Хотите, я расскажу вам сказку? Хочешь и ты, милый дружок? Ну что ж, слушайте сказку от жалкого психа, будто бы запертого в подвале и зловеще вещающего о конце света. Но не беспокойся, милый дружок, конца света в этой сказке не наступит. Наступит омертвление культуры, превращенной усилиями многих поколений жалких рабов в цивилизацию.
Итак, 2020ый год. Вместо гребанного фонаря солнца и ночного светила Луны на небо повесили черное знамя анархии. Отныне можно было плевать и блевать на прохожих - и никакие менты не дали бы за это по роже. Отныне (как и всегда) нищие девки рожали в трущобах от солдат народной дружины, каждый хотел предложить свой взгляд на происходящее, но как ни крути, ничего не выходило и не состыковывались концы с концами. Какая разница, смотришь ли ты на мир со дна вонючей выгребной ямы или сквозь узкие прорези забрала - мир остается тем же, и ничего не вечно под луной. Спектакль капитализма сыгран, теперь сцену занял спектакль для тех же зрителей, на той же сцене, но всего лишь другой.
Я расскажу все...
Пулемет грохотал без устали свою песню смерти, до того долго, что раскалился ствол. Люди внизу падали словно карты под рукой опытного крупье, но нескончаемый поток народной дружины все шел и шел из степи, упорно, но тщетно пытаясь закрепиться около каждого из углов крепости. Они резали сети колючей проволоки, отстреливались с ручных автоматов и падали, падали, падали.
Вот уже трое солдат несут лестницу и приставляют ее к броне лесов, но один поворот смертельного орудия - и всех троих подкосило, они упали, подтекая кровью.
В городе-крепости царил хаос. Мирные жители носились взад и вперед, нигде не находя себе места для укрытия. Люди сталкивались, что-то орали, и, устремляясь куда-то еще, смешивались в густую кашу из тел. Перед воротами выстроился отряд ополченцев, чтобы в случае проникновения в город неприятеля дать ему отпор.
К месту боя подъезжали все новые и новые грузовики с солдатами и тут же шли на штурм крепости.
Внезапно заполыхали леса. Пламя быстро принялось за деревянные переборки и полиэтиленовую пленку, покрывающую леса. В небо поднялся едкий черный дым и скрыл солнце от глаз оборонявшихся.
Я стоял на башне и палил из пулемета во всю мощь.
Вася орет:
- Хули ты стреляешь по грузовикам, стреляй по людям, блядь!
Я послушно передвинул прицел на штурмовавших.
Вдруг я увидел, как внизу стали раскладывать гранатомет, и направил дуло туда. Суетящиеся у орудия люди рухнули на землю, но тотчас же подоспели другие, и тоже полегли.
Внезапно у меня кончились патроны. Я потянулся за новой лентой и тут раздался жуткий грохот, пронизывающий до костей, и часть стены около меня обвалилась. Я вставил ленту и возобновил стрельбу, но тотчас отвалился еще один кусок стены и рухнул прямо на меня. От удара в глазах заплясали огоньки, и я от боли лишился сознания .
"Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко"- напевал я, шагая по проспекту имени Бакунина. Вот мне навстречу движется парочка - блондинка, ноги от ушей и ее кавалер, модник с зализанными назад волосами. "Извини, ты меня не удовлетворяешь"- говорит кукла Барби. Ее спутник лишь пожимает плечами и с невозмутимым видом вышагивает дальше, думая, очевидно, о чем-то своем. "Своим" оказывается на поверку новая модель "Жигулей" и сломанный кондиционер в жилищном отсеке на элитной улице Революции. Парочка потреблядей проходит мимо, а у меня на языке остается кислый привкус их благоустроенности. Все не так в этом мире. И это надолго. Я не в силах сделать что-нибудь с этим мироустройством - на первый взгляд. Нужно начинать с малого. Ведь если ты сделал хоть малость, какую-нибудь мелочь - все уже не так безнадежно, твоя самооценка повысится, ты уже не биоробот, один из толпы раззявленных голодных пастей, в которые вожди половником вливают похлебку из всех бытовых и моральных благ, и которые потом идут и выблевывают или высирают переваренное или не переваренное, и этим живут. Но я сделаю не такую уж малость, и я к этому готов.
Никому нет дела до государственного устройства, все увязли по уши в быту, таком прекрасном быту! А те, кому в голову приходят крамольные мысли живут за чертой города, где-то в степях и лесах, подобно дикому зверью. Я готов и к этому.
Мне навстречу идут люди, и у всех одинаковое тупое выражение лица, отрешенный взгляд, румяные щеки, кровь с молоком, губы незаметно шевелятся. Я один из вас, братья! Примите брата во анархии! Обнимемся и создадим свою секту, выстроим свой храм рядом с храмами Перуну и Яриле, Христосу-американину! Будем новыми мормонами! Засрем мозги всем вокруг!
Но нет, это не поможет. Только так, как я решил. Никто не позволит в этом новом мире реанимировать церковь, как служанку государства. Но к черту эти мысли, надо сосредоточиться на чем-то одном, а конкретно, на Лере, шлюхе и потаскухе, которая превратила мою жизнь в ад.
Итак, Лера. Что я знаю о ней? Только то, что у нее русая коса до пояса и нежные губы. Ну и конечно, у нее есть муж. Она изъявляет пожелания - и я должен быть ко всем услугам. Как меня это достало. И ее старый хрыч - она вышла за него только из-за квартиры, своей большой квартиры, а не грязного угла, отгороженного от другого точно такого же грязного угла дырявой затасканной простыней. Этот хрен настроил против меня почти все общество, сделал меня изгоем, и, в конечном счете подтолкнул к тому, на что я сейчас иду. У него была старая закалка, он один из тех, кто делал революцию. И связей у него было вагон и маленькая тележка. Поэтому меня везде встречали враждебным взглядом и цедили сквозь зубы: "От Лерин хахаль".
В конечном счете, Лера точно такая же потреблядь, как та блондинка, и это не "я ее недостоин", как она любила повторять в минуты ссор, а она, да, именно она, меня недостойна. Иногда нужно вставать над межличностными отношениями и смотреть в корень. Я встал и увидел всю мелочность этого мира, и испытал только брезгливость, липкими пальцами хватающую за горло, не дающую дышать полной грудью.
Вот проспект закончился, я оказался перед парком Липки, и я свернул в грязный темный переулок, и оказался у подъезда "барышни, что я влюблен". Был. Когда-то давным-давно, вчера. А сегодня- это сегодня. Я начал напевать "Амаполу". Когда-то я пел песни про солнечный круг, про дружбу и окрепших орлят, теперь же все изменилось, я напеваю про уродство и ложь, про острый хобот шприца. И классику.
Никаких угрызений совести Раскольникова я не чувствовал. Холодная голова - и грязные руки. Но эта грязь для смиреннейшего человека ничуть не лучше той позолоты, которой нас посыпают.
Я вошел в сырую вонючую тьму подъезда и стал подниматься по выщербленным ступеням на второй этаж. Вот и дверь, обитая дерматином, кое-где вылез паралон и вообще дверь смотрелась неопрятно, вся в каких-то пятнах и потеках - как я раньше этого не замечал? Тьфу, одним словом, гадость. Но что, для грязного дела - грязное место. Я нажал кнопку звонка. Послышалось чириканье и вскоре дверь отперли.
Я втиснулся в образовавшийся проход и приобнял Леру. Она потянулась к моим губам своими, но я всего лишь клюнул ее в щечку и поспешил закрыть за собой дверь.
- Ты сегодня рано, - удивленно приоткрыв рот, сказала Лера. - Чуть с мужем не столкнулся, еле разминулись! Ну чего ты копаешься, проходи, - вдруг засуетилась она. - Вот тебе тапочки.
Я покрепче сжал нож, который находился у меня в кармане. Удобная ручка так и просилась в руку. Мне стало страшно. Вдруг я до конца осознал, увидел в увеличительное стекло, рельефно, то, что собирался сделать. На расстоянии это не казалось столь уж значительным. Ладони мигом вспотели, но нож благодаря покрытию ручки крепко сидел в руке, как бы призывая меня сделать ЭТО. Я будто совершил выход из своего физического тела и наблюдал все происходящее со стороны, как мудрый судья. Вот, сейчас подсудимый и совершит этот роковой для всех шаг, пересечет невидимую, но очень осязаемую черту и вмиг станет изгоем. Боги, сколько сил ему для этого потребуется! Судья будто сказал: "пора", и я начал действовать.
Я схватил Леру за рукав и развернул ее спиной к себе и прижался к ней, натужно дыша ей в ухо.
Бедная дурочка даже не подозревала о своей участи, она ойкнула:
- Ой, ну не здесь же! - и противно захихикала. Как меня в эти секунды бесил этот смех, в обычные дни казавшийся таким милым и непринужденным!
И я вытащил из кармана нож. Поднял его на уровень головы. Лера все еще хихикала. Это здорово действовало мне на нервы, но я не собирался прекращать начатое.
Я вмиг перерезал ей глотку, от уха до уха. Она захрипела, кровь вспузырилась на порезе и плеснула на пол, Лера осела на пол и рухнула у моих ног.
Я смотрел на ее распростертое тело сверху вниз.
- Вот так, с-сука, - выхаркнул я слова над ее трупом. Больше она никому не навредит, не изгадит жизнь, как десяткам, если не сотням мужиков, которых она всех имела, пользовалась ими как ходячими фалоиммитаторами. Месть за самого себя состоялась, но я преследовал и другую цель - выйти из толпы, из этого гетто для умалишенных, из этого вонючего грязного города и обрести наконец, долгожданную, настоящую свободу.
Я совершил убийство. Как это может быть? Уместно ли это вообще при нынешнем положении вещей? Ведь сделал я, сделал и другой человек? Это тебе не посадить дерево и возглавить акцию "озеленим наш город". Это чревато последствиями. Это тоталитаризм, абсолютизм желаний, вот к чему мы пришли, и эта штука обоюдоострая, палка о двух концах.
Всегда в нашей стране был тоталитаризм. Вот Иван Грозный сажает на кол людей и топит страну в крови, вот Екатерина вторая делает "просвещенный" абсолютизм, вот Сталин вывозит хлеб из страны при голоде в Поволжье, вот медвепутинский режим лжедемократии.
Какими бы путями мы не шли, мы всегда приходим к тоталитаризму, - сказал кто-то и устроил анархию. Ура!- закричали все, наконец-то мы вышли из порочного круга! Но теперь настал тоталитаризм желаний. С этой штукой надо быть очень и очень осторожным, иначе хрупкий баланс нарушится.
-...настоящую свободу? - переспросил Николай Оборвов, ведущий нашей любимой передачи "Час истины".
Я помолчал и утвердительно кивнул головой, затягиваясь "Явой".
Этот ведущий, разряженный в сиреневый пиджак, меня сильно напрягал. Нас пригласили сюда как в гости, на эту модную телепередачу с высокими рейтингами, и сбивающий с толку ведущий не очень-то вписывался в формат. Даже на фоне декораций - изломанные коричневые линии на стекле - ведущий казался каким-то нелепым жирным пятном.
- Я думал, что обрету свободу, стану отшельником-богомолом, буду проповедовать лишь камням и песку, ручьям и птицам, горам и низинам, буду питаться аскаридами и все в таком духе, в общем, одним словом, обрету просветление.
- Но вы свободно могли организовать храм вашему божеству (кстати, как оно называется?) и в пределах города, разве не так?
- Нет, не так. Необходимо уединение, а не суета, которая царит в пределах городских стен. Да, и мое божество зовут Иисусом Христом.
Ведущий чуть не подпрыгнул на своем кресле.
- Как? Но ведь давно уже построены храмы для всех сект, свидетелей Иеговы, мормонов и прочих? Разве не так?
- Я не хотел вступать в секту. Для этого нужно повредиться разумом.
- Как все остальные? - хмыкнул ведущий и торопливо замял свой выпад: - Впрочем, это на вашей совести, господин уголовник. Итак, вы искали уединения, но так его и...
- ...не нашел! - перебил Вася, мой товарищ, сидящий рядом со мной на диване. - Мы нашли Ваню в первый же день...
Я хочу быть один, с мыслями своими, я хочу быть один, чтоб про меня все забыли...я хочу быть похожим на Франциска Ассизского. Но мало ли кто чего хочет? В конечном счете, в обществе устроили что-то вроде круговой поруки. Все своей личной свободой поддерживают свободу соседа, а когда совершается преступление, это уже вина чужих свобод, их влияния на твою свободу. Кто-то ущемил тебя, вот и все. Ты отправляешься в степь, исчезаешь из этого мира, а остальные, все остальные - трясутся, что окажутся на твоем месте (и правильно делают!). Одно неверное движение - и все, ты за воротами - боятся все. Этот извечный страх и есть печать тоталитаризма желаний.
...моего изгнания, а я уже вновь вижу людей. Я протер глаза, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Нет, не галлюцинация, ко мне идут трое молодых парней в лохмотьях и приветственно улыбаются. Я помахал им рукой.
- Здорово, изгнанник! - крикнул издали тот, что был с краю слева. В ухе у него висела золотая серьга и был чуб на голове.
- Здорово! - отозвался я.
Под жарким июльским небом по коричневой земле ко мне шли эти трое. Крайний справа был высоким худощавым длинноволосым брюнетом, одетым в комбинезон и со шляпой на голове. Посередине шел приземистый человек с мощным оголенным торсом. На нем были джинсы и армейские ботинки.
Трое подошли ко мне, и я всем по очереди пожал руки.
- За что? - коротко спросил тот, что был посередине.
- Убийство. Убил любовницу, - ответил я.
Тот поджал губы.
- Серьезно. Я вот за воровство. Этот, - он ткнул пальцем в человека справа, - Федор, он за халатность на службе в АЭС. Помнишь, в том году чуть не рванула? По ящику круглые сутки крутили. А этот, - он указал налево на человека с сережкой и чубом, - Анатолий, за мошенничество. Играл в карты на деньги и надул одного из правительства, так теперь здесь мыкается. А меня зовут Савелий.
- Иван, - представился и я.
- Ну чего посреди степи торчать? - спросил в воздух Савелий и вытащил из кармана мобильный телефон.
Он набрал номер и хриплым голосом заговорил:
- Да, подгоните машину, новенького подобрали.
Он убрал телефон и вновь обратился ко мне:
- А у нас тут община, община тех, кто подвергся остракизму. Хочешь-не хочешь, а надо вступать, - тут он развел руками, будто бы я протестовал. - Найдем тебе работу...чего умеешь?
- О, я всего лишь историк.
- Да, херово, - присвистнул Савелий. - А руками можешь че-нибудь делать?
- Нет.
- Ну, тогда будешь в архивах копаться. У нас их уже с гору накопилось, никто взять на себя не может.
Тут я увидел "Ниву", едущую по степи и вздымающую шлейф пыли за собой. Машина двигалась в нашем направлении. Когда она подъехала, все молча погрузились внутрь, в том числе и я.
После часа езды по разбитому шоссе мы подъехали к какому-то сооружению, типа замка без рва, оно было все в строительных лесах. Машина въехала по подъемным воротам внутрь и тут же очутилась среди толчеи. Водитель нажал на клаксон и разогнал толпу. Машина немного попетляла по городу и наконец встала на какой-то стоянке. Все вылезли.
- Сейчас поведем тебя к Старейшине, - сказал Федор.
Мы двинулись вперед по центральной улочке, в глазах рябило от цветов мела, копоти и строительной замазки, снующих туда-сюда людей в пестрых просторных одеяниях, типа туник или хитонов и в уши пронзительно били взвизгивания электропил и мерный стук топоров. Видимо, городишко отстраивался заново, реставрировался.
Об этом и заметил мне Савелий:
- Вот, ремонтируем город после пожара. Был город - стала деревня, теперь опять город будет, - с какой-то гордостью сообщил Савелий. - Аткарск.
Спустя пять минут мы завернули на задворки центральной улицы, за дом в черных пятнах и с обугленными бревнами. Мы прошли во двор-колодец и зайдя в подъезд, поднялись на пятый этаж и позвонили в дверь. Ее нам открыл седобородый старец с бородой до колен, наряженный в какие-то белые тряпки.
- Милости прошу, - пробасил старец.
Он поманил меня пальцем внутрь и я вошел, остальные же остались на лестничной клетке.
- Проходи, садись, - старик указал на кресло в углу комнаты и сам уселся в точно такое же в противоположном углу.
- Ну, рассказывай. Что к нам привело?
- Ээ, если честно, - начал я, чувствуя легкую неуверенность, - я рассчитывал на полное одиночество за пределами города. Отшельническая жизнь, рака-отшельника, знаете ли...
Старец усмехнулся.
- Опять святая наивность, как, впрочем, часто встречается. Неужели ты не подозревал, что людям свойственно поддерживать друг-друга и сплачиваться в единый коллектив в разных экстремальных ситуациях? Не удивляйтесь, многие и не подозревают, что здесь существует такая прочная, а самое главное, гибкая, система.
Я вдруг покраснел.
- И что же вы совершили?
- Я, я, - начал я опять, запинаясь, - убил человека.
Все лицо старика вслед за кустистыми бровями как бы поползло вверх, к затылку.
- Не иначе, у вас была крупная мотивация для такого кхм, проступка. Вас не устраивало общество, в чем-либо, или была какая-то высшая идея?
- Я хотел вырваться за рамки человека, весь кругозор которого определяется его потребительской корзиной. Если сладко жрать и сладко спать, то человек превратится в скота, понукаемого власть имущими.
- Ну...в целом правильная позиция, но зачем же ради доказательства идти на столь тяжкое преступление? Можно было и по мелочи чего-нибудь набедокурить.
- Здесь еще личный мотив. Я любил эту женщину...и ненавидел.
- Ну, это на твоей совести. А слышал ли ты что-нибудь про религиозный анархизм?
- Обожествлять Кропоткина и Бакунина? - наугад выдал я.
Религиозный анархизм! Как просто мне это кажется теперь. Я прожил тридцать один год и до сих пор об этом ничего не слышал. Правда, я был в юности яростным богохульником (как сказал один древний грек в своей комедии "я богопротивен, значит, бог есть!"), панком и состоял в партии "Воинствующие безбожники", где участвовал в разных антиклерикальных митингах. Но сейчас у меня будто бы открылись глаза. Как элементарно!
- Ну уж это вы завернули, дорогой наш гость, - усмехнулся жирдяй-ведущий. - Как всем нам известно, это очередная секта, вот и все.
- Не знаю ничего насчет секты, не берусь утверждать, - ответил я, оторвавшись от горлышка бутылки, - но это произвело на меня сильное впечатление, открыло мне глаза на многие вещи.
- Скорее харизма Главного Сектанта так на вас подействовала, - быстро перебил мою мысль ведущий.
- Мы не из кого не выкачиваем денег и не просим обожествлять того, кто, как вы выразились, является Главным Сектантом, - пришел мне на выручку Вася.
- Мы чтем заповеди Христовы и мы весьма воинственны, но это не более чем начальная стадия жизни какой бы то ни было религии. Вспомните хотя бы крестоносцев, воевавших Гроб Господень, или шахидов, которые объявили джихад Америке. Всякая молодая религия через это проходит.
- Ого, - притворно изумился ведущий. - Вы уже ставите свою, хе-хе, веру рядом с мировыми религиями! Как интересно, дорогой зритель!
Тут внезапно Вася встал с диванчика и засветил в ухо ведущему.
- Что-о?! Как вы смеете! - вспыхнул тот праведным гневом. Впрочем, он уже не раз был бит гостями студии за свое ехидство. - Ладно, впрочем, - быстро растаял ведущий, - это вырежут.
Какая невинная ложь! Как трогательно! Все ведь прекрасно знают, что передача идет в прямом эфире.
Сидящие в зрительном зале на задних рядах панки зааплодировали.
Война. Я почему-то люблю смертельно опасный стрекот пулеметов, крики раненых, струящуюся кровь, трупы, исполинскую техника, пламя пожара, сжирающего дома, обреченность тупых и слабых овечек и много чего еще другого.
Я изучал историю. На протяжении всей эпохи пребывания на нашей Земле хомо сапиенса шли войны, начиная от гиксосов и египтян и кончая Афганом, Чечней, и американской агрессией в Ираке. Война - это человеческая природа, люди привыкли к бесконечному бою. Сейчас человечество отказалось от войн - в анархии все равны, у каждого одинаковые шансы пробиться в этой жизни. Не идет войны и на бытовом уровне, не нужна более хитрожопость и изворотливость (как мне кажется). Всегда у каждого был свой шанс, всегда работал закон джунглей. А сейчас человек втиснут в рамки новой морали, получился как бы искусственный человек, идеальный человек. Поэтому в нашей утопии газеты невыносимо скучны.
- Зачем же их обожествлять? Нет, нужно признавать единого бога в трех лицах. Только он властен распоряжаться судьбами человеков, только ему нужно и поклоняться, Господь Бог - единственный авторитет, перед которым можно снять шляпу, а так - все по-кропоткински, не принимай на веру ничего и не склоняйся не перед какими авторитетами.
Если опять же вспомнить Кропоткина, то всякая власть развращает, портит человека, что мы все и увидели в городах, которые по-разному покинули.
- И не ставить в авторитет родительское мнение?
- Не в этом дело. Тут все гораздо шире...
Я глядел на старца сияющими глазами - именно этой, такой простой, истины мне и недоставало. И теперь я ее обрел. Но что-то предательски мелькнуло в моем мозгу, какая-то заноза вцепилась в разум и не хотела отпускать. Волнуясь, я выдавил:
- Но ведь известно, что только отмени государство самое себя, то есть архаичные милицию, ФСБ и прочие силовые структуры, как наступит конец света. Пророк призывал к заповедям на заре существования европейской, самой продвинутой цивилизации, но приди он на две тысячи лет позже, ему бы ничего другого не оставалось, как опять возобновить проповеди своих истин.
- Когда все уверуют в господа, никаких концов света не будет, - улыбнулся старик.
- Но не будет ли это...фанатизмом? Фундаментализмом?
- Ты как будто сомневаешься в своих вопросах. Видно, нынешняя "цивилизация" глубоко пустила корни в твой мозг. Ты еще не отвык от строгих правил социума, не глотнул воздуха свободы.
- Что же мне делать? - в растерянности пролепетал я.
- Пойди и замочи пару анархистов.
- Синдикалистов?
- Именно. Как раз они и внесли тот тлетворный душок разложения в нынешний мир. Подумать только, устроить анархию в отдельно взятом государстве! Так и сидим ведь, - неожиданно подмигнул мне старик. - За кордон носа не высунем, хоть бы к китайским братьям. Да, поле для деятельности - стены нашего города-замка. Сейчас сюда частенько заезжают танки от синдикалистов.
Я смотрю на кучку панков, что расположилась в углу зрительного зала. Из полутьмы высовывается гребешок ирокеза. Там что-то пьют и тихонько поют свои песни. Панки, несчастные существа, больше всего верящие в нынешний строй и оказавшиеся не у дел при сбывшейся мечте, их движение потеряло смысл. В сущности, их "анархия" была детским садом, все крушить и все ломать и хвостом махать, махать, махать.
А мы сидим себе на диванчиках и пиздим на какие-то отвлеченные от главного предмета нынешнего дискурса, темы. Втирать очки этим животным очень просто, они ведутся лишь на резкость тона и на хамские замечания, переходящие на личности. Пипл хавает. Больше ему ничего не надо.
В зале сидят люди, про которых хочется сказать: человек без власти - человек, а толпа без власти - толпа. Эта толпа разношерстная. Есть здесь и "цивилы", но в основном зал заполнен представителями субкультур - бесполезные панки, престарелые тухло-романтичные хиппи, мрачные готы. Все сидят и бухают портвейн и пиво, курят и матерятся вполголоса, что позвали нас, уголовников и негодяев.
Вот сидим мы, я, Вася и молчаливый Савелий и промываем мозги этой публике, исхитряясь уйти от провокационных вопросов ведущего. Нас освещают световые пушки, тихо звучит классическая музыка, кажется, Моцарт, или Бетховен (довольно безвкусная обстановочка), хуй знает, а зрители сидят и впитывают каждое сорвавшееся с языка слово, словно какие-то исполинские и невероятно уродливой формы, губки.
Я стоял на башне вместе с Анатолием, Савелием и Федором и смотрел в выжженную солнцем песочного цвета степь. Вася, начальник гарнизона, здоровяк с наивным взглядом, объяснял главным образом мне, что нужно делать.
- Итак, теперь ты с Толей и Федей идешь на патрулирование. Мы всегда патрулируем прилегающие к их городам территории на предмет изгнанников. Если нашел кого-то, убедись сначала, что он живой, а потом уже звони по этому телефону, всякое бывало, - и Вася протягивает мне мобильник. - За вами приезжает машина и вы едете сюда. Здесь вы отводите новичка к одному из старейшин. Он занимается промывкой мозгов.
Меня покоробило от такого выражения.
- Походили два часа, потом вас сменяет следующий наряд. Все просто.
Вдруг далеко на горизонте возникла серебристая капля, бегущая по направлению к нам.
- Внимание! - сразу заорал Вася. - Вражеская машина! Пушки наготове! - и по периметру стены выстроились стрелки.
Капля все увеличивалась в размерах, пока не начала приобретать отчетливые очертания танка. Я затаил дыхание.
- Внимание! У них белый флаг! - заорал Вася. - Пушки наготове! Дайте мне мегафон!
Я понимал, что городские могут пойти на хитрость, и с глубочайшим интересом следил за развитием событий.
- Первый раз, однако, - сказал Савелий удивленно.
Танк подъехал к самым воротам, и из башни высунулась чья-то голова с громкоговорителем.
- Внимание, внимание! - прокрякал голос. - Мы пришли с миром! Мы хотим начать переговоры!
- Сначала выйдете все из танка! - орал Вася в ответ в свой громкоговоритель.
Люди послушно начали вылезать из башни танка. Вылезло четыре человека.
- Впустите нас в замок! - крикнул главный пришелец.
- Избавьтесь от всего оружия и поднимите руки вверх! - орал Вася.
Гости послушно выполнили просьбу.
- Теперь можете войти!
Служащий нажал кнопку, и подъемный мост пополз вниз.
- Что ж, пойдем послушаем, с чем гости пожаловали, - сказал Вася и начал спускаться по лестнице вниз. Мы последовали за ним.
Человеку свойственно созидать, неважно что, от мелочей до великих произведений. Такими уж нас создал Бог. Человек создает сад, создает семью, создает симфонию - все это одно и то же. Мы созданы по образу и подобию Божьему, поэтому у нас те же желания, что и у Бога - в первую очередь - созидать, заполнять пустое пространство вокруг себя. Но созидание сопряжено с творческим началом в человеке. За себя я спокоен, я - бесталанный хуй, но что же другие люди? Например, те же панки. Панк предполагает музыкальные и стихотворческие способности. Но в нашем мире искусство никому не нужно. Как сказали далекие предшественники панков, ситуационисты: искусство умерло - не прикасайтесь к этому трупу! Сейчас нужны не художники, а кочегары и плотники. Прогресс застыл на месте, получился анархо-примитивизм. Цивилизация - труп культуры - вот что сейчас самое главное. Все науки слились в одну универсальную синкретическую науку и получилась каша, застой. Теперь нужно не созидать, а строить по планам предшественников. Мало ли теперь писателей-котельщиков, архитекторов-слесарей или художников- плотников? Их талант, искра божья, никому не нужен. От этого многие люди впадают в депрессию или слетают с катушек, множа преступность. Но все это уже не зависит от кого-либо, все это закономерный исторический, культурологический процесс.
- Мы живем как бы в параллельных мирах, по планете раскинулись две сети - сеть обычных городов и сеть замков, - разглагольствовал я, а успокоившееся уже уебище, Коля Оборвов, внимательно слушало и кивало головой, будто экзаменовало меня. - И вот моя мысль - не лучше ли объединиться и общими усилиями создать общество будущего под началом божества?
- Но нам не нужен никакой бог, все это пережитки старого общества, - запротестовал ведущий. - Хотя...это ваша точка зрения, и она имеет право на существование. Итак, дорогие зрители, на этой позитивной ноте мы заканчиваем нашу передачу, у нас в гостях были люди, стоящие по ту сторону нашего государства.
- Вот именно, что государства, а настоящая анархия его отрицает, - вставил я.
- Итак, до свидания, в следующей передаче...
Анархия и религия в чем-то схожи. Обе обличают власть, отрицают всякую власть человека над человеком. Только при анархии во главе угла стоит своя голова на плечах, самостоятельность, а в религии главное - Бог. Однако же "на бога надейся, а сам не плошай" - говорит пословица.
- Вы приглашаете нас на телепередачу? - переспросил Вася.
- Да. Городу интересна ваша позиция касательно идеального общества, - ответил главный танкист.
- Ну что ж, мы поедем, - ответил Вася, почесав затылок.
Я, Савелий и Вася едем в машине по улицам города. Я любуюсь психотропной картиной промышленного района. По моему лицу текут пятна неоновой рекламы эффективного средства для похудения - я вижу это в зеркало заднего вида. Заднее сидение погружено во тьму, видно только абрис двух массивных фигур.
- И чего с вами так завозились? - распространялся водитель - рыжий парень с козлиной бородкой. - Разгромить ваши замки добровольческой армией и дело с концом. А так сидите там, поди, вынашиваете планы, как завоевать нас! - было очевидно, что мы в глазах этого умника-шофера люди второго сорта, падаль, к коей нельзя прикасаться и трехметровой палкой.
- Не исключено, - загадочно отвечаю я, выбрасывая окурок в окно.
- А что, я дело говорю. Сама идея - обречь вас на гибель, оставляя одних с сухпайком на трое суток, хорошая. Вы сгинете бесследно из нашего общества.
- Но, как видите, мы живем и здравствуем.
Машина остановилась на перекрестке. Мой голос дрожит, когда я говорю:
- А сейчас минуточку внимания, - и достаю ствол.
- Э, э, э! Хорош! - пугается водитель, его лицо становится мертвенно-бледным, как несвежая простыня.
Я невозмутимо, но трясущимися руками сую ствол ему в рот.
- А сейчас ты свернешь в какой-нибудь тихий переулок, - говорю я.
Парень послушно кивает головой и что-то мычит. Вот и молодец.
Когда машина заезжает в грязную подворотню, я спускаю курок. Кровь брызгает на стекло двери, парень откидывается назад и замирает.
Мы выходим из машины и все вместе извлекаем из нее труп, волочим его к грязному расшатанному забору, в кусты, и бросаем там. Потом мы садимся в машину, я на месте водителя, и топим.
- У него должна быть карта, в бардачке, - говорит Вася.
Я одной рукой залажу в бардачок - и правда - вытаскиваю карту и передаю ее назад.
- Так...так...это улица Кропоткинская? Значит сворачивай сейчас налево, вон перекресток, и - до упора.
- Отлично, - сказал я и завернул.
Вот, думал я, крутя руль, теперь ты - гордый гиперборей, пребывающий на ледяных горных вершинах, вставший по ту сторону добра и зла, сверхчеловек, венец эволюции, существо со стальным сердцем. Правда, я совмещаю это с религиозным экстазом, когда сверхчеловеку ни к чему затягиваться этим опиумом для народа. Старые философы были не дураки, но зачастую их эстетство оборачивалось губительными последствиями применения их мыслей на практике. И кое-кто из философов называл Христа "идиотом". Это уже ни в какие рамки не лезет, если я так скажу, я отрекусь от спасательного круга речей того старца. Позволю себе захлебнуться соленой водой нынешнего мироустройства.
Мы подъехали к дому чиновника, великолепному особняку с разбитым возле парком.
Мы вылезли из машины и пошли ко входу по гравиевой дорожке.
Я нажал кнопку звонка.
Открыл нам дворецкий.
- Добрый вечер, - проговорил он высоким голосом. - Как вас представить?
Я ничего не ответил, только поднял пистолет и выстрелил дворецкому в лицо.
Мы прошли в богато убранный холл.
- Хозяева, к вам гости пожаловали! - заорал Савелий, входя в гостиную. С кресла в недоумении поднялся щуплый человечек в очках и тут же упал обратно в кресло - с развороченной грудной клеткой.