входило только в компетенцию руководителя предприятия.
Каусман принял меня приветливо, поинтересовался полевым бытом, обеспеченностью бригад, спросил о недостатках снабжения, просил подробно рассказать о ходе полевых работ. Я ответил на его вопросы, рассказал, кстати, об обстоятельствах гибели нашего Гнедого. Каусман ознакомился с уже собранной документацией, касающейся этого дела, и полностью удовлетворил мою просьбу, подписав рапорт. В завершение разговора Каусман выразил нашей бригаде благодарность за проявленную волю, упорство и находчивость при выполнении производственного задания.
Примечание:
1. Алидада - вращающая часть геодезического прибора, на которой установлена визирная часть.