Несмотря на большую занятость, я и мой старший брат Иван старались помогать нашим родителям, младшим братьям Михаилу, Петру и сестре Галине, которые получали высшее образование в это нелёгкое для страны время.
Также мы не оставляли без материальной поддержки семью нашего самого старшего брата Кондрата, репрессированного в 1937 году и расстрелянного. Кондрат был ни в чём не виновен - в этом были убеждены все в нашей большой семье. Для нас он оставался честным человеком и настоящим большевиком, верным делу социалистического преобразования страны и общества. В 1956 году Кондрат был полностью реабилитирован, что подтвердило нашу уверенность в его невиновности.
Семья Кондрата оказалась в очень трудном положении. Самый старший из детей Кондрата, Евгений, был призван на фронт в 1941 году. Вернулся он весной 1944 года. Евгения комиссовали из армии после тяжёлого ранения и продолжительного лечения в госпитале. Его приезд стал радостным событием для всей нашей семьи. Живые возвращались с войны редко, чаще приходили извещения о смерти − похоронки.
Евгений, как старший мужчина в семье, взял на себя заботы по содержанию и воспитанию своих младших братьев и сестёр, сразу поступив на работу. Надя, жена Кондрата, получила большое облегчение после возвращения своего старшего сына.
В конце 1943 года мне предложили должность начальника Магаданской экспедиции. Я ответил категорическим отказом, так как это назначение не позволило бы мне принимать участие в семейных делах. Моим тяте и маме было уже больше шестидесяти лет, им были необходимы внимание и забота. К этим доводам отнеслись с пониманием и спустя месяц мне предложили должность начальника геодезической партии Тулунской экспедиции. База партии располагалась вблизи города Зимы в посёлке Ухтуй.
Административно-хозяйственная работа меня не привлекала, к тому же сдельная зарплата у инженеров, работающих в поле, была выше оклада начальника партии. Но я чувствовал усталость от многих лет работы в тайге, к тому же расстояние от Зимы до Черемхово составляет всего сто двадцать километров, что давало возможность часто видеться со всеми близкими мне людьми.
Взвесив всё и посоветовавшись с тятей, я согласился на предложение возглавить геодезическую партию и был переведён в Тулунскую экспедицию. В феврале 1944 года я с женой и сыном прибыл в Ухтуй, а весной приехали ко мне мои родители и жили у нас всё время, пока я здесь работал. Сюда, в Ухтуй, приезжали погостить и другие наши многочисленные родственники. Младший брат Пётр и племянник Анатолий работали в Зиминской партии рабочими топографических отрядов в период летних каникул.
Я отработал здесь два года. За это время не было трагических событий, наша партия в срок выполнила все Правительственные задания и после завершения запланированных работ была расформирована и переведена в село Качуг.
2. Зиминская партия. Объекты производства работ
Тулунская экспедиция состояла из трёх партий: Нижнеудинской, Усть-Ордынской и нашей Зиминской. Коллектив всех трёх партий был сильным и хорошо сработавшимся. Не только инженерно-технический состав экспедиции имел богатый производственный опыт, но и кадровые рабочие любой бригады были высококвалифицированными специалистами. Я понял это сразу после прибытия в Ухтуй.
Первым делом я назначил общее собрание, где представился, рассказал вкратце о себе и выразил надежду на плодотворное сотрудничество. В дальнейшем я общался индивидуально, чтобы, ближе познакомившись, составить мнение о каждом. К своему удовольствию, я не нашёл в партии случайных людей, большинство работали в экспедиции ещё с довоенного времени. Здесь не было пьяниц, лодырей и всякого рода комбинаторов. Признаться, я даже немного обеспокоился, смогу ли соответствовать как руководитель такому боеспособному коллективу.
Задание на полевой сезон к моему приезду было уже утверждено. Я должен был распределить участки работ между топографическими отрядами, составить и согласовать маршруты, а также графики выполнения работ. Кроме этого, необходимо было в короткий срок сформировать заявку на спецодежду, инструменты, материалы, продукты, фураж для вьючного транспорта на предстоящий год.
Участки партии были расположены в таёжных массивах, каждый из них получил своё условное название: Ангарский (вдоль Ангары от Балаганска до Аталанки 80 км); Аталанский (по необжитому таёжному массиву от Зимы до Аталанки 125 км); Окинский (вдоль берега реки Ока от Зимы до Братска 180 км); Завалинский (лесостепная площадь от Зимы до посёлка Завали 80 км); Жигаловский (от Балаганска до Жигалово 160 км) и Саянский (от Зимы вверх по Оке в направлении Саянских гор к Бельским гольцам 150 км).
На этих шести участках предстояло выполнить следующие геодезические работы: рекогносцировка и триангуляция пунктов, постройка знаков и наблюдение с них, нивелирование второго, третьего и четвёртого классов с закладкой реперов.
В среде топографов в ходу было выражение "Рекогносцировка − бог триангуляции". Поэтому в своей подготовительной работе мы большое внимание уделили организации рекогносцировки: определили состав бригад, куда вошли наиболее опытные инженеры и рабочие, установили сроки начала и завершения рекогносцировки каждого участка, постарались обеспечить каждый отряд всем необходимым для успешного производства работ. В этом деле мне здорово помогали инженеры нашей партии Зуев Степан Ефимович, Марочкин Фёдор Николаевич, Суворов Сергей Петрович. Это были авторитетные специалисты в экспедиции, мнение которых было весьма ценно, в чём я не раз убеждался. Именно они предложили транспортировать грузы для полевых бригад на плотах по рекам, где это было возможно.
Мы немедленно приступили к заготовке леса для строительства плотов. Их широкое использование нашей партией во многом упростило и ускорило выполнение нашей общей задачи.
В общем, мне удалось в короткий срок наладить деловые отношения с инженерами, техниками и кадровыми рабочими Зиминской партии.
3. "Крендель"
Я уже отмечал, что наша партия не испытывала кадровых трудностей, как иногда бывало на других геодезических предприятиях. Тем не менее к нам был направлен молодой человек на должность рабочего топографической бригады.
Вообще, при нехватке рабочих в полевых бригадах мы обращались в военкоматы, откуда направлялись военнообязанные граждане, но не годные к строевой службе. Такое положение дел не всегда устраивало бывалых таёжников и путешественников, которыми являлись топографы. Случалось так, что человек, направленный от военкомата, не выдерживал тягот полевой жизни либо по состоянию здоровья, либо из-за отсутствия элементарных навыков, необходимых для работы вдали от благ цивилизации.
Сейчас, в конце семидесятых, молодому поколению, наверное, трудно представить, что всего-то тридцать-сорок лет назад основным видом транспорта были лошади. Конечно, трамваи, автомобили, трактора уже не были редкостью, но наиболее надёжным и доступным транспортом всё же считался гужевой и вьючный. Беря во внимание, что большая часть техники производилась и распределялась на нужды фронта, в полевых бригадах, кроме лошадей, другого транспорта и быть не могло.
Казалось бы, при повсеместном использовании лошадей любой взрослый человек был просто обязан уметь ухаживать за этими животными и знать, как обходиться с ними. Однако находились индивиды, которые не умели ни того, ни другого. Такие кадры мы старались выявить сразу и немедленно брались обучать их самому необходимому, что следует знать и уметь в длительном походе. Как правило, неумехи с благодарностью относились к своим наставникам, стараясь как можно лучше и скорее освоить немудрёную науку ухода за лошадьми. За несколько месяцев походного быта они получали другие необходимые навыки, закаляли свой характер и в итоге осваивали новую профессию рабочего топографического отряда.
Несправедливо говорить о том, что топографическая служба была убежищем изворотливых людей, не желающих защищать Родину. Но многие, особенно семейные, работники очень ценили возможность работать в тылу, имея броню от призыва в армию. Я упоминал, что денежное и продуктовое довольствие, получаемое нами, считалось весьма неплохим по тем временам. Этот факт был также серьёзным стимулом для ударной работы в сложных полевых условиях. По этим причинам работать у нас было выгодно и вместе с тем престижно.
Явившийся в расположение нашей партии молодой человек относился как раз к категории тех неумех, которые привыкли жить на всём готовом. Это мне стало понятно с первого взгляда. Впрочем, я никогда не позволял себе высокомерия и пренебрежения к человеку, который делает что-то хуже меня.
Я принял направление и спросил, знает ли он, чем занимается наше предприятие. По невразумительному ответу я сделал вывод, что молодой человек понятия не имеет о том, какие задачи мы выполняем. Вместе мы прошли на конюшню. Наш ветеринар, он же конюх, Василий Фёдорович был, как всегда, возле своих коняжек. Так Василий Фёдорович называл наш вьючный транспорт и очень горевал, если какая-нибудь лошадь захворает или вдруг умрёт. Я поручил Фёдоровичу обучить вновь принятого рабочего ухаживать за лошадьми: седлать их, ковать, мыть, кормить, чистить.
Спустя несколько дней я зашёл на конюшню и увидел, что наш новый работник лежит на соломе, а Василий Фёдорович убирает навоз. Я спросил Фёдоровича, что это значит, тот пожал плечами и ответил, что не он принимал на работу этого кренделя. "Крендель" уже поднялся и, приняв вызывающую позу, высокомерно сообщил мне, что навоз убирать он не собирается, ему нужна работа почище и более интеллектуальная. Я вышвырнул его из конюшни и приказал явиться за документами сегодня же вечером.
Спустя несколько часов прибежала его мать и умоляла простить её сына. Ломая руки, она заверила меня, что Илюша будет делать всё, что ему прикажут, он уже осознал своё недостойное поведение и хочет извиниться передо мной и старичком-конюхом. Я порядком устал от её трескотни и, вероятно, удовлетворил бы её просьбу, но она вдруг перешла на шёпот и доверительным тоном сообщила о том, что деловые и умные люди всегда найдут, как поддержать друг друга, окажут помощь в трудную минуту. У неё, к примеру, имеется отрез цветной ткани, который в самый раз подошёл бы на платье моей супруге. Я, признаться, потерял над собой контроль и обругал её последними словами, немедленно выдал ей документы сына и выгнал прочь.
После этого разговора я какое-то время не мог прийти в себя. Мне предлагали взятку за устройство беззаботной жизни тунеядца! Потом я подумал, что наверняка эта ушлая мамаша ищет способ легально избавить своего сына от призыва в армию. Я позвонил в военкомат, представился и спросил, на каком основании в нашу геодезическую партию направили нового работника, если кадровой заявки мы не делали. Там ответили, что заявка на двух рабочих не выполнена ещё с прошлого года. Я сообщил, что на данный момент мы ни в ком не нуждаемся, тем более в таких, каким был последний из мобилизованных. Трубку взял военный комиссар. Я изложил суть дела. Комиссар поблагодарил меня и заверил, что разберётся в этом деле и направит нашего барчука на повторную медицинскую комиссию. Успокоившись, я вскоре забыл про этот случай, однако в будущем он имел продолжение.
4. Мы с тятей на охоте
В Ухтуе наша семья устроилась неплохо. Мы поселились в ведомственной квартире на три комнаты. Здесь были сад, огород и даже дворовые постройки. Квартира была большая и чистая, а обстановка её оказалась весьма скромной: кроме двух кроватей, стола и шкафа, ничего не было.
Нам с супругой некогда было серьёзно заниматься обустройством нового жилья, так как мы всё время пропадали на службе. Поэтому приехавший тятя здорово помог в этом вопросе. Он в короткий срок сделал две кровати, навесные шкафы, комод, ещё один стол, лавки, сундук, поправил крыльцо и дворовые постройки. Не отставала от него и мама. Они с моей женой посадили картошку, лук, чеснок, горох, морковь, редис, редьку, куст смородины и куст крыжовника. По настоянию моих родителей, я купил корову, двух свиней, а также корма для них, позднее завели два десятка кур. Ещё я купил себе щенка от лайки-охотницы, которого назвал Самурай. Тятя, часто играя с ним, приговаривал: "Вот вырастешь - пойдём с тобой на охоту".
Иногда я рассказывал отцу о нелёгком труде промысловых охотников, о собственном опыте добычи дичи и зверя. Тятя всегда с интересом слушал мои истории, потом пересказывал своим товарищам, а если забывал какую-нибудь деталь, то просил меня повторить весь рассказ от начала и до конца.
Тятя мой, как потомственный сибирский крестьянин, никогда не имел возможности в своё удовольствие рыбачить или охотиться - для этого у него попросту не было времени. Землепашцы охоту считали забавой, по известной пословице "Рыбак и охотник в доме не работник". Конечно, от случая к случаю, крестьяне стреляли зайцев, перелётных птиц или диких нерасторопных коз. Но преследовать, караулить добычу, или бродить по тайге, в поисках звериных троп среди них было не принято
Тем не менее, тятя мечтал поучаствовать в настоящей охоте, о чём я, конечно, догадывался. Рассматривая имеющиеся в моём распоряжении карты, я наметил место недалеко от нашего посёлка, где решил обустроить солонец. Граничащая с лесом широкая травянистая падь, которую в нескольких местах пересекали небольшие ручьи, могла быть удобным местом для пастбища косуль.
Следуя с первой инспекцией на ближайший участок производства работ, где одна из полевых бригад занималась рекогносцировкой, я свернул к намеченному месту и исследовал его. Действительно, косули спускались из леса на пастбище и на водопой, о чём свидетельствовали их многочисленные следы. Недалеко от звериной тропы я пробил отверстия в земле и засыпал в них соль, перемешанную с дёрном. В десяти метрах от солонца обустроил лабаз, прибив несколько жердей между стволов сосен.
Явившись в полевую бригаду, я остался весьма доволен общей организацией, качеством выполняемых работ и созданными для рабочих условиями, о чём сообщил Суворову Сергею Петровичу и как руководителю выразил свою благодарность.
Возвращаясь обратно, вновь свернул к уже подготовленному солонцу и обнаружил, что дикие козы не оставили его без внимания.
Через два дня, вооружённые карабином и ружьём, уже с тятей, мы прибыли на охоту с тем расчётом, чтобы успеть до вечерней зорьки устроить засаду на солонце. Я довольно подробно объяснял отцу, как необходимо сидеть на лабазе, что следует делать при появлении косули. Тятя внимательно меня слушал, и мне показалось, что я несколько переусердствовал, инструктируя его. Он стал волноваться, и чуть было не отказался от своего участия на охоте, боясь испортить всё дело. Я его успокоил, и, оставив лошадь в километре, не спеша и бесшумно мы пришли к нашему солонцу.
Усевшись на лабазе, мы замерли в ожидании. Не прошло и часа после захода солнца, как к нашей засаде вышел гуран (самец косули). Он шёл без остановки, смело и гордо, покачивая рогами. Полная луна и звёздное небо обеспечили отличную видимость. Я знаком показал тяте, чтобы он готовился к выстрелу. Но отец запротестовал: сделал большие глаза и замотал головой.
Что же делать? Как только гуран наклонился, я дал по нему выстрел. Отскочив в сторону, молодой зверь упал замертво. Мы с тятей, обвязав рога верёвкой, уволокли нашу добычу к оставленной лошади, где развели добрый костер. Тятя не скрывал своего восторга, а на мой вопрос, почему не стрелял, только улыбался.
Сняв шкуру и разделав гурана, мы сварили похлёбку из свежего мяса, зажарили на костре печень. Не спеша ужинали и говорили о многом в ту ночь под звёздным бездонным небом.
5. На плоту
Инженер Зуев Степан Ефимович работал на Окинском участке и выполнял рекогносцировку пунктов триангуляции второго класса от Зимы до Братска. Благодаря умелой и правильной организации работ Зуевым его бригада имела возможность получать продукты и всё необходимое по реке Ока с использованием плотов в течение всего полевого сезона. Кроме этого, мы имели регулярную связь и знали о ходе полевых работ на данном участке.
Примерно раз в месяц или реже Зуев отправлял на базу в Ухтуй двух рабочих на лошадях, которые грузили всё необходимое для дальнейшей работы на плоты и сплавлялись по Оке к своей бригаде. Плоты для этих целей мы строили заранее, они были весьма вместительные. Достаточно сказать, что кроме прочего на них перевозили по две лошади, обеспечивая таким образом ротацию вьючного транспорта. Плоты, прибывшие в бригаду, разбирали и частично или целиком использовали для постройки пунктов триангуляции. Такая организация работ позволила значительно увеличить производительность труда, снизить трудозатраты, обеспечить неплохой быт и питание рабочих в полевых условиях.
В очередной раз из бригады Зуева прибыл только один рабочий и раньше ожидаемого срока. Увидев его, я забеспокоился. Действительно, он, бросив лошадь, сразу направился в наше правление. Выйдя навстречу, я узнал, что Зуев в районе таёжного села Братская Када имел неосторожность сорваться с дерева при осмотре с него местности. Упав с десятиметровой высоты, Зуев здорово зашиб себе спину и отправил в Ухтуй посыльного, передав с ним записку. В ней Степан Ефимович сообщал, что, несмотря на полученную травму, чувствует себя неплохо, просил не беспокоиться, но вместе с тем сообщал о том, что необходимо отправить инженера, который смог бы вместо него временно работать на наблюдениях.
Почерк Зуева я хорошо знал. Письмо было написано им самим, но было понятно, что автор этой записки потратил немало усилий, чтобы изложить суть дела. Я немедленно составил список продуктов и приказал грузить их на уже готовый плот, чтобы не позднее сегодняшнего вечера отбыть на участок Зуева. С собой я решил взять фельдшера, которому посоветовал собрать всё необходимое для оказания помощи пострадавшему, и рабочего, прибывшего из бригады. Несмотря на мою решительность, опытные люди мне убедительно доказали, что двигаться на плоту по реке ночью нельзя, так как можно запросто сесть на мель, и тогда сорвать плот окажется невозможным.
Не находя себе места, я принялся расспрашивать рабочего о состоянии Зуева, но тот ничего толком объяснить не мог. Пострадавшего после падения он не видел, так как был занят на постройке пункта триангуляции. Ему лишь выдали продукты с запиской и отправили в Ухтуй в срочном порядке как человека, хорошо знающего местность.
С первыми лучами солнца мы начали сплав по Оке. Когда река спокойна, нет перекатов, порогов и погода хорошая, сплав по воде доставляет большое удовольствие. Течение несёт плот, и только необходимо рулевым веслом подправлять его ход по фарватеру реки. Чертовски приятно плыть и наблюдать живописные берега реки, где лес то подходит вплотную к воде, то отступает от неё дальше. Прибрежные луга со стороны реки имеют удивительно красивый вид: разнообразная окраска цветов на фоне зелёной травы создаёт живописную естественную картину, а звонкий и весёлый щебет лесных птиц дополняет её чудными звуками. Природа - лучший поэт и художник в этом мире.
Наша скорость движения по воде, по моим расчётам, составляла десять-двенадцать километров в час. Иногда нам приходилось намеренно сбавлять ход, чтобы не попасть на мель, за чем зорко следил наш рабочий. Не помню, к сожалению, его имени и фамилии. Только один раз мы чуть было не угодили на отмель, но вовремя и удачно остановили плот, не позволив ему уйти на мелководье и заякориться всей площадью. Для этого по команде нашего рабочего мы втроём одновременно перескочили на переднюю часть плота так, что его нос углубился и упёрся в дно реки торцевыми концами брёвен. Потом развернулись вбок, управляя веслом и шестами, обогнув мелководье. Проплывая мимо уже готовых пунктов триангуляции, которые были расположены вдоль берега Оки, наш проводник из бригады Зуева кратко давал им оценку, рассказывал об особенностях работы над каждым знаком. Качество проделанной работы у меня не вызывало сомнения, это было заметно, как говорится, невооружённым глазом. И я, признаться, испытывал чувство гордости оттого, что был причастен к этому делу.
Плот, на котором мы плыли, был довольно массивным, и нам пришлось потрудиться, чтобы вечером направить его к берегу. Выведя лошадей на берег из небольшого загончика, который был сколочен здесь же на плоту, мы затаборились у берега и быстро приготовили ужин. Проводник наш сказал, что завтра к полудню, а быть может, и раньше, мы будем на месте. Я немного успокоился, потому что постоянно чувствовал тревогу за здоровье Степана Ефимовича. "Всё с ним будет хорошо, он мужик крепкий", − заверил меня проводник и предложил начать путь как можно раньше, чтобы была возможность для охоты в раннее время.
Как правило, в утренние и вечерние часы к реке выходят таёжные обитатели: травоядные идут на водопой, и хищники не отстают от них. Те и другие любят просто погулять вдоль берега, некоторые не прочь искупаться. Если есть необходимость, то звери форсируют реку вплавь. Наш проводник, как бывалый таёжник, заверил, что завтра мы непременно кого-нибудь добудем, если не проспим зорьку. Наше ожидание оказалось оправданным. Утром, когда туман ещё не рассеялся, впереди на левом берегу мы увидели косулю. Она спускалась к воде, не заметив нас. Выбрав удобное место, косуля наклонилась и принялась пить. Я не торопясь прицелился из карабина и нажал спуск примерно со ста пятидесяти метров. Выстрел достиг цели. Косуля прыгнула и попыталась уйти в лес, но не смогла преодолеть крутой подъём. Мы пристали к берегу ниже по течению. Прошли вдоль реки метров четыреста, и нашли косулю, лежащую в траве с поднятой головой. Пришлось её добить выстрелом в затылок.
Спустя три часа после охоты мы прибыли на объект производства работ, где нас с радостью встретили.
6. У Зуева в бригаде
Степан Ефимович лежал на боку в специально изготовленном для него балагане. Он был бледен и, виновато улыбаясь, сказал: "Подвёл тебя, Иваныч".
Мы вынесли Зуева на свет, где его раздели для осмотра. Спина и левый бок были синие, в ссадинах. Егор Анатольевич (так звали фельдшера) ощупал грудную клетку, позвонки на спине, затем потребовал, чтобы Зуев поочередно поднял каждую руку, потом левую и правую ногу. Было видно, что Степану очень трудно проделывать эту процедуру, но фельдшер не унимался: "Выше, выше, теперь вбок...". Кто-то из рабочих даже хотел помочь Зуеву, однако фельдшер отогнал его в сторону.
"Эй, коновал, ты что над человеком издеваешься?" − послышались возмущения. Егор Анатольевич не отступал: он заставил Зуева поочерёдно двигать каждым пальцем на руках и ногах. А когда достал молоточек и принялся стучать по телу больного, народ возмущённо зашумел.
"Цыц, невежи", − прикрикнул фельдшер и продолжил свои манипуляции. Чтобы не мешать ему работать, я скомандовал: "Разойтись по рабочим местам!"
Было понятно, что фельдшер хочет понять, повреждён ли позвоночник, спинной мозг и нервная система пострадавшего. После завершения осмотра Егор Анатольевич сказал, что у Зуева, вероятно, сломаны два ребра. На мой вопрос, требуется ли госпитализация, фельдшер ответил, что будет лучше, если Зуев останется здесь, так как транспортировка пострадавшего на такое значительное расстояние только ухудшит его положение. Сделав обезболивающий укол, Егор Анатольевич обработал раны и ссадины, затем наложил Зуеву тугую повязку и сказал, что для скорейшего выздоровления больному требуется покой. Степан уснул, а я пошёл принимать его дела.
Мне передали полевую сумку и прибор Зуева. Оперативный журнал геодезических работ был оформлен должным образом, что давало возможность любому специалисту продолжить работу вместо Степана. Приходные и расходные документы на продукты и материалы также были в полном порядке. Все аккуратно сложено и подшито. Явившийся в любой момент ревизор мог бы получить полный и исчерпывающий отчёт о поступлении и расходе материальных ценностей. Инструмент был отъюстирован и содержался в соответствии с требованиями инструкции. Даже самый придирчивый инспектор, на мой взгляд, не мог бы найти повода для своего неудовольствия.
У Зуева был помощник на наблюдениях. Я переговорил с ним о проделанной работе и о ближайших перспективах. Парень этот мне понравился: не имея специального образования, он уже многому научился и хотел посвятить свою жизнь геодезии. "Вот закончится война - поеду поступать в Новосибирск", − сообщил он мне.
В общем, я был готов заменить Зуева и продолжить работу в соответствии с намеченным графиком, о чём сообщил ему вечером. На мой вопрос фельдшеру, когда Степан Ефимович встанет на ноги, я получил ответ, что говорить об этом ещё рано, но если всё пойдёт хорошо, то ходить Зуев начнёт недели через три, а полноценно работать - только месяца через полтора. Я, конечно, не мог оставаться в бригаде на такой длительный срок, так как моя основная деятельность заключалась в решении административно-хозяйственных вопросов нашего предприятия. Посовещавшись с Зуевым, мы пришли к выводу, что необходимо в кратчайшее время обучить работать с теодолитом Виктора − помощника на наблюдениях.
Витя был старательным, терпеливым и способным парнем. У него была хорошая память, отличное зрение, он достаточно быстро мог складывать и вычитать двух-трёхзначные цифры в уме. Первый день я посвятил его теоретической подготовке. Мы повторили с ним курс тригонометрии. Я выписал формулы, которые Виктор обязан был запомнить, чтобы иметь возможность воспользоваться ими в любой момент, при любых обстоятельствах. Затем, частично разобрав прибор, мы изучили его конструкцию, научились центрировать, горизонтировать и юстировать теодолит. В дальнейшем несколько дней мы совместно замеряли зенитные расстояния, азимутные углы, изучали требования инструкции создания сети опорных геодезических пунктов, вели полевой геодезический журнал, делали необходимые расчёты. Про себя я заметил, что очень соскучился по работе в поле, и с большим удовольствием занимался своим любимым делом.
Весьма плодотворно потрудившись, спустя примерно неделю Виктор начал сносно работать, а Зуев тем временем почувствовал себя гораздо лучше. Переговорив со Степаном, я принял решение ехать обратно в Зиму, а фельдшера оставить в отряде. Мы условились, что, как только Зуев сможет приступить к работе, он немедленно отправит на базу нашей партии посыльного, который заодно сопроводит Егора Анатольевича.
7. Миллион вшей
Бригаду Степана Ефимовича я покинул на следующее утро, рассчитывая добраться до Зимы за два дня. Свой маршрут я проложил не вдоль берега Оки, а решил следовать тайгой напрямик, чтобы максимально сократить путь. Я успешно преодолел половину пути к вечеру. Днём благодаря везению мне удалось подстрелить молодую тетёрку: она неожиданно вылетела из зарослей кустарника и уселась на ветку дерева метрах в сорока от меня. Выстрел - и я обеспечил себе добрый ужин.
Уже соображая о том, что пора бы подыскать место для ночлега, я вдруг увидел небольшое зимовье. Всё складывалось как нельзя лучше: тёплая, сухая погода, удачная охота, избушка, как в сказке, своевременно попавшаяся мне на пути, обеспечили мне приподнятое настроение.
Сварив похлёбку, я с аппетитом поел, растопил печь и приготовился ко сну. Спальника с собой у меня не было, поэтому укрываться пришлось тёплой походной курткой. Чтобы не мёрзли ноги, я обмотал их козьей дошкой, которая лежала здесь же, на нарах.
В детстве мы любили наблюдать за небольшими голубыми мотыльками, которые собирались в большом количестве в солнечные дни, как правило, возле колодца. Они очень плотно усаживались друг к другу, образуя своеобразные букеты. Одни мотыльки сводят и разводят свои крылышки, другие взлетают и снова садятся. Если снять рубашку и присесть рядом, то мотыльки устраиваются на голом теле и, перебирая цепкими лапками, щекочут кожу. Выдержать это ощущение было нелегко, и ребятня нередко устраивала между собой соревнования, кто дольше просидит под мотыльками.
Спустя двадцать пять лет мне во сне казалось, что те же голубые мотыльки садятся на меня. Их становится всё больше, они покрыли всё моё тело, лёгкая щекотка перешла в нестерпимый зуд, который стало невозможно терпеть. Я проснулся. Но ощущение, что кто-то двигается по моему телу, не прошло. Выйдя из зимовья к тлеющему костру, я кинул в него дров и при свете пламени увидел на своих ногах и руках не голубых мотыльков, а длиннохвостых вшей. Толком не соображая и до конца не проснувшись, я пришёл в ужас. До этого случая я, конечно, видел вшей, но всегда на других людях, при этом в небольшом количестве. Но целая армия этих мерзких насекомых, истязающая моё тело, вызвала у меня панику. Полностью раздевшись, я с остервенением принялся трясти одежду над костром, одновременно пытаясь сбросить насекомых со своего тела. Наконец, взяв себя в руки, я решил найти источник их массового нашествия. Конечно, это оказалась дошка, оставленная кем-то в избушке. Я подцепил её палкой и бросил в огонь. Затем разыскал на крыше зимовья довольно вместительный котёл и последовательно принялся кипятить в нём всю свою одежду. К счастью, рядом был родник и сухого валежника вблизи было достаточно.
Работа кипела до самого утра. Одежду я кипятил на костре, а сушил её над печкой в зимовье. Показавшееся сначала приветливым место, к утру стало для меня отвратительным, и я поспешил его покинуть. Меня беспокоила мысль о том, что вши являются переносчиком сыпного тифа. Мой дядя, воевавший в Первую мировую, часто рассказывал, что эта болезнь выкашивала целые полки в условиях позиционной войны, когда солдатам приходилось месяцами находиться в окопах в антисанитарных условиях.
Досадно было мне и оттого, что я поймал вшей в сибирской тайге, вдали от всех катаклизмов Великой Отечественной войны. К слову сказать, в дальнейшем я неоднократно спрашивал у фронтовиков о санитарных условиях на полях сражений и в прифронтовой зоне. Выслушав много мнений и приведённых примеров, для себя я сделал вывод о том, что педикулёз свирепствовал в РККА в период 1941-1942 годов, когда положение на фронте было очень тяжёлым. Впоследствии благодаря принятым мерам и организации специальных служб, таких как банно-прачечные поезда, обмыво-дезинфекционные роты, ситуация в корне изменилась. В конце войны появление платяных вшей у солдат и офицеров уже не носило массовый характер, так как следили за этим вопросом очень строго и тщательно.
В настоящее время для новых поколений советских людей, родившихся после войны 1941-1945 годов, платяная вша является неведомым зверем, как вымершие когда-то мамонты. Рост культуры и благосостояния народа, а также повсеместное развитие медицины создали предпосылки для полного уничтожения сыпного тифа среди населения всего земного шара.
Прибыв вечером в Ухтуй, не заезжая в правление партии, я сразу отправился домой, где повторно стирал все вещи, сам тщательно мылся и стригся. Досталось и моей лошади, которую также мыли, чесали в течение всего следующего дня.
8. Итоги полевого сезона
В конце лета, находясь с инспекцией на Ангарском участке в полевой бригаде техника Жукова, я проверял его работу по закладке реперов. Качество выполняемой работы меня вполне удовлетворило. Я дал несколько советов по общей организации геодезических работ и собирался следовать для проверки устройства триангуляционных пунктов дальше вниз по течению Ангары. Но планы мои спутала нестерпимая боль дёсен и зубов. К счастью, поблизости от нашей базы располагалась деревня Аталанка.
Прибыв в медицинский пункт, я показался фельдшеру. Совсем молоденькая девушка сразу поставила правильный диагноз, определив, что я заразился стоматитом. Она сказала, что эту инфекционную болезнь следует лечить под надзором квалифицированных врачей. Получив от неё перекись водорода для полоскания дёсен, я в тот же день отправился в обратный путь на пароходе по Ангаре до Свирска и далее поездом в Черемхово.
В течение десяти дней я проходил курс лечения, проживая в семье родного брата Ивана. В дальнейшем служебные дела не позволили мне более выезжать в полевые бригады до завершения всех полевых работ.
В целом 1944 год для нашей партии оказался успешным: всем бригадам удалось выполнить запланированный объём работ в соответствии с утверждённым графиком. Инженер Зуев поправился, травма его не имела никаких последствий для здоровья. Через три недели после моего отъезда из его бригады, Зуев отправил одного из своих рабочих с докладом о том, что приступил к работе. Виктор, вернувшись в Ухтуй, по моему совету начал готовиться к экзаменам в Новосибирский институт инженеров геодезии и картографии, которые он успешно сдал весной 1945 года и поступил на первый курс, чему я был очень рад.
Война продолжалась, но территория Советского Союза была уже полностью очищена от фашистов. Был открыт второй фронт. Советские люди и всё прогрессивное человечество ждали сводки от Совинформбюро и с восторгом встречали известия об освобождении того или иного города. В этот год Красная Армия осуществила подряд несколько блестящих наступательных операций, в ходе которых был нанесён колоссальный ущерб немецко-фашистским захватчикам в виде живой силы и военной техники. Эти мощные удары стали началом освободительного похода по странам Восточной и Западной Европы от фашистской оккупации.
В течение всего полевого сезона при любой возможности я отправлял в геодезические бригады газеты и сводки. Рабочие, техники, инженеры радовались успехам Красной Армии, никто не оставался равнодушным, все ждали конца этой проклятой войны, что свидетельствовало о единстве фронта и тыла во всех уголках нашей необъятной страны.